Похождения отставного полковника

Каждой эпохе нужны свои неповторимые люди – непризнанные, скромные герои, не завоевавшие себе славы Суворова. История ничего не рассказывает о них. А если присмотреться к ним внимательно, понимаешь: именно они творят историю, их поступки затмили бы славные подвиги великих военачальников. Это из них вырастали Кутузовы и Багратионы. Это они, скромно одетые, живут рядом с нами и творят историю, тихо идут своей дорогой, никого не беспокоя, пишут стихи, любят петь, танцевать, рассказывать занятные байки. Персонаж этой книги – честный, прямодушный, немного наивный, местами смешной, по-детски трогательный, бравый, но скромный полковник в отставке Захар Сергеевич Плохота. Он небольшого роста, коренаст, голубоглаз, с широкой улыбкой на приветливом лице – думаю, многие будут симпатизировать этому непризнанному герою. Он не делал революций, чтобы попасть в газеты и школьные хрестоматии. Он – наш современник.

Глава I. Сны Захара Сергеевича

Лес. Небольшая поляна. Густые кусты дикой малины с тёмно-бордовыми ягодами. Тишина. Изредка слышится птичий вскрик. За кустами – палатка защитного цвета, переносной телефон, от которого тянется длинный шнур. Молодая симпатичная связистка Верочка, играя ямочками на пухленьких щечках, сидит на переносном стуле, прислонив к уху трубку и внимательно слушая доносящуюся сбивчивую речь – идут военные учения.
Верочка вскидывает белокурую головку:
– Захар Сергеевич!  Звонит генерал, просит принять голубиную почту. Не пропустить! К птице прикреплены дальнейшие указания по ведению боевых действий. Просил не допустить перехвата гонца и в случае необходимости, дабы противник не смог овладеть секретным посланием, съесть почтового голубя.
– Надо будет – съедим, – заверил связистку Захар Сергеевич. – Позвать главного свистуна части рядового Сапсанова!
Верочка вскочила со стула, бросилась вон из палатки. Туго обтягивающая её выпуклые бёдра юбка, сшитая из зелёного солдатского сукна, заставила Захара Сергеевича забыть о голубях.
Он вспомнил, как отобрал её в своё подразделение на ежегодном смотре связистов. Захар Сергеевич любил обходить женские роты связи. Вот и тогда, просматривая строй девушек, заметил: почти у каждой на груди – медаль «За боевые заслуги». Лишь у одной была «За отвагу». Помнится, спросил её заинтересованно:
– Почему такая медаль?
– А я сопротивлялась, товарищ полковник, – гордо ответствовала  дивчина.
– Хороша чертовка! Так бы и вду… Отставить! – приказал сам себе и замурлыкал под нос сочиненную им самим песенку «Рита, Рита, Маргарита, танцевала Рио-Риту», посвященную любимой жене.
Полог палатки приподнялся, в неё проскользнул худощавый, черноволосый сержант Сапсанов.
– Сержант Сапсанов по вашему приказанию прибыл, – отрапортовал парнишка.
– Вольно, – скомандовал Захар Сергеевич, – получите боевое задание. Чего застыли? Понимаю. Бывают дни, когда вы голубь, а бывает – памятник. Слушайте внимательно. Генерал выслал к нам почтового голубя. Ваша задача – посвистеть и поймать птицу, снять с неё донесение и отдать мне. Не подведите, сокол Сапсанов, на вас – вся надежда. Не напугайте птицу! Сами знаете, какими будут последствия: запасной формы на вас нет.
– Есть поймать птицу! – щелкнул каблуками солдат и, развернувшись кругом, покинул палатку.
– Та-а-ак, – удовлетворённо крякнул Захар Сергеевич, кликнув Верочку, – принесите мне чаю – жду почту.
– Представляете, – затрещала Верочка, – я слышала, что один мужик скрещивал голубей с попугаями.
– Остолбенеть! Зачем? – подивился Захар Сергеевич.
– А если голубь заблудится, сможет спросить дорогу, – хохотнула Верочка.
– Чудны дела твои, Господи, – прикрыл глаза Захар Сергеевич, скрещивая руки на груди.
– Ба-бах! – раздалось над его ухом.
– Ложись! – автоматически крикнул он и повалился на пол, – голубя не пропустите!
– Голубь мой, – ласковая рука Риты коснулась вспотевшего лба мужа. Всё воюешь. А что там у нас за Верочка завелась?
Захар Сергеевич, сидя на постели в полосатых семейных трусах, протёр глаза.
Ни леса, ни палатки, ни связистки рядом не было, лишь ясные карие глаза любимой Риты.
– А голубь где? – все ещё не проснувшись, спросил жену.
– Вестимо где – на улице летает, – откликнулась она, – они весь подоконник загадили, – вставай, чайник закипел, будем завтракать.
После традиционно плотного завтрака Захар Сергеевич обычно выходил на прогулку. Человек он был деятельный, просто так на пенсии ему не сиделось, душа требовала непременно чем-нибудь заняться.
Он умел многое – не только гвоздь в стену забить: замечательно пел в полковом хоре, писал заметки для военной газеты, пробуя себя в роли журналиста, любил фотографировать сослуживцев и членов их семей. Любил собак, детей и женщин.
Выйдя из подъезда, поправил любимую клетчатую кепку, и тут ему прилетело послание: на козырьке кепи повисла крупная бело-жёлтая слизистая капля.
– Ах ты, негораздок! – выругался он, – прикормила Ритка на мою голову! Кыш отсюда! Вечером достану мелкашку – полетаете над головами граждан!
Звонок мобильного телефона заставил его забыть о грязном кепи и полезть во внутренний карман куртки.
– Алло! Валька, ты? Какими судьбами? Предложение для меня? Слушаю внимательно. Статьи есть? Хорошо. Заметку напишу. Отведешь меня в редакцию? Можно стать членом литературного клуба? Ты пишешь стихи? Эка тебя после службы заморочило! Была нормальной связисткой, генералу нравилась. Некогда лясы точить? Ладно. Готов. Лечу. Сейчас мухой домой – и к тебе. Почему не сразу? Да голубь меня за памятник принял. Кепи пострадало. Куда же я такой обласканный… Плевать? К деньгам и успеху? Еду.
Таким образом, благодаря вещему сну и голубю Захар Сергеевич, полковник в отставке, попал в один из столичных литературных клубов. Впереди маячила бурная деятельность в компании писателей, поэтов, музыкантов и других творческих личностей. Жизнь начала принимать захватывающий оборот.

Глава II. Всегда первый на финише спора

– Что в мире творится! Очередной скандал в Думе, в Украине власть делят, в Крыму пенсии повышают, как бы не было войны, – сказала  Захару Сергеевичу его жена.
Несколько лет тому назад, после того как его признали в армии пенсионером, он ушел с военной службы и теперь всю свою энергию направил в сферу литературы, куда его привела бывшая подчиненная Валентина. Теперь он промышлял написанием стихов, в основном сатирических, направленных остриём на реалии современной жизни. Кроме того, Захар Сергеевич страдал ревматизмом и в настоящий момент растирал себе спину «Фастум-гелем».
– А что там передают про Украину? – спросил он, не переставая массировать спину в районе копчика. Он сам был наполовину украинцем. Мама русская, папа – из Полтавщины. В шестнадцать лет, когда получал паспорт, взял фамилию отца – Плохота. После армии женился и больше домой не возвращался. По всей стране колесил, отдавая долг Родине. Дослужился до полковника.
– Украина и Россия – практически сёстры, за что им воевать? Служил и там, и там. Родня и там, и там. Чего делить-то? Эх… армия наша стала другой, всё больше по контракту людей набирают, а таких, чтобы стояли за честь и совесть страны, совсем не осталось. Что там передают?
– Сашку Голого убили, того, что за бандеровцев стоял. Опять обстановка накалилась. Правые бьют левых, левые втихаря стреляют правых, а меж ними Нюрка Оглашенко скачет и призывает спалить Россию огнём.
– Баб надобно держать в узде, – крякнул Захар Сергеевич, – я своих связисток, – сжав кулак, показал жене, – вот где держал! Чуть что не так –  всех раком ставил: и виноватых, и не виновных. Этой Нюрке твёрдая рука требуется… ой-й-й…
От резких движений спину скрючило.  Захар Сергеевич застонал. 
– Боже правый! – вскричал он. – Вот те на! А где это с господином Сашко приключилось?
– В Киеве его укокошили. Из автомата. Ужинал он с дружками, а там милиция понаехала, он в окошко сиганул и тикать от них. Говорят, застрелили при попытке к бегству.
– Стало быть, Сашко этот приказал долго жить. Долго мучился?
– Тут же помер.
– Известно – с автоматом шутки плохи. У нас в части один офицер забавлялся с револьвером и перестрелял всю семью, да еще соседа, который пошел посмотреть, кто там стреляет с четвертого этажа. Хотя в Украине оружие всё старое, из иного автомата, Рита, хоть лопни – не выстрелишь. Таких систем – пропасть. Но для Сашко, наверно, купили что-нибудь этакое, особенное. И я готов биться об заклад, что человек, который стрелял, по такому случаю сам переоделся в бандюка. Стрелять в Сашко – штука нелегкая. Это не то, что браконьерам подстрелить лесника. Все дело в том, как до него добраться. К такому хитрому  просто так не подойдешь.
– Там, говорят, народу много было.
– Разумеется, Рита, – подтвердил Захар Сергеевич, заканчивая массаж копчика. – Нечего было светиться в столичном кабаке.  Такая участь многих еще поджидает. Вот увидишь, Рита, они доберутся и до других, а может, и к нам в Россию, раз уж начали с этого дяди. У него, у Сашко-то, много врагов, побольше еще, чем у Нюрки. Недавно в кафе один мужик рассказывал: «Придет время – эти властолюбцы полетят один за другим, и им даже государственная прокуратура не поможет». Потом оказалось, что этому типу нечем расплатиться за пиво, и официанту пришлось позвать полицию, а он дал официанту оплеуху, а полицейскому – две. Потом его увезли в карете в обезьянник очухаться… Да, Рита, странные дела нынче творятся! Значит, еще одна потеря для Украины. Когда я был на военной службе, так там один рядовой застрелил майора. Зарядил ружье и пошел в канцелярию. Там сказали, что ему в канцелярии делать нечего, а он – все свое: должен, мол, говорить с майором. Майор вышел и лишил его отпуска, а он взял ружье и – бац ему прямо в сердце! Пуля пробила майора насквозь, да ещё наделала в канцелярии бед: расщепила стол, и одна щепка угодила секретарше в лоб, она пила кофе и залила служебные бумаги.
– А что стало с тем солдатом? – спросила минуту спустя Рита.
– Повесился на шнурках от кроссовок, – ответил Захар Сергеевич. – Да шнурки взял у товарища, а кроссовки те бешеных денег стоили, потом и второго из петли вынимали – он деньги у командира украл, чтобы их купить. Комиссовали обоих. А тот, что из-за шнурков переживал, потом в семинарию пошёл и теперь проповедует в какой-то церкви. А что там наш президент говорит?
– Наш затих, смотрит, думу думает. А министры его стоят у двери бочком, закрыв лицо кулачком. Чтобы их детям всю жизнь подписи собирать, и чтобы всегда одной не хватало!
– Эх, был бы я моложе, поехал бы, куда страна пошлёт – границы оборонять. Для такого дела я бы купил себе хороший пистолет, вроде браунинга: на вид – игрушка, а из него можно в два счета перестрелять вражин, хоть тощих, хоть толстых. Впрочем, между нами говоря, Рита, в толстых быстрее попадешь, чем в тощих. Вон американский президент тощий, хотя глава государства. Король тощим не должен быть, но зато он тёмный, как силы подземелья.  Всё командует из-за океана, кому и как жить. Этого браунингом не достанешь, только, если силы Куклукс-клана привлечь. В Америке всё по-другому. У них президентом стать куда легче, чем у нас: всего-то нужно не так уж много – иметь широкую улыбку, черную жену и напасть на какую-нибудь страну.
–  Сходил бы ты проветрился что ли, вояка, – отмахнулась Рита, – устроил тут вечер проедания плеши на время. Хватит уже, отвоевался. Воюй со старушками, что кормят голубей.
–  Пойду пива с Борисычем выпью, – поднялся Захар Сергеевич. – А ты новости слушай, потом доложишь обстановку.

В кафе «Под мухой» его уже ждал закадычный друг Вениамин Борисович, бывший агент тайной военной разведки. Он тщетно пытался завязать хоть с кем-нибудь серьезный разговор.
Парочка молоденьких девушек сразу же от него отсела, а больше никого не было, поэтому он с нетерпением ждал Захара Сергеевича – вот уж с кем можно было отвести душу.
Захар Сергеевич дал другу подпольную кличку «Веник», но тот об этом не знал. Веник слыл большим грубияном. Каждое второе слово у него – «задница» или «дерьмо». Но он был весьма начитан, обожал фантастику и страшно уважал писателя Мулдашева. По этой причине   всем советовал его читать, ибо был твёрдо уверен: люди произошли от инопланетян, и яростно ненавидел Дарвина.
– Нынче хорошая погода, – крикнул от дверей Захар Сергеевич, с порога завязывая разговор.
– Дерьмо! – ответил Веник, доставая портсигар, –  ноги ломит – к дождю.
– Слышал, что по телевизору говорят? – подсел к нему за столик Захар Сергеевич, показывая пальцем официантке на кружку пива. – Посадил жену конспектировать новости. – В Украине Сашку Голого застрелили. Что на это скажешь?
– Я в такие дела не лезу. Ну их всех в задницу с такими делами! –  ответил Веник, закуривая сигарету. – Вмешиваться в такие дела – того и гляди, сломаешь себе шею. Я на пенсии. А что там, в политике, меня не касается. Вот скажи мне лучше: веришь ты в инопланетян?
–  Вопрос в другом, – ответил Захар Сергеевич, – верят ли они в тебя? Три кружки пива, – крикнул официантке. – В Украине опять война. Такая страна хорошая была, когда я там служил. Помню, во Львове один капитан упал с лошади и расшибся. Хотели ему помочь – посадить на коня, посмотрели, а он уже готов – мертвый. А ведь метил в майоры. Перед смотром это с ним случилось. Эти смотры никогда до добра не доводят. Помню, как-то на смотре у меня звёздочка с пилотки упала и закатилась куда-то, так и не нашёл, и за это меня посадили на двое суток под арест. На военной службе должна быть дисциплина – без нее никто и пальцем для дела не шевельнет. Наш командир – фамилия его была Забейворота – всегда говорил: «Дисциплина, болваны, необходима. Не будь дисциплины, вы бы, как обезьяны, по деревьям лазили. Военная служба из вас, дураки безмозглые, людей сделает!» Ну, разве это не так? Представь себе сквер в центре города, и на каждом дереве сидит по одному солдату без всякой дисциплины. Каждый – с татуировкой и серьгами, у кого – в ухе, у кого – в губе, у кого – в пупке, а у кого – и вообще на причинном месте. Вот что меня ужасно пугает. Как ушёл на пенсию, ничего  от прежней армии не осталось.
Потом Захар Сергеевич изложил свой взгляд на политику России и Украины, чем немало притомил Борисовича, у которого под штанами лежал последний выпуск газеты «Аргументы и факты», в которой говорилось об очередной намечающейся поездке профессора Мулдашева в Гималаи.
– Давай обсудим последнюю газету, – предложил приятель Захару Сергеевичу.
– Это которую? «Экспресс-газету», что ли? Так я читал, как таджики ночью в центре города за старухами гонялись и даже одну изнасиловали, приняв её со спины за девушку, а когда разобрались, старуха чуть дух не испустила, а потом про неё даже передачу сняли и по телевизору показывали. Она от счастья вся светилась, ей бы и вагон лимонов не помог унять радость. Позор! О чём трубят газеты?! Дожили. Тут на днях моя Рита познакомилась с одной старушкой – чёртова Яга голубей прикармливает, а они потом на голову гадят – та мне шикарную историю рассказала. Обязательно напишу её и отнесу в литературный журнал. Слушай: у этой Яги был брат-лесник. Застрелили его браконьеры, и осталась она вдовой с двумя детьми. Через год вышла замуж опять за лесника, ну, и того тоже как-то раз прихлопнули. Вышла она в третий раз опять за лесника и говорит: «Бог троицу любит. Если уж теперь не повезет, не знаю, что и делать». Понятно, и этого застрелили, а у нее уже от этих лесников круглым счетом было шестеро детей. Пошла она в церковь к попу, и плакалась там, какое с этими лесниками приняла мучение. Поп ей порекомендовал выйти за церковного сторожа-пьяницу. Обещал копеечкой помогать, а сторож, однажды вдрызг напившись, упал с колокольни. А она от него прижила ещё двух детей. Как поднимать такую ораву? Она снова вышла замуж за бывшего зэка, он таксистом подрабатывал, тоже крепко любил выпить, ну тот как-то ночью стукнул ее бейсбольной битой – он её всегда с собой носил и даже спал с ней, и добровольно сам на себя заявил. Когда его потом на суд привели, он укусил охранника за нос и заявил, что ни о чем не сожалеет. Охраннику на нос швы наложили, он впоследствии нюх потерял, а судья попросил оградить его сеткой от обвиняемого, запутался в ней и сломал руку, да не смог свою подпись поставить. Зэка того оправдали, уж очень скверной была та баба, его жена, за него все окрестные мужики просили.
– Ещё три кружки, – щёлкнул пальцами Захар Сергеевич. Основательно хлебнул пива и продолжил: – Давай, брат Веник, гимн споём. Украина и Россия скоро обе спалятся. Будет драка!
В момент своего пророчества Захар Сергеевич был прекрасен. Его расплывшееся в широкой улыбке добродушное лицо вдохновенно сияло, как смазанный маслом горячий блин. Все у него выходило просто и ясно.  Веник встал и торжественно произнес:
–  Больше, Захар, тебе говорить не надо. Пройдёмте, гражданин, со мною на пару слов в коридор.
Захар Сергеевич вышел за тайным военным агентом в коридор. Там его ждал небольшой сюрприз: собутыльник показал ему красную книжечку шестидесятых годов прошлого столетия и заявил, что может его арестовать за наведение паники среди мирного населения. Но потом сжалился, сказал, что не будет этого делать, и отвёл его домой к Рите. 
Захар Сергеевич понял своё упущение – он не получил нужного дипломатического образования.


Глава III. Детская мечта, или летящий по небу

Захар Сергеевич давно хотел осуществить свою детскую мечту: ещё мальчишкой он мечтал стать пилотом, непременно хотел летать. Но, несмотря на то, что здоровье у него было крепкое, в пилоты его не взяли.
Задумал он на пенсии полетать, но не на самолёте, а на изобретенном им самим летательном аппарате. Почему бы не попутешествовать по воздуху? Целый год думал и придумал.
Дело было за малым. Осуществить задуманное надо было жарким летним днём, следовало только достать необходимые детали: кресло, пятьдесят огромных метеорологических шаров, не менее метра в диаметре, гелий. Гелий – чудесный газ, самый инертный среди летучих и самый летучий из инертных, обеспечивает колоссальную подъёмную силу. Летать он собирался на воздушных шариках.  Правда, гелий поднимал шарики на высоту до тридцати пяти километров, но это обстоятельство Захара Сергеевича не смутило. Помимо гелия, ещё нужно было достать баллоны с газом вместимостью не менее четырёхсот литров каждый для закачки шаров.
Всю зиму Захар Сергеевич втихаря от жены покупал всё необходимое, чтобы не было лишних вопросов, и складывал всё это в углу сарая, тщательно прикрывая брезентом. Моноблоки с гелием ему привезли на военном грузовике и сгрузили на пустыре у одинокой берёзы, остальное он разместил в сарае.
Наконец, дата полёта была назначена. Рита уехала к родственникам на несколько дней и не могла ему помешать.
Захар Сергеевич ещё с вечера позвал соседа Евгения Павловича и описал ему поставленную задачу.
Всю ночь они с другом надували шары. И вот ранним июльским утром при первом щебетании пташек Захар Сергеевич вышел на стартовую площадку – огромный пустырь с крепкой березой, на которой уже покачивались привязанные шары.
Поставили вместе с Палычем садовое плетёное кресло, и стали по одному привязывать к нему шары.
Захар Сергеевич надел на голову каску времен Великой Отечественной войны, оставшуюся от отца. Уселся в кресло. Проверил карманы охотничьего жилета. В каждый положил банку жигулёвского пива. Взял в одну руку багор на всякий случай, в другую – стартовый пистолет, чтобы стрелять по шарам, когда ему нужно будет спуститься на землю.
Палыч накрепко прикрутил воздухоплавателя к креслу и отвязал веревку.
Космонавт Захар Сергеевич собирался плавно подняться всего на тридцать метров, однако кресло, как из пушки, взлетело на пять километров.  Хочешь летать – так лети к чертовой матери.

Через четыре часа диспетчер ближнего аэропорта случайно услышал переговоры пилотов, не относящиеся к делу.
– Миха, ты в курсе, у вас в посадочном эшелоне какой-то дурак летает на садовом стуле?
– Что-что? – округлил глаза диспетчер, подумав, что он галлюцинирует от переутомления.
– Миха, слышишь? Летает, говорю. Вцепился в свой стул. Все-таки аэропорт близко, я и подумал, мало ли что...
– Булдаков! – вмешался в беседу диспетчер, – у вас проблемы?
– У меня? Никаких. Все нормально.
– Тогда про какого летуна вы говорили? Немедленно передайте управление второму пилоту.
– Зачем? – изумился Миха. – Что-то я вас не понял.
– Борт-24159, повторите доклад диспетчеру! Вы сказали, что у вас в посадочном эшелоне придурок летает на садовом стуле. Так?
– Так, но он мне не мешает. Но ветер, знаете...
Тогда диспетчер, понимая, что ему сильно влетит, врубил громкую трансляцию, чтобы в случае чего отмазаться.
Старший смены, выпучив и без того рачьи глаза, тут же подал сигнал тревоги, дав указание полностью обеспечить безопасность всех полос аэродрома, заодно вызвав пожарные машины, «скорую помощь» и психиатра, после чего попросил диспетчера передать на борт-24159, что полосы очищены, сообщение воздушных судов корректируется – слава богу, не международный аэропорт, а учебная база для начинающих лётчиков, сообщил, что можно садиться – психиатр уже выехал.
Вскоре самолёт сел. Миха вместе со вторым пилотом пошёл объясняться с руководством под присмотром подъехавшего психиатра.
Диспетчер отправился на своё место и тут же услышал новое сообщение с борта-25417, который ещё находился в воздухе.
–  Какого хрена тут козел на воздушных шариках путь загораживает? Вы вообще за воздухом следите?
В диспетчерской поднялась паника. По всей видимости, у всех присутствующих начались коллективные галлюцинации в результате нападения неизвестного противника, который распылил психотропный газ над аэропортом.
Диспетчер дрожащими губами поднёс ко рту микрофон:
– Спокойно, капитан Стрижов. Кроме вас, его кто-нибудь видит?
– Мне что, бросить штурвал и спросить второго пилота, не слепой ли он?
 – Почему вы считаете, что он слепой? Какие еще симптомы данного расстройства вы можете назвать?
– Товарищ диспетчер! Докладывает капитан Стрижов. Я ничего не считаю, я просто сказал, что эта гадская птица на веревочках работает воздушным заградителем. А расстройством я могу назвать работу лично с вами и с вашим аэропортом.
Диспетчер затряс головой, руки его задрожали, он попросил стакан воды и подоспевшего к нему психиатра, но, поскольку полностью утерял самоконтроль, выронил стакан на пол.
Психиатр выхватил микрофон:
– Капитан Стрижов! Что у вас происходит?!
– Ничего особенного, кроме того, что удивительно нелепо и одиноко выглядит на этой высоте человек без самолета.
– Вы это в каком смысле?! – тихо осел на стул психиатр.
– В прямом, переносном и философском, включая аэродинамический.
Психиатр потёр пальцами седеющие от сложной, напряженной работы виски.
– Сегодня не день дурака? – с надеждой спросил он диспетчера, снимающего мокрые носки.
Из динамика послышался ровный голос капитана Стрижова:
– Земля, докладываю: только что какой-то баламошка чуть не влез ко мне в левый двигатель, создав угрозу аварийной ситуации.
Диспетчер и психиатр впились в воздушное пространство взглядом близнецов – Горгон Медуз, убивающих все, что движется. Диспетчер выхватил микрофон из рук психиатра:
– Капитан Чижов, тьфу, Стрижов, только спокойно! Борт-25417, доложите по порядку. Что вы видите?
Из динамика послышался ровный голос капитана:
– Посадочную полосу вижу хорошо.
– К черту полосу!
– Не понял? В смысле?
– Продолжайте посадку!
– А я что делаю? Земля, у вас там все в порядке?
– Доложите – вы наблюдаете неопознанный летательный объект?
– А чего тут не опознать-то? Очень даже опознанный.
– Что это?
– Мужик.
– Он что, супергерой какой-то, что там летает?
– А я почем знаю, кто он такой?
– Так. По порядку. Где вы его видите?
– А я его уже не вижу, его ветром сдуло. Он улетел. Как Карлсон.
– Куда?
– А я откуда знаю? Но я видел в его руках палку и пистолет.
– Диспетчер! Диспетчер! Что с полосой? Говорит борт-12313, захожу на посадку.
– А мужик где?
– Который?
– Который летает!
– Это что... вы его запустили? А нафига? Я не понял. Вы что, псих?
– Сейчас – да! – отёр потный лоб диспетчер, отбиваясь голой ногой от психиатра, пытающегося выхватить микрофон из его рук.
– Вижу! Вижу! – послышался голос с борта-12313. Какой-то чудак на садовом стуле! А почему он летает?
– А потому что он му**к! – ответил психиатр, завладевший наконец микрофоном. Вот поймайте его и спросите, почему он, тля, летает?
– Что его в воздухе-то держит? – в отчаянии надрывался диспетчер. – Какая етицкая сила? Какое летательное средство? Не может же он на стуле летать!
– Так у него к стулу шарики привязаны.  Он привязал к стулу воздушные шарики. Видимо, они надуты легким газом.
– Откуда у него шарики? – взвизгнул диспетчер. – Вы можете его описать?
– Ну-у… пожилой мужчина. В шортах, рубашке, охотничьем жилете, набитом банками с пивом, и в каске времён Второй мировой войны.
– Он какой?
– Он синий.
– Борт-12313! Что значит – синий?
– Вы знаете, какая тут температура за бортом? Попробуйте сами полетать без самолета.
– Это радиообмен в сумасшедшем доме, – констатировал психиатр, глянув на обступивших их с диспетчером со всех сторон сотрудников.
Те,  дружно кивали головами.
«Придётся всем дать по таблетке галоперидола, – подумал он, – и самому выпить».
– Диспетчер! – подключился генерал, срочно вызванный на аэродром в связи с создавшейся ситуацией. – Немедленно адресуйте прилетные рейсы на запасные аэропорты, – он повернулся к остальным: – Всем разойтись! Диспетчера немедленно сменить! Поднять истребитель! Сбить цель!
Тем временем сам Захар Сергеевич чувствовал себя в преисподней над бездной, в прострации от ужаса, околевший и задубевший, судорожно дыша ледяным разреженным воздухом, предсмертным взором пропуская ревущие на снижении лайнеры. Он слипся и смерзся воедино со своим крошечным креслицем, его качало и таскало, его сознание закуклилось. 
Неожиданно он очнулся. Рёв раскатывался громче, и рядом – в ста метрах – появился истребитель. Голова летчика в просторном фонаре с любопытством повернулась в его сторону.
Истребитель заложил разворот, и на обратном пролете пилот покрутил пальцем у виска. 
Захар Сергеевич встрепенулся. Встрепенулся и его зрительный центр в мёрзлом мозгу, и воздухоплаватель, выронив стартовый пистолет, показал пилоту средний палец.
– Живой, – неодобрительно доложил командир истребителя на базу.
Истребитель отозвали на базу и вызвали вертолёт.

Стало вечереть, темнеть, холодать. Над Захаром Сергеевичем закружил вертолёт, пытаясь подцепить тросом его кресло, но, увы, мощная струя от винта постоянно сдувала шары в сторону.
Наконец пилот вертолёта получил задание взять на борт снайпера и перестрелять шары по одному.  После пятого лопнувшего шара гроздь шаров стала тяжелее и начала медленно снижаться. После пятнадцатого простреленного шара Захар Сергеевич мягко опустился на поле рядом с аэродромом.
На земле «летуна» ждали бригада «скорой помощи», бригада пожарников и два штатных психиатра. Захара Сергеевича начали отдирать от стула. 
Врач прощупал его пульс на шее, проверил зрачки, сунул ему под нос нашатырь, сделал укол кофеина с глюкозой. Но как только он отвернулся, пилот вертолёта быстро влил в рот Захара Сергеевича полфляги коньяка, после чего тот порозовел и очухался.
Это дало возможность пожарным и врачам разжать намертво стиснутые пальцы страдальца. Хорошенькая медсестра с трудом расплела его ноги, закрученные винтом вокруг ножек стула. Через некоторое время Захар Сергеевич самостоятельно начал стучать зубами и произнёс первое слово. Оно было матерным. А подоспевший к месту посадки генерал спросил его:
– Скажите, зачем вы это сделали?
На что Захар Сергеевич радостно ответил:
– Я просто осуществил детскую мечту.

Глава IV. Орденоносцу, кроме ордена, и надеть нечего…

Как Захар Сергеевич ходил за медалью

Ещё с юности, когда Захар Сергеевич служил младшим лейтенантом, он обожал вафли. Обычные советские вафли – сухие, хрустящие, лёгкие, мелкопористые, изготовленные из жидкого взбитого теста, в шоколадной глазури и обязательно со знаком качества. Он гордился вафлями и страной, которая их выпускает, с каждой зарплаты покупал несколько коробочек. Вечерком не спеша ел за чаем. Он и Риту к ним приучил.
Прошло время, исчез Советский Союз, а с ним – и те самые неповторимые вафли. Захар Сергеевич переживал потерю остро, но, в конце концов, смирился. Дослужил до начальника штаба, уволился, ушёл на заслуженный отдых.
Что делать на пенсии? Решил попробовать себя в творчестве – стал писать стихи, сочинять прозу. Подвизался к военной газете, и его даже стали печатать. Дослужился на писательской ниве до члена Союза писателей-переводчиков, так как знал неплохо польский язык. А поскольку давно осел в Москве, вскоре нашёл уважаемое литературное сообщество и стал активным его членом.
Однажды зашёл в супермаркет и увидел те самые вафли, на которых не было знака качества, но зато на коробке светились пять шикарных медалей – престижные международные награды: вот – бронзовые, полученные на международном профессиональном конкурсе продуктов питания «WORLD FOOD MOSCOW»; вот – золотые, с международного профессионального конкурса продуктов питания «WORLD FOOD MOSCOW», дипломы 1-й, 2-й и 3-й степени, выданные на конкурсе «Лучшее кондитерское изделие» на 5-м Московском международном сахарном форуме. Взял по старой привычке пять коробок. Дома, за чаем, бережно раскрывая их, любуясь упаковкой, водил пальцем по нарисованным медалям.
– А ведь я заслуженный человек и достоин таких медалей. Пишу стихи, прозу, неоднократно печатался в разных литературных альманахах, служу в редакции всеми уважаемого журнала «Московский прибамбас», выступаю на собраниях, помогаю редакции.
Его мысли прервал телефонный звонок, словно там, наверху кто-то прочитал его думы и решил ответить на монолог. Звонил один из членов литературного клуба.
– Захар, привет. Павлинский беспокоит. Слышал новость? Можно получить памятную медаль им. Лермонтова. Ты же у нас член?
– Член, – машинально ответил Захар Сергеевич.
– Так вот, – тараторил голос в трубке, – через неделю будет большое собрание членов Союза писателей. Всем будут вручать памятные медали.
– А что для этого нужно? – засуетился Захар Сергеевич.
– Ничего особенного, – радостно вещал Максим Иванович, – приходишь за полтора часа до начала собрания, регистрируешься, пишешь свои данные в анкету, проходишь в зал, слушаешь выступающих, получаешь медаль.
– Спасибо. Буду, – по-военному чётко ответил Захар Чергеевмч. Лицо его засветилось, глаза заблестели, очки вспотели.
– Рита, – крикнул жене, – меня наградят.
– Посмертно? – отозвалась жена.
– Не смешно, – буркнул Захар Сергеевич.
Спустя неделю Захар Сергеевич, собираясь на мероприятие, инструктировал Риту:
– Купи графин водки, закуску, фрукты, торт. Когда вернусь, чтобы всё стояло на столе. Будем медаль обмывать. Мои звёздочки в юности помнишь? Бросаешь на дно стакана с водкой и залпом выпиваешь. Одна звезда – один стакан, две звезды – два, и так далее.
– Захарчик, – нежно погладила рукой по гладко выбритой щеке супруга Рита, – тебе уже нельзя стакан залпом. Так и окочуриться недолго. Я тебе поставлю большую рюмку. Договорились?
– Нет, стакан, – заартачился Захар Сергеевич, застёгивая клетчатое пальто и натягивая на голову кепку в духе Шерлока Холмса. – Гуд бай, Ритуся, – поспешил захлопнуть дверь.
В зале гостиницы, где проводился съезд писателей, царили шум и гам. Вокруг несчастных взмыленных секретарей, которые сидели за отдельными столиками, столпилось неимоверное количество мужчин и женщин. Все хватали анкеты, быстро заполняли их, проходили в зал. Захар Сергеевич тоже выхватил листок, нервно заполнил его и поспешил сесть поближе к сцене. Началось собрание. Говорили много – о путях истории, о том, как нужно и не нужно писать, как объединить начинающих писателей и классиков. Захар Сергеевич даже зааплодировал председателю собрания за слова:
– Писатели не должны замыкаться в себе. Только в общении, читая произведения друг друга, литераторы набираются мастерства, становятся опытнее.
Правильно подумал он про себя: «Главное – подвешенный язык, ибо язык – оружие литератора, всё равно что пистолет. Чем крепче язык — тем сильнее воин». Хотя, конечно же, он ждал вручения медалей.
Наконец торжественная часть закончилась. Председатель встал, громко сообщил о вручении памятных медалей всем участникам съезда. Захар Сергеевич выпятил грудь, приготовился. Дырочку на пиджаке он ещё вечером просверлил. После тридцать пятой медали слегка размяк, потому что устал ждать. После шестьдесят седьмой его охватило лёгкое беспокойство: не забыли ли про него? После восемьдесят второй побагровел, ибо медалей и присутствующих оставалось всё меньше. Каждый участник съезда, получив свою награду, быстро уходил из зала праздновать. Когда достали последнюю медаль, в зале оставались три человека – Захар Сергеевич, уборщица и охранник. Председатель улыбнулся, посмотрел в глаза Захара Сергеевича:
– Благодарю вас за терпение. Вы один досидели до самого конца заседания.
– А где же моя медаль? – максимально спокойно постарался спросить несостоявшийся медалист. – Я же заполнил анкету.
– М-м-м, – протянул председатель, копаясь в бумагах, – как ваша фамилия?
– Плохота! Плохота моя фамилия. Я, между прочим, тут вам не нос моржовый, а подполковник нашей доблестной армии, хоть и в отставке.
– Не волнуйтесь. Сейчас разберёмся, – мягко ответил председатель, доставая анкету. – Та-а-к, – протянул он, – Плохота Захар Сергевич. Вам не положена медаль.
– Как это – не заслужил? – вмиг сделался заикой возмущённый Захар Фёдорович.
– Просто вы не член Союза писателей, – поднял на него глаза председатель, потирая рукой лысину.
– Я не член? Я не член? – сжал кулаки Захар Сергеевич, собираясь объяснить председателю в ближнем бою, кто тут член, а кто нет.
– Вы, – продолжил председатель, – член Союза писателей-переводчиков, а это совсем другая организация.
– А-а-а, – взвыл диким вепрем Захар Сергеевич и бросился из зала вон.
Рита сидела за накрытым столом одна вот уже четыре часа – муж всё не появлялся.
«Наверное, с друзьями-писателями пошёл отмечать свою медальку», – думала она.
Неожиданно дверь распахнулась, на пороге возник муж. Красный, как редкая разновидность бойцовой рыбки с бурыми пятнами по лицу. Пьяный в щи, изрыгающий нечленораздельные звуки.
– Где медаль? – съязвила Рита, глядя на мычащего мужа. – Проглотил, али не досталось?
– Да я их раком! Я их… Володи Дубинины, подгузники на подтяжках, козепопцы, кони педальные, чтоб им всю жизнь ежей рожать!
– Ну, хватит, – не выдержала Рита, – прекрати истерику!
– Ты ещё! – не мог остановиться Захар Сергеевич.
Шагнул в кухню, схватил графин с водкой и, встав в позу горниста из пионерского лагеря «Артек», осушил его одним махом.
Всю ночь перед его глазами стояло плачущее лицо жены. Вокруг её головы летали бронзовые и золотые медали с вафельной коробки.
Он проспал до обеда. Вечером Рита, обмотав голову мужа смоченным холодной водой полотенцем, посадила его ужинать за стол.
– Завтра заедешь в свою редакцию, получишь медаль.
– Как так? – не понял Захар Чергеевич.
– Я обо всем договорилась. Впрочем, – вздохнула Рита, – как и всю жизнь договариваюсь. Кушай – никого не слушай. Завтра будем обмывать твою медаль. Да и вафли к чаю я купила.


Глава V. Литературные перипетии

Литературное общество, куда попал Захар Сергеевич, кишело всякими необыкновенными личностями. В миру они были обычными учителями словесности, переводчиками с разных языков, банкирами, адвокатами, военными, музыкантами, бардами, слесарями и монтерами, пенсионерами и чёрт знает кем ещё.
Здесь, в литературном клубе, они были поэтами, прозаиками, драматургами, очеркистами. Руководил всеми главный редактор литературного журнала «Московский прибамбас» Вадим Юрьевич Лисянский. Он был строг, но справедлив, всю жизнь работал на литературном поприще. Довольно скоро в силу своей кипучей натуры Захар Сергеевич дорос до помощника главреда и стал его незаменимой правой рукой.

Танец Талии

Одним из заданий на новом поприще был обзвон нужных редактору людей. В данном случае нужно было позвонить исполнительнице бардовских песен Елене, лихо писавшей рассказики в свободное от работы время.
Захар Сергеевич набрал номер телефона. С того конца трубки донесся писклявый голос:
– Алло, слушаю вас.
– Узнала? – набатом ударил он в ухо бардессы.
– Вас, трудно не узнать, – явно расплылась в улыбке Елена Шамаханская.
– Слушай внимательно, – приказал он. – Я сейчас нахожусь в редакции, тебе срочно нужно переслать один рассказ в печатном виде. Ну, тот, про полкового дирижёра и лошадь.
– А-а-а, – припомнила Елена, – «Дирижёр-хоровик и лошадь»! Так он есть у редактора.
– Да, есть, но редактор дал ему другое название –  «Танцы Италии» и просит внести правки. А чтобы не печатать заново текст, привези его на диске в набранном виде.
– При чём тут Италия? – оторопела Елена. – Рассказ – о том, как ребятишки с руководителем хора встречали Новый год в хоровой студии, и лошадь Талию.
– Какие талии? – возмутился Захар Сергеевич, удивляясь женской бестолковости. – У тебя рассказ про бабу в Италии?
– Про бабу на лошади, – возмутилась Елена.
Слушая диалог своих птенцов, Вадим Юрьевич не сдержался:
– Захар, ты не понял, слушай внимательно: «Танец Талии» – понимаешь? Лошадь звали Талия.
– А-а-а, – протянул Захар Сергеевич, – так бы и сказали, что про эскадрон. У тебя про полковую лошадь, что ли? – забубнил он в трубку.
– Эскадрон твоих мыслей шальных, – запела в трубку Елена, – в жёлтом доме излечат от них, – и добавила: – Сейчас подвезу. Что бы мы без вас делали, дорогой Захар Сергеевич! Без вас было бы страшно скучно.

Глава VI. Песню в кулак не зажмёшь

Цыганское проклятие Захара Сергеевича

Ехали цыгане – фиг догонишь,
Пели они песни – фиг поймёшь.
Была у них гитара – фиг настроишь,
И, в общем, ни фига не разберешь.

Как и обычно, осенью в литературном обществе, где Захар Сергеевич был почётным членом и уважаемым поэтом, должен был состояться вечер памяти Сергея Есенина. Отставной полковник готовился к нему заранее.
«Стихи Есенина – это хорошо, – думал он, – а спеть песню – ещё лучше». Вопрос – какую? «Не жалею, не зову, ни плачу» подойдёт как нельзя лучше. Её все знают, помнят, многие поют, собираясь за общим столом. К тому же, он её не однократно исполнял, будучи на службе в армии. Командование его хвалило и уважало. Да что там командование – он её исполнял на казахском телевидении. Да его любой казах узнает! Голос у него громкий, схожий по тембру с самим Левитаном. Решено: он выступит перед руководством. Его запомнят. Его будут вечно помнить. Они будут плакать, когда он запоёт. Он их построит стройными рядами, как в армии.
Пока размышлял о своём звёздном часе, позвонил главный редактор.
– Захар, о вечере слышал?
– Да.
– Подготовь пару стихотворений о Есенине. Прочитаешь.
– Я не только прочитаю, – усмехнулся Захар Сергеевич, – я спою.
– Не надо, – отозвался редактор, – петь будет наша Елена. Ты просто почитай.
– Я спою такую песню, от которой у всех мурашки по коже пойдут. «Не жалею, не зову, ни плачу» называется.
– Я бы не советовал, – отозвался шеф и повесил трубку.
– Сходи за хлебом, – раздался волевой голос жены Риты.
– Всё равно спою, – твёрдо решил Захар Сергеевич и отправился в магазин за хлебом.
Пошёл, да не дошёл – по дороге ему встретилась цыганка. Молодая, красивая, вьющиеся чёрные волосы по пояс, крупные зелёные глаза, цветастая юбка, красивая расписная шаль на плечах. Он хотел было прошмыгнуть мимо, но цыганка ловко поймала его за руку.
– Стой, мой золотой. Дай погадаю, всю правду скажу. Горе у тебя вижу. У тебя большая беда через пение. Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты – а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское – что камень: один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай. Вижу, человек ты творческий, хоть и военный. Стихи из тебя льются, как песни поются. Вижу: собираешься в большое собрание. Ещё раз предупреждаю: не пой, серебряный. А не послушаешься – болеть будешь, плохо тебе будет, видеть будешь плохо, голова будет болеть, ходить с трудом будешь. Денег не надо. Иди своей дорогой.
Потрясенный Захар Сергеевич не сразу опомнился, так и стоял с открытым ртом.
Цыганка даже денег не попросила. Она уже поймала другого мужчину. До Захара Сергеевича долетали слова:
– Вай, вай, вижу, милый мой, что ты очень одинокий человек!
– Это что, по линиям видно?! – с ужасом вопрошал солидный гражданин в серой шляпе.
– Нет, золотой, по мозолям.
Захар Сергеевич бросился в сторону минимаркета.
Ночью ему приснился кошмар: он шёл по лесу, один-одинешенек. Вокруг него мелькали какие-то чёрные тени, раздавались ухающие звуки, его задевали ветви ёлок и царапали по лицу. Он закричал и не услышал своего голоса. Неожиданно в чаще заблестели два зелёных огня.
– Волки! – закричал Захар Сергеевич и кинулся бежать.
Не помнит, сколько времени бежал, оглядывался, зелёные огни всё приближались. Выбившись из сил, упал, а когда вскочил, перед ним стояла та самая цыганка. Волосы её развевались, глаза жгли огнём. Она схватила его ладонь. Некоторое время смотрела на неё, потом громко крикнула:
– Страшной смертью помрешь! Зарежут тебя, сдерут шкуру, четвертуют, зажарят и съедят!
Захар Сергеевич снял перчатку с руки (почему он был в перчатках – не знал):
– А теперь?
– Теперь – другое дело, – сказала цыганка, показав рукой в чащу, – смотри туда, яхонтовый.
Захар Сергеевич робко поднял голову и посмотрел в указанном направлении.
На него, не мигая, смотрела своими серыми глазами Елена. Он даже не сразу признал в ней соклубницу по литературным делам. Её светлые волосы тоже развевались. В одной руке она держала остов от гитары, другой рукой грозила ему пальчиком.
Захар Сергеевич взвизгнул и проснулся, почувствовав на челе оплеуху, отпущенную тяжелой рукой Риты.
– Чего орёшь? – злилась жена. – Не на плацу. Спать не даёшь. Иди, выпей валерьянки.
– Что я тебе, кот, что ли? – обиделся Захар Сергеевич. – Мне кошмар приснился.
– Завтра расскажешь, – повернулась на другой бок Рита.
Захар Сергеевич так и не сомкнул глаз. Утром встал и набрал номер редактора:
– Алло, алло! Вадим Юрьевич! Я подготовил стихи. Пусть Елена поёт за всех.
– Ну и молодец, – одобрил его решение редактор.

Елена тоже сильно волновалась по поводу песнопений Захара Сергеевича.
– Три песни, всего три, – уговаривала она себя, – выдержать – и нормально, – и отправилась на литературный вечер «Памяти Сергея Есенина» в литературный институт.
Поехала раньше на полчаса, так как ей предстояла встреча с народным певцом Плохотой. Всю дорогу ей мерещился его голос:
– Не жалею-у-у, – тук-тук-тук, – стучали колёса поезда в метро, – не зову-у-у, не плачу-у-у...
–  У-у-у, – дул в открытое окошко в вагоне ветер.
«Упс, – думала она, – сейчас отрепетируем. Сейчас споём. Мало не покажется. Слава богу, рядом нет магазинов и куриных яиц».
Встреча состоялась сразу же, как только она прошла проходную. Народный певец сидел со своей супругой на лавочке, не торопясь проходить в зал, а может, поджидая её.
– Здравствуйте, – расплылась в улыбке прекрасная Елена, – пошли репетировать?
– А я не буду петь, – голосом диктора Левитана ответил он.
– Что так?
– Я тебе из зала подпою.
Елена мысленно зааплодировала главреду. Он таки спас её честь и совесть – видимо, Плохота радостно ему сообщил о своём выходе с цыганочкой. Вопрос отпал сам собой. С души свалился кирпич.
– Тогда я пошла, – подмигнула и отправилась в зал.
В зале уже шло представление. Коренастый дядечка в очках и бархатном костюме пел под минусы свои песни. Увидев Елену с гитарой, запел ещё громче и азартнее.  Народу собралось много.
Елена открывала вечер. Её первая песня «Березка» была светла и печальна. Вторая – громче и веселее. Третья – «Не жалею, не зову, ни плачу», и она предложила спеть вместе с залом. Зал с удовольствием откликнулся, многие начали подпевать, даже редактор.
Сергей Захарович пел старательно, но не перекрикивая остальных, стараясь, чтобы его голос не выделялся из толпы, а потом и вовсе затих, ибо, глядя на Елену, вспоминал свой кошмар. Ему казалось, что она вот-вот ступит в зал и поднимет над головой свою гитару.
Не знал Захар Сергеевич только одного: цыганку к нему подослала Елена, услышав от главного редактора о помощнике.
Оторвался он на трибуне чуть позже. Прочитал своё стихотворение посвященное поэту, загнул про него же анекдот, доведя зал до колик. Суть анекдота состояла в том, что однажды Сергей Есенин читал в одном из кабаков стихи, да так проникновенно, что женщина, стоящая в первом ряду, заплакала. Растроганный Есенин подошёл к ней и спросил:
– Вам так понравились мои стихи?
– У меня украли деньги, пока я вас слушала, – ответила она.
Задав задорный тон, развесёлый и лихой, он отправился на своё место. Сменила его другая поэтесса, которая решила переплюнуть Плохоту и рассказала историю про Айседору Дункан. Американская танцовщица любила во время своего выступления спускаться в зал  и подходить к понравившемуся мужчине, после чего впивалась  долгим поцелуем в его губы. Однажды ей попался не кто иной, как муж Зинаиды Райх, бывшей жены Есенина, Всеволод Эмильевич Мейерхольд, и она со всей страстью впиявилась в его губы. Он оторопел и только успел спросить:
– Где мы будем воспитывать наших детей? Здесь или в Америке?
– В Америке, – ответила Дункан.
С тех пор Мейерхольд, лишь заслышав о присутствии Дункан, входил в зал через окно.
Вечер получился живым и веселым.
Потом выступал ректор литературного института, сравнивший Есенина с русским Иисусом, выступили поэты, выпускники литературных курсов.
Захар Сергеевич внимал и благоговел.
Под шумок главред представил новую молодую поэтессу годков этак семидесяти пяти, увещевая:
– Поэт всегда молод, независимо от возраста.
– Вот! – зашептал Сергей Захарович жене. – Старости нет. Как ты относишься к жизни – так жизнь относится к тебе.
Тем временем Вадим Юрьевич припомнил, как его наградили в молодости за стихи, посвященные Есенину.
– Мне подарили чугунный бюст Фёдора Достоевского. Я не смог оторвать его от пола, хуже того, после этого знаменательного события я несколько лет не писал стихов. Вот как Фёдор Михайлович повлиял на творчество!
Всех поразил своей внешность и пристрастиями колоритный чтец – отец Андрей, написавший две книги о творчестве поэта.
– Есенин и Маяковский – мои пастыри, – хорошо поставленным ровным голосом сказал он. – Вы спросите, чем меня привлек поэт Сергей Есенин? Отвечу: своими двумя началами. Он был в одном лице ангелом и бесом. И я желаю разобраться, какое из этих начал было сильнее.
Захар Сергеевич встрепенулся, когда перешли к обсуждению  Гитлера и Левитана, он не знал, что за выдающийся голос Левитана Гитлер собирался повесить того на первом суку.
Захар Сергеевич хотел было снова залезть на трибуну –ведь именно у него был такой голос, ему давно говорили друзья: «Второй Левитан», – но удержался.
В заключение вечера в зал вышел и дал небольшой концерт певец, лауреат международных конкурсов в бархатном «пинжаке». Он не исполнял песен Есенина, все его песни были на английском языке. Захара Сергеевича впечатлила песня «Yesterday», он не выдержал и стал громко подпевать:
– Естердей-й-й, юз туби-и-и...
Его попросили выйти вон из зала, и он, обидевшись, уехал на такси домой.

Five о'clock

– Цыганка гадала-а-а, цыганка гадала-а-а, за ручку брала, – напевал Захар Сергеевич, собираясь в кафе с «англицким» названием «Five о'clock», где должна была пройти литературная встреча. Его туда пригласили как помощника главного редактора альманаха. Он значительно вырос в последнее время в литературном отношении. Одна из поэтесс выпустила первый в своей жизни сборник стихов и на радостях проставлялась – фуршет, стихи, песни. Там же должна была присутствовать вездесущая Елена Шамаханская.
– Эта везде успевает, – смачно крякнул Захар Сергеевич, – и рассказики пописывать, и на гитарке поигрывать.
У него на неё вырос большой ядовитый зуб, которым он собирался при случае куснуть белобрысую кобру – она отказалась подыграть ему песню на стихи Сергея Есенина на одном из вечеров посвящённом памяти поэта. А ведь он хорошо поёт!
– Эх-х, – тяжело вздохнул, вспоминая встречу с цыганкой аккурат перед тем вечером. Надо же, как получилось! Встретил цыганскую ведьму по дороге. «Вижу, яхонтовый мой, вижу, поешь ты – а сам смерть свою выпеваешь, врагов себе напеваешь, зло людское – что камень, один шишку поставит, сто насмерть зашибет. Не надо тебе петь. Стихи читай».
– Тьфу, – зло сплюнул, крикнув жене: – Рита! Достань белую рубашку, красный свитер и чёрные брюки.
– Красный-то зачем? – удивилась жена. – Будешь сидеть, словно сеньор Помидор.
– Не перечить! – грозно рявкнул Захар Сергеевич, вспоминая командирские полковничьи нотки. – Я там не последний человек, заметный.
Через полчаса отутюженный и напомаженный Захар Сергеевич стоял перед палаткой с цветами, выбирая веник для поэтессы. В голове вертелся идиотский анекдот: «–  Ваня, ты куда? – К женщине. – А почему цветы-то искусственные? – А у меня и женщина-то резиновая!»
– Дайте белые георгины, пять штук для дамы бальзаковского возраста.
– Возраст можно было не уточнять, – откликнулась продавщица, – выбирайте. Заворачивать будем?
– Будем. Простой полиэтилен, пожалуйста.
В кафе прибыл вовремя. Народ подсобрался. Главный редактор не пришёл, зато пришёл его второй заместитель, он же – казначей, Викентий Кудасович. Широко скалилась Елена. Виновнице торжества целовал ручку поэт Ванька Каинов.
Захар Сергеевич бодро направился к ним, торжественно неся георгины прямо перед собой. Громко поздоровался, отодвинул боком Ваньку, вручил букет:
– Прекрасной царице Тамаре!
Поэтесса томно закатила глаза, подставив под поцелуй дряблую щечку. Захар Сергеевич зажмурился и прикоснулся губами к прекрасному.
Зал был небольшой – человек на двадцать, не больше. В углу стояло фортепиано – импровизированная маленькая сцена, два микрофона, пюпитр. В другом углу – накрытый стол с разными салатиками, фруктами, вином. Столики составили в один ряд.
По одну сторону сидели члены литературного общества, напротив – Тамара и её друзья. Перед каждым лежала небольшая голубая книжечка – стихи.
Тамара предложила для начала всем познакомиться и  каждому присутствующему рассказать о себе.
Захар Сергеевич молча, кушал ананас, слушая про Тамариных знакомых. Она представила свою подругу-космонавта, режиссера документальных фильмов, аккомпаниаторшу на фортепиано и остальных.
Вскоре дело дошло и до литературных работников. Захар Сергеевич всех их знал, как облупленных, и их творчество – тоже. Представлял всех Ванька Каинов. Когда дело дошло до помощников главного редактора, сказал:
– Хочу представить вам праву руку нашего редактора, – попросив встать Викентия, – заслуженный человек, выпустил несколько книг со своими стихами. Активно помогает в качестве технического редактора, много ездит по издательствам.
И тут Захар Сергеевич не выдержал:
– А я левая рука и самая сильная в нашем издательстве. Все верстки – на мне, и вообще. Дорогая Тамара! Я поднимаю тост за вас и ваше творчество!
Всё внимание переключилось на него.
– Вот так, – сказал сам себе Захар Сергеевич и подмигнул царице.
Потом все много говорили, читали свои и чужие стихи, пока не дошло дело до музыки. Ванька, сам себя избравший тамадой, громко сообщил:
– А сейчас наша Елена исполнит для всех присутствующих свои песни под гитару.
Кобра вышла в синей переливающейся кофте и долго извивалась перед микрофонами, а когда закончила, Захар Сергеевич поймал её за руку:
– Дорогуша! Пойдём назад, на сцену. Хочу исполнить для Тамары «Живёт моя отрада в высоком терему», подыграешь.
– Ни за ш-ш-што, – зашипела змеюка, – а-капелла, только а-капелла!
– Какая капелла? Ты мне вечер Есенина испортила! Реабилитируйся хотя бы сейчас.
– Хорошо, – прищурила змеиные глаза Елена, – выходите, начинайте, а я присоединюсь.
Захар Сергеевич вышел на маленькую сценку, широко расставил руки и заревел:
– Живё-ё-т моя отрада, в высоком терему-у…
– У-у-у, – заткнул одно ухо Иван Каин, – это он зря затеял, – Захар! Может, не надо?
Захар Сергеевич никогда не отступал – ни в бытность свою полковником, ни на пенсии. Сложив рукой фигу, показал её Ивану:
– А в терем тот высокий-й-й нет хода никому-у-у…
– Надо что-то предпринять, – заволновалась Тамара и попыталась затянуть песню вместе с певцом, но её тонкий голосок утонул в рёве бушующей стихии.
На выручку бросилась музыкантша: подскочила к фортепиано, нажала педаль и ударила по клавишам.
Захар Сергеевич не ожидал, что пианино – такой громкий инструмент. Теперь аккомпанемент шёл сам по себе, а он пел сам по себе. Народ развеселился. Многие стали подпевать.
Захар Сергеевич взревел с новой силой и задирижировал, управляя  толпой. Ах, как это было здорово! Жаль, Ритка не видела: все пели, глаза зрителей горели. Он – на сцене, ему аккомпанируют. Вот он, звёздный час! Когда музыка стихла, он не остановился и решил ещё раз пропеть первый куплет, но Ванька Каин всё испортил:
– Курицу подают, – громко крикнул он.
Все мгновенно отвернулись от Сергея Захаровича и уставились на официанта: на его подносе дымились аппетитные тушки. Захар Сергеевич сдулся, остановился, нахмурил брови:
– Спокойной ночи, малыши, – поплёлся на своё место. – Курица, курица… Ваньке я припомню. Официант, – щёлкнул пальцами, – коньяку сто грамм.
А потом он выпил ещё сто, и ещё.
Утром Рита заботливо поднесла ему горячего чаю прямо в постель:
– Такая хорошая девушка у вас есть – добрая, внимательная, тебя привела.
– Какая девушка? – силился вспомнить Захар Сергеевич.
– Светленькая такая. Леной зовут. Как она тащила гитару и тебя? Ума не приложу.
– Вот кобра! – выругался Захар Сергеевич. – Почему она?
– Сказала, что с нами в одном районе живёт. Ей ближе всего было проводить.
Захар Сергеевич попросил дать ему телефон, набрал номер Елены:
– Ладно, прощаю, – сказал в трубку, – пусть над нами снова будет голубое небо! Но при подготовке к следующему вечеру прошу со мной как с правой рукой редактора обговаривать все музыкальные номера. Учись играть! Слышала, как музыкантша на пианинах шпарит? Вот и ты учись.

Глава VII. Пасха

Яйцо об яйцо – улыбается лицо

Главный праздник православного календаря, установленный в память о Воскресении Иисуса Христа, Захар Сергеевич отмечал каждый год, несмотря на то, что был убежденным атеистом, – традиции. Жена заранее готовилась к празднику: пекла кулич, красила яйца и активно привлекала мужа помогать по хозяйству.
Накануне праздника Захару Сергеевичу, как раз в тот момент, когда он клеил наклейки с изображениями монастырей на тёплые яички, позвонил старинный друг Колька, с которым они служили лет двадцать назад на Казахстанской границе.
– Захар, привет! Что делаешь?
– Яйца крашу, – буркнул он, старательно снимая о краешек стола прилепившийся к ногтю Соловецкий монастырь.
– В какие цвета? – не унимался Колька.
– В разные, – вытер о полотенце палец Захар Сергеевич, – сам знаешь: хочешь красные яички – неси кипяток, синие – неси пассатижи, – довольный сам собою, парировал другу старой армейской шуткой. – Сам-то отмечать будешь?
– А как же, – отозвался Колька, – поедем с Маринкой и Владькой на кладбище. А вы с Ритой?
– Мы тоже. У нас традиция. Мои предки – на Полтавщине, а Ритины мать с отцом – здесь, в Николо-Архангельском, покоятся. Свекор Акакий Еремеевич хорошим мужиком был. Уважал я его: потомственный военный, молодые нынче совсем другие. Что у тебя нового?
– Сын-балбес от армии косит, – мрачным голосом отозвался Колька, – ходил тут на психиатрическую экспертизу вместе с ним. Ох, и насмотрелся там всякого. Эти докторишки и сами-то не в себе. Нет, ты только послушай. Пришли мы с ним, значит, в больничку. Чистые, уютные комнатки поначалу произвели на меня самое благоприятное впечатление: выбеленные стены, черные начищенные решетки и сам толстый доктор Чумичка – фамилия у него такая – старший психиатр военкомата. Сам весь в белом, в форменной шапочке, из-под халата торчит фиолетовая рубаха. Оказался ещё тем паразитом: жонглер законами, жрец мертвой буквы закона, пожиратель обвиняемых, ягуар южноамериканских джунглей, рассчитывающий свой прыжок на обвиняемого. Он мне сразу не понравился: хотел выгнать меня, но я настоял на присутствии. В конце концов, это мой сын. Пристал к Владику, как банный лист:
– Так вы, значит, тот самый Владислав Сероштанов?
Владька у меня – парень хитрый, чует подвох за версту и говорит докторишке:
– Я думаю, что им и должен быть, раз мой батюшка – Сероштанов и маменька – Сероштанова. Я не могу их позорить, отрекаясь от своей фамилии.
Чумичка этот любезно так заулыбался:
– Хорошеньких дел вы тут понаделали! Весь военкомат на уши поставили. На совести у вас много кое-чего: повестки, побеги, укрывательства.
– У меня всегда много кое-чего на совести, – отвечает ему Владька. – У меня на совести, может, еще побольше, чем у вас.
У Чумички этого брови под шапочку ушли, глаза расширились, стали, как у удивлённого крокодила, не поймавшего зебру.
– А что, Владислав Сероштанов, считаете, что вы вполне здоровы?
– Совершенно здоров, – говорит паршивец, – только у меня признали на комиссии остеохондроз, нашли плоскостопие, и ещё у меня иногда видения всякие бывают.
Чумичка почесал затылок под пилоткой и давай опять наседать на Владьку:
– А мы сейчас проверим вас. Не отключаетесь ли вы иногда? Не страдаете ли падучей?
– Нет, извиняюсь. Правда, один раз я чуть было не упал возле Красной площади, когда меня задел скейтбордист. Но это случилось много лет тому назад.
В общем, совсем запутал этого Чумичку, но он всё не унимался, пристал к Владьке, как бультерьер к крысе.
– Бумага тяжелее картона?
А Владька ему:
–  Я её не взвешивал.
– Можете нарисовать южный ветер?
– Могу подуть на вас горячим феном, – парирует мой сынок.
– Достаточно, – лаконично сказал Чумичка и вывел нас из кабинета.
Теперь мы с Владькой ходим по разным врачам, обследуемся. Никто так и не решился точно сказать, в себе мой сынок или нет. Направили его в районную психиатрическую клинику на исследование с целью выяснения, в какой мере его психическое состояние является опасным для окружающих. Такие дела.
– Мдя-а… – задумчиво протянул Захар Сергеевич, – ты звони, если будет нужна помощь, а то давай я его в армию по своим связям пристрою! Подберу теплое местечко – писарчуком. Судя по всему, парень он у тебя с головой, армии такие кадры нужны. Ты меня знаешь6 лично буду следить за твоим сынком.
– Нет, – отбрыкнулся Колька, – я и сам мог бы его пристроить, но не буду, поди, ещё в Чечню сошлют или ещё куда. К пенсионерам не сильно прислушиваются. Лучше мы по клиникам походим, авось и вовсе не заберут. Ну, бывай. Привет Рите.

Предпасхальное утро выдалось ясным. На ярко-голубом небе не было ни облачка. День обещал быть теплейшим. Рита аккуратно складывала в корзинку разноцветные яички, поллитровку беленькой, бутерброды, воду.
Наконец сборы закончились, и они отправились на кладбище. Все дороги были забиты машинами – народ разъезжался кто куда. Одни на дачу, другие на кладбище, третьи и вовсе колесили по городу в поисках развлечений.
На кладбище вместо тишины царили Содом и Гоморра. Народу собралось, что на ярмарку выходного дня. Кругом по дорожкам сновали разноцветные толпы женщин, мужчин и детишек. Такое оживление никак не вязалось с мыслями о бренности существования всякого индивидуума.
Как ни чаял Захар Сергеевич посидеть в тишине, ничего из этого не вышло. На граничащей с их могилой скамейке сидели два громко разговаривающих мужика, оба – явно из потомственных пролетариев. В руках обоих поблёскивали гранёные стаканы, наполовину наполненные бесцветной жидкостью, рядом валялась разноцветная скорлупа. Один рассказывал другому:
– Толян! Батька мой тут лежит. Всю жизнь был неудачником. Кругом ему не везло. Сначала мост под ним проломился, потом как-то телега со скарбом перевернулась, в прошлом году дом горел, он чудом спасся и таки умер на прошлую пасху. Так вот на третий день в его могилу молния ударила. Видишь березу сломанную? То-то и оно.
Второй, наливая стакан, брякнул:
– Это был контрольный выстрел.
– Рита! Подержи мои яйца, – передал корзинку жене Захар Сергеевич, – пойду мужиков успокою.
– Уважаемые! Нельзя ли потише? Здесь не балаган, а место успокоения. Чем водку пить, лучше бы обломки березы убрали.
– Уйди, дядя, со своими березами, – отозвался белобрысый, – сейчас ворон распугаешь, не отмоешься потом. Убирай свои два метра.
– Ах ты… консул с вишнёвым перегаром, – вспыхнул Захар Сергеевич, но отвлекся.
В этот момент зазвонил мобильный телефон. Рита поставила корзинку на землю и взяла трубку:
– Не можете дозвониться Захару Сергеевичу? Из литературного общества? Он сейчас на кладбище. Когда умер? Тьфу на вас, он живёхонький-здоровехонький, оградку красит. Собрание в понедельник? Передам. Захар! Помощник главного редактора звонил, тоже с кладбища, говорит: собрание – в понедельник.
– Помянуть и похристосоваться спокойно не дадут, – буркнул Захар Сергеевич. покосившись на мужиков. – Рита!  Налей, что ли, беленькой, а  то мне всегда не по себе на кладбище.
– Чего так? – отозвалась она. – Не так страшно на кладбище, как чихнуть в пустой квартире и услышать: «Будь здоров». Бояться надо не мертвых, бояться нужно живых.
– Вот, помню, случай в полку на пасху у нас был, – закатил глаза Захар Сергеевич, перекатывая в руке пластиковый стаканчик с водкой. – Нужно было срочно дозвониться полковнику Христенко накануне праздника. Я свою лучшую связистку Верочку вызвал, она меня соединила с ним. Ну, я и спрашиваю его: «Привет, мол, чего делаешь?» А он мне отвечает: «Яйца крашу в зелёный камуфляжный». – «Ну-у, – думаю, – оттопырился Христенко – видать, генерал армии к нему едет!» А оказалось – ветрянка у него.
Тем временем мужики на лавке собрались в гости:
– Надобно зайти в «живой уголок», – сказал первый.
– Это к сторожу, что ли? – отозвался второй.
– Ага, к нему, родимому. Он мне бутылку должен. Пошли.
– Пшли, – икнул второй, после чего оба растворились среди оградок.
Наконец воцарилась долгожданная тишина.
– Вечером пойдём в крестный ход, – сказала Рита, – так что не увлекайся спиртным.
– Да погоди ты, – расслабился Захар Сергеевич, присаживаясь на освободившуюся лавку. – Вот, помнится, в далекие приснопамятные времена, когда попы ещё работали на совесть, а не ради прибыли, все очень любили ходить смотреть на крестный ход, особенно молодежь. Я тогда ещё не был на тебе женат. У нас это было такое развлечение, неформальное молодежное культурно-массовое мероприятие. Я был комсомольцем, а мероприятие это партией и правительством не особо поощрялось, а даже наоборот – порицалось. И если в обычные дни церковь была отделена от государства просто забором, то на крестный ход она огораживалась ещё и усиленными патрулями милиции. Милиция, с одной стороны, охраняла верующих от посягательства пьяных дебоширов, а с другой – оберегала слабые души нетрезвых чаще всего атеистов от соблазна падения в пучину мракобесия и православия, а это с точки зрения партии и правительства было одно и то же.
Погода стояла преотличная. А я тогда с Петькой из нашего класса дружил. Он мне и предложил: «Айда на крестный ход!?»
Петька был товарищем авторитетным – лучший комсомолец нашей школы и при этом – жуткий прощелыга, наставник, комсорг и пройдоха, каких свет не видывал. Если б знал, чем всё это закончится, не поехал бы. Но в тот момент это показалось весьма оригинальным продолжением пасхального вечера. Взяли с ним портвейна две бутылки, крепко выпили и пошли к церкви. Менты нас приняли практически сразу. Может быть, у них был план, может, просто разгар лютой борьбы за трезвость. В машине, когда мы подавленно молчали, понимая, чем может быть чревата наша ночная прогулка, Петька неожиданно сказал: «Захар, вали всё на меня». Это было странно и неправильно.
В результате в объяснительной записке я написал какую-то чушь: мол, выпили, волновались, в первый раз и тому подобное.
Зато Петька изложил всё с чувством, с толком, с расстановкой. Он написал, что мы пошли в крестный ход по его инициативе для проведения со мной разъяснительной работы о тлетворном влиянии религиозной пропаганды на неокрепшие умы комсомольцев.
Дык нас не только выпустили, а ещё и в школу позвонили, чтобы поблагодарить за достойных комсомольцев.
Прошло несколько лет. Обстановка в стране изменилась. Я стал военным, как ты знаешь, а Петька своей светлой головой быстро смекнул, что во времена, когда заводы закрываются, а церкви растут как грибы после дождя, нужно меняться. Я-то думал, он по комсомольской линии двинет, ан нет – положил билет на стол.
В те времена, когда служителей культа набирали едва ли не на улице, Петька и подвизался в церкви, а вскоре принял сан и получил весьма неплохой приход в ближнем Подмосковье.
Хорошо подвешенный язык и весёлый нрав новоиспеченного батюшки пользовались у паствы большой популярностью. На его службы народ съезжался не только с окрестностей, но и из Москвы – приход становился популярным в среде нарождающейся богемы. Казалось бы – живи и радуйся.
Однако в храме Петюня – теперь уже, конечно, отец Протоген – задержался недолго и уже через год занимал не самую последнюю должность в Московской Патриархии.
О чем он думал своей светлой головой, разъезжая по подведомственным монастырям и храмам на служебной машине? В две тысячи третьем отец Протоген разбился вдребезги, вылетев на своём черном джипе с мокрой трассы, когда пьяный в хлам возвращался из Москвы в свой особнячок под Звенигородом. Панихиду по нему вроде служил сам Алексий II.
– Такая вот, история, Рита. Христос, как говорится, Воскресе! – крякнул Захар Сергеевич, стукнув красным яйцом по сиреневому.
– Счастливые трусы надевать надо, – смахнула слезу посерьезневшая Рита, – примета такая у британцев есть. Поехали, что ли, домой?
– Погоди, – ответил Захар Сергеевич, – пойду, чокнусь с Акакием Еремеевичем. Хороший был человек. Пожил бы ещё, если бы не подобрал с улицы бешеную собаку, которая его же и покусала. Вот к чему приводит любовь к животным…
– К чему? – съязвила Рита.
– К памятникам, – булькнул Захар Сергеевич.
До крестного хода Захар Сергеевич не дошёл – был пьян, писал стихи во славу Светлой Пасхи.

Глава VIII. Риск заблудиться в скитаниях

– Рита! Почему бы нам не съездить в путешествие? – спросил Захар Сергеевич, слюнявя пальцами страницу газеты, глядя поверх очков на жену. – Остров Бали, Тенерифе, Тайвань.
– Потому что европейские пенсионеры ездят по миру, а российские ходят по миру, – брякнула, как всегда впопад, Рита. – Острова мы не потянем по деньгам, хотя мне твоя идея нравится. В Турцию не хочу, а вот в круиз по Нилу было бы здорово:  Каир, Луксор, пирамиды Гизы, Александрия, Александр Македонский, Гай Юлий Цезарь, Антоний и Клеопатра, царица Хатшепсут и ее вероломный племянник Тутмос Третий, убивший собственную тетушку в погоне за престолом, и еще много чудесного и священного есть на этой африканской земле. Говорят, что из семи чудес света пять находятся в Египте.  Эх… – закатила карие глаза Рита. – Давай, Захар, ищи турагентство! Правда, в Египте беспорядки бывают, акулы на туристов нападают, все же я склоняюсь к этой стране. Ля-ля-ля, – тихонько запела супруга, – кофейку с коньячком, да в Египет с дурачком, – как говаривает моя подружка Нина.
– Про коньячок, – встрепенулся Захар Сергеевич, – берём отель не ниже четырех звёзд –  «всё включено».
Через несколько дней счастливый Захар Сергеевич ворвался коршуном в квартиру, сразу бросившись к обеденному столу. В его руке трепетали разноцветные бумажки.
– Забронировал! Пять дней – круиз по Нилу, пять дней – на море в Хургаде.

Таможня даёт добро

Наступил день «икс». К аэропорту «Домодедово» подкатило желтое такси, из которого вышли туристы.
Захар Сергеевич – в удлинённых шортах, жилетке защитного цвета, клетчатой бейсболке, с сачком в руках.
Тоненькая, кареглазая Рита – в белой панамке а-ля Восток, в светлом сарафане в мелкий синий цветочек.
Вытащив из багажника машины объёмистые чемоданы на колёсиках, супруги отправились проходить таможню.
В аэропорту была баня – настоящая международная баня.
Захар Сергеевич не сразу понял, подходя к металлоискателю, почему люди, столпившиеся кучкой, наполовину раздеты. Ещё более его поразило, что все они стояли с зелёными тазиками в руках.
Нет, в бане это было бы нормальным явлением, но здесь шайки в руках прилично одетых граждан почти что в нижнем белье смотрелись как-то странно.
Только присмотревшись внимательнее, они поняли: в шайку складывают верхнюю одежду, ботинки, личные вещи.  Потом тазик отправляется на рентген, а обладатель вещей в зависимости от гендерной принадлежности – либо к мужчине таможеннику, либо к женщине.
Надев на босые ноги синие полиэтиленовые тапочки, прижав к груди заветную шайку с бельём, Захар Сергеевич направился прямо в лапы к огромному таможеннику. Там его попросили поставить на ширину плеч ноги, расправить руки в стороны и сделать приседание, тьфу, получить удовольствие от ощупывания частей его тела.
Рита глупо хихикала.
– Вот курва, – выругался про себя Захар Сергеевич, – флиртует. Барби на пенсии уже, вспомнила себя девочкой! Старухи должны язык показывать, а не прелести.
Его мысли прервали ласковые прикосновения мужских рук в области ягодиц и строгий голос:
– Что мы там прячем?
– Золото, бриллианты, а с ними – анашу и гашиш, – выпалил от неожиданности Захар Сергеевич.
– Будете так шутить, снимем с рейса, – строго сказал амбал в фуражке с кокардой, и Захар Сергеевич примолк.

«Али-Баба»

В Хургаду они прилетели поздно вечером. Их встречала турфирма «Белая роза». Если бы Захар Сергеевич знал, сколько шипов им достанется!
Как только они с Ритой отслюнявили доллары египетской таможне, их посадили в автобус и повезли в отель «Али Баба» (то, что это отель настоящих разбойников, они поняли позже, по возвращении из круиза). Им выдали ключи и проводили в номер.
Время на часах – десять вечера. Они начали разбирать вещи, однако через полчаса раздался звонок телефона.
– Hello! У вас в четыре часа утра автобус! Круиз. В три сорок пять извольте собрать сумки и стоять у выхода из гостиницы – вы отправляетесь в Луксорский порт.
По лицу Захара Сергеевича, который собирался прилечь отдохнуть после перелета, поползли нехорошие мурашки. Сжав крепче зубы, он начал методично складывать вещи обратно в сумки, после чего повалился на широченную кровать.
Только-только заснул, сладко захрапев, как Рита, так и не решившаяся прилечь, толкнула его в бок:
– Захар! Вставай.
– Египетская мать! Я ж отдыхать приехал.
Через десять минут, еле разлепив веки, таща за собой два огромных чемодана, Захар Сергеевич приплёлся на крыльцо гостиницы.
Рита шла налегке, осматривая причудливые растения в красивых горшках в фойе гостиницы. Их окликнул работник отеля:
– Извольте получить сухой паёк.
Вскоре появился автобус. Внутри него подавали признаки жизни еще несколько затравленных русских туристов. Бедолаг также сняли с самолёта, прописали на пару часов в гостиницу, затем выписали из неё, закинули в автобус досыпать арабские ночи.
Пробормотав сонное приветствие, Захар Сергеевич сложился бесформенным кульком на сиденье, рядом повалилась Рита.
Ещё пару часов автобус колесил по Хургаде, собирая по отелям остальных путешественников, и, когда транспорт заполнился, в него заскочил худой араб.
– Меня зовут Алладин, – представился он. – Я буду вашим гидом и волшебником в ближайшие пять дней.
Началось долгое путешествие через пустыню. Во время пути Алладин рассказывал всякие арабские истории: о том, как попали арабы в Египет; о местных племенах и людях, живших в этих местах много веков назад; о древних египтянах, обладавших совсем другой культурой; о берегах священной реки Нила, который и по сей день является самой длинной рекой в мире. 
Алладин постоянно подчёркивал:
– Египет – рай. Мы счастливы жить здесь.
Глядя на голую пустыню, камни, Захару Сергеевичу с трудом верилось, что это – райское место. Ко всему прочему, неугомонный Алладин не давал ему спать, и пассажир начинал его тихо ненавидеть.
Постепенно Захар Сергеевич включился в тему, ему стало даже интересно. Разговор шёл о завоевании Египта арабами. Алладин начал своё повествование с древних времён, когда великие соперничающие Византийская и Сасанидская империи истощили себя в бесплодной и разорительной борьбе за верховенство, а арабы духовно и политически объединились под руководством Мухаммеда. Призыв Пророка к созданию мусульманского общества Умма, подчиняющегося власти Бога, – как об этом говорится в святом Коране, – позволил прекратить родовые и племенные конфликты и сплотить арабов в единую нацию. Возглавляемые его преемниками, халифами, арабы направили усилия на расширение своих границ, не встретив серьезного сопротивления со стороны северных соседей.
Движимые предписанием ислама вести священную войну против «неверных», купились на обещания получить богатые трофеи. Мусульмане с 636 по 649 г. захватили всю Персию и восточные провинции Византии.
Но жить спокойно им не пришлось, ибо в 639 г. на территорию Египта вторгся Амр ибн аль-Ас. Один из самых способных генералов раннего мусульманства, он в юные годы посетил Александрию и был поражен ее богатством, красотой общественных зданий и оживлением, царящим на ее улицах.
Действуя по собственной инициативе, этот генералишка Амр оправдывал свой поступок тем, что египтяне – это овцы, а их земля – золото, которым может овладеть любой, имеющий достаточную силу.
Однако его всадники были легко разбиты византийской армией возле древних руин Гелиополя, после чего Амр перешел к осаде древней крепости Вавилон, а затем – и Александрии.
Но Вавилон пал, а вскоре после этого была завоевана и вся страна.
Захвату Египта арабами способствовало и безразличие местного населения – коптов. Их политические и религиозные споры с Константинополем привели к враждебным отношениям с Византией. Незаинтересованные в обращении коптов в исламскую религию, которую мусульмане все еще считали чисто арабской, они поддерживали Коптскую церковь в отношениях с господствующей византийской верхушкой и предоставили этой епархии автономию, полагая, что это обстоятельство облегчит сбор подушного налога с местного населения.
Во время осады Вавилона мусульмане разбили свой лагерь к северу от крепости, и именно здесь Амр основал Фустат, военное поселение для контроля за долиной Нила.
Городок постепенно превратился в административную и торговую столицу арабской провинции Египет.
Арабский язык пришел на смену греческому, стал основным не только в городах, но со временем – и в деревнях, что привело к забвению коптского языка.
Рита крепко спала, пока муж, прикрыв глаза, представлял себе древние картинки: вот генерал Амр ибн аль-Ас едет на коне впереди своего войска. Вот он в палатке смотрит древние карты, нарисованные на выделанной шкуре верблюда или буйвола. Водит чёрным пальцем, щуря тёмные глаза, по нарисованной пустыне. Огромное войско врывается в древний византийский город. Кругом горят пожары, кричат женщины и дети, над городом стелется густой черный дым, звенят сабли.
Так и не заметил, пребывая в фантазиях, как автобус въехал в древний город Луксор.

Луксор

Луксор, расположенный на правом восточном берегу Нила,  разделён на «город мёртвых» и «город живых». Два грандиозных храма – Луксорский и Карнакский – находятся в «живом городе».
Захар Сергеевич с Ритой надеялись, что для начала их отвезут на пароход, но не тут-то было. Туристов повезли к храму великой царицы Хатшепсут.
Лишь только они подъехали, вездесущий Алладин, будь он неладен, резко крикнул:
– У вас десять минут, чтобы добежать до дворца, осмотреть три этажа и вернуться в автобус. На сегодняшний день у нас грандиозные планы.
Несчастные туристы, не спавшие ночь, восемь часов тащившиеся через пустыню, были похожи не на туристическую группу, а на людей отработавших ночную смену на заводе.
Горемыки бегом ринулась к прекрасному.
По дороге женщин ждали сюрпризы: местные торговцы, облачённые в длинные белые одежды, с повязанными вокруг головы чалмами, хватали их за руки, прихватывали пониже спины и за локотки, стремясь подобраться и к более заветным местам.
Озабоченность арабов женщинами пробудила спортивную злость в русских мужчинах: мужья прижали жён к себе и потащили их вперёд.
С большим трудом добежали до ступеней храма и, слегка отдышавшись, дружно поползли на третий этаж.
Температура воздуха достигла двадцати пяти градусов. Стало душно. Хотелось пить.
С высоты третьего яруса Захар Сергеевич оценил расстояние до автобуса. Время контрольного забега составляло минуты три.
Рита кинулась щелкать фотоаппаратом, но её уже покидали силы, и она привалилась к одной из колонн, пытаясь хоть чуточку передохнуть.
Захар Сергеевич гнал её все дальше и дальше.
– Встань здесь! Отлично. Теперь перейди вон к той колонне, отлично. Теперь встань вон там. Ты чего с таким лицом стоишь? Улыбочку изобрази!
– Оставь меня!  Дай посижу на ступеньке.
– Некогда рассиживаться. Цигель-цигель, – постучал по стеклышку наручных часов. – Пошли слушать про эту Хатшепсут.
 Алладин, привыкший к жаркому климату, разливался соловьём:
– Воды Нила разделили Древний Египет на две части: восточную и западную – на Царство живых и Царство мертвых. На восточном берегу Нила возводились дворцы фараонов и громадные храмы, славящие богов; на западном берегу строились пирамиды, гробницы и заупокойные храмы, где совершались службы в честь умерших и обожествленных фараонов. Один из них – заупокойный храм царицы Хатшепсут (1525–1503 гг. до н.э.), посвящённый богине Хатхор.
Кстати, труп самой царицы так и не нашли, ее мумии нет даже в долине мёртвых царей. Племянник расправился с ней так, чтобы даже и следов не осталось.
Хатшепсут была единственной в истории Египта женщиной-фараоном. Ей воздавались все подобающие фараонам светские и религиозные почести, её изображали, как и полагалось настоящему фараону, с атрибутами Осириса, с привязанной под подбородком бородой.
– Вот же бабы, – крякнул Захар Сергеевич, – в любой стране мира найдутся такие, что бороду привяжут и командовать начнут.
– Потише, – рявкнул Алладин, продолжая скороговоркой вкладывать знания в разогретые палящим солнцем головы туристов: – Женщина-фараон была личностью незаурядной. Она на протяжении многих лет будила фантазию романистов и загадывала египтологам все новые загадки. После смерти своего отца – Тутмоса I – она вышла замуж за своего же сводного брата Тутмоса II. Когда он умер в довольно раннем возрасте, единственным его наследником стал малолетний Тутмос III, сын одной из младших жен фараона. Хатшепсут от его имени правила государством и держалась на троне в течение двадцати двух лет. Как многие женщины, воевать она не любила. Во время своего царствования сооружала новые и восстанавливала старые храмы. Роскошное убранство храма Хатшепсут просуществовало недолго: после смерти царицы взошедший на престол законный наследник Тутмос III первым делом приказал истребить по всей стране все изображения своей предшественницы и стереть все надписи, где упоминалось ее имя. Все скульптуры храма были разбиты и зарыты неподалеку, где много столетий спустя их и обнаружили археологи.

Через десять минут запыхавшиеся туристы сидели в автобусе, их повезли в Луксорский храм.
На его осмотр Алладин выделил полчаса. Сам он из автобуса вылезал лишь для того, чтобы купить билеты и запустить туристов на территорию храма.
– Тридцать минут, «Белая роза»! Все слышали?
В ответ  услышал шёпот великороссов:
– Итить твою мать… Издевается басурманин. Слышь, Алладин! Может, с нами сходишь?
Но тот, сощурив тёмные глаза, отвернулся:
– Я вам в автобусе все рассказал!

Луксорский храм, посвящённый богу Амону, протянулся более чем на четверть километра с севера на юг вдоль Нила. Начинал строить храм в XIV веке до н.э. фараон Аменхотеп III. Композиция его была традиционной: колоннада, обрамленный колоннами открытый двор, колонный зал и святилище.
Сто лет спустя фараон Рамсес II расширил храм: перед колоннадой он построил еще один двор, отгороженный огромными церемониальными вратами. От пилона Луксорского храма начиналась аллея сфинксов. Она вела на север, метров через триста ныряяя под жилые здания и снова появляясь вновь лишь через два километра, возле еще более грандиозного и сложного сооружения, чем Луксорский, – Карнакского храма. Это был даже не храм, а комплекс храмов.
Захар Сергеевич и Рита, высунув языки, пробежали через территорию, поиграли в прятки между колоннами и через полчаса прискакали к автобусу.
Туристы дружно запросились на отдых, но Алладин сказал, что отдых будет позже, на теплоходе, и всего пятнадцать минут, пока они будут обедать, так как после обеда у них по плану – Карнакский храм.
Народ вёл себя по-разному: кто-то смирился, кто-то бунтовал, кто-то тихо плакал от бессилия. Туристы сбились в кучу и начали обсуждать план по расправе над Алладином.

Нил и теплоход «Цитадель»

Наконец их привезли на большой трёхпалубный теплоход и распределили по каютам.
Предложенная им каюта была небольшой и уютной. На кровати лежал искусно свёрнутый из белого полотенца крокодил, вокруг которого были разбросаны лепестки роз. 
Рита, сладко зажмурившись, присела на краешек, вытянула ноги и почти забылась, но тут раздался звон колокольчика, возвещавшего о начале обеда. Пришлось вставать и идти в столовую.
В трапезной их встречал Алладин. Рядом с ним стояли повар и несколько официантов. Туристов ждал очередной арабский сюрприз.
– Несмотря на то, что у вас в путевках записано «все включено», у нас на теплоходе любые напитки продаются за деньги, – сообщил шеф повар.
– И вода? – ахнула Рита.
– Все напитки! – строго парировал чёрный-чёрный повар в белом-белом колпаке.
– Так что же вы раньше не сказали?! Мы бы в городе купили! – возмутился Захар Сергеевич.
– Ну, так купите еще, а сейчас прошу обедать: у вас осталось десять минут на трапезу, – осклабился кок и незаметно растворился за портьерой.
Наевшись жирной и пряной пищи, туристы мучились изжогой и дикой жаждой. Многие кинулись к стойке бара за водой, те, кто обессилели вконец, просили за любые деньги принести воду или пиво к столу, но эта услуга шла за отдельную плату.
Через полчаса все сидели в автобусе, закопчённые и пыльные, с горькими складками у губ, с яростным блеском в глазах.
В Карнакском храме Рита  сломалась: у неё в кровь были стерты ноги, древнеегипетские вирши её больше не интересовали. Она сидела на огромном валуне и плакала, пока Захар Сергеевич горным козлом носился по развалинам и, изредка пробегая мимо, бросал фразы:
– Сиди тут! Я отснял пятьдесят кадров здесь, сейчас пойду с той стороны колонн зайду – там изумительная роспись на стенах. Веселее гляди, нельзя же сидеть с таким измученным лицом!
– Не бросай меня! – взмолилась Рита. – Меня могут украсть.
– Тебя? – широко распахнул голубые очи Захар Сергеевич. – Ритуля, ты не в том возрасте. Помнишь, что Алладин сказал: девочек берут замуж в одиннадцать, максимум – в двенадцать лет, а тебе сколько раз по одиннадцать? Если только для работы. Но ах и увы: сегодня ты выглядишь загнанной клячей.
Пока они разговаривали, к ним подошёл древний старик. Его лицо было изрезано морщинами и казалось тёмным, как головёшка, вытащенная из костра. Хоттабыч подошёл к Рите и пристроился за её спиной. Его беззубый рот расплылся в улыбке.
Захар Сергеевич схватил фотоаппарат и тут же щёлкнул затвором. Старикан заныл:
– Руссо туристо! Руссо туристо! Бакшиш! – и протянул морщинистую руку. Захар Сергеевич сунул в его руку один фунт и приподнял Риту с валуна.
– Пошли, душа моя! Надо обойти двенадцать колонн и сфотографировать фрески. Не хромай, собери волю в кулак, встань вот на тот обломок колонны. Ну хорошо, просто привались к ней.
Рита находилась в полувменяемом состоянии:
– Я умру здесь. Не дойду. Старик меня похоронит.
Вечером, сидя в каюте, Рита методично заматывала по одному пальцу на каждой ноге. Живых пальцев на двух ногах осталось всего два. Так начался первый день круиза по Нилу.
На следующий день предстояло посетить город Эстна. Однако им не повезло: теплоход надолго застрял у шлюза. Зато образовался целый день отдыха. К счастью, на крыше располагался прекрасный бассейн. Туристы поднялись к бассейну и развалились, чтобы загорать.
Минут через пять в их рядах возникло оживление, ибо снизу прилетел какой-то куль и шлепнулся на голову объёмистой туристке в голубом купальнике, расшитом золотыми рыбками. Щука, – так назвал её Захар Сергеевич, – с изумлением посмотрела вниз.
К борту парохода пристала местная лодка с сидящими в ней двумя арабами-продавцами.
Щука развернула прилетевший куль. Это был длинный белый хитон, расшитый причудливой арабской вязью. Она попыталась натянуть его на себя, не влезла, завернула обратно в пакет и сбросила вниз.
В ответ прилетела скатерть.  Затем – ещё много разных пакетов с разными арабскими платьями.  Началась торговля:
– Руссо! Платье берешь?
– Беру. Сколько хочешь?
– Пять долларов.
– Один.
– Руссо! – крутит головой араб. – Два доллара.
– Полтора.
– Руссо! Ты кто?
– Русская мафия.
– Два доллара плюс платок.
На палубу летит полиэтиленовый пакет с расшитой косынкой.
– Ладно. Лови деньги.
Белобрысый, наголо выбритый паренёк в красной бейсболке завернул пару долларов в полиэтиленовый пакет и бросил вниз. Пакет шлёпнулся в воду, но шустрые арабы быстро его выловили, после чего палуба подверглась массированной бомбардировке пакетами с сине-красно-жёлтым тряпьём.
Прибежал Алладин.
– На какую сумму наторговали?
– Долларов на двадцать, все вместе, – дружно ответили покупатели.
Алладин взял в руки расшитую скатерть:
– Кто купил и сколько заплатил?
– Ну-у… я, –  вышел вперёд шупленький мужичок с бороденкой, как у профессора Преображенского из кинофильма «Собачье сердце».  – Десять долларов.
– Смотри сюда, – Алладин смочил слюной палец и легко растёр рисунок на скатерти в грязные разводы. – Её цена – один доллар.
У туристов поголовно раскрылись рты. Щука тихо прошептала:
– Слава тебе, о Алладин! Вовремя пришел.
Оставшиеся пакеты дружно полетели вниз. Внизу послышались арабская речь, возня, плеск весел, лодка отчалила и взяла курс к следующему кораблю, стоящему в очереди на прохождение шлюза.

Захар Сергеевич и Рита, сидя в шезлонгах, осматривали берега Нила: пальмы, зелень, белые цапли, лишь изредка тишину прерывал крик журавлей. По небу летел клин больших серых птиц. Они мерно взмахивали крыльями и курлыкали. Идиллию испортил осёл, которого привели на водопой к берегу реки.
– Иа-иа-а-а… – прервал тишину своим громким гортанным голосом. Обижаться на него не стоило. Как ни крути, а основным видом транспорта в глубинке Египта были, остаются  и будут оставаться ещё долгие годы именно ослы.

Эдфу

Утром теплоход прибыл в Эдфу. Рита стала лучше ходить, почти прямо держать спину и припадать только на одну ногу. После завтрака они с мужем спустились вниз, где их ждали повозки, запряженные худыми лошадьми с торчащими ребрами.
Зрелище было ужасающим: расшитая, раскрашенная повозка, голодный, худющий погонщик и чуть живая кляча, которой не каждый день перепадает корм.
 Рите стало стыдно сидеть в этой кибитке. Она не могла без слез смотреть на лошадей и голодных детей, сидящих в пыли на улице. Забрав коробку с пайком у мужа, отдала их детишкам. Те кинулись драться до крови за каждую булку, причем девчонки бились наравне с мальчишками.
А их повезли дальше к огромному храму Хора, наиболее внушительному по своим размерам после Карнака. Сооружение этого храма началось ещё при Птолемее III. И по сей день он считается наиболее хорошо сохранившимся по сравнению с другими. При его обнаружении в 1860 г. он предстал перед глазами Огюста Мариета, одного из директоров Лувра, собирателя коллекции Египетского музея в Каире, в плачевном состоянии. Была проделана большая работа по его расчистке и восстановлению.
Этот храм был посвящён богу Хору, сыну Осириса и Исиды, и имел классическую древнеегипетскую архитектуру – с массивным входным пилоном, с изваянием гигантского Хора-сокола из черного гранита, расписанный удивительными сценками древнеегипетской живописи.
В храме было много колонн, пройдя через их строй, путь лежал в святилище, куда в далекие времена допускались лишь посвященные – великие жрецы и фараон. Рельефы и надписи на стенах храма рассказывали о победе Хора, который отомстил за смерть своего отца богу Сетху и его союзникам, изображенным в образе крокодилов и бегемотов.
Захар Сергеевич водил пальчиком по древним надписям, его потрясло это чудо в глубине Египта и это неудивительно, ведь надписи на стенах храма Хора – это целый кладезь различных знаний: здесь можно найти перечни книг по мифологии, астрономии, географии, и строительству. Они объясняли символическое значение пропорций и размеров архитектурных деталей храмов, ссылаясь на мифологические сюжеты и знаменитую книгу строителя пирамид Имхотепа. Там были рецепты приготовления божественных масел и курений, которые использовались при совершении обрядов. Более того,
храм в Эдфу был взят как образец при оформлении египетского зала Музея изобразительных искусств им. А.С. Пушкина в Москве. Весной 1909 г. будущий директор музея И.В. Цветаев (отец поэтессы Марины Цветаевой) ездил в Египет, чтобы познакомиться с его древней архитектурой. По его словам, именно в Эдфу он нашел форму зала, «как нельзя лучше подходящего к нашим размерам».
Но случилась неожиданность: Рита потеряла мужа. Она тоже загляделась на фрески и заслушалась гида, вот и не заметила, как Захар Сергеевич исчез. Оглядевшись вокруг, ничего, кроме огромных колонн и длинный чёрных проходов между ними, не увидела. Рита побежала к гиду:
– Помогите! Помогите! У меня пропал муж.
– Не могу, – ответил гид, – закончу экскурсию, тогда пойдём его искать. К тому же, по нашим стопам уже идёт вторая группа, возможно, ваш муж прибьётся к ней.
Бедная Рита не знала, что делать: то ли ей идти со своей группой дальше, то ли бежать назад? Она больше не хотела слушать никаких сказок, её муж пропал вполне реально, и с этим что-то надо было делать.
Она кинулась назад, побежала между древними колоннами и даже совсем забыла про свои стёртые пальцы, стала просматривать каждый затемненный уголок, коих в храме оказалось много, чутко прислушиваться и… уловила в воздухе знакомые интонации. Рита кинулась в тёмный простенок.
Открывшаяся взору картина потрясла её до глубины души: Захар Сергеевич сидел на коленках перед большим отверстием в песке, это был древний колодец, уходящий глубоко под храм, и ухал в него, чутко прислушиваясь к доносившимся из-под земли звукам. Уханье усиливалось, перекатывалось и возвращалось отголоском первоначального звука. Похоже, он таким образом развлекался уже давно.
– Захар! – взвизгнула Рита. – За побег будешь наказан. Я тебя лишаю сладкого. Чем ты тут занимаешься?
– Здесь потрясающая акустика.  Я сейчас спел в колодец про Стеньку Разина, звучит, м-м-м… как в концертном зале консерватории.
– Обормот, – шлёпнула его ладошкой по затылку Рита, – у меня чуть инфаркт не случился. Быстро в стадо!
– Куда? – изумился он.
– Тьфу, – начала заикаться Рита, – в колонну туристов. На теплоход опоздаем.
– Не боись, без нас не уплывёт, – сказал Захар Сергеевич, – искать будут.
– Пароходы ходят, а не плавают, – поправила его Рита, – плавает сам знаешь что.

Ком-Омбо

Путешествие продолжалось. Весь следующий день они плыли по реке, не останавливаясь, и снова любовались прекрасными берегами, а поздним вечером, когда египетская тьма опустилась на землю, прибыли в город Ком-Омбо. Здесь находился второй по размерам храм бога Хора.
Это был не совсем обычный храм – он был посвящен одновременно двум богам: Себеку, изображаемому с головой крокодила, и сокологоловому старшему брату Осириса – Хору – и имел не одно, а два святилища: святилище Хора – в северной части храма и святилище Себека – в южной. Большинство рельефов этого храма было выполнено при Птолемее XII, жившем в 80–58 гг. до н.э., и храм разительно отличался от предыдущих увиденных ими.
Хромоногая злая Рита методично лезла по ступеням вверх, пока неугомонный Алладин вещал всякие подробности, связанные с храмом:
– Мы находимся на древних развалинах в храме бога Хора. В древности здесь водилось много крокодилов, и люди приносили на этом месте жертвоприношения богу-крокодилу, который считался сеятелем зла. Наводнения, землетрясения, засуха – все приписывали кровожадному Себеку. Люди всячески пытались задобрить рептилию. Посмотрите на эти стены! Жрецы писали каждый месяц календарь и время жертвоприношений.
– А кого приносили в жертву? Молодых девственниц? – пошутил Захар Сергеевич.
– Вот в чём нельзя обвинить древних египтян, это в человеческих жертвоприношениях. – ответил Алладин. – Это вам не южные американцы. Египтяне задабривали Себека козами, баранами, коровами. Сейчас мы пойдем к одному колодцу, и я расскажу вам, как из мальчиков выбирали жрецов.
Колодец, заполненный тёмной водой, был ужасающих размеров – метров двадцать глубиной и метров пять-шесть в диаметре. Он в  древние времена кишел крокодилами. Избранных мальчиков жрецы опускали в колодец и наблюдали: испугается ребенок или нет, начнет кричать или будет искать выход? Выход в колодце был, неглубоко под водой в стенке. Оказывается, крокодилы были хорошо накормлены и мальчиков не трогали, но дети об этом не знали. Тех, кто, был смел и находил выход, спасаясь от рептилий, нарекали жрецом, кто слаб духом – отправляли назад в деревню.
Захар Сергеевич хотел было ухнуть и в этот колодец, но Рита вовремя успела его перехватить, грамотно отвлекла на древние рецепты поднятия мужской потенции, расписанные иероглифами на стенах храма. Захар Сергеевич принялся методично фотографировать фрески для последующей расшифровки.
Потом они смотрели медицинские инструменты и фрески с изображениями рожающих женщин. В Египте женщины рожали, сидя на специальном стуле под пение жрецов и окуривание травами.
А после долго любовались на три пятиметровые сушенные мумии крокодилов. Алладин рассказал им о слонах, использовавшихся в армии Птолемеев в качестве рабочей силы и ещё много интересного.
Эта экскурсия им очень понравилась.

Асуан

«Белая роза» за эти дни превратилась в «Железную розу». «Нас не согнуть!» – сияла надпись на каждом лице русского туриста. За прошедшие дни изрядно загоревшие славяне закалились и начали потихоньку приживаться в этой полудикой стране. Собственно, это был последний город на их пути. Из Асуана вечером их должны были отправить на автобусе в Хургаду – отдыхать на море.
Рано утром после завтрака их посадили в моторные лодки и повезли по заводям Нила. Экскурсия получилась замечательной и состояла из нескольких частей: первая – в Ботанический сад, основанный английским лордом Китченером в 90-х годах ХХ века, – райский уголок с огромным количеством разнообразных тропических  растений и всевозможных видов пальм. Каждое растение можно было потрогать и сфотографироваться рядом с ним.
Рита пропала: она обожала цветы. Но самым примечательным было то обстоятельство, что на острове проживало десятка полтора кошек, разношерстных и разномастных.
Захара Сергеевича совершенно не интересовали деревца и цветочки, которыми увлекалась жена, всё своё времяпровождение в этом саду он посвятил кошкам – переловил почти всех. В моторную лодку он вернулся весь исцарапанный, но довольный: похоже, ни одна кошка из его лап не увернулась.
Второй частью была поездка в нубийскую деревню. Туда их тоже привезли на моторной лодке.
Взрослые нубийцы были очень скромны и приятны. Они жили в песках, их дома были без крыш, максимум – несколько пальмовых листьев для тени лежало на том месте, где должна была быть крыша. В домах было чисто и опрятно, но не было туалетов, вместо них посередине деревни была выкопана яма, прикрытая циновками.
Сами нубийцы были черны и гостеприимны. Женщины ходили в черных одеждах, состоящих из свободного платья до пят, головного платка и шали, в которую они закутывались, оставляя открытыми только лицо и кисти рук. Они поили туристов чаем, кормили свежеиспечёнными лепёшками и черным мёдом.
Кругом на стенках их жилищ висели разнообразные африканские маски. В углу комнаты, куда их пригласили, стояли два аквариума с полуметровыми крокодилами. Рептилии лежали, не шевелясь. Туристы быстро сфотографировали аквариумы и разошлись, кто куда: одни пошли смотреть африканские маски, другие курить кальян, кое-кто фотографироваться с нубийцами, а кто-то и просто отдыхал на скамье.
Риту впечатлили крокодилы. Она никак не могла оторваться от них, обходя аквариумы со всех сторон. Наконец пожилой нубиец заметил это и с непроницаемым лицом подошел к ней. Взял её за руки, сложил их вместе и повернул ладонями вверх, показав жестом: стойте и не шевелитесь. Затем нагнулся к аквариуму, вытащил маленького детеныша крокодила и аккуратно положил его в ладони Риты.
– Какая прелесть! – выдохнула она.
– Какая гадость! – заверещала толстая Щука.
Малыш был тепленьким, с когтистыми лапками, белым брюшком, желтыми немигающими глазами. Он молча затих в ладонях Риты, и она от чувств уткнулась в него носом.
Алладин с расширенными от ужаса глазами моментально встал рядом:
– Немедленно уберите лицо! Крокодилы иногда щелкают зубами.
Захар Сергеевич замер, его челюсти подрагивали: он сам готовился к укусу – за Риту он порвал бы любого крокодила. Но всё обошлось.
Стоявшие позади него женщины тихо зароптали, зашевелились и начали подходить к Рите. Её подвиг произвёл на них глубокое впечатление, и скоро детеныш пошел по рукам. Все начали дружно с ним фотографироваться.
Тем временем Захар Сергеевич привязался к пожилому нубийцу: он хотел прокатиться верхом на верблюде, и пока Рита с другими женщинами пила чай, загарцевал по нубийской деревне на корабле пустыни. Ему всё нравилось, за исключением того, что скотина была строптива, и на его поглаживание холки верблюд очень даже собрался плюнуть ему в физиономию. Скотина долго, нехорошо жевала жвачку и косилась на Захара Сергеевича глазом, прицеливаясь к его носу. Спасла его от плевка черная, как обугленная головешка, бабка в темном одеянии, треснувшая верблюда плёткой. В итоге Захар Сергеевич проскакал по деревне галопом и сильно ушиб мягкое место пониже спины. Вредный дромадер пытался его с себя сбросить, но он удержался –в конце концов, он укротил кучу баб-связисток, а тут пытался качать права какой-то строптивый горбатый хохрик!
День был насыщенным, нужно было двигаться дальше. Всех опять посадили в лодки и повезли на берег, куда приехал автобус. На автобусе они отправились к Асуанской плотине, затем – в музей папируса, ювелирный магазин – стандартный набор.
К вечеру весь автобус был опапирен, озолочен, осеребрен. Автобус направился в Хургаду. Наконец-то их с Ритой ждал долгожданный отдых. Больше всего Захара Сергеевича радовало исчезновение Алладина.
– Ну его к джиннам, – веселился он, готовясь к отдыху на море.

Хургада

В Хургаду они прибыли в два часа ночи. Ехали десять с лишним часов. Компания «Белая роза» преподнесла очередной сюрприз: окруизившиеся туристы за последние сутки были окончательно измучены и по прибытии в гостиницу «Али-Баба» думали, что их снова поселят в замечательный номер, из которого отправили в круиз, но не тут-то было.  Поначалу всё выглядело прилично. Секьюрити выдал им ключи от номера, вызвал арабчонка с тележкой, пожелал им хорошего отдыха. Ничего не подозревая, они положили вещи в тележку и припустились следом за мальчишкой.
Бежали, бежали за сыном пустыни, далеко, закоулками, всё время куда-то сворачивая, и вдруг стали понимать, что они уже – на территории соседнего трехзвездочного отеля «Алладин». Пока, запыхавшись, соображали, что и как, араб номер открыл, вещи свалил и испарился.
– А-а-а! – взревел Захар Сергеевич. – Догоню – убью! Да я ему за три звезды дам п-п-п…
Остановили его соседи по домику –ими оказались туристы с их же теплохода.
Утром, сколь ни буянили обманутые круизёры – а дело дошло почти до драки с тремя секьюрити – назад в «Али-Бабу» никого не перевели, мотивировав это тем, что после того, как они выехали, номера заняли более престижные немецкие и итальянские туристы. Единственная поблажка состояла в том, что питаться им разрешили в четырехзвёздочном отеле «Али-Баба».
Обида настолько захлестнула Захара Сергеевича, что в тот же вечер он утопил её в местном коньяке.
Чтобы муж сильно не расстраивался, Рита решила записать его на экстремальную экскурсию, и, пока он принимал на грудь, растворяя обиды, записалась на дайвинг.

Дайвинг

Если вы не всплыли через двадцать минут, дайвинг – не ваш вид спорта.

Погружение с аквалангом было её тайной мечтой, свербившей её много лет подряд.
Жак Ив Кусто – изобретатель, путешественник, писатель, фотограф! Его изумительные книги о подводном мире оставили в душе Риты неизгладимый отпечаток тайны, которую обязательно нужно познать самой.
Она уже представляла многочисленные коралловые рифы – жемчужины Красного моря: причудливые образования потрясающей красоты, между которыми плавают изящные рыбы, медузы, морские звезды, на которых живут удивительные моллюски, губки и другие существа. Тропические моря всегда полны множества морских обитателей. Это настоящие оазисы – центры жизни моря, где ведут борьбу представители многих видов. Ей так хотелось всё это увидеть собственными глазами!
«Завтра, завтра осуществится моя мечта! Это ничего, что завтра будет пятница и тринадцатое число, может, это к лучшему», – размышляла она.
В восемь утра Рита растолкала мужа:
– Захар, собирайся. Мне неинтересно слушать про твою больную голову. Автобус ждёт.
– Какой автобус, – замотал больной головой Захар Сергеевич, – я спать хочу. Мне плохо.
Но Рита его не слушала. Быстро напялила на сиреневую панамку и вытолкнула его из номера.
Приехали быстро. У отеля их ждал молоденький русский парнишка Андрюша.
– С добрым утром! Не теряем время! Быстро выходим из автобуса, идём получать оборудование. Катер ждёт, – хитро улыбнулся Андрюша и побежал вперёд.
Новоиспечённые дайверы галопом поскакали за ним.
Через пять минут, обежав отель «Принцесса» с тыла, они вошли в сарайчик, где на стуле сидел, поблескивая очками, молодой араб, представившийся экзотическим для Египта именем Дима. Впоследствии он объяснил, что Дима по-арабски – Махмуд, ну, в общем, они так и поняли.
Хотели было сразу схватиться за ласты и маски, но Дима остановил их, протянув две бумаженции:
– Прочитайте и подпишите, затем пойдем подбирать вам гидрокостюмы по размеру.
Захар Сергеевич крепко уселся на стул и принялся читать: первые пункты говорили о том, что они не должны потерять либо испортить оборудование и несут за него материальную ответственность, затем следовали несколько пунктов о том, что необходимо внимательно слушать инструктора и беспрекословно подчиняться ему во время всего плавания. Следующий пункт мягко гласил о заболеваниях и противопоказаниях, – Захар Сергеевич пропустила этот пункт, почти все описанное там имелось в наличии, как-то: вегето-сосудистая дистония, скачки давления и тому подобное. Последний пункт его озадачил – он гласил о том, что ни он Захар Сергеевич, ни Рита, ни другие родственники не будут предъявлять претензий конторе в случае неблагоприятного исхода экскурсии.
Перечитав последний абзац еще раз, Захар Сергеевич поставил жирную подпись, ехидно поинтересовавшись:
– Эндрю! Бланки завещаний в конторе имеются? Нам есть что оставить детям и пожилым родственникам – да вот хотя бы наручные часы и панамки!
Андрей расхохотался и повел их примерять гидрокостюмы. Через пять минут они с Ритой вышли с ящиками в руках, в которых лежали: два гидрокостюма, две пары ласт, две маски.
На воде качался белоснежный катер, на палубе сидели человек десять дайверов, к которым они и присоединились.
Сорок минут катер уносил их в открытое море, все это время Андрей проводил инструктаж:
– Смотрите внимательно. Под водой разговаривать нельзя: во рту у вас будет кап, присоединенный к шлангу, который, в свою очередь, присоединен к баллону с сжатым воздухом. Ваша маска плотно прилегает к лицу, вода не должна попадать внутрь, правда, есть одно но: вы ни в коем случае не должны дышать под водой носом, иначе вода сразу же пойдет внутрь вашей маски. При опускании на глубину могут сильно заболеть уши, вы должны знаком показать инструктору – вот так, – показывает ладонью волнообразные движения, затем пальцами руки – на ухо, – мол, у вас проблемы, тогда инструктор поможет вам продуть маску и шланг. Все поняли? Чихаем, кашляем, плюем – только в шланг через кап. Под водой вас будут фотографировать, поэтому, когда фотограф достанет фотоаппарат, вы должны на несколько секунд задержать дыхание и не дышать вовсе, иначе на фотографии будет не ваше лицо, а куча пузырей. Все понятно?!
Дайверы активно закивали.
Андрей продолжил:
– Фотографировать будут четыре раза, стоимость снимков – десять убитых енотов. Смотрим на меня: если вам совсем плохо, вы складываете руками крест, вот так – и инструктор вытаскивает вас на поверхность. Если вы показываете пальцем вверх, вас поднимут чуть выше, если показываете пальцем вниз – опускают ниже. Сейчас распишу вас по инструкторам, и начнем надевать гидрокостюмы. Несмотря на то, что сегодня пятница, тринадцатое, счастливого всем погружения!
Вскоре катер остановился, бросил якорь и закачался на волнах. С борта берег Хургады выглядел тоненькой ниточкой.
Андрюша подошёл к дайверам и поманил к себе пальцем Захара Сергеевича с Ритой:
– Начнем с  новичков.
Рита, сама не зная, почему, вдруг засомневалась в своих силах. На самом деле она и плавать-то толком не умела.
– Андрей, скажите, как же я смогу опуститься на десять метров, если и вообще плавать не умею, не то что нырять?
– Сейчас увидите, – с этими словами Андрей достал тяжеленный пояс с шестью булыжниками и застегнул его на талии бедной Риты, которая уже сильно сомневалась, стоило ли ввязываться в такую авантюру.
От тяжести она осела на палубу. Из воды, как из табакерки, показалась темное улыбающееся лицо араба-инструктора, облаченное в синюю маску, он призывно махал ей рукой.
Пока Рита оценивала свои шансы на погружение с тазиком цемента в руках и шлангом на шее, на её спину сзади пристроили баллон со сжатым воздухом, а в рот сунули шланг с капом на конце.
Те же манипуляции проводили с Захаром Сергеевичем. Через минуту Риту мягко подтолкнули сзади в воду, куда она и шлепнулась вроде мешка с картошкой, сразу уйдя с головой под воду. Что было с Захаром Сергеевичем, она не видела.
Под водой араб мягко взял её за руку и потянул на дно.  Рита подняла глаза вверх и увидела удаляющееся днище катера. Её охватила паника, почему-то в голове завертелись мысли о сиреневой панамке. Она попыталась вырвать шланг изо рта, но инструктор мягко остановил её руки.
Рита с перепугу вдохнула носом, вода резко пошла под маску. От обуявшего её ужаса она начала биться под водой, как рыба, пойманная на крючок. Инструктор схватил её за нос маски, выгнал воду из-под нее и специальной кнопкой продул шланг для дыхания, стало легче.
Начали медленно опускаться вниз. На глубине пяти-шести метров у Риты начались резкая боль в ушах и звон. Её барабанные перепонки вибрировали так, что казалось: они сейчас лопнут. Внутренне она уже молилась о спасении, но её тянули вниз камни, грехи и араб.  Пока пыталась справиться с собой, напрочь позабыла все жесты, а они медленно продолжали опускаться ниже.
А вокруг было сказочно красиво: мимо них сновали необыкновенно эффектные рыбки, переливающиеся всеми цветами: ярко-лимонные с узорами рыбы-бабочки, лиловые султанки, оранжевые антиасы, темно-синие крылатки, спинороги.
Волшебная красота невольно отвлекла Риту, и она стала смотреть по сторонам. Опустились ещё ниже. Там Рита заметила огромные ветвистые кораллы. Араб подтащил её к ним, и они начали плавать вокруг них по кругу.
Рита, словно клешнями, вцепилась двумя ладонями в руку инструктора, её пальцы побелели от усердия. После очередного круга вокруг рифа он транспортировал Ритино тело к одной из коралловых веток и, разжав пальцы по одному, перецепил пловчиху на неё.
Перед её носом появился фотоаппарат – нужно было не дышать. Затаив дыхание, вылупилась в объектив. Перед лицом сновали ярко-оранжевые рыбки. Рита не могла сообразить, сколько по времени нужно затаивать дыхание, и на четвертом снимке все же выпустила пузыри воздуха.
Инструктор махнул рукой, показав жестом: «О’кей», – и снова перецепил её на свою руку.
Они опять закружили вокруг коралла. Потом он показал в углубление коралла: там, распластавшись на коралле, сложив плавники, сидела необыкновенной красоты рыба-бабочка – удивительное создание моря, раскрашенное в коричнево-жёлтые с белым узорами, в легчайших перьях, колыхающихся от потоков воды, с крупными глазами, сказочное существо. При виде её Рита забыла, где находится, но инструктор быстро вернул её к реальности, снова взял за руку и потащил на морское дно.
Рита трогала свободной рукой песок, думала о земле и о том, когда же закончится этот подводный кошмар. Спустя некоторое время, инструктор потихоньку стал поднимать её наверх.
Это было необыкновенно увлекательно. Он взял её за обе руки, повернулся к ней лицом, и они медленно закружились в плавном вальсе.
Когда поднялись на уровень пяти-шести метров, ей снова стало плохо: опять появился погребальный звон в ушах, произошёл сбой дыхания, и последовало продувание шланга.
Когда она вынырнула, первое, что сделала, с облегчением выдрала изо рта шланг и попыталась подняться на палубу. Но не тут-то было. Камни на поясе тащили её обратно, голова кружилась. Кое-как собрав остатки сил, перевалившись на трап, она все же вскарабкалась на палубу, но подняться в полный рост не смогла и упала на четвереньки. Вокруг неё столпились люди, они показывали на её лицо и кричали:
– Смотрите, смотрите: у нее кровь!
И правда: по её лицу из-под маски бежали потоком красные струйки. Рита упала на бок. Кто-то стащил с неё пояс, затем содрал маску, она оглохла и плохо соображала, что с ней происходит.
Попыталась приподняться, и тут подоспело «лечение»: Андрюша зачерпнул из моря ведро воды и резко окатил её лицо, от потрясения она встала во весь рост, второе ведро воды следом выплеснули на макушку, это отрезвило её окончательно.
Рита заморгала глазами, медленно пробулькала всем большое спасибо поискала глазами мужа, не нашла, заползла на верхнюю палубу и свернулась там калачиком. Ей хотелось только одного: чтобы сейчас никто её не трогал.
Через некоторое время появился Захар Сергеевич. Голос его был радостным и бодрым:
– Думал, ты еще под водой. Плавал сейчас с маской и трубкой – красота потрясающая. Ты видела большой косяк тунцов?
– А-а-а, – слабо отозвалась она, – так ты ничего не видел!
– Нет, конечно, а что тут было? Я ведь так и не нырнул – мне плохо стало на глубине двух метров – ты же знаешь: у меня больная носоглотка, ну, я и отказался, а ты под воду ушла – ну, думаю, все в порядке, и пошёл плавать сам.
– Какой ты у меня умный, – слабо выдохнула Рита, – везунчик по всем статьям. У тебя теперь глухая жена, впрочем, это крайне удобно в семейной жизни. Не до косяков мне было, Захар, у меня и так в глазах все перекосячило.
Через полчаса появился Андрюша:
– Ну как? Отошла?
– Отхожу Эндрю, –попыталась улыбнуться Рита.
– Да, ладно паниковать, – бодрым голосом сказал он, – продувалась много под водой, сосуды в носу лопнули. Ерунда – у многих новичков бывает. Пойдем после обеда на второе погружение?
От Андрюшиных слов Риту сильно затошнило.  Для себя она уже знала, что больше ни под каким соусом её в море не заманить. Прошлогодний полет на параплане показался ей детским лепетом по сравнению с подводной стихией.
Захар Сергеевич решил подлить масла в огонь:
– В небе ты была, под землей в гробнице была, под водой была, что твоей душе еще угодно?
– Вот уж кто полетал, так полетал – это ты! Чудом в тюрьму не посадили за хулиганство. Чуть не сорвал работу целого аэропорта.  Домой хочу. В Россию! – вырвалось у Риты.
Ещё долго Риту по ночам в кошмарных снах преследовали синие ласты с номером тридцать девять.
На следующий день они отправились кататься по пустыне на квадроциклах. Рита сначала врезалась в машину польского туриста, а потом и вовсе умудрилась перевернуться вместе с квадроциклом. В отель  её вернули в синяках и шишках, после чего она окончательно зареклась заниматься экстремальным отдыхом.
Захар Сергеевич делал ей компрессы с местной водкой и искренне восхищался женой – её смелостью, азартом и волей к жизни.
Оставшиеся три дня они наслаждались морем и солнцем так, как это делает большинство туристов: нежились в шезлонгах, купались в море, только Рита больше времени проводила на суше, нежели в море – у неё болели уши. А вскоре отпуск окончился, и они отправились домой.
Для них за время, проведенное в Египте произошло много событий –  смешных и грустных, комических и трагических – событий для души, ума и сердца. Правда, им не удалось побывать в Александрии и посмотреть пирамиды в Гизе, но это они оставили на будущее. В том, что они ещё вернутся в Египет, они не сомневались: в каждом городе бросали в воду монетки.
Захар Сергеевич, сидя в самолёте, размышлял о том, как хорошо ездить в далёкие страны и как интересно наблюдать жизнь в её многообразии, ведь многие, кроме дачи, никуда не ездят, потому что одни люди свои принципы отстаивают, другие отсиживают, третьи просиживают, а многие и вовсе отлёживают.  А по возвращении домой он и вовсе пропал для семьи.
Целых три недели он вставал из-за стола только затем, чтобы перекусить и немного поспать, – писал статью о поездке. Его труды дали плоды: статью напечатали в профессиональном туристическом журнале.
Рита же всё это время бегала к нотариусам, пытаясь разобраться с компанией «Белая роза», но правды так и не добилась: операторы турфирмы всё валили на египтян, те, в свою очередь, – на русских.

Глава IX. Похороны жениха, совпавшие с днем рождения тещи

– Не люблю я такие мероприятия, – бурчал Захар Сергеевич, разбираясь в шкафу, – эта подойдёт? – потащил с полки нежно голубую в мелкую синюю полоску рубашку с изрядными вкраплениями люрекса. – Я же не жених, слава богу, а всего лишь давний друг дедушки невесты. Жуткое дело – эти свадьбы. Их надо отмечать как День потери независимости.
– Не вздумай такое ляпнуть в ресторане, – откликнулась Рита, внимательно рассматривая ярко-красное платье, висящее на вешалке в платяном шкафу.
– Помнишь Кольку Балабанова? – откликнулся Захар Сергеевич. – Он ведь как женился? Смешная история с ним вышла. Когда он учился на четвертом выпускном курсе училища Тюменского высшего военно-инженерного командного, его послали выполнять какое-то поручение командира курсантской роты. И случилось так, что внезапный непереносимый приступ диареи застал его на пересечении улиц Республики и Мельникайте. Не знаю, как сейчас, но в то время общественными туалетами город похвастаться не мог – их там просто не было. Колька в панике заметался. Дернулся туда-сюда – все закрыто.
Он – в курсантской форме, и совершить открыто деликатный процесс практически в центре города никак не мог себе позволить – легче застрелиться. В конце концов, уже мало что соображая, залетел в первый попавшийся дом, в первый с краю подъезд, и давай давить на звонок одной из квартир первого этажа. Дверь ему открыла молодая девушка. Он её решительно отодвинул – и в туалет.  Облегчился, и тут его накрыло: испытал жгучий стыд и одновременно столь же жгучее облегчение. Вышел из санузла и давай просить прощения. А девушка ему: «Ничего страшного, попейте чайку». Перед самым выпуском они сыграли свадьбу.
– Дай сюда рубашку! Вечно ты со своим казарменным юмором лезешь. Вспомнил бы что-нибудь приличное, тост подготовил.
– А-а-а… вспомнил другую историю, – расплылся в широченной улыбке Захар Сергеевич, – смешную. Это было, когда ты у мамы гостила на зимних каникулах. Короче, пригласил меня на свадьбу прапорщик Петухов – он тогда женился на одной из моих связисток. Свадьба была на четвертом этаже обычной хрущёвки. Праздновали бойко, можно сказать, с огоньком, – в том смысле, что народ регулярно выходил на балкончик подышать свежим никотином… Во время очередного такого выхода на балкон то ли из-за порыва ветра, то ли из-за количества употребленного алкоголя, младший сержант Мишка – он был практически адъютантом Петухова – сел на перила и неожиданно упал вниз с четвертого этажа. Все переполошились – крики ужаса, стоны, визг! Народ носится в панике, вызвали «скорую помощь», все рванули вниз. Спустились, а покойник нам навстречу топает – протрезвевший, весь в снегу, ещё и сквернословит, летун! Тут у некоторых слабонервных гостей чуть кондратий не случился. Мы Мишку осмотрели – травм и переломов не нашли, ну, и выписали ему «на поправиться». А про «скорую» все как-то позабыли. Гуляем дальше. Минут через сорок на пороге фельдшер появился и интересуется:
– Куда труп дели? Увезли, что ли!?
Мишка ему и говорит:
– Я труп!
– Кончайте ломать комедию! Кто падал?! – сердится фельдшер.
– Да я падал! – разозлился Миха.
А старик всё не отстаёт.
– Вашу мать! У нас и так нет времени, а вы тут комедию ломаете!
– Ах, так! – закричал Мишка. – Ну смотрите, – и сиганул с балкона вниз.
Потом мы его запихивали на носилки и в карету скорой помощи с множественными переломами и ушибами. Пострадал за «принципиальность».
– За дурость свою пострадал, – сдвинула брови к переносице Рита, – пить надо меньше. Положи назад голубую рубашку, опять достанешь красный галстук и прицепишь на голубое, тьфу, – сплюнула Рита, – чистый гамадрил при свадебном шествии. Доставай белую рубаху, белые носки и запонки. Пойду гладить.

На следующий день  Захар Сергеевич в тёмно-сером костюме, в белоснежной рубахе с золотыми запонками, под ручку с женой в ярко-алом платье подошёл к ресторану. Их встречал подполковник в отставке Микола Рябокобыла.
– Здорово полкан  Плохота!
– Привет, Рябокобыла, – парировал Захар Сергеевич, – внучка фамилию сына оставляет или меняет?
– Меняет, – осклабился в седые усы Микола, – не поверишь: тоже на конскую – Белоконь. Улучшение породы, так сказать.
– Вот что значит – потомственные казаки, – одобрительно качнул головой Захар Сергеевич, – кони – всё ваше.  Пшли.
– Погоди, – отодвинул его в сторону Микола, – надо с Ритусей поздороваться.   Мы с ней сто лет не виделись. Рита!  Все та же богиня! Пригрелся Плохота у бока жены ужиком. Ладно, пошли. Познакомлю вас с молодыми, –и подвёл их с Ритой к черноволосому, кареглазому жениху. – Тарас Белоконь, теперь уже законный муж моей внучки Вареньки.
Захар Сергеевич пожал руку жениху, нежно приобнял одной рукой белокурую, веснушчатую, курносую невесту, другой протянул красивый букет с шикарными бело-розовыми лилиями. 
– Очаровательной нимфе Вареньке! Совет и любовь, – и впиявился жарким поцелуем в губы оторопевшей невесты.
– Захар! Перестань, – одернула его Рита, увидев, как изменился в лице жених, и потащила мужа за свадебный стол.
За большим столом, поставленным буквой «п», сидело не меньше пятидесяти человек. Со стороны невесты сидели её родители, со стороны жениха – его отец и мать. За ними рассадили дедушек и бабушек. Молодой, шустрый паренек-тамада попытался сразу же организовать разношерстную толпу гостей и родственников:
– У всех но;лито? Хорошо. Дорогие молодожены! – поднял бокал шампанского тамада Юрик. – Желаю вам сказочной жизни, сказочной любви! Вы, наверное, замечали, что у супругов, долгие годы живущих вместе интересы и вкусы становятся одинаковыми. У нас в семье, например, и я, и моя жена любим… меня. Но это неважно. С женихом мы знакомы не так давно, но вкусы у нас с ним тоже одинаковые — и ему и всем нам нравится его невеста. Так поднимем бокалы за красавицу невесту!
Захар Сергеевич крякнул и залпом выпил рюмку водки:
– Супружеская жизнь похожа на лотерею: никто не знает, что тебе в ней выпадет, – стукнул вилкой по рюмке: – Попрошу тишины. Нет для любящих сердец уместней кары, чем венец – радостно ляпнул он.
– Горько! Горько! – перебил его тамада.
Вскоре началось настоящее веселье: невеста кидала свой букет, его ловили девушки. Зазвучал вальс. Молодые исполнили танец жениха и невесты. Юрик проворно сновал между всеми.
– Засиделись наши гости, – кричал он в микрофон, – а давайте поиграем? Сейчас этот прекрасный зал наполнится пуками, тьфу, звуками. Начнём с родителей молодых. Игра называется «Найди платочек». Одному игроку даю ярко-алый платочек, он его прячет где-то у себя в карманах, рукавах одежды, может, в чулке, а другой игрок должен его найти.
С этими словами Юрик вручил платочек тёще, пышнотелой блондинке в длинном сиреневом платье, и подскочил к отцу жениха.
– Василий Иванович Белоконь! Поищите-ка платочек у вашей сватьи Марии Митрофановны Рябокобылы. Куда она его спрятала?
Василий Иванович, зажмурившись, обхватил сватью обеими руками и начал её со всех сторон обглаживать да пощупывать. Когда дошёл до её широкого кругозора пониже спины, лицо сватьи стало свекольного цвета, и она по-детски, тоненьким голоском, никак не вязавшимся с её объёмами, изъяснилась:
– Не надо дальше играть в эту игру. Я платочек на груди спрятала.
Василий Иванович хотел было напоследок сунуть руку в разрез её платья – он-то оставил это себе на сладкое, – но игру пришлось прервать.
Чтобы как-то переключить Марию Митрофановну с ненужных мыслей, Юрик тут же выставил её, как выставляют лошадь на кон, в другой конкурс:
– Ну-ка, Мария Митрофановна, выходите вперёд. Выбирая невесту, нужно правильно выбрать тёщу, так ведь? Постойте-ка здесь.
Юрик куда-то исчез, но быстро вернулся, выкатывая руками перед собой огромный шар, заполненный жидким гелием, и, поставив его перед участницей праздника, громко объявил:
– Мария Митрофановна должна будет докатить этот шар до тестя, не касаясь его руками. Вот так, – он толкнул бедром жёлтый шар. –Засекаем время. Начали!
Мария Митрофановна не хотела толкать шар, но портить праздник детям не решилась и с размахом-таки двинула бедром, потом – ещё раз, и ещё… Всё испортила апельсиновая корка, попавшая ей под каблук.
Она поскользнулась, запуталась в платье и с грохотом упавшей с гор лавины бабахнулась о мраморные плиты.
Поднимали её трое – тесть, жених и Захар Сергеевич. Потом они отвели бедную женщину в самый дальний угол зала, где она и плакала почти до самого конца свадьбы.
Юрик решил исправить ситуацию. К тому же, слово «тёща» всегда вызывало в нём жгучую волну горячей зятевой любви.
– Ау, – громко крикнул в микрофон, – с Марией Митрофановной всё в порядке, продолжаем праздник. Где наш жених? Ах, вот вы где притаились – прячетесь за невесту! Идите сюда. Объясняю правила игры. У меня здесь – нарезанные из бумаги следы. Мы сейчас с вами отойдём в дальний уголок, и вы по этим следам пойдёте к невесте. При каждом шаге вы должны говорить ей комплимент или ласковое слово. Гости дружно поддерживают жениха и подсказывают ему слова. Готовы? Начали.
Раскрасневшийся Тарас сделал первый шаг:
– «Любимая, – второй: – Красавица, – третий: – Хорошая моя, – поскользнувшись на четвертом, Тарас растянулся на полу с криком: – Бл*дь!
– Я тебе покажу! – сорвался с места Микола Рябоконь. – Ах ты, щенок! Внучку обзывать! – он ещё не оправился от впечатлений, полученных при падении своей невестки Марии Митрофановны. Схватил жениха за шиворот и потащил на себя.
– Дедушка, не надо! – взвизгнула затравленным голоском Варенька, зная скорого на расправу деда.
– Хых, – блеснул очками Захар Сергеевич, готовясь помочь старому другу, который натужно пыхтел, не выпуская из рук заморыша: русская свадьба – лучший способ оценить дальних родственников в ближнем бою. – Микола! Иду на помощь.
– Нет, не идёте, – схватил его за рукав пиджака Юрик, приглашая жестом подойти Риту, – подержите мужа. Сейчас они с Миколой Назаровичем будут играть вместе.
– Уберите его! Я с ним что-нибудь сделаю, – заревел Захар Сергеевич, – аристократы всегда приглашали уродцев повеселить их.
– Тише, тише,  – старалась его успокоить Рита, – надо замять этот конфуз.
Но неугомонный Юрик, ярко блестя очами, подскочил к ним с карандашом и длинной белой нитью в руках.
– Вот так привязываем карандаш на нитку, нитку обматываем вокруг вашего пояса, но так, чтобы карандаш был сзади. Стойте. Теперь – Микола Назарович. Да отпустите вы жениха! Невеста плачет. Ваш карандаш будет привязан спереди на черную нитку. Встаём друг против друга. Хорошо. Захар Сергеевич ставлю сзади вас пустую пятилитровую пластиковую бутыль, соответственно такую же ставлю перед Миколой Назаровичем. Вы оба должны попасть карандашом в горлышко вашей бутыли, не помогая себе руками. Ну-у… – прищурил хитрые глаза тамада,  – кто быстрее?
– А почему мне карандаш привязали сзади, а ему – спереди? – ткнул в дружбана пальцем Захар Сергеевич.
– Потому что он несколько объёмнее вас, – ответил Юрик, – не отвлекайтесь. Начали. Все вместе! Дружно поддерживаем игроков!
– Давай-давай! – закричали гости.
Захар Сергеевич начал извиваться питоном. Микола Назарович не отставал, но у него была одна проблема: его живот сильно мешал ему видеть свой карандаш.
Представление кончилось быстро и неудачно для Сергея Захаровича: его забрала полиция. Он-таки дал в глаз Юрику за издевательство над старым полковым товарищем. Отмутузил по полной свадебной программе и совершенно не жалел о содеянном.
Полицейский инспектор Дрочкин обставил сцену встречи с Захаром Сергеевичем в духе римских палачей времен милейшего императора Нерона. И так же свирепо, как они в свое время произносили: «Киньте этого негодяя христианина львам!» – Дрочкин сказал:
– В обезьянник его!
Ни слова больше, ни слова меньше. Только в глазах полицейского инспектора при этом появилось выражение какого-то особого извращенного наслаждения. Сергей Захарович поклонился и с достоинством сказал:
– А я готов. Как я понимаю, «за решетку» означает – в одиночку, а это не так уж плохо.
– Не очень-то здесь распинайтесь, – рявкнул Дрочкин, на что Захар Сергеевич ответил:
– Я человек скромный и буду благодарен за все, что вы для меня сделаете.
В камере на скамье сидел, задумавшись, какой-то человек. Его лицо выражало апатию – видно, ему не верилось, что дверь отпирали для того, чтобы выпустить его на свободу.
– Мое почтение, – сказал Захар Сергеевич, присаживаясь на скамью. – Не подскажите, который теперь час?
– Мне теперь не до часов, – ответил помятый мужик бомжеватого вида.
– Здесь недурно, – попытался завязать разговор Захар Сергеевич. – Скамья из натурального дерева.
Мужик не ответил, встал и быстро зашагал в узком пространстве между дверью и решеткой, словно торопясь что-то спасти.
А Захар Сергеевич между тем с интересом рассматривал надписи, нацарапанные на стенах. В одной из надписей какой-то арестант объявлял полиции войну не на живот, а на смерть. Текст гласил: «Вам это даром не пройдет!» Другой арестованный написал: «Ну вас к черту, петухи!» Третий просто констатировал факт: «Сидел здесь 25 июля». Была и надпись, потрясающая своей глубиной: «Помилуй мя, господи!» А под этим: «Поцелуйте меня в ж…». Буква «ж» все же была перечеркнута.  Следующей была: «Улыбнись! Видеть не могу твою кислую рожу». Насмешили Захара Сергеевича две надписи: «За мной – толпа идущих на х...» – и: – «Хруст сухарика оглушил меня».
Мужик, бегавший между дверью и скамейкой, словно состязаясь в марафонском беге, наконец, запыхавшись, остановился, сел на лавку, положил голову на руки и вдруг завопил:
– Выпустите меня! Нет, они меня не выпустят, – через минуту сказал он как бы про себя, – не выпустят, нет, нет. Я здесь с шести часов утра.
На него вдруг ни с того ни с сего напала болтливость. Он поднялся со своего места и обратился к Захару Сергеевичу:
– Нет ли у вас случайно при себе ремня или подтяжек, чтобы я мог со всем этим покончить?
– Это ещё зачем? – засомневался Захар Сергеевич.
– Повешусь.
Мужик заплакал, размазывая грязными руками слезы и выкрикивая:
– У меня дети, а я здесь – за пьянство и за безнравственный образ жизни. Бедная моя жена! Что скажут на работе!
– А кем вы работаете? – спросил Захар Сергеевич.
– Дворником, – мрачно ответил мужик.
Наконец он как будто немного успокоился, подошел к двери и начал колотить в нее руками и ногами. За дверью послышались шаги и голос:
– Чего надо?
– Выпустите меня! — проговорил он таким тоном, словно это были его предсмертные слова.
– Куда? — раздался вопрос с другой стороны двери.
– На работу, – ответил несчастный отец, супруг, пьяница, развратник и дворник в одном лице.
Раздался смех, жуткий смех в тиши коридора… И шаги опять стихли.
– Видно, вы тут не в первый раз и изрядно достали весь полицейский участок, раз полиция так здорово ненавидит вас,  – сказал Захар Сергеевич, в то время как его безутешный сосед опять уселся рядом.
– Сидите себе спокойно и ждите дальнейших событий. Если вы работаете, женаты, и у вас есть дети, то все это действительно ужасно. Вы, если не ошибаюсь, уверены, что вас выгонят с работы?
– Трудно сказать, – вздохнул тот. – Дело в том, что я сам не помню, что такое я натворил. Знаю только, что меня откуда-то выкинули, но я хотел вернуться туда, закурить сигару. А началось все так хорошо… Видите ли, начальник нашего ДЭЗа отмечал свой день рождения и позвал нас выпить с ним, потом я пошёл в винный магазин, чтобы добавить… Что я делал потом – не помню… Знаю только, что уже здесь, в полицейском участке, когда меня сюда привезли, оба полицейских рапортовали, будто я напился, вел себя непристойно, приставал к старушке на улице, отобрал у неё мобильный телефон, умышленно плюнул на её ридикюль, разбил мраморную доску на генеральском доме с перечнем всех генералов, живших в том доме. Больше я ничего не делал… по крайней мере, не помню, чтобы я еще что-нибудь натворил… Поверьте мне: я порядочный, интеллигентный человек и ни о чем другом не думаю, только о своей семье. Что вы на это скажете? Ведь я не скандалист какой-нибудь!
– И сильно вам пришлось потрудиться, пока вы разбили эту мраморную доску, или вы ее раскололи с одного маху? – вместо ответа поинтересовался Захар Сергеевич.
– Сразу, – ответил интеллигентный дворник.
– Тогда вы пропали, – задумчиво произнес Захар Сергеевич. – Теперь скажут, что вы подготовились к этому путем долгой тренировки. На суде все подсчитают и подведут итоги, подгонят под серьезное преступление.
– На суде? – пролепетал отец семейства и, повесив голову, впал в то неприятное состояние духа, когда человека пожирают упреки совести.
– А дома знают, что вы арестованы? – спросил Захар Сергеевич. – может жена вас возьмёт под залог.
– Вы думаете? – наивно спросила жертва дня рождения босса.
– Попросите позвонить ей. Может и не будут вас судить. Вам не холодно? – участливо спросил Захар Сергеевич, заметив, что мужик дрожит, как в лихорадке. – В этом году конец лета что-то холодноват.  А у вашей жены с детками есть на что жить, пока вы будете сидеть?
В ответ послышались рыдания:
– Бедные дети! Бедная моя жена!
– Да ладно, не убивайтесь так, – ободрил его Захар Сергеевич. – После того, что случилось, ваша репутация ещё не погублена на всю жизнь. Людей с подмоченной репутацией на свете раз в десять больше, чем с незапятнанной.
В коридоре раздались шаги, в замке загремел ключ, дверь отворилась, молоденький полицейский вызвал Захара Сергеевича и молча повёл по лестнице на второй этаж.
В комнате за столом сидел Дрочкин, рядом с ним – заплаканная Рита и тамада Юрик, у которого под глазом красовался фиолетово-зелёный  фингал.
– Захар Сергеевич, – примирительно сказал Дрочкин, – зачем нам с вами ссориться? Обстоятельства дела мне ясны. Ваша жена всю ситуацию нам разъяснила. Юрий Сергеевич Жучков написал расписку, что не имеет к вам больше претензий, и мы, вероятно, отпустим вас домой. Больше так не делайте. Вы избили человека на работе, но сообщать об этом поступке в ваше литературное агентство мы не будем. К тому же, учитывая, что вы – заслуженный пенсионер, имеете звания, награды, это дело и совсем не стоит выпускать наружу. Отпускаю вас на поруки. Больше к нам не попадайте.
Учтиво поклонившись, Захар Сергеевич подошёл к Рите, обнял её и поцеловал.
В такси всю дорогу до дома они молчали.
Дома, за чаем Захар Сергеевич глубокомысленно изрёк:
– Напишу сатирический рассказ «Свадьба» – почище, чем у Чехова.

Глава X. Санаторий – не более чем сцена, на которой люди немножко играют в здоровье

После очередного визита к врачу Захару Сергеевичу прописали отдых в санатории – нервишки успокоить, давление снизить, наладить режим питания. Он слишком много пил кофе, курил, поздно ложился спать, ибо стихи у него получались лучше всего ночью, когда Рита крепко спала.  Поскольку в обычный санаторий Захар Сергеевич ехать не хотел, попросил докторшу узнать про маленькие частные санатории. Один такой нашелся в Подмосковье, недалеко от села Бабенки, и туда можно было ехать с семьёй.
Захар Сергеевич созвонился с администрацией, рассказал о своих проблемах, договорился о сроках заселения. Его всё устраивало, единственная проблема – немного смутил долгий разговор о пищеварении и диетах, но он не придал этому значения.  Санаторием заведовал и там же жил с семьёй профессор медицинских наук Мясоедов Вячеслав Яковлевич.
Ровно через неделю они с Ритой катились в электричке в сторону Тулы. Там их встретил микроавтобус, в котором, кроме шофера, никого не было. Водитель быстро домчал их до высоченного кирпичного забора высотой более двух метров и остановился перед тяжелыми металлическими воротами.
– Какое странное место! – прошептала Рита. – Зачем такой огромный забор? Тюрьму напоминает.
– Скорее, психбольницу, – хохотнул Захар Сергеевич.
Вскоре ворота отворились, они въехали внутрь большого двора перед трехэтажным кирпичным домом.  На крыльце стояла миловидная девушка лет двадцати семи с яркими синими глазами, одетая в короткий белый халатик и белую шапочку.
– Здравствуйте, прелестная Медуница! – широко улыбнулся Захар Сергеевич, вылезая из авто, помогая выйти Рите.
Девушка улыбнулась, обнажив ровные белые зубки, протянула руку Рите:
– Добро пожаловать! В нашем санатории вы будете себя чувствовать, как дома. Водитель! – махнула ручкой шофёру. – На сегодня вы свободны.
– Проходите. Давайте ваши документы, будем заселяться. Вы, – показала рукой на Риту, – на втором этаже в шестом номере. А вы, – подала ключи Захару Сергеевичу, – в первом номере на третьем этаже. Не забудьте: через час у Захара Сергеевича – беседа с профессором Мясоедовым.  Маргарита Акакиевна, а вы положите вещи и сразу идите в кабинет профессора. Впрочем, вот и он, – снова улыбнулась девушка.
К ним подошёл невысокий полноватый мужчина в толстых роговых очках, в белом халате, с мягкими пухлыми руками и вкрадчивым голосом собирающегося пообедать кроликом лиса.
– Профессор Мясоедов, – представился он, протягивая руку Захару Сергеевичу, – рад вас видеть в нашем санатории. – Здравствуйте, Маргарита Акакиевна. Ну-с, кто будет у нас лечиться?
– Наверное, мы оба будем, – засмущалась Рита.
– Что ж, очень хорошо, – потёр ручки Мясоедов и щёлкнул пальцами: – Леночка! Приготовьте всё, что нужно.
Подошёл к Захару Сергеевичу:
– Пациент из благотворительной программы, поэт, прозаик, в прошлом полковник Плохота Захар Сергеевич, да? Вам рассказали о специфике нашего заведения? Признаюсь, выглядите вы неважно. Откройте рот, пожалуйста. Высуньте язык. Шире. По увеличенным гландам и припухлостям у основания языка я могу предположить сильнейшее отравление из всех, что мне приходилось видеть.
– Боже мой! – всплеснула руками Рита, – доктор, вы можете что-то сделать? Мы полностью доверяем вашим методам. По крайней мере, я.  Правда, милый? – обернулась она к мужу.
– Вы выбрали правильное место, – громко сказал Мясоедов, – жаль только – у нас осталось мало времени. Придётся ему прочистить весь организм. Каталку для Захара Сергеевича! Быстрее!
– Мне не нужна каталка, – сделался красным, аки вареная устрица, Захар Сергеевич.
– Я врач, дорогуша, и мне уж точно виднее, что вам нужно. Каталки нужны ветеранам войны, старикам, которые стоят одной ногой в могиле. Вам повезло, что только одной ногой. Обещаю позаботиться о вас за ваши деньги. Надеюсь, наша Леночка вытащит вас из могилы! Я навещу вас завтра утром, если вы всё ещё будете живы.
– Спасибо, – промямлил Захар Сергеевич и громко закричал: – Рита! Рита! Мне нужна моя жена! Моя жена! Мне нужна моя жена! Куда вы меня везёте?
– В вашу комнату. А ваша жена пойдёт в свою, – ответила Леночка, быстро выкатывая каталку перед собой.
– Я думал, мы будем в одной, – ерепенился он.
– О нет. Не будьте ёжиком! Добро пожаловать в наш маленький рай! Я ваша личная медсестра. Должно быть, ваши дела совсем плохи, раз вы даже идти не можете.
– Но я могу! – он попытался соскочить с коляски, которую Леночка закатывала в маленький лифт.
– Сидите и не вертитесь. Вы приехали к нам лечиться? Вот и лечитесь.
В коридоре на третьем этаже было подозрительно тихо, словно все вымерли: белые стены, белый потолок, широкие окна, на подоконниках цветы, как во многих лечебных учреждениях. Между окнами висели картины с пейзажами. Леночка остановила каталку у двери с номером один.
– Вот мы и на месте. Милая весёлая комната.  Что ж, теперь пожелаю Вам спокойного отдыха, скоро навещу.
Захар Сергеевич слез с каталки, огляделся: широкая кровать, застеленная свежим хрустящим бельём, ночник над кроватью, тумбочка, телефон, холодильник, телевизор, ванная и  туалет. Только он собрался слегка полежать на кровати, чтобы собраться с мыслями на предмет уговорить профессора, чтобы их поселили вместе с Ритой, как дверь номера распахнулась. На пороге стояла Леночка, теребя в руках кружку Эсмарка.
– Пожалуйста, разденьтесь.
– Зачем это? – с ужасом поглядел на неё Захар Сергеевич.
– Будем чиститься. Сегодня вы будете спать, как младенец. Завтрак – в семь! Обед – в час! Ужин – в шесть тридцать!
– Я приехал сюда с женой, – рявкнул Захар Сергеевич.
– Да, я знаю. Она на втором этаже, комната номер шесть.
– Мы не будем жить вместе?
– Нет. Здесь все пары живут отдельно – наши пациенты нуждаются в полном покое. Любой сексуальный стимул может оказаться фатальным. А теперь я попрошу вас расслабиться.
– Что это? – взвизгнул Захар Сергеевич.
– Это ободочное промывание, – отвечала Леночка, присматриваясь к Захару Сергеевичу пониже спины, – в его состав входят парафин, суп и дистиллированная вода. Теперь нагнитесь слегка вперёд, расслабьтесь, и мы избавим вас от всех существующих недугов.
– Не надо! – запищал он.
– Расслабьтесь, – твёрдо сказала девушка,  – это продлится всего секунду. Ваш желудок полон болезнетворных бактерий и микробов. Мы вас научим правильно питаться и полностью очистим организм. Чистый кишечник – чистые помыслы. Думайте о вашей жене, которая заботится о вашем здоровье.  К тому же, ваша жена всегда доступна, но только днём! Никаких ночевок. С этим у нас строго.
– А-а-а-а… – разнесся крик по гулким коридорам.

Через час в кабинете у Мясоедова разгоряченный Захар Сергеевич пытался выведать, как его будут лечить, и почему он не может жить с женой в одном номере? Мясоедов вертел ручку «Паркер».
– Не горячитесь. Вам должно было полегчать. До чего вы нервный – это всё потому, что у вас полностью зашлакован организм. А вы знаете, как часто нужно очищать организм? Человек никогда не должен отказываться от желания опорожниться, один раз в сутки минимум, а лучше – три-четыре, как животные.
– А как насчёт секса? – съязвил Захар Сергеевич.
– Секс вреден для здорового организма, – резко сказал Мясоедов, – к тому же, временное воздержание пойдёт вам только на пользу. В конце концов, любое использование секса в иных целях, кроме размножения, является пустой тратой энергии. Пустая трата времени – пустое прожигание жизни. Итак, о здоровье: здесь вы будете питаться только вегетарианской пищей. Мясо несёт в себе огромный вред для здоровья обычного человека. Помимо вредного влияния на физиологические процессы, оно плохо влияет на психологическое состояние человека, делая его раздражительным и агрессивным. Что такое говяжья сарделька? Это не что иное, как неперевариваемый мешок, полный ядовитого фарша, в котором кишмя кишат разного рода бактерии. Они вызывают в организме необратимые процессы, ведущие впоследствии к смерти. Или кусок свинины? Человек становится безвольным, зависимым от этого смертоносного куска. Кроме того, где гарантия, что мясо подверглось соответствующей обработке? Однажды я сам видел, как целый рой мух в жаркий день кружился над куском свинины на прилавке магазина.  Представляете, что вы едите? Кишки – наш путь к здоровью, и сейчас я докажу вам, что в нашем кишечнике скрываются источники недугов, от которых страдает человек!
Мясоедов встал из-за стола, подошёл к холодильнику, достал кусок старой говядины, скользкий, явно подтухший, и выложил на стол перед Захаром Сергеевичем, подвинув к нему большой микроскоп, после чего поманил его пальцем.
– Итак, перед вами – кусок мяса. А вот в этом пакете у меня – превосходнейшие коровьи экскременты! Свежайшие! Можете поверить моему слову: они настолько свежие, что даже не успели остыть и пахнут. Сейчас я предоставлю вам доказательства своего утверждения, что мясо чрезвычайно вредно для организма. Кругом – бактерии. В навозе их даже меньше. Самое печальное – бактерии, содержащиеся в обычном куске мяса, не погибают при тепловой обработке. Они не погибают и после переваривания в желудке. Напротив, там для них создаётся благоприятная атмосфера. Могу вас заверить: это не зависит от качества мяса. Сейчас вы сами сможете в этом убедиться, хотя предупреждаю: зрелище не из приятных! Будьте любезны, подойдите к столу, прошу Вас. Спасибо. Вдохните. Что вы чувствуете? А теперь смотрите в микроскоп.   Что вы видите?
– Ничего, – сказал Захар Сергеевич, зажимая нос.
– Ладно, ладно, – убрал мясо профессор. – Слишком много впечатлений для первого дня пребывания в нашем санатории. Скажите-ка, вы курите?
– Курю, – ответствовал Захар Сергеевич.
– Плохо, – твёрдо сказал Мясоедов, – будем отучать. Лёгкие  пока ещё отделяют вас от смерти, но это ненадолго. Вот видите, как много работы нам предстоит? Вас предстоит лечить и лечить. Будем принимать грязевые ванны, делать зарядку, правильно питаться и правильно очищаться. Я не ищу для себя материальной выгоды, меня интересует только здоровье нации. И здесь, в нашем санатории, мы учим наших гостей сдерживать свои желания, освобождать разум от греховных мыслей и жить согласно законам природы. Ну-с… встаньте. Вдох. Выдох. Выдох. Вдох. Хорошо. Идите во двор, там вас ждёт жена.
Захар Сергеевич молча встал и вышел. Говорить с Мясоедовым при его теориях относительно здоровья пациента о переселении Риты в его номер, не имело смысла.

Рита прогуливалась перед крыльцом. На ней было чудное белое платье в мелкий голубой цветочек, на голове красовалась белая панамка, издалека она казалась юной девушкой. Захар Сергеевич подошёл и нежно её обнял.
– Получилось? – с надеждой спросила она.
– Ничего.
– Мне так жаль.
– Риточка, дорогая, если бы я только мог поесть...
– Бедняжка, – вздохнула Рита, – не сейчас, но скоро обед!

В красиво обставленной в венецианском стиле столовой стояло всего несколько столиков, рассчитанных на двух и на четырех человека.
Захар Сергеевич с Ритой решили подсесть к пожилому мужчине, рядом с которым сидела довольно экзальтированная женщина, явно из бывших актрис. Её лицо было разукрашено не хуже, чем у индейца, собравшегося на тропу войны. От глаз шли длинные чёрные стрелы, губы – в ярко-красной помаде, на голове – объёмный каштановый кок.
– Простите, вы не станете возражать, если мы присядем за ваш столик? – робко спросила Рита.
– Нет, прошу вас, – откликнулся седовласый мужчина.
– Спасибо.
– Роман Алексеевич Бутылкин, – представился мужчина. – А это – моя супруга Пелагея Ивановна.
– Захар Плохота, прозаик и поэт, – сделал ответный ход Захар Сергеевич, – и моя обожаемая супруга Рита.
– Что вы будете кушать? – спросил Роман Алексеевич. – Выбор небольшой, но есть. Салат из огурцов, салат из капусты, салат из спаржи. Суп гороховый на воде, уха из рыбы. На второе –  котлеты морковные или капустные под соевым соусом.
– Салат из огурцов, гороховый суп, морковные котлеты и стакан воды, – попросила пометить в карточке Рита, – Захар!
– Да тут же нечего есть! – взревел он. – От крахмала хорошими бывают только воротнички у рубашек.
– Все же надо выбрать, – нахмурила бровки Рита.
– Три салата, уха и кофе, – мрачно выдавил он.
В зал вошёл сам Мясоедов и тут же подошёл к новеньким, но обратился к Пелагее Ивановне:
– Вижу по этому румянцу на ваших щеках: наша диета пошла вам на пользу. У нас всё ужасно вкусное, простое в приготовлении и полезное для человека. Пища – доступное лекарство для всех нуждающихся. Поглядел на Захара Сергеевича с Ритой и быстро удалился.
– Я приехал сюда, – начал разговор Роман Алексеевич, – потому что у меня, серьёзные проблемы с животом. Бывает, по шесть раз за день хожу на горшок.
– Несварение? – участливо спросила Рита.
– Да. Промывания, которые здесь делают, очень поддерживают меня.
– Промывания – это ужасно, – сказала Рита, – это какое-то насилие получается, а не лечение.
– Это вы зря, милочка, – присоединилась к разговору  Пелагея Ивановна, – я почти привыкла к этому. Скоро и вы с мужем будете относиться к этому, как к простому насморку.
– Мне кажется, пять дней, которые мне назначил Мясоедов, – слишком большой срок для очищения, – буркнул Захар Сергеевич.
– Боюсь, наш доктор сам привык к своим лекарствам, и  это позволяет ему оставаться в хорошей форме. Вы обратили внимание, как он хорошо выглядит? А ведь он давным-давно пенсионер! А всё потому, что лечит пациентов по йоговской системе.
– Больно много выёгивается, – крякнул Захар Сергеевич, выплёвывая спаржу на тарелку.
– Но вы не можете не согласиться, что его идеи не лишены смысла, – присоединился к разговору Роман Алексеевич.
– Вы жуйте, жуйте, Захар Сергеевич. Скоро вам понравится здешняя пища. Вы не знаете главного правила: вы должны тщательно жевать. Запейте водой, – старалась поддержать его Пелагея Ивановна.
– Рита, – не выдержал Захар Сергеевич, – мне страшно. Я хочу вернуться домой.
– Прошу тебя: возьми себя в руки, – стала уговаривать его жена.
– Поедем домой. Мне не нравится это место!
– Ну… потерпи пару дней. Столько денег заплатили! Здесь воздух, тишина, спокойствие.
– Но я чувствую себя здесь, словно в тюрьме, – не унимался Захар Сергеевич.
– Какая тюрьма? Доктор прав: много мяса летом не едят. Ладно. После обеда, поднимемся ко мне в номер, – сказала Рита жующему морковку мужу. 
После обеда он собрался было подняться к Рите, чтобы поесть копченой колбасы, которую они взяли с собой, но у ничего не вышло: по дороге из столовой его перехватила Леночка:
– Захар Сергеевич! Пройдёмте со мной в ванную комнату.
– Мне уже делали эту процедуру, – взвыл он.
– Теперь нужно сделать ещё раз. Так прописал доктор. А вы, Маргарита Акакиевна, идите к себе – вас тоже ждут процедуры в нашем волшебном краю здоровья. Нет ничего приятнее соляных ванночек для ног.

Лишь после ужина Захару Сергеевичу удалось остаться с Ритой наедине и то ненадолго. Ночью он босиком, в одних трусах, спустился в её номер и сладко прижался к родному телу. Они поставили будильник на пять утра, чтобы Захар Сергеевич мог вернуться в свой номер незамеченным. Это была волшебная ночь. Через час после возвращения, когда он задремал, раздался телефонный звонок.
– Все на утреннюю зарядку! – звенел голос Леночки.

Рядом с домом уже стояли в спортивных костюмах Рита, Роман Алексеевич, Пелагея Ивановна и пара поджарых старушек, по всей видимости, тоже придерживающиеся йоговской системы питания. Перед ними широко разведя руки в стороны, стояла Леночка. На ней были обтягивающие круп зелёные лосины и короткая маечка, не достающая до пупка, в котором блестело золотое колечко.
– Вдохнули свежий воздух! Выдохнули токсины! Вдох! Выдох! Вытолкните его из лёгких! И ещё раз: вдох, выдох!
Захар Сергеевич робко чмокнул жену в щёку, благодаря за прекрасно проведённую ночь.
– Никаких поцелуев! – строго сказала Леночка. – Присоединяйтесь к группе.
– Но я просто поцеловал её в щёку, – возмутился Захар Сергеевич, – мы же ничего не сделали.
- Прекратить разговоры! – добавила резкости в голос Леночка. – Приступаем к приседаниям. Раз, два, раз, два! Энергичнее. Теперь пробежка. Захар Сергеевич, не отставать! Смотрите на старушек впереди колонны. Хорошо. Обгоняем Пелагею Ивановну. Хорошо. Скоро пойдём пить кефир. Потерпите немного. Остался хула-хуп – и всё. А как вы думали? Русских пациентов должны лечить согласно российскому стилю жизни, чтобы от лечения был толк.
Неожиданно одна из старушек схватилась рукой за сердце и начала беззвучно глотать губами воздух. Лицо её сделалось мертвенно бледным, она рухнула на траву.
– Чёрт возьми, – выругалась Леночка, – это ужасно непрофессионально, с вашей стороны, Мария Петровна, лежать здесь, на глазах у всех. Что скажут наши пациенты? Хорошая же реклама нашего стиля жизни. Вы меня слышите?
– По-моему, она того… – сказал Захар Сергеевич, наклоняясь над старушкой, – говоря современным языком, «склеила ласты». Уж поверьте военному человеку! У вас тут люди мрут!
– Успокойтесь, – попыталась сохранить самообладание Леночка, – мы все умираем, включая женщин и детей.
- Да-да-да. Нездоровое местечко! Пожалуй, с меня довольно. Вижу, место это… полно дерьма, покойников и похитителей жён, – насупил брови Захар Сергеевич.  – Рита, открой глаза: старушку хватил удар. Это же санаторий для самоубийц! Позволь мне увезти тебя из этого места, прежде чем мы умрём, прежде чем они убьют нас всех.
– Захар! Успокойся, – попыталась взять мужа за руку Рита, – это случайность.
– Роковая! – сверкнул очами Захар Сергеевич, –  мы выезжаем. Сейчас же и без завтрака.
– Погодите, не горячитесь, – профессор Мясоедов мягко обнял Захара Сергеевича за плечи. Пойдёмте в дом. Леночка проведёт вам… – он не успел договорить, как Захар Сергеевич взорвался:
– Кружка Эсмарха! Опять кружка Эсмарха!
– Тихо, тихо, – приложил палец к губам Мясоедов, – курс массажной терапии. Остальные, расходимся по номерам. Глазеть тут не на что. К тому же, она дышит. Вот видите, её всего-навсего хватил удар, но мы это поправим. Леночка, зовите охранников – мы перенесем Анастасию Павловну в её комнату. А что, по-вашему, жизнь, если не путь к смерти? Спокойно. Всё хорошо. Думайте только о хорошем. Помечтайте о чём-нибудь. Похоже, собирается дождь. Все на завтрак! Захар Сергеевич, сразу после завтрака – в массажный кабинет.
Мясоедов наклонился к старушке, которая приподняла одну руку, силясь привстать, и он приник ухом к её губам.
– Слушает прощальные слова, – прокомментировал Роман Алексеевич своей супруге, – возможно, старуха закопала клад.
– Попрошу всех разойтись, – побагровел Мясоедов, сдерживая гнев.
Пациенты сплоченной группой, перешёптываясь между собой, двинулись ручейком к ступеням санатория.

– Вы в порядке? – спросила Леночка, заходя в номер Захара Сергеевича ближе к ужину. Он крепко спал после завтрака, даже не догадываясь о том, что в его компот по приказу профессора добавили изрядную дозу снотворного.
– Всё отлично, спасибо. Думаю, мне становится лучше. Где я? В раю?
– В своём номере, – улыбнулась медицинская сестричка, – всё хорошо. Ваша жена ждёт за столиком в столовой. Пора просыпаться и одеваться.
– Что-то я не помню, как заснул, – поскрёб пятерней затылок Захар Сергеевич.
– Это всё нервы, – мягко ответила Леночка, закрывая дверь. – Скорее спускайтесь в столовую. А может, вам принести что-нибудь?
– Нет, сейчас ничего не надо. Спасибо. Сам справлюсь, – отнекивался Захар Сергеевич.

В столовой висела тяжелая тишина – все молча ели свой ужин. На ужин подали морковные сосиски и котлеты из кабачков Захар Сергеевич присел рядом с Романом Алексеевичем, так как Рита вполголоса о чём-то беседовала с Пелагеей Ивановной.
– Вы не слышали, как поживает та старушка?
– Отчего же, слышал, – отозвался Роман Алексеевич, – вам, батенька, стоит написать роман об этом санатории. Оказывается, старушка плохо себя чувствовала ночью, перепутала лекарства и выпила ударную дозу слабительного, а так как её прихватило во время зарядки, а она пыталась сдерживаться, её и хватил удар. В старческом возрасте нельзя перенапрягать организм.  Видите: никого уже не осталось, все съехали. Испугались. Исчезли. Испарились. Вторая старушка только записку оставила – и всё. Вот и мы с Пелагеей Ивановной думаем: оставаться нам до конца срока здесь или нет? Денег жалко. Деньги не возвращают.
– Мы с Ритой, уезжаем! – твёрдо сказал Захар Сергеевич. – Сейчас же. Мы все, – обвёл пальцем присутствующих, – попали в руки маньяка. Приятно было познакомиться. Нам пора бежать, как той старушке.

В столовую вошёл профессор Мясоедов.
– Ну-с… Не хотел бы омрачать этот особый для нашего заведения день – годовщину его основания, но, к сожалению, мне пришлось взять на себя неприятную обязанность и сообщить вам ужасную новость.
– Старушка все же умерла, – брякнул Захар Сергеевич.
Мясоедов, не обращая на него внимания, продолжил:
–  Друзья, среди нас есть предатель, лазутчик, шпион, нечестный человек со множеством имён, человек, настолько бесстыдный в своих поступках, что мне пришлось потратить кучу времени на то, чтобы понять, что им движет. Это человек нарушил все мыслимые принципы общественной морали. Этот человек умудрился нагадить в собственном гнезде. Роман Алексеевич! Вы зачем вызвали полицию?
– Происшествие случилось, – отозвался Роман Алексеевич, – профессия у меня такая – следователь я. На пенсии. Теперь ваше заведение закроют. И поделом: денег с людей берете немеряно – и что? Старушки мрут? Вы тут любого можете загнать с вашими клизмами. Просто мы несколько моложе, поэтому и выжили. Бедная бабушка! Вы воспользовались добротой этой женщины ради получения наживы.
– Казнь отменяется, – парировал профессор, – старушка жива и невредима. Её уже увезли родственники на дачу и, заметьте, ко мне претензий нет. Дело было не только в деньгах. У меня были надежды. Большие надежды! Что плохого в доходах?
– Конечно, ничего, – съязвил Роман Алексеевич, – разве вы, профессор, не получаете доход с этого санатория, куда люди приезжают в надежде, что вы очистите их организм от всех болезней?! Получаете. А вы за их же деньги потчуете их клизмами да выдавливаете им тонны мази в задницы, говоря, что это решит все проблемы со здоровьем! Вот старушкина ж... тьфу, пожилая женщина и не выдержала. Разве это не правда? Да на вас надо надеть наручники и на безопасном расстоянии выбросить ключ.
– Прекратите этот базар! Я сам позову полицию – пусть угомонят вас.
– В гробу я видел вас, доктор Овощ, и ваш санаторий, – развернулся к выходу Роман Алексеевич. – Пелагея, за мной! Мы сейчас же выезжаем из этого осиного гнезда!
– И мы, – твёрдо сказала Рита, – Захар! Пошли собирать вещи.
– Хорошо бы спалить этот дом до основания, – добавил Захар Сергеевич.
Санаторий закрыли. Немалую роль в этом сыграл Роман Алексеевич, поднявший ради такого дела старые связи.
Профессор Мясоедов ушёл заниматься частной практикой и продолжил проповедовать жизнь согласно биологическим потребностям. А Захар Сергеевич написал роман «Старушка, которая не знала, что умерла», который стал бестселлером и стал пользоваться большой популярностью у населения.

Глава XI. Истина в последней инстанции – философ в морге

На подработку ночным сторожем в морг Захар Сергеевич устроился по двум причинам: во-первых, это ощутимая прибавка к пенсии, хотя она у него была немаленькой; во-вторых, появлялось много свободного времени, и полная тишина способствовала творческому процессу.
В конце концов, на покойников он мог и не смотреть: его обязанностью была охрана территории вокруг морга при медицинском институте. Они с Ритой хотели поднакопить денег на очередную туристическую поездку за рубеж, и не куда-нибудь в Турцию или Египет, а на Сейшельские острова. К тому же, он собирался издать два сборника своих стихов, а на это тоже требовались деньги.
Рите не понравилось новое место работы мужа – она хотела, чтобы он устроился сторожем в детский садик или на завод, но вмешался господин случай.
Соседка зашла за специями и попросила поискать по знакомым пенсионера, который желает подработать. Сама она работала уборщицей в медицинском институте, вот и узнала, что сторожа-пьяницу уволили за хулиганство, против него было возбуждено дело. Руководству института пришлось обратиться к правоохранительным органам. Случай был неординарным и даже видавшим виды милиционерам запомнился надолго.
Милицейской проверкой было установлено следующее: бывший сторож ночью проник в морг – тихо, чтобы никто не видел. Рассадил мертвецов за столом, оперев их спинами на стену, расставил перед каждым карточки для игры в лото, поставил на них бочонки, закрыл дверь и напился – на спор со своим приятелем решил подшутить над студентами.
Порадоваться ему не пришлось. Утром он был мертвецки пьян. Профессор со студентами пришли на практику. В итоге две девушки упали в обморок, у беременной студентки начались схватки, один паренек начал заикаться, другой – плакать, остальные бросились врассыпную, а потом и вовсе четыре человека ушли из института.
Сторожа еле разбудили, отвезли в вытрезвитель, а потом дали десять суток исправительных работ за хулиганство, в довесок уволили с работы.
Захар Сергеевич обмозговал это дело и принял решение:
– Рита! Стоит устроиться на пару-тройку месяцев. Обязанности несложные – охранять территорию да владельцев автомобилей гонять от ворот, так сказать, с помощью ружья, заряженного солью, помогать улучшать уровень мастерства паркура. Завтра схожу в отдел кадров – посмотрим, какие у них условия, а то получится, как у Рябокобылы.
– А что  у него приключилось? – поинтересовалась Рита.
– А он устроился сторожем в компьютерную фирму и не выдержал режима, сбежал. Там надо было всю ночь обходить склады. Ему выдали рабочий телефончик, на который каждый час присылали СМС-ки со схемой обхода территории. Доходя до указанной точки, он должен был отзваниваться дежурному, а если он задерживался хоть на пять минут, срабатывала сигнализация (сторож убит грабителями, со склада вывозят компьютеры пачками), в результате приезжала машина ВОХРа.
Микола три дня держался без спиртного, а потом стал брать в карман фляжку с коньяком. Ну, его раз «вохровцы» накрыли, два… выгнали. Но жене-то он сказал, что сам ушёл. 
А Степана помнишь? Майора? Он сторожем до сих пор работает, на складе бижутерии. Красиво живёт.
А Филька Манюхин, капитан? Он сторожем в дорогом публичном доме работал. Потом даже начал поставлять девочек руководству. Съездит ночью на Тверскую улицу, соберет три-четыре – и к руководству. У него было глубокое понятие о морали и честности. От женщин, которых он сватал и поставлял в номера, ни копейки не брал. Иной раз какая-нибудь из этих падших забудется и вздумает сунуть ему в руку мелочь – нужно было видеть, как он сердился и как кричал на нее: «Курица ты этакая! Если ты продаешь свое тело и совершаешь смертный грех, не воображай, что твои десять долларов мне помогут. Я тебе не сутенер, бесстыжая курва! Я делаю это единственно из сострадания к тебе, чтобы ты, раз уж так низко пала, не выставляла себя публично на позор, чтобы тебя ночью не схватили полицейские и не отвезли в обезьянник.  Тут ты, по крайней мере, в тепле, и никто не видит, до чего ты дошла».
Он всё возмещал за счёт руководства. У него была своя такса: голубые глаза – сто пятьдесят евро, зеленые – двести, карие – сто. Это были очень доступные цены за посредничество. За баб из ближнего зарубежья он накидывал десять евро, так как исходил из принципа, что простая девка доставит удовольствия больше, чем образованная москвичка.
Потом уехал жить за границу, в Голландию, кажется. Там тихо, спокойно и девок он крупных всегда любил – на такую работу хрен устроишься.
– Иди уже, балабол, – щёлкнула его по носу Рита, – спать ложись. Завтра – собеседование.

Утром Захар Сергеевич отправился в отдел кадров. Работать предстояло сутки через трое. Для сторожа была предусмотрена тёплая будка с телевизором, по всему периметру территории были установлены видеокамеры.
В задачи сторожа входило наблюдение в монитор за территорией и в случае чего – вызов охраны или сразу полиции. Его такие условия  вполне устроили. Со следующей недели он приступал к своим новым обязанностям.
В первую ночь Захар Сергеевич старательно пялился в монитор, во вторую читал газеты, к третьей ночи купил электронную книгу и закачал туда побольше книжек, а потом и вовсе занялся ночным творчеством.
По ночам писалось хорошо. Особых происшествий не случалось.
И вот однажды ночью к воротам подъехала машина с бригадой врачей «скорой помощи». Попросили открыть ворота. Вытащили на носилках прикрытое простыней тело мужчины, вызвали охрану, открыли морг, оставили там носилки и пообещали утром приехать, чтобы оформить официальные бумаги.
Охрана на всякий случай оставила Захару Сергеевичу ключи от помещений и растворилась в тёмной летней ночи.
Он сначала испугался, потом растерялся, потом взял себя в руки. Что происходило дальше, он впоследствии помнил плохо.
Как не поседел в ту ночь? Как остался в разуме? Сам не понимал.
Уже под утро, когда город окутали первые сумерки, предвосхищая восход солнышка, за дверями морга послышался стук.
Сначала Захар Сергеевич не обратил на него никакого внимания – от полученных впечатлений слегка задремал.
Стук продолжался. Кое-как проснулся, пошёл проверять территорию, дошёл до запертых дверей, и тут его осенило.
– Чёртовы врачи, так торопились по вызовам, что не удосужились как следует проверить, умер ли человек!
По всей видимости, забулдыга, подобранный ночью у мусорных баков, очнулся, бросился к двери, и теперь колотился в неё что есть силы.
Захар Сергеевич прислушался: из-за двери неслись нечленораздельные вопли. Лжепокойник проклинал всех и вся!
Захар Сергеевич был человеком опытным и не бахнулся в обморок, а как настоящий бывший военный и теперь работник медучреждения, кинулся спасать человека, а точнее – открывать дверь.
Толкнув дверь холодильника со всей силы, он и не подумал спросонья, что за ней человек. И именно этого самого человека он этой самой дверью, саданул.
Включил свет, чтобы полностью понять – где мужик, которого по ошибке приняли за мёртвого? Увидел тело под пустым столом.
Синее, замершее тело никак не показывало, что оно живо. Сделал шаг, два… и тут оно ожило. Оно начало медленно, как в фильме ужасов, вставать на ноги, цепляясь своими узловатыми пальцами за разделочный стол.  Тело встало в полный рост, повернулось к Захару Сергеевичу и уставилось на него огромными, красными, как у демона, глазами, после чего сделало неровный шаг в его сторону.
Нервы сторожа не выдержали: Захар Сергеевич пробкой из шампанского вылетел из помещения, подпёр собой дверь, судорожно нажимая кнопки служебного мобильного телефона.
В его голове откуда ни возьмись завертелись молитвы «Отче наш» вперемешку с «Боже Царя Храни», «Изыди» и «Иже херувимы».
Охрана подоспела быстро. Минут через пять. Захару Сергеевичу казалось, что прошла целая вечность.
Он уволился в тот же день по собственному желанию, дав себе зарок больше ни за какие деньги не ввязываться в подобные авантюры, и ещё двое суток приходил в себя.
– Захарчик, – гладила его тёплыми, живыми руками, Рита, – нет худа без добра: если перед тобой закрывается одна дверь, как правило, открывается другая.
И правда: на следующий день позвонил главный редактор с предложением, от которого нельзя было отказаться. 
Захару Сергеевичу вменялось возглавить отдел поэзии. 

Глава XII. А сейчас пошли поэты – всё про «это» да про «это»

Сказать, что Захар Сергеевич был счастлив – ничего не сказать. Он был на седьмом небе. Он летал: его оценили, поняли, он востребован! Это не на плацу командовать, не связисток гонять.
Поэзия – дело творческое, тонкое. За неё не платят денег и не должны платить. Поэзия – кладезь ума, интеллекта, тонких сфер человеческой души. Жаль, среди поэтов много задавак, но он-то им крылья пообломает! Он покажет им, каким должен быть поэт с большой буквы. А то некоторые, как он успел заметить, считают себя классиками при жизни. Считать самому себя классиком может только полный дурак.
Он должен нести это знание в массы. Он снова командир, командир литературного фронта. Здесь не обойдётся без войны, ибо подчиненные его – люди странные, порой неадекватные.
Поэты – людишки не от мира сего. Придётся и скандалить, ибо многие черпают вдохновение граненым стаканом. Приглядеться надобно.
Среди поэтов их литературного агентства многие, как ни странно, обладают медицинским или техническим высшим образованием. Вот и хорошо! Командовать ими будет, как и положено, военный человек.
Теперь ему не надо ходить подрабатывать сторожем, теперь у него будет хоть и малюсенький, но отдельный кабинет. За стенкой – главный редактор, всегда можно посоветоваться.
Ему куда тяжелее с прозаиками. Не так давно на него повесили святую обязанность написать аннотацию к книгам полуписателя-полубомжа, живущего в Америке, Мирослава Ягутина, который пишет о том, как стать бомжом! И ведь получил, паршивец, премию Андрея Белого. Как можно за такое давать премии? За книги «Я жопу посвятил народу своему», «Америка в моих штанах»? За фразы: «Раздевшись, бомж приседает и с видимым облегчением испражняется у всех на глазах…»? Тьфу.
– Ритуля! – крикнул жене, – вытаскивай мой лучший костюм. С завтрашнего дня приступаю к новым обязанностям.
– Ужас, – отозвалась жена.
– Почему? – раскраснелся Захар Сергеевич.
– Потому что теперь тебя днём с огнём не сыщешь.

Понедельник начинается в субботу. Все выходные Захар Сергеевич рисовал себе планы. Он ни перед кем унижаться не будет – он встаёт на колени только перед флагом и перед детьми.
В понедельник Захар Сергеевич в тёмно-сером костюме при галстуке прибыл в редакцию в свой новый кабинет. И началось.
Первой пташкой залетевшей к нему был поэт, он же юрист Ванька Каинов.
– Привет, Захар! Вот несу новые стихи. Пронесся слух: тебя повысили. Дослужился, молодец! Поздравляю! Главред к тебе направил. Хочу издаться в ближайшем номере нашего альманаха, – зашелестел бумагами, доставая их из объёмного портфеля.
– Слушай:

Гляну в небо с балкона – просинь,
Надо мною полощется простынь,
Что висит теперь, высыхает,
По-весеннему благоухает.

Вот бы мысли свои, как платье,
Простирать и прополоскать бы…

– Вань, «сучьи метки» напоминает.
– Захар! Смотри на поэзию ширше, и народ к тебе потянется.
– Да-да-да, – парировал новоиспеченный руководитель отдела поэзии и, сам того не замечая, заговорил стихами:
 
– Глядите-ка: припёрлась Муза,
Без рифм, от всей души –
Калекой голопузым
Родиться стих спешит.

– Клади на стол свои вирши, покажу главреду, а там – как он скажет.
Ванька хотел было пойти к главреду сам, но его мысли перенаправил звонок с мобильного телефона. Звонили из нотариальной конторы: ему следовало немедленно бежать на работу – дожидался клиент.
Следующим в кабинет постучался молодой прыщавый долговязый, эпатажный поэт-песенник, он же – исполнитель своих творений, он же – бард одной из московских музыкальных тусовок.
– Вы знаете, я песню написал, – картинно взмахнул руками.
– Очень хорошо, а как она называется? – поинтересовался Захар Сергеевич, с сомнением глядя на длинную шевелюру юного бездельника.
Бард сильно засмущался:
– «Эх, ёж твою мать!»
– Очень хорошо, – пригляделся к прыщавому дарованию Захар Сергеевич. – Вот только «Эх» выбросьте – и будет хорошо. Цыганщиной отдает.
– Вы так думаете? – зарделся аленьким цветочком юнец. – Ну, так я оставлю слова? Вы почитайте, ежели чего не так, я поправлю.
Его сдуло лёгким ветерком, подувшим из раскрытой настежь форточки. Захар Сергеевич взялся за голову. Если так и дальше пройдёт, он тут с ума сойдёт. Дальше – больше.

– Мы были в Европе, мы видели, как
Там окультурен последний дурак! –

вошёл в поэтический раж Андрей Благодатный. Сорок минут Захар Сергеевич внимал виршам, пока не заверещал телефон. Звонил главред.
– Захар! Кто-нибудь скажет мне, где Машкин? Почему его до сих пор нет?
– Машкин сегодня торгует своими книжками на ВДНХа, – рапортовал Захар Сергеевич.
– Безобразие, – кричал босс, – сегодня надо везти в издательство вёрстку. Что мне тут, разорваться? Что ты делаешь?
– Работаю с поэтами, – рапортовал Захар Сергеевич.
– Посылай их к чертовой матери! Дуй ко мне, поедешь с вёрсткой.
– Я?
– Ты.
– У меня сейчас Благодатный.
– Благодатному – благодать. Немедленно ко мне!

– И «Колокол» Герцена долго звонил,
Но так и не выступил русский дебил, –

продолжал читать, не обращая ни на кого внимания поэт Андрей, он же – отец Андрей из далёкого прихода под Тверью.
– Прошу извинить, – прервал его Захар Сергеевич, – вынужден вас покинуть. Уезжаю по заданию редакции в издательство. Оставьте свои стихи на столе, перезвоню позже, когда прочту.
– Вадим Юрьевич! Куда ехать? – спросил Захар Сергеевич, распахивая дверь в кабинет главреда.
– Да погоди ты! Не суетись. Где Матвеев?
– Он сейчас за кордоном.
– Он вечно за кордоном, – бушевал главред, – где именно?
– На Кипре, расхлёбывает финансовые проблемы, – ответил Захар Сергеевич, – так я поеду?
– Вместо Кипров за своими публикациями следить надобно. Кто так пишет: «Раструбы ушей направить на планету»?! А это: «Стучаться в стены лбом – удел поэта», «Пусть отдохнёт псих от сих до сих»?! Безобразие. Где культура слова? И мы это печатаем! Вёрстка отменяется. Выкорчую его из альманаха, потом отвезёшь. Устал я. Возьмём Альберта Никаноровича. Хитёр бобёр: выпустил десять своих книжек в Китае, но живёт-то в России! Пришёл бы в редакцию, мы бы посмотрели на него широко, а не узкими китайскими глазами. Зайди к редактору журнала «Визит» Волобуеву и потом – на рабочее место. Он мне должен путёвку в Крым подписать.


Героями фольклора, как известно, становятся только незаурядные люди, а Захар Сергеевич, несомненно, таковым был. Когда он зашёл к Волобуеву, тот сидел за большим письменным столом, просматривал подготовленные материалы и мелким глотками отпивал чай из стакана в мельхиоровом подстаканнике, постоянно помешивая содержимое стакана ложечкой.
Захар Сергеевич представился, изложил свою просьбу и стал ждать ответа.
Волобуев посмотрел на него внимательно, подумал над его словами, отхлебнул очередную порцию чая и вышел из кабинета, оставив там Захара Сергеевича.
Поскольку предыдущим вечером Захар Сергеевич, отмечая своё назначение на должность, крепко приложился с друзьями к спиртному,  во рту у него было сухо, как в пустыне Сахара. Бутылки с водой в кабинете редактора не оказалось, и он, презрев всякие предрассудки, решил смочить свое горло с помощью чая редактора. Однако, когда он поднёс стакан чая ко рту, его ноздри уловили благородный запах хорошего алкоголя.
– А Волобуев не дурак, пьёт чай с коньяком, – сделал приятное открытие Захар Сергеевич и сделал первый глоток. Его ждал ещё более приятный сюрприз: в стакане оказался чистый отборный коньяк.
– Вот молодец! Вот лиса! Это ж надо придумать – пить коньяк под видом чая, да еще помешивая его ложечкой! – подивился Захар Сергеевич и, подражая Волобуеву, стал отхлебывать «чай» мелкими глотками, неспешно двигая ложечкой в стакане.
За этим занятием его и застал Волобуев, когда вернулся в кабинет из бухгалтерии.
– Замечательный у вас чай! Так бы выпил целый самовар! Не скажете, что за марка? – сыграл на опережение проштрафившийся Захар Сергеевич, не давая Волобуеву возможность высказать своё праведное негодование.
– Марка известная – грузинский «КВ». В Столешниковом продается, – огрызнулся Волобуев, ошарашенный нахальством  подчинённых Лисянского, и, сев в кресло, стал нервно перебирать бумаги.
Захар Сергеевич перестал помешивать остатки коньяка и поставил недопитый стакан на стол перед редактором. Тот посмотрел на него уже благодушно.
– Ну, чего оставляешь на дне? Допивай уже! Бери путёвку, неси Лисянскому – пусть катит в свой Крым. На таких, как ты, дорогой, заварки не запасешься.
Благородно икнув, Захар Сергеевич в приподнятом настроении отправился к главреду.
У того в кабинете кипели страсти: зеленый, как свежий брокколи, размахивал руками перед Лисянским прозаик Федор Колоберда.
– А я говорю: мой роман «В нише» достоин не только что альманаха, а Нобелевской премии! Я вам не пальцем деланный – член Союза писателей, лауреат международных конкурсов, имею медали Чехова, Есенина, Маяковского, номинируюсь на «Золотое перо России»!
–  Не стесняйтесь, перечисляйте, – саркастически улыбался Вадим Юрьевич, – мы вас превратим в вешалку для медалей. Когда лезешь на Парнас, карабкаешься, нужно иметь большой вес. Смотрите… ветром сдует. Вещь неплохая, но над ней надо ещё поработать. А то, бывает, от некоторых произведений получаешь здоровый сон. Давайте попробуем для начала напечатать одну главу – посмотрим на реакцию читателей. Да, Захар Сергеевич? – обратился к вошедшему Плохоте.
Развернулся на сто восемьдесят градусов Колоберда, смерил Захара Сергеевича взглядом и вздохнул:
– Нашли, кого поставить в коллегию прозы! Читал надысь ваши стишки, Захар Сергеевич. Вам только на плацу присказки солдатам орать.
– Да я! – коньяк сильно вдарил в голову Захара Сергеевича. – Ещё один «вяк» в мою сторону... и твой папа зря потел. Ямбись оно хореем.
– Ба-а… – принюхался Лисянский, – пьян! Первый день на работе – и уже пьян! Хорош гусь! Давай сюда, – выхватил путёвку, – марш в свой кабинет!
– А вы, болезный, тьфу, любезный, оставьте-ка вашу «Нишу» – почитаю вечерком, – и мягко подтолкнул Колоберду к двери.
Захар Сергеевич очень хотел двинуть в глаз Колоберде, но новая должность не позволяла, поэтому он пошёл не в кабинет, а в магазин и купил московский «КВ», рассчитывая к вечеру замять инцидент с Лисянским.
В конце концов, задание он выполнил. А то, что выпил, – это ерунда: обмывал первый рабочий день с новыми сотрудниками. С кем не бывает?
«Одной бутылки мало», – подумал он, разглядывая витрину. Взял четыре.
Домой Захар Сергеевич ехал на такси – его туда усадил Лисянский.

Заключение

Герой этой книги – отставной полковник Захар Сергеевич Плохота – и по сей день работает в одном из крупнейших издательств. Он много сделал и продолжает делать для начинающих авторов. Он – душа многих компаний и боец по жизни. Немного смешной, иногда чудаковатый, с широкой улыбкой, с непоколебимой верой в свои силы, любящий муж, добрый и верный друг, хороший поэт, авантюрист.  Он – простой русский человек с широкой, как сибирские просторы, душой. Аминь.