Репортаж из донецкого подвала

               

    Слышны глухие звуки разрывов.
    Полутемное помещение подвала пятиэтажного жилого дома.
    Вдоль стен - несколько раскладушек и детских кроваток.
    На цементном полу картон, доски, одежда, заменяющие людям
кровати.
    Между разрывами слышен детский плач и голоса взрослых,
успокаивающих детей.
    Среди этого беспорядочного нагромождения бытового скарба медленно
продвигаются двое мужчин. Пожилой и молодой. Судя по камуфляжной форме
и висящем на шее автомате, пожилой  — ополченец.
У молодого на плече — телевизионная камера. 
    Он - журналист.  Снимает репортаж.   
    Луч лампы, установленный на телекамере, выхватывает из темноты 
лица людей, живущих  в подвале. В основном это немощные старики,пожилые
мужчины и женщины, матери с маленькими детьми. Свет от лампы
останавливается на платке, покрывающем чью-то голову. Пятно света
опускается, освещая лицо дрожащей не то от холода, не то от страха,
пожилой женщины. В ее трясущихся руках почерневшая от
времени икона. Журналист останавливается возле нее.
    - Вы давно живете в подвале? - обращается он к женщине.
    - Давно, - отвечает она. - Как стрелять начали...
    - Вам страшно? - журналист, для удобства съемки, опускается перед 
женщиной на колени. - Не  боитесь?..
    - Уже - нет.
    - Привыкли?
    - Бояться не за кого...
    - А семья?
    - Убили всех... Одна я осталась...          
    Совсем рядом с домом прогремел взрыв.
    Журналист инстинктивно  пригнулся. Камера, которую он держал на
плече задела руки женщины. Икона упала на пол.
    Парень поднял ее.
    - Извините, - сказал он, отдавая икону женщине. - Не могу
привыкнуть к взрывам...
    - Я - тоже...
    - Что бы вы хотели сказать нашим зрителям? - спросил журналист
женщину.
    - Ты сначала скажи ей кто твои зрители...- неожиданно
заговорил сопровождавший журналиста ополченец.
    Журналист молча продолжал съемку.
    - Он из Киева...- пояснил ополченец. - Там решили проверить...
Они думали — мы не разрешим фотографировать нас...
    Слышались далекие разрывы снарядов и детский плач в подвале.
    - Им я ничего не буду говорить, - из-под платка тихо сказала
женщина. - Я все уже сказала над могилами своих детей и внучек...
    Она отвернулась от камеры.
    Помолчав, вытерла  концом платка появившиеся слезы и
повернулась к журналисту.
    - А тебе я скажу... Я хочу нормальной жизни... Это не нормально,
когда бабушки хоронят своих внуков, а матери - своих убитых сыновей...
    Женщина поцеловала икону.
    - Не по-человечески это... Не по-божески ...
    Прогремел взрыв.
    - Пора уходить,- сказал ополченец, поправляя висевший на шее автомат.
    Журналист снял с плеча телекамеру.
    Совсем рядом с домом разорвался снаряд.
    Кто-то вскрикнул.
    Громче заплакали дети.
    - Куда ж вы пойдете? - сказала женщина, прижимая к груди икону.
    - Дальше хуже будет, - объяснил ополченец.
    - Я - готов, - сказал киевлянин, пытаясь встать с колен.
    Женщина положила свою руку на его плечо.
    - Возвращайся к маме живым...   
    Женщина дрожащими руками подняла икону и трижды перекрестила ею
стоящего перед ней на коленях  чьего-то сына и внука...