В субботу, 21 июня 1941 года, выпускникам Рубежанского химико-технологического института в торжественной обстановке были вручены дипломы об окончании данного учебного заведения. Среди них был и Михаил Панченко. Трепетно зажав в руке заветный документ, он с облегчением выдохнул – теперь и у него высшее образование! Заманчивые перспективы дальнейшей научной работы становятся реальностью.
Когда новоиспечённые молодые специалисты высыпали из актового зала на залитые солнцем вузовские аллеи, к Панченко подошёл Борька Скворцов, староста группы.
– Слушай, Миш, мы тут решили отметить это событие, – радостно улыбаясь, сообщил он. – Сейчас отнесём дипломы домой, переоденемся, а к четырём часам встретимся на городской набережной, около причала. Будем на лодках кататься. Потом у костра посидим. До поздней ночи. А может, и до утра. Ты как, придёшь?
– Спасибо, Борь, но… – покачал головой Михаил. – Мне сейчас не до лодок. И не до костров. Жене Клавочке скоро рожать. Уже вот-вот. С ней надо быть. Так что… Желаю вам приятно отдохнуть. Привет всем от меня. Счастливо!
– Ну как знаешь… – пожал плечами Борис и удалился в сторону задорно гогочущих однокурсников.
В тот момент приятели не подозревали, что больше никогда не увидятся. Что эта самая короткая ночь в году станет для всех советских граждан отсчётом последних мирных часов в стране…
В воскресенье по радио объявили, что фашистская Германия вероломно напала на СССР. Многие населённые пункты подверглись массированным бомбардировкам. Вражеские танки и бронепехота пересекли западную границу Советского Союза и атакают наши позиции по всем направлениям. Однако никто ещё не знал, что это будет самая жестокая, самая кровопролитная война ХХ века, которая продлится на европейском континенте почти четыре года…
Услышав страшную новость, Михаил отвёз жену Клаву в другой город, к своей маме. Там было относительно спокойнее. От пережитых стрессов и переездов перепуганная Клавдия родила чуть раньше положенного срока. 25 июня на свет появилась чудесная голубоглазая девочка, которую назвали Люсенькой. Вскоре Михаил вынужден был вернуться в Рубежное, где его уже ждала повестка в военкомат. Панченко был призван на краткосрочные командирские курсы, по окончании которых получил распределение на железную дорогу. В штабной канцелярии Михаил Андреевич расписался в документе, согласно которому ему присвоено звание лейтенанта и определена должность – начальник военного эшелона.
…За долгие годы войны вчерашний выпускник института отмерил на колёсах спецпоезда многие десятки тысяч километров. С востока гнали на передовую новое вооружение. С запада увозили в тыл раненых бойцов. Многократно попадали под бомбёжки и обстрелы. Иногда от эшелона оставалось всего несколько вагонов. Но как бы не было трудно, сплочённый коллектив военно-санитарного поезда продолжал бесстрашно нести свою нелёгкую службу. Без выходных и праздников…
Однажды состав остановился на одной из прифронтовых железнодорожных станций. Предстояло подцепить к эшелону ещё пару вагонов с ранеными. Время было обеденное, поэтому часть команды эшелона отправилась в столовую, расположенную при вокзале. Подкрепиться. Пошли туда и начальник поезда с замполитом Игорем Петровичем.
Сев за отдельный столик, офицеры с удовольствием отведали горячих щей с гречневой кашей. Михаил Андреевич обратил внимание на пушистого белого кота, сидевшего за тюлевой занавеской на подоконнике. Тот старательно намывал мордочку лапой, искоса поглядывая за окно на летящие с деревьев осенние листья. Видимо, кот недавно тоже слегка подхарчился. «Какой красавец! – отметил про себя Михаил. – В мамином доме до войны жил похожий котяра. Белый, с розовым носом и жёлтыми глазами. По кличке Пушок. Жив ли он сейчас? И вообще… Как там мамуля с Клавочкой ладят? Как Люсенька? Ей уже два годика исполнилось., Наверное, уже бегать начала и говорить…»
Долгожданные письма от родных Панченко получал редко. В основном, когда бывал в Москве, посещая представительство железных дорог. Жена и мама скупо сообщали о своём житье-бытье в отдалённом уголке военного тыла. И сам Михаил писал домой не часто. Времени практически не хватало. Да и отправлять фронтовые треуголки «с колёс» было проблематично. Не везде на станциях имелись почтовые отделения…
Между тем по залу столовой прокатился дружный хохот, который вывел начальника эшелона из состояния задумчивости. Оказалось, кто-то из солдат подманил к себе местного кота и намазал ему под хвостом горчицей. Бедное животное поначалу оцепенело, а потом испуганно заверещало, хаотично метаясь по всему помещению. После чего скрылось за кухонной перегородкой. Пожилая посудомойка осуждающе покачала головой, вытащила ошалевшего кота из-под бака с водой и вытерла мокрой тряпкой следы от горчицы. Растерянный и перепуганный кот тут же скрылся в дебрях хозблока.
– Резвятся, как дети малые! – недовольно буркнул замполит, глядя на происходящее. – Даже стыдно за наших бойцов, честное слово! Нагоняй им, что ли, устроить?
– Да перестань, Петрович! – миролюбиво заметил Панченко. – Ребята прямо из-за школьной парты на войну попали. Дай ты им немного пошалить. Ведь они, кроме бессонных ночей, бомбёжек и постоянных авралов, давно уже ничего не видели…
Допив кисель, Михаил Андреевич посмотрел на часы, встал из-за стола и озабоченно произнёс:
– Пора мне, Петрович. Надо ещё погрузку раненых проконтролировать. И дать кое-какие распоряжения.
– Давай, Андреич, – кивнул замполит. – Я сейчас тоже подойду.
Не успел Панченко приблизиться к своему эшелону, как в небе послышался надрывный вой крупного бомбардировщика. Он стремительно снижался. Михаил краем глаза успел заметить чёрные кресты на крыльях самолёта. «Ох ты, гад! – мысленно выругался он. – К станции прорвался! Почему же зенитчики молчат?»
Через пару секунд раздались два мощных взрыва. Затем ещё один. Земля гулко содрогнулась, в воздух поднялись красно-серые клубы огня и дыма. Самолёт, сделав круг над вокзалом, медленно удалился и скрылся в осенней пелене облаков.
Недолго думая, начальник эшелона бросился к станции. Миновав несколько составов, он выбрался к площади, где только что стояло здание железнодорожного вокзала. Однако вместо него зияли две огромные воронки, из которых расползался по округе жёлтовато-зелёный едкий дымок. Вокруг валялись осколки красного кирпича, битого стекла и прочего хлама. Кое-где виднелись изуродованные фрагменты человеческих тел.
«Что ж это такое? – Михаил изумлённо взглянул на смердящие ямы. – Где же… Где же мои бойцы? Где замполит? Где столовая? Неужели всех накрыло? Прямым попаданием?»
К Панченко подковылял окровавленный заместитель начальника станции и, еле держась на ногах, начал нещадно материться, посылая проклятия вражескому самолёту.
– Почему зенитки не работали? – отрешённо спросил у него Михаил Андреевич.
– А хрен их знает! – огрызнулся мужчина. – По связи сообщения о воздушной тревоге не поступало. Самолёт налетел внезапно. Наверно, батарея обедала в столовой. А те, кто остались у орудий, не успели развернуть огонь. Их самих всех посекло осколками…
– Что же теперь делать? – еле слышно пробормотал Панченко и озадаченно провёл ладонью по небритой щеке. – У меня ж больше половины команды здесь полегло…
– Звони в штаб, докладывай обстановку, – развёл руками замначальника и вытер рукавом окровавленное лицо. – Чай не первый день на фронте. А я… В медсанбат пойду… Пусть хоть перевязку наложат…
Михаил Андреевич ещё раз понуро осмотрелся по сторонам. Никто из подчинённых к нему не подошёл. «Надо идти к эшелону, – решил он. – Командир должен быть на своём месте. На боевом посту. А там разберёмся…»
Продираясь сквозь скопления составов и суетливо бегающих вокруг людей, Панченко вдруг услышал жалобный писк, доносящийся откуда-то снизу. Приглядевшись, он заметил того самого белого кота из столовой, спрятавшегося под колёсами одного из вагонов.
– Кс-кс… Пушок! Это ты? – Михаил подошёл ближе и, сглотнув горький комок в горле, нагнулся. – Ну что, брат, живой? Успел схорониться? Молоде-ец! Вот только… Бездомный теперь, да?
Кот, будто окончательно осознав своё положение, осторожно выбрался из-под вагона и, вопросительно мяукнув, доверчиво потёрся о сапоги офицера.
– Эх ты, бедолага! – тяжело выдохнул молодой мужчина. – И я вот осиротел, понимаешь… Это война, браток, война. Тут всякое случается. Смерть по пятам за нами ходит.
Изловчившись, кот высоко подпрыгнул и ухватился лапами за распахнутую шинель начальника эшелона. Тот непроизвольно прижал к груди мягкий «комок шерсти» и, еле сдерживая слёзы, прошептал:
– Понимаю, брат. Всем жить хочется. И кошкам тоже… Пошли тогда со мной. Будешь мотаться с нами на колёсах. Устрою тебя в свой кабинет. В обиде не останешься…
Пушок, согревшись на груди Михаила, благодарно и мелодично заурчал.
– А за наших ребят мы обязательно отомстим! – решительно добавил Панченко. – Вот увидишь. Скоро побегут эти фрицы до самой Атлантики. А мы будем гнать их и стрелять, стрелять, стрелять! За все разорённые города. За всех советских людей, не доживших до Победы. Правильно, Пушок? Верно!..
…Михаил Андреевич Панченко до Великой Победы дожил. Его мама, жена и дочурка – тоже. В мирное время он продолжил ратное дело, служа Отечеству в разных гарнизонах страны. От Казани до Киржача. Несколько позже окончил военную Академию имени Фрунзе. В 1968 году в звании подполковника вышел в отставку. А в 1969 году вместе с семьёй переехал в подмосковную Дубну. Здесь и завершил свой жизненный путь в 1978 году. Однако светлая память о Михаиле Андреевиче навсегда осталась в сердцах тех, кто его знал. И, конечно же, людская память никогда не забудет всех, кто сражался на полях Великой Отечественной войны, самоотверженно защищая нашу Родину.