XLI
Самодержавие и Дума являлись, по сути, взаимоисключающими факторами. И в самом деле, какой смысл был бы в Государственной Думе, если бы Император продолжал обладать неограниченной властью. И напротив, если бы Дума лишила Императора возможности принимать самому решение, то это упразднило бы само самодержавие, и превратило бы Царя в пешку и марионетку в руках Думы. Это оказалось слишком острым вопросом, и вынудило Государя созвать 9-го апреля 1906-го года совещание, в котором приняли участие Витте, Великий князь Николай Николаевич, и многие другие лица.
Николай II открыл совещание такими словами:
- Господа, перед нами стоит немаловажный вопрос. Более того, я считаю этот вопрос наиглавнейшим.
Император сделал небольшую паузу, словно собираясь с духом.
- Этот проект находился у меня целый месяц. Меня тревожит одно чувство, которое не дает мне покоя. Имею я право изменять пределы власти или же нет. Я получил их от своих предков, и несу ответственность перед ними. Это весьма и весьма нелегкий вопрос. Да он и не может быть легким. Манифест, подписанный мною 17 октября, шаг сознательный, и я не собираюсь отступать, и отказываться от своих слов. И, тем не менее, определение верховной власти существует уже на протяжении 109 лет. Я не уверен, далеко не убежден в том, что я имею право изменять их. Так же, как не убежден и в необходимости такого шага. Меня обвиняют в неискренности. Что ж, я принимаю на себя укоры. Но, в свою очередь, желаю спросить, от кого они исходят?
Государь бросил короткий, но выразительный взгляд на присутствующих.
- Я не думаю, что эти укоры исходят от простого народа. Более того, я уверен, что процентов восемьдесят народа будет со мной. И поставленный мне вопрос, это дело моей совести. И решить его должен я сам.
Произнося эти слова, Николай заметил, что по лицам некоторых присутствующих пробежала тень. Другие же явно были в замешательстве. Но, так или иначе, речь Государя вызвали живейшее волнение.
Витте хмуро посмотрел на Императора. Было видно, что он далеко не одобряет сказанное им.
- Ваше Величество, - произнес он. – Все будущее России зависит от этого вопроса.
- Совершенно верно, - подтвердил Николай, и его слова значили гораздо большее, нежели простое согласие.
- Как же тогда быть? – продолжал Витте. – Если Ваше Величество полагаете, что не можете отречься от неограниченной власти, тогда к чему все это? Тогда нельзя и переиздавать законы.
Граф Пален кивнул, соглашаясь с Витте.
- Так оно и есть. 17 октября, без сомнения, был тяжелый для вас день. Вам нелегко было принять такое решение. Тем не менее, вы его приняли. Вы, Государь, ограничили свою власть. И объявили об этом во всеуслышание.
Николай оглядел сидевших за столом, в поисках поддержки. Но, судя по лицам людей, никто из них не собирался вставать на его сторону. Настроение собравшихся было явно оппозиционное. Государь оставался в одиночестве. А один, как известно, в поле – не воин, даже если этот один – Царь. Николай не знал, на кого ему опереться, кому довериться.
В знак согласия кивал и М. Г. Акимов.
- Если снова поднять вопрос о неограниченности, - говорил он. – Это бросить перчатку, бросить вызов. Если, по вашим словам, изданные вами же законы, губят Россию, то вам придется совершить государственный переворот. Делать же теперь подобные заявления просто нельзя.
Государь посмотрел на Николая Николаевича. Князь слегка стушевался под его взглядом, и произнес:
- Ваше Величество подписанным манифестом вычеркнул слово «неограниченный». Больше изменить уже ничего нельзя.
А П. Н. Дурново торжественно объявил:
- После издания манифеста неограниченная монархия перестала существовать.
Государь метнул на Дурново быстрый взгляд. Что это, ему послышалось торжество в голосе Дурново или нет? Как же, все-таки, все они настроены против него, и против самодержавия. Николая охватила печаль. Не проходило и дня, чтобы он не вспомнил страшное пророчество Серафима Саровского. А ведь с той поры прошло меньше трех лет, и как же изменилась за это время Россия. Она стала совсем другой. В те времена еще никто не осмеливался высказываться ни против него самого, ни против Государства так открыто. Тогда враг находился в подполье, он невидимо подтачивал корни государства. Но теперь он осмелел, набрался сил и наглости, и уже торжествует свою победу над самодержавием, как будто бы уже победил.
Государь испытал чувство досады. Есть ли у него кто-нибудь, кто бы его поддерживал? Есть ли у него, и у самодержавия сторонники?
- Так что же, Ваше Величество? – обратились к нему присутствующие.
Николай отвел взгляд, и задумчиво посмотрел куда-то в пространство.
- О своем решение я скажу позже, - ответил он.
13 апреля он дал ответ.
- Я решил остановиться на редакции Совета министров, - сообщил Государь.
- То есть, исключить слово «неограниченный»? – спросили его.
- Да, исключить, - подтвердил Николай.
27 апреля состоялось первое заседание Первой Государственной Думы. Заседание проходило в Георгиевском зале Зимнего дворца. Это было огромных размеров помещение с белыми, с легкой позолотой, стенами, вдоль которых были расставлены кресла, предназначенные для депутатов. Между ними был широкий проход. Напротив рядов кресел располагался царский трон, покрытый красным и золотым балдахином.
Зал пока еще пустовал, но пройдет совсем немного времени, и его заполнят государственные люди. Но даже в самой этой пустоте обширного помещения чувствовалось что-то зловещее.
Наконец зал начал заполняться. В помещение вошли депутаты, которые заняли свои места, строго распределенные между партиями. Постепенно все ряды были заполнены людьми.
Заиграл национальный гимн, и в зал вошли высшие сановники, несшие в своих руках государственные регалии, в числе которых были знамя, царский меч, скипетр, держава и, наконец, усыпанная бриллиантами царская корона.
Следом за сановниками в Георгиевский зал вошел сам Государь, сопровождаемый обеими государынями. За ними следовали князья, придворные чины, и военная свита Императора.
Внезапно воцарилась мертвая тишина. Глаза всех присутствующих были устремлены на Государя, который неторопливым шагом поднялся по ступеням, ведущим к царскому трону, и повернулся лицом к депутатам. Медленно и торжественно он воссел на трон. Плавностью и медленностью своих движений Николай хотел показать всю важность этого события, давая возможность присутствующим оценить всю значимость происходящего.
В течение полминуты Государь неподвижно сидел, сохраняя полное молчание, и устремив взор на сидящих перед ним депутатов, сановников и прочих должностных лиц. Эти полминуты показались всем бесконечно длинными. Затем к Императору подошел министр двора, и подал ему лист бумаги.
Николай взял протянутый ему лист, быстро пробежал его глазами, и поднялся с трона. Всем стало ясно, что Государь сейчас будет произносить приветственную речь.
- Всевышним Промыслом, врученное Мне попеченье о благе отечества побудило Меня призвать к содействию в законодательной работе выборных от народа.
Так начал свою речь Император.
- С пламенной верой в светлое будущее России я приветствую всех тех, кого мои подданные посчитали лучшими людьми, и выбрали для выражения их интересов в Государственную Думу. Я знаю, что вам предстоит сложная и трудная работа, и питаю надежду, что любовь к Родине не позволит вам навредить ей, и сплотит вас, заставив хотя бы на время забыть ваши междоусобные брани. Также я питаю надежду, что вы приложите все усилия для того, чтобы послужить во благо горячо любимого мною крестьянства, и всего остального народа. Полагаю, что вы осознаете тот факт, что для величия государства, и для его духовного развития необходима не только свобода, необходим порядок, и соблюдение права.
Трудно сказать, как воспринимали собравшиеся в этом зале депутаты речь Императора. Весьма сомнительно, чтобы они думали о том, как забыть междоусобные брани и разногласия. Не эти цели они преследовали, пробиваясь в Думу, и уж отнюдь не забота о государстве и о процветании России двигала ими.
- Да исполнится мое горячее желание видеть мой народ счастливым, и желание передать моему сыну престол и государство крепкое и благоустроенное. Я также надеюсь на то, что Господь благословит наши совместные труды, и да будет день сей началом возрождения земли Русской.
С последней фразой Государя были согласны все. Только в душе своей каждый вкладывал в понятие о возрождении свой, сугубо личный смысл. Но было ясно, что, по крайней, все левое большинство Думы видело возрождение России без участия в этом Императора. Ему в таком новом, обновленном государстве, места не было. Как не было место и его наследнику. Не возрождение, не процветание ожидало Россию, с этого знаменательного дня, а распад и разрушение.
А Император гордо и торжественно закончил свою речь следующими словами:
- Да приступайте же к работе, и оправдайте доверие народа, вас избравшего. И да будет Бог в помощь вам и мне.
Когда Николай произнес эту последнюю фразу, мертвая тишина, стоявшая в зале, вдруг прервалась внезапно разразившимся громогласным «ура». Все приветствовали речь Государя, и тот с удивлением заметил, что аплодируют не только правые, но и левые. Только были ли они действительно в восторге от сказанного Императором или же это была всего лишь открытая насмешка и торжество по случаю победы оппозиционных сил.
Так начался первый день заседания Первой Городской Думы.
Но уже сразу стало ясно, что Дума отнюдь не стремилась к тому, чтобы улучшить положение в стране. Напротив, депутаты только яростно нападали на Государя, обвиняя его во всех смертных грехах, в том числе и во всех преступлениях, которые были целиком и полностью на совести революционеров. Вытаскивались наружу все ошибки Императора, которые когда-либо были совершены им. Преподносилось как ошибки и то, что ошибками-то и вовсе не было. Дума яростно нападала на Николая, вынуждая его ограничить свою власть все больше и больше.
Оппозиция всячески стремилась установить в России конституционный строй, что фактически означало упразднение самодержавия. Только так, убеждала «левая» часть Думы, можно остановить террор в России. Причем, Дума призывала объявить полную амнистию всем террористам, ссылаясь на то, что только так можно усмирить народный гнев. Была даже произнесена такая кощунственная фраза, что осудить убийц, террористов и революционеров, это осудить тех, кто положил жизнь «за други своя». Осудить террористов – означало осудить тех, кто стал народными героями.
Из таких чудовищных речей становилось понятным, насколько сильно оппозиция срослась с революционными силами.
В мае месяце Дума выдвинула новое требование, которое заключалось в том, чтобы принудительно отчуждать земли, сдаваемые в аренду, а также безвозмездное отчуждение любых частновладельческих участков. Это вызвало негодование правительства и самого Государя. Такое требование было недопустимым, так как на деле означало бы простое разграбление помещичьих земель и передел собственности. В ответ на это Дума потребовала смены правительства. Убедившись в том, что действия Думы ведут к разрушению государства, Император принял решение о ее роспуске.
9 июля был подписан манифест о прекращении существования Первой Государственной Думы.
Сами депутаты, хотя и догадывались о возможной вероятности такого исхода, все же оказались неготовыми к роспуску, и были застигнуты врасплох. Само здание Думы было закрыто и оцеплено войсками, из опасения насильственного захвата ее депутатами. Учитывая откровенно революционные настроения в Думе, ее роспуск был единственно правильным выходом из создавшегося положения. Ведь по своей сути Первая Государственная Дума была ничем иным, как революционным движением, только бескровным.