XXXIV
Пристав Крылов подал сигнал солдатам. Роты взяли ружья наизготовку. Для пристава время словно остановилось. С одной стороны солдаты, готовые к стрельбе, а с другой толпа рабочих, среди которых, несомненно, были и революционеры-провокаторы. Между этими двумя сторонами как бы пролегла пропасть, переход через которую означал кровопролитие.
Но и остановить это кровопролитие можно было только другим кровопролитием. Сложилась невыполнимая, даже парадоксальная ситуация, разрешить которую отказывался человеческий мозг. Устроить малое кровопролитие, чтобы не допустить массового. Выстрелить по толпе рабочих, чтобы не позволить ей смести ряды солдат, и не дать возможности добраться до Зимнего дворца. Где-то глубоко, в своем подсознании, Крылов понимал, что это не просто толпа, а настоящая революция, и что революционные силы, прикрывающиеся этим шествием, только и ждут повода, чтобы проявить свою агрессию. И что стрельба как раз и может оказаться таким поводом.
Однако позволить толпе устроить мятеж и восстание, тоже было нельзя.
Пристав Крылов почувствовал, как в его груди замерло сердце. Во рту, и в горле внезапно появилась сухость. Хуже того, пристав ощутил дрожь в руках, и слабость в коленях. Такого с ним никогда не было. Он был не из слабаков, и не из трусливых.
Время внезапно снова вернуло свой нормальный ход, все встало на свои места. Колонна продолжала решительно двигаться прямо на шеренгу солдат, ощетинившуюся ружьями.
Больше ждать было нельзя.
- Пли! – прозвучала команда.
Грянул залп, но даже неопытное ухо могло определить, что выстрелило менее половины ружей.
Несколько человек упали, и этого оказалось достаточным для того, чтобы перепуганные люди прекратили шествие, и бросились врассыпную.
Когда колонна рассеялась, пристав Крылов снял фуражку и, так же, как и час назад, дрожащей рукой размашисто перекрестился.
- Господи, помилуй меня, грешного! – произнес он.
Случилось как раз то, чего он так боялся. Пришлось стрелять, и пролилась человеческая кровь.
После того, как толпа рассеялась, был вызван врач и несколько пожарных саней для перевозки раненных и убитых. Позже приехавший доктор доложил, что в больницу было доставлено 5 умерших, 10 человек при смерти, а также несколько десятков раненых.
События продолжали идти своим чередом. На Васильевском острове, где царило откровенно революционное настроение с самого утра, эсеры-провокаторы сумели подчинить себе почти всю народную массу.
На дорогах, и посреди улиц были устроены баррикады и проволочные заграждения. Кое-где развевались красные флаги.
- Граждане трудящиеся! – призывал откуда-то с возвышения один из агитаторов. – Антинародные силы в лице капиталистов, буржуев, министров, чиновников и прочих царских прихвостней довела народ до крайней нищеты. Нам не остается ничего другого, как самим взяться за свое освобождение, и за защиту своих прав. А для этого мы сами должны взяться за оружие. Пускай кровососы и эксплуататоры прольют свою кровь, тем самым заплатив за кровь народную. Мы не можем больше, и не должны терпеть угнетателей. Лучше смерть, чем унижение, лучше смерть, чем позор. Смерть или свобода!
- Правильно! – послышались вокруг одобряющие крики, одуревших от революционной пропаганды людей.
- Верно!
- Добудем сами свои права!
- Долой эксплуататоров!
- Долой антинародный режим!
Крики поддержки прибавили агитатору сил, и принесли радость в душу. Яд, который он, и ему подобные, вливали в умы и сердца людей, ничего не смыслящих в политике, оказывал свое действие. То, что народ пришел сюда, уже говорило о том, что наживка проглочена, и теперь все зависело от опытности поводыря, который, оставаясь сам в тени, мог бы повелевать этим стадом слепцов. Слепым нужен зрячий поводырь, который смог бы их вести. А поводырю нужна слепая паства, которая бы шла туда, куда нужно поводырю, да еще и выполняла бы за него всю грязную работу.
Все, что нужно было толпе, проглотивший революционный яд, это постоянная подпитка, чтобы в ней не угасла энергия. А в роли этой подпитки могли выступать революционные речи, обещания и призывы. Несчастная толпа, ничего не смыслящая в государственных делах и в управлении государством, сама была готова выступить против своей единственной защиты перед темными силами революции, которым народ нужен был только лишь для достижения разрушительных целей. Ну, а после, когда народ сделает свое дело, его необходимо будет так прижать, чтобы он не смог и помыслить о том, чтобы пойти против своих новых хозяев. Когда, и если он поймет, что его нагло и бесстыже обманули.
Агитатор снова обратился к народу.
- Товарищи и братья! Наша свобода зависит только от нас самих. Поэтому вставайте в ряды революционеров-освободителей. Вставайте под наше революционное эсеровское знамя! Наш лозунг - «Грабь награбленное». Наш девиз – «Долой эксплуататоров трудового класса!» Вперед, товарищи! Беритесь за оружие, вооружайтесь, чем можете! Сегодня наступил тот день, когда у нас появилась возможность взять в свои руки то, что принадлежит нам по праву. Ура, товарищи!
Люди принялись вооружаться. Эсеры всячески этому способствовали и, чтобы у людей не иссякал энтузиазм, они, время от времени, подливали масло в огонь, выкрикивая революционные лозунги, и безошибочно находя слабые струны в человеческих душах.
Снова запели «интернационал».
- Вставай, проклятьем заклейменный! – надрывно взывала к сатане эта страшная песня, гимн князю тьмы.
Озверевшая под воздействием провокаторов, вооруженная палками, трубами и ломами, толпа была готова к активным действиям.
И революционеры дали выход этим действиям.
Неподалеку находилась оружейная мастерская, настоящая кладезь для мятежников. Толпа направилась к ней.
- Здесь куется оружие, которым уничтожают наших братьев, да заполучим мы его в свои руки! – подстрекали агитаторы. – Да послужит оно простому люду для его защиты от эксплуататоров. Вперед, товарищи!
Мастерская, по случаю выходного дня, была закрыта. Но это уже не могло остановить агрессивно настроенную толпу. Несколько человек принялись дергать прочную металлическую дверь.
- Не открывается! – крикнул кто-то.
Мятежники принялись стучать в дверь ногами и обломками труб. Разбили стекло в витрине, но окно оказалось зарешеченным, и дебоширы стали в ярости трясти прутья.
- Лом, - крикнул один из эсеров. – Дайте мне лом!
Лом ему дали. Просунув один его конец под дверь, человек с силой навалился на него. Дверь заскрипела, и слегка поддалась.
- Поддается, поддается! – закричали в толпе.
Но этого было недостаточно, замок продолжал держать. На помощь к эсеру подбежали еще два человека, все вместе они навалились на инструмент. На этот раз замок не выдержал, и отлетел прочь.
Толпа радостно возликовала. Погромщики ворвались внутрь, оглядывая помещение жадными и озверелыми взглядами. Впрочем, торжество тут же сменилось некоторым разочарованием. Очевидно мятежники ожидали увидеть стены заставленные стеллажами с ружьями, но вместо этого узрели лишь холодное оружие – клинки, сабли, штыки. Впрочем, минутная апатия вновь сменилась активностью.
- Берите, разбирайте оружие! – кричал активист. – Вооружайтесь. Вступим же в борьбу за народное право!
Толпа одобряюще взревела. Сам же активист в душе своей только ухмыльнулся. Народное право, что может быть абсурдней этой фразы? Что она вообще означает, что такое народное право? Никто из обезумевшей толпы этого не понимал, да и не мог понять, уж слишком ее зачаровали красивые слова агитаторов. Народное право – это вещь абстрактная, это понятие, никогда не имевшее под собой основания. Понятие, целиком и полностью зависящее от законодательства того или иного государства. Что разрешено законом одного государства, то запрещено законом другого. И что это за право такое, когда неимущий должен отнять то, что он пожелает, у того, кто это имеет? О какой тут справедливости можно вести речь? Такие народные права на деле означают не что иное, как закон джунглей, сильный отбирает у слабого. То есть мифические права народа оборачиваются беззаконием, правом на преступления, правом на убийства и грабежи.
А разжечь низменные инстинкты в человеке очень легко, особенно если люди превращаются в толпу, в единый организм, в котором отсутствует душа.
Толпа вооружилась, и уже высматривала не только войска и полицию, которым она готовилась нанести отпор, но и своих потенциальных врагов, в числе которых она видела так называемых буржуев, то есть владельцев магазинов и лавок. Толпа горела ненавистью к ним, и жаждала погромов. А ведь никто из владельцев этих магазинов не мог и помыслить о том, что они могут быть занесены революционерами в список своих врагов. Все они, и владельцы, и продавцы, и швейцары, считали себя частью народа, только в отличие от других они не устраивали забастовок, а продолжали делать свое дело. Им и невдомек было, что разъяренная толпа, распаляемая революционерами, уже давно разделило общество на своих, и на чужих, на угодных, и не угодных. Ведь каждый здравомыслящий человек понимает, что один класс зависит от другого. Не может промышленность существовать без торговли, ведь если заводы и фабрики выпускают какую-либо продукцию, то она должна реализовываться, должна кем-то продаваться. А этим должны заниматься продавцы, купцы, рынки и магазины.
Точно так же и магазины не смогут существовать, если не будет товаров, которые производят рабочие. Да и рабочий, производящий, скажем, обувь, нуждается в том, чтобы кто-то пек для него хлеб. И, поскольку, он не может ходить за хлебом в хлебопекарню, он ходит в магазин, где продаются продукты питания, а также и другие необходимые для жизни товары. Следовательно, магазины, так же, как и рынки, выступают в роли посредников между людьми, и исчезновение их означало бы крах всей человеческой цивилизации.
Одно не может существовать без другого.
И это верно в такой же равной степени и по отношению к промышленникам, директорам, министрам и прочим руководителям. Без всех них государство тоже не сможет существовать. А ведь именно на это и толкали народ революционеры. На разрушение устоев и основ государственности. Им не нужна была Великая Россия, да и вообще Российское государство. Им нужны были руины России, которая уже никогда бы не смогла подняться и возродиться.
Но всего этого не понимал народ, попавшийся на удочку революционерам. Он лишь хотел расправиться со своим врагом, который мешал им жить лучше, чем они жили. И революционеры умело этим воспользовались, указав рабочим на их «врагов», таких же простых людей, как и они сами, и на тех, кто являлся его опорой и фундаментом государства.