Летним вечером на перроне Великого Новгорода шла посадка в поезд Новгород-Москва. После летнего отдыха у деда в деревне молодой человек в сопровождении родственников подошел к поезду и приготовился сесть в вагон. Его внимание привлек настоящий паровоз, который должен был вести состав до Чудова, подойдя посмотреть на это чудо, стало сразу понятно, что он «живой», этот черный гигант с красивыми, изящными колесами именно пассажирского, а не грузового паровоза. Он дышал, пыхтел, от него пахло таким знакомым запахом, горевшего угля.
Попрощавшись с родными, уже на последней минуте парень вскочил в вагон, и поезд медленно тронулся. Помахав последний раз рукой, и посмотрев на купол Святой Софии, мелькнувший своей позолотой, он прошел в свое купе. Открыв дверь, парень вежливо поздоровался с одинокой женщиной лет пятидесяти пяти, а может быть и шестидесяти, убрал вещи и устроился у окна, наблюдая, как дым от такого, как теперь казалось родного паровоза, уходил в конец состава.
- Вы до Москвы или дальше,- спросила у паренька женщина.
- Дальше, на Урал - ответил паренек и снова перевел взгляд в окно.
- А вы знаете, я сразу поняла, что вы не новгородец, речь выдает,- она мягко улыбнулась, казалось, что она извиняется за свою наблюдательность.
Разговор явно не клеился, паренек продолжал смотреть в окно, думая о чем то своем. Его мысли были все еще там, где он провел почти месяц, в деревне, там жили его бабушка и дедушка, только бабушки уже нет, ушла из жизни этой весной. Было видно, что дед к самостоятельной жизни практически не приспособлен, и сколько он еще протянет, было главным вопросом, конечно, за ним присматривали родные, но тоска в его глазах, была заметна всегда.
Встряхнув своим чубом, который всегда был у него непослушным атрибутом прически, паренек обратился к женщине.
- Вы чаю хотите,
- Давайте, конечно,- с улыбкой ответила женщина.
Принеся два стакана, знаменитого поездного чая, в таких знакомых с детства подстаканниках, картинки на которых он любил рассматривать часами, паренек спросил.
- А что очень заметен, акцент, не новгородца, - он улыбнулся той своей застенчивой улыбкой, которая нравилась многим девчонкам, и посмотрел на женщину яркими особенно сейчас в лучах заходящего за окном солнца, голубыми глазами.
- Да нет, не очень, какая то смесь, новгородца и не новгородца, я вообще не слышала такой речи.
- Я живу в Пермской области, это Урал, северный Урал,- пояснил паренек.
-Да вы что? Правда, в Пермской, а скажите немцы в вашем городе живут, их много, откуда они? – женщина буквально засыпала паренька вопросами. Ему вдруг на миг показалось, что она немка, но нет, он знал многих немцев живущих в его городе, ничего в ней не напоминало, тех своих, таких знакомых русских немцев.
- Немцев много, знаете, у меня много знакомых в городе из немцев, я думаю, что все они немцы Поволжья, хотя говорят, есть немцы Украины, центрального района, одесские немцы. Я историк, кое-что знаю, но сами понимаете, таких сведений не дает никто, хотя и перестройка, все равно узнать правду очень трудно, - он опустил взгляд, как бы извиняясь за свое незнание.
- У меня к вам просьба, приедете домой, извинитесь перед немцами, за нас,- голос её дрогнул, в уголках глаз блеснули слезы.
- Вы кто, вы занимались выселением немцев, или кто-то из ваших родственников замешен в этом?
- Нет что вы, никоим образом, если хотите я вам все расскажу. Посмотрев в окно, и отпив ароматный чай, женщина начала свой рассказ.
Это было в начале войны, мы жили тогда на Донбассе, наша армия, отступала и мы, как беженцы остановились сначала в Ростове-на-Дону, город оказался прифронтовым, поэтому в конце лета 1941 года нас погрузили на баржи и повезли вверх по Дону. На какой-то пристани, всех беженцев высадили и пересадили на подводы, мы как нам сказали, направились в сторону Сталинграда. Казалось, это было самое безопасное место, и война туда никогда не придет, потом уже в пути, мы резко свернули на север и обоз беженцев пошел вдоль Волги.
Хорошо помню, это был август месяц, может быть, начало сентября. Наша колонна беженцев въехала, в какое то село. Оно было очень не похоже на русские села и деревни. В чем была его непохожесть, даже объяснить трудно, ну вот не похоже и все. Но самое главное, оно было пустым. Каким-то почти мертвым, мы не видели на улице ни одного человека. Калитки домов были раскрыты, из сараев доносился рев скотины. В селе к подводам с беженцами подошли сотрудники НКВД, колонна стала въезжать в село, и тут мы заметили, что сотрудники НКВД, отделяют от обоза по подводе и разводят их по домам. Подошла и наша очередь, дом, возле которого мы остановились, был ухоженным и красивым, но на пороге, почему то валялась самодельная кукла.
- Устраивайтесь, это ваш дом,- обратился сотрудник к моей маме.
- Огромное вам спасибо, но кому я должна платить за постой, я никого не вижу, людей нет, - мама очень сильно волновалась.
- Я же русским языком вам сказал, это ваш дом, - отрезал сотрудник НКВД.
Спорить с НКВД тогда было очень опасно, мама, схватила все, что мы привезли с собой, а это была пара узлов, захваченных нами в момент начала эвакуации. Меня и сестренку ссадили с телеги, и мы перешагнули порог нового для нас и, как оказалось на всю оставшуюся жизнь родного дома.
Поезд мчался вперед, солнце давно уже село за лесом, а женщина все продолжала свой рассказ, сбиваясь, возвращалась уже к тому, о чем говорила и опять начинала рассказ заново. Паренек слушал её, не перебивая, он уже не раз сходил за чаем, мерно постукивали колесные пары вагонов, дым от паровоза отставал где-то позади. А исповедь, так он для себя определил речь женщины, казалось, никогда не иссякнет. Прошло несколько часов, поезд прибыл в Чудово. Паренек вышел покурить и простится с этим полюбившемся паровозом. Сейчас дорога была уже электрифицирована и до Москвы состав уже потащит настоящий электровоз. Сменив на посту своего древнего собрата. Вернувшись в вагон, он увидел плачущую женщину. Как мог он попытался её успокоить. В это время поезд тронулся и женщина продолжила.
- Вы извините меня, воспоминания нахлынули я, когда то маме слово дала, что попытаюсь попросить у тех людей прощение. Это потом мы узнали, что это было село немцев, в бывшей АССР Немцев Поволжья, её расформировали как раз в августе 1941 года, а жителей всех куда-то угнали. Сейчас я живу в Саратовской области. Все районы бывшей республики раскидали между Саратовской и Сталинградскими областями. Вот так и получилось, что всю жизнь, начиная с десяти лет, я прожила в чужом доме. До Москвы оставалось часов пять пути, нужно было немного поспать, поезд на Соликамск уходил в 23.50, целый день нужно было посвятить Москве.
- Огромное вам спасибо за рассказ, - сказал паренек.
- Так вы передадите мою просьбу? – женщине показалось, что все это зря и этот мальчишка забудет все, о чем она говорила.
- Я постараюсь выполнить вашу просьбу, - паренек заметно смущался. Говорить на эту тему, открыто было еще не принято. Кто знает, как там все еще повернется.
На перроне Ленинградского вокзала попрощались, и каждый отправился в свою сторону. Женщина пошла на Казанский, а паренек на Ярославский вокзал, благо все они были рядом. Знаменитая Комсомольская площадь или площадь трех вокзалов.
Приехав домой встречаясь со своими знакомыми немцами, паренек часто пересказывал ночную исповедь своей случайной знакомой. Самое страшное, что его всегда поражало, это почти равнодушие к той исповеди. Узнав гораздо позднее всю историю советских немцев, паренек понял, то через, что они прошли никакими словами описать нельзя. И вряд ли какое то прощение им после этого нужно. Но самое главное это то, что прощение совершенно не виновных людей их вряд ли устраивало. Главное, что государство, так и не извинилось перед многими народами за то, что было сделано в далекие годы прошлого века.