У старика спёрли коричневый с виду шифоньер, нагло так, средь белого дня, вдребезги рассохшийся и без одной ножки. Там ещё чурбачок круглый берёзовый подложен был. И его прихватили. Старикан пал духом, без этой мебели жизнь не мила и таблетки от склероза пить неохота. И в магазин за хлебом не пошёл, без милого гардероба аппетита нет в помине. Испил варёного кипятка из ровесницы шифоньера, алюминиевой кружки. Горячо.
Хотя помянул с утра всех близких родных, знакомых и ушедших друг за другом обладателей пыжиковых шапок. Пыжики стоят, кролики бегут. Они у него все записаны, честь по чести, список на видном месте лежит, что б не позабыть. Старик хотел подать объявление в жёлтую газету, через социального работника, мол, верните, жульё, но передумал, бандиты прочитают, насторожатся.
Шифоньер тот неустойчиво стоял далеко, у самого полотна МКАДа, в его же приватизированной в девяностые, квартире, которую он теперь, по прошествии двадцати лет, благополучно сдавал благообразной армянке. Кстати и квартиру надо проверить, станется, и её кормилицу обменяли? Старый заволновался, могли и в кособокой пятиэтажке подсунуть. Накапал в рюмку пять маленьких капель доброго пахучего «Валокордина», выпил, поморщился, хотел занюхать рукавом, но не стал, заел куском белого рафинада. «Поди ка под снос дом то?»
- Сердце, что ли прихватило? – явилась, не запылилась из аптеки деловитая супруга. – Давление давай мерить. Сидишь сиднем, что Илья Муромец иди гулять на улицу! Два солнца на небе!
- Нету гардероба, сама же видела! – вчистую заплакал дед. – В прошлом календарном месяце за деньгами тряслись, то был, возля стенки стоял, чурбачок берёзовый, всё честь по чести. Теперь шиш такой настоящий, рога обломаешь.
- На балкон она его с почестями выперла, рухлядь такую, на балкон! - ещё разик возмутилась та. – Показывали ведь, ты головой кивал. Говори, было такое или не было? Сейчас тресну по лбу!
- Во! – яро засмеялся старикан. – У меня и балкона в квартирке можа нету! Потом у этого дверца скрипит, а тот почти новый. Мне чужого не надо, пыжик свой есть, в том же гардеробе. Коричневым лаком мебеля подкрашена.
Но дед уже понял, что надо срочно отходить на положенное расстояние, был шанс потерпеть обидное поражение. И немалый. Когда сдавал помещение, мебель стояла, как ей положено, в большой комнате, и ковёр висел по стене, и пылесос в рваной коробке. Теперь всё есть, а шифоньера нет. И чурбака нет берёзового. Оно верно, стоит какой то шкаф на балконе. «Он ли? Сумлеваюсь».
- Вот сын твой из-за границы приедет, езжайте ищите, или я за себя точно не
отвечаю, прости и сохрани! На старости лет такую ахинею несёшь, постыдись! Мне перед армянкой стыдно, думает теперь всякое.
- Спёрли – расслабленно вздохнул старик.
А зря. Треснуло сильно. Вроде, как и не больно, но жгуче так и неожиданно. Табурет под ним качнулся и загремел своими деревянными боками по плитке пола на кухне, где и шло общение между супругами. Старик совсем пал духом, и дух тот, плавно раскачиваясь, шикарно распространился по малому помещению. В голове просветлело. Старый обиженно затряс ею, пряча навернувшиеся на глаза слёзы. За начисто вымытым окном распластался полдень.
Через неделю прилетел сын. Был он на вид бодр, грузен и нагловат. В земле обетованной до высот не добрался, но детьми обзавёлся, это смог, те ещё детьми, шумят, но терпимо.
- Нашёл шкаф, батя? – весело запросил опосля трёх рюмок «Казёнки».
Старик подозрительно глянул на жену и благоразумно промолчал. Лишь стал снаружи меньше размером, вилка в руке затряслась, и липкая струйка слюны вольготно потянулась по подбородку, из-под плотно сжавшихся губ:
- Не знаю я!
- Поезжайте, поищите, Шерлокохолмсы, - взмахнулась супруга. – Из ума выжил, другого не нажил. Хоть бы, кто, правда, прихватил этот клоповник.
- Найдём отец!
МКАД закольцевался, водители повываливались из задушеных авто, травили анекдоты. Дамы закурили сигареты с измазанными помадой фильтрами. Оттого над кольцом крепко встал синий смог. Ушёл в пыльные лесопосадки зверь и хромые бродячие собаки. Только на тридцать шестом километре доходила в конвульсиях не успевшая сбежать кошка. Над ней стоял побитый кот и горевал глазами зелёного цвета. Крепко привязанный к солнцу, болтался в небе вертолёт. Съезжая с Новорижского, наравне с привыкшим народом встал в крайнем левом ряду областной губернатор. Всех не сдвинешь.
- Понаехали всякие из регионов – лихо бросил из салона одутловатый мужик.
Губернатор, поправив шёлковый, тугой галстук, стеснительно отвернулся.
- И тут, пытательный станок, пытать на прессе стали, и застонал тогда станок, из чёрно-белой стали, - потянулся таксист. – А ещё поэт, Стас Стрелявин есть. Это я, собственной персоной, прошу любить и вскрывать шампанское.
- За пивом схожу – умыкнул сын.
Старик заметно волновался, кряхтел на переднем сидении, стучал клюкой об пол. Происходившее на асфальтовом полотне дороги его мало волновало, даже позволяло думать о чём-то. С глубоким ожесточением чесал всклоченную седую шевелюру, сипло кряхтел, даже чуть вспотел, отчего суетливо принялся искать клетчатый носовой платок в боковом кармане пиджака.
- Ну что, старый, дома не сидится? – видимо от нечего делать, буднично спросил поэт, скромно подрабатывающий таксистом. – Дела или делишки? Клад, наверное, закапывал на поле чудес. Два на три не делится.
- Шифоньер коричневый украли – тайно шепнул дед.
- Искать колесил? – казалось, был доволен нудным простоем водитель. – У меня самого два-три раза машину подчистую угоняли. Самое главное тебе скажу, только поставишь где, гляди в оба, угонялы те не дремлют. Однажды деньги из кармана чесанули.
- Много? – озирался по сторонам старикан.
- Рублей двести. Застрахован мебель то? Перчатки кожаные прошлой зимой в метрополитене оставил, тоже жалко. Пить надо меньше.
Через час скрипуче поехали, первым, как положено, двинулся озабоченный губернатор, за ним все остальные. Мелькали столбы на разделительной полосе, с интервалом в семь минут, потом всё чаще, и чаще, наконец, появились первые нарушители разрешённого скоростного режима. И только на тридцать шестом километре все притормаживали, что бы просигналить плачущему навзрыд коту, утиравшему грязной лапой, солёные слезинки. Шелудивые собаки, налакавшись затхлой воды из покрытой бензиновой плёнкой лужи, недоумённо поджав хвосты, смотрели на него.
- Стоит как миленький на балконе, рассохшиеся бока под солнцем греет, даже пыжик внутри разлёгся, моль с ласточку ростом летает – раздобрел от пива сын. – Не грусти, батя, в следующий раз мы его на шашлыки пустим, вместе с берёзовой ножкой. Говорил, найдём!
- Мой завсегда в проходной комнате стоял, перед ковром – настойчиво и уверенно произнёс старик. – А это вы чужой подставили.
Кольцо заново начало собираться в разноцветную гармошку, приостановили свой бег серые бетонные столбы, прилетел стрекочущий вертолёт. Озадаченно поглядывая на часы, дома готовила обед супруга. Старик тосковал.
Москва.2014г.