Дмитрий Иванович Юдин

 
Дмитрий Иванович Юдин со своей женой вырастили шестерых детей.
Выходец из очень богатой семьи, он не опустил рук, когда произошёл
революционный перелом в жизни страны, а научился ремеслу валяльщика шерсти. Многие в селе щеголяли в изготовленных им валенках. А большая семья, благодаря этому, не голодала.

Родился он 8 ноября 1887 года в русской Богом спасаемой глубинке третьим
ребёнком в семье. Рос, прилежно учился в церковно-приходской школе, всё новое удивляло его. Успехи в учёбе радовали его родителей. К этому времени в семье уже было пятеро ребятишек, младший качался в крошечной хорошенькой зыбке.

Рос Митя в любви и ласке, на приволье. Счастливое детство!
Такое на всю жизнь откладывает свой отпечаток на личности человека,
делает её доброй, доверчивой, неспособной причинить не то что зло,
но даже и неудобство кому-либо.

Однажды семилетний Митя был со взрослыми на пасеке. Родители и их работники занимались пчёлами, а он ушёл подальше в поле. Повалившись в густые колосья, он смотрел в небо: облака высоко-высоко грудились и меняли свои очертания.

Вдруг он увидел двух огромных птиц. Медленно летели они в бездонной синеве неба.
Митя залюбовался. И тут - выстрел! Почти рядом с мальчиком упала царственная птица. Вторая кругами носилась в небе над местом трагедии. Её надрывный крик разрывал мальчику сердце.

Наконец, издав последний пронзительный крик, птица сложила крылья и стала камнем падать вниз.

Митя вскочил на ноги и расширенными от ужаса глазами смотрел на второе повергнутое чудо, также распростёршееся в нескольких шагах от него. Со стоном, как подкошенный, рухнул мальчик на землю. Взрослые прибежали на помощь, но он их не видел - глубокий обморок придавил мальчика.

Стрелявший не посмел подойти за трофеями. А Дмитрий будет всю жизнь
вспоминать этот случай, особенно потом, когда видел гибель русских солдат на полях сражений в Первой мировой войне: они также, как эти белые
безвинные птицы, падали на землю мёртвыми.

Когда Мите сравнялось пятнадцать, его старшие брат и сестра уже обрели свои семьи. Как раз в этот период страшный удар настиг большую семью: за неделю от неведомой болезни "сгорела" мать Дмитрия, а его отца, имевшего в семье статус "примака", бабушка наделила огромным кушем и выпроводила из дома. Не от доброты 
и любви к зятю отрывала она этакий кусок от большого хозяйства - за него всех детей оставила при себе.

Шли годы. Дмитрий стал взрослым парнем, серьёзным, степенным, не по здешним местам и не по тем временам - начитанным.

Пришла пора жениться.

Пантелеевы - семья Дарьи - немногим уступала Юдиным в имущественной справности. Отец Дарьи Михаил Фёдорович - гуртоправ. Он скупал от трёх до пяти тысяч голов свиней, докармливал до пяти-шести пудов и своим ходом гнал в губернский город
на продажу. Но деньги в рост, как Юдины, не давал.

Дашеньке только шестнадцать исполнилось, а сваты просто одолевали
родителей, батя уже устал им отказывать. Но отвечал вежливо, сдержанно: молода ещё, пусть подрастает, в крепкий ум входит...

И вот приехали сватами Юдины. Жених среднего роста, в сверкающих лаковых сапогах, в брюках под расшитым бархатном поясе, в атласной рубахе и щегольском кафтане. Волосы красивой крупной волной ложились со лба на затылок.

Даше жених понравился: смеялся тихо, говорил умно, шутил тонко. Их-то Михаил Фёдорович - батя Дашин, и ждал.

Как-то в минуту откровения Дмитрий Иванович рассказывал своей дочке, как он женился:

- Я её в церкви приметил. Чудо, как хороша была! А родители только и мечтали 
нас поженить. И вот стал я Дашенькиным женихом. Положено каждый вечер к невесте ходить. По дороге зайду в лавку - она открыта была на наши деньги - мне всё бесплатно вынесут. Целый узел гостинцев навяжут. С таким узлом я к своей невесте и шёл.

Приду, вручу, а она всё отнесёт в другую комнату и сидим с ней...
редко-редко перекинемся словечком. Но более я ей рассказывал что-нибудь
из прочитанного. Она со вниманием слушала, а я блаженствовал - со своей
любимой рядом и никто нам не мешает. Позовут чай пить или ужинать - Дашенька
даже краснеет или бледнеет - нет-нет! Я не хочу!..
А я и рад ещё с ней наедине побыть.


Годы прошли, однажды дочка и говорит матери:

- Что же ты такая жадная или некультурная была?

Мать поражённо смотрит на дочь.

-Тебе жених гостинцы приносил, а ты ими одна лакомилась...

Мать расцветает:

- Да что ты, если бы я хоть одну конфету откусила, тут же и поперхнулась бы,
так  смущалась... Я их и после-то в рот не брала, когда Митя уходил... чем-то невозможным казалось, как-будто от него частичку должна откусить.

Наступил 1914 год. У Дмитрия Ивановича и Дарьи Михайловны уже были семилетний сын и крошечная дочка. Хозяйство их расширилось: они открыли красильню. Но 28 августа было объявлено о войне.

"Это сообщение нашло невиданный патриотический отклик в народе. Явка призывников была почти сто процентной. Но особо показательным был массовый добровольный уход на войну" - так писалось об этом историческом моменте. Дмитрий Иванович очень просто мог откупиться, но и он добровольно ушёл воевать.

В своих летах Дмитрий Иванович был очень интересным. Другого такого не было. Это точно. Глаза у него были очень светлые и до того острые, пронзительные, что всё внутри  сжималось от этого взгляда. Надо лбом у него пролегала во всю длину прядь волос. Он её приглаживал, смачивал водой, чуть разделял она высыхала и принимала своё изысканное положение.

Бородка была клинышком. По тому, как Дмитрий Иванович её оглаживал всей ладонью или щипал кончиками пальцев, можно было судить о его настроении в эту минуту.

Ходил Дмитрий Иванович всегда в хромовых сапогах. У него одного, во всём селе было чёрное, длинное, почти до пят, пальто. Он его не застёгивал и выглядел в нём очень красиво и импозантно.

Зимой Дмитрий Иванович носил полушубки из овчины. Один белой, другой - чёрной дубки. Шапку-ушанку он надевал на голову одним, почти неуловимым движением. "Уши"
шапки завязывались не на макушке - на затылке.

Было в Дмитрии Ивановиче необычное.
Вот принесли из сельсовета квитанции: всевозможные налоги (например, самообложение - интересное название - сам себя обложил или облажал). Вечером Дмитрий Иванович одевался и уходил.
Приходил поздно ночью или под утро. Отдавал жене деньги, коротко говорил:

- Налоги заплати!

Так было каждый месяц или когда приносили эти квитанции. Дмитрий Иванович ходил... играть в карты... Только для того, чтобы выиграть и заплатить налоги. Никогда не проигрывал. Но ему всегда были честь и место у играющих - репутация безупречная.

А ещё, во время грозы, он выходил на середину дороги, разделяющей две стороны улицы, и внимательно смотрел по сторонам, поворачиваясь вокруг себя. Вдруг
вскидывал руку и кричал: Мамонтовым летит! И в дом Мамонтовых или
их постройки била молния, вскидывалось пламя.
Так точно, всегда безошибочно он угадывал, куда ударит молния.
Однажды говорит своей Дашеньке:
- Мать, иди с детьми к Настёнке, (их дальней родственнице,
живущей на этой же улице) - гроза заходит...
Дарья и спрашивать не стала, почему ей надо из дома уйти. Дмитрий Иванович
следом идёт. Остановился посреди дороги и смотрит. Глядь - вскинулась его
рука и молния полоснула в половину неба.

Дарья у Настёнки дрожмя-дрожит, чует беду. Прогремела гроза и свалилась
за горизонт. Идут домой Дарья, дети и Дмитрий - стоит их дом целый
и невредимый. Обрадовались! А как вошли - увидели, что печка развалилась
на кирпичики. Стена со двора вся опалённая, но не сгорел дом,
Господь помиловал...

Однажды Дмитрий Иванович пришёл к дочери и разговорился с зятем о войне.
Зять говорил мало, лишь изредка отвечал на вопросы тестя, который рассказывал, что в первые же дни, то есть в августе 1914 года, он уже с первой группой был отправлен на фронт.

Задумывается и тихо, как бы продолжая свою мысль, говорит:

- А ты знаешь, что немцы творили в мирных европейских городах? - и сам же отвечает:
Расстреливали мирных жителей, жгли библиотеки, рушили соборы, скульптуры...Даже здания, историческую ценность, не щадили. С землёй всё равняли. Нас, русских, немцы называли варварами, но худших варваров, чем немцы, на свете не было.

Душу Дмитрия Ивановича очень разбередили воспоминания, и он, как теперь говорят, не собирался "соскакивать с темы".

- Германия к войне была готова. Не то, что мы. У нас перевооружение только началось. У них - самая мощная артиллерия. Куда нам против них со своими штыками да рукопашной? Нашу вторую армию начисто разбили. Но недаром полегли наши братья, подпортили Германии их план молниеносной войны.

Зять вставил:

- У немцев и в этой войне был такой же план...
Дмитрий Иванович резко перебил:

- Был да сплыл. Русские все их планы в щепки разносят. За это они нас и ненавидят. И в той, и в этой войне первым делом для себя ставили русских уничтожить, чтобы от нас и отрыжки не было. А ведь могли. Вся их мощная промышленность на войну работала, химия набрала большие обороты.

Его мерный, с внутренней силой голос не успокаивал, но заставлял трепетать.
(Обращаюсь сейчас к истории и читаю о Первой мировой: "В результате этой войны Германия надеялась расширить своё жизненное пространство, причислив к себе Польшу, Прибалтику, Верхний Эльзас, рассчитывала на контрибуцию в 10 миллиардов...")

А Дмитрий Иванович продолжал:

- Наши войска показали себя в битве за Галицию. И во Львове, и в Галиче русских хлебом-солью встречали. Но после этой  битвы  мы остались "на бобах": снарядов к орудиям не было.  Вся надежда - на штыки. А задача перед нами стояла величайшая.
Германия за большие деньги вынудила Турцию вступить в войну, хотя у той был и свой интерес - Армению спала и видела своим довеском. Но мы им "хвост начистили":
от турецкой армии более, чем в 90 000 штыков, оставили рожки да ножки. Армению им подавай... облизнулись...

В начале 1915 года германцы как только не исхитрялись, чтобы вывести Россию из войны. Ничего у них не вышло. Вот и навалились они на нас. Зажали в "котле" По слухам, наших было 140 дивизий. На всех и тысячи пушек не наберётся. Оружейные склады пустовали. И это на 200 километров  фронта! Нас бьют, а наша артиллерия молчит. 5 снарядов в день на пушку выдавали. И всё-таки мы из клещей вырвались, отступали порядком, в выгодном для нас направлении... но прежнего подъёма у солдат не было. Появились случаи дезертирства...

- Ты веришь, что есть рай и что есть ад? - вдруг прервал рассказчик свою тяжёлую речь, обращаясь к собеседнику.

- Не знаю, может и есть рай, но ад точно есть. Это бой на море. Даже теперь этот кошмар не даёт мне спокойно заснуть, - ответил зять.

Дмитрий Иванович внимательно слушает, кивает головой, вдруг перебивает:

- А у меня свой ад! - Закопались мы в траншеи, в окопы. Март, апрель - мы под открытым небом. Из всего обогрева - шинель. Ночью заворачиваться в неё нельзя - к утру застынешь. По двое ночевали. Одну шинель под себя, другой укрывались. Проснулись однажды , рады солнышку...

Ни оттуда, ни отсюда повалил то ли дым, то ли туман: от жёлтого до тёмно-зелёного цвета. Его клубы быстро приблизились и накрыли наш левый фланг. Не знаю, Божья воля была такая за наши грехи или Германцы так рассчитали (сильны они в науке были, что и говорить), это был хлорный туман и повернул он только на наши позиции.

Солдаты ладонями, шапками закрывали рты и носы, заворачивали головы в шинели. Лица и руки солдат становились серо-чёрными. Бойцы падали в судорогах, без сознания. Другие ещё кружились, метались, боролись за жизнь, молили о помощи.
За несколько минут фронт, протяжённостью шесть километров накрыло непроглядной пеленой. Тут некоторые стали мочиться на сменные рубахи, обматывали ими голову. Так и я поступил. Вот и остался жив. Кашлял сильно потом. И сейчас в горле как запершит - жизни нет. Да вот и глаз немного повредился, как свинцом был налит... отошёл...
Вот мой... ад... Всё было против нас. Но в июне 1916 года русский солдат своим штыком совершил желанный перелом в войне. С этого времени Германия на всех фронтах вела только оборонительные сражения...

Тут вошла жена Дмитрия Ивановича.

- Отец, жду-жду тебя. Обедать давно пора, и Глаша детей не кормила. Пойдём, пойдём...

Дмитрий Иванович встал, протянул зятю руку:

- Ну, бывай здоров. Бог даст, ты мне расскажешь о своей войне. Дочь, корми семью, а мы с матерью пойдём пока.

Потом подошёл к внучке, погладил по головке, а внуку Митрофану протянул руку:

- Живи, мужик! - он всегда так внука называл - мужик!

В ночь Дмитрий Иванович впал в кому, а через несколько дней его не стало.