***

УДК 82-3
ББК 84 (2Рос-Рус) 6-4
Л 64



Г.Н. Литвинова.  Не было бы счастья…  Роман
- Ярославль, Издательство «Аверс Плюс», 2015.

Книга переносит нас в далекие 80-90-е годы ХХ столетия, происходящие в небольшом поселке Центральной России и на БАMе, куда волей судьбы подают герои романа, наши современники. Они ищут любовь, переживают боль и потери близких, но находят свое счастье и верную дорогу в жизни.


ISBN

                Галина  Литвинова


Глава 1
Алька
 
«Вот и все. Наконец-то я свободна! Лечу, куда хочу!» – шагая по скошенному полю, думала Алька. Еще утром, прощаясь с  подружками из детского дома, она и представить себе не могла, что жизнь подарит ей это удивительное чувство полета. Теперь никто не будет ее контролировать, упрекать за опоздания на уроки и читать длинные нотации, что надо быть готовой к взрослой жизни и не тратить понапрасну золотое время. Дальнейшая жизнь не представлялась ей тяжким испытанием. Скорее наоборот. Она считала, что ей за все перенесенные в детстве страдания достанется счастливая судьба, что ее полюбит умный и красивый юноша. Он поведет ее к венцу и будет благодарить Бога за такое сокровище.

Сокровищем ее называла бабушка Марфа – маленького росточка шестидесятилетняя усталая женщина. Ближе ее у девушки никого не было. Родителей Алька не помнила, а когда подросла, узнала, что они разбились на горной извилистой дороге, возвращаясь из санатория в Крыму. Альке тогда было два года и десять месяцев. После похорон любимой дочери и зятя Марфе Сатуловой пришлось выехать с их ведомственной квартиры и поселиться с внучкой в старом барском доме, стоящем на косогоре неподалеку от междугородней трассы , на которой она и работала. Была она замкнутой и трудолюбивой женщиной, верила в  загробную жизнь и часами простаивала у большой иконы Николая Чудотворца, прося защиты и помощи. Когда дочьс мужем не вернулись из санатория, она надела на голову черный платок и затосковала. Единственной близкой родственницей у нее была внучка Алька, светловолосая шустрая девчонка, которую она называла «солнышком».
Бабушка Марфа в любую погоду рано утром уходила из дома, чтобы посыпать крутой спуск к Вислухе, счистить асфальтовое покрытие от накопившейся грязи. Домой возвращалась под вечер, едва волоча ноги. Потом часа два охала и просила внучку принести какие-то таблетки, настойки. Летом она иногда  брала Альку с собой, но чаще оставляла дома, наказывая  не лазить по продуваемым ветром комнатам второго этажа и никому не открывать дверь. Но, как только ее фигура скрывалась за  косогором, девчушка бежала через мосток в находящуюся поблизости  деревню Ивняки, и проводила там большую часть дня. Красивая это была деревня! На высоком холме в ряд стояли девять домов с затейливой резьбой на окнах. К ним вела проселочная дорога, а метрах в пятидесяти пролегали железнодорожные пути, по которым двигались составы с нефтью и мазутом. Посреди деревни возвышался старинный колодец-журавль, а над рекой, словно сторожевые, покачивались на ветру вековые березы.
Других детей в Ивняках не было, и женщины, жалея сиротинку, подкармливали и опекали. Только в летние каникулы, когда туда приезжали гости, Альке удавалось пообщаться со сверстниками. Они рассказывали ей о красивой городской жизни и приглашали в гости, а их матери дарили девчушке красивые платья со своих выросших дочерей. Она не отказывалась и, наряжаясь в обновки, устраивала под березами показ моделей. Втайне  от всех она мечтала когда-нибудь стать манекенщицей и все чаще заглядывала в оставленный кем-то на скамеечке журнал мод.
– Хорошее было время, вернуть бы его назад, – вздохнув, подумала Алька. – А  про жизнь в детском доме и вспоминать не хочется…
Она  спустилась с горки и оказалась на освещенном берегу речки Вислухи. У берега резвилась стайка мелких рыбешек, в кустах с удочкой в руках застыл местный рыбак Федор, что прежде помогал бабушке по хозяйству. Алька скинула с себя ситцевое в цветочек платьице и с разбегу бросилась в воду.
– Эй, ты! – вытащив из воды удочки, крикнул ей Федор. – Какого черта тут делаешь? Всю рыбу распугала…
– Это я, дядя Федор! Здравствуйте!
– Алька? Давно тебя тут не было, выросла как! – подходя ближе, говорил он, подходя ближе.– Какой я тебе дядя! Ты всего-то на семь лет моложе. Я еще в женихи сгожусь!
–  Дядя и жених! Такого не бывает, – отплыв подальше от берега, крикнула она. – Бабушка Марфа бы посмеялась…
– На могилку к ней, что ли, собралась?
– Нет. Туда в другой раз схожу. Сегодня дом проведать хочу. Я, дядя Федор,  в техникум поступила, учиться на закройщицу буду.
– Опять ты дядей меня называешь…
– Вы отвернитесь, я уже наплавалась…
Он послушно повернулся к ней спиной, и Алька выскочила на берег. Натянув на мокрое тело платье, она поспешила к дому.
– Пока, дядя Федор! – крикнула она.
– Ну, держись, коза-дереза! – глядя на мелькающую стройную фигурку соседки, ответил он и улыбнулся.

Алька подошла к дому с заколоченными окнами, нашла под половицей спрятанный ключ. Вспомнив слова бабушки Марфы о том, что в доме живет душа ее матери, она вздрогнула и не решилась войти внутрь. Присев на крылечко и, глядя на небо, спросила: 
– Мамочка, зачем ты оставила меня одну на Земле? Что я сделала не так?
И вдруг услышала мысленный ответ:
– Так надо.
–Так надо? Зачем?  Выходит, я пришла в этот мир, чтобы терпеть бесконечные страдания? Нет, я так не хочу! Я хочу быть счастливой!
– Так надо…
 
О том, что душа матери продолжает жить в этом доме, Алька узнала незадолго до смерти бабушки. Как-то вечером, когда они сидели на диване и штопали носки, внезапно  открылась форточка. Кот Васька соскочил с печки и глаза его загорелись фосфорическим светом. Запахло жженой бумагой, и Алька испуганно прижалась к бабушкиному плечу.
– Что это, ба? – спросила она.
Не волнуйся, это мамина душа к нам в гости пришла. Посмотрит на нас и уйдет.
В комнате воцарилась тишина. Алька зачарованно смотрела на открытую форточку и все старалась понять, как ее можно открыть без рук? Через несколько минут  кот полез на печку. Марфа встала с дивана, помолилась на образа и закрыла форточку.
– Не бойся, Аленька. Мать твоя уже много раз ко мне приходила. К себе на небушко зовет, – тяжело вздохнув, сказала она. – Но знай, мертвые к живым просто так не приходят…
– Бабушка, а какая была при  жизни моя мама? – перевела разговор Алька.
– Ты на нее очень похожа, мое солнышко. А вот фигурой в отца пошла. Он такой же худощавый  был, но на все руки мастер. Мог и колодец починить, и дом наш отремонтировал. На доске почета в совхозе висел… За это ему и путевку-то в санаторий дали. Отпустила я их вместе с Татьяной в Крым… Эх, до сих пор корю себя за это. Не поехали бы, может, и жизнь твоя по-другому сложилась.
 Бабушка обняла  внучку и, гладя ее шелковистые косы, наказала не забывать мать и навещать дом, когда ее не станет. Алька знала о серьезной болезни бабушки, но не предполагала, что этот разговор станет последним в их жизни. Утром, встав с постели, она не услышала у печки ее шаркающих шагов, не увидела на столе крынки парного молока. Бабушка, устремив серые глаза в небо, спокойно лежала на кровати поверх одеяла.
«Это мама забрала ее к себе. Не зря она вчера приходила», – подумала Алька и горько-горько заплакала.

Отойдя от воспоминаний, Алька отправилась в обратную дорогу. Три километра вдоль леса она преодолела быстро, но когда тропка вывела на широкую  дорогу, идти стало невмоготу. Июльское солнце так раскалило землю, что каждый камешек обжигал  пальцы и ступни ее босых ног. Алька свернула в поле, где тут и там стояли небольшие копны сена. Вот где она может отдохнуть и набраться сил. От запаха сена закружилась голова и она, раскинув руки, упала на копну. Вокруг залетали слепни, стали жалить ее голые ноги. Любопытный шмель норовил сесть на ее лицо и уже сделал несколько кругов над головой. Алька зарылась в сено, и вскоре сладкая дремота навалилась на нее. Она уже не слышала, как на поле приехали колхозники, как возле ее убежища загудел трактор. Пробудили ее дикая боль в нижней части живота  да истошный собственный крик, идущий откуда-то изнутри. В следующую секунду душа ее летела в какой-то темный тоннель, из глубины которого лился ослепляющий белый свет…
– Где я, что со мной? – открыв глаза, подумала она. Дежурившая у кровати сиделка  оторвала глаза от книги и, встретив взгляд больной, вздрогнула. С криком: «Она очнулась! выскочила за дверь. Через минуту в палату вошел приятной внешности молодой хирург. На нем был надет белоснежный халат, на чисто выбритом лице сияла улыбка.
– Значит, дело пошло на поправку, – сказал он и, присев на краешек кровати, спросил:
– Как ты себя чувствуешь?
– Ничего… Живот болит …
– Ничего. Поболит и пройдет. Кризис позади, а  значит, будем жить!
– Ага, – ощущая  сухость во рту, ответила Алька.
– Я – твой лечащий врач, Эрнест Васильевич. Как тебя называть?
– Алька. Скажите, как я в больницу-то попала?
– Привез колхозный механизатор. Он сено с поля убирал и ударил  тебя в живот тракторными вилами. Крови ты потеряла много, но операция прошла успешно. Думаю, что недели через две–три встанешь на ноги.
– А как же учеба? – промямлила Алька. – Я в  техникум легкой промышленности только поступила.
– Пусть родные о твоей болезни директору сообщат.
– Нет у меня никого, я детдомовская…
– Детдомовская? Как же тогда ты на колхозное поле попала? – недоуменно спросил Эрнест Васильевич.
– Дом у меня в Ивняках от бабушки остался. Ходила навестить…
– Понятно. Тогда я сам директору техникума сообщу, – сказал он. – А ты постарайся не волноваться и меньше двигайся. Тебе нужен покой, и только покой!
– А что за операцию вы мне сделали? – не удержалась от вопроса Алька.
Эрнест Васильевич подошел к окну и, не оборачиваясь, сказал:
– Вот что, моя первая пациентка. В  тот день, когда тебя привезли, хирург был в отъезде. Я должен был спасти тебе жизнь. Это случилось, но…
– Что «но»? Да говорите же вы! – почти крикнула Алька.
– Пришлось удалить часть поврежденных детородных органов… Осталась одна четверть яичника… Я больше чем уверен, что ты в дальнейшем не сможешь иметь детей. Хотя, я зря это сказал. Еще ничего не известно…
У Альки сильно забилось сердце, она приподнялась на кровати и вскрикнула от пронзающей боли.
– Что случилось? – обернувшись, спросил врач.
– Я вам не верю! Этого не может быть! Я буду иметь детей! Вот увидите!
– С таким диагнозом еще никто не рожал, – буркнул он и, поняв, что поторопился с высказыванием, тут же  сменил выражение лица. –  Разве если только случится чудо! А ты, Алевтина Иванова,  веришь в чудеса?
– Верю, еще как верю!
– Тогда будем надеяться на чудо и хорошо лечиться!
– Ага.
Врач улыбнулся, и Алька поймала себя на мысли, что где-то уже видела этого человека. Именно  таким она рисовала в своем воображении будущего мужа. И вот он здесь, рядом!

Все дни, когда Эрнест Васильевич приходил с обходом в палату, Алька розовела и опускала глаза. Конечно, он не мог не заметить ее состояния, но бережно и осторожно  уводил от терзающих душу мыслей. Он понимал, что перед ним чистое и наивное создание, готовое из-за своего недуга на любые крайности.
За несколько дней до выписки, снимая швы и осматривая шрам, он вздохнул и сказал, что, если она все-таки забеременеет, то могут возникнуть проблемы с кожей.
– Я ничего не боюсь. Если что, обращусь  к вам. Не возражаете?
– Я за тебя в ответе. Все будет хорошо, не волнуйся. Кстати, я позвонил директору техникума и предупредил, что ты скоро приступишь к занятиям.
– Спасибо. Мне будет очень не  хватать  вас…
– Мне тоже, – оглянувшись по сторонам, прошептал он. – Я бы очень хотел встретиться с тобой. Обещаю, когда ты повзрослеешь, мы вернемся к этому разговору.
– Ага, – кивнув головой, ответила Алька.
Когда он закрыл за собой дверь, она чуть не запрыгала от радости. «Я ему понравилась! Понравилась! – повторяла Алька. Сняв халат, она облачилась в свое любимое платьице в мелкий цветочек и заглянула в зеркальце. «Хороша!» Собрав туалетные принадлежности, она медленно пошла по больничному коридору. Ей хотелось запомнить все, что окружало ее любимого доктора. Вот его кабинет, а вот и каталка, на которой ее привезли в операционную. «Не было бы счастья, да несчастье помогло», – подумала она и, обернувшись, увидела в окне второго этажа обращенное к ней лицо Эрнеста Васильевича.
– Вот и все! Пора на свободу! – сказала себе Алька и направилась к выходу.


В техникуме легкой промышленности, что находился в квартале от детского дома, уже месяц шли занятия, и Альке надо было решить вопрос с жильем. Ежась от пронизывающего ветра, она направилась по данному ей при  поступлении заместителем директора адресу. На улице Кирова она нашла низенький дом за номером 57-а со ставнями на окнах, где уже жили две ее однокурсницы. Дверь открыла морщинистая женщина лет пятидесяти пяти, одетая в фуфайку и подшитые валенки. «Еще конец сентября, а она уже в валенках», – подумала Алька и, пройдя в  прихожую, осмотрелась. В небольшой комнате в два окошка у одной стены стояли диван и железная кровать, у другой – платяной шкаф и диван с пуфиками. На круглом столе, покрытом кружевной скатертью, пылились в стеклянной вазе восковые цветы.
– Ну что, давай знакомиться, – скрипучим голосом  сказала хозяйка.
– Я – Алька.
– А я – Калерия Петровна. Прошу любить и жаловать.
– Приятно познакомиться. А где расположились мои однокурсницы?
– Пойдем, покажу, – ответила она и засеменила через кухню в небольшое помещение за печкой.
– Расскажи, откуда ты приехала, кто твои родители?
– Нет у меня никого, – ответила Алька. – Они все умерли, а я последние годы в детском доме жила.
– Опять двадцать пять, – презрительно посмотрев на гостью, произнесла хозяйка. – Везет же мне на детдомовках! Смотри, если чего плохое замечу – выселю! Знаю я таких…
– Каких? – вспыхнув от возмущения, спросила Алька.
– Все детдомовские на одно лицо. Что дерзить, что чужое надеть…  Из-за  вас одни неприятности, – прозвучало в ответ.
– Не все такие, и вы скоро в этом убедитесь! – сузив глаза, ответила Алька.
Заглянув в крохотную комнатку, она увидела сколоченный из брусков и досок  широкий топчан, покрытый ватным одеялом. Над ним нависли полати.
– Вот на этих полатях и будешь спать, – сказала Калерия Петровна. – К занятиям можно готовиться в моей комнате, ужинать будешь на кухне. Предупреждаю, кавалеров и подружек домой не водить, за стол не опаздывать, а то без ужина оставлю. Извини, но ничего другого я предложить не могу. Да ты, поди, привыкла к такой обстановке.
– Нет!  У нас в детдоме была комната на двоих и все условия, а здесь…
– Вот уже и дерзить начала! – возвысила голос Калерия Петровна. – Не нравится, уходи.  Мне других из техникума пришлют. 
– Мне некуда идти…
– А некуда, так будь довольна тем, что предлагают. Тоже мне, принцесса на горошине!
Сердце Альки бешено заколотилось. «Почему к нам, детдомовским, такое отношение?  Знала бы ты, женщина, что мне пришлось пережить, не вела бы себя так...» 
Дверь неожиданно отворилась, и на пороге появились две разрумянившиеся девушки. Рыжеволосая красавица Варя, представив новенькой однокурсницу Татьяну, потащила ее в свое убежище. Плюхнувшись на топчан, она тут же начала допрашивать Альку кто она и откуда. Узнав, что из детдома, полезла в свой  чемодан и извлекла оттуда темно-синее  шерстяное платье с белым воротничком. Протянула Альке со словами:
– Мне оно маловато, а тебе должно быть в пору. Ну-ка, примерь!
– А это от меня! – вынимая из сумки вязаную кофточку, говорила Варя. – Чтоб душенька твоя  не мерзла! И не вздумай вернуть. С новосельицем!
– Не знаю, как вас благодарить, – прошептала Алька. – У меня такого платья и кофты никогда не было! Какие же вы хорошие, девчонки!
Калерия Петровна все это время прислушивалась к разговору квартиранток. Жгучая неприязнь к новенькой постепенно сменилась на жалость, и она стала думать о том, чем сама может помочь сиротинке. Потом достала из кованого сундука лоскутное ватное одеяло и предложила ей перебраться для ночлега на свой диван.
– Повезло тебе,  – шепнула Татьяна. – А мы в пыли да копоти за печкой… Старуха встанет в пять утра и давай кочергой греметь, потом дрова начнет таскать.  Никакого покоя нет. Скорее бы уж наше общежитие отремонтировали.
Наутро Калерия Петровна достала из шифоньера суконное пальтишко вышедшей замуж дочери и сама надела его на плечи Альки.
– Носи на здоровье и не сердись на меня. Все мы не ангелы.
 
Так прошел месяц-второй. Постепенно на щеках Альки появился румянец. Ее перестала терзать боль в животе, только кровавый шрам никак не хотел рассасываться. Алька стеснялась показать его девчатам и бегала переодеваться в холодный коридор.
– Ты так и от мужа бегать будешь? – как-то спросила Варя.
– Нет, он у меня врач и все это видел.
– Как? У тебя уже есть муж? – вытаращила глаза Татьяна. – Вот дает, тихоня!
– Будущий. Он меня от смерти спас. Мы встретимся, и я рожу ему красивых детей.
– Ничего не понимаю, ты же говорила, что у тебя…
– А я рожу, вот увидите! Вот только мне бы поскорее повзрослеть…
– Какая же ты наивная! – воскликнула Варя.– Ты думаешь, что твой доктор через три года вспомнит о тебе? Да он к тому времени другую невесту в городе найдет!
– А я напомню, если забудет. Он обещал, – ответила Алька и, обняв девушек, продолжала.– Ой, девочки! Видели бы вы, какой он красивый! Когда первый раз в палату вошел, я онемела! Он меня спрашивает кто я, откуда, а у меня в голове: «Это он! Это он!»
– Ну, прямо как у Наташи Ростовой! – нараспев произнесла Варя. – А дальше-то что?
– Ой, девочки! Знали бы вы, какие у него  нежные теплые руки! И глаза…
– Все, наша пташечка влюбилась! – констатировала  Варя. – Я бы тоже так в кого-нибудь втрескалась, да не в кого. Может, у него друг есть? Познакомь!
– Не знаю я его друзей… Я, кажется, вообще ничего о нем не знаю...
– Как? Совсем ничего?
– Знаю, что он работает в районной больнице, и что мы обязательно встретимся…
Она села на подоконник и задумалась.
 «Вот ведь как бывает… Влюбилась, а кто он, из какой семьи, совсем не знаю. Наверное, это образованные люди. Дали  ему образование, в люди вывели. А я кто? Так, пациентка со шрамом, – думала она. – Но он же сказал, что хотел бы встретиться со мной! Вот стану закройщицей, а потом поступлю в институт легкой промышленности на модельера. А что, тоже интересная профессия. Женщин буду в нарядные платья одевать, а то все на одно лицо, как матрешки».
– Все девчонки, – соскочив с подоконника, сказала Алька.– Я решила стать лучшей ученицей, а потом пойти учиться на модельера женской одежды. Уж тогда Эрнест Васильевич мимо меня не пройдет!
– Эх, Алька, Алька! – обняла подругу Татьяна. – Не о нем тебе сейчас  надо думать. Об учебе думай, да чаще в зеркало поглядывай. У тебя такие ласковые красивые волосы, а ты очень небрежно к ним относишься. Хочешь, я стану твоим личным парикмахером?! Я  у мамы научилась прически делать.
– Мне и так хорошо, – тряхнув головой, сказала Алька но, увидев свое отражение в зеркале, кивнула. – А что, я согласная. Только волосы стричь не дам. Косу вырастить хочу, как у моей мамы…
В конце ноября был закончен ремонт общежития, и дружная троица получила комнату на третьем этаже. Из окон открывался вид на стадион «Трудовые резервы». Утром девушки спешили в техникум, днем – на практику в швейную фабрику. Вечером садились за стол и начинали снимать с журналов мод понравившиеся выкройки. К окончанию второго курса это уже были серьезные взрослые девушки, лучшие ученицы курса.

Глава 2
Рождественский подарок

Прошло два года. К новогодним праздникам, купив штапель в горошек, они решили сшить одинаковые платья с разной отделкой. Варя сшила себе платье с удлиненной талией и рукавом-фонариком. Татьяна решила украсить приталенное платье воротником - стойкой, а Алька – сделать квадратный вырез на груди.
– Мы будем, как три сестрички, но такие разные, – завязывая поясок на тонкой талии, говорила Варя.
– А что, очень даже ничего получилось, – оценивая свое платье, сказала Татьяна.
Алька, переодеваясь за дверью шкафа, придирчиво рассматривала себя со всех сторон. Расчесав и забрав на затылке волосы, она кольцами укрепила шпильками вьющиеся пряди. Припудрив нос и щеки, она легкой походкой прошлась по комнате.
– Вот это да! Королева! – вырвалось у Татьяны.– Да тебе на подиум надо! Прямо как манекенщица идешь!
– Это так в детдоме заведующая ходила, а я ее передразнивала, – весело глядя на подруг, ответила Алька. – Ну как я?
–  Красивая. Глянь-ка, Варь, а грудь-то у нее какая… Всех переплюнула, тихоня!
– Да, везет же некоторым...
– Слушай, а может нам создать  в училище ателье мод? Будем новые модели разрабатывать, ты нас ходить  по подиуму научишь…
– А что, очень даже хорошая идея! – поддержала подругу Варя. – А теперь раздеваться и готовить ужин – шагом марш!
Весь вечер они мечтали, как придут к  преподавателю технологии и выложат на бумаге свой план создания ученического ателье. Алька включила проигрыватель  и начала учить подруг ходить по подиуму. Варя, наблюдая, как  старается Татьяна, давилась от смеха.Нахохотавшись, они уснули крепким девическим сном.
События вечера плавно перетекли в сон. Алька увидела себя идущей по красной дорожке в длинном зауженном платье с белым декоративным цветком на плече. Вдоль подиума в шикарных креслах сидели какие-то женщины с веерами в руках и одетые во фраки мужчины. Они аплодировали ей и кричали: «Браво!». И тут в свете прожекторов с букетом  появился Эрнест Васильевич…
Алька от неожиданности проснулась, соскочила с кровати и стала тормошить подруг.
– Девочки, он мне приснился! – кричала Алька! – Он мне приснился!
– Ты с ума сошла? Чего орешь, как оглашенная? – пробурчала проснувшаяся Варя.
– Девочки, он был с букетом цветов на нашем показе моделей! Ура! Значит, у нас все получится!
– Да угомонись ты, – обнимая  Альку, говорила  Татьяна. – У нас и так все получится. Спи давай…
 
На следующий день троица с заговорщическим видом пришла в кабинет технологии. Девушки изложили преподавателю свой план действий и попросили выделить им время для работы в швейной мастерской. Она сначала не восприняла их идею всерьез, но когда Татьяна, Варя и Алька прошлись по кабинету, глаза ее оживились.
– Идея, конечно, интересная. Почему бы и не попробовать? – сказала она. – Делом на досуге займетесь да и навык в будущей работе получите. Ну, а если ничего не получится – не велика потеря. Думаю, что директор согласится, а я скажу мастеру, чтобы по средам оставляла для вас ключи от мастерской. Одного дня в неделю хватит?
– Мало, лучше три, – смело посмотрев в глаза преподавателю, сказала Алька.– Вы не волнуйтесь, мы все успеем.
– Уговорили, –  сказала преподавательница и, подумав, спросила:
– А что,  если поставить швейную машину в вашу комнату? Не помешает?
– Конечно, нет! – в один голос крикнули девчата и, припрыгивая от радости, помчались в общежитие.

С того дня семнадцатая комната превратилась в швейную мастерскую. Все старшекурсницы захотели стать манекенщицами, и девчатам пришлось устроить конкурс на выбывание. В результате восемь самых стройных и красивых девушек получили право на Рождество выйти на училищный подиум. Для каждой из них юные закройщицы выбрали модель платья. Татьяна и Варя сняли мерки, раскроили принесенные ими  ткани и вскоре по одной стали приглашать на примерку. Альке осталось дошить платья на установленной в комнате машинке. У нее это получалось быстро и ловко.  Подбирая себе фасон платья сиреневого цвета, она думала о том, как пригласить на показ Эрнеста Васильевича. «Может, приглашение по почте отправить? Или поехать в больницу?»
– Ничего не надо делать… Он придет! – зазвучал внутренний голос.

За суетой и подготовкой к показу Алька совсем забыла о приближающемся дне рождения и решила пойти сфотографироваться  в Дом быта, что находился в квартале от общежития. Пожилой фотограф возился со своей старинной камерой на трех ножках и из-под бровей поглядывал на терпеливо дожидающейся своей очереди симпатичную девушку. Сделав настройку старинной камеры, он подошел и, спросив какую она хочет сделать фотографию, усадил ее в старинное кресло с витыми ножками, попросил ее распустить по плечам волосы и улыбнуться раз, другой, третий. Как фокусник, он нырял под накинутую на фотоаппарат ткань, крутил крышку объектива и снимал, снимал, снимал. И все не был доволен. Альке вскоре надоело смотреть на ухищрения фотографа и делать вымученную улыбку. И тут он  стал корчить ей забавные рожицы. Алька  от души рассмеялась, и в ее глазах появился задорный блеск.
– Вот теперь и будем снимать, – посерьезнев, сказал фотограф. – Застыла! Снимаю! А теперь вставай. Очень хороший снимок должен получиться! Вот что, милая девушка. Если все получится, то я  помещу твою фотографию на нашу  рекламную витрину. И не сопротивляйся. Я тоже должен рекламировать свой труд. Такую красоту прятать нельзя!
Алька кивнула и, взяв квитанцию, поспешила на улицу. «Красоту! Это он обо мне, что ли, сказал!? Да ну... Ничего особенного, такая же, как все», – думала она, не замечая, как проходящие мужчины зачарованно смотрят ей вслед… 

Уже на следующий день в техникуме Альку ждала сногсшибательная новость.
– Ты не представляешь, это фурор! – обнимая подругу, говорила Варя. – Я твой портрет на витрине Дома быта видела! Ты там, как артистка из кино!
– Какой портрет? – судорожно вспоминая, о каком портрете идет речь, говорила Алька. – Ах, да! Фотограф у меня разрешение просил… Значит, он уже выставил его?
– Да, И портрет такой большой! А улыбка – умереть не встать!
– Этого мне только не хватало…
– Вот Эрнест Васильевич увидит и начнет тебя искать! Да ладно, не сердись, – увидев насупившееся лицо подруги, сказала Варя. – Пойдем в общежитие. Тебя там кое-кто поджидает. Вахтерша звонила…
– Да некому меня ждать! – прервала ее Алька, но через несколько минут уже стояла на крыльце.
– А вот и есть кому, – обгоняя  подругу, тараторила Варя. – Я ее на крыльце видела!
Резко отворив дверь, она едва различила в потоке льющегося из окна света женскую фигуру. Ей вдруг показалось, что это мама с портрета залетела в окно, но гостья повернулась лицом и заговорила мягким вкрадчивым голосом:
– Ну, вот я и нашла тебя, Аленька.
– Кто вы?
– Я сестра твоего отца, Зинаида.
– Но я вас не знаю.
– Ты совсем маленькая была, когда я уехала во Владивосток. Вот вернулась в родные края и узнала, что ты в техникуме учишься.
– Странно, бабушка мне о вас ничего не говорила.
– Наверное, потому, что мама…
– Вы что-то знаете о моей маме? – испытующе посмотрев в ее глаза, спросила Алька.
Зинаида подошла ближе и шепнула:
– Не моя это тайна, Аленька. Я не хочу, чтобы твоя подруга слышала.
Они вышли на улицу и молча направились к стоящей в конце аллеи скамье. Ранняя осень уже сбросила на землю желто-красные листья. Они легли разноцветным ковром  и мягко пружинили под ногами. Отыскав свободную скамейку, спутницы сели на нее по разные стороны. Зинаида не знала, как начать этот нелегкий разговор.
– Мой брат Виктор и я в детстве были очень дружны, – начала она. – Когда он познакомился с твоей мамой, сразу пригласил ее к нам в гости. Они сели на диван, и в этот момент  с гвоздя упал портрет погибшего дяди. Отец сказал, что это нехороший знак, а мать всплеснула руками и ушла в другую комнату. Потом, когда она приходила, в доме начинали происходить странные вещи. Как-то брат вышел в сад  за яблоками. Мама вспомнила, что для салата нужно принести петрушки и укропа, и попросила ее позвать Виктора. Она никуда не пошла, а встала у окна. Через несколько минут в комнату вошел брат с пучками зелени. Мы так и не поняли, как она сумела его позвать.
– Она что, колдуньей была? – вздрогнув, спросила Алька.
– Не знаю, как это называть. Я не верила, что она обладает тайными знаниями, а потом, когда случилась эта авария... Она же накануне рассказала о своем видении брату, а он засмеялся и сказал, что она фантазерка.
– Выходит, она увидела свою гибель?
– Да. Как они едут с юга в белой автомашине и на большой скорости падают в обрыв… Это случилось вскоре после твоего рождения.
– Да, я вспомнила! Бабушка мне рассказывала про это. А еще я знаю, что в доме в Ивняках живет мамина душа. Я видела, как она влетела в форточку. Бабушка Марфа мне сказала, чтобы я ее не боялась.
– Вот и в нашем доме после их смерти подобное случалось. Я после смерти отца и мамы  замуж вышла и уехала. Вот теперь вернулась в их квартиру. Так что теперь мы с тобой можем чаще видеться.
Алька пересела поближе к Зинаиде, и они еще некоторое время сидели рядом. Расчувствовавшись, Алька поведала тете о перенесенной операции и  знакомстве с хирургом районной больницы.
– Вот уж не думала, что ты влюбишься в  Эрнеста! Я ведь сестрой-хозяйкой в районной больнице работаю! Мир тесен, выходит!
– Правда? Тетя Зинаида, вы меня не обманываете?
– Не обманываю. Аленька, и скажу, что это достойный молодой человек, которого опекает главный врач больницы. Он институт закончил с красным дипломом, уже делает операции на сердце.
– А девушка у него есть? – робко спросила Алька.
– Чего не знаю, того не знаю. По крайней мере, я его ни с кем не видела. Он весь в работе.
– Посмотреть бы на него хоть одним глазком!
– А ты приезжай ко мне в гости, и я устрою вам встречу, – заговорщически произнесла Зинаида.– Он ни о чем не догадается!
– Можно я приеду в зимние каникулы? Ой, мы на Рождество показ моделей назначили…
– Да кто же в Рождество придет на ваш показ, Аленька! Все будут дома праздновать.
– Мы как-то не подумали… Придется перенести на  конец декабря… Только успеем ли?
– Если хочешь встретиться, постарайтесь успеть, – улыбнулась Зинаида. – Я тебя буду ждать!
– Тетя Зина, так я на тебя надеюсь, – прощаясь, крикнула Алька.
Сердце Альки готово было выскочить из груди. «У него никого нет! Неужели это возможно? – думала она. – Вот приеду в город, пойду по улице, а Эрнест Васильевич мне навстречу! Нет, на улице он меня не узнает. Зима ведь… Вся надежда на тетю Зину».

Алька, не спеша, вошла в здание общежития.  Ее одолело странное предчувствие чего-то неотвратимого. То ли от того, что она была не уверена в затее тети, то ли от неуверенности в самой себе, толи  от рассказа о способностях матери. Она поймала себя на мысли, что если она и встретится с Эрнестом Васильевичем, то это будет не на долго. Девушки, увидев растерянный взгляд подруги, не стали задавать ей вопросов  и углубились в подготовку к занятиям. Она, не проронив ни слова, легла на кровать и стала смотреть в потолок. Потом укрылась одеялом и дала волю слезам. Ей было жаль отца и маму, что погибли, не увидев ее взрослой, бабушку Марфу, которая столько лет дарила ей тепло и кров. На счастье отыскалась одна родная душа, тетя Зинаида. Подумав про ее обещание, Алька начала успокаиваться и вскоре заснула.

Показ моделей был назначен на 29 декабря, как раз в день рождения Альки. Девчатам удалось развесить множество афиш, где на лепестках ромашки были прикреплены фотографии юных манекенщиц и закройщиков. Одну из них Варя приклеила на ворота районной больницы и центральную стену поликлиники. «Дай Бог, чтобы Эрнест Васильевич не прошел мимо!» – подумала она и, представив их сногсшибательную встречу с Алькой, улыбнулась.
И вот девчата в модных, пошитых своими руками платьях готовятся выйти на наскоро сколоченный подиум. Алька еще не облачилась в свой наряд и в щелочку занавеса  смотрит в гудящий от множества голосов зрительный зал. Она видит в конце зала букет цветов. Но кто принес их? От смутной догадки сердце ее трепещет. В это мгновение занавес открывается, и она остается один на один с публикой. Букет плавно перемещается по рядам к сцене и оказывается в руках директора. Анна Васильевна поздравляет Альку с днем рождения, долго говорит об ее инициативе и участии в создании коллекции, затем вручает цветы и свежие журналы мод. А она растерянно ищет глазами дорогого ей человека…
«Поздравляем!» – многоголосо вторит зал. Алька заставляет себя улыбнуться и убегает за кулисы. Дальше все происходит как в увиденном накануне сне. Когда она в длинном сиреневом платье появляется на подиуме, педагоги и директор одобрительно кивают и аплодируют. И тут в свете прожектора появляется мужчина в белом  костюме. Смущаясь, он преподносит Альке алые гвоздики. В порыве чувств она закрывает глаза. Ей хочется прыгать, лететь к нему в объятия, но в следующую минуту его уже нет рядом. Занавес закрывается, и Алька оказывается в окружении подруг.
– Ты рада? – спрашивает Татьяна и замечает слезинку в  ее глазах.
– Ты плачешь? Дурочка, радоваться надо! – кричит ей Варя.
– Ой, девочки! Сон мой сбылся, а вы не верили! Не видели, куда он пошел?
– Не-а, не успели, – снимая с ее платья декоративную розу, ответила Варя. – Теперь он от нас никуда не денется!
–  Девочки, как вы думаете, от кого он узнал о показе? Неужели это тетя Зинаида все подстроила?
Варя подмигнула Татьяне и ничего не ответила. Алька налила в вазу воды и, разрезав ленту букета, увидела прикрепленное к гвоздике послание.Она дождалась, когда подруги пошли переодеваться, развернула сложенную записку и стала читать написанные красивым почерком строчки. «Алька! Я рад за тебя! С днем рождения! Если помнишь наш уговор, приходи вечером в кафе «Весна» Я жду! Эрнест».
«Значит, это не тетя Зинаида!» – прижимая записку к груди, подумала Алька и тут же помчалась в кабинет, где подруги бурно обсуждали происшедшее.
– Это я в город съездила, – откровенничала Варя. – Афишу на больничных воротах повесила, и на поликлинике тоже. Я же знала, не мог он мимо пройти и не узнать Альку!
– Ах, это ты все подстроила! – услышав ее слова, крикнула Алька. – Как же я тебе, Варюша, благодарна! Девочки! Он меня в кафе пригласил!
– Завидую я тебе, Алька! По-доброму завидую, – вздохнула Варя. – Как у тебя все складно получается? Сны вещие сбылись, а теперь и Эрнеста своего встретила.
Алька благодарно улыбнулась и сказала:
– Мечтай и все получится! Меня так бабушка Марфа учила.

Эрнест поджидал Альку в дальнем углу зала. В кафе в этот час посетителей было мало, и она без труда отыскала за столиком знакомую фигуру. Он заметил ее, встал  и жестом пригласил сесть рядом. Какое-то время он зачарованно смотрел на ее смеющиеся глаза, порозовевшие от волнения щеки и мягкие, рассыпавшиеся по плечам светлые локоны.
– А ты стала еще красивее, – взволнованно произнес он. – Давай выпьем за твои восемнадцать лет!
– Ага, – кивнула Алька и залпом выпила предложенный бокал виноградного вина.
– Ага, – засмеялся Эрнест. –  Как  естественно звучит это слово из твоих уст! Я помню, что ты так на все мои вопросы отвечала! Какая же ты была наивная, моя девочка!
– Я  не девочка! Я уже совершеннолетняя девушка, – строго посмотрев ему в глаза, сказала Алька. – Ты же хотел со мной встретиться, когда я повзрослею?
– Да, вот и встретились…
– А говорим о глупостях. Спасибо тебе за цветы и поздравление, Эрнест Васильевич!
– Значит ли это, что мы перешли на «ты»?
– Ага!
– Как же ты мне нравишься! – воскликнул Эрнест!
Потом они танцевали, вспоминали встречи в больнице. С каждой минутой они становились ближе друг другу, их пьянили дурманящие сознание слова, нежные взгляды и вздохи. Алька ни о чем не могла думать, но, когда наступила минута прощания, она взяла Эрнеста за руку и сказала:
– У меня есть к тебе одна просьба. И ты непременно должен ее выполнить. Ведь у меня сегодня день рождения.
– Что я должен сделать, солнышко? – привлекая ее к себе, спросил Эрнест.
– Меня так бабушка в детстве называла, – ответила она. – Проводи меня до Ивняков. Здесь недалеко. Я сегодня очень счастливая и хочу поделиться с мамой своей радостью.  А еще… Но об этом я скажу тебе там…
– Уже поздно, – ответил он, но таинственный  взгляд серо-зеленых глаз заставил его повиноваться.
Эрнест взял в гардеробе ее суконное пальтишко, белый кроличий платок и, накинув на себя теплую шубу с воротником, вышел в тамбур.
– Ты легко одета. Не замерзнешь? – спросил он.
– Нет, я привыкшая, – ответила Алька и быстро зашагала по проторенной кем-то тропинке.
На небе уже появились первые звезды, желтый диск луны осветил дремлющие под толстым слоем снега дома. Красота вокруг была неописуемая, но Алька ничего этого не замечала и все убыстряла шаг. В голове у нее зрел план, и она думала над словами, которые скажет Эрнесту по приходу. А он гадал, что за просьбу он должен будет выполнить и ругал себя за то, что согласился проводить ее. Мороз усиливался и уже пощипывал нос и щеки. Время приближалось к полуночи, когда на горизонте показалась заснеженная деревня. По скользкому мостку Алька легко перебралась через замерзший ручей и увидела, что Эрнест топчется на месте.
– Эх ты, бояка-задавака, – глядя, как он осторожно переступает по обледеневшим бревнам, крикнула Алька. – Вот здесь я и жила до встречи с тобой!
Увидев забитые досками окна темного дома с колоннами, Эрнест помрачнел. Не думал он, что под новый год окажется вдали от цивилизации. Алька достала из-под половицы заржавевший ключ и открыла замок. Пахнуло сыростью и запахом  прелых поленьев. Алька нашла спички, зажгла керосиновую лампу. Она осветила комнату, где кроме кровати и стола ничего не было.  Эрнест огляделся по сторонам и, встретив строгий взгляд красивой темноволосой женщины с портрета, поежился.
– Это портрет моей мамы, – пояснила Алька. – Замерз?
– А ты?
– Я привыкшая. Сейчас печку затоплю, и согреемся. Чай, не маменькин сынок.
Через несколько минут в печке весело затрещали дрова. Эрнест присел перед дверцей на корточки и стал греть свои холеные руки. Он думал о превратности судьбы, о неслучайной встрече с этой красавицей сегодня, о своем детдомовском детстве. На душе становилось  радостно и тепло. Алька подошла сзади и, обняв его за плечи, сказала:
– А теперь я скажу тебе о своей просьбе.
– Давай, а то я совсем замерз, – ответил он.
– Сейчас я тебя согрею. Только не отказывай.
– В чем?
– В том, чего попрошу.
– Хорошо. Выкладывай.
– С самой первой минуты, когда я пришла в себя после операции и увидела тебя, я ни на кого из парней смотреть не могу. Ты тогда сказал, что частично удалил мои детородные органы, но если произойдет чудо, я смогу родить детей. Так?
– Так. Но у тебя…
– Не перебивай, выслушай меня до конца. Уже тогда я решила, что первым мужчиной у меня должен быть ты. Я этого искренне хочу! Мне надо знать, что я не бесполое существо! И если чудесным образом у меня родится ребенок, то я стану лучшей матерью на свете! Но если я тебе безразлична, то больше ничего просить не стану…
– Но… Это так неожиданно, – отстраняясь, говорил он. – Алевтина, ты понимаешь, о чем просишь? Я ведь могу сломать тебе жизнь!
– А это абсолютно неважно, дорогой доктор! Прошу, сделай мне рождественский подарок!
Она развернула его лицом к себе, крепко поцеловала в губы и, взяв за руку, повела к железной кровати…

Когда рассвело, Алька тихонько выскользнула из-под одеяла и, помолившись, поблагодарила Бога за исполнения желаний. Потом посмотрела счастливыми глазами на портрет матери и шепнула:
– Милая мамочка, вот я и нашла свое счастье!
Мать также строго смотрела с портрета. Огорчившись, Алька разбудила укутавшегося в одеяло Эрнеста, молча подала ему пальто с шапкой.
– Извини, тебе пора идти, – сказала она. – Спасибо за рождественский подарок…
– Пожалуйста, но...
– С новым годом, Эрнест! Пусть он принесет тебе удачу! – сказала  она и отвернулась.
Алька дождалась, когда он оденется, и открыла перед ним дверь. Снежный вихрь ворвался в комнату, и через секунду Эрнест растворился в белой мгле, оставив ее наедине со своими мыслями.
Новый год впервые за много лет она встретила в одиночестве под шум и свист вьюги. Подкинув в лежанку сухие дрова, она  легла на кровать и долго смотрела на портрет. «Как жаль, что я не видела тебя живой,  – думала она. – Как бы было хорошо, если бы ты сейчас была рядом, посоветовала мне, как поступить… Я, наверное, глупая… Соблазнила парня, сказала, что ничего больше первой близости ей не нужно. А он даже не поцеловал на прощание…»
Потом она представила раздосадованное сонное лицо Эрнеста, и ее взяло в плен чувство вины. «Дура, такого парня выгнала на мороз. Как он в такую пургу обратную-то дорогу нашел? Обиделся на меня, наверное… Зато сделал мне подарок. Теперь я точно буду знать, что меня в жизни ждет».
Алька представила, как ее малыш будет резвиться у елки, читать стихи деду Морозу. На душе стало светлее. Она улыбнулась, вспомнив, как однажды они с бабушкой ездили на праздник в воинскую часть, куда их пригласил полковник Михалев, что постоянно ездил на работу по ее участку дороги. Тогда она не знала, почему он на каждый новый год приносил Марфе подарки: то теплый платок, то варежки с рисунком, а для нее – конфеты в красивой обертке. Бабушка довольно улыбалась и говорила, что это благодарность за работу, за которую ей дорожники дали орден. В тот незабываемый  вечер они были в центре внимания. Алька вместе с его дочками весело танцевали вокруг украшенной большими шарами елки, играли в прятки, искали подарки, а потом ели большущий вафельный торт. Тогда впервые она почувствовала себя самым счастливым ребенком на свете.
– У нас все еще впереди! – сказала она самой себе и, закутавшись в  еще пахнущее Эрнестом ватное одеяло, крепко заснула.
Вернувшись в общежитие, Алька решила ничего не рассказывать подругам. Они, конечно, заметили  почерневшее от дум лицо и гадали, что же с ней произошло. Сначала они ждали появления Эрнеста в общежитии, но он словно в воду канул. Прошла неделя, другая, месяц. Алька стала замечать, что по утрам у нее не хватает сил  встать  с постели, не хочется кушать яичницу, которую очень любила. «Неужели это случилось? – думала Алька. – Что же теперь будет?»
С каждым днем подозрения усиливались. Устав от ожидания обещанного свидания с Эрнестом, Алька решила поехать к тете и расспросить что да как. Вскоре городской автобус  привез ее к больничному городку, в ворота которого туда и обратно шли толпы людей. Спросив у проходящей мимо лаборантки, где найти сестру-хозяйку, она направилась к  кирпичному одноэтажному зданию. Проходя мимо флигеля, она задержала шаг, но, увидев задернутые занавески, поняла, что хозяина нет дома.

Приходу племянницы Зинаида не удивилась и тут же посадила за стол, на котором стояла тарелка с  пирогами. Глядя, с каким нежеланием Алька отправляет в рот пирог с яйцом, Зинаида забеспокоилась:
– Чего не ешь, а? Не вкусные что ли мои фирменные пироги?
– Аппетита нет, – ответила Алька и, зажав рот рукой, ринулась в туалет.
– Отравилась, что ли? – спросила Зинаида, когда племянница вернулась к столу.
– Случилось то, о чем я мечтала после операции! Тетя Зина, помните, я вам говорила, что если произойдет чудо, то я смогу стать матерью? И чудо произошло! Я – беременная!
– Ой, Аленька! Это счастье, конечно, но в такие ли юные годы…  Скажи, кто отец?
– А вы догадайтесь!
– Неужели… Эрнест?
– Он, кто же еще! О других я и думать не хотела, а он…
– Что он?
– После той ночи даже не позвонил …
– А разве ты не знаешь, что его на переподготовку в область отправили?
– Откуда?
Зинаида заходила по комнате в поисках телефонного справочника.
– Сейчас позвоню главному врачу и узнаю, когда у его любимчика закончатся экзамены в институте, – спешно набирая номер, говорила она.– Ах, шельмец! Ну, я ему устрою! Как это он не побоялся?!
– Да я сама его об этом попросила…
– Ты? Сама? Ну, раз так… Ты сильно не переживай. С каждой девушкой это когда-нибудь случается.
– Я даже рада. Теперь мне не надо переживать, что я могу остаться одинокой, как ты.
Зинаида, услышав эти слова, замерла. Горькие слезы потекли по ее веснушчатым щекам. Да, ей не посчастливилось родить детей. Любимый по пьяной драке сел на три года в тюрьму, а когда вышел, стал  пьянствовать и распускать руки. Она ждала, надеялась, что с годами он наберется уму-разуму. По совету свекрови, хорошо знавшей характер сына, решила развестись. Чтобы не видеть и не слышать о нем, уехала на дальнюю стройку. И только, когда его не стало, вернулась в родные места. Вытерев платочком слезы, Зинаида подошла к Альке, обняла ее худенькие плечи и сказала:
– Не горюй, моя красавица. Все образуется. У тебя есть я. Вдвоем мы со всеми проблемами справимся. А Эрнест… Не думай о нем плохо. Вот узнает о ребенке и примчится. Он же врач и за твою судьбу в ответе. Так ведь?
– Наверное. Просто я думала, что при этом душа под небеса полетит… А он сделал свое дело, отвернулся и уснул, как убитый…
– Ох, Алька, не удивляйся. Все мужики одним миром мазаные. Чувств у них нет, одна логика. Ты попросила, он выполнил твою просьбу. Если скажешь, что плохо себя чувствуешь, поможет, пожалеет, а не скажешь – и не догадается. Многого ты еще не знаешь! Сколько слез прольешь, пока мужика-то к себе приучишь. Пока это просто желание рядом быть, а любовь – это испытание на всю жизнь.
– Да что же это за любовь, от которой одни слезы и переживания? – в сердцах сказала Алька.
– А без нее и жизни нет, – ответила Зинаида.

Выпив чаю, они отправились на квартиру Зинаиды и весь вечер думали, как сообщить Эрнесту о будущем ребенке. Уже далеко за полночь она постелила Альке на диване, а наутро позвала Альку к столу и выложила свой план действий.
– Сейчас иди на прием к гинекологу. Первым делом тебе надо встать на учет, сдать все анализы. А  дальше я  незаметно положу их на стол Эрнеста. Увидит и сам обо всем догадается.
– А  если не догадается?
– Ну, тогда он не врач! Или ты думаешь, что у него каменное сердце?
– Не знаю я ничего! – ответила Алька и смахнула с ресниц слезы.
– Не трать зря нервы, они тебе еще пригодятся, – подойдя и гладя ее по волосам, говорила Зинаида. – Такие красивые глазки должны улыбаться. Вот увидишь, все устроится.
 Алька поблагодарила тетю за поддержку и уже с легким сердцем отправилась в поликлинику.
Гинеколог, молодая симпатичная женщина в очках, осмотрела ее живот, покачала головой и сказала, что с ростом ребенка на коже появятся  растяжки. Узнав о причинах появления красного рубца, она ахнула:
– Как же вы после такой сложной операции сумели забеременеть?
– Очень хотела, вот и получилось, – с улыбкой ответила Алька.
– Берегите себя и не забывайте вовремя приходить на осмотр, – сказала на прощание врач. – От вашего поведения зависит здоровье малыша.
 
Теперь Алька решила открыться  подругам. В комнате общежития она застала заболевшую ангиной Татьяну. Та в теплой кофте полулежала на кровати и читала «Анну Каренину». Увидев в дверях довольное лицо Альки, она улыбнулась и еле слышно сказала:
– Явилась – не запылилась! Мы, было, на розыски отправились. Сначала у больницы дефиле устроили, потом Эрнеста решили спросить, не в больнице ли ты. А он, оказывается, в командировке! Вот ноги застудила и теперь валяюсь… Так где же ты была, подружка?
– У тетушки моей. Надо было кое-какие жизненные вопросы решить.
 Татьяна отложила в сторону книгу и встала с кровати.
–  А ну выкладывай, что у тебя за важные жизненные вопросы?
– Она меня к себе жить зовет. Говорит, хватит по общежитиям скитаться. Ведь скоро у меня ребеночек будет…
– Ты беременная? Правда? Не верю! Когда успела?
– Успела… В свой день рождения…
– Вот и тихоня, вот тебе и недотрога! А? Смотрите на нее – беременная женщина с четвертью яичника! Ну, ты даешь!
– Дала… Сегодня к гинекологу сходила, на учет встала.
– А кто тебя… Эрнест или кто другой? – пока еще не веря словам подруги, допытывалась Татьяна.
– Он, но о  моей беременности пока не знает. Я даже представить не могу, как он отреагирует, когда приедет.
– Как-как? Возьмет под руку и в загс. Иначе и быть не должно. Забыла, какой он тебе букет на показе преподнес?
– Я его изнасиловала, представляешь? Он не хотел, а я его в Ивняки увела. Так что я не знаю, что будет дальше. Но аборта я делать не стану! У меня беременность четыре недели  и я сегодня на учет встала.
– Ну, ты меня удивила! Слышишь, больше об этом никому не рассказывай. Парня она изнасиловала! Ха-ха-ха! Да за это его еще к ответственности привлечь могут.
– Я – совершеннолетняя! – крикнула Алька. – И могу делать, чего хочу! И ты мне – не указ! Я хочу на весь мир крикнуть: «У меня будет  ре-бе-нок!» Это же счастье, Танька! Это такое счастье!
Татьяна обняла Альку и они с криками: «Это такое счастье!» – стали кружиться по комнате.

К вечеру все общежитие обсуждало Алькину беременность. Кто-то из девчат рассуждал о  ее ранней половой зрелости. Посвященные в историю ее болезни удивлялись живучести организма, другие откровенно завидовали, что она нашла себе такого красавца. А он и не предполагал, что ждет его по приезде в больницу. Войдя в кабинет, он увидел на столе результаты анализа. «Интересно, почему его сюда принесли?» – подумал он и, взяв в руки бланк, прочел: «Алевтина Иванова, беременность четыре недели». Он так и сел на стол: «Алевтина? Беременна? Она смогла! А я, кретин, даже не позвонил ни разу! Ей же нужна моя помощь!» Как шальной, он выскочил из кабинета.
Забежав доложиться о приезде главному врачу и сказав, что хочет отдохнуть с дороги, он помчался в общежитие. По дороге купил торт, букет ромашек и серебряное колечко. Через полчаса, подыскивая слова для объяснения, Эрнест стоял у дверей семнадцатой комнаты, откуда слышались возгласы, поздравления и музыка. На стук с бокалом шампанского в руках на пороге появилась рыжекудрая блондинка. Из-за ее спины выглядывала счастливая Алька.
– Ур-р-а! Жених явился! – крикнула Варя и широким жестом пригласила Эрнеста пройти в комнату.
– Что у вас за  праздник? – спросил он.
– Мою беременность обмывают! – громко ответила Алька.
– Эти ромашки тебе! Кто бы мог подумать, что исполнится твоя самая заветная мечта! – тихо сказал он.
– Ага...
Эрнеста усадили рядом с Алькой в центр стола, налили в бокалы шампанское  и попросили сказать тост. Вместо этого, он вынул из кармана колечко и, подняв Альку с места, надел его на  безымянный палец правой руки.
– Прости меня, солнышко, что долго не давал о себе знать. На переподготовке был. Теперь я кардиохирург. Девушки, я прошу руки вашей подруги.
– Я согласная, – ответила Алька.
Серо-зеленые глаза ее повлажнели и она, уткнувшись в плечо Эрнеста, беззвучно заплакала. Ответом подруг были громкие аплодисменты и крики: «Горько!»

...Через месяц молодые зарегистрировали брак и переехали жить к Зинаиде. Она освободила им большую комнату и подарила матрац с атласным одеялом.
Поначалу Зинаида готовила молодым обеды и ужины, старалась встретить с  работы улыбкой и дать добрый совет. Она очень беспокоилась о состоянии  здоровья Алевтины и  по нескольку раз на дню спрашивала ее о самочувствии. Эрнест допоздна пропадал в больнице, и тогда они целые вечера проводили за чтением журнала «Здоровье» и шитьем. Зинаида накупила отрезков ситцевой ткани и стала готовить приданое для малыша. Она мечтала стать крестной матерью и на себе испытать, каково это быть молодой мамой. Каждый день, заходя в  детский магазин, она присматривала, что может пригодиться ему после появления на свет и покупала ползунки, соски, бутылочки и слюнявчики. Алевтина же не чувствовала себя счастливой. Бывали дни, когда на нее нападала страшная тоска по родному дому, по бабушке Марфе, по уходящей  молодости. Ей хотелось чувствовать теплые руки и дыхание мужа каждую минуту, а он всецело отдавался любимой работе. Иногда приходил домой за полночь. Но если появлялась свободная минута, он становился  заботливым и нежным, каким она запомнила его в больнице. Вспоминая те мгновения, Алевтина улыбалась, а он не уставал повторять, что гордится такой терпеливой и покладистой женой.


Однажды, уединившись в своей комнате, они устроили вечер воспоминаний. Эрнест продемонстрировал властное лицо Альки, какое он запомнил в то предновогоднее утро в бабушкином доме.
– Неужели я была такой? – удивилась она.
– Да, я не успел тебя разубедить. Ты же все за меня решила, а я не стал  сопротивляться. Сонного выгнала меня на мороз, даже чаем не напоила…
– А ты даже не поцеловал на прощание…
– Ты в тот момент была такая неприступная  и чужая, словно…
– Да? Это после всего неприступная? Ах ты!
 – А сейчас ты чертовски привлекательная! Я безумно счастлив, что ты сейчас рядом и я могу открыться тебе. 
Алевтина  лукаво посмотрела на мужа.
– Я давно ждала, когда ты приоткроешь тайны своей загадочной души…
– Так уж и загадочной? А ты права. Я многого о себе не рассказал.
Эрнест обнял жену, и поцеловав ее в увеличившийся живот, спросил:
– Так с чего начать?
– Расскажи о своих родителях. Почему ты до сих пор меня с ними не познакомил?
Эрнест помрачнел и опустил глаза.
– Я догадывался, что ты об этом спросишь. Если честно, не хотел перед регистрацией портить твое ко мне отношение.
– А разве что-то могло измениться?
– У меня нет родителей. Они работали на Омском литейном заводе. Однажды при плавке произошел выброс горячего металла,  и целая  смена в одну секунду превратилась в пепел. Я их не помню даже…
– Ну, что ты...
– Вот почему, а я думала, что ты боишься им меня показать…   Даже переживать начала. Где же ты воспитывался тогда?
– Сначала тетка к себе взяла, но муж у нее сильно пьющий был. Через год в детдом отдала и почти не навещала. Всякого  там натерпелся: и предательства, и побоев…
– Знаю. Судьбы у нас с тобой похожи, дорогой. Но ведь выстоял, на хирурга выучился.
– Если бы не директор детского дома, ничего бы хорошего из меня не получилось, Аля. Она меня под опеку взяла и настояла, чтобы я бросил дружбу с хулиганами…
– Так ты еще и хулиганом был? Не верю! – воскликнула Алевтина.
– Ну, скажем, не совсем, но…  Мы с парнями чуть было на тот свет повариху не отправили. Я на нее разозлился и решил ядовитыми грибами отравить. Набрал  бледных поганок, настоял в воде. Если бы она пришла чуточку раньше, то все… Мой друг Сашка Смирнов  заглянул в кабинет и ударил по руке. Чайник, конечно, разбился. Повариха прибежала, увидела нас и нажаловалась директрисе. Она меня отругала, а потом мы часа два говорили по душам. Помню, она сказала, что  если  я  за ум не возьмусь, то отправит в колонию. Я до этого деньги у завхоза на сигареты украл… Сашко, правда, на себя вину взял… Курить директриса меня отучила, а когда шестнадцать исполнилось, устроила работать  в поселковую больницу.
– А я-то думала, что ты рос в образованной и благополучной семье, – вздохнула  Алевтина.
– Нет. Мои институты, как у Горького – это жизнь.  А студентки института заставили посмотреть на себя со стороны.
– Ой, как интересно!  И много до меня у тебя девушек было? –  сузив глаза, спросила Алевтина.
– Не ревнуй. Всего одна из зажиточной семьи. Она приучила меня покупать  ей цветы, заставляла не косолапить, не шмыгать носом и правильно вести себя за столом. Я ведь до шестнадцати лет настоящим увальнем был. Отец ее мне золотые горы сулил.
 – И почему же ты тогда не стал его зятем?
– Как-то пришел в гости и услышал в гостиной  разговор. Ее мать сказала, что дочка в дом нищего привела. Я развернулся и ушел. Отец отыскал меня в институте, говорил, что я нечестно поступил с его дочкой. Но у меня с ней ничего не было. Клянусь!
– Выходит, он тебя на беременной хотел женить?
– Скорее всего, так.
– А что ты этой девушке сказал?
– Я больше с ней не встречался. Говорят, что она ребенка родила.
– А ты откуда знаешь? – высвобождаясь из объятий Эрнеста, спросила Алевтина.
– Земля слухами полнится. Да не сердись ты, – потянув жену за руку,  ласково сказал Эрнест. – Я же в больнице работаю. Там, пока от входа  до операционной дойдешь, все новости узнаешь.
– Да… Первый раз с тобой по душам поговорили, – возвращаясь  в объятия мужа, сказала Алевтина. – Как я рада, что ты сегодня дома, такой родной и ласковый!
– Иди ко мне, солнышко!
Он взял Алевтину на руки и, как драгоценную ношу, понес на предусмотрительно расстеленную кровать.