/Виктор Петрович Яроцкий – кино-, видеооператор ГТРК "Карелия", карельских и российских "Вестей". Предлагаемое "эссе" было написано и впервые опубликовано на сайте ГТРК "Карелия" к его шестидесятилетию, под названием "Ловля леща на живца: Яроцкому – 60"/
Когда, лет 15 назад, я увидел Яроцкого, он мне не понравился. Сумрачный. Неразговорчивый. Какой-то (как тогда показалось) равнодушно-отстранённый от всего: и от предмета интервью, которое я – брал, а он – снимал на камеру, и от выступающего, и от меня самого, что для начинающего журналиста – едва ли не самое страшное.
Я Петровичу тоже особо не показался.
- "Задает вопрос… пауза… Я начинаю наезжать с общего на крупный, а он – продолжает задавать!" – со смехом пересказывала мне его комментарии режиссёр Галя Мальцева, руководившая той исторической съёмкой.
Помню, оскорбился тогда. И снял Яроцкий, как показалось, не очень… Да и вообще: я – коренной петрозаводский, а он – откуда-то с Кубани… станица Киевская. Потом уже, много позже, читая мемуары советских военачальников, узнал: это в тех краях проходила знаменитая "Голубая линия". Там, поздней весной 43-го, захлебнулось и было остановлено наступление Красной Армии на Тамань. Станицы Крымская, Киевская, Молдаванская... Конечно, самого Виктора Петровича тогда, в 43-м, не было ещё и "в проекте".
ВРЕЗКА ПЕРВАЯ. Оператор Валерий Петров.
- Яроцкий – фанатик рыбной ловли. Ни одних выходных в городе: Сямозеро, Кудома. Любимое занятие – ловить на удочку своего любимого леща. Штаны от химзащиты натянул, в воду по пояс… и, так, два-три леща за ночь. Он – не промысловик, он – любитель.
- Было у нас, временами, и ругани… Но, что хорошо: камня за пазухой не держит. Человек… честный, вот, наверное, так… не ищет обходных путей.
- Единственный человек, с которым все могли работать. Все хотели дотянуться до него. Сделать "не хуже Яроцкого". Он был "морковкой" у ишака перед носом. Все бежали за ним.
- В смысле оперативных съемок – равных ему в Карелии нет. В смысле художественных съемок… (после долгой паузы)… пожалуй, тоже.
Пять поездок в Чечню: с корреспондентом российских "Вестей" Александром Колобовым и с Игорем Ильиным (собственный корреспондент "Радио России"). Путинский орден… И тогда я понял, почему он так смотрит: приглашающе-отстраняюще… А – кто ты есть? Впускать тебя? Или – оставить там, по ту сторону, где бомбы не падают и снаряды не рвутся...
ВРЕЗКА ВТОРАЯ. Оператор Виктор Яроцкий.
- Я не хотел работать на телевидении. Когда дядька Иван Траленко меня сюда привел, 17 сентября 1966 года, я посмотрел… крашеные женщины… курят… А я же рабочий парень, с Кубани… нет, думаю. А была ставка осветителя. И он мне говорит: слушай, делать же ничего не надо – поставил "юпитер" этот, и учись себе… А я поступал в университет, на "машины и механизмы". Cдал все экзамены, но по конкурсу не прошёл: была квота на местных, из Карелии, а я же кубанский... Поступил на вечернее. А тут дядька мне говорит: слушай, 60 рублей! Ну, думаю, ладно… что же, что курят… И вот так я оказался на телевидении. И мне повезло, потому что тогда, как раз, снимался художественный фильм "Банка консервов", и меня взяли на съёмки. А там – Петруничев, Грошев, Зайончковский, Паули Ринне, половина Финского театра… и я. Взрыв, там, этого полотна железнодорожного… А я стою с ох…ным "юпитером", поворачиваю свет туда, сюда… И – всё. Так я остался на телевидении. И был такой Новиков. Анатолий Александрович. Единственный, у кого был ВГИК. И он сказал: я его беру. Три года он не давал мне снимать, хотя я уже снимал лучше всех. Я рулеткой расстояние вымерял до объекта… экспозиция, построение кадра… И вот, снимается первый цветной фильм. О Кижах. А плёнка цветная была страшно дорогая. 35-миллиметровая. И браковали очень сильно. И так получилось, что остались две банки. Последние. Заяц (Зайончковский) уехал в Петрозаводск за продуктами. И, пока его не было, я всё снял: Преображенская церковь, иконостас, дом Ошевнева… Он приезжает – вот так две сумки с продуктами, в каждой руке, – и говорит: а плёнка… А мы говорим: всё, нету… Он не сказал ничего – забрал отснятую плёнку и увёз. И целую неделю не было его. А потом оказалось: ни одного кадра в браке. НИ ОДНОГО!
Яроцкий, конечно, оператор старой советской школы. Его учили культурные "зубры" 60-х и 70-х: Юрий Чевский, Юрий Зайончковский. Они дали ему самое, пожалуй, главное: понятие о том, что такое есть телевидение. На эту-то крепкую кость годы работы нарастили мясо и мышцы.
Когда, после долгого перерыва, пересмотрел соловьёвскую "АССУ", которую снял оператор Павел Лебешев, с удивлением узнал в последнем проходе Цоя – через какие-то полки, с итоговым выходом на камеру – знакомый операторский почерк. Вот так же, за полками, шёл и выходил к Петровичу в сюжете "Вестей" журналист Олег Горновский.
ВРЕЗКА ТРЕТЬЯ. Журналист Олег Горновский.
- Этот stand-up – моя идея. Яроцкому, вначале, не понравилось: ну, что это?! Потом (очень похоже изображает Петровича, решительно и, вместе, с выражением крайнего неодобрения, поджимая губы): "Ну, давай. Попробуем". Сделали несколько дублей. Приехали на студию. Посмотрели. Он позвал Ильина (корреспондент "Радио России"): "Посмотри ты!" Ну, вроде ничего. Но и обычный stand-up он снял тоже – на всякий случай…
- Крайне требователен к себе. Всегда недоволен тем, что сделал. Мы едем со съёмок, машина, несколько часов, и он: "Говно сняли… вообще ничего нет…". Я: "Виктор Петрович! Ну, слышали уже эту историю…".
- Когда работал с ним в первый раз – зима, Кижи, ставили ночное освещение на эту… Преображенскую церковь… Снимаем stand-up: один, другой, третий… Ветер. Холод. Губы уже не шевелятся… Отбегу за угол, поприседаю – раз, раз… И – опять. Только сняли, он – сразу смотреть… нет. Не то. И – на следующий день – всё сначала… Зато – у него нет ни одного случайного кадра.
- Он и чужую работу смотрит – и: "Да-а… а Миронов-то как снял… ничего-о…", или, там, другой кто-то… Человек – не забронзовел. Это школа высочайшая. С ним работать. Потому что – и стыдно, да, и тянешься же за ним, и он же в поиске постоянном... Он всегда что-то ищет. Как в первый раз. И всегда переживает, и сомневается – так сделал, не так… Очень ценит чужое мнение. И всегда – осмысливает, и в себе (показывает на уровне грудной клетки) носит, вот…
Оператор (фотограф, художник) – он, как дитё малое: не расстаётся всю сознательную жизнь с вопросом – а так ли я понимаю этот мир? Вот я его таким вижу… а он, вполне вероятно, вовсе и не таков! Не поднаехать ли? Или, может, снять широким углом? Чистое детское свойство. Ребёнок нарисует рыбку. Приходят папа с мамой и говорят: сынок, а разве у рыбки есть ножки?! Конечно, есть. А то как же она ходит?! Вот, хороший оператор всегда снимает рыбкины ножки. И сердится, потому что не выходит так, как надо. Так, как и есть на самом-то деле…
Когда, несколько лет назад, случилась "экологическая катастрофа" – разлилась нефть в Петрозаводской губе – поехали снимать Яроцкий с Антоном Мироновым. Он привёз оттуда удивительный план: одиноко стоящее дерево перечёркивает и озеро, и судно-виновник на рейде. Специально снял "неправильно" – подчеркнуть, доступными ему средствами, вопиющее нарушение порядка вещей… И смотрел на меня с удивлением: как – ты не понял?!
ВРЕЗКА ЧЕТВЁРТАЯ. Режиссёр Галина Мальцева.
- К нему, наверное, применимо слово "самый". Самый надёжный. Самый профессиональный. Самый… добрый. К нему можно обратиться с любой просьбой, и он никогда не откажет, если в силах тебе помочь. У меня было в жизни много случаев, когда я обращалась к нему. И я всякий раз видела, что это – искренне.
- У него всегда, на всё – свой взгляд. Ему долго объяснять не надо. И всё, что снимает, это даже не "пятёрка" – "десятка"…
- Мы хотим вот здесь, у себя в кабинете (показывает) сделать такую галерею: "Святые". И первый портрет – Яроцкого. Он – абсолютно цельный. Я думаю, что это воспитание. Родительское. От земли, от папы с мамой. И ещё – умение учиться.
- И вообще, он – обалденно красивый мужик. С камерой, - вписывается в диалог режиссёр Ирина Смирнова.
Казак.
Однажды Петрович пришёл, как обычно, на территорию, привыкший к тому, что его все знают, и новый охранник шустро выскочил из проходной, нагнал мерно вышагивающего по направлению к студии Яроцкого и ухватил за рукав:
- Пропуск!
Яроцкий остановился. Поглядел на противника с высоты своего немалого роста. И сказал одно лишь – но какое! – слово:
- Свободен.
Не знаю, что было дальше с бойцом охраны. Будь на его месте я – умер бы.
Если апокриф, то верится легко.
ВРЕЗКА ПЯТАЯ. Оператор Виктор Яроцкий.
- Главное, что мне дали мои родители… нет, в творческом плане, наверное, ничего. Они научили меня тому, что всё достигается трудом. Через труд. У меня же простые родители. Отец – тракторист. Мама – учётчица на железной дороге. Она меня много вывозила: Москва, Питер… Я был, такой… довольно избалованный парнишка. Ездили, надо было как-то кормиться. Возьмём огурцов два мешка, продаём… Я рядом стою, помогаю продавать… Не люблю вспоминать это.
Почему-то плохо представляю себе Яроцкого с огурцами. Кажется, что в нём, изначально, было заложено много простого человеческого достоинства. Несуетливой, мужицкой меры во всём. Может быть – кровь кубанская, казацкая, а, может, специфика профессии… И ещё – искреннее уважение к себе человека, знающего, что хорошо делает своё дело.
ВРЕЗКА ШЕСТАЯ. Режиссёр Ирина Смирнова.
- Тщеславен: его кадр должен быть лучше всех. Я иногда думаю: какая же я умная, как я всё хорошо объяснила… потом. Когда вижу то, что он снял. Он жизнь видит, как через объектив – здесь такой кадр, а вот тут – свет вот такой, контровой… Мы снимали во время перестройки, был проект – "Поезд "Петрозаводск – Москва". Мы снимали на вокзалах. Там бомжи, нищие эти, кто-то считает копейки на ладони… И он всё это снял… не просто – грязь, нищета, он этих людей снял с сочувствием и с уважением к ним.
- Полчаса снимал эту пару. Там была сцена: прощание на вокзале. Мужик такой, в возрасте, и она… Он так всё время отстранялся – он же видел, что мы снимаем, мы же не скрытой камерой… а она всё прижималась к нему… Он отодвинется, она опять к нему так прильнёт. И он их снимал полчаса. Он это увидел, он почувствовал, и он ждал. И он дождался – этого прощального поцелуя. Когда я это увидела на плёнке… вот же оно! То, что должно быть.
Оператору некуда спрятаться. Журналист может спрятаться за режиссёра, режиссёр – за оператора. А он… ну, разве что, за свою камеру, наверное. И за всё лично в ответе: что снял – то и снял. Это – твоё. Он всегда впереди, как боец с винтовкой...
Апрель на Кубани – это уже весна настоящая. Весной 43-го воздушная битва за Кубань была нами проиграна, и превосходство немцев в воздухе сделалось почти двукратным. Тысяча четыреста самолётов с аэродромов Крыма и юга Украины встретили наступающие на Тамань красноармейские части. А это же лесостепь. Там не укрыться. Разве что – за свою винтовку… Пехотные цепи, которые упрямо шли вперёд – на проволочные заграждения, на километровые минные поля – снижаясь, на "бреющем", почти в упор, расстреливали из пулемётов асы истребительной эскадры "Удет". Цепи ложились. Вставали. Шли в атаку. Так взяли Крымскую. И – всё: дальше сил уже не было… Сколько тут положили народу – об этом и на Страшном Суде, наверное, никто не расскажет. Даже сам Жуков удивлялся. Да что – Жуков: все войны, в конечном итоге, выиграл русский мужик с винтовкой. В сентябре 43-го – новое наступление, "Голубую линию" прорвали и выбили немца и с Кубани, и с Таманского, воспетого Лермонтовым, полуострова...
Пафоса не хватает. Всё время хочется какой-то другой жизни, не этой вот… настоящей! Потому, наверное, и вспоминается "Голубая линия". И станица Киевская, где никогда не бывал.
ВРЕЗКА СЕДЬМАЯ. Журналист Игорь Ильин.
- Если бы меня мои дети спросили: "Папа, чем Вы сегодня занимались?", то я бы сказал: "Вы что – с ума сошли?!" А у них там это принято – все на Вы… И Виктор Петрович, когда звонит каждый день маме… - А он – каждый день ей звонит?! – Да. Он звонит маме каждый день.
- Вот, эта кубанская закалка, казачья… Я ведь и в Чечню в первый раз с ними (Яроцкий и Колобов) напросился только из-за Яроцкого. Я собкор радио, нас не отправляли. Только потому, что знал Виктора Петровича. Позвонил в Москву… а ездили всегда трое: журналист, оператор и… ну, техник, скажем. Спрашиваю – можно? Говорят – пожалуйста… какие проблемы-то.
- Вот, говорят: "афганский синдром", "чеченский синдром". Яроцкий, каким уехал туда – таким и вернулся. Никаких изменений. Цельность натуры, я считаю. И воспитание. Я скажу, там всё на нём держалось. Надёжность – вот так бы я сказал. Нет, с поля боя не выносил, но… он всегда мог поддержать. С юмором. Иногда, даже "чёрным", которого там было много.
- Был случай. В Моздоке. Уходил вертолёт на Ханкалу, и там оказались места, потому что "энтэвэшники" пошли за пивом. Уже улетать, мы сидим, и вдруг подбегают люди – и подают три венка: мол, захватите в Ханкалу, мужики… А нас – трое. Яроцкий: "Полный сервис…".
В период распада и падения регионального телевидения, чему свидетелями стали мы в последние несколько лет, Яроцкий стал всё больше напоминать мне несуществующего "штабс-капитана петровских времён" из вещего сна Николая Сергеевича Егорова. Якобы, пришли двое таких – и принесли сундучок с золотом… на будущие свершения. Палаш, ботфорты…
И, почему-то, видится одинокая фигура в ночи… темь, вода в озере тихонько постукивает в бережок… и вот, стоит, с удочкой в руке, тоже едва ли не в ботфортах… ждёт терпеливо появления из неведомых глубин такого же одинокого озёрного жителя. Почему-то кажется, что сначала они должны сдержанно поздороваться.
ВРЕЗКА ПОСЛЕДНЯЯ. Оператор Виктор Яроцкий.
- Я очень неуверенный в себе человек.
Примечание. Офицерское звание "штабс-капитан" появилось в русской армии только в конце 18-го века, при императоре Павле. "Штабс-капитаны петровских времён", поэтому, целиком и полностью – дети шалуна Морфея.
2008.