Позвали меня на семинар молодых писателей. Сам не ожидал, думал, может попутали с какой известной фигурой. Человек я скромный от природы, должностей высоких не занимаю, регалий не имею. Калякаю от случая к случаю маленькие рассказики на мистическую тему. Больше для себя, для души. Редкий случай, когда районная газетенка берется напечатать что-либо из моего литературного багажа. И то, только тогда, когда в полосе дырку заткнуть надо. Денег я никогда не получал за свои труды. Не просил, да и не предлагали. Гляжу на свою фамилию на туалетного вида бумаге, и уже сердцу теплее, не зря землю топчу.
Так вот, значит, позвали на семинар молодых. Молодых, это не в том смысле, что там одни школьники участвуют, а так сказать для начинающих свой путь в литературе. Я, к слову прибавить, этой самой литературой занимаюсь лет двадцать, но всё еще числюсь во второгодниках. Ну да ладно, куда уж мне тягаться с классиками. Отпросился на работе на два дня, сумку собрал со сменным бельем и явился в назначенное время в пункт сбора. В стороне стою, из-под козырька фуражки изучаю присутствующих. Молодежи действительно много. Скомкались по кучкам, хихикают, сигаретами затягиваются. Есть постарше контингент. Те уже по двое-трое кучкуются, и физиономии имеют посерьезнее. Подъехал автобус. Я конечно же не успел занять место у окна, молодых не обскочишь. Сел в хвосте, еще и под ногами запасное колесо обнаружил. Так что, колени мои оказались на уровне носа. Сумку поставил в проход, но ее попросили убрать по нормам безопасности. Убрать - это значит твои проблемы, куда ее денешь. Один умник посоветовал под ноги поставить. Я кинул взгляд на запаску, сдвинул брови и водрузил авоську на колени.
Ехать предстояло часа четыре. По крайней мере так нам обещали. Но эти четыре часа мы простояли в пробке на выезде из города. В передней части салона шло какое-то веселье. Там без конца смеялись, галдели и перемещались от одного места к другому. В задней части, там где находился я, ничего не было слышно, кроме гула выхлопной трубы. Ноги затекли быстро, спина начала отниматься, а попа нащупывать пружины в сиденье. Но от того, что в хвосте всегда самая тряска, я стал впадать в дрему. И уже было уснул, как вдруг сосед, собака, зашуршал пакетом и принялся чавкать бутербродами с колбасой и сыром. После четырех часов мучительной езды, учуять запах копченой колбасы было самым страшным испытанием для меня. Я же не догадался снарядить с собой хоть какой-то перекус. Дремота улетучилась в секунду, мозг засигнализировал желудку и тот принялся подергиваться и издавать неприятный рык. В эти минуты я был благодарен гулу, стоявшему в автобусе, который не дал мне попасть в неловкое положение. У соседа имелось три добротных бутера. Все три он сожрал. Потом достал термос, судя по запаху в нем находился кофе. Влил в себя кружку, убрал все причендалы, оставшиеся после трапезы обратно в сумку, стряхнул крошки на пол в мою сторону, так, что несколько прилетели прямо на мои штаны, и принялся читать книжку.
Личность моя, после такого унижения, немного погодя стала успокаиваться и снова впадать в дрему. Сладкие минуты моего сна, прервал легкий толчок в бок. Сосед улыбаясь кивнул в сторону первой половины салона.
- Они же квасят там! А то я думаю, с чего у них так весело. Слышите запашок пошел?
Я повел ноздрями, но уловил только слабый запах копченки, по-видимому исходивший изо рта собеседника. От этого стало еще противнее и тоскливее. Мозг снова включил красную лампочку.
- Так слышите или нет? - не унимался проклятый сосед.
- Нет, не слышу, - отрезал я, - интеллигентные же люди собрались. Как вы можете так подумать плохо о людях?
Сосед хмыкнул и дернул плечом:
- Уважаемый, где вы видели не пьющую интеллигенцию? Разве что в Израиле.
Русский человек обладает удивительным талантом переводить любую тему на евреев. Но мне было не до споров, я мысленно молился поскорее доехать до места.
А впереди действительно разливали. Позже я словил и запах и увидел переходящие по рядам одноразовые стаканы.
Прибыли затемно. Через деревни, лесные дороги, поля. Разогнулся я с таким удовольствием, с жадностью неимоверной сосновый воздух глотнул, на звезды как дурак уставился, в городе их не увидишь.
Молодые и не очень молодые писатели повываливались из автобуса, загалдели, задымили. В руководстве нашей группы были трое. Здоровенные такие дядьки, руки что лопаты, кто лысый, кто побогаче, кто седой, кто поярче, но все трое с бородой, как полагается среднестатистическому русскому писателю. Все они имели чины и заслуги, руководили клубами и союзами, но на хлеб зарабатывали преподаванием в гуманитарных институтах.
Нас встретили двое представительного вида мужчин, в костюмах, при галстуках, при животах и масленной радушной улыбке. Они пожали руки нашим руководителям и объяснили в каком корпусе нас встретят для расселения по комнатам. Народ двинулся в указанном направлении. В дрожащем свете фонарных столбов я разглядел три одноэтажных здания, раскиданных по разным концам территории, огороженной решетчатым забором. Под сосновыми шапками то там, то тут располагались беседки, скамейки, качели и пустые клумбы. Я сразу понял, что это бывший пионерский лагерь. В таком тоже отдыхал в далеком советском детстве. Сделалось как-то тоскливо-приятно.
В фойе ждала симпатичная громкоголосая женщина. Она велела разделиться по трое и каждой тройке вручила ключ от комнаты. За мое соседство никто в драку не кинулся, достались мне двое таких же сольных товарищей. Потопали мы в апартаменты. И здесь я хапнул свою выгоду первым. Уже имея опыт проживания в подобных заведениях, моментально смекнул, что занимать нужно кровать рядом с батареей. Расположились, познакомились и за милое дело пошли в столовую на ужин, куда всех пригласили.
Ужин был хорош, на несколько блюд, с закуской, с горячим чаем и сладостями. Жизнь моя стала налаживаться. А под хорошие песни, которые исполняли живьем местные музыканты, и подавно. Чтоб не расплыться в сладкой дремоте, я решил выйти на воздух, пройтись. Накинул куртку и не спеша зашагал по сырой асфальтовой дорожке. Тихо, темно, непривычно, но так здорово вокруг, будто в другую жизнь попал. Однако быстро озяб и повернул обратно к столовке, в цивилизацию. Почти дошел до крыльца, как в темноте увидел красное пятно. Присел на корточки, наклонился, батюшки, мухомор. Настоящий, здоровенный такой, в белые пупурышки. В жизни мухоморов не видел, других поганок каких только не перевидал, а на мухомор первый раз смотрю. Сердце зашло как у пацана. Стою и сам себе улыбаюсь во всю харю.
Краем уха уловил скрип дверей и шаги на крыльце. Оглянулся, вижу два наших бородача-руководителя обмениваются любезностями с одним из принимающей стороны, как оказалось главой сельского поселения.
- Ты, Валерий Семенович, вот такой парень. Молодец со всех сторон. Такой прием нам отгрохал, - слышу я, сидя на корточках за крыльцом. Хотел было встать, да неловко как-то, подумают, что подслушиваю. Может разойдутся скоро. Сижу над мухомором в три погибели.
- Да, Валерий Семенович, вот так всё организованно, - подхватил другой руководитель. Слышно было по причмокиваниям, что главе лестны такие слова. - Но один прокол за тобой имеется, Валерий Семенович.
Я снова оглянулся на говорящих и оперся ладонями о землю. Ногам становилось тяжело прибывать в скрюченной позе. К тому же спина еще не забыла восьмичасовую дорогу. Тем временем, не дожидаясь встречного вопроса от главы, литературные деятели продолжили.
- Отметить-то не чем, Валерий Семенович. От закуски столы трещат, а выпить нечего. Как так? Совсем нет? У вас закон сухой что ли тут?
Глава принялся оправдываться, мол, нет, не закон, но как-то упустили этот момент. Литераторы неодобрительно угукнули. Силы мои стали сдавать, руки окоченели от холодной земли и я, как мог тихо, гуськом потопал в кусты, а там за угол столовой, из-за которого уже вышел человеком. Переговорщиков на крыльце не было. Я вернулся на свое место за стол и с удовольствием выпил горячего чая с печеньем. Минут через пять на столе у руководящего состава появились три бутылки горячительного, как я понял, из личных запасов поселкового главы.
Я еще недолго посидел, послушал музыкантов, посмотрел на танцующий молодняк и отправился в комнату. Вскоре я уснул. Полночи спал, сон вырубил мгновенно. Но потом по очереди явились соседи по комнате. Сначала я слушал как в темноте один бьется об углы и нащупывает кровать. Потом, когда он, наконец, улегся, явился другой, но тот как вошел, так сразу и затих. Я же еще долго думал, дошел он до кровати или так стоя и уснул посреди комнаты. Посветить экраном телефона было как-то неловко, но очень хотелось.
Заснуть пытался долго. Вертелся с бока на бок. У меня очень чуткий сон. Чтобы я заснул в помещении должны иметься все условия. Толковая кровать, чистое, нормально пахнущее белье, отсутствие насекомых, света и шумов, даже самых незначительных. Ну а в такой деликатной ситуации не может быть иначе, как непременное отсутствие какого-либо из перечисленных условий. Один из соседей храпел. Нет, не просто храпел. Он, казалось, втягивал потолок и потом выпускал его обратно. Я, как человек скромный, долго мучился, но не решался растолкать его и попросить спать на боку. В итоге эта сволочь проснулась в прекрасном настроении, а я не выспался. Утром, когда вернулся из уборной, почувствовал тяжелый, как кирпич, запах перегара. Сосед, что вернулся вчера позже всех, в куртке и ботинках, спал, свернувшись калачиком. Я оделся и поспешил выйти из комнаты.
Немного пройдясь по утреннему, укутанному в туман сосняку, я вспомнил о вчерашнем мухоморе и захотел вернуться к нему, чтобы сфотографировать на телефон. Однако поникший отправился в столовую на завтрак. Кто-то раздавил его. От красной шапки осталась только бурого цвета размазня.
Я занял место за столом так, чтобы было видно всю нашу верхушку власти - руководителей обеих сторон - принимающей и принятой. Мне было интересно примут ли они с утра, но никто не принял, попили кофе, съели кашу и ушли. Позже, когда вся литературная элита нашего шабаша проснулась и позавтракала, мы погрузились в автобус, уже другой, в котором нас повезли на экскурсию по местным достопримечательностям - мастерским, кстати очень толковым, храмам, памятникам архитектуры. День был холодный и мокрый. Не переставая шел мелкий ледяной дождик. Он пропитывал одежду, разжижал подобие дорог. Кто позаботился захватить с собой не только бутерброды с колбасой, но и зонт, тем было немного полегче. Но я на тот момент относился к категории идиотов.
Обед был удивительный во всех отношениях. Сначала мы отстояли не долгую утреннюю службу вперемешку с местными прихожанами-бабушками, которые всё время поглядывали на нас, как на гуманоидов. Затем бабуль выпроводили из церкви и прямо в том же зале, небольшом, какой имеют все деревенские церквушки, принялись организовывать длинный стол. Местные матушки довольно живенько водружали на белые скатерти разного рода яства. Там тебе и язык в желе, и котлеты, и картофель такой, и картофель сякой. И яблоки моченые, и огурчики, и капустка. Я до последнего не верил, что здесь мы и будем обедать, пока все не расселись за столом. Батюшка произнес тост, благословил стол и присутствующих, и все принялись за еду. Я тоже начал есть, поглядывая на образы икон, строго глядящих мне в рот. Но скоро освоился, наелся от пуза и даже выпил, глядя в глаза какому-то рисованному святому. Прости, Господи.
После трапезы нас повезли в здание библиотеки, собственно говоря, заниматься тем, для чего приехали - проводить семинар. Расположились мы в крохотном актовом зале, стены которого до половины были покрашены в ярко-синий цвет, и на половину побелены. Я занял место подальше от первых рядов, на этот раз не из-за скромности, а в целях практичности. Потому как, за неделю до семинара нужно было ознакомиться со всеми представленными произведениями участников. Для этого создали страницу в интернете, куда и скидывали в течение недели свои нетленки. Я тоже скинул десяток рассказов. Но, стыдно признаться, работы других не читал. Прочел лишь пару стишков патриотических, да одну любовную драму, потому что она была короткой. Остальные же выложили для ознакомления целые романы в тысячу страниц каждый. Меня Шолохова не заставишь прочитать, а тут на какого-то Ивана Щупкина время и зрение тратить. Уж простите, к занятию не подготовился, ставьте двойку.
Выступление начала низкорослая баба лет пятидесяти. Бодро так, со смаком. От темы величия русской литературы она перешла к теме патриотизма и поддерживания программы действующей политической партии, что мне очень не понравилось, так как, наши с ней взгляды в корне не совпадали. Затем, она словно скинув кожаную тужурку комсомолки-активистки, влезла в рясу, и как, праведник принялась вливать в присутствующих необходимость жития с верой, и даже в глубокой вере. Все это напоминало съезд припартийных писателей СССР, когда за преданность и разделение взглядов партии, давали участки в Переделкино. Странно было наблюдать за этим выступлением перед взрослыми, давно имеющими свое представление о жизни, людьми. Да и дачи теперь не выдают, к сожалению.
В общем болтала эта баба часа полтора без умолку, всех утомила. Ее было дело уже пытался прервать один наш руководитель, но тщетно. Позже, правда, она дала слово другим. Те были краткими, что меня очень порадовало. Когда все речи закончились, наступил ужасный момент, для меня по крайней мере. Принялись обсуждать произведения семинаристов. Но никто не хотел никого обсуждать. Каждый жаждал тщательного обмусоливания только своей персоны, причем к критике относились пренебрежительно. Не смотря на то, что я такой хитрый, забрался в последний ряд, про меня не забыли. Бородатый дядя выловил мою фамилию из списка и попросил рассказать о себе и о моем творчестве. Я сжался, как полиэтилен на сковородке. Что я мог рассказать о себе? Что работаю вахтером в вечерней школе? Что живу со старенькой мамой, практически на ее иждивении?
- Женат, имею совершеннолетнюю дочь Марию, - начал я. - Преподаю в вечернее школе географию. Много путешествую. Имею свой автомобиль и дачу, на которую часто приглашаю многочисленных друзей. Издаюсь.
Баба, которая втюхивала слово Господнее, вытянула шею и поинтересовалась:
- О чем вы пишете?
Ну, думаю, теперь мой конец и настал, поймала, схватила за шарики. Сейчас так и скажу, мол, пишу про нечисть всякую, чертей, знаете ли, грехопадения разные.
- О жизни, - прохрипел я.
- Ну это понятно, - баба усмехнулась. Кстати, как позже выяснилось, докторша каких-то там наук и лауреат чего-то.
- О людях, - я добавил. В зале захихикали.
- А прочтите что-нибудь. У вас же есть рукописи, - предложила она, леший бы ее побрал вместе с ее тужуркой и рясой вместе. И тут по лицам я понял, что никто не читал. Ни один человек из присутствующих, включая бабу и бородочей ничего не читали. Ни мои рассказы, ни другие. И на душе с одной стороны полегчало, что не опозорюсь, не задену чувства верующих, за которые теперь и в тюрьму можно угодить. А с другой стороны так погано стало. Погано от того, что все мы, люди литературы, кто-то чуть талантливее, кто-то менее, но все мы совершенно никому не нужны, даже друг другу. Каждый только и имеет рот, чтобы сказать то, о чем у него наболело. И ни один не имеет ушей, чтобы заткнуться и послушать других.
Меня спас мужичонка, сидевший рядом. Он поднял руку и громко сказал:
- А давайте я почитаю.
И почитал. Так выразительно, так ладно, почти надрывно про пирожки читал. Как жена его пирогов напекла. Как он их ел горячие, хрустящие. Так проникновенно, гад читал, что я аж жрать захотел. И, думаю, не я один. Потому, как только он закончил, все поплелись в автобус, в надежде, что повезут нас в столовую. Но повезли в очередной музей. Там мы проторчали около часа, после чего наш десант высадили в местный клуб. Диджея и светомузыки не было. Была сцена, скамейки, гармонист, шведский стол с конфетами, баранками и чаем, и районный журналист с видеокамерой. На сцену выходили местные авторитеты: глава, которого я уже видел, его заместитель, глава соседней деревни, ладная бабенка, директор местного свинокомплекса, и директор фабрики, где вручную плетут кружева. Говорили речи о вере в нас, детей искусства, детей прекрасного и вечного. Призывали писать, страдать, жить землей русской. Помнить о корнях своих. Об этом маленьком уголке земли помнить, о гостеприимстве простых людей. Милые, на мой взгляд, добродушные люди, собравшие нас здесь, обормотов, для того, чтобы мы, городские отупевшие, охладевшие люди увидели глубину русской жизни, донесли до большой земли плач умирающей русской деревни. В общем, опустили нас мордами в свое сердечное гостеприимство. Аж стыдно стало за нас всех и неловко до жути.
Под конец вручали грамоты молодым, подающим виды талантам. Я хлопал вместе со всеми, вместе со всеми не ведая ни строчки написанной этими светлыми умами. Лауреатом стал поэт, покоривший всех своими незабываемыми пирожками. Он еще раз ни чуть не хуже прежнего, прочитал свои "Пирожки", после чего зал стоя апплодировал чтецу-победителю, но скорее не из-за почтения к лауреату, а с намеком на то, что они встали и готовы идти в автобус, чтобы тот, наконец, отвез их пожрать.
Вечером были танцы, водка, шашлык под открытым небом. Я бродил по сырым желтым листьям и пихтовым иголкам, напивался впрок свежим воздухом. Пытался найти хоть один мухомор, но тщетно.
Ночью спал почти как убитый. Один только раз проснулся оттого, что сосед, который разместился на самой не выгодной койке, расположенной напротив входной двери, от которой тянуло холодом, вставал с постели, надевал брюки и куртку. Утром мы попрощались со встречающей стороной, погрузились в автобус, на этот раз я успел занять приличное место, и отправились в обратный путь. Доехали быстро, без пробок, дорогой почти все спали. Я вышел из автобуса, поблагодарил всех и отправился домой, не скидывая прилипший деревенский желтый лист к носу ботинка. А в голове еще несколько дней крутились то пирожки, то грозные иконы, то глава администрации, то бутерброды с колбасой.
Спустя время, вспомнил эту поездку. Подумал, что не писал давно, забросил это дело. Сочиню пожалуй рассказец про то, как одна баба, будучи тайно ведьмой, мужа своего пирожками отравила.