О садистах много сказано и написано. Не чувствовать чужую боль – это опасное уродство души.
Вчера видел по телевизору Иосифа Кобзона в госпитале, слушал разговор с обгоревшими танкистами и припомнилась мне давняя история.
В июне 1966 года за пятнадцать километров от Амурска добывали мы в карьере камень для строительства канала.
Уже жаркие дни стояли, лето набирало силу. С бригадиром нашим, Михаилом Калининым, приехали на самосвалах в карьер. Мужики у костерка на перекуре сидят, все наблюдают как Петька Мирошниченко палкой толкает в огонь подранка, живую ещё сойку – есть такая красивая птица в дальневосточной тайге. Этому молодому балбесу совсем не жалко лесную тварь – чужой безголосой болью наслаждается. Побледнел бригадир, молча взял лопату, точным ударом отсёк голову несчастной птице, чтоб она не мучилась, а тушку откинул в кусты. Потом присел у костра на корточки, достал папиросу, выбрал обгорающую головёшку, прикурил. Встал, подошёл сзади к садисту и сунул ту головёшку за ворот рубахи.
Вьюном взвился Петька, заорал благим матом, завертелся на месте и рубаху рванул с треском. А Калинин спокойненько присел у костра на валун, дровишки в огонь подкинул. Мужики присмирели, оторопело глазами хлопают от неожиданности. Наконец Калинин изрёк негромко, но услышали все: "В сорок втором на Украине всю семью моей родной тётки немцы сожгли. Сгорели трое деток малых и моя бабушка. Если живы те нелюди, я бы в этом костре их зажарил. А птицу за что мучить? Без птичек лес мёртвым будет. Всем понятно, господа зрители?.."
Тут же глянул мрачно на Петьку, усмехнулся: "Теперь ты знаешь чужую боль, как свою собственную. Ещё раз увижу подобное – живьём тебя, урода, на шашлык пущу. А теперь хватит шибаться без дела, пора самосвалы грузить".
Вот так сурово в прошлое время воспитывали добросердечие и чувство сострадания.