Медвежья любовь и 8-е Марта

Валерий Рыбалкин
   Вообще-то медведи зимой спят, но иные шатуны до весны бродяжат. Потапу, хозяину тайги, некогда было во сне лапу сосать – за порядком в лесу следить надобно. Супруга же его с сыном Мишуткой отдыхали себе всю зиму в уютной берлоге. И чтобы не беспокоить их понапрасну, становился генерал Топтыгин на постой к кому-то из лесных жителей. С Волком он хорошо спелся – на луну, бывало, ночи напролёт выли дуэтом. Белка его приглашала, но не смог косолапый даже голову в дупло к ней просунуть. Посидел рядышком, угостился лесными орешками – и на том спасибо. К Бобру в гости захаживал, но только крышу в речном домике проломил да плотину чуть не сковырнул ненароком.

   Маялся, бедолага, маялся, все силы отдавая службе государственной, пока не сошёлся он с Лисой Патрикеевной. Полюбилась ему рыжая, на сердце легла. А потому расстарался Потап для неё даже более, нежели для семьи своей родной. Берлогу отделал под стать медвежьей – украсил лапником, соломки подстелил и даже сани самоходные-быстролётные подогнал к порогу. Лиса рада-радёшенька – пушистым хвостом перед мишкой вертит, накрасилась, намазалась, смотрит на постояльца с улыбкой льстивой, неискренней. А тому и невдомёк ничего – не привык ещё к лисьим хитростям. Хочет он угодить Патрикеевне, спрашивает:
   – Что тебе, Лисонька, к Восьмому Марта подарить? Ума не приложу.
   – А медведице своей чего припас? – насторожилась плутовка.
   – Да ну, – вздохнул Топтыгин, – сумочку модную ещё с осени запросила кенгурёшка моя сумчатая. Мало у неё в чулане этого добра пылится?!
   – Не скажи, Миша, не скажи. Женщине много всего надобно. Смотри, какой у меня ридикюль есть, почти что новый. Ладно уж, бери для своей квашни, от сердца отрываю! А у тебя я ничего не прошу. Ты сам – мой лучший подарок!
 
   Согласился с хитрой бестией медведь, взял сумочку. А пока он отдыхал от трудов праведных, подложила туда Патрикеевна письмо любовное, левой лапой нацарапанное. Пущай, мол, Медведица узнает, чем её муженёк морозной зимой занимается, как супружескую верность блюдёт. Авось выставит сердешного из берлоги – себе на горе, Лисе на утеху. А уж коли пропишется косолапый у своей Лисоньки, то станет она генеральшей – законной женой самого Топтыгина. Это вам – не хала-бала!

   Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Пришла весна-красна. Почернели в лесу сугробы, зазвенели ручьи, и прямо с утра Восьмого Марта взял медведь лисий ридикюль и пошёл жену будить. Ясное дело, без подношения к спящей красавице соваться нечего – можно и по загривку схлопотать за неосторожную побудку. Потому-то и не спешил косолапый. Зашёл он по дороге к своему старинному приятелю Волку – опрокинуть по рюмашке да обсудить междузвериное положение.

   Слово за слово, рассказал Потап другу про подарок. А у Волчары с Лисой свои счёты были. Не забыл он, как та его зад к проруби приморозила. Едва вырвался он тогда из ледяного плена. А она, коварная, измывалась да приговаривала: «Мёрзни, мёрзни, волчий хвост!»

   Взял Волк сумочку, просмотрел в ней два десятка кармашков и нашёл-таки компромат на Топтыгина, Патрикеевной вложенный. Прочёл медведь сию маляву подлую, расстроился и заревел на весь лес со злобой и горечью:
   - У-у-у, негодная! У-у-у, рыжая! А я её любил! А я ей верил! А она…
   В общем, притопал мишка снова к Лисе – злющий, взъерошенный и в подпитии. А в берлоге, что он всю зиму отделывал, какой-то облезлый Песец сидит. Глазищами наглыми да масляными на разлюбезную Лисоньку исподлобья зыркает, куражится. Не стерпел хозяин тайги, взыграло в нём ретивое. Забыл он обо всём на свете, схватил гостя незваного, за порог вышвырнул да ноги об него и вытер. Ещё когтями малость зацепился – шкурку подпортил. Патрикеевна же, на сию расправу глядючи, забилась в дальний угол и лишь причитала жалобно, будто щенок нашкодивший. Ничего не сказал ей Потап, только ридикюль лисий на мордашку шкодливую натянул, повернулся и вышел вон.

   Полдня потом по лесу бродяжил – нервы успокаивал да подснежники Медведице к женскому дню собирал. А Мишутке, хоть он и мужеского полу, тоже корягу где-то надыбал – дубовую, замысловатую – пущай ребятёнок порадуется! Подошёл Топтыгин к родной своей берлоге. Глядь – а домашние его давно проснулись. Он на порог, а Медведица на него волком смотрит, хмурится. По всему видать – сорока ей лесные вести на хвосте своём поганом принесла. Успела, сплетница! Идёт Потап к Медведице:
   – Киса, – говорит, – киса! С Восьмым Мартом тебя, с женским днём!

   А сам за цветами морду прячет. Но не уберёг-таки – когти у супруги вострые, а кочерга тяжёлая. Да и весовая категория у неё не лисья. Досталось нашему ловеласу – по первое число, хоть на численнике и восьмое было. А когда утихли страсти, то понял Потап, дошло до ума его лесного медвежьего, до сердца звериного, до печёнки наливками тронутой, что семья у него только одна, и другой не будет никогда, как ни крути. И ещё уразумел он, что Медведица ему роднее тысячи лис. Хоть и с когтистыми она тяжёлыми своими лапами, но родила ему любимого сыночка Мишутку – наследника всех его дел лесных, государственных.

   С тех пор Потап на зиму исключительно у зверей мужеского полу на постой становился. Да и то сказать: негоже генералу Топтыгину нарушать супружескую верность, срамными делами заниматься да дурной пример лесным жителям являть. Ведь жену-то свою косолапую он любил, однако. Пусть по-своему, по-медвежьи, но приласкает порой, подарочек к Восьмому Марта притаранит… Да и она его не только кочергой жаловала.