(рассказ)
Утро было чудесное, и никакая работа не лезла в голову. Я обречёно сидел над грудой бумаг, разбросанных на моём столе, и с завистливой тоской смотрел в окно. На небе ни облачка, все деревья уже осыпаны зеленью. Весна нынче ранняя и тёплая. А тут как назло необходимо квартальный отчет писать. Был бы хоть толк от этих отчетов, а то ведь переливаешь из пустого в порожнее.
На соседних столах кипит работа. Корпеют! По крайней мере, все делают вид, что работают. Вот и Галка что-то пишет. Странно, весной, казалось бы, женщинам уделяешь больше внимания, но сегодня абсолютно не хочется заигрывать с прекрасной соседкой. Она даже, кажется, немножко этим возмущена. Ну и пусть, я, в конце концов, человек женатый.
Может быть, сходить покурить? Но сколько можно. Уже сослуживцы косятся на то, что я сегодня из курилки не выхожу. Хоть бы какой-нибудь предлог, чтобы смотаться с работы.
А за окном так припекает... Сейчас бы на речку с удочкой. Я уж и забыл, когда там бывал...
Начальник идёт. Так, делаем вид, что усердно работаем. Ох уж эти проклятые бумаги.
— Сергей Владимирович, зайдите ко мне. Я вижу, Вам сегодня не работается, так у меня для Вас есть небольшое поручение.
Это начальник ко мне обращается. Всё, влип! Сейчас будет разгон. Я встал и понуро побрёл вслед за Павлом Александровичем.
— Проходите, Сергей Владимирович. Что, весна действует на Вас? Это дело так не пойдёт. Может быть, Вы не выспались?
— Нет, всё в порядке.
— Ну да ладно. Вот. Вам папка, в ней счета и накладные. Отнесите всё это в дорожно-монтажное управление.
— А где это находится?
— Мостостроевская, четырнадцать, между стройпромбанком и магазином двухэтажное здание. Идите, хоть немного встряхнётесь.
Как хорошо шагать по улице, сколько свежих сил, и какой прилив энергии ощущаешь при каждом шаге. Кажется, сам воздух несёт тебя на слегка подогретых весенним солнцем потоках. И ты несёшься, хотя явно тебе хочется подзадержаться и черпнуть ещё и ещё раз этой распирающей изнутри энергии. Неосязаемой, но существующей.
И в тот момент, когда ты уже готов раствориться в зелени весны, реальность выдёргивает тебя в наше трехмерное пространство. Вот она, Мостостроевская, вот стройпромбанк и магазин, а вот и двухэтажное обшарпанное здание старой постройки. Странно, никогда раньше не замечал его. Наверное, не туда смотрел...
Массивная деревянная резная дверь с натугой поддалась. Меня обдало холодом сырого воздуха, и я (что же ещё оставалось) с величайшим сожалением покинул расцветающий мир и оказался в затхлом холле.
Передо мной стоял швейцар в ливрее, и если бы я не знал, куда иду, то подумал, что оказался в ресторане. Пробежав глазами по стенам холла, с удивлением обнаружил отсутствие каких-либо дверей и лестниц.
— Извините, — обратился я к швейцару, — мне необходимо передать счета и накладные. Куда мне пройти?
— Да-да, я в курсе. Вас уже ждут, пройдите, пожалуйста, в лифт, — и швейцар, взяв у меня плащ, указал на шахту лифта, стоящую посреди холла.
Странно, двухэтажное здание и лифт? А как они будут подниматься на верхний этаж, если лифт сломается? Лестницы-то нет.
— Не сломается, — как бы угадывая мои мысли, сказал швейцар, — я здесь всю жизнь проработал, и он ни разу не ломался. Так что заходите, не стесняйтесь.
Кабина лифта оказалась узкой и абсолютно без кнопок. Только я хотел спросить, как им управлять, двери лифта захлопнулись, и меня понесло вверх.
Буквально через три-четыре секунды кабину лифта сильно тряхнуло, и она остановилась. «Не думаю, что он долго ещё протянет», — успел подумать я, прежде, чем двери распахнулись.
Двойные створки дверей со скрежетом раздвинулись, и я поспешил выскочить в помещение. За то время, пока до меня дошло, где я нахожусь, за спиной лязгнуло и отрезало пути к отступлению. Картина, представшая перед моим взором, меня несколько смутила. Ровными рядами передо мной стояли... парты. Да-да, самые обыкновенные ученические парты, за которыми сидели самые обыкновенные ученики, класс этак пятый—шестой.
— Никитин (это моя фамилия!), — раздалось сбоку со стороны классной доски, — опять ты опоздал, быстрее садись и приступай к работе.
Скорее инстинктивно, нежели по здравому размышлению, я рванул к лифту, но дверь не открылась.
— Хватит паясничать, Никитин. Уж, коль пришел на занятия, то садись и не срывай урок.
— Извините, я что-то недопонимаю, — попробовал объясниться я, — что всё это значит? По-моему, я давно уже вышел из того возраста, когда ходят в школу.
— Началась клоунада, — сквозь зубы процедила учительница. В классе раздались смешки, а один мальчишка, грязный и сопливый, показал мне язык, при этом он оттопырил себе уши.
— По-видимому, ты не понимаешь нормальных слов. Мало того, что ты всегда опаздываешь, так ты ещё комедию ломать будешь. Придётся вызвать твоих родителей. Дай твой дневник.
— Какой ещё дневник? — всё во мне стало закипать. — Это Вы мне здесь комедию ломаете.
— Так дашь ты мне дневник или нет?!
— Нету у меня никакого дневника.
— Тогда выйди вон, — и учительница показала мне на дверь.
Я посмотрел в сторону, куда указывал учительский палец, и с облегчением обнаружил, что дверь лифта открылась. Второй раз мне повторять не пришлось. Дверцы за моей спиной захлопнулись, и, вздрогнув, кабина стала подниматься вверх.
«Что за напасть такая? Кому расскажи, засмеют. В более идиотском положении я ещё не бывал».
Меж тем лифт поднимался, и это тоже наводило на грустные размышления. Куда он двигался? Ведь в этом доме всего два этажа. Не на чердак ли?
Рассуждать долго не пришлось. Лифт остановился, и дверцы плавно расползлись в стороны. Ещё одна странность, я точно помню, что в предыдущий раз двери скрипели.
В тот момент этого я не успел осознать, так как передо мной открылась панорама... заводского цеха. Я осторожно вышел и ступил на дорогу из плотно утоптанной смеси мазута, стружки и уличной грязи. Вполне приемлемо для передвижения. Есть только опасность изрезать острой стружкой подошву ботинок.
Мимо проехал автокар, и я обратил внимание: расстояние до конца цеха намного превышает размеры дома, в который я вошёл. Навстречу мне шёл человек в робе. На лице у него было написано явное неудовольствие.
— Никитин, — обратился он ко мне, — сегодня заседание цехкома. Будет решаться вопрос о твоем увольнении, а ты в такой день опаздываешь на работу. Вон, ещё не переоделся даже. Сколько это будет продолжаться?
— Вот именно, сколько? — тут я понял, что спорить и доказывать что-либо бесполезно, — коль решили увольнять, так увольняйте. Чего я зря переодеваться буду.
— Ты что! Опять с утра хряпнул?!
— Ничуть не бывало. Хочешь дыхну?
— Тогда я тебя совсем не понимаю.
— А чего тут понимать, увольняйте и всё.
— Ладно, разберёмся. А пока иди к начальнику цеха, напиши объяснительную, — с этими словами человек показал мне на двери лифта.
Я, обрадованный, подбежал туда, куда мне указали, и не успели двери распахнуться, как я прыгнул и оказался в битком наполненном автобусе. Хотел было рвануть назад, но поздно. Дверь сзади подпирала меня в спину. При этом моя правая рука, невероятно извернувшись, попала пальцами ниже спины молоденькой девушки. Убрать руку не представлялось возможным. Однако девушка этого не понимала.
— Уберите руку, — зашипела она.
— Извините, я не могу.
Резкий удар острого каблучка пришёлся мне под чашечку.
— Уберите руку.
— Да никак же!
Девушка изловчилась и левой рукой махнула назад. Увы, мне не повезло, и удар попал туда, куда он и предназначался. Щека у меня зардела, но руку убрать так и не удалось.
А автобус тем временем поднимался вверх. Что-то невероятное. Оглянуться не представлялось возможным, а передо мною были видны лишь спины пассажиров, один из которых (точнее одна) пытался поправить мою физиономию.
Хорошо, что между этажами небольшое расстояние. Когда дверь открылась, я из автобуса (?) просто выпал.
А когда поднялся, то перед моими глазами была шахта лифта. Обернувшись, я обнаружил, что нахожусь в раздевалке в бане. Тут и там сновали обнажённые люди, пили пиво, обменивались вениками. По счастью, это оказалось мужское отделение, а так как весь предыдущий опыт пребывания в этом престранном доме подсказывал мне, что лучше не сопротивляться, я шагнул навстречу судьбе.
Свободных мест оказалось предостаточно. Я занял одно из них и стал медленно раздеваться. Более глупой ситуации нельзя себе и представить, но и сбежать некуда. Да и документы, их надо отдать. Только кому? Вот вопрос.
В шкафчике нашлись и мыло, и мочалка, и я, скинув одежду, ощутил себя (хоть и на мгновенье) как-то свободнее. Взяв все необходимые для мытья атрибуты, я побрёл в моечное отделение.
Сырой тёплый воздух втянул меня в ауру звуков, где бряцание шаек эхом разбивается о потолок и создает неестественную ватную приглушенность, из-за которой всё время кажется, что тебя здесь нет, и что это всё снится. Но я здесь был и потому взял таз, окатил кипятком сидение и решил попариться. Увы, сие благое намерение мне совершить не удалось. В парилке стоял густой пар, сквозь который трудно было что-либо рассмотреть. На верхней полке, шумно кряхтя, парились два мужика. Когда я стал подниматься выше, то сквозь расступившуюся пелену пара стало видно, что то, чем они занимаются, вряд ли можно назвать парением, и потому я счел за лучшее ретироваться.
Вернувшись в моечное отделение, я намылил мочалку и стал тщательно тереться, наблюдая при этом вокруг. Кто-то так же, как и я, намыливал свои телеса, кто-то подходил к душу и ополаскивался. Моё внимание привлёк некий болезненного вида мужчина лет сорока с бегающими глазами и нервно трясущимися руками. Он всё время крутился возле двери в стене, разделяющей мужское и женское отделения. Выждав момент, когда, по его мнению, на него никто не смотрит, он подскочил к двери и прильнул к щели между досок. От удовольствия его рожа порозовела.
Процесс омовения тела действовал успокаивающе. Чтобы смыть мыло, я стал под теплый душ. Вода шла неравномерно. Через минуту-другую меня окатило холодной струёй. Это я ещё мог бы стерпеть. Но когда вслед за этим меня ошпарило кипятком, я не выдержал и выскочил.
Конечно, без парилки баня не баня, но всё-таки полегчало. Надо идти одеваться. В раздевалке прохладный воздух подхватил разогретое тело, по коже прошла дрожь.
Я подошёл к своему шкафчику, и сердце у меня замерло. Он был пуст. Не так чтобы совсем. На крючке висело полотенце, на полке лежала папка с документами. Но костюма и всей другой одежды не было. Я сел на скамейку и обхватил голову руками. Ну и куда я в таком виде пойду? Мысли о неизбежности какого-то сумасбродного, невероятно-бессмысленного рока проскальзывали под моими мокрыми волосами. Найти хоть какое-нибудь объяснение происходящему я не мог. Что это за чёртово здание, в котором с виду всего-то два этажа? Но ведь я уже на четвёртом! Что делать дальше? Да и как делать? Завернуться в полотенце и идти по городу? Так ведь отсюда ещё надо выбраться.
— Вам плохо? — прервал мои размышления чей-то голос. Передо мной стоял мужчина в белом халате — банщик.
— Можно сказать и так, — ответил я, — вот одежду украли, В чём теперь идти — не знаю.
— Да, безобразие, на минуту нельзя отлучиться, сразу норовят что-нибудь стащить.
— А делать-то теперь что?
— Даже не знаю, что посоветовать. У меня в кладовке лежат кое-какие тряпки. Знаешь, бывает забывают посетители. Если хочешь, я тебе подберу одежонку.
— Ладно, давай что есть, — обречено согласился я.
— Впрочем, если Вас что-то не устраивает, можете идти так.
— Нет-нет, меня всё устраивает. Я Вам очень благодарен за заботу.
Через некоторое время банщик принёс линялые спортивные штаны «тянучки», старенький пиджак, латаный на локтях, и шлёпанцы.
— Извини, другой целой одежды не нашлось. Наша уборщица пускает её на тряпки, полы мыть. А эту ещё не успела порвать.
Я обтёрся, натянул на себя эти лохмотья и подошёл к зеркалу, висевшему на стене. М-да, видок, надо сказать, отменный. Но всё лучше, чем с голым задом по улице идти.
— А где тут выход? — спросил я у банщика.
— Да вот же, — указал он мне рукой на дверь, — я смотрю, ты с расстройства совсем уж запамятовал. Ступай, милок, ступай!
Открыв дверь, я увидел всё ту же кабину лифта. Постоял в нерешительности. Идти — не идти. И тут меня пронзила мысль: «А вдруг если я останусь, то уже навсегда! А впереди... Вдруг там эшафот? Кто его знает, что там может быть? Но и в бане я не останусь», — решил я и шагнул в лифт.
Толчок, и кабина рванула вверх. Опять вверх. А перед глазами всё тот же образ: я сам в «тянучках», старом пиджаке и с папкой под мышкой. Хорош!
Но пролёты кончаются быстро, и я очутился на вокзале.
Сутолока. Все бегут, тащат вещи, бесконечные очереди к кассам... и я в спортивных штанах. Хоть бы никто не обратил на меня внимания. Сколько народа? Здесь можно затеряться. Интересно, а на каком это я вокзале? То, что не у нас в городе — это точно. Наш вокзал небольшой, как и положено в провинциальном городке. А здесь... целый город.
Поток пассажиров втянул меня в своё течение. Я решил не сопротивляться, куда-нибудь да вынесет. Вокруг все толкаются, спешат. На ходу успевают переругаться, даже не заметив с кем.
Меня вынесло к эскалатору. Бегущая лестница подняла наверх, и я от удивления чуть было не скувырнулся. Я оказался в вестибюле. За гигантскими окнами открывалась панорама летней (!) Москвы. С левой стороны вонзался в небо вычурный шпиль одного из «небоскрёбов», построенных в начале пятидесятых годов.
Этого не может быть! Ведь до Москвы сотни километров!
План созрел мгновенно. Выйти на улицу, добраться до своих знакомых (благо их у меня в Москве хватает) и с их помощью уехать домой. Здесь должны быть двери. Вон они. Какая-то женщина с чемоданом только что вошла через них. Быстрее!
Я подскочил и уперся в неподвижную стеклянную стену. Но я же видел, как она только что открывалась.
Может быть попробовать в соседнюю? Тоже безрезультатно.
Я в бессилии опустился на пол. Мимо всё бежало. От непрестанного человеческого роения в глазах рябило. Плывущие фигуры и чемоданы слились в единую сюрреалистическую мешанину. Мне казалось, что я вот-вот потеряю сознание и покину сей мир.
И тут, сквозь эту фантасмагорию тел и звуков, до моего сознания добрался тоненький мелодичный звон. Возле моих скрюченных ног лежал желтый металлический кругляшок. Я его поднял и поднес к глазам, чтобы рассмотреть. Пятьдесят рублей.
— Возьми, сердешный, — прошамкала старушка, — вот до чего довели людей. Молодым приходится побираться.
Только тут до меня дошло, что мне подали милостыню. Это мне-то, молодому здоровому бугаю, инженеру» щеголю, грозе наших городских невестушек—охотниц за женихами, подали пятидесятирублевый.
Я зажал монету в кулаке, вскочил и стал колошматить в стеклянную дверь.
— В чём дело, молодой человек? — грубо одернули меня. Сзади меня стояли два милиционера.
— Да ни в чём, собственно.
— Тогда почему шумим, порядок нарушаем? Куда едите?
— Пока никуда.
— Я так и подумал. Бомж.
— Нет, что Вы.
— Попрошу паспорт предъявить.
— Дело в том, что у меня нет паспорта.
— Тогда пройдёмте.
— Подождите, я Вам всё объясню. Меня обокрали.
— Все так говорят. Там всё объясните.
— Да пустите же меня...
Но мой лепет был бесполезен. Завернув руки, меня провели через двери (которые минуту назад не хотели открываться), и вывели на улицу. Рядом с входом стоял милицейский фургон, в который меня запихнули. Туда же кинули мою папку с документами. Дверь захлопнулась, и... лифт поехал вверх.
Я встал, поднял папку, сунул монету в карман пиджака и приготовился к следующему этажу.
За дверью оказалась темнота. Я сделал несколько осторожных шагов и во что-то уткнулся коленками. В этот момент вспыхнул луч света. Я стоял в зале кинотеатра. Мои коленки упёрлись в последний ряд. Свободных мест было предостаточно, и я уселся на первое попавшееся. Показывали «Легенду о динозаврах». Как раз то, что мне надо в данный момент. Нервы и без того на пределе, а тут ещё страсти на экране. Впрочем, на экран я почти не смотрел. Я положил голову на переплетенные руки и постарался забыться.
Полтора часа передышки — это много или мало? Сколько я уже нахожусь в этом сумасшедшем доме? Часов пять. О том, что будет дальше, думать не хочется. Как жаль, что время идёт, и фильм подходит к концу. Буду сидеть и никуда не пойду.
Включили свет, толпа направилась к выходу.
Буду сидеть.
Зал уже пустой.
Ко мне идёт тётка-контролёр.
— Вас что, не касается? А ну давай на выход.
— Я ещё посижу.
— Не задерживай, у нас сейчас следующий сеанс. И вообще, откуда ты взялся? Я что-то не помню, чтобы ты проходил через контроль.
— Вы не обратили на меня внимания.
— Да уж, на такое пугало не обратишь внимание. А ну, выметайся, не то милицию позову. Ишь, расселся.
С милицией связываться как-то не хотелось. Я побрел на выход, уже зная, что меня там ждёт. Ну, конечно, кабина лифта. Без кнопок, с абсолютно голыми стенами. И двигается только вверх. Предполагать, что будет на следующем этаже, бесполезно, да и что гадать. Каких-то десять секунд, и дверь открылась.
Меня уже ждали.
— Серега, заходи. Ты как раз вовремя. Мужика я видел впервые, на нем были майка и трусы. Обрюзгшее лицо носило следы многодневных пьянок.
— Да не топчись ты у порога. Нам с Федькой никак не прикончить две последние бутылки.
Из дверей в прихожую высунулась женщина лет сорока в замусоленном старом халате.
— Ты бы хотя б штаны надел. Срамота.
— Люська, цыть! Цыть, кому говорю. Не лезь в разговор, когда мужики говорят. Пошли!
Мы вошли в комнату. Посреди стол, застеленный двумя газетами. На столе несколько пустых бутылок, пара начатых, хлеб, раскрошенный по всему столу. В тарелке по центру стола остатки картошки и несколько скелетиков от селёдки. За столом, уткнувшись в тарелку, спал тот, кого, очевидно, звали Федькой.
— Садись! Видишь, не выдержал мой дружок, сломался, — хозяин, пробормотавший эти слова, был не в лучшем состоянии. Он налил по половинке граненых стаканов.
— Пей, не гребуй. Своя, домашняя.
— Самогон?
— Он самый. Не смотри, что мутноват, крепкий, что надо.
Раз что надо, значит что надо. Я выпил, и меня всего передернуло. Сахарная. Хозяин тоже скривился. Из угла его губ потекла слюна. Язык совсем стал заплетаться:
— Ты не обращай на меня внимания. Если хочешь, пей. А мы уже второй день за столом, — пролепетал хозяин и завалился на бок. Через минуту он уже храпел. Надо уходить, не сидеть же в этом гадюшнике. Из соседней комнаты высунулась Люська, огляделась и позвала:
— Серёг, помоги-ка мне.
Я, ничего не подозревая, прошёл в спальню. Хозяйка вплотную подступила ко мне и стала шурудить руками не там, где надо.
— Ты это чего? — спросил я.
— Что, до сих пор не догадался?
— Ты это прекрати, не надо.
— Не дёргайся, Серёжа, — Люська вцепилась рукой в мои спортивные штаны, — не то я закричу. Мужики тебе харю быстро намылят. Доказывай потом, что ты ни причем.
Ну и стерва. И не убежишь ведь, некуда. Пришлось сдаться.
— Халат не снимай, — скомандовала Люська,— вдруг проснутся.
Фу-у, как это было омерзительно. Разве можно сравнить с нашей Галочкой. Та само изящество, раскованность. А это... Рыхлое, жирное, вонючее тело. Подвыпившая баба, да ещё причмокивающая от удовольствия. Как меня только не стошнило? Наверное, воспоминания о Галочке помогли мне быть в норме.
В самый ответственный момент из комнаты, где спали алкаши, раздался грохот.
— Люська, ты где? — заревел хозяин.
— Ну, ты, козёл, слазь быстрее, — завизжала на меня Люська.
Я вскочил, натянул штаны. Хозяйка была уже рядом со мной, и в этот момент в спальню ворвался хозяин.
— Чем вы здесь занимаетесь? — с этими словами он задрал Люське халат. Трусов, конечно, не было.
— Это все он, — заверещала Люська, указывая на меня пальцем, — он ко мне приставал!
— Ах ты, падла, — заорал хозяин и ткнул кулаком мне под глаз. Недолго думая, я саданул ему ногой в пах и побежал через комнаты, успев схватить со стола свою папку. К счастью, входная дверь оказалась открытой, и я очутился в лифте. В данный момент я этому даже обрадовался. Уж лучше в лифте вверх, чем драться с пьянчугой. Под глазом ссадило. Синяк обеспечен.
Когда лифт остановился, я, не глядя, держась за глаз, вышел.
— Вот он, голубчик, — раздался голос, — сбежал от нас на вокзале.
Я поднял взгляд. Ба, знакомые милиционеры.
— Вот хорошо, что я вас встретил...
— Это хорошо, что мы тебя встретили, — оборвал меня сержант. — Да от тебя разит. Это хорошо.
— Подождите, я вас сейчас всё объясню.
— Нечего объяснять, раздевайся.
— Да не буду я..., — резкий удар по почкам заставил меня замолчать. Слегка крякнув, я стал опускаться на пол. Подхватив меня под руки, два здоровых амбала содрали с меня одежду.
— В душ его! — скомандовал сержант.
— Спасибо, я уже был сегодня в бане, — попытался сострить я.
— Ничего, ещё сходишь, — ответил сержант и ударил меня в солнечное сплетение. В глазах потемнело.
Когда мрак стал рассеиваться, я уже валялся под ледяным душем. Холодные струйки били в окоченевшее тело, и нервы каким-то странным образом собрались в один комок. Я встал и вышел из душевой.
— Очухался что ли? — заржал один из амбалов.
— Спасибо, хватит, — ответил я.
— Тогда спать, вон на ту койку, и лежи смирно, не то свяжем, и опять под душ пойдешь.
— Я буду лежать тихо.
На железной пружинной кровати лежал грязный тюфяк, но мне его грязь была безразлична. Более того, я даже обрадовался хотя бы такому, хоть временному, но убежищу. Только прилёг, я сразу заснул.
Проснувшись, я понял, что ситуация не улучшилась — всё тот же медвытрезвитель.
Один из амбалов увидев, что я открыл глаза, кинул мне одежду и сказал:
— Одевайся, тебя сержант ждёт. В приёмной медвытрезвителя за столом сидел уже знакомый мне милиционер.
— Итак, гражданин, составим протокол.
— Я же ничего не сделал. И вчера я был трезвый. 3а что вы меня под душ засунули?
— В твоих интересах помолчать. Отвечай только на мои вопросы. Фамилия, имя, отчество?
— Никитин Сергей Владимирович.
— Хорошо. Адрес?
Я назвал домашний адрес в своем городе.
— Где это находится? — спросил сержант.
— В восьмом городке.
— Что-то я не знаю в Москве такого района.
— А я и не в Москве живу.
— Так. Тогда объясни, как ты здесь оказался?
— На лифте, а то как же ещё?
— Значит, отвечать отказываетесь.
— Да поймите, тут какая-то чертовщина происходит...
— Заткнись! Отвечать только на мои вопросы! Итак, это твоя папка?
На столе перед сержантом лежала документация, которую я должен был отнести в это злополучное здание.
— Моя папка.
— Что в ней за документы?
— Это по моей работе.
— А кем ты работаешь?
— Я инженер-технолог в строительном ка-бэ.
— И ты ходишь на работу в спортивных штанах и драном пиджаке?
— Я же пытаюсь Вам объяснить...
— Молчать! Признавайся лучше, где ты украл документы.
— Да не крал я их.
— Ну, что ж, придётся тебя передать в уголовный розыск. Там быстро разберутся, откуда ты взял эту папку.
Два громилы подхватили меня под руки. Сержант выскочил из-за стола и стал меня бить. Когда он отвел душу на моих ребрах, державшие меня амбалы швырнули моё чуть живое тело в дверной проём. Со звучным шмяканьем я ударился о стенку, и лифт поехал вверх. Рядом со мной лежала папка с документами. Хорошо хоть её отдали.
На очередном этаже я вышел из лифта. Никакой полумрак не сможет скрыть великолепия, окружавшего меня. Ажурная резьба по дереву и позолота, чеканка окладов и суровые благочестивые лики, запах ладана и ангелы на фресках под куполами. Церковь! Господи, это церковь! Как она-то оказалась здесь в этом непостижимом хаосе?
Мои ноги подогнулись, и я бухнулся на коленки. «Господи, Всемилостивый, да за что мне такое наказание? Этак с ума сойти можно. Да мыслимо ли так издеваться над человеком? Неужели я хуже всех? Отпусти, Господи!»
Сколько я стоял вот так на коленях, не знаю. Вокруг молились люди, посреди церкви в гробу лежал покойник, поп перед алтарем читал службу. Никто не обращал внимание, никому до меня не было дела. Служба закончилась. Я приложился к кресту и руке попа и пошёл на выход нести свою карму.
Но дверь меня не пропустила. Ах да, покойник. Видимо, в этом что-то есть. Придётся ещё задержаться.
Поп хрипловатым баритоном заголосил за упокой души. По краю гроба горели свечки. Тусклые всполохи их пламени освещали лица родственников и близких покойника. Точнее покойницы. В гробу лежала женщина лет пятидесяти. Тут же среди родственников отирались замшелые бабки, кои постоянно суют нос во все дела, их не касающиеся. Одна из таких бабок тихо прошептала мне на ухо:
— Как звали-то покойницу?
— Я не знаю.
— У тебя что, милок, с горя память отшибло? Это ж твоя родственница. Не горюй так.
Поп закончил панихиду и дал команду прощаться с покойницей. Первыми подскочили бабки. Меня это покоробило. Какое удовольствие целовать труп человека, которого при жизни никогда не видел?
Бабка, стоявшая рядом, толкнула меня в бок:
— Ну, что ты стоишь? Иди, прощайся.
Мне хотелось кричать и упираться ногами, но я уже чётко себе представлял, что от этого мне никуда не деться.
Неуверенно шагнув к гробу, я взял от рук покойницы обслюнявленную иконку, и поднес её к своим губам. Рвотные позывы, единственное, что я ощутил от прикосновения к лику Богоматери. После этого я наклонился и поцеловал бумажный венчик на лбу у покойницы. Через бумагу ощущался холод мёртвого тела.
Я развернулся и пошёл на выход. Гадать, что за дверью, не имело смысла. Я всё также ехал вверх.
За дверью стояли столы. Делового вида люди что-то писали. Воздух разрывался треском печатающей машинки. В одно мгновение все замерли и уставились на меня. Получилась какая-то затянувшаяся пауза.
— Извините, а куда я попал? — я первым нарушил тишину.
— А Вы, собственно говоря, кто и откуда?
— Я, Сергей Владимирович Никитин из строительного ка-бэ.
— Это к Вам, Василий Степанович, — и мне указали на пожилого человека, сидящего за одним из столов.
— Где ж Вы столько болтались? Нам уже давно звонили, что Вы должны принести документы. Вас все обыскались.
— Так получилось.
— И что за вид, Вы что, пьянствовали всё это время?
— Да нет, что Вы.
— А синяк под глазом. Вас избили?
— Стоит ли об этом.
— Документы хоть целы?
— К счастью, да.
— Давайте их сюда и ступайте домой, приведите себя в нормальный вид.
— А как отсюда выйти?
— Так же как и пришли, через лифт.
Что ж, лифт, так лифт. Я уже ко всему стал привыкать. Обречено оглянувшись назад, я вошёл за задвигающиеся створки дверей. Загудели механизмы, и меня понесло вниз. Холодок ужаса подкрался к горлу, пробежал по спине, и внутри меня защемило.
Очень скоро кабина остановилась, и я оказался в холле, откуда началось моё кошмарное путешествие по этажам.
Всё тот же швейцар встречал меня у гардероба.
— Возьмите, пожалуйста, — с этими словами швейцар протянул мне шубу и меховую шапку, — это тоже Вам пригодится, — и достал из-за перегородки валенки.
Они что? Совсем сдурели? Хотят, чтобы я шёл домой по такой жаре одетый, как на северном полюсе.
— А где мой плащ. Я же Вам отдавал свой плащ, когда входил сюда.
— Берите то, что дают. И не спорьте, так будет лучше. Или Вы желаете назад?
— Нет, не желаю, — я схватил то, что мне предложили, и стал поспешно одеваться. В рукаве оказался шарф. Валенки были моего размера. Вот предусмотрительность.
Застегнувшись на все пуговицы и нахлобучив на голову шапку, я спросил у швейцара:
— Ну, как?
— Вот так-то лучше, — серьезно ответил он, — ступайте своей дорогой, да не заблудитесь.
Я с разбега проскочил массивные деревянные двери и задохнулся от пронзительно-холодного воздуха, ворвавшегося в мои легкие. Открытую часть лица сразу сжало пощипывающим морозом.
На улице была ночь. В лучах света, вырывающегося из окон здания, в котором я только что был, порхали хлопья снега. Всё кругом было белым-бело от высоченных сугробов. Ни одного здания вокруг не было. От крыльца дома через белое безграничное пространство была протоптана тропинка. Выбора не было, и я побрел по ней.
Пройдя шагов десять, я оглянулся. Неказистое двухэтажное здание посреди снежной пустыни и ничего более.
Руки поглубже в карманы и вперёд, незачем больше оглядываться.
Метров через сто я вышел на большую дорогу. Машин не видно. С правой стороны на самом конце убегающей в темноту дороги, словно таинственная галактика, сиял тысячами огней город. Этот завораживающий вид, излучающий какую-то мистическую ауру жизни, притягивал и манил.
Подталкиваемый ветром в спину, облепленный снегом, я устремился туда — в мир жизни. И я знал, что дойду, несмотря ни на что, потому что теперь я относился ко всему как-то иначе, чем прежде.
А в кармане у меня лежала монета в пятьдесят рублей.
Начал и бросил: 11.12.90;
взялся и. закончил: 20.02—11.04.94
Геннадий Моисеенко