В ста шагах от радуги

Вова Осипов
             Пашка в точности помнил тот промозглый осенний день. Ему было лет шесть. Они с отцом приехали в деревню к деду помочь перед зимой дров наколоть, крышу поправить. Отец звонко стучал топором на вытоптанной лужайке, голый до пояса и весь мокрый, Пашка таскал ему по двору длинные толстые ветки акации, а дед складывал готовые поленья под навес возле сарайчика.
И вдруг случилось чудо. Из-за леса и далёких больших холмов на фоне унылого серого неба возникла яркая разноцветная дуга, заканчиваясь прямо здесь, за пригорком. У Пашки дух перехватило. До вершины пригорка можно было домчаться без остановки минут за пять, это же было совсем рядом. Неужели можно было подсмотреть, где живёт радуга?
- Пап, я сейчас! – крикнул мальчик отцу, бросил тяжёлую сухую ветку и рванул к калитке.
- Стой, глупыш! – Отец выпрямился, воткнул топор в огромный пень, усыпанный опилками, и вытер рукой пот со лба. – Нет там ничего. Заберёшься на гору, а радуга может исчезнуть! Смотри отсюда! Красивей не увидишь!
Остановился Пашка, оглянулся, замялся: стоит ли бежать? Хотя до холма всего-то шагов сто! Поверить отцу или самому всё увидеть? А вдруг и вправду там на вершине уже не будет видна радуга? Вернулся к веткам, потащил уныло вдоль забора, задирая голову в небо, пока цветные полоски не растворились в сизой дымке. И долго ещё потом жалел: отчего не побежал тогда наверх, почему сам не посмотрел, куда девается радуга...

Пашку мать отговаривала бросать надёжную работу прорабом в строительном тресте и открывать свой бизнес.
- Ну какой из тебя бизнесмен, сынок? Ты же тепличный цветок! Тебя там съедят с потрохами! Ну и ничего, что зарплата маленькая! И что главный инженер дурак. А в бизнесе, думаешь, мало дураков? Только здесь ты хоть как-то защищён, а там на тебя накинутся все и загрызут! Там волком надо быть, чтобы огрызаться! А ты не такой!
- Ты дружить не умеешь, - подхватывал отец.
- Как это, не умею? Ты же знаешь всех моих…
- Там не та дружба нужна, - перебивал отец. – Там другая, особая нужна дружба. Кому подарочек, кому взяточку, а кому и пакость какую по-тихому.
- Разве это дружба?
- Дружба, сынок. Новая дружба.

Так и вышло. На второй год Пашкина фирма развалилась, и ему ещё посчастливилось отделаться от крупных убытков продажей отцовского «Москвича» и списанием образовавшейся задолженности. Давний друг отца помог. А говорят, что не бывает настоящей дружбы!
- Иди ко мне прорабом, - предложил Пашке бывший однокашник, он теперь дома строил и продавал квартиры. – Ты не коммерсант, ты толковый прораб, и будешь у меня главным по всем новостройкам.
«Нет, определённо есть дружба мужская, - убеждался Пашка. – И только в беде её и узнаешь».

В новой жизни при успешном шефе Пашка попробовал всё. И пьянящий вкус больших денег, и радость лёгкого секса, и солоноватый вкус океанских прибоев, и мягкий шелест мотора S-класса. Узнал он и обидную боль от заслуженных рогов.
- Да, изменял я со шлюхами пару раз! Ну и что? – кричал он яростно во влажные глаза жены. – Но это совсем другое! Одно дело по-пьянке на какую-то кобылу залезть, а другое, - завести любовника! Думать о нём, ходить на свидания! Скажи, ты ведь думала о нём? Да?! Когда ужин мне подавала, о нём думала? Когда в постели со мной стонала, о нём думала? Нет, ты не вороти морду! Ты скажи! Любишь его?! Ну, так и вали к нему!

И жена с дочкой ушла. Только не к любовнику, а к родителям уехала в провинцию. И из квартиры новой выписалась, и на развод подала. Пашка не верил, что всё это по-настоящему. Думал игра такая. Куда она денется? Придёт и на коленях прощения просить будет. А он ещё подумает, пускать её назад или нет. Да и втянулся Пашка в новую жизнь разгульную. Засияла она всеми яркими цветами, как та радуга из детства. Пашка подумал даже, что то знак был, видение особое, и жизнь по тому предсказанию не зря закрутилась разноцветными стёклышками калейдоскопа. Иногда, правда, накрывала Пашку щемящая грусть, и выплёскивал он в пьяном угаре какой-нибудь ****и всю свою обиду и тоску по простому семейному счастью. А, когда услышал однажды в ответ: «Ну и правильно сделала, что ушла! Я бы тоже тебя бросила!», - перестал делиться со всеми своей памятью и болью.

Мировой финансовый кризис вырос так же внезапно, как и рога на Пашкиной голове. И казался таким же несправедливым и обидным. В голове оба раза крутился один и тот же вопрос: за что? Да, видимо, было, за что.

- Слушай, Пашунчик, выручай, - молил его шеф. – Мы же с тобой за одной партой сидели! Вместе одни дома строили! Вместе одних баб трахали! Мы же - молочные братья! Выручай, брат!
- Но что я могу сделать? Новостройки упали в цене по всему миру!
- Нас может спасти только кредит! По-другому мы не достроим эту двадцатиэтажку на Ленинском! Инвесторов сегодня нет, и в ближайшие годы не будет!
- Но я же не банкир! Чем я могу помочь?
- Подпиши один маленький договорчик!
- Какой?
- Договор поручительства. Ты же знаешь, я всё своё заложил, но этим крохоборам всё мало, требуют ещё дополнительно и договор поручительства физлица подписать. Это формальность, Пашенька! За всё буду я отвечать и моя фирма. Ну, так они придумали. Выручай!

Как мог Пашка не выручить друга, который и ему когда-то помог в трудных обстоятельствах: дал работу, хорошую зарплату, мир показал? Конечно выручил, всё подписал. И кредит фирма получила, и ещё пару этажей достроила, и даже пару квартир виртуальных продала. А потом шеф неожиданно исчез вместе с семьёй, а на стройплощадке стали появляться митинги возмущённых инвесторов. Вслед за ними подтянулись сотрудники прокуратуры и Пашку вместе с главным бухгалтером стали регулярно приглашать на допросы. Пашка пояснял всё, как есть, без утайки, ведь он же ничего не украл, но лишних слов старался всё же без надобности не произносить: мало ли что у этих ментов на уме? И куда они подевали шефа? А вдруг, они сами его убрали и всю эту показушную кашу заварили?

Спустя три месяца пришла повестка в суд. Очень неприятно было вставать каждый раз, как школьнику на уроке, и, отвечая на вопросы судьи, обязательно добавлять: ваша честь.
- Это ваша подпись? – прозвучало каким-то далёким эхом, и Пашка впервые почувствовал, как почва уходит из-под ног.
Конечно же, это была его подпись на договоре. Но разве мог он тогда знать, что вот так легко, одним росчерком пера, лишится потом квартиры и машины?

- Говорила я тебе, сынок, не лезь в этот бизнес проклятый, - причитала мать, смахивая слезу.
- Ничего, за одного битого, двух небитых дают, - поддерживал отец; за последние годы у него, всегда бодрого и здорового, неожиданно развился артрит, и он теперь почти не вставал с кресла.
- Хочешь, у нас поживи, пока всё не образуется, - уговаривала мать.
- А я бы на твоём месте поехал в деревню, дом наш старый подправил. После смерти деда он совсем обветшал. На свежем воздухе мозги бы прочистил, молочка бы свежего попил. Чего тебе в городе со стариками мариноваться? Глядишь, и мысли какие приличные в голову полезут. Да и всё ж, какое-никакое, а своё жильё! Тебе дед завещал!

Нет, Пашке хотелось реванша от жизни. Ради чего опускать руки и сдаваться? Зачем же он всю жизнь учился и работал, набивал шишки и набирался опыта, становился классным специалистом? Неужели затем, чтобы молоко в деревне пить?
Пашка думал, что он ценный сотрудник, интересный, разносторонне образованный человек, но, заполняя резюме для устройства на работу, с удивлением заметил, что писать-то про себя особо нечего. А ещё его раздирало изнутри какое-то неприятное ощущение, вроде изжоги, от полного отсутствия денег и необходимости брать их у родителей-пенсионеров. Уже больше полугода он не посылал денег дочке и поэтому стыдился звонить. Но более всего он не представлял себе, как скажет когда-нибудь: прости дочь, но квартиры, в которой ты росла малышкой уже давно нет и я ничего не могу тебе дать для старта в этой жизни, даже подарок на свадьбу не смогу подарить.
Нет! Враньё! Смогу!
И Пашка мчал окрылённый на очередное собеседование. Выяснилось, что на всех стройках города вакансии прорабов были заняты и требовались исключительно рабочие руки. Пашка досконально знал любую строительную специальность, при необходимости мог подменить и каменщика, и штукатура, и сварщика, но у него не было той высокой строительной квалификации, какую требовали все работодатели. А на подсобные работы с большим желанием брали студентов за мизерную зарплату, чем квалифицированных пятидесятилетних седовласых мужчин, таких, как Павел Иванович.
И почему это он до сих пор считает себя Пашкой? Смешно…

- Павел Иванович! Могу вам предложить только работу стропальщика. У вас есть удостоверение? – хмурился главный инженер компании, ещё пару лет назад сидевший за партой строительной академии.
- Разрешение на высотные монтажные работы?
- Ну да.
- Нет, но я знаю, где его можно получить за пару недель!
- Хорошо, пойдём вам навстречу. Выходите пока на полставки в первую смену без оформления. Будете работать только на площадке. Получите удостоверение и тогда пойдёте наверх.

«Как они вяжут стропы?» - возмущался Павел Иванович и махал руками накрест.
- Стойте! Майна! Майнай, я тебе говорю!
Торопился, бежал через рельсы башенного крана, чтобы показать студентам, как правильно стропить несимметричные плиты. То ли ботинок оказался не по размеру, то ли нога в щебне подвернулась, но споткнулся Павел Иванович, упал и ударился головой об стальной путевой швеллер. Хорошо каска спасла, только подбородок крепко разбил и нос.

На следующее утро первым делом Павел Иванович поехал на базар, к открытию. Долго выбирал нужные ботинки, примерял, мял сильными пальцами кожу и сгибал подошву, пока, наконец, не выбрал подходящие.
«Эти не подведут», - думал он радостно, уже забегая в раздевалку стройплощадки.
- Иваныч, тебя главный в контору вызывает! – открыл дверь кто-то.
- А, это за опоздание, наверное! Так я новую робу покупал! Старые боты не по размеру. Ну, скажи, сейчас буду.

- Знаете, Павел Иванович, - сухо говорил главный инженер, разглядывая ссадины на лице нового стропальщика без документов, - нам травматизм на стройке не нужен. Вам тяжело уже выдерживать современный темп, я вижу. Мы не сможем вас принять в штат. Извините. И вот вам за два дня работы. – Он протянул несколько смятых купюр.
- Это случайность! Это ботинки виноваты! Я новые купил! Вот! – Павел зачем-то выставил ногу и топнул. – Я уже на курсы записался и через…
- Да вы ещё и слушать начальство не умеете, - перебил его раздражённо главный инженер, кинул деньги на край стола и отвернулся к монитору.
Сначала Павел не хотел брать деньги, думал хлопнуть дверью, сказать что-нибудь ядовитое напоследок. Но потом убедил себя, что это не зарплата, а компенсация расходов на купленную рабочую обувь, сжал хрустящие бумажки и глухо выдавил: спасибо большое.

Воздух в деревне был пронзительно чистый и сыроватый, хотелось глотать его, как вкусную еду родом из детства. Пашка просунул руку за калитку, нащупал шпингалет и отодвинул со щелчком. Прошёл напрямик по мощёным булыжникам, торчавшим потёртыми боками из земли и высохшей травы, к веранде, поставил сумку на скамью под навесом и оглянулся.
Из-за леса и далёких больших холмов на фоне унылого серого неба едва виднелась широкая полоса радуги, заканчиваясь прямо здесь, за пригорком. Она была бледноватой, с неровными размытыми краями. Фиолетовые и розовые тона вообще были смазаны.
Пашка метнулся к калитке и побежал к холму, который теперь казался совсем маленьким. Однако забираться на него стало не так просто. Ноги скользили по глине и сыпучим сланцам, руки цеплялись за ветви кустарников и стволы деревьев. Не останавливаясь перевести дыхание, Пашка упорно пробирался к вершине холма, казавшегося теперь при подъёме целой горой.
«Как же я в детстве легко мог взбежать на вершину, минут за пять? – думал Пашка, - и почему тогда не ослушался отца, не побежал на холм, и не увидел, куда прячется радуга?».
Взрослому мужчине отчётливо показалось, что все неприятности и неудачи в его жизни родом отсюда, из детства. Будь он тогда решительней, взберись на холм, ухвати радугу, - и, может, всё в жизни по-другому сложилось бы!
Вот и вершина. Пашка, тяжело дыша, оглянулся, зорко посмотрел во все стороны: радуги нигде не было.
Как же так?! Куда она подевалась?
Пашка прищурился, жадно вглядываясь вдаль.
И лишь где-то далеко, за лесом, как ускользающие краски детства, виднелись две едва различимые бледные полоски зеленовато-жёлтого цвета…