(И повествует Персей, как) скалы,
Скрытые, смело пройдя с их страшным лесом трескучим,
К дому Горгон подступил; как видел везде на равнине
И на дорогах — людей и животных подобья, тех самых,
Что обратились в кремень, едва увидали Медузу;
Как он, однако, в щите, что на левой руке, отраженным
Медью впервые узрел ужасающий образ Медузы;
Тяжким как пользуясь сном, и её и гадюк охватившим,
Голову с шеи сорвал; и ещё — как Пегас быстрокрылый
С братом его родились из пролитой матерью крови.
(Овидий. «Метаморфозы», IV, 775—790)
Я до сих пор не могу поверить, что все это произошло на самом деле. Все это было настолько невероятным, но в то же время и настолько правдоподобным, что остается только удивляться – почему мысли о возможности подобных вещей не приходили в голову раньше. Наверное, дело в том, что людям просто не хочется задумываться о таких вещах, а потому они и игнорируют все намеки на подобное. Ну, а у меня возможности проигнорировать попросту не было - я столкнулся с темной изнанкой жизни напрямую. И я до сих пор не понимаю, каким образом мне удалось пережить это столкновение, и не только остаться в живых, но и сохранить здравый рассудок. Но обо всем по порядку.
Меня зовут Арман Верлен, я профессор, специализирующийся на античной мифологии. В свои тридцать лет я по-прежнему привлекательный мужчина – с длинными каштановыми волосами, волнами ниспадающими на плечи, серыми глазами и точеным профилем. Однако, когда началась вся эта удивительная и кошмарная история, о которой я хочу вам поведать, я еще был студентом третьего курса исторического факультета Сорбонны, и на наш факультет перевели новую девушку. Я даже не помню, откуда именно она взялась – но среди студентов Сорбонны она ранее точно не числилась. Девушку звали Марселина, и она с первого взгляда приковывала к себе внимание противоположного пола. Причем даже не совсем понятно было, почему. Внешность ее была хоть и миловидной, но довольно заурядной – темные карие глаза, ровный нос, точеные скулы…Пожалуй, все дело было в ее волосах – у Марселины были просто потрясающие волосы, которые струились по ее спине подобно исполинской гриве. Ни у кого из наших девчонок не было таких волос. Причем Марселина никогда не пыталась заплести свои волосы в косу, или подстричь их – нет, по отношению к таким волосам подобное было бы кощунством. Темные, вьющиеся, роскошные волосы Марселины были предметом ее неоспоримой гордости.
Наш курс по-разному отреагировал на появление новой студентки. Большинство парней пытались наперебой флиртовать с ней, и даже те, у кого на нашем же факультете были девушки, то и дело бросали любопытные взгляды на Марселину, чем изрядно раздражали собственных пассий. Я был исключением из этого правила: в силу некоторых особенностей моей природы, женщины меня совершенно не интересовали, и внимание мое было приковано к собственному полу, чего нельзя было сказать о моем друге, «русском французе» Жане Онигине – сыне русского эмигранта и француженки, взявшего фамилию отца. Причем, забавная деталь - фамилия его напоминала фамилию героя поэмы великого русского поэта А.С. Пушкина «Евгений Онегин», и я подозреваю, что родители специально назвали своего ребенка Жан, чтобы усилить сходство (Жан - это французский аналог русского имени Евгений). Так или иначе, но именно Жан сделался одним из самых горячих и преданных поклонников Марселины, и, похоже, всерьез рассчитывал завоевать ее расположение. Именно этот факт и заставил меня присмотреться к новой сокурснице повнимательнее.
Сама же Марселина принимала многочисленные ухаживания снисходительно-равнодушно, с улыбкой выслушивая многих, но, не проявляя серьезного интереса ни к кому. Впрочем, видно было, что внимание противоположного пола ей приятно, а взгляд ее то и дело останавливался на самых красивых наших парнях. Вкус у нее был довольно неплохой – я и сам обращал внимание на этих юношей. Впрочем, открыто своих симпатий Марселина сперва не проявляла, лишь слушала и наблюдала, и, казалось, искренне хотела вписаться в жизнь нашего курса. Для этого, она пыталась общаться и с девушками, а вот реакция нашей женской половины на новую сокурсницу была различной. Часть девушек, явно очарованная шармом Марселины и, в особенности, ее роскошными волосами, охотно подчинялась ее обаянию и готова была следовать за ней по пятам. Другие, сами считавшие себя писаными красавицами (а в особенности те, чьи парни заглядывались на Марселину), сперва фыркали на новую студентку, но затем, поняв, что она не собирается отбивать их парней, начали оттаивать и идти на контакт. Писаных красавиц интересовал секрет волос Марселины, но новая девушка не любила особо распространяться на эту тему, и сообщала лишь то, что такие волосы достались ей от ее матери, а чтобы поддерживать их форму, она пользуется различными индийскими маслами. Поскольку аюрведа и ведическая культура в наше время были в моде, такое объяснение всех устроило. И лишь немногие девушки были настроены к Марселине враждебно. Это были самые чуткие и проницательные наши девушки, и среди них – моя подруга Аврил. Аврил и некоторым другим девушкам Марселина не нравилась чисто инстинктивно – они испытывали к ней глубокую антипатию, которую не сумели бы объяснить рационально, и даже некоторый подсознательный страх.
Были ли основания для подобного инстинктивного недоверия к новой сокурснице или нет, но порой Марселина вела себя реально очень странно. Например, на уроках истории она позволяла себе очень смелые и категоричные замечания, которые ставили в тупик профессоров. Когда учитель античной истории рассказывал об ужасной судьбе города Помпеи, и о том, что это уникальный случай, когда тела людей сохранились в неприкосновенности благодаря оболочке из вулканического пепла, Марселина внезапно не к месту громко расхохоталась, а затем заявила, что случай этот, возможно, вовсе и не уникален. Когда профессор удивленно посмотрел на нее и спросил, что она имеет в виду, Марселина умолкла, видимо, сообразив, что сболтнула лишнее, и отговорилась тем, что подобные природные явления, как извержения вулканов, случаются вовсе не так уж и редко, а значит, и уникальным случай Помпей не назовешь. Это было, в общем-то, справедливо, вот только у всех осталось впечатление, что имела в виду Марселина нечто совершенно иное. Но что именно - так и осталось тайной.
Порой Марселина ввязывалась в споры с профессорами по совершенно пустячным поводам, касающимся, например, особенностей быта людей в античности и средневековье. Марселина смело опровергала общепринятые точки зрения и излагала совершенно иную версию, причем так уверенно, словно сама жила в то время и видела все, о чем говорила. Например, однажды она заявила, что представления о том, что в средние века люди практически не мылись, очень далеки от истины – напротив, у них были бани, и они регулярно их посещали. А обычай не мыть, к примеру, волосы, появился гораздо позже – уже ближе к 18 веку, к эпохе балов, когда в моде были напудренные и напомаженные парики, и именно из-за необходимости их носить люди и начали пренебрегать естественной гигиеной. Причем говорила Марселина об этом с таким отвращением, что сразу становилось ясно - сама бы она ни за что не променяла свои роскошные природные волосы на какой-то идиотский и вдобавок дурно пахнущий парик. Но неясно было другое – откуда Марселина все это знала, ведь в официальной исторической науке точных данных о средневековой гигиене до сих пор нет. Профессора обычно слушали Марселину с легким любопытством, а затем отвечали ей неизменно снисходительно: «Интересная версия, мадемуазель». Подобные фразы приводили Марселину в ярость - ее темные глаза загорались нехорошим огнем, но спорить дальше она обычно не решалась. Видимо, не хотела привлекать к своей персоне излишнее внимание, ведь даже ее невинные реплики и туманные намеки уже заставляли сокурсников и профессоров с недоумением смотреть на нее.
Однако однажды, на уроке по древнегреческой мифологии, Марселина все же не сдержалась и вступила в особо яростный спор с профессором, маленьким коренастым человечком, который, видимо, не ожидал такого напора от юной студентки и стушевался перед ней. Речь перед началом спора шла о мифологическом бестиарии древних греков и его возможных реальных истоках. Профессор довольно скучным голосом перечислял различные версии происхождения мифологических существ – например, образ кентавра мог вписаться в богатую греческую фантазию, когда древние греки, не знавшие лошадей, впервые увидели всадников, а образ минотавра берет свое начало из культа быка, популярного на острове Крит в минойскую эпоху…И тут в дело вмешалась Марселина, прямо спросившая профессора, допускает ли он мысль, что некоторые существа из древнегреческой мифологии могли существовать на самом деле, а не быть порождениями фантазии. И когда профессор посмотрел на нее с недоумением, Марселина принялась развивать свою мысль:
- Ну, вы смотрите, профессор, неужели вам не кажется странным, что у древних греков было столь сильно развито воображение, что они могли измыслить таких странных и причудливых существ? Ну, ладно, кентавры или там минотавры - человекоконь, человекобык – с ними все просто и неинтересно. Или Пегас - всего лишь крылатый конь, воплощение извечной людской мечты о полетах…Но что вы скажете, например, о химере? Это чудовище с головой и шеей льва, туловищем козы, и хвостом в виде змеи…Это каким надо быть извращенцем, чтобы придумать такое? Или, например, Медуза Горгона? Змеиные локоны вместо волос и взгляд, обращающий в камень? Кто может придумать подобное, профессор? Может, виной всему тут страх перед женскими волосами? – с этими словами Марселина расхохоталась и тряхнула своей роскошной гривой. Учитывая неожиданность этого поступка и контекст ее речи, часть студентов при этом ее жесте невольно вздрогнула.
- Хорошая шутка, мадемуазель, - неуверенно произнес профессор.
- Шутка? - с вызовом бросила Марселина. – Но я вовсе не шутила.
И с этими словами она, как ни в чем не бывало, уселась на свое место, ничего больше не добавив, а в зале повисло неловкое молчание. И, когда лекция продолжилась, студенты долго не могли избавиться от тревожного ощущения, вызванного странной речью Марселины.
Из-за этих ее странностей, а также под напором собственных девушек, что, возможно, было более существенным фактором, некоторые парни также начали сторониться Марселины. Но только не мой друг Жан Онигин! Жан, напротив, с каждым днем все сильнее и сильнее прикипал к Марселине. Его восхищало в ней буквально все – больше всего, конечно, ее внешность, фигура и женское обаяние, как я предполагал. Но было забавно, как он пытался подвести под свое влечение метафизическую базу, особенно сильно начиная восхищаться странностями Марселины.
- Какая умная и необычная девушка! – часто говорил он мне с довольно-таки придурковатым видом. – Она совсем не похожа на остальных, в ней есть своя особая изюминка! И меня так и тянет к ней, ведь я прямо-таки ощущаю родство наших душ!
- Родство душ? – скептически хмыкнул я. – Ты ее даже толком не знаешь. И ни разу не говорил с ней наедине за пределами нашего университетского корпуса.
- И что, что не говорил? – тотчас же насупился Жан. - Я еще непременно поговорю! Но разве это обязательно, чтобы увидеть наше с ней сходство? Достаточно на нее посмотреть и послушать, что она говорит!
- Знаешь, - вновь сказал я с усмешкой, – в таком случае, родством душ с Марселиной прониклась большая часть мужской половины нашего курса.
Жан одарил меня взглядом, в котором отразилась вся глубина его оскорбленного достоинства, но, тем не менее, не стал ввязываться в спор, а пустился в неловкие объяснения:
- Этих грубых мужланов интересует лишь ее тело, ведь она очень привлекательная девушка. Впрочем, тебе, гею, не понять, - тут Жан одарил меня ответной усмешкой и тут же продолжил, уже довольно-таки патетично. – А меня интересует душа, ее душа, понимаешь? Я чувствую, что она очень тонкая и впечатлительная натура, с хрупкой душевной организацией, и обычным парням просто ее не понять - они могут ее лишь вожделеть! Ты вот, думаю, сумел бы понять ее, но ты ее не вожделеешь. А я ее и понимаю, и вож… – тут Жан смущенно примолк, и сразу же сменил тему. – В общем, я должен с ней непременно познакомиться поближе. Что ты об этом думаешь?
Тут я подошел к другу вплотную и взглянул ему в лицо. Довольно-таки милое, но, по сути, детское личико – небольшой овал, обрамленный темными кудрями, на котором выделялись серые точки глаз, прямой нос, и пухлые щеки и губы, которые, в сочетании с взглядом, и придавали лицу моего друга детское выражение. Именно по этой причине я никогда бы не смог полюбить его как мужчину – я воспринимал его, скорее, как младшего брата, которого у меня никогда не было, но не как равного партнера. Наверное, именно по этой причине мы смогли подружиться почти так же хорошо, как дружат обычные парни.
- Ты готов выслушать мое искреннее мнение, Жан? - спросил я на всякий случай, и, получив утвердительный кивок, продолжил. – В ее теле меня притягивает только одна деталь - волосы. Душа ее - потемки. И говорит она очень странные вещи.
- Эх, ну вот я так и знал, что сейчас начнется - стоит мне заинтересоваться какой-нибудь девушкой, как ты, Арман, тотчас же раскритиковываешь ее в пух и прах ! Я думал, хоть сейчас она тебе понравится – в конце концов, вполне себе неординарная и загадочная личность, в твоем стиле, а поди ж ты, - Жан усмехнулся. – А что ты к волосам ее привязался? Себе такие же хочешь, как все наши девчонки, да?
- Неа, мне вполне хватит твоих, - парировал я и шутливо взъерошил волосы Жана. – Дело совсем в ином. Ты вот никогда не присматривался к ее волосам? Не твоим восторженным взглядом влюбленного, а сторонним взглядом наблюдателя? Я вот – очень даже присматривался. И у меня возникало неприятное ощущение, что ее волосы словно бы наблюдают за мной в ответ, и мне от этого стало очень не по себе. Когда я отвернулся, я по-прежнему ощущал, что меня кто-то разглядывает, хотя Марселина смотрела совсем в другую сторону. Это было очень неприятно - причем, казалось, что за мной следит не пара глаз, а пара десятков…брр, - я невольно поежился, вспоминая этот момент. – Потом, естественно, я подумал, что мне просто померещилось, и не в меру разыгралось воображение. Но вскоре я поговорил со своей подругой, Аврил, и она сказала, что она и некоторые другие девчонки ощущали примерно то же самое. Я готов был бы поверить в то, что галлюцинации у меня, но не в то, что нам всем коллективно пригрезилось одно и то же...Нет, Жан, здесь скрыто что-то странное и пугающее. Волосы Марселины производят жуткое впечатление, они словно бы живут своей жизнью!
- Глупости все это, - отмахнулся Жан. – Девчонки просто завидуют ее роскошной гриве, а у тебя как всегда паранойя – и никакой коллективной галлюцинации. Впрочем, если тебе так будет спокойнее, я присмотрюсь к ее волосам в следующий раз повнимательнее - а то обычно мне хотелось у нее совсем к другому присмотреться, - хохотнул Жан, но тут же взял себя в руки и спросил. – А что не так с ее высказываниями? Она просто умная и эрудированная девушка, и мне очень нравится, как она ставит на место этих зазнаек-профессоров, которые думают, что все знают, а сами даже с интересом прочитать свой предмет не могут! Я думал, ты-то как раз это оценишь!
- Так-то оно, конечно, так, - медленно протянул я. – Но вот откуда она знает, к примеру, что именно говорила знаменитая королева Марго своему мужу Генриху Наваррскому на балу в честь их свадьбы? До нас дошла видеозапись этого действа? – я криво усмехнулся. – А эти ее речи о том, что некоторые древнегреческие чудовища могли реально существовать…Нет, я сам могу рассмотреть и допустить такую возможность, но она говорит об этом с такой уверенностью, будто в их существовании не может быть никаких сомнений!
- Может быть, она искренне в это верит, - тут же вступился Жан за свою Марселину. – По-моему, это куда оригинальнее и интереснее, чем верить, например, в старого Бога где-то там-на-небесах, который, кстати, тебя бы за твои любовные пристрастия осудил на геенну огненную.
- Ну, ладно-ладно, - я примирительно поднял руки. – Ее речь о мифологических существах была и впрямь весьма логична и проникновенна. Но все равно - Марселина говорит очень много странных вещей. Это весь курс замечает. На один раз это могло бы ничего не значить, но все время? Да и зачем бы ей это делать? Эпатировать окружающих? В таком случае она явно перегибает палку и портит себе имидж. Она и правда так думает? Tr;s bien , но зачем говорить о недоказанных фактах как о чем-то само собой разумеющемся? Не пойму. Она производит впечатление неглупой девочки, но ведет себя нелогично. Либо у нее что-то с психикой, либо за этим сокрыто что-то непонятное.
- Вот в этом весь ты, - сказал Жан. – Начнешь с тобой человека обсуждать - начнется все невинно, а кончится тем, что этот чел либо псих, либо фрик.
- Спокойно, чувак, - я похлопал друга по плечам. – Я просто хочу, чтобы ты был осторожен и не втюривался по уши не пойми в кого. Может, эта твоя Марселина вполне нормальная, но просто очень экстравагантная девчонка…Ты с ней поговори, расспроси ее о ее семье, ее детстве, к примеру – может быть, многое уже станет куда яснее, и беспокоиться будет не о чем.
- Хорошо-хорошо, мамочка, я все понял, - шутливо сказал Жан и затем добавил радостно. - Что ж, пойду–ка я приглашу нашу «медузу» на свидание.
- Как ты ее назвал? – внезапно резко спросил я, нахмурившись.
- А ты что, не знаешь? – удивленно бросил Жан. - Вроде больше меня с девчонками общаешься. Наши девчонки прозвали Марселину «медузой» после ее слов про греческих чудищ, когда она упомянула Горгону Медузу, а затем эффектно тряхнула волосами – вот должно быть, наши телки ей тогда обзавидовались!
С этими словами Жан, довольный своими последними словами, выбежал из комнаты в предвкушении грядущего свидания с Марселиной. Я же остался в комнате, снедаемый смутным недобрым предчувствием. Почему-то ассоциация Марселины с Горгоной Медузой меня совсем не порадовала. Напротив, это сравнение мне показалось каким-то жутко правдоподобным - теперь я отчетливо осознавал, что роскошные волосы Марселины и впрямь смахивают на змеиный клубок, а взгляд девушки все время был непривычно тяжелым для столь юного создания, что лично меня удерживало от желания сблизиться с Марселиной. А тот момент, когда ее волосы словно бы наблюдали за мной? Ну чем не змеиный выводок? Ну вот, снова воображение разгулялось. Я, конечно, не допускал и мысли о том, что вполне себе современная молодая девушка может оказаться легендарной Горгоной Медузой, но все же не мог отделаться от неприятного осадка в душе, когда думал об этом сравнении. А также от сильной тревоги за своего русского друга.