Подарок

               
    На улице майское пекло, а в сенях дедовского дома темно и прохладно. Сени длинные, как веранда. Запах в сенях нежно-молочный, приправленный духом сушёных трав. Вдоль стены скамья, крашенная красновато-коричневой краской. На скамье глубокие миски с застывшим холодцом. Между оконной занавеской и стеклом заунывно жужжат две мухи.
Нахлебавшись духоты и солнца, хочется присесть в сенях на скамью и долго сидеть, отдыхая душой. Но поджимает время.
Наскоро перекусив густой холодной окрошкой, поданной к столу бабкой, дед вышел во двор. Двор большой. С левой руки, у окон, что глядят на улицу, под густо цветущей черёмухой, копошатся куры. По правую руку, за деревянным настилом, заботливо проложенным от калитки до огорода, по зелёной свежей траве, прыгают два кролика.
Только деду не до живности – дорога его в столярку.
Знатная у деда столярка. С большим крепко сбитым верстаком, с пилой-циркуляркой. А ещё и на стенах пилы на любой вкус: лучковая, лобзик, ножовка, хорошо разведённая двуручная – дед считается отменным пилоправом и никому другому ответственного дела по заточке и разводу пил никогда не доверяет.
Рядом, различной величины рубанки и фуганки. В деревянных пазах, что на дальней стене – стамески, долото, ножи, рейсмусы, киянки.
Но самое главное, в столярке одурманивающе пахнет свежей стружкой и деревом. Дед считает, что пользительнее запаха дерева ничего на свете и нет. Что от природы – всё только на пользу.
На днях третья сноха внука родила. Дед мастерит качку-качалку. Чтобы, значит, с подарком внука-то встречать. Без подарка дед ни к детям, ни к внукам не ходит. Все дети, и внуки только в его качалках первое «агу» говорили. Да и столы, табуретки, буфеты, у детей не магазинные – дедовы.
По бабским-то приметам, по такому делу заранее подарки не готовят, но вот хорошим деревом он всё одно запасся, как только узнал, что сноха на сносях. А когда всё в припасе, разве трудно сделать хорошую вещь?
Дед на скорую руку ничего не делает, потому, как мужик основательный. Качалку можно и в один день смастерить, но дед не терпит скороспелости. Скорая работа всегда с изъяном.
Внук был долгожданный – третий-то сын долгохонько не женился, уж дед с бабкой почти рукой на него махнули. А он раз – и в дамки! И оженился, и с внуком не задержался. Вона, третий день с дружками на радостях гуляет. Папаша, мать его ити.
Всю избу свою шелухой от картохи «в мундирах» завалил – закусь это у них называется.
Нет бы, чего стоящего приготовить. Хоть до жены прибрался бы. Срамота, ведь.
Дед хоть и осуждал сына за долгое празднование, но понимал – первый сын у мужика, что уж тут, и душою радовался. А под такую радость и дело спорилось.
Знатная качалка-то получалась. На вырост. Глядишь, и ещё кого молодые соорудят.
Сам-то дед в этом деле был не промах. Бабка ему только сыновей и рожала. Большой корень получился – вот уж и внуков с внучками к десятку собиралось. Так оно ещё и Господь говорил: «Плодитесь и размножайтесь». Вот, значится, и надо по заветам жить.
А то нынче, некоторые, сначала барахлом обрастают, богатством, значит. Мол, для себя пожить надо. А потом и родить не могут – по больничкам мечутся. Да поздно – каждому семени свой срок отмерян. А не проросло семя в срок – всё, поезд ушёл. А без дитя – какая жизнь? И куда они потом со своим барахлом? Когда баба с косой придёт – никакое богатство с собой не заберешь. Туда, куда тебя призовут, только голышом пускают. Каким пришёл на этот свет – таким уйдёшь.
Вот и получается – зачем на свет приходил, зачем землю топтал? За ради вкусно пожрать да сладко попить? Эх, люди…
Нет – жить с продолжением надо. Тогда и уходить не страшно – душу-то свою детям, а через детей внукам оставляешь. А повезёт, увидишь, как душа твоя и в правнуках прорастает. Только в этом смысл жизни и есть. Всё остальное – так, шелуха.
За мыслями о вечном дед дела не забывал – коловоротом в плашках отверстия крутил, пазы выпиливал. Затем шкуркой прошёлся по кругляшам для обрешётки. Клей приготовил казеиновый. Сейчас самое ответственное – сборка. Собрать надо так, чтобы ни заусенца, ни сколу не было. Не дай, Бог, малой занозу в себя вгонит. Тогда уж не подарок получится – вредительство…
В столярку вошла бабка. Оглядела дедову работу. Спросила, собирать ли ужин на стол.
Дед отмахнулся – посля. Бабка не уходила. Стояла, сложив руки на животе, под передничком. В платье с глухим воротом, в тёмном платке на голове она казалась старше деда. Из-за слегка поджатой нижней губы нельзя было понять, довольна ли она дедовой работой или нет…
Вскорости дед сборку закончил. Мягкой фланелевой тряпицей обтёр качалку со всех сторон. Сдул оставшиеся крошки опилок. Толкнул её. Качалка мягко закачалась. Дед победно вскинул взгляд на бабку. Оцени, мол. На его пышных «чапаевских» усах бахромились стружки.
Бабка, выпростав руку из-под передничка, погладила качалку. Улыбнулась чему-то своему. Убрала  с дедовых усов стружки: «Мастер, мастер. Пошли, уж. Вечерять будем, хвастун»…
    В этой-то качалке и я своё «отагукал», и брат мой младший, и сестрёнка моя…
    Так что, дед верно думал – на вырост подарок получился.