В доме Ивана Петровича Горюнова поселилось горе. Несколько дней тому назад, пробравшись через открытую балконную дверь, упала с пятого этажа и разбилась обожаемая черепаха Ивана Петровича по кличке Чебураша. Когда хозяин, в диком ужасе от предчувствия непоправимого, сбежал вниз, длинная шея Чебураши безжизненно свешивалась из панциря вниз, и любимые чёрные глазки закрылись навек.
Иван Петрович зарычал так, что вздрогнули все соседи. Потом тяжело поднялся домой, взял лопату, бережно, прижав к груди, отнёс тельце черепахи в ближайший сквер и торжественно предал земле. Закончив скорбное дело, он долго стоял над свежим холмиком, безутешно склонив голову, и плакал. Первый раз в жизни. В этот же день он запил, что тоже не случалось с ним довольно давно.
Ответственность за случившееся Иван Петрович возложил на свою супругу – Людмилу Павловну, по недосмотру которой, как он считал, оказалась открыта дверь на балкон. Он устроил ей грандиозную обструкцию и Людмила Павловна, уже который день, старалась не показываться мужу на глаза, зная его буйный нрав.
А характер у Ивана Петровича, под стать его внешности, действительно был тяжёлый. Высокий, грузный, с выпирающими, как у неандертальца, надбровиями на мощном черепе, Горюнов обладал неимоверной физической силой и под горячую руку ему было лучше не попадаться. Это Людмила Павловна знала по многолетнему опыту супружеской жизни. Бить он её, конечно, не бил, но мог дать такого тумака, после которого сидеть несколько дней было не очень-то комфортно. На работе его побаивалось даже начальство, не говоря уже о подчинённых, обладавших завидным рвением и послушанием.
Тем невероятней казалось домашним, в первую очередь Людмиле Павловне, эта нелепая блажь Ивана Петровича – нежная привязанность к, невесть откуда взявшемуся в доме, чудному животному – черепахе. «Совсем уж ополоумел на старости лет!» - шептала про себя Людмила Павловна и, украдкой, плевалась. Надо сказать, что картина действительно была странная. Огромный Горюнов сюсюкался с Чебурашей, как с малым дитём, самолично кормил капустой и одуванчиками, купал в тазике, смазывал панцирь оливковым маслом, при этом постоянно приговаривал тоненьким голоском всякие ласковые слова и пускал слюни.
«За всю жизнь мне таких слов никогда не говорил!» - плаксиво жаловалась Людмила Павловна дочери Татьяне, встречая с её стороны полное понимание. Кроме Татьяны, у Ивана Петровича и Людмилы Павловны было ещё двое сыновей – погодки Мишка и Петька – озорные, вихрастые парни, жившие уже своими семьями и воспринимавшие «черепаховую проблему» легко и со смехом. «Ты что, батя, на старости лет, гринписовцем заделался?» - подначивали они Ивана Петровича, приходя в гости. Тот, не разумея заморской лексики, всерьёз обижался и рычал на сыновей: - «Сами вы, писюны! Над отцом издеваетесь!» И пытался достать своей мощной дланью сыновьи затылки. Но молодость, смеясь, увёртывалась от отцовской кары.
Супруга же Ивана Петровича испытывала к Чебураше что-то вроде ревности, и не упускала случая навредничать животному. Правда, получалось это у неё неудачно, по причине крепкого черепахиного панциря. «Зараза! Все ноги об тебя отобьёшь!» - с досадой выговаривала она Чебураше после очередного мелкого тиранства.
Просила она «о вразумлении раба Божия Ивана» даже Богородицу, чей образ, с недавних пор, висел у неё в спальне. Выйдя на пенсию, Людмила Павловна начала посещать близлежащую церковь, сначала от скуки, а потом как-то и втянулась. О своей проблеме она поведала на исповеди отцу Андрею, слывшему на приходе батюшкой «богомудрым». Людмила Павловна ожидала от него сочувствия и поддержки, но батюшка, выслушав женские жалобы, неожиданно промолчал, и со вздохом накрыл её епитрахилью. В этом вздохе почудился Людмиле Павловне как будто бы укор, и она отошла от священника в лёгком недоумении.
Иван Петрович над религиозностью жены только подсмеивался и, когда видел её стоящей у иконы, кричал на всю квартиру: - «Людка, опять шаманишь!» - и гоготал своим медвежьим басом. «Безбожник!» - огрызалась Людмила Павловна, и ей было до слёз обидно за свои поруганные чувства.
«Ленка! Зачем ты эту дрянь в дом притащила? Старого совсем с ума свела!» - бесконечно корила она внучку Леночку, благодаря которой эта злосчастная черепаха и появилась в их жизни. Леночка, застенчивая, большеглазая девочка, десяти лет от роду, в таких случаях испуганно жалась к стенке, готовая разреветься. «У, тютя!» - безнадёжно махала рукой бабка и отступала. «Тютей» Леночку прозвала мать – та самая дочь Татьяна, которой Людмила Павловна любила жаловаться на свою горькую судьбу. Татьяна в полной мере унаследовала отцовский характер, повадки и внешность, и, по праву, считалась «папиной дочкой».
Леночка, почему-то, пошла не в мать – она всех жалела, всем верила и на этой почве терпела от своих сверстников бесконечные обиды и насмешки. Эту несчастную черепаху кто-то подкинул в школьный живой уголок и Леночка, сжалившись над бедной животиной, взяла её с собой. Правда, выйдя из школы, она долго стояла в раздумии: куда же идти дальше. Мама, Леночка это точно знала, спустила бы их с лестницы, так как на дух не переносила в своей образцовой квартире никакой живности. И она пошла к бабушке с дедушкой, тоже, впрочем, без особой надежды.
Придя к ним, Леночка несмело достала черепаху из сумки со сменной обувью, и показала её деду. Оказавшись на руках у девочки, черепаха вдруг высунула голову из панциря и посмотрела на Ивана Петровича своими непроницаемыми чёрными глазками, в которых мерцали ещё отблески мезозоя. «Ишь ты, птеродактиль!» - с неожиданной теплотой проговорил дед и осторожно погладил черепаху по панцирю. С этого всё и началось.
И так неожиданно и трагически закончилось. Глядя на Ивана Петровича, сидящего на кухне, тоскливо уставившись в окно, Людмиле Ивановне уже и самой было жалко ненавистную, когда-то, черепаху. Но ещё жальче ей было мужа. Всякое, конечно, между ними бывало, но сорок лет жизни, да троих детей, как ни крути, из жизни не выкинешь. Точнее сказать, это и была её жизнь. Из Евангелия Людмиле Павловне почему-то больше всего запомнилось то место, где Господь говорит про две плоти, которые в супружестве становятся одной. В первый раз прочитав эти строки, она поразилась - как верно сказано! Людмила Павловна и сама это давно чувствовала, только выразить словами не умела. И видеть, как страдает её вторая половина, долго не могла.
Поэтому, на третий день после смертельного полёта Чебураши она наскоро оделась и отправилась куда-то решительным шагом. Вернувшись через два часа домой, Людмила Павловна, не разуваясь прошла на кухню, где сидел безутешный супруг и, вынув из сумочки, положила на пол у порога маленькую черепашку, размером чуть больше хоккейной шайбы. Черепашка с любопытством повертела головой, осваиваясь в незнакомом пространстве, а затем смело двинулась в сторону Ивана Петровича, вероятно, сразу почувствовав в нём родственную душу. Подобравшись к нему, она ткнулась головой в его голую пятку и замерла. Иван Петрович вздрогнул от неожиданности и посмотрел вниз. Затем наклонился, приподнял черепаху и посмотрел на неё, враз просветлевшими, глазами.
Людмила Павловна села рядом с мужем на диванчик и задумчиво сказала: «Вот… Родила я тебе, Ваня, ещё одну дочку. Принимай!» Иван Петрович крепко, как в молодости обнял жену, так, что та тихонько ойкнула, и произнёс только одно слово: - «Людок!» Давно, с самой, наверное, свадьбы, не называл он её этим именем. И так , обнявшись, просидели они больше часа, боясь спугнуть нежданно-негаданно вернувшуюся юность. Черепашка какое-то время сидела у их ног, смотря на супругов своими непроницаемыми чёрными глазками, в которых мерцали ещё отблески мезозоя. Потом, видимо поняв, что людям не до неё, она развернулась и поползла искать себе угол в новом доме.