Сегодня Матвеевна, семидесятилетняя старушка, проснулась рано. На улице ещё совсем темно и в замёрзшие окна едва пробивался свет полной луны.
Матвеевна встала не сразу, а долго ещё лежала в тёплой постеле с открытыми глазами, привычно вглядываясь предрассветную темень настывшей за ночь избы. Вставать ей не хотелось, потому что спешить некуда. Это раньше, когда держала корову Маньку, она покидала уютную лежанку легко, с желанием. Манька была для неё не просто неразумным и даже глупым животным, а доброй, умной подругой, которая, однако, нуждалась в каждодневном и рачительном уходе. Вот такой ранью, ещё звёздочки блестели над предрассветным горизонтом , а свернувшаяся клубочком луна зябко подрагивая висела в студёном небе, Матвеевна подходила к хлеву, отворяла дверь и, сквозь вырвавшийся в морозный простор ароматный, настоянный сенным духом пар, слышала шумные вздохи своей любимицы. Старушка не спеша приближалась к корове и, легонько похлопывая её по тёплым бокам говорила ей притворно сердито: "Вставай, вставай, Манька. Ишь разлеглась будто барыня какая. Подымайся,милая, я тут у тебя убираться буду."
Манька вздыхала с каким-то вкусным глухим фырканьем , тянулась к хозяйке мордой и смотрела на Матвеевну своими большими, как старушке казалось, хитрыми глазами. "А-а-а попрошайка,- с ласковым укором говорила ей хозяйка,- на уж полакомься" и доставала из просторного кармана фуфайки припасённый ломоть ржаного хлеба. Манька долго жевала угощение и даже приплямкивала по человечьи, будто старалась продлить удовольствие и жалела глотать такое исключительное лакомство.
Матвеевна тем временем выгребала навоз, что накопился тут за ночь, выбирала из яслей полову, потом шла на зады и, надёргав из стога сена, брала его в охапку и несла в хлев. Корова выпивала почти полное ведро подогретой воды,что приносила ей заботливая хозяйка и, благодарно мукнув опускала свою большую голову в ясли и жевала сено увлечённо,с аппетитом, совершенно забыв о своей кормилице.
Пришло такое время, когда трудно ей, как и другим односельчанам, стало корову держать. Луга запахали и засеяли клевером для колхозного скота, а все выгоны, где всегда паслись коровы с личных подворий, оказались заняты кукурузой. С самых верхов поступил тогда оголтелый приказ о кукуризации всей страны.И нечем стало Маньку кормить. Поплакала тогда Матвеевна, да и отвела свою бескорыстную молочницу в заготскот. Долго ещё стояло в её ушах зовущее и обиженное мычание своей любимицы и, когда уходила от ограды заготконторы, даже спиной она ощущала её недоумевающий и жалобный взгляд обречённого на смерть преданного живого существа.
После долго не могла она привыкнуть к опустевшему Манькиному жилищу. Бывало, как глянет на пустой хлев, так и загрустит, заскучает за коровой будто за безвременно почившим добрым человеком и, словив себя на мысли о том, что грешно это - сравнивать скотину с человеком, немного успокаивалась.
Прошло время и привыкла Матвеевна к тому, что нет более в её дворе молочницы- кормилицы, а остался только кот Барбаш, да десяток курочек с егозистым и беспричинно задиристым рыжим петухом."Да и бог с ней, с коровой- то,- успокаивала себя Матвеевна,- на кой она мне одной. Всё равно я молоко почти всё соседям раздавала". А в соседстве у неё жили учителя молодые, вот им она молоко и относила и ни копейки с них не брала, хоть они и пытались рублики ей в руки сунуть. Жалела она молодых и красивых молодожёнов.
(В те годы и моды не было; продавать соседям молоко - так, раздавали лишнее)
постепенно привыкла Матвеевна и не тужилась более за бескорыстной молочницей своей, да и хлев потом сгодился. Зимы вскорости зачумленные какие-то стали, среди зимы вдруг дождь лить начинает,а через день - два сырая тёплая погода сменяется морозами и мокрые дрова тогда смерзаются и растапливаются в печке трудно. Вот и складывает теперь старушка на зиму дрова в бывший Манькин хлев.
Матвеевна жила одна. Сын давно выпорхнул из родного гнезда и жил в городе. И женился там же на городской девушке.
Старик её помер пять лет тому назад. Как похоронила Матвеевна мужа своего, жизнь её совсем скучной стало. В пустой избе словом перекинуться не с кем. Топчется Матвеевна целыми днями, всё дела себе какие-то находит, а самой так иной раз грустно, да тоскливо станет, что терпеть невмочь. Присядет она тогда в кухне на табуретку и начинает вспоминать прошлое. Войну и мир вспоминает. Жили они с Ильёй в маленьком саманном домике Сталинграда молодыми, красивыми и счастливыми. Росла у них доченька, Танечка, голубоглазая красавица и исполнилось ей три года, когда немец к Сталинграду подошёл.
Вот где горе неизбывное, воспоминание о котором до сих пор душу томит тоской. Самолеты немецкие летели тучами августовское солнце затмевающими и из железного чрева их сыпались бомбы. Рушились и горели дома. Люди гибли тысячами.Перед наступлением на город немцев лишь малая часть сталинградцев успела эвакуироваться вместе с своими предприятиями...
За год до войны купили они с мужем небольшой домик саманный в посёлке метизного завода."Как хорошо жили тогда,- думает Матвеевна,- никогда больше не жилось нам так счастливо, как тогда,перед войной".
...Только в сумерках немец перестал бомбить мирный город. И думала тогда Матвеевна, куда податься с ребёнком, где спрятаться. (впрочем молодую красивую женщину тогда Матвеевной никто и не называл, а звали её близкие Наташей, а на работе, в детсаду, где она работала воспитательницей, детишки и коллеги соответственно Натальей Матвеевной величали).Думала Наталья,думала и ничего путного придумать не могла. Одно было ясно,- завтра немец опять станет бомбить весь город.
Муж на фронте, она одна с ребёнком. Затихла бомбёжка,наступила тревожная бессонная ночь, вдруг дверь отворяется и заходит Илья, муж. Она смотрит на него как на чудо, и глазам своим не верит, а Илья говорит громко, но спокойно:"Собирайся,к переправе пойдём". Погрузили в ручную телегу,что от прежних хозяев купленного дома осталась, кое какую одежду, обувь две кастрюльки, сковородку и топор, туда же усадили доченьку. Танечка вела себя тихо будто понимала малышка, что не до её капризов сейчас. Смотрела на родителей серьёзно, по взрослому. Двинулись к переправе. А где переправа? Вот куда народ непрерывным потоком шёл, там, значит, и переправа.
Лето сорок второго года самое тяжкое для Красной Армии. Немец рвётся к Волге и Баку. Наши войска отступают. Приказ Верховного Главнокомандующего:"...Ни шагу назад" Заградотряды. Расстрелы за трусость и дезертирство. Суровое время, трудные дни. Сталину докладывают, что в окопах сердечники умирают сотнями, а среди них много людей учёных, нужных государству. Распоряжением Ставки все кардиобольные комиссовывались. Легкораненый рядовой Илья Лепецков был комиссован вчистую по причине гипертонического криза вызванного врождённым пороком сердца. Этим и объяснилось чудесное появление Ильи в момент страха и отчаяния Натальи Матвеевны.
... Шли они по гладким как стол степям заволжья истерзанные голодом и жаждой. Казахи делились последним, но когда добрались до русских деревень в их тележке не осталось почти никаких пожитков - всё променяли за еду и ночлег.
И ещё большое горе постигло Илью и Наталью за Волгой,когда остановились они на ночлег в большом русском селе. Долгое летнее солнце ещё не ушло за горизонт и Танечка захотела поиграть с местными ребятишками. Они куличили на улице не далеко от дома в который хозяева беженцев пустили переночевать и покормить их в обмен на за женские туфли и чулки.
Отбомбившись в Сталинграде, летчики Люфтвафе летали на бреющем по нашим тылам - охотились, обстреливая из пулемётов всё, что двигалось. Наших истребителей те охотники- стервятники не боялись по причине своего колоссального превосходства в воздухе. Увидел немецкий пилот группу детишек и бросил в них прямо из кабины гранату... Так не стало Танечки.
Я, автор, в силу своих скромных возможностей описываю Матвеевну в те дни, когда разгар холодной войны находился в апогее и назревал кубинский кризис. Тогда в левом углу её избы трещал бумажный репродуктор и когда из него вылетала фраза "Миролюбивый немецкий народ" она быстренько тот репродуктор выключала и не включала его потом долго.Тогда ей четко вспоминался тот низко летящий немецкий самолёт и его хохочущий пилот.
Не дай бог сколько горя холода и голода пришлось пережить в войну беженцам.
Пришли в Николаевку, переправились через Волгу в Камышин и, пройдя своим ходом ещё около ста километров остановились в родном селе Ильи. Там сельсовет предоставил им для жилья пустующий и обветшалый дом высланного из родных мест крестьянина с семейством как кулака и мироеда. В избёнке раскулаченного "мироеда" было холодно и сыро. Илья преподавал в местной семилетке русский язык и литературу. Пух с голоду. В селе никаких пайков, а учительской получки хватало на литр молока и полбуханки хлеба. Страна воевала и голодала. Сельские начальники и их приближённые жили припеваючи. Держали по две, три коровы, обворовывали колхоз. С молоком и караваями хлеба неткачане шли и ехали в телегах на станцию. Там проходили эшелоны с беженцами и санитарные поезда с фронта. Пожива была хорошая- пятьсот рублей пол литра молока, девятьсот буханка хлеба. Когда кончилась война у этих живодёров сундуки оказались забиты деньгами. В предвкушении сладкой жизни они почёсывая свои жирные брюхи и мечтали, мечтали, мечтали, но нежданная денежная реформа опрокинула их сладкие грёзы в сорок седьмом году. С такого несчастья те истинные мироеды стрелялись, вешались, сходили с ума.
В сорок четвёртом у Натальи с Ильёй родился сын. Молока у матери в груди не было.Молоко, которое успел купить с получки Илья после родов, быстро кончилось. Младенец синел от крика и голода. Его спасла двоюродная сестра Ильи -самая бедная из всех его родственников. У неё была коза и она каждое утро приносила для младенца стакан молока, обделяя тем самым своих двух девочек.
Вспоминая тот самый голодный год Матвеевна удивляется тому как они всё таки выжили и не умерли тогда. Тёмными зимними ночами Наталья ходила по улицам села и подбирала картофельные очистки, которые сельчане выкидывали как мусор. Дома она их промывала отваривала толкла с отрубями,полпуда которых выписали учителю в сельсовете. Получалось блюдо,которое хоть ненадолго укрощало мучинеческое нытьё истощённого желудка.
По весне теми же очистками, только с проростками, засадили они с Ильёй двадцать соток выделенной ему, учителю, участка земли. Такого урожая картошки, какой получили они в ту осень, Матвеевна не помнит. Клубни в два мужицких кулака величиной радовали несказанно. Вот с той поры поверила Матвеевна в Бога горячо и преданно. С таким необыкновенным урожаем картофеля кончился их голод.
...Матвеевна лежала и чувствовала головную боль. В затылке и в висках поламывало и гудело, будто там, в голове, сирена тревоги включилась. Сегодня ночью ей опять приснилось то проклятое время,когда горела Волга от разлившейся по её водной глади нефти и беспрерывный вой сирены сливался с непрерывным грохотом взрывов.
...Тогда только на рассвете нефть огненным потоком устремившаяся к Волге накануне от разбомбленной нефтебазы, выгорела и они переправились на левый берег в вёсельной лодке. Раненый осколком в плечо владелец лодки не мог грести сам и Илья подрядился быть гребцом...
"Совсем избаловалась я без Маньки,- подумала старушка,- выдумываю себе хворости разные, что б лишний час в постели понежиться".
Всегда, когда грустно да тоскливо ей становится так, что терпеть не в мочь, присаживается она на старый скрипучий стул у комода, достаёт оттуда письма от сына, почитает их ласковые слова, поплачет маленько, тут,глядишь и легче становится, и на душе такое просветление делается, будто господь своим светлым оком её душеньку узрел.
Поздно они с Ильёй поженились и совсем не юными они были,когда война началась.
Сыночка,Митеньку, она в сорок лет родила и подвиг родительский они с отцом совершили не дав умереть ему в лихую годину с голоду. Слава богу, здоровым и добрым человеком он вырос. Тревожно было у Матвеевны на душе. Сын всегда писал ей часто. Считай раз в неделю она письма от него получала. Правда письма короткие, немногословные, скорее на записку похожие. Писал он обычно, что жив, здоров и в семье у него всё хорошо, и что Павлик,внучек,ждёт не дождётся лета чтоб поехать к бабушке, и в садик там не ходить, а помогать бабушке поливать огород. Получит она такое письмо и читает его, перечитывает по нескольку раз в день, пока следующее не подоспеет. А теперь вот третья неделя пошла, как Митя молчит. И мается она без писем сыночка и мысли всякие дурные в голову лезут, и сны ей тяжкие снятся. Каждый день Матвеевна выходит из двора за калитку,- мёрзнет, почтальонку поджидает, а она пробежит мимо её двора да шумнёт беззаботно: "Вам, бабушка, опять ничего нет". Ей то,стрекозе, всё равно кому что есть. Молодая деваха ещё, поди одни парни на уме, и нет ей дела до чужих печалей.
Фонарь на улице погас и окна посветлели заставляя прятаться сумерки по избяным углам и закоулкам.
Кряхтя и охая, Матвеевна покинула теплую постель, быстренько оделась и,тяжело ступая больными, застуженным в войну ногами, вышла в коридор. Взяла там, приготовленное с вечера ведёрко с углем и вернулась в избу. Потом она выгребла из печки золу в давнишний гнутый котелок, что завёлся у неё с военного времени,отставила его в строну, и заложила в группку дрова, которые с вечера сохли здесь, у печки. Сухие дрова разгорелись быстро. Матвеевна открыла вьюшки плиты и высыпала на полыхающие поленья уголь. Скоро от плиты пошёл горячий, жаркий дух и дабы не сжареть Матвеевна сняла с себя тёплую кофту. Есть ей сейчас совсем не хотелось, а на обед надумала она себе щи сварить. Щи и всякие супы она варила сразу на несколько дней. Сварит, поест и выставит кастрюльку в сени на холод ,а на следующий день разогревает и опять вчерашнее ест.Когда жил сын дома,да Илья жив был, любила она тогда варить да стряпать и варево у ней каждый день разное было свежее, а теперь, для себя не интересно каждый день варить...
Неторопко, несуетно делала Матвеевна свою домашнюю работу. Вот уборку в избе затеяла, а сама всё думала и думала о сыне. "Что случилось там, почему не пишет? Заболел ли сам, или Тонечка, жёнушка его занемогла, а вдруг с Павлушей что случилось. Мальчонка бойкий через чур самостоятельный, бегает везде, а машины окаянные носятся там, в городе, по улицам без всякого укороту и пацанёнок, несмышлёныш, зазевался вдруг...?" И от такой жуткой мысли у неё в глазах потемнело, ноги ватными сделались. Матвеевна руками нащупала стул и кое-как уселась на нём, давая отдых неожиданно ослабевшему телу. "Эк что выдумала дура старая",- рассердилась на себя за давешнюю мысль о Павлуше. Однако тревожные раздумья продолжали докучать ей. Макар, сосед, недавно в городе у брата гостил, и говорил будто там эпидемия гриппа какого-то вредного, заморского гуляет и все горожане ходят по улицам с марлевыми повязками на носу. "Неужто заболели",- подумала Матвеевна, но быстро прогнала она от себя эту мысль. У неё уговор с сыном был обо всём писать ей, не таиться, и даже о болезнях сообщать и потому хоть бы и захворали они, всё одно прислал бы ей сынок весточку.
(Надо заметить, что в те далёкие теперь годы, идеи сотовой связи и персональных компьютеров ещё только зарождались в воспалённом мозгу некоторых переучившихся человеческих индивидуумов и письма оставались основным средством связи людей разделённых расстояниями.)
Матвеевна глянула на часы - вот те на, уже полдесятого ходики показывают. День начался. Пасмурный и морозный зимний день. Что ещё делать, чем заняться, чтоб разогнать тоску бабуля не знала. В окно глянула, может пойти снег во дворе его раскидать надо,тропки сделать к калитке к хлуву, но дорожки во дворе нынче чистыми оказались, ночью ни вьюги ни снегопада не случилось. Вообще-то работу она себе сыскала бы, работа у ней всегда находилась, потому что терпеть она не могла безделья. Например, сейчас ей за шитьё можно взяться. Недавно купила в сельмаге ткани фланелевой и начала шить Павлушке рубашечки тёплые зимние, но сегодня она чувствовала такую немочь в душе и теле, такое вяжущее равнодушие к всякой работе, делам, что она даже щи себе варить передумала и,неспешно подойдя к плите и сдвинула кастрюльку с закипающей водой в сторону.
Опять она подошла к окну, но садиться на стул теперь у подоконника не стала, оттого, что в душевном томлении своём ей сейчас ни сидеть, ни лежать не хотелось. Матвеевна стояла и смотрела на оловянного солдатика, которого забыл внук тут на подоконнике, когда в конце лета отъезжал он с родителями домой, в город. С тех пор стоит он забытый своим рассеянным маленьким командиром, здесь, на подоконнике, как немой страж бабушкиного благополучия и покоя. Закинув ружьё за спину, он тянулся по стойке смирно там, где его оставил игрушечный воинский начальник. Матвеевна солдатика никогда, даже пыль вытирая не трогала и с места не сдвигала. Сейчас Матвеевна взяла его, осторожно поставила на ладонь, поднесла его близко к глазам и долго вглядывалась в строгое и бодрое лицо оловянного воина. И чем дольше держала она его на ладони, чем пристальнее всматривалась в его спокойный, изваянный неведомым мастером лик, тем умиратворённей становилась она сама, тем удивительней была пришедшая из глубин сознания уверенность, что сегодня она будет читать письмо сына и то письмо принесёт ей добрые вести. Такие состояния люди называют предчувствием.
Нынче мы разучились верить предчувствиям, а сколько разных неудач и несчастий могли бы мы избежать если бы верили предостерегающим движениям своей души... Или наоборот, радость и счастье чаще посещали б нас когда бы умели мы слышать наставления свыше...
...Но тронутый неосторожным движением свалился солдатик на пол и старушка,будто очнувшись от хорошего, чудесного сна, снова загрустила.
"Пойду к Дарье,- решила Матвеевна,- пожурюсь ей насчёт письма, может присоветует что. Они с Дарьей ровесницы, а все другие соседи значительно их моложе.
Дарья приходила к ней в гости часто.Присаживалась на лавку у порога и сидела так минут двадцать, рассказывая Матвеевне всякие сельские новости. Только потом не спеша разоблакалась,снимала полушалок, старинную, но ещё вполне добротную овчиную шубейку, после этого они обе присаживались к столу и пили чай с засахарившимся малиновым вареньем.Говорили о детях, внуках и ещё проклятущую войну иногда вспоминали.
Просидев так, чаепитием пробавляясь, часа два, Дарья неспешно одевалась и зябко вздрагивая говорила:" Студёно у тебя,девка". Матвеевна не любила жары и, по этому , в доме у неё всегда было прохладно.
Высокая, но очень худая Дарья, всегда мёрзла и потому хатёнку свою натапливала до жаркой духоты и потому Матвеевна долго не засиживалась у подруги, от жары у неё начинала кружиться голова и стучало в висках.
...Матвеевна вышла за калитку и направилась к избе Дарьи, когда увидела, что навстречу ей
быстро идёт, почти бежит девушка почтальон. Матвеевна удивилась тому, что идёт она раньше обычного и налегке, без обычной, набитой газетами и журналами сумки. Девушка, заметив Матвеевну закричала издали:"Бабушка, вам письмо, письмо вам, бабушка!" Старушка маленькая согбенная, укутанная тёплым платком, в старинном, каких теперь не носят, суконном пальто с цигейковым воротником виделась девушке немочьной,трогательно жалкой.
Матвеевна семенила навстречу почтальону , стараясь идти быстро-быстро, но старые давно растерявшие где-то в прожитых годах свою прыть и силу ноги едва слушались её.
"Касаточка ты моя милая, сердечная ты моя, спасибо тебе", растроганно говорила Матвеевна, принимая из рук девушки блестящий глянцем конверт. Она расстегнула пуговицы одёжи и осторожно,как великую драгоценность положила его к груди и медленно, с ощущением радости в сердце, пошла в избу читать письмо от сына...
В эту ночь Матвеевна впервые за долгое время спала крепко, спокойно и ей не снилась горящая Волга.
Давно умерла Матвеевна и лишь сын и внук иногда вспоминают её.