2
Светлана Сергеевна относилась к тому редкому типу людей, у которых внутреннее состояние находилось в непротиворечивом равновесии с внешними обстоятельствами. Внутренний свет не ослеплял её, но озарял, не выжигал душевные пустоты, но согревал. В былинные времена позапрошлого века такие люди часто встречались среди мелкопоместных дворян, которые не имели средств содержать достойное пристанище в вертепах цивилизации, а были вынуждены прозябать в родовых гнёздах, бок о бок с необразованным мужичьём. Жизнь без претензий, простые интересы, сознание своего исключительного положения в округе годам к сорока гасили душевные бури, и человек склонялся к созерцательности. Коли духовное развитие на этом не останавливалось, из созерцателя мог выйти качественный старец, живущий в уединении лесной глуши, питающийся подаяниями сердобольных православных.
Войны, революции, волны эмиграции, регулярные чистки не только почти свели родимое пятно созерцательства, но препятствовали появлению новых созерцателей, ибо общество металось в горячем бреду великих свершений.
Однако постепенно революционные зори, зовущие к жертвенным подвигам, потускнели, и над страной прочно утвердилось серое солнце стабильности. Многолетняя неизменность, которую младореформаторы презрительно обозвали застоем, привела к тому, что в среде технической интеллигенции стали появляться люди, по своей природе противные советскому общественному строю: с чистой душой и спокойной совестью. Социалистический паровоз, задорным свистом обещавший в коммуне остановку, не трогал их сердца ни перестуком колёс, ни плакатами, развешанные на кумаче по бокам паровоза. Для них сей паровоз давно стоял в убогом грязном тупике. Но и вражеские голоса, сладкозвучно шепчущие о другой вольной и сытой жизни, без очередей за сметаной, но с сыром бри и сотней сортов колбасы, не задевали их души. Они, подобно малоземельным помещикам крепостнической России, не стремились к обогащению, не завидовали, не лгали. И кто знает, продлись застой ещё столько же, быть может их среда взрастила бы настоящих новых старцев и старчих, живущих среди девственных зарослей пыльных кульманов, питающихся подаяниями сердобольных инженеров и младших научных сотрудников.
В плавных поворотах бетонной трубы вагон поскрипывал, как скрипят кости старика на сырую погоду. Он мелодично перестукивался колёсами на стыках рельс, покачивался, подёргивался. Вместе в вагоном покачивалась Светлана, сидя на пристенной скамейке. Она ехала на работу.
Час пик уже миновал. Пассажиропоток уже поредел до появления на скамейках свободных от людей мест. Транспорт развёз ленинградцев на заводы, фабрики и в учреждения и занимался в эти спокойные часы между утренним и обеденным пиками удовлетворением нужд праздных граждан – туристов и пенсионеров.
Мужской голос из динамиков строго объявил приближение станции. За тёмными окнами замелькали размытые огни, и поезд с шумом вырвался из бетонной кишки на простор подземного вокзала. Он стал тормозить, и сила инерции прижала Светлану к бортику лавки. Поезд, дёрнувшись в последней двигательной конвульсии, остановился. Створки двери с шипением и скрежетом разъехались. Станция вошла в вагон лёгким порывом воздуха, чуть пошевеливший распущенные волосы Светланы. В вагон вошла старушка, ведя за собой пустую тележку на больших колёсах, затем вошла, испуганно озираясь, пожилая пара из провинции. Последним вошёл и, сняв большой рюкзак, устроился у двери бородатый молодой человек, похожий на альпиниста из романтического фильма «Вертикаль».
Светлана, глянув на альпиниста, вдруг вспомнила сантехника Григория Ивановича. В груди забилось часто-часто, словно кто-то неведомый взял сердечко в ладони, тихонько сжал и отпустил. Светлане стало странно, что случайный, незнакомый человек вызвал такое сильное душевное волнение. Она принялась анализировать свои чувства, стремясь быть предельно искренней с собой, и увлеклась анализом. И вот когда до приговора оставался один лишь шаг, когда Светлана была готова самой себе признаться, вдруг осознала она, что поезд стоит на её станции, и двери вот-вот закроются.
Она вскочила, сумочка упала с колен на пол. Она наклонилась за сумочкой, понимая, что не успеть. Разогнулась. Похожий на альпиниста молодой человек удерживал сильной рукой рычащую дверь. Светлана выпорхнула на платформу, бросив на лету альпинисту «спасибо». Створки двери с лязгом захлопнулись за спиной. Светлана обернулась. Поезд уже тронулся, плавно набирая ход. В овальном окне молодой человек, улыбаясь, махал ей рукой. Светлана улыбнулась в ответ и махнула рукой.
«Бывают же на свете хорошие люди», – думала Светлана, идя по платформе.
В этот час подземный вокзал был тих и почти пуст. Звон каблучков о полированный гранит, отражаясь от стен, затухал, как в храме, в высоком арочном своде. В нишах могучих колон расположились революционной тематики изваяния, придающие исключительно советскому сооружению уловимое сходство с пышной католической церковью. На входе стояла мускулистая колхозница, бережно обнимающая сноп бронзовых колосьев, бронзовой с прозеленью спелости. Светлане захотелось приветствовать колхозницу поднятием руки, но застеснялась школьников, щебечущей стайкой спускающихся по широкой лестнице. Она лишь отважилась прошептать: «Здравствуй, Мария».
На земле и над землёй разгоралась весна. Солнцу уже хватало сил рассеять укутавшие город облака, и оно висела весёлым желтым шариком посреди голубого с лёгкой проседью неба. От неяркого ли северного солнца, от тихого влажного ветра, погладившего её по щеке, от странного ли в каменном городе запаха набухающих почек, от всего ли вмести, Светлану охватило ощущение чего-то большого, красочного, чего на самом деле не бывает в серой действительности. Захотелось быстро-быстро побежать и оторваться от земли, как когда-то давным-давно в детстве, когда она умела летать. Повинуясь порыву, Света раскинула руки, обнимая этот радостный мир, и запрыгала на одной ножке, не стараясь миновать весенние лужи.
Прохожие, глядя на неё, не могли удержать улыбок.
Запыхавшаяся и счастливая Светлана вошла в стеклянные двери своего учреждения.
На работе, к коллективе сотрудниц, Светлану не то, чтобы не любили, или не уважали, просто относились к ней не в серьёз, принимая непротивление, её стойкое нежелание входить в малейший конфликт, за душевную инфантильность, вызванную удачным браком и её относительной материальной свободой. После смерти мужа, к слову сказать, ничего не поменялось. От язвительности женского коллектива Светлану Сергеевну боронила пятидесятилетняя с трудной женской долей Мария Фёдоровна, начальница конструкторского отдела.
– Здравствуйте, Василий Игнатьевич, – поздоровалась Светлана с вахтёром, читающим газету в стеклянной будке.
Василий Игнатьевич солидно отложил газету, переместил очки со лба на глаза.
– Светлана, кхе, кхе, что-то поздновато ты на службу являешься.
– Я в отпуске, Василий Игнатьевич.
– Если в отпуске, тогда другое дело.
Светлана открыла сумочку, чтобы достать пропуск. Вахтёр замахал руками, уловя её намерения.
– Иди, иди. Зачем мне твой пропуск. Нешто я тебя не знаю.
Светлана прошла через турникет, а вахтёр, сняв очки, уткнулся в газету.
Выйдя из лифта, Светлана нос к носу столкнулась с начальницей, одетой по уличному с большой тяжёлой сумкой.
– Сенцова! – удивилась начальница, – Ты что здесь делаешь? Ты же в отпуске.
– Здравствуйте, Мария Фёдоровна.
– Ну здравствуй. Так что тебя привело в институт?
– Галина Риц позвонила. Она проверила мои чертежи и обнаружила, что я не ту марку бетона заложила в кессон объекта 72-20.
– Гали Риц, говоришь, – усмехнулась начальница, – ну, ну. Она что, не могла ко мне подойти, обязательно надо было гнать тебя через полгорода.
Светлана поняла, что она невольно, невзначай подвела Галину.
– Ой, а вы знаете, Мария Фёдоровна, – быстро заговорила Светлана, – я и сама хотела прийти. Мне надо…
Светлана замялась, не сумев быстро придумать, что ей надо.
– В профком зайти, – подсказала ей Мария Фёдоровна.
– Да, – обрадовалась Светлана, – в профком зайти.
– Божий ты человек, Света, – вздохнула начальница, – тебя бьют по правой щеке, а ты норовишь левую подставить.
Светлана Сергеевна покраснела. Это была чистая правда, пусть выраженная экзотически для коммунистки с двадцатилетним стажем.
Створки лифта со скрипом растворились. Из кабинки вышел архитектор Гена Мильман. Он кивком поздоровался с дамами и вальяжно проследовал по коридору.
– Придержи лифт, – приказала Мария Федоровна.
Светлана сумочкой закрыла датчик. Начальница зашла в лифт, нажала кнопку первого этажа.
– Я уезжаю в командировку. Риц передай, что я с ней в понедельник поговорю. Впрочем, – начальница махнула свободной от сумки рукой, – ты ведь не передашь, тебе ведь её жалко.
Светлана покачала головой из стороны в строну и кивнула, что означало: не передам, жалко.
– В профком, кстати, зайди, там распределяют продовольственные наборы. Всё. Отпускай меня.
Светлана убрала сумочку. Дверь захлопнулась. Начальница уехала. Светлана облегчённо вздохнула.
Она быстро уладила вопрос с маркой бетона, на пол часика забежала в сантехнический отдел к лучшей подруге Алёне, случайно попала на юбилей к архитекторам. Около трёх, когда уже собиралась уходить, Светлана вспомнила про продовольственные наборы в профкоме.