Нет друга верней и преданней, чем собака. А так любить, как она умеет любить, не способен бывает и иной человек.
Когда я была еще ребенком, я выбрала себе щенка породы сибирская лайка, из тех шести щенков, что принесла собака хозяев, где мы некоторое время квартировали. Родители мои были несколько смущены таким подарком. Мать моя особой любви к собакам не питала или, если точнее сказать, относилась к ним довольно холодно. Она не переносила запаха псины и вообще считала, что держать собаку в доме негигиенично.
Отец относился к собакам с большой симпатией и любовью, но так как его занятость по службе не оставляла времени для занятий с собакой, требующей любви, внимания и обучения всем ее собачьим наукам, считал, что не следует ее и заводить. И подаренного хозяевами мне щенка разрешил взять только ради меня и потому, что отказываться от подарка значило обидеть хозяев, этих добрых людей.
Пират, так назвала я подаренного мне щенка, был моей и только моей собакой. Я за ним ухаживала, как мама за ребенком, когда он был совсем маленьким. А как только он немного подрос, мы стали с ним неразлучными друзьями, друзьями, как говорится, "не разлей вода".
Целыми днями носились мы как угорелые по зарослям кустарника и высокой травы в рост человека. На Камчатке, где после окончания войны пришлось служить моему отцу, лето очень короткое и вся растительность стремительно тянется вверх и достигает больших размеров, спеша вдоволь насладиться солнечным светом и теплом. Есть такая трава, которая достигает человеческого роста.
И мы, дети, играя в прятки, любили прятаться в этой траве. Но мне никогда не удавалось спрятаться, а тому из детей, кто водил, меня не надо было искать.
Не успевала я залечь в траве и притаиться, как Пират начинал хватать меня за руки, за ноги, и теребить, он не понимал, что в этой игре надо лежать тихо, не двигаться и не дышать. А когда наступала очередь водить мне, он опережая меня, моментально находил всех ребят. Из-за Пирата никто из детей не хотел брать меня в игру. Но я не обижалась на ребят. Я уводила Пирата чуть подальше в лес(военный городок, где мы жили был в лесу), и там мы играли с ним, никому не мешая.
Зимой на Камчатке выпадает так много снега, что людям приходится прокладывать целые туннели от двери, и дальше, чтобы пройти по этим туннелям в нужное место. По целине, по свежевыпавшему снегу, и вовсе не пройти без лыж, и лыжи нужны особенные, с широкими полозьями на тот случай, когда выпадет сразу
много снега. Потом, когда он осядет и уляжется, можно переходить на обычные лыжи. Там вообще все ходят на лыжах, а ездят на нартах, в которые запрягают собак.
Я тоже решила прокатиться и запрягла Пирата. Я встала на лыжи, зацепила веревку за ошейник Пирата и, держа ее в руках за концы, как за поводья, скомандовала: "Пошел". И Пират повез меня. Но только недолго мне пришлось наслаждаться такой ездой.
Пират был молодой и неопытной собакой. Проехав немного, я падала в снег, зарываясь и утопая в нем с головой, торчали только ноги с лыжами, закрепленными крепко на них. Пират разгребал лапами снег, тащил за рукава и за полы пальто, спасая меня.
Домой я приходила не только с головы до ног в снегу, но вся в лохмотьях, которые свисали с рукавов и подола пальто. Мать ругала меня, ставила заплатки, но на следующий день я приходила опять в лохмотьях, и пальто уже не подлежало никакой починке, его просто надо было выбросить.
Когда меня наказывали за провинность и ставили в угол, я садилась на пол и ревела от обиды, размазывая не очень чистыми руками слезы по всему лицу. Пират не мог выносить моих рыданий и слез и, стараясь меня успокоить, целовал в щеки и нос, слизывая большим горячим и мягким языком с лица слезы вместе с соплями. Но я не успокаивалась и продолжала реветь. Тогда, отчаявшись, он садился рядом и, задрав голову вверх, начинал выть в унисон со мной. Этого вынести уже никто не мог, наказание тут же отменялось, я переставала реветь. Пират довольный и радостный лаял, вилял хвостом, тянул меня за рукава, чтобы я скорее выходила из угла.
В сентябре я пошла в школу. Учеба стала отнимать много времени, но когда я увлеклась занятиями в школьном драмкружке, его практически совсем не осталось для общения с Пиратом. Я по-прежнему любила его, и он меня любил, но теперь я так была занята, что редко играла с ним, и он скучал.
В это время к нам приехал дядя Витя, папин друг и товарищ по работе. Он поселился в папином кабинете, который был настолько мал, что в него еле удалось втиснуть солдатскую железную кровать.
С Пиратом дядя Витя сразу же нашел общий язык. Они подружились настолько, что Пирату было разрешено спать вместе с дядей Витей на узкой солдатской кровати, а не на коврике у двери. Это их еще больше сблизило. Пират теперь неотступно следовал за дядей Витей, оберегая и охраняя его.
Дядя Витя, брал с собой Пирата, когда ему надо было отправиться в другие войсковые части, которые были расположены за несколько километров. Пирату очень нравились эти дальние прогулки, и он их ждал с нетерпением.
Как-то раз дядя Витя, не желая в этот раз брать Пирата с собой, попросил мою маму не выпускать его сразу на улицу, а какое-то время продержать в доме.
Маме не удалось удержать Пирата, он, глянув в одно окно, в другое и увидев, как промелькнули ноги уходящего дяди Вити (окна землянки, в которой мы жили, находились вровень с землёй), бросился к двери, сильным ударом мощных лап открыл ее и догнал дядю Витю.
В другой раз мама, опять по просьбе дяди Вити, закрыла двери на защелку и выпустила Пирата только по истечению часа после ухода дяди Вити. Пират все равно отыскал своего друга, хотя он ушел довольно далеко. Он так привязался к дяде Виктору, так полюбил его, что стал признавать, его своим хозяином.
Летом меня отправили в пионерский лагерь, и вернулась я из него только к школе. Пирата у нас уже не было, вместо него был щенок европейской овчарки.
– А где же Пират? – спросила я.
Папа сказал, что Пирата он отдал в нарты, а взамен ему дали вот эту собачку.
– Но почему, почему ты отдал его в нарты? - закричала я и заревела в голос.
– Видишь ли, дочка, дядя Витя получил перевод на новое место работы и уехал. Пирата, естественно, он не мог с собой взять, а Пират уже не мог жить без дяди Вити. Он сначала искал его повсюду и ждал, что он вернется, а потом, поняв, что дядя Витя уехал совсем и больше не вернется, стал выть днем и ночью, и его никак и ничем нельзя было успокоить. От еды он отказывался наотрез и только жалобно скулил. Мне посоветовали отдать его в нарты, там за работой, которая довольно нелегкая, он сможет скорее смириться и забыть своего друга.
Но Пират не забыл ни дядю Витю, ни нас. Через некоторое время, а если точнее, ровно через год, мы тоже уезжали на новое место службы отца.
Солнце клонилось уже к вечеру. Вещи наши были уложены, и мы ждали катера, который должен был прибыть за нами. В этот вечер Пират, почувствовав, каким-то чутьем, свойственным только собакам, пришел с нами проститься. На его шее болтался кусок от веревки, которую он перегрыз, освобождаясь от привязи к дереву.
Летом всех собак увозят далеко, за много километров, от поселений, к морю. Там их держат на привязи и кормят одной рыбой. С окончанием лета они возвращаются на прежние места и после такого содержания в неволи быстро бегают, отлично справляясь со своей работой.
Преодолев расстояние в несколько сот километров, очевидно бегом, боясь опоздать, Пират лежал обессиленный на траве возле сложенных на ней наших вещей и грустными глазами глядел на нас, не реагируя на наши ласки и на те угощения, которые мы ему с радостью предлагали.
Он был глубоко обижен на нас. Только раз-другой он лизнул меня в щеку, когда я заплакала и обняла его за шею.
Мама тоже расчувствовалась, на глазах ее выступили слёзы.
– Прости нас, Пират, - сказала она, – мы не можем тебя взять с собой, придется тебе вернуться назад.
Пират все понял. Он встал и, опустив голову, поплелся в обратный путь, ни разу не оглянувшись, на нас.