Зоя сама подсела к нему на лавку, спросила:
- Ну а ты чей будешь? Вижу, что не местный…
Он сидел чуть живой от страха. Как ей сказать, кто он? Поймёт ли она? Не выгонит ли его из избы? Вон какая боевая… Он едва пролепетал:
-Спецпоселенец я, из немцев…
- Из каких это немцев? Из пленных что ли? - спросила Зоя.
Он стал рассказывать, с трудом шевеля непослушными губами. Но она слушала молча - только мрачнела да качала головой, сжимая кулачки. Проговорили почти до утра. Теперь она почти всё знала про него. На глазах её блестели слёзы.
- Да какие ж вы фашисты? Такие же горемыки… сирота ты, как и я… всё перенёс… да, столько выпало на нашу долю…
До призыва на фронт Зоя работала животноводом и зоотехником. Выучилась на курсах в Чердынском техникуме. Дядя Фёдор вновь предложил ей эту должность. Колхоз очень нуждался в таком специалисте. Зоя сразу же направилась на ферму. Там хозяйничала Анна Филипповна. Она приветливо встретила девушку, обняла её, поздравила с возвращением. Зоя осмотрела всех телят, что-то записала в тетрадь и пошла в контору.
По дороге, навстречу Зое неслась Клавка. Она налетела на Зою, как ураган, чуть с ног её не сбила - и давай обнимать, целовать, причитать над ней… Потом отвела её в сторону и сказала:
-Фёдор Иваныч-то, к своей матери поселил немчурёнка, Заморышем все его кличут, а ты теперя как будешь жить тама? Ить ты же воевала с этими фашистами, а их тута пригрели, гадёнышей!» Зоя осуждающе поглядела на Клавку.
- Ты хоть что-то знаешь про них? Сколько они пережили, через что им пришлось пройти - дай Бог тебе такого век не видать. Вы тут, в деревне, хоть и не сладко жили, но ничего подобного не ведали. Нажитого у вас не отбирали, из домов не выгоняли, по стране не раскидывали, под бомбёжками вы не были… Наши мужики погибали на фронте за Родину, за вас; а они-то за что погибали? Нам на фронте людей не хватало, девчат набирали через военкоматы, а здоровых мужиков гноили по лагерям!.. Бабушка мне сказала, какими их в прошлом году привезли - баржа скелетов! Что они, лично тебе, сделали плохого?
Клавка не унималась:
- Всё равно они немчура! Своих фашистов к нам заманили, те и захотели весь Союз наш захватить. Неча их зашишшать! Отца мово убили! А сколько баб овдовело, сколько сирот развели…
Зоя больше ничего ей не сказала, только попросила зайти вечером.
Вечером Клавка пришла с бутылью самогона и холодцом. Усадили за стол бабушку, выпили по стопочке. Клавка пристала к Акулине: зачем-де пустила к себе немчурёнка. Бабушка отвечала:
- Все взяли немцев на постой; ничего, живут тихо, помогают.
Но Клавка, всё больше распаляясь, ругательски ругала и немцев и деревенских. Зоя уже устала объясняться с ней. В разгар спора в избу вошёл Заморыш - уставший, пыльный. Клавка подскочила к нему, стала хлестать по лицу, бить в грудь, по голове. Вопила как резаная. Подбежала Зоя; еле-еле оторвала её от Заморыша, оттащила в сторону.
Не помня себя, Заморыш выскочил из избы, побежал на берег. Вскоре, отведя успоивившуюся Клавку домой, подошла к нему Зоя. Сандер сидел на перевёрнутой лодке. Несмотря на застенчивость, был он парнем видным; да и Заморышем назвать его было уже нельзя, выправился, щёки стали розоветь – разве что Клавка, по злобе, так его «величала».
Зоя попросила прощения за Клавкины выходки и села рядом с ним. И вновь проговорили они до самого утра. С Зоей было уютно, спокойно; даже думать о том, что произошло, не хотелось. Вновь рассказывали друг другу каждый о своем – и о таком похожем: о рано ушедших родителях, о том, как спасли их бабушки, о потерянных навсегда и оставшихся в живых друзьях, о том, как остаться человеком в нечеловеческих обстоятельствах… Теперь они напоминали двух воробышков, нахохлившихся и притулившихся один к другому – для тепла.
Такие летние вечера сближали их. К тому же, они продолжали жить под одной крышей. Клавка распускала сплетни, что Зоя-фронтовичка уже сошлась с Заморышем. А они и не скрывали своих отношений: утром на работу - вместе, вечером с работы - вместе… Если Зоя задерживалась на ферме, Сандер поджидал её.
В сумерках уходили на поля или гуляли у реки. Скоро они уже почти не расставались. Сандер не мог наглядеться на Зою. От счастья и любви к ней сиял, как молодой месяц. Такого поворота в жизни он не ожидал. Рады за него были и друзья. А Зоя всё любовалась его кристально-голубыми глазами и русыми кудрями. Называла она его ласково- Шуриком.
Прошло три месяца и Шурик с Зоей пришли к Фёдору Ивановичу, чтобы он расписал их. Сделать это он не мог: спецпоселенцам не разрешалось регистрировать браки с местными. В деревне уже было несколько таких браков, но все жили без регистрации - просто писали заявление коменданту поселения, прося разрашения жениться без регистрации.
Свадьбу сыграли весело: пришла почти вся деревня, все друзья Сандера. Гуляли под открытым небом, на берегу. Поселенцы срубили на берегу три длинных стола, скамейки. Гости шли на свадьбу, неся в руках кто что имел. Через час стол ломился от угощений, самогона и бражки. Фёдор Иванович произнёс тост за молодых и крикнул: «Горько!» Все встали, чин чином выпили за молодых. Заморыш от счастья, о котором и не мечталось, летал в облаках. Он понял, что теперь у него начнётся совсем другая жизнь. Всё плохое уже позади. А рядом - его надёжная подруга, жена.
Эти двое- счастливых сирот, нашедших друг друга по воле судьбы, ещё совсем недавно не ведавших даже о существовании друг друга, стали моими родителями.
Друзья Шурика тоже обрели в Писаной вторую родину, завели семьи… Вернуться на родину, которую отняли у них, они не могли. Словно семя одуванчиков, сорвало их ветром страшных перемен с материнского растения, разнесло по всей стране. И не всем, ох, не всем удалось, цепляясь за землю, пустить корни, чтобы жить и дать потомство.
То были самые тяжёлые и страшные времена в их жизни. Но герои моего повествования выжили, не согнулись перед судьбой.
«Одуванчики Поволжья!
Ветер перемен нёс вас наугад…
По земле туда, куда возможно,
чтобы не вернуться вам назад…»