40 из 62. Лёшкин остров

Миша Леонов-Салехардский
           Ещё вчера трещал мороз, и завывала вьюга, а сегодня было каких-нибудь двадцать пять градусов ниже нуля, солнечно и тихо. Лёшка стоял на лыжах на крутом берегу и смотрел на реку. Картина была знакомая: вдали чернело судно, зимовавшее во льдах, правее него — красноватый необитаемый остров, и совсем далеко, на горизонте, —  белые вершины Уральских гор. Во всей этой картине не доставало аэродрома, с его взлётно-посадочной полосой,  красными маячками, снегоуборочными машинами и серебристыми «Дугласами» на лыжах. Аэродром на льду убрали, как пережиток. Вот почему нынче было тихо!
Необитаемый остров манил Лёшку, как манит несбывшаяся мечта. Воображение рисовало ему охотничью заимку, о которой рассказал Вовка Райнер и к которой он ходил с мальчиками, прошлой зимой, да не дошёл. Помешала буря. А теперь была ясная погода, были лыжи. Скорее всего, Вовка выдумал эту заимку, врать он горазд, но хотелось верить, что там, на острове, есть хотя бы землянка. «Надо убедиться!» — сказал себе Лёшка, скатился по склону и припустил поперёк русла реки.
Солнце припекало. На сугробах проступили ноздреватые корочки льда. Это означало, что был май, что скоро снег начнёт таять и река, скованная льдом, проснётся.   
Через полчаса Лёшка был на острове. Дошёл!  Повсюду из снега торчал красноватый ивняк, и Лёшка не давал лыжам застрять в ветках. Пройдя половину острова, он оглянулся. Никакого человеческого жилья, даже намёка на жильё! Тишина, покой, снег да ивы, и больше ничего. Обманул-таки Вовка! Лёшка с досадой стукнул лыжными палками оземь и тут обнаружил мелкие парные следы на снегу. Они, как строчки сходились и расходились между кочек во все стороны. Остров был обитаем. Лёшка склонился над следами то ли птицы, то ли зверя, как вдруг возле кончиков лыж выскочила мышь. Сделав пару высоких прыжков, она исчезла под снегом, у ближайшей кочки. Лёшка с азартом, как у охотничьей собаки, принялся ворошить снег, но не нашёл ни мыши, ни её норки. Грустно было ему покидать остров. Напоследок он переломил ветку на иве, в знак того, что здесь побывал человек, — не Робинзон Крузо, но Лёшка Шатов.
Он было направился домой, но свернул к кораблю, к тому самому, который увидел с берега. Вот что развеет его печаль: новое приключение!
Вблизи судно было огромным. Постукивая лыжной палкой по борту, Лёшка обошёл корабль. Никто не отозвался. Значит, можно без приглашения зайти в гости. Да борта высоки, не запрыгнешь и не взберёшься. И лестницы нет. И вдруг Лёшка увидел верёвку, которая свисала из клюза, из отверстия в борту. Он даже вскрикнул от радости. Ухватившись за кончик верёвки, он стал подниматься, подпирая себя ногами, но валенки скользили по стали. Лёшка упал, поднялся, снова полез. Так повторялось несколько раз, пока его не осенило: нужна подставка под ноги. Её можно сделать из кусков снежного наста. С помощью лыжи он нарезал снежных кирпичей, сложил их в стопку и взобрался на стопку с ногами. Край борта стал ближе. Лёшка поднялся на руках по верёвке и перевалился через борт на палубу. Лёшка обследовал судно. Как назло, все двери и все люки на корабле были надёжно задраены, то есть заперты, от незваных гостей. Впрочем, в капитанской рубке было застеклённое окно. Он поднялся поближе, толкнул рукой. Окно не подалось. Лёшка огляделся воровато по сторонам и локтем разбил окно. Убрав осколки, он залез в рубку. Там был штурвал! Лёшке вообразил себя моряком.
— Отдать концы! Лево руля! Право руля! — командовал он себе, поворачивал штурвал, гудел, а когда это занятие наскучило, то отправился изучать недра корабля. Бойко переходил из отсека в отсек. Шаги его отзывались гулко, и, казалось, что кто-то идёт за ним по пятам. Он остановился и вслушался, не дышит ли кто. Слушал долго. Стучало только собственное сердце. Но едва Лёшка сделал шаг, как за спиной раздался шорох. Холодея затылком, он распахнул ещё одну дверь. Она вела в кромешную тьму. Вытянув перед собой руки, Лёшка шёл по невидимому коридору. И вдруг ему почудилось, что в самом конце коридора, кто-то его ждёт. «Да нет здесь никого!» — уверял себя Лёшка, а ноги от страха отнялись. Он задержал дыхание и слушал. И верно, кто-то дышал рядом! Если протянуть руки, то кончиками пальцев можно коснуться того, кто дышит… Ужас пронизал Лёшку. Вздрогнув, он отдёрнул руки, и дал стрекача. Мчался быстрее пули, быстрее звука, и выскочил на палубу.
Вокруг был безмятежный покой. На реке мерцал огоньками снег, город пускал печные дымы, сверкало окно в диспетчерской гидроаэропорта. Лёшке стало стыдно, что он струсил.
Спустившись с корабля, Лёшка встал на лыжи и побежал к берегу. Вжик, вжик! — повизгивали лыжи. Лёшка никак не мог обогнать свою синюю тень, которая скользила по снегу. На ум пришёл Робинзон Крузо, необитаемый остров, зимующий корабль и страх перед тем, кто сидел в темноте… Внезапно Лёшка остановился, хлопнул себя по лбу. Что же он сразу не вспомнил, как Робинзон испугался козла, лежавшего в тёмной пещере! Ну точь-в-точь, как Лёшка Шатов на судне. Жизнь совпала с книгой.
 Поднявшись на берег, Лёшка повернулся. На синем снегу лежала белая петля его следа. Судно смотрелось теперь как щепка. Необитаемый остров, покрытый багровой щетинкой ивняка, был не больше кочки. Почему-то Лёшка любил обернуться, чтобы взглянуть на своё прошлое…
Из города ползла огромная туча, простёганная солнечным светом. Казалось, она собрала весь печной дым Мостостроя (так назывался район, в котором жил Лёшка) и хотела накрыть русло реки. Туча приблизилась, из неё посыпалась снежная пыль. Хрустальная россыпь искрилась и щекотала лицо. Лёшке стало вдруг так радостно, так светло на душе, что он закричал во всё горло: ура!