Утро Ирка не любила, особенно зимнее. Встаешь, когда не хочется - идешь, куда не хочется. Но работа - дело святое. Ежеутренняя суета хоть и была привычна, но вызывала раздражение: ликвидировать последствия сна – как в комнате, так и на лице, выпустить кота, глотнуть на ходу кофе. Да и погода просто отвратительна. Зима в южном приморском городе - что может быть хуже! За «бортом» - минус один, сырой, пронизывающий ветер, дождь, переходящий в снег (либо снег, переходящий в дождь). Даже не снег, а летящая вперемешку с каплями влаги «крупа». Никакая одежда не защищает от ветра, сырости; даже кости ныли при одной мысли: «Скоро я буду калеть на остановке». Но вот что было хуже всего – оледенение. Смотреть сквозь оконное стекло прямо таки умилительно: ветки деревьев одевались в хрустальные трубочки, и это выглядело волшебно. Реальность же просто убивала: дороги и тротуары превращались в каток.
Ирка нервничала - добираться до работы было далеко. Время поджимало, а она не была готова. Еще и кот отвлекал: он тихонько мяукал, просясь выйти – погода-непогода, а организм берет свое. Он не был изнеженным котом, лишенным мужского естества, и природные надобности отправлял не в лоток, а как все суровые дворовые коты – на морозе.
- Чтоб ты лопнул, - пожелала коту Ирка, открывая дверь.
Кот замешкался на выходе – ему не очень хотелось покидать теплую квартиру, и Ирка придала ему ускорение, пнув ногой под зад: из подъезда веяло нешуточным холодом.
Нетерпеливо дожидаясь, пока хвост покинет дверной проем, а значит, держа дверь открытой, Ирка услышала странные звуки, идущие откуда- то с верхних этажей (благо, сама жила на первом). Звуки были настолько непонятными, что она на мгновенье перестала обращать внимание на завывание ветра. Это было невнятное бормотание, прерывавшееся протяжными стонами. Голос тихий, глухой, то ли женский, то ли мужской – не разобрать.
- Опять алкаш какой-нибудь забрел, - подумала Ирка и вернулась к своим делам.
Чужие здесь были не редкостью: замок на подъездной двери сломался больше года назад. Сюда заходили парочки, иногда выпивали и грелись бомжи. Соседи бдели, как могли, изгоняя непрошеных гостей. Ирка же была толерантна: она знала, что значит промерзнуть до кости - пять лет работы на выносной торговле научили её ценить тепло.
Слепив бутерброд и собираясь нехитро позавтракать, Ирка вновь уловила звуки из подъезда. На этот раз источник шума был с легкостью определен: кричала бойкая тетенька с четвертого этажа. Понимая, что она может опоздать, но не в силах преодолеть любопытство, Ирка подошла к двери и приложила ухо.
- Убирайся, давай-давай, быстрее! – выгоняла кого-то бабенка.
- Устроили тут ночлежку, хлам, срач, вонь после вас! Давай, бегом, и клумки свои забирай! – возмущенно кричала она.
В ответ Ирке почудились уже знакомое тихое бормотание. Немного постояв, прислушиваясь, и не услышав более ничего интересного, она поменяла дислокацию – оторвала от двери ухо и прижалась к глазку. Все, что ей удалось разглядеть - это серую бесформенную массу, медленно бредущую по ступенькам вниз, к выходу.
- Ой, опаздываю! – вернулась в реальность Ирка и вновь заметалась по квартире.
Наспех закончив затянувшиеся сборы, минутку подумав у выхода – нужен ли зонтик? Решив: «Нет, не поможет», - Ирка обреченно шагнула за порог.
Выйдя из подъезда, она получила свою порцию ледяной манки прямо в лицо. Вжалась поглубже в капюшон и медленно, осторожно, пробуя каждый шаг, двинулась по ледяной дорожке вдоль дома к проспекту.
И вдруг резко остановилась: то, что она увидела, заставило её на время позабыть о ветре и гололеде. Под козырьком крайнего подъезда сидела та самая серая сущность, которую Ирка разглядела сквозь дверной глазок. Это была женщина, старуха, явно без определенного места жительства. Ей могло быть как шестьдесят, так и девяносто. Она сидела прямо на земле, подстелив размокшую от снега картонную коробку.
Лицо старухи поразило Ирку: оно было неестественного цвета, какое-то лиловое, с нездоровыми, кирпичного цвета, щеками. Раньше Ирка никогда не видала у людей таких лиц.
Вторая деталь, больно резанувшая глаза - женщина была босая. Ступни опухшие, деформированные, такого же немыслимого цвета, как и лицо. В руке старуха держала ломоть хлеба, но не ела. Она, казалось, вообще не реагировала ни на что, не замечала уставившуюся на неё Ирку. Женщина сидела отрешенная, и только тихо бормотала, иногда прерывая свою нескончаемую жалобу стонами.
Изумление, ужас, боль - лавина чувств обрушилась на Ирку. Босая, в тряпье, явно нездоровая старая женщина, сидевшая на голой земле, на морозе, под ледяным ветром – как такое может быть в наше цивилизованное время!? Она же чья- то мать, жена, может быть, бабушка. У неё была жизнь, работа, дом – да просто не могло же не быть всего этого!
«Ну чем я могу помочь?», - спрашивала себя Ирка, -«Я же не могу ее забрать к себе в квартиру. Да и невозможно обогреть всех убогих».
Но что-то надо было делать. Старуха явно нуждалась в помощи, она была нездорова.
«Надо вызвать «скорую»!» - решила Ирка.
Следующая мысль вернула ее на бренную землю: «Я же опоздаю!»
Работой своей Ирка очень дорожила: после пяти лет мытарств на ниве торговли ей, наконец- то, повезло – она получила должность офис-менеджера в турфирме. В офисе было чисто, тепло, всегда был горячий кофе. Работать приходилось с людьми, и люди попадались разные: часто требовательные, иногда скандальные. Но Ирке, закаленной в боях с покупателями, такая работа казалась раем.
Оправдывая себя мыслью: «Я же не одна живу в этом доме, кто- нибудь другой вызовет», - Ирка медленно двинулась дальше.
Придя в офис, она завертелась в привычном смерче текущих дел, не имея времени отвлекаться на посторонние мысли.
Рабочий день, такой обычный, медленно, но уверенно, шел к финишу.
- Опять по скользкоте ползти! – жаловались коллеги, выходя в зимние сумерки.
Неуверенно, как канатоходец, скользя и балансируя, Ирка шла от автобусной остановки к дому. Возле крайнего подъезда, того самого, её поджидала неожиданность – там толпился народ, несмотря на вечернее время и промозглый ветер. Сразу стукнуло в сердце: что-то случилось! Волнуясь в душе, Ирка подошла к соседке – тете Маше:
- Теть Маш, что тут происходит?
- Да бомжиха старая умерла. Говорят, целый день сидела под подъездом. А потом кто-то увидел, что она не дышит, ну и «скорую» вызвал, а та - милицию. Столько здесь тогда народу собралось, ужас! – рассказывала последние новости соседка.
-Да, и знаешь, врачи сказали, что её можно было спасти, сердце у неё больное, приступ был. Эх, да никому человек живой не нужен оказался-то, - тетя Маша даже слезинку смахнула.
- Да ты чего, Ирка? Тебе что, плохо? Ты меня не слушаешь, - встрепенулась соседка, встретив Иркин взгляд, устремленный в пустоту.
- Все нормально, просто устала, - отмахнулась Ирка и на деревянных ногах побрела домой.
«Я бы могла…я бы успела…», - раненой птицей билось в голове.
Как заведенная игрушка, Ирка открыла дверь, скинула пальто и сапоги, прошла в комнату, не зажигая света. Там она села в кресло и включила телевизор - действия, доведенные до автоматизма. Не слыша и не видя телепередачу, Ирка сидела в кресле, прижимая прыгнувшего на колени кота, и горько плакала. Она думала о своей одинокой жизни без мужа, без детей, о рано ушедшем отце, о матери, убого живущей в далекой деревеньке. О добре и зле, о равнодушии, о будущей старости, о брошенных животных, – мысли её текли и текли, как текли по щекам неудержимые горькие слезы …