Старенькая бабушка проснулась от удушливого кашля. Привычно глянула на часы. Начало четвертого. Значит, наступил очередной день. Губы привычно сложились в гузку и зашептали молитву-разговор с богом. Слова молитвы изменялись каждый раз, но смысл обращения оставался один и тот же.
– Матерь божия, царица небесная, укрой покрывалом своим семью мою и убереги детей моих от поступков неправедных. Помоги им найти работу, закончить учебу, любить детей своих и заботиться о благополучии семьи. Иисус, бог мой на земле, благодарю тебя за заботу и помощь. С радостью принимаю твои испытания, ибо знаю, испытания твои мне по силам и я верю, что не оставишь меня своими милостями.
Вот и младшая внучка Оленька выросла. Сегодня ее свадьба. Ах, что же я лежу. Надо успеть собраться. … Как странно. Вчера был ее день рождения, восемнадцать лет, сегодня станет мужней женой, а через полгода мамой. – Она осторожно спустила ноги с дивана, пошатываясь, дошла до туалета. – Проклятое давление, не оставляет в покое. В голове сутками стучит набат. – Мысли неспешно перекинулись на старшего внука.
– Вот уже Андрюшенька-душенька заканчивает университет. И он, с помощью бабушки, сумел доказать своей первой жене, что он не «придурок», как она, «умная и красивая», считала и называла мужа. Она тайком сбежала от него, прихватив ребенка и все, что успела, до прихода кормильца с работы. Бог с нею. Жизнь все расставит по местам своим. А я не прощу. – С ожесточением подумала старенькая бабушка, покачав седой головой.
Потихоньку наступал рассвет. Солнце ласково заглянуло в окно, поторапливая со сборами. Синички прилетели за очередной порцией ваты для своего гнездышка. Вату они добывали из прорванного утеплителя на балконной двери. Очередные новости бубнила радиоточка на кухне. Для каждой женщины, ее гардероб – святая святых. Рассматривая и примеряя одежду, каждая воображала себя в зависимости от возраста, то сорванцом с кудряшками в беретике, то королевой бала, то деловой бизнес-леди. Ах! Кем только не воображала себя в свое время эта старая чуть сгорбленная женщина. Сегодня уж не до того. Из скудного перечня давно вышедших из моды вещей, надо было выбрать наряд на свадьбу не хуже чем у людей. Получился он более чем скромным – черные брюки, розовая кофточка с рисунком пастельных тонов, босоножки и черная сумка. Других нарядов не было в забитом старыми тряпками, покосившемся от старости, скрипучем гардеробе.
– Н-да-а, небогато, – протянула растерянно. И тут же успокоилась. Не она же невеста. И любят, надо думать, ее домашние не за наряды. Вот подарок уложен в сумку, припасла энную сумму, что сэкономила со своей пенсии. А вчера на день рождения подарила внучке дорогую кастрюлю. Неожиданно бабушка лукаво хихикнула. – Пусть мужу варит вкусные блюда – И, чуть нахмурившись, мысленно добавила. – Самой так и не пришлось побаловать мужа вкусностями. Не до того было. В те далекие годы прошлого века, продукты не покупали, а получали по карточкам. Какие уж там разносолы!
В доме невесты предсвадебная кутерьма. Подружки одевают невесту. Фотографы снимают это действо, цокая языками от восхищения. Зная, что хороша и, ставшая еще прекрасней от удачно наложенного макияжа и прически, невеста кивнула вошедшей бабушке. Нет, не кинулись ее снимать фотографы, хотя вошла в дом "Главная Мать" своей огромной семьи. Тихонько прошмыгнув в смежную комнату, она присела на кровать. Отчего-то ей было неуютно, хотелось убежать домой. Нервировал новый муж дочери, когда-то обозвавший ее сукой и пожелавший сдохнуть, чтобы ему не мешать жить с ее дочерью. Дочь, которая после предыдущего мужа-умельца с золотыми руками, но вечно пьяного, не может насмотреться на этого всегда вкусно пахнущего духами и ленью, единственного. Он у нее на первом месте. А мама? Куда мать денется – ради счастья дочери? Перетерпит, ей не привыкать. Чего ждала она от своей семьи в такой день? Почестей? Так не она сегодня центр внимания. Бабушка тихонечко примостилась на табуретке у приоткрытых дверей. Глядела, не могла наглядеться на красавицу внучку. Высокая грудь, лебединая шея, классические покатые плечи, полускрытые фатой, гордый, царственный взгляд взрослой женщины, – а ведь еще совсем ребенок, – подумала бабушка. – Восемнадцать лет, не возраст для замужества. Но кто знает, может это ее счастье? – Ей вспомнилось свое замужество. Она девятнадцатилетняя студентка педагогического института, нежданно ставшая опекуном младших брата и сестры. Мать, в очередном пьяном угаре, исчезла в неизвестном направлении. Ночные дежурства в городской больнице, для того, чтобы заработать хоть немного денег, лекции, семинары, и страстное, почти болезненное, желание вырваться из нищеты, стать грамотной, стать ровней. … Кому ровней, она не додумала из-за шума в центральной комнате.
Приехал жених с родителями и родственниками. Свидетели требовали от жениха выкупа за каждую ступеньку, приближавшую к желанной невесте. Смех, топот, широко распахнутая дверь. Новые родственники входят в дом. Будущая внучкина свекровь с дочерью, ее брат с семьей, две сестры, бабушка, друзья. Посыпались восхищенные возгласы, лестные сравнения, шутки, смех. Жених долго, по обычаю, выкупал туфельку. Наконец-то, выкупив зардевшуюся невесту, уехал вместе с гостями в загс.
– Мама, а ты в загс поедешь? Пошли в машину, – обратилась дочь к свой матери и побежала по лестнице вниз.
– Конечно, поеду, – догоняя свадебную процессию, мысленно ответила старая женщина.
На брачной церемонии в загсе беззвучные слезы катились по морщинистым щекам, солоноватым привкусом застывая в уголках запавших губ. И опять ей вспомнилась ее свадьба. 1961 год. Полупустые магазины с вешалками мешковатых изделий черного или серо-унылого цвета. Вещевой толчок в центре города. Она увидела это платье еще издалека. Полупрозрачное, нейлоновое нежного морского оттенка, с широким двойным кантом кружев, с тоненькими бретельками, оно покорило ее с первого взгляда. Прижимая к груди невесомый пакетик, побежала домой. Зеркало отразило юное личико, шикарную гриву волос золотисто-пшеничного оттенка. Вот только бретельки, тонкие и прозрачные, оголяли шею и плечи. «Стыдно это», – подумала будущая невеста и принялась переделывать свадебный наряд. Отпорола снизу верхний кант кружев и закрыла бретельки. Каре из кружев придали еще больше прелести наряду и загадочности невесте. Покрутившись перед зеркалом, с сожалением сняла наряд, который не суждено ей было надеть на свадьбу. Прекрасное свадебное платье оказалось ночной сорочкой, привезенной из-за границы. Да и свадьбы не было. Просто расписались в загсе. А вечером новоиспеченный муж упился до одури.
– Да, то был первый раз, но не последний в их совместной жизни, – вздохнула старуха, – а сколько таких разов было, уже за прошествием лет, и не вспомнить. Только избитые места на старом теле ноют памятью боли. А свадебное платье, оказавшееся ночной рубашкой, было продано на том же толчке. – Она очнулась от отклика.
– Мама, становись с краю, сейчас будем фотографироваться, – слова дочери отвлекли от воспоминаний. Она, уйдя в мысли свои, и не заметила окончания брачной церемонии. Ей вручили тарелку с мелочью, рублями и рисом. И она щедро разбрасывала перед загсом эту мелочь – задаток на богатую будущую жизнь молодоженам.
– Слава богу, слава богу! – мелко крестилась бабушка. – Олечка будет жить хорошо. Славный парень стал ее мужем. Руки золотые. Все умеет делать. Краснодеревщик. Вон и машину внутри оббил самостоятельно, как новенькая стоит. И Олечку любит. Взгляда от нее не отводит. Слава богу! И мне полегче будет. Уже не могу так споро работать как раньше, а внукам еще нужна моя помощь. Только бы не уволили, хотя семьдесят три – возраст более чем почтенный для работы. Вот старшенький Андрюшенька заканчивает университет. Последний взнос нужно сделать за обучение. Средний Дима, в местах не столь отдаленных, а дома подрастает прелестная семимесячная дочь и жена студентка мается в ожидании непутевого муженька. Нет, не непутевый ее средний, боль души ее. Жизнь сиротская, при живых матери и отце, толкнула Диму на преступление. Дочь безработная, зятек отказался помогать ее детям, значит, она «Главная Мать» этого дома, этой семьи должна работать. Должна! Вот и приходится ей в семьдесят три еще работать и помогать дочери и внукам. – Все расселись по машинам. Молодые уехали фотографироваться, а старшее поколение увезли в ресторан.
Красиво убранный зал, в углу музыкальный центр с ведущими, суетятся официанты, накрывающие стол вкусно пахнущими блюдами. По детской привычке сжался от голода желудок. Горки свежих овощей и фруктов напомнили о первом сытном обеде в ремесленном училище, куда привезли ее и еще четырех девочек на стареньком автобусе в бывший мужской монастырь, где было открыто в 1951 году учебное учреждение для сирот и детей из неполных семей. Это был первый сытный обед после смерти папы. Тогда на столах тоже красовались свежие помидоры и яблоки.
– О чем вы все время думаете? – обратилась Ольга Яковлевна, бабушка жениха. – Вас Валентиной зовут? Не волнуйтесь, Саша у нас хороший. Только молодой еще, взбалмошный. Вот и квартиру отца (моего сына) продал без моего ведома. Просто поставил перед фактом. А деньги-то сразу разлетелись. Сестре, матери дал, он щедрый. Как жить будет дальше неизвестно. – Она вздохнула и умолкла.
– Взбалмошный, – первый тревожный звоночек звякнул язычком по юбочке колокольчика и умолк. Вдруг поняла старая женщина, что права была подруга, когда говорила: – ой, не торопись жениха хвалить, как бы ни пришлось хаять. – Тревожно забилось сердце. А усталый мозг уже спешил, подкладывал, как дрова в топку, мысли тревожные, жалостью предвидения рисовал картины будущего тяжелого бытия, а не ожидаемой сладкой жизни младшенькой внучки Оленьки в кругу любящей семьи. Совсем по-другому посмотрела она на гостей. Все гости были только со стороны Сашиной матери, а по отцовой линии лишь мама покойного сына Ольга Яковлевна.
– Почему? Что это за семья? Куда они с дочерью отпустили молодую неопытную девочку, которая через шесть месяцев станет матерью. – Права оказалась подруга. Первый раз о разводе заговорил молодой супруг после двух или трех месяцев совместной жизни. Заговорил обыденно, как о чем-то привычном, уже случавшемся в его жизни. Затем пропал. Пропал на трое суток. Вернулся, как ни в чем не бывало. Объяснил, что выпил и не хотел пьяным приходить домой. Простила его Олечка. Переплакала, утешающей болью толкнулся будущий сын (Сан Саныч, однако). Мама утешила дочку,
– Не ты первая, есть и похуже. Конечно плохо, что врет он постоянно. Но из самого плохого, тебе досталось лучшее, он на тебя хоть руку поднимать не будет. Вспомни своего отца. За что тебя двух-трехлетнюю ненавидел и так жестоко обижал родной отец? А Саша ребенка ждет с нетерпением и тебя любит. Как говорит бабушкина подруга, мужчина – существо, которое надо беречь, кормить, поить и на ночь отпускать с цепи. Перебесится, будете жить, а нет – разойдетесь. Не ты первая, не ты последняя. А Сан Саныча вырастим. Я же вырастила вас без отца.
– Дадим слово свахам, – объявила тамада. И на центральное место в зале вышли две мамы. Чуть располневшая, светленькая женщина с притягательной внешностью. Платье изумрудного оттенка, сшитое по греческому фасону, подчеркивало достоинства фигуры. В полутемном зале она казалась девушкой, вводил в обман и высокий чистый мелодичный голос певицы. А рядом стояла мать жениха. Полная, уверенная в себе женщина. В зеленом современном наряде, обтягивающем все ее прелести. Считалась украинкой, но хитрый, настороженный взгляд черных блестящих глаз, выдавал ее принадлежность к одесским евреям.
– Наверное, торговка, – подумала старуха и вздохнула. – Ее дочь, певица с колоратурным сопрано, не вписалась в лихие девяностые и сегодня тоже торговка. Правда, уже разорившаяся, живет, а скорее существует, по известной поговорке «вся в долгах как в шелках».
Две свахи, которых объединила жизнь в одну семью на этой свадьбе. Добрые пожелания, объятия, в которых не было тепла, так, дань приличию. – Чужие и чужими останутся, – пророчески подумала она, – нет, не приняла одесская «семья» Олечку. Слишком слащавые речи, слишком большие обещания. И горько подумалось старой женщине, – вот и еще один зятек удачно «выходит замуж» и добавится расходов в ее нищем кошельке. – В очередной раз от невеселых мыслей ее оторвал голос тамады, – а теперь слово бабушке нашей красавицы невесты.
– Просим, просим! – криками взорвался зал, давил на уши, выдавливал адреналин из застывших мышц. И полилась заздравная речь старенькой бабушки, начавшаяся с написанной когда-то ею притчи «Два сердца бились в унисон». Зал притих, наступила абсолютная тишина. « … тогда вырвал молодой человек кусок сердца своего и приложил к ране старика. И старое сердце забилось с новой силой. …Два сердца бились в унисон. …Два сердца». И я желаю вам молодым. … Тяжелой тишиной был встречен конец заздравной речи. Ни звука. Глухая стена.
– Нежели они не поняли? – заметалась паническая мысль, и вдруг вернулись все звуки: восхищения, удивления, на какой-то момент все стали родней и ближе. Она смотрела на будущих родственников и думала, – может еще срастется? – Как оказалось – не срослось. Правнуку Сан Санычу уже два месяца, а нет даже простого звонка из Одессы. Родная прабабушка Ольга Яковлевна, горько плакавшая на свадьбе от равнодушия внука, живущая в двух кварталах от молодой семьи, так и не нашла времени познакомиться с правнуком.
Танцы, шутки, прибаутки, розыгрыши. Все казалось старой женщине не нужным, наигранным, не настоящим. Ей захотелось домой. Она была никому не нужна и неинтересна. Никто не подходил – ни внучка, видно стеснялась ее одежды, не вписывающейся в колорит гостей. Ни жених, который еще не знал будущего, пока еще не начали давить долги, которых было у него, ох как много (только невеста и ее семья ничего пока об этом не знали). Ни его мамаша, разговор которой со свахой свелся к единственной интересовавшей ее теме – торговле. Только тихий голос Сашиной бабушки Ольги Яковлевны зудел и зудел над ухом, выдавая семейные тайны, выплескивая боль свою в надежде, что может хоть эта незнакомая чужая женщина выслушает ее.
– Как мы одиноки, старики, – думала, слушая ее, бабушка невесты. – У детей и внуков своя жизнь, свои трудности, которые нужно преодолеть и занять свое место под солнцем. В погоне за материальным достатком теряют они семьи свои, чужими становятся друг другу. Они не понимают пока, что в старости будут так же одиноки, и также будут жадно ловить крохи внимания своих детей и внуков. Нет, не деньги нужны старикам, они свое последнее отдадут за миг внимания и ласки. Ни заботливо-насмешливого, – ты наш мамонт, – ни раздраженно-заботливого, – ну что тебе надо, ляг и отдыхай. – Нет! Внимания ждут старики. А его нет. Вот и подруга моя учудила, чтобы не обременять лишней заботой детей и внуков своих (весьма успешных в жизни), заранее поставила себе памятник рядом с покойным мужем, только дату смерти не выбила.
– Уж это сделают они, – со смехом пояснила, – сейчас многие так делают. – Нет! Они у меня хорошие, заботливые, каждый день звонят, узнают о здоровье. – И замолчала в раздумье.
– Как же, хорошие и заботливые. – Мысленно перечит ей старуха. – Приедут домой, позвонят, что уже в городе и к друзьям. Те роднее. А потом, в последний день, перед отъездом забегут на часок, привезут запас продуктов и исчезнут. О чем говорить с бабушкой, проще потом из Москвы позвонить, порадовать своими успехами, переслать фотографии любимых правнуков.
– Просто, не хочу лишний раз обременять их заботой о себе. – Продолжила разговор подруга. На лице улыбка, а в глазах грусть. Погладить бы ее по седым волосам, прижать к груди эту, по сути, одинокую женщину, но боится старуха. Своей истерики боится.
– Пока сменят блюда, мы поиграем в фанты и потанцуем, – голос тамады опять отвлек старую бабушку от размышлений. Она грузно поднялась со стула и подошла к жене старшего внука.
– Я заберу Дарика и пойду домой. Устала, да и он уже капризничает, спать хочет. Музыка под сто децибел и глухого с ума сведет.
Маленькая ручка правнука доверчиво лежала в мозолистой руке любимой бабушки. Дарик прижался к бабушке:
– Бабушка, я тебя очень-очень люблю. Ты самая красивая. Ты очень-очень красивая. Будешь со мной жить? Ты не плачь! Ты же моя бабушка. Я же тебя люблю всю жизнь. – Полуобняв правнука, бабушка улыбнулась сквозь слезы,
– Ну, конечно, мой хороший. Я тоже тебя очень-очень люблю. Я же твоя бабушка, – и ей вспомнились горькие слезы среднего внука, когда он, чуть старше Дарика, не хотел, чтобы с ними шла на дачу его сестричка.
– Не бери ее, не бери. Ты моя, только моя бабушка. Я тебя очень люблю. У меня все забирают, и маму забрали, а теперь и тебя забрали. – Тогда она тоже пообещала Диме любить только его. Всю жизнь. Это было шестнадцать лет назад. А сегодня, его сестра, которую он так настойчиво прогонял от своей, только своей бабушки, выходит замуж. Сегодня Дима уже не ребенок, но и в тех, несладких местах, ему по-прежнему нужна его бабушка. А рядом бьется еще одно сердечко, серые глаза смотрят на присевшую, обнимающую его старуху, стирают слезы с морщинистых щек, не понимая, почему плачет старенькая, такая нужная ему бабушка.
– Смотри бабушка, звезды тоже танцуют. Они хотят на свадьбу? А мы уже не хотим на свадьбе танцевать! Там дядя меня на плечах катал. Было страшно, а я не боялся. А ты боишься высоты? – Почемучкины вопросы согревали старуху. Нет, она не одинока, она всегда будет им нужна.
Ночной мир казался бездонным. Любопытные звезды, путаясь в кронах деревьев, заглядывали в окна, отражаясь в стеклах огоньками. Грохот свадебной музыки постепенно затихал. Прохладный ветерок обнял старенькую бабушку и правнука, шепнул им что-то ласковое и улетел, шелестя листьями придорожных кленов. Где-то в ночной тишине спросонья тявкнула собака, ухнула сова на сосне. Они шли домой. Никто не заметил их ухода….
А свадьба? Ах, свадьба! А свадьба пела и плясала ….