Улицы почернели. Таков порядок: сначала синеют, потом – рыжеют, к концу марта разливаются чёрные реки. Тают нахоженные за долгие месяцы тропы, снежные бабы и ледяные пещеры. Тает недавно начавшийся новый год. Кап! Поздняя сосулька – и прямо за шиворот. Обувь расклеивается – и зимняя, и весенняя, и осенняя… У кого какая. Медики перевыполняют план по острым респираторным и травматизму. Это ничего. Дело привычки. Лишь бы весна наступила!
– Апчхи-и-и! – на кафедру вкатился колобок из болоньи и лыжного силикона, с распухшим носом, слезящимися глазами и обветренными губами.
– Будьте здоровы! – желаю от всей души.
– Ой, спасиб! Извините, разболелся, сессию продлили… – обычный студенческий трёп. Ничего. Нормально. Сами в студентах ходили. Аспиранты, как известно, довольно быстро размежёвываются на тех, кто сочувствует, и тех, кто игнорирует обстоятельства человеческого существования. Я в нейтральных. Ещё не совсем забыла, но уже требую.
– Так, и чем же хотите порадовать?
– Я, это, ну, тут у меня литература… – достаёт платок и начинает громко высмаркиваться.
– Какая?
– Мировая, художественная, – подает «бегунок». – До двадцатого сдать…
– Знаете что-нибудь? Только честно! – напускаю строгости для убедительности.
– Не уверен, – помертвевшим голосом. – Эпитеты, гиперболы, темы, идеи… Не литература, а, прям, ботаника какая-то – пестики, тычинки...
– Ну, хорошо. Слова всякие литературоведческие знаете, уже неплохо. Читали что? – только б не рассмеяться.
– «Робинзона Крузу», «Монахиню», Свифта про Гулливера. Великан такой, у него ещё лилипуты между ног болтались…
Всё! Больше не могу, смеюсь.
Парень выпутал из меховых рукавиц красные клешни рук и стал ими похрустывать.
– Слушай, ты чем занимаешься-то вообще? – резко сократила дистанцию.
– Компьютерами, – смотрит с недоверием. – Сайты, сети, электронная почта. Да ерундой всякой. Хотел программы, да времени нет. На мелочь подвязываюсь.
– Что ж тебя на филфак угораздило?
– Какая разница, куда? Думал, по-лёгкому, про любовь проходят, а тут по-тяжёлой – классицизм, романтизм, анализ творчества. На медицине проще.
– Так уж и проще?
– Понятней…
Чернеет снег за окнами. Сильно почернел. Хорошо же день начинается. Ещё парочка претензий, и можно будет закрывать специальность.
– Мне, Серёж, – вздыхаю, – за анализы деньги платят. И литература вовсе не то, что ты про неё понимаешь.
– И чё делать?
– Экзамен сдавать. Бери стул, садись. Расскажи мне ещё про лилипутов и ступай с Богом.
Главный корпус за зиму промёрз, тепла совсем не держит. Профессора и старпреды приходят по расписанию и быстренько убегают домой. На переменах согреваются горячим чаем. Лаборанты жмутся по углам у компьютеров, аспиранты зубрят английский – скоро кандидатский. Я узнавала – дело плёвое.
Серёжа укатился. На окне несколько веточек вербы на солнышке светится. На улице девчонки хохочут, ребятня из школы высыпала, мутузит друг друга, разминается.
– Ты чего сидишь в холодине такой? – Людмила Васильевна, кутаясь в платок, заглянула на кафедру.
– Задолжники, – улыбаюсь. Про задолжников все понимают.
– А у меня заочники. Сегодня выдали, матушки мои! «Шекспир – великое достояние итальянского барокко». Ну, представь!? – придвинула к себе кипу рефератов и, вздохнув, присела за стол. Лекции, семинары. Шекспир, Сартр, Песнь песней… Библиотека в голове, цитаты с места. Дочь, внуки. Краны текут… Не унывает.
– Чайку, Людмила Васильевна?
– Сейчас поставлю.