От полураспада до полного развала

Александр Болтачев
ОТ ПОЛУРАСПАДА ДО ПОЛНОГО РАЗВАЛА

Оглавление:
Часть первая.  «Прерванный полет».
Часть вторая.  «Полковник КГБ».
Часть третья.  «Я ушел с поля боя».

Пепел Хиросимы и Нагасаки стучится в мое сердце.

Скачать книгу Адамович Мы – шестидесятники?Нас часто пугают: если мы откажемся от атомной энергетики, то вернемся к лучине. А данная книга говорит о том, что именно ядерная физика и атомная энергетика уже откинули цивилизацию на несколько сот лет назад. Более того: под угрозу поставлена всякая жизнь на Земле. Человек должен жить в нормальных условиях – без плутония и стронция, без цезия и урана в окружающей среде, - вот основная концепция книги.

Письмо академика Яблокова
Уважаемый Александр, Вы куда то пропали, и я забыл и про Вас, и про Вашу рукопись фундаментально. Примерно так же, как Вы забыли про Социально-Экологический союз, где я уже 11 лет(!!) как не сопредседатель. Да и зачем Вам  СОЭС? Но я не забыл то, что я тогда же ответил Вам,  прочтя книгу, - мне  книга нравится, Вы умеете  писать, и у вас есть искра божья. И описываете знакомые мне ситуации. И я на Вашей стороне.

          Академик меняет мнение
Апрель 1993 года. На Радиохимическом заводе Сибирского химического комбината прогремел взрыв. Как позже объясняли, взорвался аппарат, в котором был раствор. А в том растворе - уран, плутоний и органика. Плутоний, якобы, был связан органикой, то есть находился в органической части раствора (можно и так сказать), а органика вся после взрыва осталась в аппарате. Хотя органика в любом растворе всегда плавает сверху, как масло в воде. Ураганным ветром раскидало радиоактивную грязь в северо-восточном направлении. Загрязнённой оказалась часть автодороги Томск - Самусь, по которой на шинах успели много грязи увезти в Самусь; сколько увезли в Томск - этого никто не знает. Грязно было в деревне Георгиевка, - там при помощи дозиметристов «горячие» точки собирали в пластикатовые мешки. Дальше - леса, овраги, болота. Постоянно повторяя, официальные круги внушали: Георгиевка - самая отдалённая точка загрязнения. Хотя профессор Рихванов уже тогда знал, что граница загрязнения заходит за посёлок Черная Речка.
Взрыв вызвал немало шума. Съехались разные специалисты со всех концов. Собирались пресс-конференции, звучали выступления по радио, телевидению. Приехал из Москвы и академик А. В. Яблоков. Тогда это была очень заметная фигура: он возглавлял экологическую службу России, т.е. был главным экологом страны. Позже эту службу просто ликвидировали: незачем народу знать, кто и чем его травит. Академика встретили, куда-то свозили, что-то рассказали о безопасности взрыва. И в Томске, в здании областной Думы, должна была состояться пресс-конференция, на которой ожидалось и выступление академика Яблокова.
На пресс-конференцию мы поехали втроём: Николай Николаевич Гурьев, Анатолий Васильевич Стряпшин и я. По дороге мои попутчики выразили пожелание - встретиться с академиком отдельно, без посторонних свидетелей. Организационную часть встречи я взял на себя.
Пресс-конференция прошла. На ней выступил Яблоков и сказал, что последствия взрыва не являются опасными. Когда люди стали расходиться, я пробрался к Алексею Владимировичу и попросил о конфедициальной встрече. Зал опустел, и мы уединились в одном уголке. Больше говорили Н.Н Гурьев и А.В.Стряпшин: они всё-таки специалисты, у них больше знаний. Я вступал в беседу редко и то лишь в тех случаях, когда речь шла о публикациях в печати: я подтверждал, что да, в городской газете, редактором которой являюсь, был целый цикл материалов, посвященных радиационной безопасности. А Гурьев и Стряпшин говорили о том, что в атомном ведомстве лгали, лгут и будут лгать о безопасности любых происшествий; что и сейчас, сегодня, лгут о том, что плутоний не попал в окружающую среду; что никакого вреда не нанесено, опасности нет.
Академик Яблоков уехал. Буквально на следующий день мы слышали из Москвы его выступление. Алексей Владимирович сказал, что, несмотря на все утверждения о безопасности взрыва в Северске, опасность всё же имеется.

Часть первая
ПРЕРВАННЫЙ ПОЛЕТ


Письма колпашевскому другу Юрию Климову
о «пользе»  радиации и атомной энергетики.

Письмо первое.
«Да будут прокляты интересы
цивилизации, и даже сама
цивилизация, если для сохранения ее
необходимо сдирать с людей кожу».
Федор Достоевский.
Мы долго-долго не виделись. А когда наконец-то встретились, один из моих попутчиков (то ли сын, то ли его друг Саша) задал тебе вопрос: у нас в Северске собираются строить атомную электростанцию, как ты к этому относишься? Ты, не задумываясь, практически без паузы, не дав договорить спрашивающему, сразу ответил в категоричной форме:
-Хорошо! А как же иначе? Где мы в будущем будем брать энергию? – Помнится, я тогда сделал слабую попытку возразить тебе, но как понял, нисколько не убедил. Тогда не время было и не место вести какую-либо дискуссию после стольких лет разлуки. Но осадок остался. А в том осадке – чувство досады за то, что у тебя ложные представления, продиктованные лоббистами атомной энергетики. За то, что ты среди тех, кто  обманут, зомбирован. Вот потому придется воскрешать эпистолярный жанр и,  по мере возможности,  помочь тебе шире раскрыть глаза на окружающую действительность. При этом я совершенно не ставлю цель каким-то образом запугивать тебя, «засыпать» конкретными цифрами в рентгенах, бэрах, зивертах. Такой цели я не ставлю. Если тебя интересуют точные цифры, то ты их можешь найти в разных источниках, в которых нынче, к счастью, недостатка нет. Ну, например, могу отослать тебя  к масштабному труду профессора Леонида Петровича Рихванова «Общие и региональные проблемы радиоэкологии». Кроме того, нынче ежегодно издается Департаментом природных ресурсов и охраны окружающей среды и ОГУ «Облкомприрода» Администрации Томской области толстенная брошюра «Состояние окружающей среды Томской области» под рубрикой «Экологический мониторинг».
Еще одна, пожалуй, главная мысль, из-за которой я отказываюсь от приведения конкретных цифр (хотя, конечно, совсем без них не обойтись и я, естественно, иногда вынужден буду в подтверждение отдельных примеров называть цифры) – это, так сказать, их никчемность, излишество, бессмыслица. Но об этом – в следующей главе.
О предмете разговора
Однажды я зашел в кабинет заведующего отделом Томского областного телевидения Павла Коваляшкина. Там у нас состоялся спор о вреде радиации и радиоактивных элементов. В частности, речь шла и о плутонии. Мой оппонент (это был не Коваляшкин) упорно повторял: «И кипяток опасен, и электричество опасно, и даже утюг опасен». Надеюсь, ты, четыре года проработавший на одном из заводов атомной промышленности и работавший с плутонием, понимаешь разницу между кипятком и оружием массового уничтожения. Но хотя ты и знаешь эту разницу, я осмелюсь предположить, что знаешь ты не всю правду, не на всю ее глубину. Почему я такое заявляю? Да потому, что от нас, державших в руках плутоний, работавших с ним, всегда скрывали правду. Я не думаю, что на вашем заводе было по-другому. Мы сдавали экзамены на рабочее место, на повышение квалификации, по технике безопасности, на которых – на экзаменах – был и вопрос о физико-химических свойствах плутония, но нам никто никогда не говорил о токсичности плутония. Нельзя было этого прочесть и в учебниках.
О токсичности плутония я впервые узнал много лет спустя после увольнения с завода, когда уже работал редактором. Узнал из газеты «Мегаполис-экспресс». Там было опубликовано интервью с ученым-атомщиком под названием «Рано или поздно твоя пылинка тебя найдет», с подзаголовком: «Термоядерное оружие, прежде всего, убивает своих создателей». Ты можешь и сам его прочесть – в наше время если не в библиотеке, то в Интернете при желании можно найти все. Газета «Мегаполис-экспресс» №14, 1 апреля 1992г.  Значит, прошло двадцать лет: я уволился с Сибирского химического комбината в 1972 году. И через 20 лет я впервые прочел в газете то, о чем раньше и говорить-то вслух боялись. Например, такое: «Достаточно случайно вдохнуть микропылинку – и человек обречен». Или еще: «Ведомственная медицина с легкостью доказывает, что рак легких у тех, кто причастен к ядерному оружию, возникает от курения,  –  даже если заболевший никогда не курил». Этот материал, надо признаться, сделал переворот в моем сознании. Я его взял и перепечатал в городской газете «Диалог», редактором которой тогда работал. Хотя переворот в сознании был уже не первым. Первый произошел чуть пораньше. А сейчас, чтобы закончить начатую мысль, скажу еще об уникальных свойствах плутония и довершу рассказ о публикации в «Мегаполис-экспрессе».
Если короче, то следует запомнить, что человеку хватает одной миллионной доли грамма плутония, чтобы вызвать рак легких. Естественно, эту одну миллионную часть грамма глазами не увидишь, - она и называется микропылинкой. Летает перед носом – ни запаха, ни цвета.
…Знаешь, тут у меня получился небольшой перерыв,  – наверное, дня два не садился печатать. За это время заглянул в свои архивы, покопался там. А надо сказать, что в этих архивах – видимо-невидимо всяких материалов, - своих, чужих, опубликованных, неопубликованных… Когда уволился из редакции, недели две разбирал, сортировал  бумаги; в результате макулатуры 8 мешков(!) из-под сахара выбросил. Но еще и осталось немало, что до сих пор возмущает жену. Так вот среди этого моря не нужных никому бумаг под руку мне попался материал, видимо, опубликованный в газете «Диалог», которую я редактировал (набор-то компьютерный, потому точно не помню, где был опубликован). Вообще-то я публиковался не во многих изданиях: областной газете «Красное знамя», Томского района – «Правда Ильича», бюллетене «Экологической инициативы», изредка в брошюре «Ядерная безопасность» (Москва). Так вот, попавший мне под руку материал называется «Пылинка, несущая смерть». Он был мной написан тогда, когда у нас, в Северске, собирались строить завод по изготовлению мокс-топлива. Я приведу тебе оттуда несколько основных мыслей, то есть, даю в сокращении.
«Пылинка, несущая смерть»
«Нужно доверять профессионалам. Надо послушать специалистов, им нужно доверять. А то ведь мы можем договориться до того, что станем решать за акушеров или начнем делать аборты…» Из передачи Томского областного радио при обсуждении вопроса о строительстве завода по производству мокс-топлива. Завода, строительство которого обойдется по самым приблизительным подсчетам в два с лишним миллиарда долларов.
К сожалению, слова «специалист», «профессионал» не означают кристально честный, порядочный.
Небольшое отступление. В истории известно немало лиц, живших под страхом отравления. Чтобы остаться в живых, несмотря на усилия недругов, они по малым каплям принимали разные яды. Говорят, в этом особо преуспел кардинал Ришелье. Точно зная, что в его бокале находится яд, он демонстративно выпивал его содержимое до дна. И при этом оставался не только живым, но и был жизнерадостным. Такой иммунитет, как известно, вырабатывали себе и многие монархи.
…А теперь перейдем к делу. Человечество за свою историю знало много ядов – от мышьяка, кураре и до цианистого калия. Но мы-то говорим о другом. Мы говорим об оружии массового уничтожения. Ибо когда речь идет о мокс-топливе, мы имеем в виду уран-плутониевую смесь. А плутония НИКОГДА еще человечество не знало. Плутоний получается только в результате ядерного распада в атомных реакторах. И он совсем не похож ни на кураре, ни на цианистый калий. Этот яд намного коварнее хотя бы потому, что убивает не сразу, а медленно: например, попадая в легкие, одна миллионная доля грамма плутония вызывает рак и мучительно долго уничтожает человека. Сказанное не фантастика и не оговорка. Это – одна из самых страшных тайн атомного ведомства, еще недавно тщательно охраняемая от народа и даже от тех, кто вплотную соприкасался с плутонием.
…Итак, одного грамма плутония хватает для уничтожения миллиона человек. Должно быть понятно, что никакой кардинал Ришелье не спасся бы от такого яда. Но и это еще не все. Вот цитата (вчитайтесь, пожалуйста, внимательнее): «…один грамм оксида реакторного плутония соответствует годовому пределу поступления через органы дыхания для 40 миллионов человек». Это – из брошюры «Гражданская инициатива», издание Димитровградской общественной организации «Центр содействия гражданским инициативам». Даже с учетом того, что речь идет уже об оксиде, похоже на то, что адские свойства плутония до сих пор до конца не изучены или по-прежнему тщательно скрываются. Мы не знаем, какими еще свойствами обладают другие соединения плутония. Но сегодня совершенно очевидно, что человечество имеет дело с непревзойденным по силе уничтожения всякой жизни материалом. При этом важно одно уточнение: мы говорим не о радиоактивных свойствах плутония, - об этом надо забыть раз и навсегда во избежание разных суждений, уводящих в сторону от главной мысли. Главная опасность – в токсичности плутония».
Пожалуй, я прерву на этом цитирование, - если понадобится, лучше вернусь еще к этому материалу – в нем 10 страниц компьютерного набора. Но самое-самое главное-то теперь уже понятно: к чему какие-то рентгены и разные зиверты-выверты, если одного грамма плутония хватает на миллион человек? Конечно, ни к чему! А вот лоббисты атомной энергетики всегда манипулируют цифрами; особенно они любят говорить о гамма фоне: гамма фон в пределах нормы или превышение гамма фона составляет столько-то. Если мы в руках будем держать тот же грамм плутония,  то никакого превышения гамма фона не будет; если распылим в  воздухе этот грамм – тем более никакого превышения не будет; если раскидаем мельчайшие частицы на почве – то же. Вот потому, я считаю, если речь идет о присутствии плутония, то никакого смысла в цифрах нет.
А сейчас хочу закончить рассказ об истории, связанной с опубликованным интервью в газете «Мегаполис-экспресс». Автор того интервью  - Виктор Логачев. В 1994 году я поехал в Минск на семинар для журналистов по теме: «Ядерное нераспространение и роль средств массовой информации». Семинар проходил в знаменитом спорткомплексе «Раубичи», очень живописном месте. У меня сохранились фотографии, и даже некоторые магнитные записи. Семинар проводили две организации: Центр по проблемам войны, мира и средств массовой информации (Нью-Йорк) и Российско-американский информационный пресс-центр (Москва). Сохранилась и программа семинара. А вот фамилию корреспондента газеты «Мегаполис-экспресс», с которым познакомился там, найти никак не могу, – где-то затерялась. Мы с ним случайно оказались за одним столом в ресторане во время обеда. К нам подсели два белоруса, во время семинара задававшие вопрос: «Мы живем на зараженной Чернобылем территории. Как скоро очистится наша земля от грязи, как нам там жить и что говорить людям?» Они остались недовольными полученным обтекающим ответом и стали говорить об этом за столом. Я им сказал:
- Знаете, найдите в газете «Мегаполис-экспресс» материал под названием  «Рано или поздно твоя пылинка тебя найдет» и вы многое поймете сами. – Сидевший напротив меня человек чуть не подпрыгнул и скромно так проговорил:
- Я из газеты «Мегаполис-экспресс». –Так познакомились. Я, конечно, расспрашивал его про ту публикацию. В частности, спросил, как это тот ученый осмелился говорить так откровенно. На это корреспондент газеты ответил так:
- Мы все Логачеву задавали этот вопрос. Логачев пояснил, что и сам он этот же вопрос задавал ученому. А тот спокойно очень сказал, что знает о своей смертельной болезни и может всех послать на х… Сейчас, - добавил корреспондент, - его уже нет в живых.
Кстати, ученый Орлов  в том интервью «выдал» и такой секрет:
«Атомных бомб давно уже не существует. Они никого больше не интересуют. Речь идет о термоядерном оружии ближнего и дальнего действия… Многие годы … мы шли по пути создания мощных зарядов с энерговыделением в несколько мегатонн. Этот путь исчерпан, и будущее за мобильными и компактными изделиями. В США это поняли раньше нас. Сейчас уже можно говорить об оружии нового поколения с принципиально другими возможностями. Могу с высокой степенью вероятности предположить, что Соединенные Штаты уже обладают им».
Спросил я, конечно, и о Викторе Логачеве: не пострадал ли он, не преследуют ли его? Собеседник мой стушевался, и после паузы с горечью в голосе сообщил, что Логачева не преследуют, но можно сказать, что он пострадал. Нашли его слабость и … просто споили, да так, что он теперь уже не у дел.
Надеюсь, теперь понятны все разговоры про красную ртуть, полоний, про террористов, которые могут применить ядерное оружие и прочее?

Письмо второе.
ЕЩЕ ОДИН ПЕРЕВОРОТ
Я уже упомянул об одном перевороте в моем сознании. Другой переворот хронологически произошел раньше. О нем я и хочу рассказать сейчас.
Шел 1989 год. Я случайно (в городском комитете по экологии сказали, что им некого послать) попал на двусторонний семинар с партией «зеленых» ФРГ и ЦК КПСС по проблемам атомной энергетики, проходивший  в гостинице «Россия» (Москва). Прежде чем приступить к настоящему письму, я довольно долго искал материалы этого семинара. И вот передо мной программа семинара, список участников партии зеленых под руководством Ютты Дитфурт и кое-какие наглядные пособия. Немцев  в списке 24 человека; среди них два профессора физики, один политолог, один координатор в области энергии, дипломированные физики, два представителя «зеленых» в бундестаге, врач, журналисты и один студент-физик Вальтер Свобода из Бременского университета. Семинар шел 6 дней.
…Ну, вот хотел я на одном дыхании рассказать об этом семинаре и… не получилось: поймал себя на том, что не помню имена-отчества выступавших. Значит, надо искать записи в блокнотах, а их – блокнотов – очень много. Подумал: «А неужели не было газетных публикаций?» Дело в том, что в 89-ом году я ведь работал еще на радио. Следовательно, могут сохраниться только магнитные записи на кассетах, но это для меня, пожалуй, не легче: заново прослушивать, расшифровывать… Решил поискать в папках с опубликованными материалами. Потерял целых два вечера. И нашел! Оказывается, в 1991 году, когда вновь заговорили о строительстве в нашем городе АСТ-500 и я работал уже в газете «Диалог», была публикация под заголовком «Не будет дома нового». Я сразу же вспомнил, что такое название я придумал под впечатлением от газеты «Вестник Чернобыля», где немало рассказывалось о мытарствах переселенцев из зараженных радиацией мест: их не только никто нигде не ждал, но даже попрекали тем, что своим появлением они передвинули очереди на получение квартир. Словом, смысл сводился к тому, что в случае каких-либо ядерных катаклизмов никто нам не предложит новый  дом. Вот его, этот материал, я и предлагаю тебе прочесть. Но мне придется его полностью набирать заново: все компьютерные наборы у меня безвозвратно потеряны. В свое время я их переписал на мягкие диски, а когда ими перестали пользоваться, попросил специалистов переписать все на жесткие диски; но то ли специалисты оказались такими, то ли они специально это сделали, но на моих дисках оказались только квадратики, черточки, знаки вопроса да какие-то иероглифы. Мягкие же диски мне не вернули, сказав, что они все равно теперь никому уже не нужны. Итак, набираю заново.

НЕ БУДЕТ ДОМА НОВОГО*
Этот материал мог быть написан еще 2 года тому назад. Но это не значит, что он мог увидеть свет тогда. На пятом году болтовни  о перестройке ни один печатный орган, в которые я обращался, не давал согласия на публикацию. Редакторы, узнав лишь предлагаемую тему, шарахались, как от чумы. А Юрий Гришаев, редактор газеты «Народная трибуна», мой давний приятель еще по университету, прямо сказал, что подобное вообще нигде не может быть напечатано (читай: никто не отважится рубить под собой сук). И сейчас автор делает огромное  усилие, садясь за белый лист бумаги. Он и теперь не уверен, что этот подневольный труд ничего ему не принесет, кроме вреда. Читатели знают, что партийно-административная система в свое время его уже больно исхлестала.
К чему же надрывные усилия над собой? Дело в том, что кончается срок, отведенный на обсуждение вопроса о строительстве АСТ. Соберутся в Томске депутаты и поднимут руки «за» или «против». Есть слабая надежда, что этот материал попадет на глаза хотя бы части депутатов областного Совета и, прежде чем проголосовать, они задумаются…

С чего все началось
Конечно, для меня началось все давно, еще в 1960 году. И можно бы по этому поводу впасть в воспоминания, писать мемуары. Можно припомнить, как случился пожар в одной из комнат лаборатории, где проработал 12 лет, как раскрылась групповая пьянка и ее участники не получили памятные медали через 8 лет (досье ведется на этом производстве четко); как довелось наблюдать со стороны 2 СЦР (самопроизвольные цепные реакции). Можно вспомнить и о другом: именно на этот период, когда я работал старшим лаборантом, приходится время проведения двух преступных операций под условными названиями «Ы1» и «Ы2». Некоторые (далеко не полные) подробности этих операций я узнал много лет спустя. И… без большого удивления узнал о том, что имел к ним непосредственное отношение: вместе с другими лаборантами я анализировал и зумпфовые (сбросные) растворы, сбрасывавшиеся со значительным превышением содержания плутония.
Можно вспомнить, пожалуй, и о потерявшемся бюксе с продуктом, с которым руководство лаборатории успешно провело подлог: был тем же номером подписан новый бюкс, разбит, а затем «найден».
Но цель моя – вовсе не воспоминания. И, если я сейчас об этом упоминаю, то лишь затем, чтобы сторонники атомной энергетики не могли сказать: кого вы слушаете, он же дилетант! Это их самый распространенный прием, почему-то успешно заменяющий аргументы. На такой случай заявляю: мне пришлось в своих руках держать и уран, и плутоний.
А пересмотр собственных взглядов начался много позже – в сентябре 1989 года. Тогда в Москве ЦК КПСС проводил совместный семинар  по атомной энергетике с партией «зеленых» ФРГ. Программа была кошмарно напряженной: несмотря на то, что я не посещал вечерние занятия (они шли где-то в номерах гостиницы «Россия» после 20 часов), до 6 вечера я выматывался основательно. Каждый день немцы выкладывали в одном из углов зала красочные цветные плакаты, открытки, брошюры и т.д. С нашей стороны дня 2-3 было пусто. Затем решили восполнить пробел и… стали подкладывать отпечатанные на пишущей машинке «труды» сомнительного назначения. Например, появились такие исследования (напоминаю, что речь шла об использовании атомной энергетики): «Основные направления рационального использования энергии в зданиях СССР» (на 22 страницах текста и намека нет на атомную энергетику), «Экологическое воспитание в рамках международной детской компьютерной школы» и др. Таким образом, с семинара я привез огромное количество наглядной агитации и литературы, большая часть которой до сих пор нигде не опубликована.
Первые два дня шли в духе лучших застойных времен: читались нудные длинные доклады, из которых выходило, что ничего лучше атомной энергетики нет, она и самая безвредная, экологически чистая и даже чуть ли не полезная. Словом, выходило так, что наш, советский, цезий совсем не такой, как на Западе – его можно намазывать на хлеб и есть вместо бутерброда. Особенно выделялись в подобного рода суждениях член-корреспондент АМН СССР А.К.Гуськова (доклад «Медицинские последствия Чернобыля»), Заведующий лабораторией Института биофизики АН СССР В.А.Книжников (доклад «Сведения о влиянии низкого уровня радиации»), сотрудники Института атомной энергии им. Курчатова.
Затем произошел крутой и довольно неожиданный перелом. Сперва послышались отдельные резкие голоса против атомной энергетики. (Кстати, на тот момент мне больше других импонировал заведующий лабораторией продуктов деления Института им. Курчатова А.А.Хрулев. Он не отрицал опасность атомной энергетики и не бахвалился, как другие, тем, что ел грибы в Чернобыле, а все твердил: мы в поиске, мы ищем наиболее безопасные ТВЕЛы (тепловыделяющие элементы). А в интервью мне сказал: «Я тоже ел грибы в Чернобыле, но что из этого? Мы же сперва их проверили приборами! Мы что, совсем дураки, что ли?»). Затем оказалось, что летом того года (1989) в нашей стране организовано Антиядерное общество с президентом  -  профессором М.Я. Лемешевым во главе. Не дилетанты, а ученые (академик А.Л. Яншин в том числе) говорили о надутой, как мыльный пузырь, легенде о необходимости атомной энергетики, о ее крайней, смертельной опасности не только и не столько нашему поколению, сколько на многие тысячелетия вперед. Тогда от них я услышал впервые такие слова: «Ядерная мафия военно-промышленного комплекса», «МАГАТЭ – международная атомная мафия» и др.
И уж совсем неожиданным было для меня выступление новосибирских ученых, случайно оказавшихся моими соседями за столом. Например, сотрудник Института катализа Сибирского отделения АН СССР В.С.Шеплев начал свое выступление словами: «Крестьянин нынче копит деньги не на корову, а на дозиметр». Далее он и ст. научный сотрудник Института химической кинетики и горения В.Н.Гетманов подробно рассказали о том, что давно существует программа альтернативного варианта развития топливно-энергетического комплекса СССР, выработанная Новосибирским отделением Академии наук. Программа, содержащая расчеты, схемы, чертежи направлялась во все имеющие власть самые высочайшие инстанции, но везде натыкалась на сплошную глухую блокировку.
А что же немцы? Из всего, что они говорили, выделю вопрос о Намибийском уране, т.к. это был кульминационный момент. Немцы заявили, что на предыдущем семинаре они вручили Громыко документы, свидетельствующие о тайном обогащении СССР Намибийского урана. Намибия тогда была колонией ЮАР, а против последней было подписано соглашение в рамках ООН об эмбарго, отдельным пунктом в котором оговаривался запрет на обогащение Намибийского урана. Немцы же утверждали, что СССР с одной стороны подписал документ об эмбарго, с другой, в погоне за сверхприбылями, обогащает Намибийский уран, транспортируемый через фирмы третьих стран. Оказывается, еще полгода назад немцам был назван день, когда они смогут получить ответ. И вот он, этот день, настал. Но нет академика Фролова, который должен отвечать. Попытки заменить академика профессором А.Г.Черновым не увенчались успехом: немецкая сторона отказалась его слушать. (Тут произошел неожиданный, не совсем приятный эпизод. Ко мне подошел директор Центра общественной информации по атомной энергетике Г.А.Кауров и сказал: «Саша, не упусти момент, возьми интервью у профессора Чернова, его у тебя попросят все газеты». Я действительно записал заместителя генерального директора  Всесоюзного внешнеэкономического объединения «Техснабэкспорт» А.Г.Чернова, который  долго говорил о том, что мы не получаем Намибийского урана, что по нашей технологии мы обогащаем гексафторид урана, а в Намибии и ЮАР нет гексафторида, там концентрат… Позже один из русских подошел ко мне и спросил: «Что вы с такой готовностью выполнили просьбу Каурова? Вы что, его подчиненный или работаете в его системе?» Я ответил, что действительно работал в этой системе 12 лет. «Тогда понятно», - услышал я. Мне стало стыдно. Я подумал, что, в  самом деле, выглядел если не марионеткой, то этаким послушным солдатиком – результат военной дисциплины, подавления личности административно-командной системой).
На следующий день появился академик Фролов. Иван Тимофеевич повел себя так грубо, что немцы заявили: «Мы просим о минимальном уважении». А когда пожилая женщина -немка отчитала его за беспардонность, вся русская сторона зааплодировала. Так или иначе, но грубость Фролову помогла уйти от ответа. Он заявил: дальнейшие встречи с немцами будут нецелесообразны. Вот такое поведение Фролова, его уход от ответа на заданные вопросы заставили усомниться: а может, наши заводы действительно обогащали Намибийский уран? Когда я вернулся домой, то увидел по ЦТ, как М.С.Горбачев привел академика Фролова в редакцию «Правды» и объявил о назначении его главным редактором этой газеты.
В заключение рассказа о семинаре непременно надо сказать о тех нескольких людях, память о которых осталась надолго. Военный инженер-ядерщик Геннадий Петрович Асинкритов, член Президиума Советского антиядерного общества. Капитан второго ранга, плавал на атомных подлодках. Из его выступления: «Я принимал атомные электростанции в эксплуатацию, знаю все их недоделки, знаю оборудование, технологию, знаю персонал, работающий на них, и заявляю: на любой АЭС, в любую минуту может произойти авария».
Борис Александрович Куркин, автор книги «Бремя «мирного» атома». Его книга первой открыла серию «Свободная трибуна» издательства «Молодая гвардия». Это не художественное произведение а скорее, научное исследование с множеством ссылок на первоисточники. Так что апологетам ядерной энергетики не удастся просто отмахнуться от книги кандидата юридических наук Бориса Александровича Куркина, сказав: «А кто написал-то? Дилетант!»
Петр Афанасьевич Протопопов – поэт, писатель, председатель товарищества «Седьмое вече». Интереснейший человек, замечательный собеседник. Поставил перед собой цель – помогать пострадавшим в Чернобыльской катастрофе. Обладает ценнейшей информацией.
Легендарная женщина-мать Лилия Павловна Левченко. Как вы думаете, кто остановил строительство Крымской АЭС? Ученые мужи, партия, правительство? Как бы не так! Это она, Л.П.Левченко! Она пикетировала на строительстве, она исписала 18 метров стены АЭС, за что ей был предъявлен штраф в 800 рублей, она обращалась в Совет Министров, Верховный Совет, к М.С.Горбачеву и т.д. Она добилась своего, она победила. Это – сегодняшняя Лисистрата. Л.П.Левченко: «Лучше быть активной, чем радиоактивной!»
Семинар сделал переворот в сознании. На нем я узнал то, о чем никто никогда у нас не говорит. Атомная энергетика несет в себе смертельную опасность будущему всего человечества. Свою страну мы превратили во всемирную свалку радиоактивных отходов: обогащая уран чуть ли не всем странам мира, отходы оставляем у себя. Мы строим крупнейшие АЭС в других странах (например, на Кубе и в Индии), даем туда топливо, а обратно везем отходы. Наконец, один из главных выводов: Минатомэнерго, пользуясь завесой секретности, скрывало и скрывает истину от населения. Даже ТАСС информацию о семинаре опубликовало под заголовком: «В атмосфере слабого взаимопонимания», хотя закончился он полным скандалом. И там ни слова не было о Намибийском уране.
* «Диалог» - еженедельная газета г.Томск-7. Учредитель - Городской Совет народных депутатов. 13 и 27 сентября 1991г.

О чем не сказано в приведенном материале.
А не сказано, например, о том, что Ангелина Гуськова в своем докладе, помимо всяких доводов в пользу атомной энергетики,  заявила о повышении рождаемости среди чернобыльцев-ликвидаторов в период с 1986 по 1989 годы. По всему залу прокатился громкий дружный гул. После этого ее уже плохо слушали: переговаривались, шумели, иногда перебивали вопросами.
Когда русская сторона откровенно завралась (кажется, речь уже шла об обогащении Намибийского урана), один из немцев со всего маху ударил по столу, да так громко, словно выстрел раздался; он соскочил, начал носиться между столами и что-то кричал. Немцы срочно попросили десятиминутного перерыва.
Сказанное про Лилию Левченко не совсем преувеличение, - что-то в ней от Лисистраты есть. В свое время я получал не только «Вестник Чернобыля», но и газету Славутического городского Совета народных депутатов и Администрации производственного объединения «Чернобыльская АЭС» под названием «Импульс». Так вот в этих газетах не раз писали о ней. Боролась она, конечно же, не в одиночку: там много было массовых и пикетов, и митингов. Шло все это очень долго. И, как писали в газетах, все устали. В результате получилась пауза, затишье. И вот в это время Лилия Павловна исписала стены АЭС и стала ежедневно проводить пикеты в одиночку. Это-то как раз взбудоражило весь народ заново, всколыхнуло людей, придало им новые силы.
Военный инженер-ядерщик Геннадий Петрович Асинкритов приезжал в  Томск. Он выступал перед студентами в Политехническом институте, куда ездил и я. Позже мы с ним довольно долго переписывались. Он присылал мне свои опубликованные в газетах материалы и стихи. У меня сохранился блокнот с того семинара, на котором я познакомился с Асинкритовым. Так вот там записано, что он рассказывал притчу о Левше, который, вернувшись из Англии, все пытался доложить государю, что там кирпичом ружья не чистят. «Нам сейчас это же хотят сказать немцы», - говорил Асинкритов.

Из записей в том же блокноте
«Маттиас Кюнтцель: «Нельзя бороться против ядерного оружия и оставить в стороне атомную энергетику. Нельзя развивать атомную энергетику и быть уверенным в безопасности. Нельзя держать в одной руке брандспойт, в другой -–поджигающие средства. А вот Советский Союз сейчас выглядит именно так». Все-таки, выходит, учили нас немцы не чистить ружья кирпичом! Но ничему не научили.
Президент Антиядерного общества России профессор  Михаил Лемешев позже стал академиком. Он умеет мысли сжимать до афоризмов и чеканит такие фразы: « Ядерная физика не принесла ничего полезного, кроме вреда», «Атомная энергетика – незаконнорожденная дочь ядерной физики».
Поэт Петр Протопопов в интервью мне очень эмоционально говорил о Полесье («Полесье – это рай на земле!»), где после чернобыльской аварии яблоки и груши растут с человеческую голову, но их есть нельзя – радиоактивны.
Возможно, ты успел подумать, что я  перепечатал весь  материал «Не будет дома нового»? Как бы не так! Это лишь третья часть, в которой повествуется о семинаре. А если честно, то хотелось бы, чтобы ты прочел все. Поэтому, возможно, я и к этому материалу еще вернусь.

Письмо третье.
Судьба – злодейка
В моей судьбе много странного и случайного. Некоторых до сих пор удивляет, как это могло такое случиться, что в советское время я работал редактором, оставаясь беспартийным. Однако это было так. Я и в комсомоле-то не состоял. Зато был активным пионером – горнистом. Но беспартийность я себе в заслугу не ставлю; были раньше беспартийными и Нина Кононенко, и Иван Погуляев, - редакторы  с большим стажем, чем у меня. У нас была даже очередность вступления в партию по очень жесткому требованию руководства радио и горкома КПСС. Просто до меня не дошла очередь. А если б дошла, то, наверное, вступил бы, – разумеется, заставили бы.
«Злодейка» наградила меня внучкой, у которой церебральный паралич. Она не может нормально ходить, но обладает нормальным интеллектом, что вообще-то является редким исключением в среде идиотов - больных церебральным параличом. Это, конечно, трагедия. «Не результат ли это моей работы с плутонием?», - до сих пор думаю я. Ведь наука генетика  утверждает, что именно через одно поколение сказываются всякого рода патологии. Ей сейчас уже 21 год. А еще в младенческом возрасте я возил ее к профессорам в Томск, а затем в Москву, в знаменитую на весь СССР Клинику Семеновой. Ничего мы там не добились, только деньги бросили: на дорогу, анализы, гостиницу и пр. А в лечении нам было отказано, потому что была многосотенная очередь своих, москвичей.
Гостиница, в которой мы жили тогда в Москве, была ЦК профсоюзов. Директором там был очень приветливый, душевный человек, фамилию которого, к сожалению, не помню. Так вот мы в ту гостиницу попали сразу же после какой-то крупной конференции по теме использования атомной энергетики и влияния ее на экологию. Коридоры гостиницы были загорожены стендами, обвешанными научными статьями и разными наглядными пособиями. Я познакомился с директором гостиницы, объяснил ему, что меня всегда живо интересовали вопросы экологии, что мне очень бы нужны развешанные статьи. И – представь себе! – я их получил. Не все, правда: директор сказал, что вообще-то он должен эти материалы вернуть организаторам конференции, но «пропажу» части статей он возьмет на себя. Так случайно я оказался обладателем немалой научной литературы антиядерного характера. Поэтому я бы мог тебе «до упаду» цитировать разных ученых всех мастей и возрастов. Но делать этого я не собирался и не буду.
А вот для расширения твоего кругозора, для того чтобы приблизить тебя к истинному положению дел в атомном ведомстве и вокруг него, все же с мнением некоторых ученых придется мне тебя знакомить.
Ну, вот, например, В.Н.Якимец – известный ученый, как среди ядерщиков, так и среди «зеленых». Он – прикладной математик, долгое время работавший в различных сферах науки, включая сельское хозяйство и космонавтику. 4 года работал в Вене. Автор сценария взаимного уничтожения вооружений. Постепенно ученый пришел к экологической проблеме. Как вспоминает сам Владимир Николаевич, «это было время, когда стала всплывать информация и о некоторых кощунственных экспериментах, которые велись в рамках бериевской системы. Тут уже разобраться с этим стало просто делом чести». Был В.Н.Якимец и в Томске. Он участвовал в семинаре «Социально-экологические последствия производства и испытаний ядерного оружия на территории бывшего СССР». Тогда он назвал необъявленной войной против собственного народа проведение атомных испытаний. К слову сказать, знаешь ли ты, например, что атомные бомбы по инструкции разрешалось взрывать только в тех случаях, когда ветер дул на свою территорию? Я перепечатал интервью в нашей газете с этим смелым ученым, опубликованное в «Городском курьере» (Арзамас). Приведу лишь небольшие отрывки  из целой полосы формата А-3.
Владимир Якимец, советник президента движения «Невада – Семипалатинск» по науке:
«Именно сейчас надо сказать: вы нужны!»
«Стратегия сдерживания была придумана политиками для того, чтобы сдерживать самих себя. Они изначально знали, что применять ядерное оружие невозможно – можно уничтожить и самих себя, и народы. Поэтому они держали его только для того, чтобы показать: у меня дубина больше всех.
…Мы ввели определение ЯДЕРНОГО ВПК (военно-промышленный комплекс). Нас долго долбили и говорили, что нет такого. Есть такой! Замкнутый по топливному циклу, он включает не только то, что предназначено для производства боевых зарядов, но и все, что связано с АЭС. Это все из одного гнезда, и только сейчас постепенно происходит разделение. Тогда я впервые встретил публикацию Сахарова 1958 года об углероде-14. Она меня окончательно убедила, что всем этим действительно стоит заняться. Мой коллега Франк фон Хиппель, профессор Принстонского университета, попытался посмотреть с учетом современных достижений физики, прав был Сахаров или нет, когда оценил, что проведенные в атмосфере испытания приведут к гибели сотен тысяч людей от онкологических заболеваний. В среднем оценка Сахарова преувеличена им в полтора-два раза. Но порядок остается тот же…
Мне посчастливилось по приглашению ряда антиядерных организаций проехать по Соединенным Штатам, по городам, где работают наиболее серьезные группы. У них существует независимая сеть взаимодействующих экологических организаций, размещенных вблизи ядерного ВПК. В каждую из таких организаций входят как жители этих мест, так и сотрудники предприятий ВПК. Мы были в Ливерморской и Лос-Аламосской  лабораториях, Санта -Фе, Хэнфорде и других местах. Все эти экологические организации связаны единой компьютерной сетью, имеют развернутую программу, четко сформулированные цели. … В «Независимой газете» я уже показал, что сделали люди в Санта –Фе из организации граждан, озабоченных проблемами ядерной безопасности. Они установили с помощью ученых, что раковые заболевания мозга у специалистов лаборатории и людей, живущих с подветренной стороны, выше, чем в среднем по региону. В начале 1992 года они закончили это исследование и в соответствии с законом США об охране окружающей среды подали в суд на Лос-Аламосскую лабораторию и Калифорнийский университет. Они выиграли процесс, и сейчас предпринимаются гигантские усилия, чтобы сократить выбросы от работы реакторов. Аналогичные иски были предъявлены и другим предприятиям ядерного комплекса США. Я знаком с фермером, живущим в районе Хэнфорда, который выиграл такой процесс. Я более чем убежден, что нечто подобное должно существовать и в наших братьях-близнецах – Арзамасе-16 и Челябинске-70.
…Поддержание ядерных установок, вывод их из эксплуатации, выявление загрязненных мест. Можно ли их очистить? А может быть, нужно навечно поставить кирпичный забор трехкилометровой высоты, чтобы никто не пролез?..
Фактически по радиоактивным отходам никто не работает целенаправленно. И это становится сейчас колоссальной проблемой – туда может утянуть всю экономику. В США программа очистки  ядерного ВПК на 30 лет будет стоить порядка 150 миллиардов долларов. И там четко сказано: нет технологий. Сейчас радиоактивные отходы можно остекловать, а что будет с ними через 500 лет?»
Ты, Юра, когда-нибудь где-нибудь слышал о том, чтобы наши люди подавали в суд на атомщиков? Думаю, что в своем Колпашево ты не слышал. Зато я знаю людей, подававших иски в суд на Сибирский химический комбинат по поводу закачивания жидких радиоактивных отходов в подземные горизонты. И еще знаю, что подавали иск по поводу загрязненности территории жители деревни Наумовка Томского района.  Ты думаешь, может, хоть один процесс был выигран? Как бы не так! Тут тебе не Америка! Хотя, например, среди жителей Наумовки есть пострадавшие от аварии 93-го года и среди них  – дети. Хотя я сам видел знак ядерной опасности, вывешенный в Наумовке рядом с конторой совхоза (теперь и совхоза того уж нет). Мы с тобой ставили тот знак  что ли?!
Жители деревни Наумовка проявили необычное для россиян упорство: судились 10 лет и дошли до Страсбурга. В №20 «АиФ - Томск» за 2008г. опубликован репортаж под заголовком «ПОБЕДИВШАЯ ДЕРЕВНЯ» с такой вот шапкой: «Жители деревни Наумовка, что близ Северска, вновь напомнили о себе. Страсбургский суд обязал правительство России выплатить 29 наумовцам по 2000 евро за то, что наши суды слишком долго рассматривали их иски против СХК». Десятилетнее испытание прошли только 29 жителей, остальные сдались, чего и добивались, конечно, и ответчики (СХК), и вместе с ними судебные органы. Если только 29 человек получат обещанные евро, то это будет не признание их правоты, а вознаграждение за долготерпение, за крепкие нервы.
Об атомщиках Якимец сказал так: «Они люди, осознанно делавшие свое дело. Но когда резко пошло  реальное сокращение вооружений, многие из них оказались в шоке. И у некоторых выработался даже комплекс неполноценности. Когда была холодная война, их убедили: нужно создавать это оружие, чтобы защищать свою Родину, своих близких. А вот теперь наступил момент, когда со стороны говорят: «Ты делал что-то плохое! Ты наносил вред не только окружающей среде и другим людям, но и себе!» Он большую часть своей жизни потратил, чтобы сделать то, что Родина от него требовала. И он вложил туда все свои силы, он знает это лучше всех. А теперь это никому не нужно, и он вроде как не у дел. Мне кажется, именно сейчас нужно им сказать: вы нужны! Теперь только нужны не для того, чтобы создавать новое оружие, но и для того, чтобы разоружаться…». Вот, собственно, из-за этих слов, выделенных мной жирным шрифтом, я и о Якимце тебе попытался рассказать, и некоторые эпизоды из интервью с ним привел. То, что он сказал, - не красивые фразы, а точка зрения. И именно такая точка зрения, хотя она многих почему-то удивляет, мне понятнее, ближе всех прочих. В нашем Северске в 2006 году были митинги в знак протеста против низких пенсий атомщиков и обделения значительной части их ДМО (дополнительное материальное обеспечение, выдаваемое по Указу президента только тем, кто имел непосредственное отношение к производству ядерного оружия; я получаю ДМО). Среди организаторов митинга были депутат Думы Томской области Владимир Долгих, председатель общественного движения «За справедливость и порядок» Леонид Шинкеев и члены инициативной группы. На подготовительном этапе перед митингом я выступил перед ними и выразил эти мысли Якимца, сославшись на него. Я говорил, что все работавшие во вредных условиях труда достойны ДМО. Надо было видеть глаза этих людей! По-видимому, их приучили к той мысли, что если я противник атомной энергетики, то, значит, и ненавижу всех атомщиков. А ведь мне, Юра, приходилось спорить с ветеранами труда Атомной энергетики, говорившими про тех, кому не досталось ДМО по тем или иным причинам, - представь только! -  такое: «Это мухи на теле лошади». Понимаешь? Им дали дополнительное материальное обеспечение,  и они сразу же себя возомнили, видимо, крупом лошади. А те, кому не досталось подачки – мухи.
Чтобы закончить повествование об ученых мужах, хотелось бы сказать и об Иване Александровиче Гаврилове. Он – сотрудник Биологического института Сибирского отделения Российской Академии наук. Занимается там сапропелем (надеюсь, знаешь, что это донные, иловые отложения озер). В то же время он – член географического общества России. Уже как-то странно, правда? А родился Гаврилов в Чаинском районе Томской области, - недалеко от твоего родного Колпашева. Я ездил в Новосибирск на встречу с Гавриловым, потому что…он предсказал взрыв, прогремевший на весь мир 6 апреля 1993 года. 5 марта 1993 года он отбил телеграмму: «Москва Совмин Черномырдину Сообщаю что опасность аварий на АЭС в 1993 году возникает вновь Март сентябрь для Северной Америки апрель октябрь  для Евразии и Японии Сейчас в солнечной системе работает Уран (1985 – 1995гг) который особенно может повлиять на Землю во второй половине 1993- первой половине 1994 годов при схождении Урана-Нептуна Реакторы запущенные до 1961 года и эксплуатируемые по настоящее время следует остановить и закрыть И Гаврилов, научный сотрудник БИ РАН Новосибирск». Телеграмма была опубликована в «Сибирской газете»; в ней же в апреле было опубликовано и огромное интервью с ученым. Я и интервью прямо  в редакции прочел, и сам, свое с ним интервью напечатал, но, скажу честно, впечатление осталось такое, как будто все это – мистика.

Письмо четвертое.
БЛИЖЕ К ТЕЛУ
Теория, мой друг, мертва,
А древо жизни вечно зеленеет.
Гете
Немцы, Москва, Минск… Что-то все далеко от нас. Пора ближе к себе, своему дому. Может, в самом деле, у нас все лучше и морковка краснее, чем за бугром, и люди умнее? Если до сих пор мы больше рассуждали теоретически, то теперь давай посмотрим, что делается на практике и, - что очень  даже немаловажно – поговорим о тех, кто делает.
Прочитав предыдущие письма (особенно ту часть, которая называется «Не будет дома нового»), ты, наверное, уже догадался, что после того, как побывал на семинаре с немцами, я начал публиковать в газете материалы антиядерного характера. И это – в самом сердце атомной промышленности. Разумеется, это мало кому нравилось и впоследствии напрямую сказалось на моей судьбе. Но пока не обо мне речь. А хочу я сказать о том, что эти публикации помогли мне найти и единомышленников. Среди последних были и активные общественники, писавшие в газету. Например, Анатолий Игнатьевич Григорьев, Анатолий Васильевич Стряпшин, Николай Николаевич Гурьев.
Анатолий Григорьев работал на объекте 25 (ныне – Химико-металлургический завод; а тот завод, кстати, на котором ты работал, теперь называется Радиохимическим заводом) в отделе спецучета. А когда уволился, сам пришел ко мне в редакцию городского радио и заявил о желании сотрудничать. Я немало времени потратил на то, чтобы научить его азам журналистики. Позже он первым (!) в нашем городе написал антиядерный материал «Мина в почтовом ящике» и опубликовал его в газете Томского района «Правда Ильича». Редактором там был тогда участник Великой Отечественной войны Сергей Николаевич Андреев. Как я понимаю, ордена ветерана войны и спасли тогда и  Григорьева, и самого Андреева: к участникам войны у нас всегда относились с уважением. Хотя и время, конечно, уже было другим, – в обществе начало все ломаться.
По поводу опубликованного им материала  между нами «пробежала кошка» – мы серьезно поспорили. ( Я постараюсь об этом написать тебе чуть подробнее). Если я наш спор посчитал не принципиальным, то Григорьев к нему, видимо, отнесся серьезно: после этого наши отношения постепенно свелись к нулю.
Еще позже Григорьев написал толстенную книгу «Секретные заложники» (600 с лишним страниц) и обратился ко мне с просьбой отредактировать ее. Я взялся было, через силу отредактировал более 300 страниц и… отказался: книга мне не понравилась. Сам понимаешь, все это было бесплатной работой, - такой, какую мы всегда выполняли в советское время за «спасибо».
Анатолий Васильевич Стряпшин – ветеран войны. У него в бедре  глубокая рваная ямка: след пули фашистского снайпера. Я мог бы тебе «навскидку» многое рассказать про Анатолия Васильевича. Помнится, есть у меня и очерк о нем. Но я решил, что много и писать в данном случае не надо (возможно, ошибаюсь). Думаю, достаточно, если напишу, что он Родину защищал. До сих пор ему врачи ежегодно скоблят гниющую от раны бедренную кость. Представляешь, более полувека назад фашистский снайпер поставил на нем крест, полагая, что убил!
Но в данном конкретном случае, когда мы речь ведем о ядерном ведомстве, надо сказать о другом, не менее важном: среди специалистов-атомщиков Анатолий Васильевич Стряпшин обладает непререкаемым авторитетом. То, что сказал Стряпшин, никто никогда даже не пытался опровергать. На мой взгляд, главная причина здесь очевидна: Стряпшин знал то, что было известно очень и очень малому числу людей.  Сведения, которые были ему известны, относились к категории секретов особой важности и секретов государственной важности. Ну, например, лишь считанные единицы специалистов знали, сколько продукции заходит на Химико-металлургический завод и сколько выходит из него. А Стряпшин относился к их числу. Анатолий Васильевич лепит правду-матку по-фронтовому прямолинейно. Так он и писал мне в газету, – как бичом хлестал. Только не подумай, что если он  пожилой человек да еще фронтовик, то непременно какой-нибудь ретроград, консерватор. Куда там! Стряпшин – еще тот дед, за которым многим не угнаться. Он, например, полностью одобряет реформы в нашем обществе, считая, что они, реформы, помогут уйти нам от застоя, хотя бы даже через боль и страдания. Он всегда в курсе всего происходящего. Он в любую минуту скажет, сколько центнеров на душу населения в России убрано хлеба, сколько гектаров обрабатывается полей и сколько тонн плавится чугуна и прочее. А ты вот знаешь, сколько у нас производится в год мяса? Думаю, сразу не скажешь. Такой вот передовой дед, к сожалению, сейчас ослеп. Сначала похоронил жену, а немного времени спустя, ослеп полностью. О последних событиях теперь узнает из передач радиостанции «Свобода».
Николай Николаевич Гурьев тоже был человеком прямолинейным, принципиальным и постоянным оппонентом Стряпшина. Ох, как они, бывало, спорили!!! Посторонний человек, послушав их, непременно бы подумал, что через минуту они подерутся. При мне такие жгучие споры длились по полтора-два часа. И кончалось все это полным примирением, хотя ни одна из сторон не признавала своего поражения.
А тема споров, как всегда сводилась к одному: плутонию.  Гурьев всегда говорил:
- Там, где присутствует плутоний, навсегда забудь о нем. Говори про уран, цезий, стронций, о чем угодно, а о плутонии – молчи! – На это ветеран войны Стряпшин резонно отвечал, что такая позиция – очень удобная для труса.
- Ну, и загонят тебя туда, куда-нибудь подальше Северного полюса! – кричал Гурьев.
Они оба знали, что говорят. Оба по-своему были правы. Николай Николаевич Гурьев в свое время был начальником отдела режима Завода разделения изотопов (раньше он назывался первым объектом). Заочно окончил  политехнический институт и получил повышение – стал инженером- физиком Сибирского химического комбината по контролю спецбезопасности. Обе должности, как понимаешь, давали доступ к самой секретной информации. Должность начальника отдела режима давала представление о мере наказания за разглашение секретных данных. А Стряпшин верил в необратимость перемен в обществе.
Я не знаю, почему тысячи и миллионы коммунистов бросали партийные билеты, - еще раз напоминаю, что я в партии не состоял. (Если б состоял, они бы - горкомовские чинуши – нашли способы, как сразу меня доконать. А так я протянул довольно длительный период. Был у меня даже такой случай, когда первый секретарь горкома партии сказал, чтобы я уволился, а я умудрился 40 дней не работать: искал, куда б приткнуться. Работая с жалобами, я хорошо знал трудовое законодательство).  Возможно, многие топтали билеты по инерции, моды ради. Может быть, кто-то рассчитывал всплыть на верхние ступени карьеры на гребне той мутной волны или, если занимал высокий пост, хотя бы сохранить его. Но я точно знаю, что Николай Николаевич Гурьев бросил свой партийный билет по убеждению. А убежден он был в том, что в атомном ведомстве засели авантюристы, мошенники, мракобесы, управляемые коммунистами.  И обо всем этом он написал мне в газету, точнее – принес заявление о выходе из КПСС.  А я опубликовал его.
Перед смертью Николай Николаевич Гурьев написал в газету письмо, в котором сообщал, что 29 апреля 1959 года, когда он в  предпраздничные дни пришел на территорию Ремонтно-механического завода (РМЗ – подразделение СХК) с проверкой, увидел бочку с цианистым калием весом 400кг. Гурьев говорил, что цианистый калий применялся для снятия коррозии на участке хромирования деталей (теперь такого участка нет). Позже он попытался было найти след этой бочки, но так и не понял, куда она делась. Где, когда «всплывет» эта бочка? – задавал вопрос Н.Н.Гурьев. Это его письмо осталось неопубликованным.
В числе других общественных корреспондентов сотрудничал с газетой и бывший старший следователь УКГБ по Томской области Анатолий Иванович Спраговский. Он тоже вышел из партии после 40-летнего пребывания в ней. После увольнения из УКГБ он долгое время никуда не мог устроиться на работу, потому что на нем негласно было поставлено клеймо – «клеветник на руководящий состав». В конце концов, он устроился на Сибирский химический комбинат и…тут же снова был отстранен от работы. После долгих мытарств Анатолий Иванович вынужден был согласиться на должность помощника начальника цеха по административно-хозяйственной части, что не соответствовало ни образованию, ни специальности, ни личным увлечениям. Давно известная истина: КГБ не щадил никого, даже своих. В интервью я у А.И.Спраговского спросил:
- Из ваших воспоминаний видно, что зловещую роль в вашей судьбе сыграли Балышев и Захаров – партийные функционеры. Вы обжаловали их действия? – Он ответил:
- Да, я вновь обращался в парткомиссию ЦК. Приезжали два представителя из ЦК КПСС. Кончилось тем, что кому-то указали, кого-то предупредили, а К.Захаров вскоре стал секретарем обкома КПСС. Вот так!
На этом пока хватит. Мне кажется, что я и так уже «перегрузил» тебя.

Письмо пятое.
Мина, бомба или сатанинское озеро?
Я очень старался постепенно подвести тебя к одной из главных тем, но не уверен, что это мне удалось. Все-таки, видимо, я мало уделил места рассказу о вопиющих безобразиях, сотворенных в масштабах всей  нашей страны. Не говоря уже о мировых беспорядках, связанных с атомной энергетикой. При дальнейшем чтении ты на всякий случай постоянно помни, что и на глобальном, международном уровне, ничего хорошего нет: были в Америке и аварии, были и «грязные бомбы», сброшенные  международным жандармом на Югославию и Афганистан, были страстные призывы о нераспространении ядерного оружия при пособничестве сверхдержав к его распространению. Это, конечно, огромная самостоятельная тема. Но давай мы будем считать ее гигантской «соломинкой» в чужом глазу, а сами поговорим о большом «бревне» в своем.
Итак, наконец-то мы вплотную приблизились к преступным делам на своей, Томской, земле. Я уже писал тебе о том, что первым выступил в районной печати мой ученик Анатолий Григорьев. Можно бы и сказать по-другому: первым бросился на амбразуру ядерного ведомства. Прикрывал его ветеран войны Сергей Николаевич Андреев. (Не могу в скобках не сказать тебе о том, что именно Андреев брал меня на работу в областную газету «Красное Знамя»: был уже назначен день и час, когда я должен был выйти на работу. Он пророчил мне карьеру заведующего отделом вместо себя. Но я не поверил ему - это одно; и другое – не захотел ежедневно ездить на работу в соседний город. А он и в самом деле ушел из областной газеты и стал редактором районки.) Так что это за «Мина в почтовом ящике»? А вот приведу тебе текст почти полностью.

Мина в почтовом ящике
«Может ли еще где-нибудь повториться чернобыльская трагедия? Я полагаю, что в Томске-7 такая возможность не исключена. Мы уже дважды могли бы громыхнуть, если бы не героические действия отдельных людей. Например, на АЭС однажды создалась критическая ситуация. Начальник смены тов.Г. кинулся и распинал изделия, но сильно переоблучился. Потом ему ампутировали ноги… В другой раз мастер тов.С. подобное сделал руками и остался без обеих рук.
…Расскажу одну давнюю историю, очень показательную, на мой взгляд. Тем более, что ее «главные герои» остались безнаказанными.
Был я тогда старшим инженером по контролю за учетом и хранением продукции. И обнаружил подлог: в актах инвентаризации числилось значительное количество такой продукции, фактически же ее не было. И об этом я написал подробную докладную директору комбината С.И.Зайцеву. И какие же были приняты меры? А вот какие: на недостающее количество продукции было составлено техническое решение о передаче с одного завода на другой якобы некондиционной продукции на переработку. Вместо продукции в контейнеры были загружены другие материалы, продукта не содержащие, и отправлены на тот завод. А пробы, отобранные от настоящего продукта (и никакого отношения к содержимому контейнеров не имеющие), главный инженер завода-получателя сам отвез на собственный завод - там процесс длительный и сразу все узнать невозможно.
В данную уникальную аферу были вовлечены многие руководители двух заводов и управления комбината. Однако старший мастер ОТК А.В.Стряпшин сообщил о происшедшем в министерство. Приехала оттуда комиссия и… все спустили на тормозах. Директора и главного инженера того завода, где была недостача, переместили на другие должности – разумеется, без понижения, директору комбината объявили выговор, и на этом все затихло.
Однако не все были на стороне мухлевщиков. Не захотели молчать заместитель главного инженера комбината В.П.Балановский, зам. главного инженера завода А.А.Поморов, начальник ПТО  т.Чиканцев, старший инженер ПТО М.А.Кончаков, ст. мастер ОТК А.В.Стряпшин. В дальнейшем они стали руководству комбината неугодными, и с ними различными путями расправились – в первую очередь через партком.
Но куда же делась потерянная продукция, может, она украдена? Были организованы поиски. Я, в частности, возглавлял группу по жидким и твердым сбросам. Оказалось, что в отходы уходит той продукции более, чем предусмотрено нормативами. Правда, наши выводы никому не понадобились: в министерство были отправлены другие данные, но со ссылкой на нашу комиссию.
Тогда я лично организовал исследовательские работы с привлечением специалистов, лабораторными анализами. Выявили точно: да, «потерянный» продукт – именно там, в сбросах. Казалось бы – хорошо, что не украден этот дорогой и страшный продукт. Почему же наших актов руководство комбината боялось больше, чем атомной бомбы? А потому, что, признав истинность наших заключений, надо было признать другое: нарушение технологии и явный подлог с передачей! Потому, что  количество продукции, сброшенной в отходы, столь велико, что в любое время может произойти самопроизвольный ядерный взрыв, - если только создадутся определенные условия. Они, кстати, вполне вероятны – в Челябинске-40 это уже было.
Чем дольше мы не будем принимать меры, тем большая вероятность создания критической ситуации. Нельзя отбросить и вероятность того, что радиоактивные растворы начнут миграцию в грунтовых водах.
Последний пример с  отравлением радиоактивным мясом – звено той же цепи. Дикие животные свободно заходят на площадку, где хранятся жидкие радиоактивные сбросы. Бассейны с растворами не огорожены, сама площадка тоже на несколько километров разгорожена. Но ведь переносчиками радиоактивных веществ могут быть не только животные, но и водоплавающая птица…
И опять я возвращаюсь к главному вопросу. Исключена ли полностью возможность взрыва? Приведу цитату из выступления нового (после ухода С.И.Зайцева на персональную пенсию) директора комбината Г.П.Хандорина на комбинатской конференции по обсуждению трудового договора: «У нас шатается дисциплина! На объекте…(один из наиболее ответственных и опасных объектов) в ночные смены нарушается порядок работы с материалами. Люди спят, играют в карты. Ну, что это  такое? Ты хоть неси ответственность перед своей женой и детьми! Что ты можешь натворить, если прозеваешь или проспишь процесс?!»
Вероятно, у каждого сейчас возникает вопрос: а почему ты только теперь стал героем? Почему раньше молчал? Отвечаю: не молчал и раньше. Писал в свое время письма на имя Л.И.Брежнева, на цифрах и фактах доказывал… Директор завода Е.К.Никитин в обмен на письмо предложил мне квартиру большего метража, уговаривал не посылать письмо и секретарь парткома В.Н.Мещеряков (теперь директор АЭС). А когда я отказался – меня же объявили вымогателем. Пытались исключить из КПСС, дали строгий выговор с занесением в учетную карточку, задержали письмо. Обращался я к зав. отделом обкома КПСС А.Н.Качаеву… Нулевой результат. Вызвал меня в Москву начальник главного управления, предлагал не отправлять письмо, предлагая направить в любой город Союза, где есть наша промышленность… После отказа мне из ЦК пришло письмо о том, что заслушан министр т.Славский. А партийное дело будет заслушано в обкоме КПСС.
Заседание состоялось. Все предыдущие решения по мне отменили. Е.К.Лигачев все это назвал неправильным отношением к критике. Мещерякову и Никитину (ныне персональный пенсионер) вроде бы объявили по выговору…
Может, и не стоило бы ворошить эту старую историю, если б опасность была устранена. Но она существует. Когда может создаться чрезвычайная ситуация? Может, через сто лет, может – завтра…, а может – никогда. Но полагаться на «авось, пронесет» в таком страшном деле нельзя».
*               *               *
Совершенно не желая заниматься самобичеванием, все же скажу: у меня отвратительный характер. Ну, что мне стоило промолчать после такой публикации?! Тогда бы до сих пор мы с Григорьевым оставались друзьями. Ведь он выпустил много детских книжек и, бывало, всякий раз дарил их мне, подписывая: «Другу и учителю…» А я почему-то не промолчал – ответил корреспонденцией «Будет ли взрыв?».

Будет ли взрыв?
В те годы, о которых вспоминает А.И.Григорьев, я работал на том самом заводе, где произошла «утечка» продукции и имел к этому непосредственное отношение: я анализировал, кроме прочего, и сбросные растворы. Несмотря на то, что мне известно крайне отрицательное отношение к публикации Григорьева многих официальных лиц из атомного ведомства, заявляю: все, что написано относительно сбросных растворов, - правда. Да, было время, когда эти растворы сбрасывались с превышением в них продукции выше нормы в десятки и даже сотни раз. Прошло свыше двух десятков лет, но я помню, что норма сброса для плутония-239 была в растворе 0,02 мг\л. Однако, сброс производился и при концентрации, скажем, 0,2 мг\л и выше. А ведь плутоний в десятки раз дороже золота и к тому же страшно опасен. Знал ли об этом я тогда? Да, знал. Почему молчал? Во-первых, я честно делал свое дело: заниженных результатов анализа не давал, писал в журналах тот результат, который получал. И полагал, что за свои проделки должны ответить «мухлевщики», как их обозвал Григорьев. (Кстати, по моим представлениям, именно за это и были сняты с должностей главный инженер Лоскутов и директор завода Некрашевич. Другой вопрос –как сняты, т.е. пересажены с одного кресла в другое. Но тогда это никого не удивляло, – это считалось в порядке вещей. Да, по-моему, и сейчас еще вряд ли кого удивишь номенклатурными играми). Во-вторых, существующая субординация не позволяла мне подавать голос протеста. Говоря иначе, мне, тогда старшему лаборанту, было далеко до того же Григорьева – старшего инженера по контролю за учетом и хранением продукции.
И, наконец, в третьих, - я не верил тогда и не верю сейчас в результаты какого-либо протеста. Хоть запротестуйся. Хоть закричись. Это теперь, много лет спустя, убедительно и даже сверх того видно на примере Григорьева, Стряпшина, Гурьева и других, осмелившихся пискнуть против. К чему они пришли? Чего добились? Унижений и гонений. А мне же вообще не нужна была карьера в стенах атомного производства: я получил совсем другое образование.
Но речь не об этом. Не желая переходить в оборону, скажу: желающие облить грязью, всегда сумеют это сделать – найдут и грязь, и соответствующую емкость, чтобы утопить в ней.
Дело, думаю, в другом. На данном этапе, по-моему, важно знать: будет ли предрекаемый Григорьевым ядерный взрыв? По моим знаниям и представлениям о сути вопроса взрыва не только не будет, но и не следует его ожидать. То есть совсем даже нужно отбросить такое предположение. Ведь взрыв в атомной бомбе происходит за счет ее мощной оболочки. Популярно говоря, при делении ядер плутония и урана выделяется колоссальное количество энергии, которая не найдя выхода, взрывает оболочку бомбы. Озеро, в которое сброшен плутоний, конечно же, не имеет оболочки. Поэтому, если даже произойдет ядерная вспышка, то взрыва не будет. Но вспышка окажется пострашнее Чернобыльской: сброшенного плутония хватит для уничтожения всякой жизни на планете.
Однако, вспышки может не быть – для этого нужны условия. Нужно, чтобы находящийся в иле и растворе плутоний собрался в критическую массу. Не исключена возможность этого полностью, но зависит это, скорее, от случайности. А случайность маловероятна. Поэтому может не быть ни взрыва, ни ядерной вспышки. Хотя гарантировать здесь что-либо, разумеется, невозможно и мое мнение в этой части не совпадает с мнением того же Григорьева, считающего возможность получения критмассы в таких условиях вполне реальной. Кстати, Григорьев, как выяснилось в личной беседе, под взрывом все же подразумевал ядерную вспышку.
Но значит ли это, что опасности совсем нет? Отнюдь. Гидрогеолог Плотников давно бьет тревогу, и в областной печати неоднократно писал о том, что радиоактивные воды Сибирского химического комбината могут попасть в артезианские источники. Только он писал о других радиоактивных сбросных водах, текущих в Томь по речке Ромашке после охлаждения реакторов. Возможно, гидрогеологи не знают о существовании озера со смертельно опасной концентрацией высокообогащенного плутония и урана.
Итак, совершенно не исключена возможность того, что радиоактивная вода, а точнее радиоактивный раствор может когда-нибудь появиться в Колпашево, Бакчаре или Белом Яре. А может, в нашем, Северском, водопроводе. Тогда лишь останется надеяться на то, что убьет она не сразу, что радионуклиды, особенно если они свои, доморощенные, иногда даже полезны, -ведь пил же воду из Томи напротив поселка Чернильщиково ( что ниже сбросной речки Ромашки) бывший главный санитарный врач города Евгений Антипин… Но это, как вы уже догадались, из области сатиры.

Конец начала
Все, что было написано до этого, все мои письма будем считать концом вступления. Теперь стало ясно, что плутоний – опаснейшее вещество в мире, какого не было никогда и вряд ли страшнее него еще когда-либо будет. Из публикации Григорьева стало известно, что произошла утечка этого вещества в открытый водоем. Пока это все.
Не желая критиковать Григорьева («задним числом» мы все умны), нельзя не отметить недостатки в его газетном материале. Так, например, выходит, что он, Григорьев, обнаружил подлог, что выяснилась и причина подлога – «утечка». Вот это тот случай, когда вроде бы и все так, и все не совсем так. В дальнейшем я постараюсь все разъяснить. Думаю, что и сам Григорьев этот же текст написал бы уже по-другому.
Но еще хочу заострить внимание на одном очень важном моменте. Был со мной такой случай. На одном из семинаров в Минске я выступил и очень коротко сказал о том, что в открытом водоеме в Томске-7 лежит плутоний в таком количестве, что угрожает всей жизни на Земле. Это был последний день семинара. Когда мы сели на поезд и в купе на прощание выпили, один новосибирский журналист чуть не набросился на меня с кулаками. Оскорблял он меня всячески. Кричал  примерно так:
- Дурнее такого выступления не слышал я еще! Зачем всем подряд лапшу на уши вешать! Не надо людей считать за дураков! У меня вот два высших образования! И я очень даже понимаю, что говоришь ты глупости!
Юра, я знаю, что такое два высших образования. Если считать дипломы, то у меня четыре высших образования: университет, еще один университет Марксизма-ленинизма, два диплома об окончании института повышения квалификации для работников телевидения и радио, что на Шаболовке, в Москве. Но дипломы ведь – не свидетельство великого ума. Что ж, я теперь четырежды умный, что ли? Просто тот журналист-земляк, оказывается, не взял во внимание такой момент, что я говорил о сверхнормативных сбросах плутония в растворе. А он подумал, что металл тот лежит на дне озера, как кирпичи.
Поэтому не надо забывать школьную физику: вещества бывают в жидком, твердом и газообразном состоянии. К сожалению, и отходы атомной промышленности бывают в жидком, твердом и газообразном состоянии.
И последнее. Вот я написал: отходы. Забудь, пожалуйста, это слово. Отходы они есть и будут.  Они по-своему опасны на многие тысячелетия вперед. От них, отходов, еще не придумали, как избавляться. Но ты забудь это слово напрочь, когда будешь читать мои следующие письма, потому что пишу я не об отходах; а если даже и об отходах, то о содержании в них оружейного, высокообогащенного урана и оружейного, высокообогащенного плутония. Ни того, ни другого в Чернобыле не было. Такое было только в Хиросиме и Нагасаки и то в очень малых количествах.
Еще был у меня в жизни и такой случай. Несколько лет ездил к нам, в закрытый город, какой-то экстрасенс из Читы, а у него в помощницах была журналистка. Каким-то образом вышла она на меня и повела разговоры об экологии. Раз пришла на работу, посидела, поговорила, другой, третий. Потом из Читы она прислала газету с интервью со мной. А там чуть ли ни в каждом предложении слова: «отходы», «радиоактивные отходы». Я написал той журналистке довольно резкое письмо, в котором выговаривал ей за некомпетентность, потому что нельзя путать высокообогащенные продукты с отходами и потому, что про отходы я ей вообще ничего не говорил. Получил я от нее и ответное письмо, в котором много раз повторялось одно и то же: «Александр Борисович, одумайтесь, опомнитесь!» Такое, видимо,  происходит не только из-за некомпетентности, но еще из-за того, что люди просто-напросто в голову не могут взять, понять не могут, как это такие дорогостоящие и опасные материалы могут как-то куда-то сбрасываться. Так что еще и еще раз говорю: забудь про отходы.
Думаю, теперь пора дать твоей голове отдых. На сегодня хватит. На прощание информация для размышления. Один из американских сенаторов, узнав, что запасов накопленного плутония США хватит на пятикратное уничтожение планеты Земля, сказал: «Не надо уничтожать Землю 5 раз, достаточно ее уничтожить 1 раз». Именно после этого было решено прекратить производство плутония в США. Но я вообще-то не о запасах плутония, лежащего в хранилищах тебе пишу.

Письмо шестое.
Что за игры такие?
Заинтриговал я тебя последним письмом? Если да, то достиг цели. Но я хотел несколько слов еще сказать об испорченных взаимоотношениях с Григорьевым. Почему мы рассорились? Видишь ли, Григорьев все-таки настаивал на том, что радиоактивные материалы, оказавшиеся  в открытом водоеме, могут вызвать ядерный взрыв. А я вот взял, и написал так, как думал. Можно бы бить себя в грудь и кричать: вот какой я герой! Но у меня теперь сомнения: вообще-то правильно ли я поступил? Может, дружно надо было вместе кричать, что ядерный взрыв непременно рано или поздно произойдет? И взрыв будет такой силы, что расколет земной шар! Возможно, тогда бы общественность обратила внимание на грозящую смертельную опасность? А так… получается, что один говорит о взрыве, другой – о вспышке, да еще тут же добавляют сами, что может ничего и не быть вовсе. Вот и выходит, что иногда надо быть гибче, похитрее. А я – как лесоруб с топором.
Но еще раз хочу обратить особое внимание на то, что отсутствие взрыва не уменьшает опасности; что землю вовсе не обязательно раскалывать – достаточно распылить ядерной вспышкой содержимое водоема и она, земля, превратится в  безжизненную пустыню. Ты помнишь, была изобретена нейтронная бомба, которая убивает все живое, не уничтожая дома и материальные ценности? Такое возможно и тут. Ты можешь представить безлюдные города и села? Словом, повторение Атлантиды.
Ну, вот начал я запугивать концом света. А ведь обещал не пугать. Давай лучше вернемся к нашим… радиоактивным  баранам, - материалам, которые якобы «утекли» в открытый водоем. Это тот случай, когда лучше Стряпшина не скажет никто. Поэтому давай послушаем его. Однажды он принес мне в редакцию статью, название которой дал я: «Преступление на многие века». А чтобы было понятно, почему так названо, я же и сделал такую сноску: «Небольшая техническая справка: период полураспада плутония –239 – 24 065 лет, урана –235 – 703 800 000 лет». Я не хвалюсь своими редакторскими «находками». Наоборот: хотел бы предупредить тебя, что если тебе покажется статья Стряпшина тяжелой для восприятия, то помни, он – технарь, и строго не суди меня. Когда я учился в Москве, мне посчастливилось послушать лекции живого (на тот момент, конечно) классика – Дитмара Эльяшевича Розенталя. Так он, покойный, призывал редакторов не шибко свирепствовать над рукописями авторов. Я старался щадить авторский текст Стряпшина. Но от себя написал к нему предисловие. Перепечатываю газетную публикацию без изменений. Только сноску о периодах полураспада плутония и урана уже не привожу.

А.Стряпшин
Преступление на многие века
Вспоминаются 60-е годы. Завод-25 Сибирского химического комбината. Время – 3 часа ночи. Делать нечего – нет работы. (Явление не столь уж и редкое для дежурного персонала). От скуки, из озорства мой напарник поднимает телефонную трубку, набирает номер и, зажав пальцами нос, протяжно, с напускным пафосом говорит:
- Это квартира Анатолия Васильевича Стряпшина? Да? Пригласите его… Анатолий Васильевич, верблюды пошли на водопой. Я говорю: верблюды пошли на водопой (пароль из демонстрировавшейся в то время на экранах города кинокомедии о шпионах), - и положил трубку.
- За что ты его так? – спросил я.
- А просто, - ответил напарник. – Нечего ему спать. Говорят, вредный больно этот хромой. Может, с досады на вторую ногу захромает.
Не знал тот напарник Стряпшина. Как не знал до недавнего времени и я, например, о том, что Анатолий Васильевич – участник войны, и ногу ему прострелил фашистский снайпер.
И вот, много лет спустя, передо мной его статья. Подобные уже были (к примеру, «Мина в почтовом ящике»), но таких – нет. И это не мина. Это – бомба. Бомба не простая – ядерная. Впрочем, удивляться нечему: «приготовил» ее человек в прошлом инженер-технолог по производству средств инициирования (взрывчатых веществ). Честный, принципиальный, никогда не шедший ни на какие компромиссы. Анатолий Васильевич все 30 лет работы на Сибирском химическом комбинате боролся. И... прослыл склочным человеком. Пять раз он был под сокращением, а на шестой – все же сокращен в связи с уходом на пенсию, хотя еще полон сил и энергии.
А.Болтачев

С запозданием прочитал открытое письмо капитана второго ранга Г.Асинкритова к жителям г.Томска-7, в котором он призывает отказаться от строительства атомной станции теплоснабжения (АСТ-500) в газете «Диалог» за 22 февраля 1991 года. Низкое нравственное состояние «хомо-советикус» – вот главный аргумент отказа и главная причина угрожающей опасности.
Я проработал на Сибирском химическом комбинате (СХК) 30 лет и считаю, что нравственный потенциал «хомо-советикус», его нынешнее состояние не создает гарантийных условий эксплуатации АСТ-500. 30-летний опыт работы позволяет мне, свидетелю крупных преступлений, делать выводы о безнравственности руководителей СХК, министерства, органов КГБ, Томского обкома и горкома КПСС Томска-7, как лидеров интеграции «хомо-советикус».
В моем письме бывшему секретарю Томского обкома КПСС Лигачеву Е.К. «Эволюция лжи на СХК до преступления» были показаны элементы безнравственности, проявившиеся в виде очковтирательства, мошенничества и авантюризма. В письме приводились конкретные примеры операций под условными названиями «Ы1» и «Ы2» и другие авантюры, организатором которых был С.И.Зайцев вместе со многими другими руководителями. Перечисленные в письме мошенничества долгие годы позволяли руководству и коллективу СХК получать премии, а также немало других тщеславных привилегий и благ, нанесших государству ущерб в сотни миллионов рублей. Моральный ущерб трудно исчислим.
Очковтирательство и мошенничество – генетический склад многих бывших руководителей СХК, министерства, обкома и горкома КПСС. Очковтирательство не имеет прошедшего времени, оно вросло в нашу действительность, стало нашей реальностью. Это деформировало экономику страны и нравственное состояние народа, привело государство на грань катастрофы. Очковтирательство и мошенничество стали главным инструментом административно-хозяйственной системы.
Я работал старшим мастером ОТК на 25-ом объекте СХК и долгие годы контролировал входные (поступающего сырья) и выходные (готовой продукции и водно-хвостовых сбросов) показатели. И еще тогда – в 60-е годы – сигнализировал во все инстанции о преступных сверхнормативных сбросах  дорогостоящих и опасных ядерных элементов.
Сброшенные в водохранилище и могильники ядерные материалы СХК, умышленно занижались и скрывались руководством комбината с ведома министерства, органов КГБ, горкома и обкома КПСС. Попытки призвать их к благоразумию были безуспешны, а лица, вставшие на защиту государственных интересов, беспощадно подавлены.
Основой операции Ы1 был подлог в отчетных документах коэффициента недопрокала двуокиси с 0,45% на 1,8%, что позволяло перепоставлять двуокись плутония с завода 15 на завод 25 на 1,35% больше, чем это требовалось по техническим условиям и частично покрывать потери на заводе 25. Исполнителями подлога были:  Серегичев С.В. – инженер-исследователь, Туркин В.И. и Дубов Г.И. - бывшие начальник лаборатории завода 25 и его заместитель. Этот подлог они совершили под давлением, но конъюнктурно их всех это устраивало. Руководство СХК подлог оформило и утвердило техническим решением (МБ-10\1159с от 11.08.66г.) и реализовало на заводе 25.
Но начало операции Ы1 проходило в реакторах завода 5, где шло балластное накопление плутония –240 более, чем это требовалось по техническим условиям, с целью компенсации потерь на заводах 15 и 25. Руководил этой акцией на заводе 5 Балашков В.С. – ныне зам. главного инженера комбината. Перепоставки плутония по коэффициенту 1,8% на завод не создали предпосылок к сокращению потерь и развратили персонал. Руководству же вновь пришлось придумывать новые способы мошенничества. Для этого в 1967 году изобрели на заводе 25 фиктивный учет плутония и за 10 месяцев на складах цеха 1  «накопилось» примерно 90 кг фиктивного оксалата плутония (названного по фамилии его «изобретателя» – бывшего начальника цеха 1, а затем секретаря ОК КПСС «Поморовским оксалатом»). В канун 50-летия Советской власти, чтобы скрыть следы фиктивного учета плутония, руководство СХК и завода 25 решило «передать» фиктивный оксалат плутония на завод 15 для «очистки», а взамен получить чистый и не фиктивный. Эту авантюру, названную мной операцией Ы2, тоже оформили техническим решением. Организатором ее был директор комбината Зайцев С.И., а принимали в ней участие 17 руководителей СХК, заводов 15 и 25. Я на заводе 25 был в роли невольного соучастника только в операции Ы2. В операции Ы2 официально фигурировало лишь 50-60 кг продукта. Сколько же было авантюр, подобных Ы1 и Ы2, если в водохранилище было сброшено не менее 850 кг плутония?
Операция Ы2 проводилась в середине ноября 1967 года, а в конце ноября Зайцев С.И. издал приказ о создании балансовой комиссии в составе примерно 130 человек под председательством доктора технических наук, заместителя главного инженера СХК Карелина А.И. Я был бригадиром одной из бригад балансовой комиссии литейного и токарного участков. Мне пришлось оформлять сквозной балансовый отчет по двум цехам: химико-металлургическому и литейно-механическому. Баланс показал, что потери плутония происходили из-за безответственности и попустительства. 1,5 –3,0 кг продукции в месяц терялись через спецканализацию с зумпфовыми (сбросными) водами. Эти потери не вошли в сводный баланс, таким образом, результаты баланса были сфальсифицированы. Вот почему руководство СХК и министерства упорно отрекалось от этих операций, делая вид, что ничего не произошло (все это сохранилось в объяснительных, актах местных и ведомственных комиссий). Это было что-то на уровне мафии, так как многократные обращения в органы КГБ (только к Андропову Ю.В. обращался трижды), прокурору и ЦК КПСС практически остались проигнорированными или решенными узковедомственно на уровне безликих отписок и отговорок.
Назову лишь немногие имена фальсификаторов, способствовавших преступлению: Славский Е.П. – бывший министр; Зверев А.Д. – бывший начальник 4-го Главного управления, генерал-майор, чекист в прошлом; Дорохов Г.И. – бывший и.о. начальника 2-го Главного управления, полковник, чекист; Зайцев С.И. – бывший директор Сибирского химического комбината, бывший чекист; Микерин Е.И. – начальник 4-го Главного управления и множество других заинтересованных лиц, вставших стеной на защиту очковтирательства, мошенничества, изложенных мною в «Сообщении ОТК завода-25» (МБ-10б\1315сс от 31.12.70г.). По этому сообщению практически работали сразу несколько комиссий: СХК (председатель Осипов Н.С.), Томского обкома КПСС (председатель Козырев), 4-го Главного управления (председатель Брянцев И.В.). По истечении примерно 4-х месяцев работала комиссия министерства (председатель Микерин Е.И.). Приказы тт. Славского Е.П. и Зайцева С.И. от 26 мая 1971г. о наложении взысканий на участников операций  «Ы»  появились после работы комиссии министерства. А меня cогласно предложениям комиссии министерства, подвели под сокращение штатов, и в 1973 году я был переведен на завод №1, где вновь пришлось встретиться с мошенничеством и расточительством. Правда, это уже другая история из того же атомного ведомства.
Необходимо сравнить сброшенные Сибирским химическим комбинатом ядерные материалы с количеством смертоносного  атомного груза, сброшенного над Хиросимой и выброшенного в атмосферу в результате взрыва четвертого реактора Чернобыльской АЭС. 740 граммов продуктов распада были сброшены над Хиросимой. По заниженным данным «специалистов» заинтересованных ведомств Чернобыль выбросил 63 килограмма. В настоящее время очковтирательство этих «специалистов» раскрывается (сообщение международной еженедельной газеты «Мегаполис-экспресс», №11 за 91 год, статья «Саркофаг живет и побеждает»), и по расчетам независимых экспертов убытки, связанные с ликвидацией Чернобыльской катастрофы, к 2000 году возрастут до 250 миллиардов рублей. Это тяжелое бремя не только для народов Украины, Белоруссии, России. И это опять продукт безнравственности руководителей.
Да, но мы хотели дать сравнение. Итак, две цифры: 740 граммов и 63 килограмма. А СХК тихо, мирно в землю-матушку сбросил несколько тонн (в моем секретном письме  в министерство названы конкретные цифры), в то время как по норме технологические сбросы должны составить не более 10-30 килограммов. Наработанное на СХК наследие сверхнормативных сбросов (с учетом нормативных сбросов ядерных продуктов) только для одного завода СХК-25 составляет фантастическую величину, которая может создать экологическую катастрофу, по опасности несравнимую с Чернобыльской.
Вот она, цена очковтирательства! Вот она, высокая квалификация специалистов, которой так любят бахвалиться на СХК, и вот они, высокие ученые степени и звания руководителей комбината! Не надо забывать, что смертоносные продукты мигрируют, и этот процесс загрязнения Обского бассейна будет продолжаться многие тысячелетия.* (Посмотри сноску, - А.Б.)
Ныне главная задача руководства СХК и министерства – устранение крайне опасных на многие века залежей ядерных продуктов в водохранилище и могильниках, а не навязывание с помощью радужных мифов о прогрессе строительства АСТ-500. В одном из номеров «Диалога» была опубликована статья В.Ф.Стрепетова «АСТ – гарантия экологической безопасности». Но В.Ф.Стрепетов, на мой взгляд, не может быть объективным: в прошлом он находился у истоков сверхнормативных сбросов ядерных продуктов. Причем, здесь я хочу сделать очень существенную оговорку: речь идет не о какой-то отработанной продукции или отходах, я говорю о добротной высокообогащенной продукции. Тем она опаснее.
В своей статье Г.Асинкритов утверждает: «Если бы у нас в стране существовали все экономические, технические, научные и административные условия для широкого использования ядерного топлива, то по нравственному индексу страны использование такой технологии представляется невозможным». А недавно я прочел высказывание президента Узбекистана Ислама Каримова: «Я должен сказать, что самый тяжелый кризис, поразивший нас, - не экономический, а нравственный». От себя добавлю: вряд ли возможно компенсировать комплекс безнравственности атрибутами и символами власти (орденами, лауреатскими и учеными степенями). Поэтому на ближайшие десятилетия программа-минимум должна быть направлена на решение нравственного и экономического кризиса страны. И ни в коем случае общество не должно поддаваться безумию ядерной авантюры атомного ведомства. Экономический баланс с «доказательствами» преимущества атомной энергетики долгие годы подводился в интересах атомного ведомства и долгое время выглядел положительным и перспективным. Но Чернобыльская катастрофа этот баланс бесповоротно превратила в отрицательный, поставив атомное ведомство в состояние банкрота. И вот этот банкрот снова пытается поставить страну на грань катастрофы.
Кроме всего сказанного, я бы пожелал руководству СХК ускорить реконструкцию теплоцентрали, а также смелее  и решительнее закрывать энергоемкие процессы на СХК-1.
Строить или не строить АСТ-500, должен решать народ сибирского региона. Нужен референдум, а не диктат и не обман создателей катастроф в Чернобыле, Челябинске-40, Оренбурге, Семипалатинске и других, возможно, неизвестных нам еще краях.
Мои побуждения и мысли  далеки от критиканства, злопыхательства, тем более - от лжи и клеветы. Может показаться, что эта публикация тенденциозна и абстрактна. Но я только и хочу объективного изучения фактов. А они, эти факты, были мной изложены в свое время в письмах Лигачеву Е.К., в министерство, КГБ (учетные номера: МБ-10\163сс** от 20.08.71; 10 б\306сс от 23.02.71; 10б\1068сс от 26.09.71; МБ-10 б\247сс от 12.02.73), –Конькову В.И., Бритвихину А.П., Зайцеву С.И. – бывшим: первому секретарю горкома КПСС, начальнику КГБ г.Томск-7, директору СХК). Эти секретные письма должны сохраниться в архивах КГБ и министерства, и ознакомление с ними подтвердит как сверхнормативные сбросы ядерных материалов, так и моральный облик тех членов комиссии, которые разбирались по моим сигналам и скрыли мошенничество. Кроме того, ядерные сбросы – лучший и главный свидетель: они никуда не исчезнут в течение многих тысячелетий. Так что сомневающиеся в правоте моих слов могут проверить факты любыми имеющимися методами анализов. Только в комиссии, конечно, должны быть независимые специалисты.
**Совершенно секретно.

Что мы узнали нового?
А мы узнали, что «утечки» никакой не было. И не Григорьев обнаружил эту не существовавшую «утечку», а Стряпшин о ней давно сигнализировал. (Хотя допускаю, что Григорьев и Стряпшин шли параллельными путями). Мы также узнали, что в водохранилище было  преступно сброшено не менее 850 кг плутония. А раз мы сказали «преступно», то должны быть и преступники, - они были названы. Причем в числе соучастников преступления был и сам автор статьи.
Мы узнали и другое: специалисты атомного ведомства снизу до самого верха – не кристально чистые и совсем даже не честные люди. И, может, это уже все? Нет, Юра, к сожалению, нет!!!
Стряпшин кое-что  еще недосказал. Наберись терпения, читай дальше.

Письмо седьмое.
В ИНЫХ МАСШТАБАХ
Знаешь, я никак не могу найти статью Стряпшина «Пора раскрыть карты», - куда-то запропастилась. Но дело, пожалуй, даже не в ней. Мне кажется, что я поторопился, начав повествовать тебе о делах атомщиков в Северске. Ведь таким образом может сложиться впечатление, что везде и всюду – полное благополучие при отдельных недочетах, а только вот в Северске почему-то совершено преступление, ни мотивы, ни цель которого пока еще никак не раскрыты. Да и,  откровенно говоря, сам процесс того преступления пока не совсем ясен, - то ли так «туманно» изложено, то ли автор умышленно что-то не договаривает. Ну, так давай прочтем еще одну статью А.Стряпшина, которая была опубликована в «Диалоге» №21 (190) от 26 мая 1994 года. Название нам далось с трудом; остановились на этом варианте, подумав, что читатели сами после многоточия мысленно поставят: «…но и гадит».

МОНСТР НЕ ТОЛЬКО ЕСТ…
Много патетики, патриотизма, в последнее время ностальгических обид можно встретить в публикациях о деятельности военно-идеологического и военно-промышленного комплексов (ВИК и ВПК). (Особенно преуспевают в этом лоббисты военизированных монстров: И.Глухих, Малей, П.Грачев и др.). На этом фоне являются неординарными заявления И.Калтона, капитана первого ранга, доктора технических наук, 30 лет проплававшего на подводных лодках. Эти заявления он направлял Генеральному прокурору бывшего СССР, в газеты, журналы («Московские новости» №23, 1991г., №2, 1992г., журнал «Столица» №45, 1993г.). Он заявляет: «Грустно мне смотреть на уже построенные подводные лодки, грустно смотреть в лица людей, которые служат на них беззаветно. Не дай Бог война – все они смертники. Никаких шансов на спасение. Наши атомные подводные лодки (АПЛ), основа ударной мощи флота и один из компонентов стратегических ядерных сил – блеф, это просто демонстрация того, что у нас еще есть боевой флот». Он образно сравнивает наши АПЛ и США с боксерами. Наших боксеров (АПЛ) на ринге он оценивает слепыми и глухими одновременно – это бой с невидимками. И далее он утверждает: нынешним его состоянием мы не сможем обеспечить даже оборонительную доктрину.
«…Боевое охранение авиаминоносцев осуществляется кораблями, которые на два порядка менее боеспособны, чем американские. Самым больным местом наших подводных кораблей является система ПВО – у нас просто нет такой надежной защиты».
А ведь творили это наши орденоносцы 967 НИИ и КБ и 770 предприятий ВПК (газета «Деловой мир» 17.09.937., «КП» 17.09. 937.). Это их творчество и труд всей страны были вложены в гонку вооружений и «холодную войну», которую мы бездарно проиграли. Разрушили великую державу, Варшавский договор, СЭВ, поставили свой народ на грань нищеты и вымирания. И снова идеологи – воинствующие мафиози - выдают лжепатриотические лозунги, завесу лживых необоснованных обид в защиту милитаризованных приоритетов и привилегий, не забывая при этом лягнуть демократические преобразования и их лидеров. Что это: злопыхательство, эгоцентризм, бред снобизма или квалифицированная оценка профессионалов существующих реалий флота?
А где же хваленая безопасность, мощь «ядерного щита», когда на Красную площадь Москвы садится самолет мальчишки-спортсмена, прилетевшего из ФРГ через Финляндию, Ленинград, через многочисленные военные посты ПВО, гарантирующие нам безопасность от многочисленных мифических врагов? Проспали, прохвастались… Где же истина? А за «круглым столом» в редакции газеты «Московские новости» (№12, 1992г.) было сказано о мафиозных связях в военно-идеологических и промышленных кругах. Эти статьи надо прочитать и осмыслить. А на разумное предложение профессионалов бывший министр Д. Язов ответил: «Мы не можем прекратить строить даже плавающие мишени (это он об АПЛ), иначе рабочий класс останется без зарплаты».
«Военно-промышленный комплекс – это мафия, связанная шкурными интересами, орденами, премиями, званиями, дачами, чинами», - заявляет Илья Калтон. Представители военно-морского флота (ВМФ), лоббисты из правительства, воинствующих и идеологических концернов практически оставили без внимания его заявления. Может, не читали их, а возможно, они – соучастники этих мафиозных содружеств? Они продолжают жить по инерции и законам «холодной войны» и навязывать устаревшие имперские амбиции, ведут страну и народ в никуда. Потому в прессе стали появляться патриотические стенания о «возрождении Российского флота». То, что заявляли И.Калтон и другие, было на флоте еще СССР.
Видите, какие коллизии! Вот так надо обыгрывать и вешать лапшу на уши налогоплательщикам! Терпеть, голодать во имя «возрождения Российского флота» и сохранения мафиози и воинствующего молоха. Надо же содержать многочисленные НИИ, КБ и скрытую безработицу на «конверсионных» предприятиях.
А на базах ВМФ в это время стоят 93 АПЛ, которые ждут очередности на утилизацию. Мощности по утилизации (резки на металлолом) на базах – две АПЛ в год. А к 2000 году по договору о разоружении – СНВ-« на базы поступят еще 150 АПЛ, примерно по 20 штук в год. И это только частичное разоружение, а на боевом дежурстве сохраняется еще не менее 100 АПЛ, которые способны ядерным «возмездием» (если только не накроют их при всплытии) уничтожить все живое на земле. Как заявляет генеральный конструктор КБ «Рубин», подводная лодка «Акула» несет на борту 200 ядерных боеголовок и способна уничтожить США и прилегающие страны («МН», №48. 1992г.) Это понятно! Но почему наши атомные подводные лодки – плавающие мишени и для кого их делали? Не ради зарплаты же рабочего класса?
Но вернемся к утилизации. Еще недавно стоимость стоянки одной АПЛ на базе обходилась в два миллиона рублей за штуку в год, а стоимость утилизации – 800 миллионов и тоже за штуку, но ВПК уже «накрутил» до девяти миллиардов за штуку (естественно, и за стоянку на базе тоже накрутят). Ведь скрытую безработицу надо содержать, а конверсия пока что-то буксует. Это монопольная практика воинствующих концернов.
Вот так и живи, налогоплательщик, затягивай пояс. Вот куда ушли и идут наши трудовые сбережения. И это еще не все. На флоте СССР плавало около 400 атомных установок на судах, что в десять раз больше, чем на земле. Эти установки ежегодно создавали (а оставшиеся создают) до 20 000 кубических метров жидких радиоактивных отходов (ЖРО) и 6000 тонн твердых радиоактивных отходов (ТРО) («Извести», 09.07.937.). А могильники для этих отходов – два на Новой земле и два на Дальнем Востоке – давно заполнены. Новые могильники: три на Новой земле и два на Дальнем Востоке находятся в стадии проектирования, но денег в бюджете на их строительство нет. Чтобы существовать, атомному флоту России нужно куда-то девать отходы и потому их топили в водах мирового океана (и продолжают топить). Так, в Японском море, в 80 милях от порта Находка, было затоплено: 33 000 кубических метров ЖРО 9846 кубических метров ТРО, 18 судов, затопленных ТРО, и много узлов и крупногабаритных деталей (всего 26 единиц), снятых с аварийных АПЛ («МН», №1, 1994г.). Газета «Известия», 9.03.1993г. сообщила: «В дальневосточных морях было затоплено 38 судов с радиоактивными отходами, 6868 контейнеров и более ста крупногабаритных объектов с радиоактивными отходами.
С большим трудом пришлось выбивать в министерстве ВМФ информацию о затоплении радиоактивных отходов (РАО) в северных и других морях, сообщает доктор географических наук Н.Айбулатов в журнале «Земля и Вселенная», №4, 1993г. Так, в Карском море имеется 12 районов затопления РАО, куда было сброшено 10 555 контейнеров, два лихтера с РАО, центральный отсек ледохода «Ленин» с тремя аварийными реактивными реакторами, аварийная подводная лодка с двумя реакторами и невыгруженным ядерным топливом; всего затоплено 7 аварийных отсеков подводных лодок с невыгруженным топливом и т.д. А сколько аварийно затонуло экипажей подводных лодок? Так, погибли моряки в подводной лодке «Комсомолец». Информация, появляющаяся в прессе о затоплении РАО аварийных реакторов, АПЛ, судов с РАО неполная и преследует какие-то меркантильные или утилитарные цели, а возможно, это болезненный путь к истине. Подтверждает это и следующая динамика истины: газета «Россия»14.12.93г. сообщила, что в арсеналах военного ведомства хранится 40 000 тонн отравляющих веществ, а академик Яблоков в марте 1994 года заявляет, что эту величину надо увеличить в 100 раз и это будет ближе к истине. Вот какая информация. За всеми этими неполными сообщениями скрываются опасные манипуляции, а точнее, преступления ВМФ, в которых ведущую роль играет атомное ведомство с многочисленными отраслевыми институтами и КБ. Это они участвовали, согласовывали и курировали проектирование, строительство и эксплуатацию ядерных установок, создавали  и согласовывали техническую документацию и инструкции по эксплуатации их, а также дезактивации и утилизации РАО. Одновременно на предприятиях атомного ведомства создавалось великое множество (около тридцати тысяч) ядерных боеголовок, которыми оснащались подводные лодки.
Это краткий сценарий гонки вооружений состоявшегося в ВМФ только для театра «холодной войны» в подразделениях подводного флота, а что творится на предприятиях и КБ ВПК? Создавали и принимали корабли и технику, не отвечающую современным условиям обороноспособности и морально стареющую еще на стапелях. Не случайно руководство ВМФ выдвигает доктрину «возрождения Российского флота».
Холодная война – третья мировая война, которую военно-идеологические и промышленные монстры бездарно и позорно проиграли. Великая держава выбирается из руин и развалин этой войны, стала политическим и экономическим банкротом с ограбленным и озлобленным народом. Ущербность экономического банкротства  - продукт 70-летнего коммунистического эксперимента, породила и развалила все ведущие отрасли народного хозяйства. В угольной промышленности, например, в 1989 г. выработка на одного шахтера у нас в сравнении с США в 22 раза ниже, сообщают «АиФ». Этот ряд коммунистических 70-летних «успехов» стыдно и обидно перечислять.
*    *    *
Такой обзор чужих газетных строк нынче принято называть дайджестом. Правда, этот дайджест с комментариями. Но Анатолий Стряпшин не был бы Стряпшиным, если бы все это делал просто так, без умысла. А умысел здесь прозрачен: он хотел показать (да он и прямо говорит об этом!), что наш монстр – атомное ведомство – насквозь прогнил от головы до самых дальних щупальцев. Эти щупальца, погрязшие во лжи и преступлениях  жадно высасывают народную кровь, выбрасывая в окружающую среду смертельную отраву. Сибирский химический комбинат – одно из этих самых толстых, самых мощных (самый крупный в мире комбинат), самых грязных щупалец. И в продолжении своего обзора Стряпшин не мог не сказать об этом. Но я здесь прерываю эту статью. Я ведь тоже хотел показать тебе, что монстр гадит везде, не только в Сибири. К статье же еще вернемся.
А сейчас, я думаю, самое время обратиться к материалу покойного Николая Николаевича Гурьева, иначе ведь может сложиться и такое впечатление, что вот, мол, раскопали недостатки на одном объекте крупного комбината и теперь талдычат об этом на все лады. По сути, это заявление о выходе из компартии, отредактированное мной и опубликованное в газете «Диалог».

Письмо восьмое.
ПРОШУ ОСВОБОДИТЬ МЕНЯ…
Николай Николаевич Гурьев работал на СХК с 1959 до 1988 года. Полтора года был инспектором 2-го отдела, 6 лет – начальником первого отдела завода-1 ( и тот и другой отделы – режимные, т.е. для обеспечения секретности), все остальные годы – инженером –физиком управления СХК по контролю спецбезопасности всех объектов комбината, исключая 25-ый. Впервые с критикой радиационного состояния выступил на партийном собрании в 1982 году. В 1990 году подал заявление о выходе из рядов КПСС, которое мы печатаем со значительными сокращениями.
В первичную организацию КПСС
Управления СХК г. Томск-7
В ЦК КПСС   г.Москва
От Гурьева Николая Николаевича
634036 г.Томск-7, ул. Крупской, 31-26.
Сибирский химический комбинат
(СХК), - пенсионер.
Заявление
Промышленность, где я работал 29 лет до увольнения, разрабатывалась учеными страны, но воплощалась в металле, технологических линиях ведомством Л.П.Берии; все делалось быстро – в этом заслуга аппарата КГБ. Но «быстро» – это не значит «надежно». Ибо все кадры, «посаженные» на престолы любой служебной лестницы, были из того же аппарата. Круговая порука во всех эшелонах управления производством, партийных и профсоюзных органах, органах Советов, правопорядка; вранье, подлоги, фиктивные данные в отчетах – это не полный перечень «отличной» работы коррумпированной элиты.
Трудовой люд на СХК поступает по каналам: принудительному (направления вузов, техникумов, училищ и т.п.), военному (охрана, стройбаты) и «вольному» найму. Все до единого человека, прибывающие на работу, не знают, с чем и в каких условиях они будут работать. Это «табу» действует и сейчас.
А работают на СХК с большим спектром радиоактивных веществ, хотя главные – два вида, назовем их «А» и «Б»*. («А» – плутоний, «Б» – уран. Примечание мое, - А.Б.). Оба они – не сахар для здоровья человека, но «А» хуже «Б» по радиоактивности в 3000 раз. Одна пылинка «А» в литре воздуха – 2800 ПДК. «Б» при этих условиях – норма ( пылинка – одна триллионная доля грамма, - 10 в минус двенадцатой степени г.). Если сравнить ПДК продукта «А» с ПДК сильнейшего яда – цианистого калия (по воздуху), то 30 000 ПДК цианистого калия равны одной норме продукта «А». Иными словами цианистый калий, страшный яд, менее опасен чем продукт «А» в 30 000 раз. Кто не задумался бы при такой «арифметике», поступая на работу «вольно»? Для того и секреты.
А присланному по распределению как быть? А солдатам на работе в цехах? Они еще в худшем положении: все грязное для них, прибавьте незнание санитарных правил.
Технологические линии заводов 1 и 10 не рассчитывались для работы с продуктом «А», при работе с которым необходима биологическая защита, исключающая контакт персонала с этим продуктом.
Но с начала 60-х годов он стал постоянным джином, «гуляющим» по всем пределам. Приборов экспресс-контроля по воздуху нет и сколько «А» в воздухе данного участка, можно узнать лишь через 2-3 суток после отбора пробы. Да и берут ее не ежесуточно. Продукт «А» обладает свойством накапливаться в самых неожиданных местах оборудования под воздействием гамма-полей; а при ремонте оборудования он переходит в воздух, растворы. Это главные пути поражения работающих людей ядом.
Продукт «А» разрушает не только здоровье людей, но и их наследственность («Советская Россия», 27.12.87). Обнаруженные очаги «загрязнения» продуктами «А» и «Б» зачищаются, закрашиваются краской, кузбаслаком. Но величин «грязи» в отчетах «наверх» нет. Так за счет здоровья людей делается благоприятная «картинка» для начальства. С критикой этих безобразий я дважды выступал на партийных собраниях цеховой организации (спецлаборатории и ОТБ СХК) в 1982, 1984 годах, но мер к улучшению санитарного состояния не принимали.
В 1986 году я обратился с письмом в ВЦСПС. Письмо не дошло до адресата – ответ пришел из Главка. Местные руководители вообще плюнули на мое предупреждение, и через 1,5 месяца произошла россыпь продуктов «А» и «Б». О величине этой аварии можно судить по фиксированной площади загрязнения: транспортный коридор в 500х 6 м. Россыпь «обнаружили» на третий день после ЧП! Сколько за это время вынесено продукта на обуви, одежде, в легких персонала, сколько доставлено на городские улицы, транспорт и по квартирам – одному Богу известно. Ведь люди по коридору ходили (приход на работу и уход) в собственной, а не специальной одежде.
Капиталист, допустивший оплошность при сборе пыли расколовшейся атомной бомбы на базе Туле в Гренландии, заплатил каждому участнику работы  по 200 000 долларов (по суду). У нас компенсация такая: административный окрик, глумление над честным человеком и – пинок под зад. Правовое хамство и самодурство, безграмотность и безнаказанность наших «большевиков» привело к скрытой трагедии людей, работающих на всех переделах объектов 1 и 10 с начала 60-х годов, особенно на установках М-370, М-367, в цехах ревизии и регенерации, химических лабораториях, спецлаборатории, ЦЗЛ и всего, так называемого, вспомогательного персонала. Они проходят по статье «безопасные» (!) участки.
Аппаратные игры привели к абсолютно безграмотному решению вопроса защиты здоровья людей даже на более высоких уровнях. Работающий персонал поделили на списки №1 и 2, а список №1 разбили еще на 3 группы. Список №1  -лечебно-профилактическое питание и повышенная пенсия к 45-летию женщин и 50-летию мужчин; список №1,25 – молоко, пенсия повышенная; список №1,5 – спецпитание, но пенсия минимальная.
Это тоже  «забота»? О чем? Об экономии средств общества или об увеличении мест на кладбище? "«Забота» о здоровье людей выявится, если промерить всю систему приточной вентиляции сцинтилляционными приборами (например, СРП –68,2) на объектах 1, 10, 15, 25. Это даст полную «характеристику» чистоты воздуха, подаваемого на участки объектов, где трудятся тысячи людей. И главное – покажет полное пренебрежение руководителей к здоровью персонала. **
Отсутствие быстрых и надежных приборов контроля накопления радиоактивных веществ в организме людей (существующие установки СИЧ – техника начала атомной энергетики) позволяет администрации отрицать наличие профзаболеваний у громадного числа людей, работающих на объектах, а это позволяет писать отчеты о благополучии. В этом  вторая «тайна» хорошей статистики. Первая – отмыть, закрасить «грязь» и не показывать в отчете. Сколько же у нас профбольных? Тайна.
Для сокращения выброса вредных и радиоактивных веществ в воздушную среду сделано в СХК немало. Почти пропал «лисий хвост» над одной из труб, Динамика выброса радиоактивных веществ из другой трубы благополучна: пятидесятые годы – 1500 кг в год продукта «Б», семидесятые _ 150 кг того же продукта  с добавкой «А», восьмидесятые – 15 кг в год.
Для дилетанта лучше стало во сто крат, для профессионала – нет: идет накопление радиоактивных веществ в почве, воде озер и рек – суммарно. А «залповые» сбросы продуктов  «А» и «Б» в растворах, сброшенных в шестидесятые годы, вообще создали аварийную ситуацию в регионе. В 1967 году кандидат технических наук Е.М.Ветров письменно оповестил администрацию об этой беде, но в 1968 году его «уехали» в г.Обнинск. Да и сейчас сброс водных растворов продукта «А» разрешен  - 3000 ПДК. Это для Томи? Не многовато ли? ***
… Фтора и его производных выбрасывается в атмосферу столько, что его можно определить  «на вкус», если находиться на пути движения воздуха от источника загрязнения.****
Сброс в атмосферу фторидов продуктов «А» и «Б», фтора предусмотрено от 0,00 до 3,00 часов при условии отсутствия северного ветра, чтобы облако не накрыло город. Ночь нужна, чтобы жители не видели этого облака. Все потоки, загрязняющие воздушную среду, должны проходить через газоочистные устройства. У нас большинство систем газоочистки работают на основе лавсана и ткани Петрянова, которые «не держат» на 100% газообразные продукты «А» и «Б» (фториды) и, конечно, не держат фтор,  фреон, хлор и т.д.
Масляные фильтры, типа применяющихся в мукомольной промышленности, имеют нулевой эффект для газов. Так СХК «охранял»  «воздушный океан» в прошлом и все нововведенные установки сейчас имеют подобную газоочистку.
Загрязнение окружающей среды идет по трем направлениям: по воздуху, по водным растворам продуктов «А» и «Б» и через захоронение отходов радиоактивных веществ в землю вместе с металлом, мусором, которые невозможно «отмыть» до санитарных норм (включая, конечно, и глубинное захоронение высокоактивных радиоактивных веществ). Особо опасными зонами по осевшим золям, выброшенным СХК через трубы, надо считать территории, удаленные от труб на 5 –10 км. Сбросами растворов радиоактивных отходов покрыто несколько тысяч гектаров земли (и водоемов). Площадь этих земель непригодна для деятельности человека более, чем на четверть миллиона лет. И самое страшное:  не исключено попадание  радиоактивных растворов в верхний слой подземных вод. ***** Сброс из отстойников идет через реки Томь и Обь в Северный ледовитый океан. «Безобидный» сброс охраняют, расходуя около 30 000 тысяч рублей в год. Что дает охрана? Лоси и прочая живность мигрируют, независимо от того, есть охрана или нет. Рыба вообще на нее  «плюет». Десятки гектаров земли заняты «могильниками», в которых покоятся металлолом и другие твердые отходы, загрязненные выше санитарных норм (металлолом – десятки тысяч тонн). «Могильники» радиоактивных отходов выполняются в виде скотомогильников, и радиоактивные отходы вымываются в верхний слой земной коры. ******
ПО ДАННЫМ, КОТОРЫМИ РАСПОЛАГАЕТ АВТОР ЗАЯВЛЕНИЯ, СХК ВЫБРОСИЛ В АТМОСФЕРУ (РАССЕЯНЫ ПО ПЛОЩАДЯМ ОБЛАСТИ: ЛЕС, ПОЛЕ, ЖИЛЫЕ ПОСЕЛКИ, В ИЛ РЕК И ОЗЕР, ЗАКОПАНО В «МОГИЛЬНИКАХ») ПРОДУКТОВ «А» И «Б» БОЛЬШЕ В НЕСКОЛЬКО РАЗ, ЧЕМ ВЫБРОСИЛ РЕАКТОР ЧЕРНОБЫЛЯ. ТОЛЬКО В ОБОРУДОВАНИИ ОБЪЕКТОВ (ЗАВОДОВ) №1 И №10 «РАЗМАЗАНО» БОЛЕЕ ОДНОГО КИЛОГРАММА  ПРОДУКТА «А». ОДНОГО ЖЕ ГРАММА  «А» ДОСТАТОЧНО, ЧТОБЫ ВСЕ НАСЕЛЕНИЕ ЗЕМНОГО ШАРА (5Х10 В 9 СТЕПЕНИ ЧЕЛОВЕК) «ПРИОБРЕЛО» 580 000 ПДК – КАЖДЫЙ ОТ МЛАДЕНЦА ДО ДРЯХЛОГО СТАРИКА. (ЗАЛПОВЫЕ СБРОСЫ ШЕСТИДЕСЯТЫХ ГОДОВ МНОЮ В РАСЧЕТ НЕ БРАЛИСЬ. О НИХ ЛУЧШЕ ЗНАЕТ СЕКРЕТАРЬ ОБКОМА А.А.ПОМОРОВ). (Умер уже, - А.Б.).
Выбросы в атмосферу и на поверхность земли дают и микроаварии при разрушении емкостей с фторидами «А» и «Б». 1 кг. выброса дает 230 г фтористого водорода, 670 г продуктов «А» и «Б». Таких микроаварий летом бывает десятки и даже сотни и рост их количества с каждым годом закономерен. *******
…Но не только приведенные примеры заставили меня подать это заявление. Элита создала систему круговой поруки на производстве, в партии, в профсоюзе. Это я изучил на своей шкуре, а не по сплетням.
… Страх перед начальством основную массу «большевиков» сделал послушным орудием в руках дельцов. Нужно было проверить всю цепочку административной, партийной аристократии, правовых органов, на которые опирается наш «кагал».
По поводу острой экологической обстановки я обратился в КПК ЦК КПСС, попросил, чтобы разобрались и не пересылали в Томский обком, т.к. знал реакцию его на примере. …Письмо вернули на «разбор» в обком, который создал комиссию для отписки. Бессмысленные вопросы задавала комиссия автору и я понял, что передо мной люди с готовым ответом «для верха».
В письме КПК я сообщал даже о возможности  создания взрывного устройства на основе продуктов «А» и «Б» в непроизводственных условиях, - был бы продукт. Операции класса «Ы» (см. материал А. Стряпшина «Преступление на многие века») могли  дать в руки злоумышленника такое средство. Это подтверждают данные, изложенные в книге Макфи Дж. «Ядерная энергия. Проблемы контроля» (М., 1976, стр. 108 –120). Это реально. Американцы уже давно  опасаются такой возможности. В США службу контроля (сбросы, хранение продукции и ее отходов) возглавлял известный ученый Ген Сиборг, а у нас – никто. Вот почему  у нас могли в прошлом и сейчас проводить операции «Ы», да еще имея мощную поддержку  в лице Е.К Лигачева, который стремился в «верхи» и ему любой скандал был ни к чему. Все участники операции «Ы» имеют или будут иметь  персональные пенсии. ******** Итак, партийная верхушка за наш «синдикат» – до ЦК включительно. Написал в Совет Министров  - была комиссия Института биофизики  и других министерских ведомств, которая «не нашла» продукт  «А» в линиях заводов №1 и 10. А ведь член комиссии Е.Б.Антипин (СЭС ЦМСЧ-81) в свое время защитил диссертацию кандидата медицинских наук в Институте биофизики  именно по наличию и распределению продукта «А» в технологических пределах цеха  эксплуатации, ревизии и регенерации. То есть, когда для карьеры нужно было обнаружить в цехах продукт «А», он там был обнаружен, когда стало нужно его НЕ обнаружить, он обнаружен не был.
Стыдно за ложь ученых. Звания: доктор, кандидат, профессор, член-корреспондент, академик, внесенные в документы, завораживают, но доверять, как видно из примера, им нельзя. ********* Наличие продукта «А» в продукте «Б»  зафиксировано во многих документах, в том числе в результатах анализов при демонтаже установок М-294, М-375, отделения первого цеха регенерации, Достоверность написанного  мной ранее и сейчас могут подтвердить анализы проб, отобранных  на фильтрах здания 103 (они хранятся), входных фильтрах здания 1004, готовой продукции цеха регенерации. Итак, наука против фактов. Администраторы за крепкой стеной. Мое заявление в ВЦСПС о плохих санитарных условиях, фальсификации отчетных данных, идущих наверх, дошло до Главка и не далее. Был вынужден обратиться к прокурору города, а затем и СССР. Получил ответ, достойный внимания «Крокодила». Привожу полный текст:
«Прокуратура СССР
103793 Москва – К-9
Пушкинская, 15-а
07.04.86 №19 –1\654-86
Ваше заявление от 18.03.86 направлено прокурору в\ч 9300, которому предложено лично проверить Ваши доводы и дать Вам необходимые пояснения.
Старший прокурор Второго управления, старший советник юстиции                В.О.Арцукевич».
Заявление направлено прокурору, подчиненному Министерству! Отсюда я понял, что прокуратура за «кагал». Письмо вместо ВЦСПС – в архив.
Написал жалобу министру Л.Д.Рябеву. Получил ответ от зама. Но ответ пришел за 10 – 12 дней до приезда Л.Д.Рябева на СХК, а вручил мне писульку начальник 1-го отдела СХК через два дня после отъезда министра. Скрыл абсурдный ответ, чтобы не пошел автор на прием к министру. Это сделал офицер КГБ, коммунист, ныне секретарь первички. Что это? Подлость, вседозволенность, холуйство перед кликой? Для меня, возможно, встреча с министром была бы решающей и этого заявления тогда, возможно, и не было бы. Круг замкнулся: администрация, прокуратура, партийные деятели всех рангов, даже КГБ. Везде большевики, имеющие парткнижки, которые, как акции, дают дивиденды. Можно ли быть в партии, поддерживать, согласно уставу КПСС, эту «свору палачей и политических выжег» (В.Маяковский)? Ответ для меня однозначен – нет.
Кто бы ни управлял Россией (СССР) президент или монарх, большевики или социал-демократы, «красные» или «зеленые», подлецы или добросовестные – вопрос о частичной очистке от загрязнений  радиоактивными веществами Томско –Обского бассейна и территории Томского, Асиновского и др. районов  области надо решать срочно.
Остановка одного или двух реакторов – не решение этого глобального  вопроса, и тот, кто пишет о сокращении сбросов в два раза, врет. Врет умышленно, дабы успокоить людей, которые ничего не знают об истинной опасности их здоровью.
Для защиты здоровья людей и оздоровления окружающей среды, исправления ранее допущенных ошибок (спешка развития СХК) и злоупотреблений властью  руководящих лиц, нужны сотни и сотни миллионов рублей. СХК – союзное предприятие. Правительство СССР найдет средства, если ему настоятельно доложить правду, а не ее огрызки.
Чернобыль – малый кусочек нашей действительности по выбросам долгоживущих радиоактивных веществ. Остановка одного, двух реакторов кардинально не улучшает радиационную обстановку в регионе, т.к. реакторы никогда не сбрасывали долгоживущие радиоактивные вещества типа «А», убивающие наследственность людей и животных.
Верхушка партии, объединившись с администрацией предприятий, учреждений и руководителями правоохранительных органов, создала антинародный фронт во имя своего личного благополучия – отсюда вседозволенность и безнаказанность, круговая порука, опирающаяся на все рычаги власти на местах – от кадровых перестановок до суда, прокуратуры и т. д.
Партию уже давно превратили в преступную организацию. От ее имени было расстреляно около 7 000 000 человек («Аргументы и факты», №25, 90г.), от ее имени сажали нормальных людей в психбольницы.
Решение И.Сталина, одобренное ВКП(б), о применении пыток к «врагам народа» не отменено и до сего дня. Осудили на съезде, но не отменили (постановления об этом не читал). Преследование инакомыслящих и их родственников продолжается до сего дня (депутаты Верховного Совета СССР тт. Гдлян, Иванов, Калугин, - о «мелочи» вроде автора заявления, говорить нечего).
В партии, ее руководящей структуре, пропало главное – порядочность, т.е. честь и совесть, остался ум – для приобретения незаконных благ, незаслуженного почета и другого величия.
В 1943 году при приеме меня кандидатом в партию майор, замполит полка, изрек: «У коммуниста одна обязанность – быть честным и добросовестным в труде и одно право – первым подняться в атаку на врага». Моя атака с 1986 года оказалась бесплодной и дорогостоящей для моего здоровья. Потому прошу освободить меня от прав и обязанностей члена КПСС, т.к. мое пребывание в партии более неприемлемо.**********
Пояснения и добавления
* Бывший работник отдела режима все же не решался называть своими именами радиоактивные элементы («Про плутоний молчи! А то пошлют куда-нибудь, подальше Северного полюса!»).
** Племянник мой, Витя, работал на вентиляции Завода разделения изотопов (объект 1); умер 37 лет.
*** Мой одноклассник Виталий Степанок, работавший когда-то инженером в лаборатории внешней дозиметрии, ездил в служебную командировку по Томи и Оби до Каргаска. У них был на катере двухсотметровый невод, которым они ловили рыбу, и проверяли ее на радиоактивность. Даже в конечном пункте – Каргаске – им попадалась загрязненная радионуклидами рыба.
**** Периодически бывает, когда в поселке Иглаково за одну ночь погибают все кролики.
***** Об этом очень давно и долго предупреждал в областной печати гидрогеолог Плотников (возможно, его уже и нет в живых). Теоретически не исключено, что и в Колпашево могут начать пить радиоактивную воду.
****** Анатолий Васильевич Стряпшин рассказывал мне, как однажды на объекте 1 (Завод разделения изотопов) увидел весной мутно-зеленый ручеек, вытекающий из-под земли, и заставил отобрать пробу. Оказалось, что ручеек нес в себе целый спектр радиоактивных элементов.
******* Это особый вопрос, называемый специалистами проблемой о «хвостах». На территории Завода разделения изотопов, под открытым небом, хранятся многие тысячи баллонов с гексафторидом урана. Оттуда теоретически можно извлекать нужный в хозяйстве фтор. Но его не извлекают. Говорят, потому, что загрязнен плутонием. Баллоны под воздействием природных факторов: дождей (бывают и кислотные), снега, ветра, жары, мороза коррозируют и появляются так называемые свищи. В результате, пока не заварят прохудившиеся баллоны, в атмосферу попадает UF6.
Словом, проблема «хвостов» – это до сих пор неразрешимая проблема. Хорошо бы, если б об этом не узнали террористы! Вообще-то я хотел об этом написать отдельное письмо, но теперь воздержусь.
******** Конечно, они ее, персональную пенсию, все имеют. Я, например, слышал, что бывший секретарь парткома СХК Валерий Никитич Мещеряков получает пенсию 80 000 рублей.
********* Все диссертации на ученые степени защищаются за закрытыми дверями: секретно! Я знаю, как одному из директоров завода диссертацию писали в рабочее время, закрывшись в кабинете, целых четыре инженера. Как ни странно, именно этот директор завода не забывал напоминать: «Я – кандидат технических наук».
********** Скажешь, что все про партию ныне устарело? Ой, ли! Чем отличается руководящая и направляющая КПСС от Единой России? Круговорот мутной идеологии в природе!

Письмо девятое.
Мои газетные материалы
Теперь, думаю, ты уже подготовлен к тому, чтобы прочесть мои материалы, опубликованные в городской и областной печати. Это, как правило, отчеты с разных конференций и семинаров, это и репортажи. Оцени мое терпение: я не обливал тебя холодным душем, не торопился знакомить тебя своими опубликованными материалами, не навязывал тебе свое мнение. Я вообще, по-видимому, не совсем правильно воспитан, – всегда стеснялся и даже боялся высказать свое мнение, чаще писал и говорил о чужом мнении. Хотя прекрасно понимал, что даже сам подбор информации из большого количества, - это уже точка зрения. Газетные материалы постараюсь дать просто – в хронологическом порядке.

Эхо Чернобыля
В заголовке, конечно, ошибка, подумают читатели. Всяк знает, что эхо – это отраженный звук. Следовательно, явление материальное, осязаемое. А если речь идет о молчании, то о каком отражении можно говорить? Задаем совершенно конкретный вопрос: как молчание в Чернобыле может отразиться и материализоваться в Томске-7? Абсурд? Не торопитесь с выводами…
22 ноября 1990 года. Теплый зимний день. Настолько теплый, что дороги превратились в каток. Наше такси забуксовало прямо перед светофором, выходим из машины и толкаем. Снег летит из-под колес, засыпая нас. Не страшно – отряхнемся. Кстати, снег густо сыплет и сверху. Школьники, возвращаясь с уроков, играли в снежки, лепили снежные бабы. Трехлетний шалун, несмотря на запреты мамы, пробовал на язык снежные комья.
А по городу примерно с 12 дня забегали дозиметристы. Молча. И никто ничего не знал. Вернее, знали в определенных кругах – руководство СХК, СЭС, например. И лишь вечером следующего дня, 23 ноября выступил по городскому радио исполняющий обязанности главного санитарного врача города А.И.Маслюк. И объяснил, что … ничего не было. Просто «была проведена очень большая работа по проверке транспорта и городского, и объектового». (Здесь и далее цитируется по передаче городского радио). Выяснилось, что «транспорт, идущий из города, с территории города, загрязненный… Где-то к двум часам ночи мы определились и предполагали начать отмывку транспорта». Но повторные проверки показали, что загрязненность снижается. Значит, слава богу, можно ничего не делать.
Так что же было-то? А вот что: «мы пришли к выводу, что загрязненность  была обусловлена короткоживущими радионуклидами бета-активностью». А насколько это было опасно? Да совсем безопасно, Сущий пустяк: «скажем, до ста бета-частиц на сантиметр квадратный». Много это или мало? А.И. Маслюк уточняет: «Это норма для загрязнения кожных покровов персонала работающего с радиоактивными веществами».
Персонал, работающий с радиоактивными веществами, после смены тщательно моет руки , принимает душ. Поэтому не следовало ли тому же А.И.Маслюку предупредить население города еще 22 ноября о сложившейся обстановке? Попросить всех детей уйти с улицы? Напомнить элементарные правила гигиены: не ходить в обуви по квартире, вымыть лицо, руки? Нет! Это уже из области фантастики. Наша санэпидстанция всегда заботится лишь о том, как бы успокоить людей, но не информировать их. У нас всегда все чисто, абсолютно чисто и безопасно. Нам не нужны никакие карты радиационных аномалий. Пусть себе там их делают в Омске, Новосибирске… А мы у себя построим еще одну, абсолютно безопасную, атомную станцию. Если же что-нибудь случится непредвиденное, то промолчим. В крайнем случае скажем, что «дозы облучения просто минимальные, микроскопические» и… «на здоровье людей, которые в это время ходили в городе, находились на улице, это никакого влияния не окажет».
Хочу напомнить уважаемому А.И.Маслюку слова американского уеного-атомщика К.Моргана: «В настоящее время стало очевидным, что не существует такой малой пороговой дозы ионизирующего излучения, которая была бы безопасной или риск заболеть от которой (даже лейкозом) был бы равен нулю… Радиоактивные благородные газы (РБГ) являются основным источником облучения населения при нормальной эксплуатации АЭС. Особый вклад вносит криптон-85 с периодом полураспада десять и семь десятых лет… За последние десять-пятнадцать лет новые данные показали, что риск раковых заболеваний людей под воздействием радиации в десять или более раз выше, чем мы считали в 1960 году, и что не существует безопасной дозы". (Цитируется  по «Чернобыльской тетради» Григория Медведева. Новый мир, №6, 1989, стр. 105).
Итак, от Чернобыля до Томска-7 рукой подать. Там молчали, здесь молчат.
А.Болтачев
От редакции. Мы уже однажды  (см. «Диалог» №4 за 31 августа 1990г.) писали о том, что на СХК существует специальная комиссия по связи со средствами массовой информации. Тогда эта комиссия ни словом не обмолвилась перед работниками радио и газеты об остановке реактора. И мы задавали вопрос: что это, недоработка комиссии или пренебрежение (если не больше) к местной прессе? Ответа от руководства СХК мы так и не дождались.
И вот новый случай, новое молчание и сообщение по радио постфактум. Спрашивается, для чего комиссия? А ведь существует и специальная инструкция–распоряжение, обязывающая, в частности, сообщать об экологической обстановке в городе. Не только о гамма-фоне. В последний раз «Диалог» информацию санитарной службы публиковал 22 июня этого года. Кстати, в самом начале этой информации сообщалось, что в «соответствии с годовым планом санитарной службы ЦМСЧ-81 в марте отобрано 10 проб снега и 5 проб молока в санитарно-защитной зоне и зоне наблюдения СХК для проведения радиохимического анализа. Результаты будут сообщены».
Сообщения мы не дождались. А если и дождемся, то это уже будет сообщение… о прошлогоднем снеге. Не пора ли начать говорить о сегодняшнем дне? О том, что мы пьем, чем дышим, что едим. Или мешают ведомственные барьеры?

Факты загрязнения организма человека  и животных
радионуклидами – продуктами деятельности СХК
(Из речи, произнесенной на семинаре, состоявшемся в Томске 21 –23 февраля 1992 года по теме: «Социально-экологические последствия производства и испытаний атомного оружия на территории бывшего СССР).
19 февраля в закрытом городе Томск-7 впервые состоялась научно-практическая конференция по теме: «Ландшафно-экологическая обстановка вокруг Томска-7». Завершило конференцию выступление председателя городского комитета по экологии Анатолия Лукьяновича Мерзлякова. Приведу лишь одну фразу из этого выступления: «Система ведомственного контроля не отвечает современным требованиям охраны окружающей среды». Такое заявление служит предпосылкой моего выступления и избавляет меня от долгих объяснений того обстоятельства, почему на этой трибуне оказался я, а не какое-то официальное лицо. Говоря иными словами, я пришел сюда сказать то, что сегодня вам не скажет ни одно официальное лицо. В стране парадоксов мы привыкли к тому, что люди, по долгу и званию своему призванные охранять здоровье людей, из шкуры вон лезут для защиты интересов атомного ведомства.
Итак, давайте для начала взглянем на Томск-7 с птичьего полета. Что же мы увидим? А увидим, например, 5-й объект с его атомными электростанциями, рядом – Верхнюю Парусинку (это бывший рабочий поселок, где ныне остались гаражи, погреба и свинарники), где свободно гуляет скотина. Немало там огородов с посадками картофеля, клубники, овощей. Есть и сады – выращивают малину, смородину, крыжовник. Держат там свиней, овец, коров. И все это в санитарно-защитной зоне. И живут там самоселы (после Чернобыля нет необходимости разъяснять значение этого слова). Недавно была передача по радио, в которой звучало интервью с самоселом-женщиной. Она высказала совершенно справедливые претензии: «Где вы были 20-25 лет назад? – вопрошала она. – Почему я сейчас должна бросать обжитое место, дом, хозяйство, огород? Почему мне раньше никто не говорил о том, что здесь опасно жить?»
Я хочу сказать, что в Томске-7 давно существуют организации, которые изначально должны были позаботиться о соблюдении санитарно-защитных зон, обязаны были заниматься разъяснительной работой среди населения на предмет опасности пребывания и сельскохозяйственной деятельности в этих зонах.
А когда мы ездили с бывшим главным врачом санэпидстанции Томска-7 Евгением Борисовичем Антипиным в Чернильщиково и все до одной женщины сказали, что дети летом купаются в радиоактивной протоке, а коровы, спасаясь от гнуса и жары, по самую шею стоят в воде ( общеизвестно, что радионуклиды обладают свойством концентрироваться в молоке), Евгений Борисович… что бы вы думали сделал? Он кинулся к протоке, начал усердно объяснять, что все это совершенно безопасно и пригоршнями попил воду. Вплотную к воде приборы тогда показывали 400 микрорентген в час (один из реакторов в это время был остановлен на ремонт, и потому фон был ниже обычного).
Я мог бы продолжать приводить подобные абсурдные примеры, но перейдем к более конкретным случаям загрязнения организма человека и животных. В апреле 1990 года стал известен случай радиоактивного заражения 38 человек, поевших лосиного мяса. (Замечательные, скажу я вам, у нас люди: не стали есть «в тихушку», делились с соседями и знакомыми). В связи с этим я особо хочу подчеркнуть два момента. Первый – подобные заражения могли происходить и раньше, только не были известны. Более того: заражения радиоактивным мясом диких животных, возможно, происходят постоянно в отдаленных деревнях, люди болеют, но мы об этом ничего не знаем. В подтверждение этой мысли приведу лишь одно интервью с начальником участка СУ-13 Вячеславом Степановичем Сипатовым. «Все, что произошло в апреле этого года, - говорил он, - могло произойти и раньше. И может быть, и происходило до этого. А что касается сбора ягод, грибов, шишек, я десятилетиями наблюдал, как это делали работники объекта, это же делали и работники охраны. О том, чтобы не охотиться, не заниматься промыслом ягод, грибов нам никто не говорил».
Теперь вспомните, пожалуйста, мои слова о службах, которые изначально должны были заниматься разъяснительной работой. Значит, эти службы напрасно ели хлеб свой. Наоборот – они доказывали, что все кругом чисто. И продолжают доказывать, к сожалению.
Второй момент, на котором в связи с этим я хотел бы обострить внимание. Ну, так вот случилось, что люди заразились и заболели. Каково же отношение к ним? Да как к врагам народа! Вот что говорил по этому поводу дорожный рабочий Владимир Текутьев: «Впечатление у меня  не очень приятное. Со стороны санэпидстанции задавались очень такие вопросы – не то, что трудно ответить, а просто без нервов нельзя было ответить. Пугали прокуратурой и пугали милицией». А вот слова его жены, Любови Борисовны Текутьевой, матери зараженного материнским молоком трехмесячного (на тот момент) ребенка: «Даже не знаю, что сказать, потому что такое впечатление, что кругом сплошные враги. Относятся так, как будто я виновата во всем. Почему-то все предвзято относятся, сами не понимают, что я очень сильно переживаю за детей»,
Когда я приходил в больницу по поводу радиоактивного заражения людей и стал задавать вопросы заведующей отделением, она буквально схватилась за голову и стала в ужасе заламывать руки: «Вот вы уже записываете, - причитала она, - а нам нельзя даже говорить, чем мы лечим этих людей!». Не технология засекречена, не получение урана и плутония, а методика лечения человека! После этого еще некоторые возмущаются, когда слышат разговоры о том, что у нас фашистская система. Да в этой системе эмбрионально, в зародыше заложено человеконенавистничество.
Подтверждением тому, что радиоактивные заражения животных практически постоянны, а заражения людей могут повторяться, служит другой случай, произошедший в июне прошлого года. Тогда солдаты восстанавливали проволочное ограждение зоны, разрушенное лосем. Кстати, порывы колючей проволоки лосями – обыденное явление. Я сам долгое время задавался вопросом, почему это происходит? Люди, охраняющие санитарно-защитную зону, так объяснили это явление: места эти испокон веков являлись местом гона лосей. Вот и лезут туда животные по древней тропе любви, проложенной их далекими предками. Именно поэтому наибольшее количество порывов проволоки приходится на сентябрь – время гона лосей. Был случай, когда бык, прорываясь сквозь колючку, оставил на ней даже язык.
Итак, солдаты восстанавливали ограждение. Позже дозиметристы обнаружили, что они, эти солдаты, загрязнены радионуклидами. Стали разбираться – выяснилось, что лось, прорвавшийся сквозь зону, был сильно загрязнен. Да так сильно, что была создана специальная бригада, собиравшая грунт со следов того животного примерно на расстоянии 700 метров. До зоны почву со следов собрали, вывезли на захоронение, а лось ушел в сторону поселка Самусь, так и оставляя радиоактивные следы. Одному богу известно, где он теперь.
Не избежал прямого контакта с последствиями радиоактивного заражения животных и я. Лет 13-15 тому назад я ходил с сыном в сторону Черного озера на охоту. Никаких предупреждающих табличек типа появившихся недавно «Осторожно: радиация» тогда еще не было. Лишь на самом берегу озера были щиты с надписью: «Всякая охоты и рыбалка запрещены». На обратном пути в сторону дороги, ведущей на Самусь, сын подошел ко мне с черепом какого-то животного и спросил разрешения взять его домой. Я удивился: зачем? «Покрою лаком и положу на книжную полку», - ответил он. «Раз уж он так тебе понравился, возьми», - разрешил я. И все эти годы череп лежал на книжной полке над письменным столом. Вчера вечером, когда печатал на машинке, я замерил расстояние от того места, где лежал череп, и до своей головы, - получилось 48 см.
А тут недавно я решил зарядить аккумуляторы на личном дозиметре. Для этого поставил дозиметр на тот же письменный стол и вечером включил зарядное устройство в сеть. Утром решил  проверить прибор. Он повел себя очень странно. Был бешеный фон. Я решил бы, что дозиметр вышел из строя, но при отходе от письменного стола он показывал обычный или близкий к обычному фон. Но в то же время при направлении датчика на окно, находящееся рядом со столом, стрелка прибора показывала 50 микрорентген в час. Поневоле мысли приходили о втором Чернобыле. Далеко не сразу я нашел радиоактивный источник. Для этого пришлось вынести из комнаты магнитофон и еще некоторые вещи, случайно оказавшиеся в одном направлении между датчиком дозиметра и книжной полкой, где лежал череп. Только тогда, когда я догадался войти в комнату с включенным прибором и поднятым в руке датчиком, удалось обнаружить злополучный радиоактивный источник. Им оказался тот самый череп, который перед вами (я его выставил перед слушателями на стол, - А.Б.). Вот и дозиметр – он зашкаливает на расстоянии двух метров. Не мой, а госповеренный и официально зарегистрированный прибор санэпидстанции показал 0,9 миллирентген в час.
А ведь совсем рядом с местом, где был найден этот злополучный череп,  с трех сторон находятся огороды горожан. Тысячи огородов. Это на Поперечке, в Виленке и через дорогу – да, буквально через дорогу от того места, где закачивают радиоактивные растворы под почву! Разве это не преступление – расположение садоводческих обществ именно там? Это при обширнейших просторах Сибири! Разве звери, загрязненные радионуклидами, обходят те огороды, и птицы там не летают?
Я опубликовал фото этого черепа и небольшую заметку в городской газете «Диалог». И что тут началось! Самые неожиданные реакции, самые абсурдные умозаключения довелось мне услышать. Сперва отрицали само существование такого черепа. Потом – факт его местонахождения. «Я не верю, - говорили мне, - что ты нашел его  возле Черного озера». Еще позже ставили под сомнение его нахождение все эти годы на книжной полке. Мне грозили судом за то, что я не полностью привел в газете слова специалиста Кудиновой о том, что с удалением от черепа радиоактивность резко падает. Но ведь, во-первых, есть соответствующая формула о мощности радиации, обратно пропорциональной квадрату расстояния. Во-вторых, я и сам прекрасно знаю, что соседям череп не наносил никакого вреда и что за километр он абсолютно безопасен. Но еще неожиданнее было заявление о том, что якобы я, упоминая в газете о льготах, предоставляемых работающим с радиоактивными веществами, требую льготы и себе. Конечно, я бы сейчас не отказался от трехразового бесплатного питания. Неплохо бы отпуск провести на Золотом берегу в Болгарии (именно там, насколько мне известно, отдыхают некоторые атомщики). Хорошо бы, если бы мне вне очереди выделили вертолет. Но, учитывая, что ни до свободных цен, ни после мне денег на его приобретение все равно не хватит, прошу сразу же решить вопрос о бесплатной передаче его в мое пользование.
А если серьезно, то что я хочу и для чего я все это говорю? Я хочу, чтобы случившееся со мной и моей семьей не повторялось. Вот главная мысль, которая привела меня сегодня сюда. Я не хочу, чтобы смертоносные продукты Сибирского ХИМИЧЕСКОГО КОМБИНАТА ЛЕЖАЛИ В ОТКРЫТЫХ ВОДОЕМАХ И РАЗНОСИЛИСЬ ЖИВОТНЫМИ И ПТИЦАМИ ПО ВСЕМУ СВЕТУ. Я НЕ ХОЧУ, ЧТОБЫ НАС БОЛЬШЕ ОБМАНЫВАЛИ И УСПОКАИВАЛИ СКАЗКАМИ О ПОЛНОМ ЭКОЛОГИЧЕСКОМ БЛАГОПОЛУЧИИ. Сегодня высокообогащенных продуктов (не надо путать с отходами!) ядерного ведомства в озерах лежит в таком количестве, что под угрозой находится вся жизнь на планете Земля. Я НЕ ПОДНИМАЮ ПАНИКУ – Я КОНСТАТИРУЮ ФАКТЫ. СЕЙЧАС ВСЕ ЗАНЯТЫ ПОЛИТИКОЙ, ЭКОНОМИКОЙ, СОБОЙ, НО ТОЛЬКО НЕ ЭКОЛОГИЕЙ. А ВЕДЬ СЛУЧИСЬ ЧТО – ВСЕ ТАМ БУДЕМ: И КОММУНИСТЫ, И ДЕМОКРАТЫ, И АНАРХИСТЫ, И ИЕГОВИСТЫ, И ХРИСТИАНЕ, И МУСУЛЬМАНЕ.
А. Болтачев

ГРИМАСЫ ЯДЕРНОГО БЕЗУМИЯ*
В  Томске состоялся трехдневный семинар по теме: «Социально-экологические последствия производства и испытания ядерного оружия на территориях, входивших в состав СССР». Участники его были представлены учеными Москвы, Челябинска, Алма-Аты, Красноярска, Одессы. Выступили с докладами академики, доктора и кандидаты наук. Все три дня перед участниками семинара висел написанный на ватмане афоризм: «Земля, воздух и вода – наша общая беда!».
Потому как совершенно немыслима задача полного анализа докладов и выступлений (это заняло бы несколько номеров газеты), постараемся хотя бы по отдельным фрагментам передать атмосферу происходившего.
Необъявленной войной против собственного народа назвал проведение атомных испытаний первый же выступавший – В.Н.Якимец (Москва). Он сказал, что только в мирных целях проведено 115 ядерных взрывов в 68 точках бывшего Союза. Если общественность США в 1989 году потребовала создания программы очистки территорий от «следов» атомного производства стоимостью в 150 миллиардов долларов, то у нас еще и не ставился такой вопрос. А стабилизация обстановки только в районе Челябинска потребует  не менее 30 млрд. рублей.
Совершенно потрясающая картина атомной вакханалии происходит на Новой Земле. Остров не только сотрясали атомные взрывы, но и вокруг него затоплены контейнеры с отходами атомных подводных лодок. Чтобы контейнеры утонули,  в них сварщики просто прорезали отверстия. А теперь там же собираются уничтожать химическое оружие.
«Вопросы ребром» ставила представитель комитета радиационной безопасности Челябинска Н.И.Миронова. Например, она призвала запретить нашей стране заниматься атомной индустрией. А когда речь зашла о возвращении на нашу землю радиоактивных отходов из реакторов других стран, Наталья Ивановна положила на стол международный договор о нераспространении ядерного оружия и обратилась к заместителю начальника Управления по информации и связям с общественностью Министерства атомной энергетики и промышленности В.М.Котлову: «Найдите статью, по которой мы должны возвращать радиоактивные отходы! Другое дело, - продолжила она, - что мы заключили такие контракты, но СССР уже распался. Значит, должны договоры пересматриваться».
Впечатляющим было выступление доктора биологических наук, профессора А.Б. Бигалиева (Алма-Ата). Примерно 1млн.га земли Казахстана было под испытаниями атомных бомб. 116  наземных ядерных взрывов было произведено, 370 – подземных. 600 населенных пунктов попали в зону действия взрывов, около 80 – в Алтайском крае. Между сопками исключительный травостой, прекрасная природа, но… радиоактивный фон – 250 мкр. в час. Шестью рядами колючей проволоки и рвом ограждены места испытаний. Но чабаны бульдозерами прорывают проволоку, зарывают рвы и загоняют отары. Подробно рассказав о научных исследованиях хромосомных изменений (для изучения брались: трава, лягушки, грызуны, люди от 12 до 80 лет), ученый делает вывод: тяжелейшие последствия атомных испытаний – это потеря генофонда.
Дважды давалось слово начальнику СЭС Томска-7 А.И.Маслюку. Он дал очень подробную информацию о радиационном фоне вокруг города Томск-7. Приводил цифры смертности и заболеваемости в Томске-7 по сравнению с областным центром. Это выступление было встречено далеко неоднозначно. Было задано много вопросов, немало прозвучало реплик с мест. «Как можно уменьшить дозы в 10 млн. раз? – спрашивала доктор физико-математических наук, профессор  И.Г.Берзина. – Тогда нам говорить не о чем. Я не понимаю, что такое доза по рутению. Надо говорить о дозе, получаемой от всех радиоактивных элементов. Возле плутониевого завода не может быть дозы меньше фона». Задавался и такой вопрос: как можно сравнивать Томск-7 и Томск, когда ясно, что они взаимно влияют друг на друга? Позиция А.И.Маслюка была столь ярко выраженной, что, когда вопрос встал о предоставлении заключительного слова представителям СХК, председатель «Экологической инициативы» М.Г.Сесюнина сказала: «Мы думали, что вы представляете СХК».
Академик Н.В.Васильев подчеркнул, что нынче радиация – карта политических игр: иногда умышленно все упрощают, иногда – нагнетают обстановку. И рассказал об исследованиях, проводимых в Сибирском Заполярье, на Алтае и Подкаменной Тунгуске. Хотя на Севере умирают преждевременно почти исключительно от пьянства и алкоголизма, считает ученый, он провел прямую зависимость между ягелем – концентратором радионуклидов, оленем и человеком. А в медицинских отчетах влияние радиации не учитывается совсем, хотя оно обязательно присутствует. На Алтае же  70-80 процентов детей рождается с врожденной желтухой – это результат ядерных испытаний в Семипалатинске.
Старший научный сотрудник Красноярского научного института биохимии и биофизики А.Я.Болсуновский подчеркнул, что несколько лет назад такие семинары с присутствием атомщиков, экологов и средств массовой информации были бы просто невозможны. И рассказал о Горнохимическом комбинате, объекты которого расположены на глубине 250 метров. Однако американцы сфотографировали из космоса все 3,5 тысячи помещений под землей в инфракрасных лучах и узнали характер производства.
К.Е.Лебедев, председатель депутатской комиссии Томского облсовета по правам человека, заострил внимание на бесправном положении населения региона, оказавшегося в зоне действия атомной промышленности. Он рассказал, как на сессии Томского областного Совета рассматривался вопрос о прекращении на территории области производства оружейного плутония. «Ядерная энергетика является самой дорогой только из-за дорогостоящего захоронения отходов», - сделал вывод депутат облсовета К.Е.Лебедев. Противоречивыми были выступления представителей  Томска-7. С одной стороны (А.И.Григорьев, А.В.Стряпшин и автор этих строк) говорили о радиационной опасности вокруг объектов СХК, о технологических нормативных и сверхнормативных сбросах, об уроне, наносимом природе и животному миру.. С другой (начальник СЭС А.И.Маслюк, зам. начальника лаборатории окружающей среды А.И.Малышкин и начальник техотдела СХК Л.М.Хасанов) характеризовали состояние окружающей среды вокруг комбината и города не только нормальным, но и прямо-таки курортным. Что, собственно, и вызывало бурные сцены в последний, третий, день семинара.
Можно бесконечно  долго спорить о пользе  или вреде энергии, получаемой при расщеплении ядра атома. Но бесспорно одно: при помощи самых передовых достижений науки и техники атомщики уже натворили такое, что будет напоминать о себе (кстати, не с пользой для всего живого) многие тысячи  и даже миллионы лет. Поэтому нельзя не согласиться со многими выступавшими на семинаре: нужны комплексные исследования территорий, на которых производилось и испытывалось ядерное оружие.  Не зря же, например, на вопросы о суммарной активности отходов  Сибирского химического комбината наши специалисты не дали никакого ответа. «Это секрет», - сказали они.
*   *   *
*18 лет прошло с того семинара. Этот материал был опубликован в областной газете «Народная трибуна», №57,24.03.92г. Под ним, под этим отчетом, - «Итоговый документ» семинара, в котором немало умных, хороших предложений, план действий, так сказать. Там говорится и об очистке территорий от результатов воздействия ядерного производства, и о разработке государственной программы переквалификации и трудоустройства персонала предприятий атомного ведомства, высвобождающегося в результате конверсии, и о создании программы медицинского обслуживания и социальной защиты населения, проживающего вблизи предприятий ядерного военно-промышленного комплекса и так далее, и тому подобное. Восемнадцать лет прошло. А что изменилось? Да ничего! Даже для прохождения медосмотра мы из закрытого города ездим в Томск, - потому что знаем: в своем городе неделю потратишь на медкомиссию. В этом я убедился только что, так как надо было менять водительское удостоверение. А о чем-то другом просто и не приходится говорить: никто палец о палец не ударил для улучшения  экологической обстановки и здоровья населения. Кстати, в этом документе есть и предложение о необходимости «производства дозиметров различного назначения для обеспечения потребностей населения и системы общественного мониторинга». Речь о дозиметрах, измеряющих не только гамма-фон. А у нас человека, поднявшего вопрос о производстве и продаже дозиметров, попытались через областную печать поднять на смех. Михаил Лирмак тот человек. Я постараюсь чуть подробнее об этом еще рассказать.

И ПОТУХ НАШ ОГОНЕК,* -
так сказал один из атомщиков, когда стрелки приборов пошли к нулю  и реактор – третий реактор на пятом объекте, – остановился. А «огонек», между прочим, производил оружейный плутоний, попутно вырабатывая электроэнергию.
Как воспринимали происшедшее присутствующие? Без веселья и энтузиазма. Специалисты без устали повторяли мысль о технически безупречном состоянии ректора, об отличном дорогостоящем и работоспособном оборудовании. Открыто говорили о том, что жалеют об остановке. Как будто производство плутония – выращивание хлеба насущного. Но это все же оружие, и далеко не рядовое: с его помощью совсем нетрудно превратить всю Землю в безжизненную пустыню. Да и накоплено его сверх всякой меры. Так чего же, казалось, жалеть-то? Затевая разговоры, пытаюсь понять это.
Василий Борисович Евтихов приехал сюда восемнадцатилетним. Вернее, их, окончивших Брянское техническое училище, везли в Новосибирск. По крайней мере, всем 43-м так сказали. А привезли в Томск. Никто не говорил, что им предстоит делать, с каким продуктом работать. Вот так с котлована и начинали. Сейчас В.Б.Евтихов – бригадир операторов.
- Воспитывали нас в такой обстановке, - говорит Василий Борисович. – Считали, что это нужно  - защищаться от внешних врагов. Но все это делалось, конечно, против человека и мы это понимали прекрасно.
- Спустя 30 лет, как вы оцениваете свою жизнь? Не думаете ли о том, что можно было другую профессию избрать и прожить по-другому?
- Когда появилась семья, это уже… нелегко. Конечно, в душе осадок есть. Может быть, все это и не нужно было. Может, можно было как-то по-другому…
Через год после пуска реактора – в 1962-м – пришли на реактор В.А.Колубаев и Б.В.Назаренко. Эти люди сознательно поступили на физико-технический факультет Томского политехнического института и сознательно пошли работать в оборонную промышленность. Во время войны они оба служили: В.А.Колубаев в действующей армии; Б.В.Назаренко в боях участия не принимал.
-У вас не было чувства ответственности перед всем человечеством? Такого, как, скажем, у академика Сахарова? Или, может, возникло чувство сожаления по поводу того, что избрали именно эту профессию?
- Нет, у меня этого не было, - говорит Виктор Александрович Колубаев. – Ведь этим занималось не только наше государство, но и другие, и им надо было противостоять. А сегодня у нас траурное настроение.
- Отчего же траурное, если прекращается производство ненужного опасного оружия?
- Оборудование прекрасное – его жалко, - говорит Бронислав Владимирович Назаренко.
Инженером, а затем старшим инженером управления проработала на реакторе 10 лет Л.Ф.Юдина. А до этого 2 года работала на АЭС. У нее двое уже взрослых детей.
- Вы не думали о том, что оружие, которое получается в реакторе, может быть когда-то применено? – спрашиваю у Леокадии Федоровны.
- Мы думали, что оно вообще никогда не будет применяться, - ответила она. - Думали, что им будут только запугивать – ведь оно было свидетельством мощи Родины. А сегодня мне хочется плакать, и не из-за оружия этого, а потому, что жизнь здесь прошла. А теперь вот - все…
Жизнь прошла. В этих словах глубокий смысл. Прошла она у каждого по-своему. Впереди у многих – безрадостное будущее. Так, по крайней мере, считает Юрий Андреевич Сивков, бывший машинист паровой турбины, а сейчас – оператор щита парогенераторов.
- Остаемся мы безработными и никому не нужными, - говорит он. – Никто о нас не беспокоится. Администрация быстренько приспособилась, нашла себе хорошие теплые места. Взять конкретно Мещерякова (ну, действительно: номенклатура не тонет никогда),  - устроился неплохо. А мы вот остались «на свалке жизни». А у меня ведь второй сын перешел на третий курс института, и сейчас дать ему образование я, видимо, не смогу. А здоровье здесь погублено.
- Это не профессиональное заболевание?
- К счастью, нет. А может, к несчастью – не знаю.
Да, то, что «огонек» потух – несчастье для многих, ни в чем не виноватых, добросовестных и работящих людей. И все же, несмотря на это, остановка реактора имеет положительное, причем всемировое значение. Без преувеличения.
* Уникален этот материал! Теперь уже смело можно так сказать: прошло много лет (он был опубликован в газете «Диалог» 8 августа 1992 года, №33 (99)). Журналистов всяких было много на закрытии реактора, но таких вопросов, как в этом материале, никто не задавал.

ЧЕМ МЫ ДЫШИМ
Два дня, 1 и 2 декабря 1993 года,  в ДК им. Н. Островского проходила научно-практическая конференция «Проблемы экологии гТомска-7». Естественно, оба дня постоянно слышались разговоры о последствиях взрыва на СХК-15. Вспомнили и о том, что прошлая такая же конференция проходила 7 апреля этого года – на следующий день после взрыва. Давались разные оценки этому явлению. Но вот встала с места генетик Людмила Васильевна Частоколенко и сказала: «То, что 7 апреля мы сидели здесь, говорит о том, что все мы – ненормальные люди. Нормальным живым существам свойственна забота о своем здоровье и здоровье своих близких». На это сказать было нечего. Им ведь, генетикам, виднее.
И вот снова собрались ненормальные в малом зале Дома культуры. Правда, в этот раз их было больше: зал был набит битком (возможно, в прошлый раз нормальные все же заняты были если не заботой о своем здоровье, то ликвидацией последствий аварии). С приветственной речью к ним обратился заместитель главы администрации города Н.Г.Прокопенко. И это была совсем не традиционная речь. Поведав иногородним о том, чем и как живет наш город, Николай Григорьевич сказал, что, несмотря на значительные экономические трудности, изыскиваются средства на исследования экологической обстановки. И к этим исследованиям привлекаются независимые умы иногородних ученых. О чем, кстати, свидетельствует и настоящая конференция: в ее работе принимают участие ученые томских вузов, Москвы и Красноярска.
О текущей радиационной обстановке в районе СХК говорил в своем выступлении А.И.Малышкин, - заместитель начальника отдела охраны окружающей среды СХК. Излагая обычную информацию (в основном, известную горожанам), Александр Иванович сказал и такое: «6 апреля практически выброс на 100 процентов произошел через разлом, а не через трубу». (А помнится, начальник 4-го Главного управления Министерства атомной промышленности Микерин, в чей рот смотрели тысячи и даже миллионы людей, ожидая увидеть рождение истины, отражающиеся звуком, повторял многократно, что большая часть выброса произошла через трубу). Ну, пусть через разлом – теперь уж разницы нет.
Но вот на трибуне – начальник лаборатории контроля внешней среды СХК С.И.Бушуев. Тема его доклада: «О работах, выполняемых отделом охраны окружающей среды СХК на следе аварии 6 апреля 1993 года на радиохимическом заводе». Выступление Сергея Игнатьевича еще раз убедило в том, что наших специалистов на мякине не проведешь: сразу же после аварии были взяты пробы, и они знали истинные размеры аварии. Не выдержав, я обращаюсь к докладчику с вопросом:
- Я помню самую первую пресс-конференцию, проведенную в области, ту самую, которую проводил Микерин. Тогда совершенно официально говорилось о том, что радионуклиды не вышли за пределы 15-го объекта. Я сейчас не хочу услышать от вас опровержения этого, потому что истина теперь всем известна. Я просто хочу от вас услышать оценку такого явления, чисто человеческую оценку. Итак, утверждалось, что радионуклиды не вышли за пределы 15-го объекта, а на тот момент у вас были данные анализов. Что вы думаете об этом?
- Я бы ответил на этот вопрос так: с информацией надо уметь работать. Вот в Соединенных Штатах Америки, там почти большинство населения занято в информационной сфере. Это дело, я бы сказал, довольно сложное, тонкое, с информацией надо уметь работать.
- Что вы хотите этим сказать?
- Ну, то есть мы передаем информацию, я сказал куда: соответственно – руководству комбината, в штаб, который был образован. Что они там делают с этой информацией – мне, конечно, не докладывают.
Я оставлю этот диалог без комментария. Но С.И.Бушуеву было задано много других вопросов. Например, председатель Госкомгидрокомитета Владимир Иванович Дорошенко заявил, что, по его данным, в Георгиевке бета-активность увеличилась в 10 раз по сравнению с прошлым месяцем. «Где ваш контроль?» – спросил он. И поинтересовался тем, есть ли у СХК в Георгиевке постоянный пункт контроля. Такого пункта у комбината не оказалось, и по всему было видно, что В.И.Дорошенко остался недоволен ответами. В перерыве я подошел к нему и хотел узнать о пределах той бета-активности, о которой он говорил.
- Я сейчас не хочу об этом говорить, - довольно резко сказал Владимир Иванович. – Я хочу с ними обсудить это. Почему они молчат об этом? Может быть, они не владеют информацией? Или они владеют, но от нас скрывают? Может, это был рабочий выброс? Они уходят от ответа. У меня служба работает так, что если активность увеличилась в 5-8 раз, то уже контролируем. И уже должен быть особый контроль: это же не шутки, там же живут люди. Они подвергаются все время ударам бета-активности. Понимаете?
- Вот я и хотел узнать, насколько опасны эти удары по населению?
- Узнайте от них. Они – источник. А они не говорят.
- Но вам же сказали, что у них нет там стационарных пунктов.
- Их не интересуют последствия ихней аварии, а меня это интересует!
Этот диалог тоже не нуждается в комментарии.
Профессор ТГУ А.М.Гришин выступил с докладом: «Прогноз повторного радиоактивного заражения местности в результате пожаров в радиационных лесах на примере Брянской области». В самом названии темы – прозрачный намек. И этот намек становится угрожающим, особенно если учесть, что автору этих строк довелось прошлой весной тушить пал недалеко от Георгиевки.
Совершенно ошеломляющим можно назвать доклад старшего научного сотрудника кафедры геологии редкоземельных металлов политехнического университета Томска Сергея Ивановича Сарнаева. Он одну за другой вывешивал схемы города, на которых разными цветами были обозначены районы экологически напряженных мест и назвал результаты геохимических исследований природных сред. Так, брались пробы почвы, снега, коры тополя и анализировались на предмет присутствия более 60 химических элементов. (Причем еще делалась оговорка, что количество и вид анализов определялись только финансами). Чтобы дать представление о совершенно умопомрачительном содержании этого доклада, достаточно, на мой взгляд, привести только несколько разрозненных отрывков, фраз. Например: «По бериллию и цезию г.Томск-7 смотрится несколько выше, чем г.Томск». Или: «Почвы грунта г.Томска-7 превышают содержание элементов по бериллию, никелю, хрому, барию, цинку, молибдену, свинцу, по цирконию, мышьяку, - выше, чем ПДК, принятая Минздравом СССР». «г.Томск резко выделяется  по сравнению с Томском-7 медью, литием, калием, вольфрамом, кобальтом, оловом, серебром, висмутом, ртутью». «Урана и тория чуть меньше, чем в Томске областном (в почве)». «По цезию-137 на листьях тополей имеется очень четкая картина по распределению: ул.Ленина – СХК –1 – возрастание». Кроме всего прочего, Сергей Иванович сказал и о том, что в районе автобусного парка была обнаружена и ликвидирована цезиевая аномалия искусственного происхождения в 1800 мкр\час.
Фраза, которая может послужить лишь небольшим выводом из сказанного: «Все почвы грунта г.Томска-7 попадают под высокий опасный уровень загрязнения». И на прощание риторический, т.е. не требующий ответа вопрос из этого обескураживающего доклада: «Какое можно ожидать здоровое население по нашим результатам?» Горожанам, наверное, небезынтересно будет знать, что С.И.Сарнаев наиболее экологически напряженными, опасными назвал три района города: район школы №195 и ДОКа; центральный район – напротив первого объекта; и район ул.Комсомольской вместе с поселком Иглаково.
Любопытная деталь: С.И.Сарнаев в докладе особо подчеркнул, что он не знает природы загрязнения, его источник. И этим дал заразительный пример для других ученых: многие из них в своих докладах делали аналогичные заявления. По этому поводу я даже заготовил было шутку о том, что, конечно же, нас загрязняют деревни Эушта и Петрово, особенно, когда речь идет, скажем, о цезии (как мы помним возрастающем от ул.Ленина к СХК-1). Но шутка не пригодилась: первый же выступающий на дискуссии (а им была сотрудница НИИББ Нина Сергеевна Москвитина) обратил внимание на этот общий недостаток.
Напряженной была программа конференции. Врачи рассказывали о комплексных обследованиях детей нашего города и отдельно – об аллергических обследованиях детей.
Доцент ТГУ В.А.Ананьев говорил о том, как он добивается системы непрерывного экологического образования и воспитания. Сотрудники НИИББ Н.Г.Дмитриева и Л.М.Бондарь рассказывали о своих исследованиях в экологически напряженных районах в городе и вокруг него.
Среди неназванных докладов, пожалуй, стоит особо упомянуть еще об одном: «Аэроэкологическая оценка почв и почвенного покрова садово-огородных участков природной зоны г.Томска-7», с которым выступила Людмила Кузьминична Цыпарева. Коротко говоря, ее вывод сводится к одному: почвы огородов непригодны к использованию в том состоянии, в каком сейчас находятся.
Среди наиболее интересных был и доклад главного геолога  спецпартии «Красноярскгеология» В.А.Чечеткина. Он говорил о том, что в каждой пробе, взятой в районе Георгиевки, на каждом листочке были обнаружены делящиеся элементы, в том числе и плутоний.
И это прямо противоречило данным, представленным в докладе заведующего промсанлабораторией В.И.Борисенко, согласно которым миграция радионуклидов из почвы в растения не зафиксирована ни в одной пробе. Промышленно-санитарная лаборатория – ведомственная организация. А вот что писала тогда Марина Хотулева, кандидат химических наук, координатор Центра независимых экологических программ Социально-экологического союза (Москва) на стр. 25 своего отчета: «Особо настораживает тот факт, что концентрация альфа-излучателей (плутония-239) в почвах значительно превышает уровень глобального загрязнения. Максимальные уровни загрязнения почв плутонием-239 отмечаются в восточном и северо-восточном направлении от действующего предприятия (по розе ветров).
В заключение хочется сказать самое главное. Конференция проходила, как уже было сказано, 1-2 декабря. Это за 10 дней до выборов. Это тогда, когда кипят политические страсти, идет предвыборная борьба, когда решается судьба России, судьба народов. А в зале ДК сидят люди, на высоком научном уровне обсуждая экологическую проблему вокруг Томска-7. И во время этого обсуждения мы имели возможность получить разную, порой противоречивую информацию. Следовательно, игра в одну лузу, когда можно было говорить  только то, что разрешалось, закончилась. Возникали споры, шли горячие разговоры. И сегодня кто-то, возможно, снова этих людей назовет ненормальными. Но в том-то и дело, что сейчас самое нормальное, правильное именно в этом и состоит, ибо экология нынче решает основу жизни – то, без чего не сможет просуществовать ни одна партия. Ей просто нечем будет дышать.
*   *   *

СЖИГАТЬ ЛИ ПЛУТОНИЙ?*
Международная радиоэкологическая конференция  «После холодной войны: разоружение, конверсия и безопасность» начала свою работу в Красноярске и закончила в сентябре 1994 года в Томске. Организаторами конференции были: администрация Красноярского края, Красноярский краевой комитет по охране природы, Красноярское экологическое движение (аналогичные организации в Томске), Социально-экологический союз (Москва) при спонсорской поддержке Центра гражданских инициатив (Сан-Франциско, США). В Томске в работе конференции принимали участие 9 американцев и 2 норвежца.
О целях конференции и о том, как она проходила, я попросил рассказать представителя Социально-экологического союза Лидию Владимировну Попову.
- Конференция была задумана с целью, чтобы можно было бы продолжить диалог, начатый в Томске в феврале 1992 года (была такая конференция, правда, не международная). Мы хотели, чтобы во время этого диалога были представлены различные точки зрения, прозвучали разные данные и как проблему безопасности после холодной войны видят разные структуры общества. Сейчас стоит очень серьезный вопрос: что же делать с плутонием, который будет высвобождаться из ядерных боеголовок. Вопрос волнует американскую общественность и нашу – тоже. В наших странах разные структуры видят эту проблему по-разному. Ведомства хотят использовать плутоний как материал для получения энергии, считая, что это благо, что это наследие будущих поколений, национальное богатство. А общественность смотрит на плутоний, как на отходы, как на зло. Как в Америке, так и у нас люди склонны к тому, чтобы плутоний перевести в такую форму, которая была бы безопасна для общества, но плутоний не мог бы служить источником энергии. Моя личная позиция: на эту проблему мы часто смотрим, как на техническую и недооцениваем нравственный, моральный фактор.
Плутоний – неизвестный человечеству материал: практически он не существовал в природе до того, как был открыт в 39-м году. После этого количество произведенного плутония в мире стало стремительно нарастать. Он включился в биосферные процессы, включился в круговорот веществ в природе и это неизвестное прежде вещество стало внедряться в живую материю, производя всякие мутагенные изменения. Этот эффект недооценен до сих пор ни учеными, ни политиками, ни общественностью – никем.
И вот этот искусственный элемент (он произведен человеком в ядерных реакторах такого типа, который на Сибхимкомбинате), это вещество было использовано для производства ядерного оружия – во имя зла. Человечество еще должно осознать период своей истории – гонку вооружений. Политики говорят, что это был необходимый момент в истории человечества. Мне трудно судить об этом; мне кажется, что это был такой инфернальный момент в истории, - адский момент, потому что много-много жизней было принесено в жертву. Еще будущие поколения будут принесены в жертву.
И вот сейчас использовать элемент, служивший во зло, для извлечения из него блага – это даст повод в дальнейшем оправдать производство зла. Так же, как врачи на Нюрнбергском процессе отказались использовать медицинские архивы, накопленные в нацистских лагерях с результатами опытов на живых людях, для получения лекарств или других благих целей (эти архивы были признаны злодейскими, их решено было уничтожить), – так же, мне кажется, мы должны отнестись к тому, что произошло во время холодной войны. Но это мое личное мнение.
А на конференции было решено вытащить эту проблему на поверхность, не отдавать ее на откуп ведомству. Не ведомство должно решать, что делать с этим национальным богатством, как они говорят. Население, которое прямо подвержено воздействию этих предприятий, и которое будет подвергаться воздействию, если плутоний будет вовлечен в цикл, должно иметь право на принятие решений, во всяком случае, иметь право на обсуждение этой проблемы.
Конечно, конференция не может привести к тому, что будет принято какое-то глобальное решение. Но то, что это уже вытащено на поверхность – я считаю, что это уже достижение организаторов конференции. Конференция получила большую поддержку со стороны администрации края. Были сопоставлены разные точки зрения. Там очень широко обсуждалась проблема завода РТ-2 – это для Красноярского края самая злободневная проблема, самая актуальная после визита президента. Строящийся завод РТ-2 уже в течение многих лет довлеет над краем. После визита президента усилилось агрессивно-наступательное давление со стороны ведомства и предприятий. Я видела проект указа, подготовленный Красноярским горно-химическим комбинатом для Ельцина. Он меня в шок привел. Так, например, такая статья есть: «Выйти с законодательной инициативой в государственную Думу с просьбой пересмотреть статью 50.3 Закона об охране окружающей среды». Эта статья запрещает импорт радиоактивных отходов и ядерных материалов из других стран. Как известно, завод РТ-2 строят для переработки, в первую очередь, для переработки зарубежного ядерного топлива. Причем не ближнего зарубежья – уже Тайвань заинтересован (там очень сильное давление общественности, выступающей против развития ядерной энергетики); как всегда, проблема – отходы, Тайвань хочет избавиться от них, Швейцария, которая хочет иметь энергию, а отходы хочет в Россию отправлять. Я слышала, что в Швеции такой интерес есть и в разных других странах.
…Кроме того, сюда еще вплетается фактор политический – проблема нераспространения ядерного оружия. Ядерное оружие расползается по миру – это факт, и от него не уйдешь. И в преддверии конференции, на которой будет обсуждаться новый Договор о нераспространении ядерного оружия, если Россия примет решение о наработке нового плутония (причем энергетического качества, - он очень плохой, никто не знает, что с ним делать, в то время, как у нас огромные запасы оружейного плутония – до 180 тонн наработано оружейного плутония), то мне кажется, что это будет очень плохим примером для других стран, у которых пока ядерного оружия нет, и они колеблются, подписывать закон о нераспространении ядерного оружия или не подписывать.
Вот эти три момента – экономический, экологический и политический должны приниматься во внимание при принятии решения о том, какой будет ядерно-топливный цикл в России, будет ли он вообще. Конечно, не Указом президента должно быть подтверждено такое решение. Есть Закон, есть Конституция, есть Закон об охране окружающей среды и законы должны неуклонно выполняться. И никакое ведомство не должно быть вправе отменить ни одну статью этого закона.
*Опубликовано в «Диалоге» №40 (209), 6.10.1994г.
*   *   *

Понимаю, что все это нелегко читать – не художественная литература ведь. Но нельзя не ознакомиться с материалами еще двух конференций; хотя бы потому, что одна из них была показательной, что ли: если иногда давление ведомства бывает завуалированным, то в данном случае лоббисты атомной энергетики не стеснялись. А другая показала, что произошли изменения во взгляде на атомную энергетику.

НА РАЗНЫХ ЯЗЫКАХ*
8-9 апреля 1998 года в Северске состоялась научно-практическая конференция, на которой были представлены материалы, отражающие состояние природной среды вокруг закрытого административно-территориального образования (ЗАТО) – города Северска и «захваченных» им территорий. (К Северску были присоединены деревни Самусь, Камышка, Орловка).
Во вступительном слове председателя Комитета по охране окружающей среды г.Северска А.Л.Мерзлякова прозвучала обеспокоенность по поводу бактериального загрязнения реки Томи и аэрозольного влияния города Томска, а также по поводу вероятности выноса в воздушную среду жидких радиоактивных отходов из открытых хранилищ СХК в случае появления, например, смерча.
Доцент политехнического университета Л.П.Рихванов сообщил, что радионуклиды найдены в крови голубей, радиация разрушает чешую щук, что в легких жителей поселка Самусь найден плутоний.** Леонид Петрович сказал и такую фразу: «Если говорить о том, что нас волнует, то для нас действительно зубная боль – это то, что с подветренной стороны Сибирского химического комбината тысячи людей получили дозы, равные Семипалатинскому полигону. Только там они получают деньги, а наши люди ничего не получают».
Генетик Л.М.Бондарь говорила об уродствах у растений, вызванных техногенным стрессом. Наблюдения велись на мышином горохе, красном клевере, злаках в 108 точках. Выявлено 12 типов нарушений, как то: альбинизм, карликовость, гигантизм, стерильность, эмбриональные детали, плодовитость, снижение семенной продуктивности и др., что ведет к деградации популяций.
Важно, что нарастание патологии особенно заметно с 1993 года, то есть, связано с аварией на СХК, и степень поражения территориально привязана к местам наибольшей техногенной нагрузки – устье реки Ромашки, затем Чернильщикова протока, мичуринские сады-огороды, Копылово, Конинино, устье Самуськи.
О численности и разнообразии донных животных в нижнем течении Томи, Чернильщиковой протоки, речках Ромашке и Таловке рассказала А.И.Рузанова. На примере наблюдения над ручейниками и веснянками она показала состояние подводного мира и охарактеризовала его как подавленное до последней стадии деградации донных сообществ.
«Морфофункциональное состояние «шоковых» органов мелких млекопитающих из 30 километровой зоны г.Северска», - так назывался доклад Л.А.Ивановой. Она говорила о понижении функции щитовидной железы и о том, что существует корреляция показателей агрессивности животных и состояния сперматогенеза.
Наталья Михайловна Семенова говорила о степени антропогенной изменённости ландшафта 30-км. зоны СХК. Она выразила тревогу по поводу вырубки Кузовлевского лесного массива в связи со строительством моста через Томь. Ведь этот массив служил естественной биологической преградой от взаимопроникновения загрязнений между Томском и Северском.
Всего на конференции были представлены 45 тезисов, 30 устных и 15 стендовых докладов. Поэтому невозможно пересказать все, о чем говорилось. В сферу научных исследований попали травы, кусты и деревья, а также все живое – от пауков до лосей. Кстати, из четырех проверенных томичами лосей три оказались «грязными».
Была принята резолюция конференции. В ней не записали ничего, что могло бы свидетельствовать о тревоге, озабоченности докладчиков, желании изменить что-либо к лучшему. Исчез даже пункт, бывший в черновом варианте – «Научные результаты конференции», где было записано: «Выявлена неадекватность отклонений в состоянии здоровья людей от доз радиационного воздействия и нормами радиационной безопасности, установленными Минздравом России (в результате неучета в дозе радионуклидов углерода-14, йода-129, криптона-85 и некоторых других)».
Не осталось в резолюции научных результатов конференции. Ведь такая отредактированная резолюция – документ, который может быть и к «делам» подшит как свидетельство полного согласия ученых Томска с декларируемой СХК полной безвредностью ядерных производств. Словом, опасен зарубежный цезий. А наш цезий можно намазывать на хлеб и есть вместо бутерброда.
А что касается несоответствия как бы документированных дозовых нагрузок состоянию здоровья, так лучше Л.П.Рихванова не скажешь: «Даже Чернобыльские выбросы с некоторыми натяжками можно подвести под эти нормативы». Более того, оказывается, разные службы пользуются разными нормативами, как, впрочем, и разными методиками анализа. Справедливо заметила по этому поводу  инженер-химик городского Комитета по экологии И.К.Коваленко, сказавшая, что давно пора сесть за круглый стол этим разным службам одного города и найти общий язык.
Наверное, за пятьдесят лет работы комбината такой несогласованности уже не должно быть, если только она не является преднамеренной, позволяющей затуманивать, а не прояснять картину. Может быть, действительное неблагополучие хорошо известно заместителю Главы администрации по ГО и ЧС г.Северска Николаю Емельяновичу Мельнику, так строго одернувшему заведующего лабораторией радиационной безопасности государственного Комитета по охране окружающей среды Томской области Ю.Г.Зубкова, когда в его выступлении прозвучало, что содержание плутония в отобранных пробах превышает фоновые уровни в 8 –10 раз, а на островах ниже впадения сточных вод СХК даже на глубине 50 см обнаружены кобальт и цезий, и более 20 Чернобылей закачано под дно артезианского бассейна в виде жидких радиоактивных отходов с содержанием десятков килограммов плутония.
Думается, что ничего принципиально нового не представляли для Николая Емельяновича доложенные научные данные – все и так давно известно Минатому и его рыцарям; потому и ушел г-н Мельник с конференции, не счел нужным для себя выслушивать известные ему истины. И руководство СХК проигнорировало конференцию, как проигнорировали ее и средства массовой информации.
*Опубликовано в бюллетене «Экологической инициативы», июнь 1988г.
** Как бывший старший лаборант, я долго думал о том, как, каким способом могли у людей в легких определить содержание плутония? И пришел к выводу: только у мертвых, и то лишь сжигая легкие. И в 2004 году, на очередной международной конференции, который вел Л.П.Рихванов, ставший уже профессором, я спросил: какой методикой анализа пользовались при определении плутония в легких людей? Профессор подтвердил мою догадку. Но он сказал, что того ученого, который занимался этим, уже нет в живых.
*   *   *

Письмо десятое.
Конференция обреченных*
Письмо другу-журналисту, Сергею Слугину в Новосибирск
Здравствуй, Сергей. У нас в Томске   с 20 по 24 октября  2004 года проходила  международная  конференция по теме: “Радиоактивность и радиоактивные элементы в среде обитания человека”. На  такой крупной конференции   я не  бывал с тех пор, как мы с тобой встречались в Минске. Дело в том, что приезжали представители Франции,  Финляндии, Казахстана, Беларуси, Китая, Монголии. Правда, в Минске тогда конференция была журналистской, и ученых было мало - они лишь делали доклады. А здесь, можно сказать, было все наоборот: полный зал был ученых, и доклады делали ученые, а журналистов практически не видно было и вовсе (об этом я скажу еще отдельно).
О радиоактивности пришедший на конференцию мог узнать все: когда и кем она была открыта, где и кто ее впервые применил. То и дело звучали имена крупнейших ученых мира: Вернадского, Эйнштейна, Кюри, Менделеева, Курчатова и т.д. Постоянно проходила одна и та же мысль: человечество навек обречено общаться с радиоактивными элементами. Причем это звучало без отрицательной окраски (вопреки логике, по-моему). Открывая конференцию, профессор Л.П.Рихванов даже выразился так: “Все мы работаем с радиоактивными элементами, мы их любим”. Но весь смысл этой и подобных фраз сводился к тому, что радиоактивность открыта человеком, используется им и – никуда от этого не деться - будет использоваться в обозримом и даже необозримом будущем, - что называется,  до скончания века. С этого началось. И тоска закралась в мое сердце: все это я уже слышал много раз на разных семинарах, конференциях и пр. Значит, думал я, не суждено мне узнать тут ничего нового. Но я ошибся!
Пусть многое  было и не совсем новым, но зато преподносилось не с прежних позиций, с иной эмоциональной окраской, другой интонацией, другим подтекстом. Хотя, конечно, так и должно было быть: ведь должны же отличаться одни конференции от других хотя бы уже тем, что выступают разные люди. Но все же, все же…чувствовалось и влияние времени, - так сказать, требование сегодняшнего дня. По возможности именно на этом я и постараюсь обострять внимание.
Академик РАН, вице-президент РАН Н.П.Лаверов попал с корабля на бал: конференция была уже объявлена открытой, все вступительные слова сказаны, а его еще не было. Поэтому, как только академик показался на пороге, его тут же пригласили к трибуне. Впрочем, его это нисколько не смутило, и он неплохо выступил. Тема его лекции говорит сама за себя: “Радиоактивность и радиоактивные элементы в науках о Земле”, т.е. она была познавательной.
Примерно такого же характера  было выступление и другого гостя из Москвы, член–корреспондента РАН В.И.Величко на тему: “Месторождения радиоактивного сырья, как природный аналог подземных захоронений ядерных материалов”.
Несомненно, большой интерес вызвало оригинальное выступление  доктора философских наук, профессора Томского государственного университета систем управления и радиоэлектроники А.Д. Московченко. “Идея автотрофности и ядерная энергетика ХХ1 века» - так называлась его тема. Он говорил, что человечество не должно зависеть от космоса, от солнца, от окружающей среды, т.е. жить автономно. Это, собственно, и называется автотрофностью. Мы – паразиты на Земле, говорит философ, и нам нужна автотрофность. Для этого нужно:
автономность существования;
изменение способа производства продуктов питания (необходимо научиться получать продукты из минеральных веществ);
оптимальность функционирования;
гармоничность сосуществования естественных и искусственных миров.
Ну, прекраснейший сюжет для писателя-фантаста: живут себе люди под землей, тепло и освещение получают от радиоактивных источников, питаются перемолотыми камнями, которые – камни - атомные агрегаты превращают то в виноградные гроздья, то в мясные бифштексы. Войн, надо полагать, у них не будет, а парламентарии в случае ссоры начнут швырять в друг  друга урановыми булыжниками. Я не насмехаюсь над выступлением  А.Д. Московченко. Ничуть. Человек должен уметь фантазировать. А фантазии со временем  превращаются в реальность. Тем более не может быть места иронии, ибо идея  эта, как сказал профессор, принадлежит не ему, а была высказана еще Вернадским.
Затем выступил В.Н.Мещеряков, заместитель генерального директора Сибирского химического комбината (СХК), г. Северск. Он дал краткую характеристику городу Северску и комбинату (более 15 тысяч работающих), рассказал, чем и в каких объемах занимается СХК. Так как все это давно известно, я на этом останавливаться не буду. Затем бывший секретарь парткома СХК подробно остановился на ожидаемом строительстве завода по производству МОКС-топлива. Окончание строительства предполагается в 2009 году. Завод обеспечит работой около 1000 человек. Предполагается, что финансировать строительство будет международное сообщество. Валерий Никитич ничего не сказал о возникших в последнее время проблемах с ответственностью на случай аварий (дело в том, что американцы отказались взять на себя эту ответственность, хотя проект-то ихний). Но это очень характерно для Мещерякова: он нигде и никогда не говорит о проблемах с безопасностью. Ему свойственно хвастовство, если не сказать бахвальство. Так, при  закрытии одного из реакторов на Реакторном заводе в 1992 году он, например, сказал такие слова: “Если бы в Чернобыле работали наши специалисты, то там и аварии не было бы". Как известно, в 1993 году на СХК случился взрыв с выбросом плутония. Но это ничуть не смутило наших атомщиков вообще и Мещерякова, в частности. Сейчас они уже говорят, что был не взрыв, а хлопок и все попавшие в окружающую среду радионуклиды уже распались. Хотя период полураспада плутония – 24065 лет. Это полураспад. Но полностью безвредным, говорят физики, плутоний станет лишь через 240 650 лет (период полураспада помноженный на 10). Не будем говорить о многих тысячах лет, нам ведь и ста лет не прожить. Понятно, что нас уже не будет и наших пра-пра -правнуков не будет. А люди еще будут травиться тем плутонием. Но скажи мне, КАК ЭТО МОЖНО ПРЕДОТВРАТИТЬ, ЕСЛИ УЖЕ СЕГОДНЯ, СЕЙЧАС ЛЮДИ ВРУТ? Врут о хлопке. Врут о том, что ничего не осталось.
Бывший комсомольский активист, В.Н.Мещеряков много лет был секретарем парткома СХК. У этого парткома была сложная структура: на каждом заводе – освобожденный секретарь партийной организации. В каждом цехе – свой секретарь парторганизации (а если цех большой и в нем много коммунистов, то и там секретарь парторганизации освобожден от  производства - его работой считается воспитание коммунистов, отчеты перед парткомом комбината и т.д.). Мне доподлинно известно (хотя я сам коммунистом не был и даже в комсомоле не состоял), что за самую малую провинность коммунистов вызывали в парткомы и там их “накачивали”. Что называлось идеологической работой.
Так вот однажды, когда я уже работал в Отделе радиовещания горисполкома редактором, была у нас в редакции встреча с секретарем парткома комбината, то бишь с В.Н.Мещеряковым. Помнится, тогда я ему задал вопрос: “А что было бы, если б упразднить на Сибирском химическом комбинате партком и все партийные организации? Продолжал ли бы работать комбинат?” В редакции воцарилась полная тишина, лишь голова заведующего отделом Ю.И.Прудаева долго болталась из стороны в сторону, как голова китайского болванчика. А что же Мещеряков? Он, конечно, не растерялся. Он (помню почти дословно) начал говорить о том,  что партия была, есть и будет, что партком был, есть и будет, что заслуги парткома огромны – под его руководством Сибирский химический комбинат достиг высоких результатов в соцсоревновании и награжден орденами…  Сейчас, как мне сказал нынешний секретарь партийной организации коммунистов города В.Д.Трегуб, Валерий Мещеряков выбросил свой партийный билет. Я не осуждаю его (я помню библейское “Не судите да не судимы будете”), пусть судят его коммунисты – те, которых он воспитывал. Я рассказал об этом лишь потому, что в нашем нравственно больном обществе (а это подчеркивал еще известный философ Владимир Соловьев), нравственным недугом страдают и атомщики. Ну, разве можно бездумно подвергать смертельной опасности будущие поколения лишь только потому, что ожидается хорошее финансирование в миллиардах долларов? А ведь ратуя за строительство завода по производству МОКС-топлива, В.Н.Мещеряков и не скрывает того, что комбинат и город, видите ли, будут облагодетельствованы финансовым дождем и жители получат рабочие места. Ну, хорошо, работой будут обеспечены 1000 человек. А на комбинате – более 15000 работников. Производство, как известно, сокращается. Куда девать остальные 14000 человек? Хотя, если откровенно, я тут уже перегнул: полностью, комбинат сразу не остановится и все работники, конечно, не будут сокращены. Да и отдельные заводы еще долго будут функционировать (Ремонтно-механический завод, например).
Мещеряков нарисовал схему работы комбината на будущее, мало чем отличающуюся от нынешней. А ведь изменится  в корне СХК – и много что изменится! – как только в 2012 году мы перестанем поставлять за бесценок в США добытый трудом бывших поколений атомщиков Советского Союза уран. Тогда и заводы придется закрывать, и людей сокращать. Но тогда уже будет поздно, потому что сейчас мы не строим новых заводов, а, как Манилов, мечтаем о новых АЭС, о заводе МОКС-топлива, о заокеанском финансировании и… готовим в техникуме да институте будущих специалистов-атомщиков!
Но, кажется, я несколько отвлекся от конференции. Хотя все мои суждения по теме. Следующим выступающим был профессор Л.П.Рихванов. Его тема: «Радиоактивные элементы в геосферных оболочках». Всякие выступления  Леонида Петровича всегда были интересными. Я знаю его более 20 лет.  Помню одно из первых  публичных его выступлений (по крайней мере, я его слышал тогда впервые). Тогда он  говорил менторским, поучительным тоном и в зале создалась напряженная атмосфера. Недружелюбные выкрики в свой адрес Рихванов воспринял неверно и обвинил аудиторию в радиофобии. С ухмылкой он сказал: «Чего вы боитесь? Все окружающее состоит из атомов, вы – тоже. Так что не надо бояться слов «атом», «атомный» – это не обязательно бомба». В  ответ прозвучал шквал возмущения. Были слышны  враждебные выкрики на хулиганском жаргоне.
С тех пор не только много времени прошло. С тех пор изменился Рихванов. В среде атомщиков его голос всегда отличается правдивостью. Когда в 1993 году случилась авария, Рихванов на следующий день облетел на вертолете (естественно, с прибором) периметр загрязнения. И если все почему-то самым отдаленным и единственным населенным пунктом называли деревню Георгиевка, то Рихванов говорил, что самая отдаленная точка загрязнения заходит за поселок Черная Речка. А это, как минимум, в два раза дальше от места взрыва, по сравнению с Георгиевкой.
Кроме того, к настоящему времени у Леонида Петровича накопилось немало заслуженных должностей и высоких званий: он стал заведующим кафедрой геоэкологии и геохимии ТПУ, профессором, доктором геолого-минералогических наук, почетным разведчиком недр, заслуженным геологом России, почетным работником высшего образования, действительным членом Международной академии экологии и безопасности жизнедеятельности.
Я, конечно, не смогу полностью пересказать лекцию профессора. Но кое-что помню. В частности, Леонид Петрович говорил о торий-урановых  соотношениях, которые, как он отметил, являются постоянными и служат индикатором при исследованиях. Так, например, он ссылался на торий –урановые отношения в волосах детей. Следовательно, искали и находили. Бедные дети! Обреченные!
Рихванов также напомнил и о бренности атомов. Честно  скажу, что я не помню ход его суждений по этому поводу. Наверное, нить его мыслей для меня оборвалась потому, что я стал думать о другом: как это  некоторые атомщики могут молиться и верить в потустороннюю жизнь, если знают о бренности атомов? Полагаю, произошел надрыв  в их  психике. Думается, стрессовая обстановка на производстве перемолола, исковеркала и интеллект, и  личность. Я ведь знаю, хорошо знаю одного такого, – вместе работали. Однажды злой рок навис над ним: то журнал ДСП (для служебного пользования) пропал, то проба с продуктом (плутониевой стружкой) потерялась. Словом, получил человек тихое помешательство. А это, кстати, не излечивается. Так 30 с лишним лет с помешательством и живет. А был ведь, между прочим, начальником отделения. Не знаю точно, молится ли он, но не удивлюсь, если да.
Мимоходом Рихванов сказал, что в атомном ведомстве немало парадоксов. В частности, один из них состоит в том, что все внимание уделяется одному изотопу иода, в то время, как в огромных количествах накапливается другой. Этим он меня не удивил. У нас всегда, например, говорят о гамма излучении, но стабильно помалкивают о бета и альфа излучениях. И потому все всегда в норме.
На прощание Леонид Петрович Рихванов скромно так, тихо сказал, что не согласен на строительство завода по производству МОКС-топлива потому, что  плутоний не вырабатывается в реакторе, а нарабатывается. И это – его главный аргумент. А надо сказать, что главным аргументом сторонников строительства завода является то, что назрела необходимость избавления от плутония, накопленного в годы холодной войны. Оказывается, не избавимся. Во всяком  случае, производя уран-плутонивую смесь (МОКС-топливо).
Знаешь, Сергей, обо всем, конечно, подробно невозможно рассказать. Поэтому постараюсь покороче. Вот, например, что мне запомнилось из выступления Ю.И.Калинина (Ульбинский металлургический завод, Усть-Каменогорск, Казахстан). Он говорил о концепции обращения с радиоактивными отходами и высветил на экране такое вот название: «Участок Хвостового Хозяйства». Меня поразило не само название, связанное с хвостом – к этому мы привыкли, - а правописание. Подумалось, что в атомной энергетике хвостовое хозяйство действительно начинает занимать заглавное место. Тем более и сам Калинин как- то удивительно просто сказал о том, что существующий пруд ( на экране  была  показана его подробная схема) стоимостью в 12,5 млн. долларов уже переполняется. «Построим новый пруд, но может, он снова заполнится»,- так дословно выразился докладчик.
А еще больше всех мне запомнился доклад Владимира Ивановича Гунина. Он из Улан-Удэ, представился математиком. Вчитайся в тему его доклада: «Условия формирования и работы подземного теплового реактора, действующего на основе остеклованных радиоактивных отходов (численный эксперимент)». Он, конечно, меня удивил. Из его математического эксперимента выходило, что если поместить (точнее, он говорил опустить)  в водоносный слой высокоактивные РАО, то через 3 года там температура будет 1200 градусов С; через 100 лет – 280 градусов. Да не градусы, конечно, меня удивили! Удивил сам подход: как это можно было додуматься до такого, чтобы в водоносные слои, откуда люди пьют, опускать… Ну, ты понял. В перерыве я слышал такой диалог между участниками конференции:
-Гунина-то, оказывается, еще в детстве из рогатки надо было убить или на тракторе задавить!
-Зачем? Он очень хорошо атомщикам показал, что может случиться, если их отходы попадут в артезианские слои!
Я обещал быть кратким, но боюсь скомкать все. Все же очень бегло остановлюсь на отдельных моментах. Думаю, тебе, конечно, известно, что Сибирский химический комбинат в течение 50 лет закачивает жидкие радиоактивные отходы под землю. Так вот, из выступления Андрея Александровича Зубкова, в частности, я записал следующее: 170 градусов – максимальный нагрев в скважинах; на 270 метров от ближайшей скважины ушел плутоний за все время. (Значит, мигрируют ЖРО).
На конференции доклады изобиловали цифрами. Это естественно. Но особенно много цифр называл В.А.Коняшкин из Департамента природных ресурсов и охраны окружающей среды Администрации Томской области. Он называл цены за хранение и переработку отработанного ядерного топлива, в том числе и топлива, ввозимого из других государств. Дорого, конечно. Разумеется, на это и клюнули наши политики. Ну, например, вот такие цифры: 1200- 2000 долларов за переработку одного килограмма топлива. Переработка 72 тысяч кубических метров высокоактивных ЖРО обойдется в 456 млн. долларов. Хранение 1 грамма плутония обходится до 4 долларов (хотя я читал где-то, что это стоит до 5 долларов). Из выступления Коняшкина я узнал, что Франция низкоактивные ЖРО сбрасывает в море.
Доклад руководителя Железногорского филиала Гражданского центра ядерного нераспространения А.Г.Мамаева назывался «Парадоксы атомной энергетики России». Он тоже называл очень много цифр и сказал, что взяты они из данных Минатома. Я же приведу лишь две цифры: за 30 лет Балаковская АЭС принесла расходов на 13 миллиардов рублей, а доходы составили 3 миллиарда рублей. Чтобы расходы не преобладали над доходами, нужно повысить тарифы на электроэнергию в 4 -–5 раз. Что и наблюдается во Франции и США. Еще Мамаев сказал, что он 12 лет работал  на комбинате и работал с плутонием (мне тогда показалось, что он мою биографию пересказывает – такое совпадение!), и  в настоящее время у него хорошие отношения и с руководством комбината, и с руководством города (а это уже не обо мне).
В.А.Чупров из Гринписа России как бы продолжил мысли предыдущего докладчика. Даже тема его выступления говорит сама за себя: «Сколько стоит ядерное электричество и стоит ли инвестировать строительство новых реакторов». Из приведенных им схем и графиков, из сопоставления доходов и расходов выходило, что инвестировать не стоит.
Прежде, чем перейти к заключению, я хочу выполнить обещанное, и  сказать несколько слов о нашем брате-журналисте. Не устаю я удивляться. Придут 2-3 человека с камерами,  ворвутся бесцеремонно во время работы конференции, попрыгают по залу несколько минут и – исчезают! Спрашивается: откуда возьмутся аналитические материалы? Их попросту и не бывает в последнее время. Безответственно как-то. Срамно.
Но перейдем к заключению. На конференции не говорили о ядерной безопасности.  Не вспоминали Чернобыль. Никто никого не пугал атомной катастрофой. Все шло в ровном, спокойном тоне. Но без лишних эмоций, так же ровно и спокойно многие ученые мужи доказывали экономическую невыгодность атомной энергетики.
Лишь в начале декабря я получил проект(!) решения конференции. Приведу некоторые моменты из него.
Конференция проходила в Международном культурном центре ТПУ с 20 по 23 октября 2004. В ней приняло участие около 270 человек, в том числе 102 иногородних участника из 20 городов России, шести городов Казахстана (Алматы, Семипалатинск, Курчатов, Астана, Кокшетау, Усть-Каменогорск), а также из Белоруссии, Киргизии, Монголии, Китая, Болгарии, Франции.
В работе конференции приняли участие специалисты высшей квалификации. Среди них – 1 член-корреспондент РАН, 30 докторов и 70 кандидатов наук, а также ряд зарубежных профессоров. Достаточно широко была представлена научная молодежь (аспиранты и молодые научные сотрудники): участников в возрасте до 35 лет было около 100 человек.
К началу работы конференции тиражом 400 экз. были оперативно изданы материалы общим объемом 96 печ. листов (772 стр. формата А-3), где были напечатаны развернутые рефераты 201 доклада 487 авторов из 13 стран.
Участники конференции отмечают, что в обществе существует огромный интерес к обсуждаемым на конференции вопросам. После годов ядерной гонки сверхдержав, Чернобыльской катастрофы и ряда опасных аварий на предприятиях ядерного топливного Цикла (ЯТЦ), большинство населения нашей страны с тревогой и недоверием относится к любой информации, которая прямо или косвенно касается атомной энергии для военных или мирных целей. Зачастую в обществе наблюдается синдром «радиофобии», когда любое разумное предложение в области ядерной энергетики отвергается без обсуждения. В такой обстановке роль специалистов, занятых в сфере природной и техногенной радиоактивности, и вследствие этого прямо отвечающих за радиационную безопасность и правдивое информирование населения, – неизмеримо возрастает.
Участники конференции отмечали, что в результате проведения испытаний ядерного оружия в атмосфере, а также проведения подземных ядерных взрывов различного назначения и работы предприятия ядерно-топливного цикла  возникли очаги радиационного загрязнения, в том числе плутонием, который представляет основную и долговременную опасность для здоровья местного населения
Участники конференции считают, что существующая в России  технология получения атомной энергии должна быть модернизирована и переведена на более безопасный, экологически и экономически приемлемый уровень. Необходимо вести поиски и разработку альтернативных вариантов развития как ядерной, так и неядерной энергетики. Однако предлагаемые альтернативные варианты технических решений, в том числе и по реализации уран (плутоний)-ториевого топливного цикла, должны проходить всестороннюю экспертизу с участием всего мирового сообщества.
Базовым принципом обеспечения радиационной безопасности может быть только один: снижение уровней облучения до возможно низких величин и абсолютный запрет необоснованного облучения населения, в особенности детей.
Совершенно необходимо срочное, приоритетное развертывание работ по наращиванию запасов урана, а также альтернативного источника сырья –тория. Однако решение этой проблемы зависит не только от финансирования геолого-поисковых и геологоразведочных работ, но и от наличия квалифицированных кадров специалистов, которых в настоящее время нигде не готовят.
*    *    *

Как бы то ни было, но мероприятие было крупного масштаба. И от таких совещаний, безусловно, зависит будущее атомной энергетики, замершей в настоящее время в своем развитии. И которую пытаются сейчас реанимировать всякими способами, в том числе и попыткой внедрения мокс-топлива. Конечно же, опять без всякой заботы о здоровье населения. А может, и с заботой, если взять это слово в кавычки.
Многие сторонники ядерной энергетики выдают себя за сердобольных людей: видите ли, они озабочены судьбой будущих поколений, когда не будет уже ни нефти, ни газа, ни каменного угля. А запасы ядерного топлива как будто неисчерпаемы! Но, во-первых, запасы органического топлива в ближайшие сотни лет не кончатся (вон наши соседи-кемеровчане открывают все новые и новые шахты). А если даже они кончатся, то почему же мы забываем о своих потомках и все добытое отправляем во все концы света? При бесконечном росте цен  на топливо у себя дома. Во-вторых, как я уже писал, запасов ядерного топлива в России на 15 лет. В-третьих, время идет, все на глазах меняется, при нашей жизни произошла научно-техническая революция. Вот даже я, в общем-то, нищий журналист, уже печатаю не на пишущей машинке, а на компьютере, хотя и не своем. А ведь давно ли я, к примеру, таскал на себе шестикилограммовый «Репортер», тогда как теперь магнитофоны умещаются в ладони? Сия тема просто неисчерпаема, жизнь стала другой. Даже дети звонят друг другу по сотовому из трамвая,  со двора или из-за города, хотя и телефоном-то в России относительно не так давно стали пользоваться. Энергетика тоже на месте столетиями стоять не будет, – люди найдут и уже находят новые виды топлива. В частности, на конференции ясно было сказано, что будущее – за водородным топливом.
Извини, задержал свое письмо, - знаю, ты его ждал. Но и я долго ждал Решения конференции. До свиданья.
А.Болтачев

По-моему, в Решении загнули насчет огромного интереса общества к данной тематике. Если бы действительно был огромный интерес, то и в зале не было бы пустых мест. Это, во-первых. А во-вторых, во все дни работы конференции там присутствовали бы журналисты с включенными магнитофонами, а не прибегали бы на 10 –15 минут, как я уже писал.
* Это была последняя конференция, на которой я присутствовал, причем, без всякого приглашения, - по собственной инициативе. Данный материал нигде опубликован не был.

Письмо одиннадцатое
Ну, вот мы и закончили со всеми конференциями. Для чего они нам были нужны? А для того, чтобы больше узнать об окружающей нас действительности. И узнали, что эта действительность, мягко говоря, неблагополучна. Вот оцени-ка, например, такую ситуацию. На одной из конференций (об этом я нигде не писал) одна из женщин - ученых  НИИ ББ сообщила, что они на периметре нашего города нашли лягушат с открытой брюшной полостью, то есть они родились (не знаю, из каких головастиков) кишками наружу, без кожного покрова на животе. Каково же было мне услышать от жены сына о том, что с ней вместе в роддоме лежала женщина, родившая ребенка с открытыми кишками! Даже фамилия этой женщины у меня записана.
Еще конференции нам позволили узнать мнение, точку зрения на проблему ученых. Причем мы видели эту точку зрения в динамике. Будем считать, что эта точка зрения послужила фундаментом моего, авторского, мнения. Кроме того, конференции, семинары приходят и уходят, и нигде, ни у кого ты такого материала уже не прочтешь. Конечно, отдельно взятые мысли, высказывания – может, где-то и найдешь. А вот так – в комплексе – только у меня и осталось.
Теперь мы стремительнее понесемся к финалу. Только сначала нам нужно вернуться к нашим бара…  атомщикам и их преступным делам. Ведь осталось кое-что недосказанным. В частности, я умышленно прервал свой материал «Не будет дома нового», считая, что ты был просто-напросто не подготовлен для восприятия его продолжения. А теперь даю его в сокращении.

НЕ БУДЕТ ДОМА НОВОГО
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
МАФИЯ И ГИГАНТОМАНИЯ
Каждый читатель, конечно, знает, что в капиталистическом мире существует жестокая борьба за рынки сбыта. В этой борьбе, как известно, побеждают крупнейшие монополии, которые устанавливают господство  в какой-нибудь сфере деятельности с целью извлечения наивысших прибылей. Повторяю: у нас это все знают. Но мало кто знает, что у нас самих происходит не менее жестокая борьба за сферу деятельности между разными ведомствами. Схематично процесс борьбы происходит примерно следующим образом. Было, скажем, у нас Министерство среднего машиностроения. Отнюдь не главным, но престижным занятием его было производство электроэнергии при помощи атомных электростанций. Это занятие для данного ведомства очень выгодно не столь материально, сколь морально: за фарисейскими словопрениями о заботе о народном благосостоянии («Атомная энергетика  - самая дешевая!») можно скрыть главное – производство вооружения. И вот это мощное ведомство со всеми его институтами уже морочит головы не только народу, но и правительству (при этом надо учитывать, что и есть чем «морочить»: при добыче урана попутно извлекаются золото и другие драгметаллы). В результате складывается ситуация, когда можно сколько угодно рассуждать о получении электроэнергии от силы ветра и морского прибоя, от солнца и термальных вод… но невозможно получить ни копейки на исследовательские и строительные работы. Так ведомство стремится к  получению монополии на производство электроэнергии и начинается строительство крупнейших в мире атомных станций.
А теперь скажите, пожалуйста, зачем маленькой деревне (например, Кузовлево под Томском) электростанция мощностью в 6 млн. квт.? Зачем ей высоковольтные провода толщиной в человеческую руку? Ведь все равно при передаче на большие расстояния происходят колоссальные потери энергии! Может, достаточно этой деревне небольшой плотины на речке Киргизке и махонькая электростанция обеспечит все ее нужды? Оказывается, по данным новосибирских ученых можно обходиться и вовсе без плотины – достаточно сунуть в воду с берега турбину и – вот она, электроэнергия, пользуйся!
Но тогда не будет необходимости в крупнейших АЭС, вот в чем соль! Или, может, кто-нибудь думает, что строительство гигантских ГЭС и АЭС у нас продиктовано стратегическими соображениями? Ведь нас всю жизнь пугали войной! Тогда скажите, Бога ради, на чьей стороне был тот «стратег»? Ведь надо ж такое придумать: три удара (скажем, по Красноярской, Новосибирской ГЭС и одной АЭС)  и – полстраны парализовано! А может, и не надо по электростанциям бить – достаточно посшибать высоковольтные опоры?
Как бы то ни было, монополизация в хозяйственной сфере очевидна. Не только в атомной промышленности. Например, если строить завод по производству полипропилена, то обязательно крупнейший в мире – на 100 тысяч тонн в год! Гигант нефтехимии – гордость! А то, что он травить будет по крупнейшему – это уже ведомство не интересует. Если строить ТЭЦ-3, то крупнейшую в области. А то, что у АЭС под боком – это уже никого не волнует, хотя близость ТЭЦ и АЭС вызывает кислотные дожди. Потом, томичи, вам скажут, что картофель погиб от фитофтороза. Огурцы – тоже. А человек умирает не сразу.

«ГУМАНИЗМ»
Помню, областная газета «Молодой ленинец» проводила семинар под названием, заимствованным у партии  «зеленых» ФРГ, - «Атомная энергетика? Нет, спасибо!» В ходе семинара проводилась и беседа «За круглым столом», в которой принимали участие  ученые политехнического института: О.Д.Андреев, Е.А.Травин и Л.П.Рихванов. Точно не помню, кто именно, но, кажется, Травин тогда выразил мысль, что атомная энергетика не так уж и опасна, - видите ли, даже в Чернобыльской катастрофе было немного жертв. Тогда я резко встал и сказал, что категорически выражаю протест.
Сторонники атомной энергетики договариваются и до большего абсурда. Они могут сказать, например, что ничего особенного нет и в том, что в 30 –километровой зоне Чернобыля до сих пор живут 1300 человек, из них около 200 детей (хотя уже официально признано, что эта зона – смертельно опасная). Еще могут сказать, что до сих пор живы жертвы Хиросимы и Нагасаки. Трудно что-либо доказывать таким «ученым», если они биологическое существование в муках не могут или умышленно не хотят отличить от полноценной здоровой жизни.
Хотя можно и должно сказать и по-другому. Суждения таких «ученых» граничат с фашизмом. Им наплевать, как страдают «чернобыльцы» - невинно пострадавшие и «ликвидаторы». Им наплевать, как будут мучаться мутанты будущих поколений. Была бы у них сегодня работа. А тех, кто думает, что я страх нагоняю, я направляю в НИИ биологии и биофизики при университете, в лабораторию эволюционной цитогенетики. Там вам научный сотрудник Людмила Васильевна Частоколенко прочтет лекцию о том, как погибает клетка под воздействием радиации. Эту гибель она наблюдала, анализируя траву из Сыктывкара. Только я посоветовал ей для наблюдений взять нашу травку.

ПОД ЗАВЕСОЙ СЕКРЕТНОСТИ
ИЛИ ПРЕСТУПЛЕНИЕ ВЕКА
Совсем недавно, отвечая на вопрос американцев о помощи «чернобыльцам» во время «прямой линии» М.С.Горбачев сказал, что мы только сейчас еще многое узнаем о последствиях ядерной катастрофы. (Напоминаю, что этот материал был опубликован в сентябре 1991 года). До какой же степени все должно быть засекречено, если такое заявляет Президент страны!?
После семинара в Москве я по-другому стал смотреть на атомную энергетику вообще и на людей, имеющих отношение к ядерной продукции, в частности. Я стал внимательно читать и даже коллекционировать все материалы,  которые попадаются мне на глаза,  касающиеся атомной энергетики. И в этих материалах нахожу до слез много абсурдного, точнее сказать – преступного. Ну, например, известен случай, когда в Томске дети играли с радиоактивными источниками. Вычитал я и такое: в Петропавловске –Камчатском на тротуаре, по которому ежедневно ходили  тысячи людей, много лет стояли два контейнера с мощными радиоактивными источниками. А недавно радиоактивные продукты были обнаружены недалеко от Бийска. В районе поселка Светлый под Томском был обнаружен металлический осколок цезиевого происхождения. В университетской роще был найден Европий –154 – страшный радиоактивный источник. А если точнее, то именно в тех местах университетской рощи, где отдыхали люди, было обнаружено 45 радиоактивных аномалий («Томские новости» №17, 26 апреля 2007года). Недалеко от Стрежевого, на берегу Пасала в месте отдыха горожан была обнаружена аномалия в 1,5 миллиона микрорентген в час. «Это был точечный источник. Как раз на этом месте отдыхала семья, девочка лет двенадцати загорала на радиоактивном источнике» (там же, стр.33). Я не спрашиваю о будущем здоровье этой девочки. Я хочу спросить: кого она родит, если вырастет, и родит ли вообще. Так вот ставится в опасность генофонд нации. И, как видим, не убежать никуда, даже на Север. Мощный источник был найден и на территории Пассажирского автохозяйства у нас, в Северске. В Новокузнецк прибыл в железнодорожном вагоне с металлоломом источник, «светящий» на 1400 микрорентген в час. «Бесхозные» радиоактивные материалы обнаруживаются не только в Сибири, но и в стратегически опасных районах: «По информации Генпрокуратуры, на Грозненском химическом комбинате находится 27 – 29 неконтролируемых радиоактивных элементов, а уровень радиации внутри хранилища превышает допустимую норму в 58 тысяч раз… «Это радиоактивное вещество опасно еще и тем, что из него можно изготовить бомбу», - сказал «АиФ» В.Чупров, руководитель энергетического отдела «Гринпис России» («АиФ» №51, 2005г.). Таких фактов много, очень много. Если их суммировать, то невольно приходят мысли о том, что наши люди еще просто не доросли до такого уровня, чтобы им можно было доверять радиоактивные вещества. Ведь иначе, чем преступной халатностью это все не назовешь. И это еще, на мой взгляд, очень мягко сказано.
Кстати, о специалистах. Я умышленно в начале своего повествования  выделил слова о групповой пьянке на  рабочем месте по производству плутония, где мне довелось поработать 12 лет. Я это сделал с единственной целью: показать, что специалистам атомной энергетики ничто человеческое не чуждо. Поэтому, когда мне говорят, что у нас хорошие специалисты и им надо доверять (читай: свою и чужие жизни), я вспоминаю о специалистах-мелиораторах, погубивших поля, о специалистах, погубивших Арал, о специалистах, еще и сейчас стремящихся повернуть реки вспять. И потом, что это за аргумент: «У нас хорошие специалисты, нам их жаль, давайте развивать атомную промышленность»? Разве танки и ракеты делают плохие специалисты? Так давайте больше делать ракет! Больше танков! Давайте торговать ими! Покупателей – сколько угодно. Лживость таких предпосылок очевидна, как впрочем, очевидно и то, что лживо все, что касается атомной энергетики. Под завесой секретности здесь творятся преступления, которые не могли бы и присниться итальянским мафиози. Подумаешь, ограбят банк, украдут десяток миллионов и это называют преступлением века! А сотни миллионов рублей не хотите? Правда, эти сотни миллионов выброшены в озеро из «кармана» государства. Но суть преступления не в миллионах рублей, а в том, что именно сброшено в озеро.
Сброшено же такое, что одним махом может уничтожить всякую жизнь на Земле. Всякую, подчеркиваю – и букашки, и пташки, и носорога, и слона. Нет, вопрос не в том, будет взрыв или нет. Наивно полагать, что только взрыв может лишить всех жизни. Земля может и не раскалываться. Но продукция атомного ведомства такова, что может посеять смерть совсем негаданно: вдруг смерч поднимет воды того озера и сожмет в критмассу; упадет туда самолет или ракета; в результате тектонического разлома «продукт» пойдет гулять по артезианским скважинам… Ну, где, скажите мне, в каком городе или поселке проверяют воду на радиоактивность? Вы не знаете? Зато я знаю точно, что у нас в Северске проверяют. Только мне известна фамилия лаборантки, которая должна была брать пробы воды на анализ со скважины водозабора, а брала из-под крана у себя в квартире. За это и была лишена премии. А ведь могло получиться так, что жители города уже давно пили бы радиоактивную воду, когда анализ показал присутствие радиации.
Итак, совершено преступление. Преступление против человечества и всего живого. В открытый водоем сброшено не менее 850 кг плутония и двух тонн урана из одного (!) завода. Идите, проверьте. И если не подтвердится, я готов отвечать по закону. Дело в том, что я сам анализировал те растворы. (Вообще-то уже проверяли  Томские экологи. Не знаю почему, но проверяли они на бумаге, - по документам. Видимо, к водоему их просто никто не пустил. В партийных архивах области они нашли (!) документы, из которых следовало, что на бюро обкома рассматривался вопрос о сверхнормативных сбросах на СХК. Об этом мне рассказывал В.А.Коняшкин, ныне работающий в Департаменте природных ресурсов и охраны окружающей среды Администрации Томской области).
А Землю бы надо спасать. Надо бы, чтобы наш гигант – Сибирский химический комбинат – начал извлечение этих смертельно опасных веществ.
Странно одно совпадение: когда готовилась эта публикация, (12 сентября 1991 года, около 18 часов) я услышал знакомый голос по Всесоюзному радио. Говорил профессор Лемешев, президент антиядерного общества СССР. Михаил Яковлевич со свойственной ему способностью концентрировать мысль до афоризмов, в частности, сказал: «Атомная энергетика страшнее атомной войны». Подумалось: насколько же равнодушны у нас люди хоть в подворотнях, хоть в правительстве! Ведь преступление, о котором я пишу, известно в самых высших инстанциях: Политбюро, ЦК КПСС, КГБ…А взлетим-то вместе все: шарик земной оказался неожиданно мал для таких открытий человечества, как плутоний (материал искусственного происхождения, в природе его нет). Страшное оружие заряжено, запал подожжен, – мы живем в миг до затяжного выстрела.
*   *   *

Я прерываю дальнейшие суждения в этом материале. Там, в частности, говорится о льготах жителям тех районов, где будут построены новые АЭС. Только в Постановлении Кабинета Министров СССР однозначно сказано, что льготы те – не для сельских жителей. Видимо, предполагается, что в селах у людей шкура бронированная. Да что уж теперь говорить об этих льготах, если нас любимое правительство уже лишило их! Ведь по существу для населения была единственная льгота, введенная Постановлением правительства,  – 50% скидки на оплату электроэнергии. Вначале этой льготы нас лишил мэр г.Северска Кузьменко, причем втайне: его письмо, в котором он при расчете с населением просил не учитывать льготы, нигде не было опубликовано. Мы с юристом Виктором Ереминым судились с ним из-за этого: ведь выходило, что он отменил Постановление правительства. Судебный процесс мы выиграли, льготы за год вернули всем жителя города. А в результате мы оба с Ереминым в одно время оказались на больничной койке с инфарктом. Нам даже судебные расходы не вернули. Было это в 2002 году. А в следующем году  всех жителей закрытых городов, не только нас, уже правительство лишило льгот за проживание в 30-ти километровой зоне действующих атомных электростанций. Но и на этом парадокс не закончился: губернатор сохранил эту льготу жителям Томска. В итоге получилось так, что атомная электростанция  под боком у нас, жителей Северска, а льготы получают томичи.
Если посмотреть в динамике на все подобные законы, постановления, решения, можно и голову сломать или крепко махнуть рукой и перестать вникать в их смысл (что и делают абсолютное большинство людей). 1.Чужеземные радиоактивные материалы завозить к себе домой. 2. Льготы предоставлять всем, кроме деревенских жителей. 3. Лишить всех всяких льгот. 4. Дополнительное материальное обеспечение давать только тем, кто принимал непосредственное участие в создании ядерного оружия (вот тебе – и «мирный» атом!) 5. Начать вновь обещать льготы, если будет построена АЭС… Каким иезуитским умом все это продиктовано?!
*   *   *

ЕСЛИ БЫ ВО РТУ*…
Исполнилось 20 лет со дня Чернобыльской катастрофы. Городское радио целых три часа посвятило этой, запретной ранее,  теме. За 20 лет мы осмелели…
Прекрасно, что мы можем теперь говорить все, что думаем, обо всем, что видели. Еще лучше, когда в сердцах людей отзывается чужая боль. Но не обошлось и без ложки дегтя…
Нашлись люди, которые рассуждали  совсем не о том, путали временные явления. А переносить современные представления и понятия к историческому прошлому – запретный прием.
К примеру, настойчиво навязывалась мысль: « Знаете, реактор не виноват. Виноваты люди. Если бы мы были там…» Так ведь можно сказать о любом историческом явлении прошлого. Например, о Великой Отечественной войне: « Войны могло и не быть, если б Сталин прислушивался к данным разведки. А если бы я был на месте маршала Жукова, война бы закончилась в 41-ом году». Дело в том, что исторические события свершились, независимо от нашей воли. Это и называется объективной истиной. И мы не можем ничего вернуть назад. Не можем ничего исправить. Следовательно, не надо и рассуждать на эту тему, ибо это не приведет ни к чему, кроме глупости. Мы можем только констатировать факты прошлого и дать им, по возможности, объективную оценку: сколько миллионов человек погибли, кто в этом виноват.
Еще один пример для тех, кому суждения показались неубедительными. В абсолютном большинстве автокатастроф автомобили винить глупо. Если даже и были какие-то механические  неисправности в машине, то исправить их – святая обязанность водителя. Но катастрофа произошла (конечно же, по вине одного или сразу нескольких водителей!), погибли люди.  Если при разборке причин трагедии, кто-то скажет: «Знаете, машины не виноваты в случившемся», как мы посмотрим на такого?
Подобные заявления несут в себе плохо скрытое бахвальство, этакое скромное желание сказать: а мы умнее. Все умнее задним числом.  Но этих умников не оказалось на том месте ни до катастрофы, ни позже. Последнее относится уже и к Чернобылю.
А вот кто был там, те и рассказывали о героических буднях. Говорили о том, как спасали мир, не считаясь ни со временем, ни с собственным здоровьем. Не ждали ни орденов, ни медалей.
Нашлись даже ликвидаторы Челябинской аварии 1957 года. А вот о наших авариях почему-то никто ничего не сказал. Как будто и не было их. А ведь и у нас были свои герои, не щадившие жизни.
Уместно было б вспомнить о них. Сказать им спасибо. А вместо этого прозвучало: «Реактор не был виноват!» Что ж, реактор, конечно, не виноват. Он не может сказать: «Спасибо». Невнятно прозвучали и слова руководителя главного нашего медицинского учреждения: придите, сами проявите инициативу… А ведь порой чернобыльцу ничего-то не надо, кроме рецепта. А чтобы получить этот рецепт, надо попасть на прием к врачу. Рецепт же, простите, могла бы выписать и обезьяна: лекарства уже давным-давно известны, осматривать больного не требуется.
Тем более были бесценными обращения  на радио тех, кто выразил желание посильно помочь чернобыльцам: кто курткой, кто полушубком…
Идущие от сердца слова исключают суждения, наподобие таких, как:  «Если бы…»
* Этот материал был опубликован в газете «Северский вариант».
*                *                *

Считаю, что теперь самое время более конкретно сказать о наших спорах с Григорьевым. Дело в том, что Григорьев сам был на том водоеме, - конгломерате урана с плутонием, - с настила опускал в него индикаторную бумажку. Он говорит, что РН там равняется единице. Следовательно, в водоеме – кислая среда. А кислая среда разрушает, разъедает глину. Ход дальнейших суждений таков: раствор, разъедая глинистое дно озера, начинает просачиваться вниз, в земную толщу. Постепенно образуется воронка и в месте сужения ее раствор фильтруется через грунт. Вот здесь-то и образуется критическая масса адской смеси – урана вместе с плутонием.
До сих пор, до этого места мы с Григорьевым соглашаемся. Дальше Григорьев говорит о неизбежном ядерном взрыве, а я – о ядерной вспышке. Но хрен редьки не слаще: и в том, и в другом случае в атмосферу будет выброшен плутоний, количества которого хватит на уничтожение всякой жизни на Земном шаре. Считай, арифметика предельно проста: надо всего лишь 9 нулей поставить после цифры 850.Объясняю: 850 килограммов плутония находится в растворе, сброшенном в озеро; килограммы превращаем в граммы – это 3 нуля; каждого грамма, как уже говорилось, хватает на миллион человек, - это еще 6 нулей. Такого числа людей не только нет на Земле, но никогда, думаю, и не будет даже при самых благоприятных условиях продолжения жизни. Вот почему я многократно повторяю: этой заразы хватит для уничтожения всякой жизни на нашей планете. Только надо иметь в виду еще  самую малость, так себе – «пустячок»: в водоеме находятся оружейный плутоний и оружейный же уран 90 процентного обогащения. В Чернобыле этого и близко не было, так как реактор РБМК работает на уране обогащенном до 2 (двух) процентов. Сравни 2% обогащения с 90 %. Следовательно, во сколько крат мощнее смертоносность адского водоема?
*   *   *
Теперь, думаю, ты уже напуган. Вот это одна из причин, по которой я тебе при встрече в Колпашеве ничего не говорил об этом кошмаре. Когда меньше знаешь, лучше спишь. Подумав же хорошо, я решил лишить тебя этого покоя. Почему? Читая дальше, сам поймешь.
Сейчас я решил дать тебе дочитать статью Стряпшина «Монстр не только ест…» Если помнишь, он в большой вступительной части дал обзор того безобразия, которое творится в Военно-морском флоте. Далее – о преступных делах у нас дома, в Северске.

МОНСТР НЕ ТОЛЬКО ЕСТ…
(ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Об очковтирательстве, мошенничестве и авантюризме на СХК было много сказано в газете «Диалог», но все это кануло в Лету. Мы захлебнулись в коммунистической лжи, а коммунистические мутанты по инерции и ностальгии продолжают зомбировать свой народ мифотворческими прошлыми лжеуспехами. А ведь во главе отраслей стояли ученые отраслевых НИИ, КБ, руководимые Академией наук СССР, увешанные знаками, орденами, званиями. А сельское хозяйство стало черной экономической дырой. Рыболовецкий флот более чем на 50% находится в аварийном состоянии.
Но «холодная война» еще не закончилась и находится в стадии компромисса (компромисс – это победа одних и поражение других с минимальными издержками), переходит на более совершенный виток мирового противостояния. В США, где считают каждый доллар, трудятся около двухсот тысяч психологов,  - это громадный интеллектуальный потенциал; а у нас в СССР было всего пять тысяч – это преподавательский состав. (У нас не терпят «бездельников»). Профессионалы-психологи США стояли и продолжают стоять у истоков «холодной войны» и нового витка противостояния. Это они создавали тактические разработки: гонку вооружения, передачу чертежей, отчетов атомного оружия и атомной технологии (безусловно, тайно и за большие деньги) и т.д. А мы-то думали, что это трудились наши славные разведчики и талантливые ученые!
Атомное ведомство в развал народного хозяйства внесло значительный вклад. По заявлению академика В.Легасова, в атомной отрасли численность персонала была в 2,5 раза больше, чем требовалось. Эту скрытую безработицу прикрывала научно-отраслевая лаборатория по труду.
Но нам надо закончить с РАО. Так, ПО «Маяк» (Челябинск-40), где самые дешевые захоронения в мире, через газеты «Мегаполис –экспресс», «Комсомольская правда» сообщило, что на территории «Маяка» в открытых водоемах, временных хранилищах, траншейных могильниках скопилось не менее 30 «чернобыльских выбросов» и около 23 тонн плутония (в незавершенном производстве) и еще должны поступать боеголовки с плутонием и ураном.
Сибирский химический комбинат (СХК) – дублер этого «маяка», но в своем развитии обогнал «Маяк» по количеству заводов и переработанных радиоактивных продуктов не менее чем в два раза. Так что и по количеству РАО наработал в той же нарастающей пропорции и продолжает их нарабатывать заморским партнерам за валюту для Франции, ФРГ, превращая сибирскую землю в радиоактивную свалку планеты. А на СХК пытаются измерить и оценить миграцию РАО с помощью «биолокатора», не жалея на это народные средства.* Оценивать миграцию урана, плутония и др. РАО на свалках, могильниках, озерах, бассейнах, подземных «хранилищах» с помощью рамочки «биолокатора» – это что-то из области оккультизма и мистификации. Это называется творить чудо! Опыт мистификации на СХК проявлялся у руководства в 1960– 70гг. в явлениях ОМА (очковтирательства, мошенничества, авантюризма; эти категории составляли основу коммунистической идеологии), когда были скрыты сбросы в открытое водохранилище не менее 850 килограммов плутония и несколько тонн урана-235 90-процентного обогащения (в отчетности показали 15-30 кг). В этой мистификации участвовали руководители ядерного ведомства, парткома СХК, горкома, обкома, ЦК КПСС и КГБ. Так что коммунизм, авантюризм, оккультизм – явления вполне мистического порядка. А ученые фундаментальных наук, которых в ядерном ведомстве и РАН избыток, что-то или не ведают, или помалкивают. Проели свою долю нефти, угля, леса и других ресурсов, теперь продолжаем проедать долю внуков и правнуков. Этого оказалось недостаточно, так надо еще и природу уничтожить. После нас хоть потоп. Вот так и живем. Судить надо за такие сделки и деяния организаторов экологически преступного бизнеса и действия.
За переработку заморского урана СХК получает валюту. А на заводах 1, 10, 15 остаются от этих переработок горы радиоактивного мусора, разбавленного до ПДК средствами производства: кислотами, щелочами, химикатами, реагентами, средствами индивидуальной защиты и т.д., растворами из санпропускников, цехов, прачечных, дезактивации оборудования и помещений, отходов от капитальных и текущих ремонтов оборудования, помещений, сооружений, - множеств других средств, подробно перечисленных в нормативных документах; вода и воздух расходовались без нормативов.
Об этих свалках радиоактивного мусора на заводах руководство СХК почему-то помалкивает. Эти свалки на сибирской земле организованы и будут создаваться с помощью фирм «Кожема», «Симанс» и др., превращая сибирскую землю в радиоактивную пустыню и отхожее место планеты.
А общественность Томской области и Сибири, в том числе и ученые, безмолвствуют. Многие из них просто не знают ужасающих размеров загрязнений, а многие даже не в силах вообразить кошмар (последние легко усыпляются под сладкую колыбельную атомщиков: «А в остальном все хорошо, прекрасная маркиза»). Все свободные территории СХК на заводах 1,5, 10, 15, 45 заняты бесконтрольными самодеятельными свалками траншейного типа, в которые  сбрасывают РАО, разбавленные до ПДК цеховым мусором и отходами. В ближайшие годы с самодеятельными свалками на заводах СХК создастся тупиковая ситуация. Вот почему руководство министерства и СХК активно проталкивают варианты расширения территории под строительство АЭС, хранилища для плутония и урана от ядерных боеголовок. Отчуждение от Томской области нескольких десятков гектаров земли позволит плодить самодеятельные свалки РАО, разбавленных до ПДК. Надо остановить инерцию необдуманных решений и притязаний. Наши страны до атомной энергетики еще не дозрели, - это мое мнение (выделено мной, -А.Б. Слово сказано, запомни его.).
А «ГРИНПИС» заявляет: «Ядерная энергетика – это угроза для всего земного шара. Россия своими действиями поддерживает всемирную «ядерную мафию» с ее огромными капиталами и высокооплачиваемыми рабочими местами» («МН», №1, 1994г.). «Сейчас ни одна страховая компания не желает страховать АЭС где бы то ни было в мире. Атомная энергетика оказалась несостоятельной не только в экологическом, но и экономическом отношении: ранее в стоимость ядерной энергетики не включали расходы  по ликвидации аварий, по добыче урана, его переработке и транспортировке» (газета «Деловой мир», 1.09.93г.). Одна только чернобыльская катастрофа нанесла сокрушительный урон, и будет продолжать разрушать нашу экономику сотни и более лет материально и морально. Что стоят 800 траншейных захоронений в зоне Чернобыльской АЭС? Все они подтапливаются грунтовыми водами, угрожая Днепровско-Черноморскому бассейну.
Нам пора разобраться с захоронениями РАО на территории СХК. А общественность Томска и Сибирского региона безмолвствует. Пора задуматься и приступить к реальным действиям.
А.Стряпшин
*Речь вот о чем. Возможно, ты помнишь Виктора Фефелова, работавшего в областной газете «Красное Знамя». Так вот этот Фефелов бросил журналистскую деятельность и возглавил фирму, занимающуюся биолокацией. Дал этой фирме громкое название с претензией на научный центр (Томский экологический центр «Биолон») и сам  стал называться его руководителем. Так вот, бывший директор СХК Г.П.Хандорин заключал с ним договор на предмет обследования района подземных захоронений жидких радиоактивных отходов (ЖРО). Цель – узнать, наблюдается ли миграция этих ЖРО. Я не помню, какая сумма указывалась в договоре, но люди говорили, что она была огромной (правда, в то время мы все были миллионерами, - это было после дефолта). Фефелов прошел на широких охотничьих лыжах с рамочкой в руке по периметру названного района. Маразм заключается в том, что Фефелов дал совершенно безумное заключение: он заявил, что границы подземных захоронений указаны неверно – они, видите ли, уже, то есть меньше, указанных на схеме! Я совершенно не собираюсь отрицать какие-либо способности Фефелова в биолокации, но подумай только, сколько консервных банок и разного металлолома могло попасть на его пути под толщей снега. Уже не говоря о том, что сами ЖРО закачивают на глубину около 350 метров. Если помнишь, на одной из конференций было сказано, что миграция наблюдается и от последней скважины ЖРО ушли на 270 метров.
*    *    *

«Общественность Томска и Сибирского региона безмолвствует. Пора задуматься и приступить к реальным действиям», - последние слова статьи Стряпшина мне очень о многом говорят. Говорят они о том, что Стряпшин не меньше нас с тобой верил в силу печатного слова. Еще о том, что после множества публикаций на данную тему он устал, разочаровался. Все живут, как жили! Атомщики по-прежнему врут о безопасности, собираются строить атомные электростанции, прочие люди заняты своими делами. А между тем все сидят на пороховой бочке. Да и бочка-то подложена под Земной шар. Как бы то ни было, после этого мы со Стряпшиным написали еще одну статью в соавторстве. Даю ее в сокращении.
Так вы говорите: «Мы заключили союз со смертью, и с преисподнею сделали договор: когда всепоражающий бич будет проходить, он не дойдет до нас, - потому что ложь сделали мы убежищем для себя, и обманом прикроем себя.»  Исайя, гл.28,ст.15.
«Как клетка, наполненная птицами, домы их полны обмана; через это они и возвысились и разбогатели».    Иеремия, гл.5, ст.27.

ПОЛОН ДОМ ОБМАНА
«Нельзя бесконечно морочить ложью народ…»
Всего лишь полвека прошло с тех пор, как стала известна технология разделения изотопов урана, но сколько горестных перемен уже произошло! Хиросима и Нагасаки, тысячи и тысячи смертей, так или иначе связанных с добычей и производством ядерных материалов, испытаниями атомных бомб, авариями в Тоцке, Чернобыле, Челябинске, Томске.  Но ядерное ведомство непотопляемо: подписаны Указы о строительстве РТ-2 в Красноярске, атомной станции в Томске. Как будто ничего и не было! По-прежнему атомщики уверяют, что атомная энергетика - самая экологически чистая и безопасная. Как говорится, "вешают лапшу на уши". А люди снимают эту лапшу и едят. Даже в буквальном смысле: насадили огороды (тысячи огородов!) под трубами заводов, производящих плутоний, и едят себе морковку и репку, картошку и огурцы. Святая простота и овечья безропотность.
Кажется, лишь один человек на всю Россию - академик А.В.Яблоков - без устали старается разоблачить губительную ложь.
Со знанием дела, спокойно и хладнокровно он нас предупреждает:  "Над нами занесен дамоклов меч атомной энергетики" ("Известия" от 27.12.95 г.). В статье "Ядерные мифы ХХ века" (журнал "Новый мир", № 2, 1995 г.) академик показал, к какой жуткой катастрофической реальности привело нас развитие предприятий ядерного ведомства.  Но... хорошо, когда к предупреждениям прислушиваются, и разумные слова попадают на благодатную почву. Пока же, к сожалению, этого не получается. Один из нас задался целью: выяснить, много ли людей прочли "Ядерные мифы..." Яблокова?  И  начал задавать единственный вопрос знакомым и просто встречным, специалистам-экологам и дилетантам. И каков же результат опроса? Как думаете, какой процент опрошенных прочел о том, что Минатом привел нас к пропасти и ныне усиленно толкает в эту пропасть, привязав к рукам и ногам камни? Ответ предельно прост: никто. Не прочел никто, хотя мы считались самой читающей страной в мире. Меж тем, пропасть - вот она, руки, ноги связаны, нас толкают в спину!... Потому, возможно, мы в чем-то повторимся (это не первая наша публикация на эту тему), в чем-то будем слишком краткими, но расскажем об известных нам (из личного опыта, различных публикаций) случаях мифотворчества в ядерном ведомстве.

Дела давно минувших преступлений.
Давным-давно, еще в шестидесятые годы, А.В.Стряпшин придумал аббревиатуру для краткого названия преступлений, совершающихся на Сибирском химическом комбинате: ОМА (очковтирательство, мошенничество, авантюризм). Это самое ОМА выросло тогда, как на дрожжах, достигнув неимоверных размеров. Автор аббревиатуры непосредственно вращался в преступных кругах и даже лично был вовлечен в ОМА. Только не надо думать, что вот сидят рецидивисты, попавшие или проникшие в руководители заводов и управления Сибирского химического комбината (СХК), сидят и договариваются: "Давайте совершим какое-то крупное преступление". Нет! Все гораздо проще. Руководители - люди, безусловно, грамотные. Само собой - проверенные (без родственников за границей, например). Это люди с элементами культуры и порядочности. У многих - почетные звания,  награды, ученые степени, большая зарплата, всяческие льготы, привилегии... Они - командиры сверхсекретного, передового (в смысле научного обеспечения), сверхточного производства. Престижно! В гонке социалистического соревнования коллектив комбината, как правило, впереди, а это - ордена на знамени СХК, ордена - на груди руководителей.
И вдруг - недостача. Это на языке работников торговли так называется. А в атомном производстве по-другому (нормативные и сверхнормативные потери или утечка материала), но смысл тот же. А утечка, потери очень жестко регламентированы (например, для растворов, содержащих плутоний - до 0,02 мг/л). Словом, потери сверх установленных норм - это преступление и их, потерь, просто не должно быть. Один из нас в свое время подал рацпредложение, направленное на устранение потерь спецпродукта (так назывался плутоний). И то рацпредложение было отклонено именно по той причине, что потерь не должно быть! – значит, нечего и устранять. И абсолютно напрасны были все попытки автора возражать относительно того, что реально потери-то все же имеются. Все дело в том, что речь идет о спецпродукте, цена которого в десятки раз дороже золота. Да и, само собой, стратегическое значение имеет он.
Итак, недостача. Оказывается, вместе со сбросными растворами в открытый водоем-отстойник уходит немало урана высокообогащенного и оружейного плутония. И выясняется, что это не разовые эпизоды, а продолжение длительного процесса. Вот тут-то руководители и собираются за стол и договариваются. Договариваются о том, чтобы скрыть эти потери (в противном случае не только снимут с соцсоревнования, лишат премии и прочее, - уж не до этого, но большинству руководителей не видать своих служебных кресел). И грамотные, солидные люди начинают заниматься ОМА: вместо спецпродукта в контейнеры грузят штукатурку и отправляют на другой завод и так далее, и тому подобное. Причем делается все с участием и под руководством режимных органов, призванных как раз бороться с подобными преступлениями. А тем временем уран и плутоний по-прежнему текут себе в растворенном виде в открытый водоем. И собирается там не менее 850 килограммов плутония-239 и несколько тонн урана-235   90%  обогащения. Отчитались же по нормативам, как за 15-20 килограммов, получив всю гамму благ и привилегий. Так что ОМА и мифы - это вроде синонимов в ядерном ведомстве (ЯВ).
Вообще-то мы об этом уже довольно подробно писали в местной прессе, разъясняя все детали и подробности. Но сегодня напоминаем по двум причинам.
Первая: открытый водоем-отстойник представляет собой реальную угрозу всему живому на Земле. Никто не знает, когда и чего ждать от него - или ядерной вспышки с выбросом в атмосферу плутониево-урановой смеси, или проникновения в недра земли с попаданием в артезианские слои питьевой воды. Возможно, над этим водоемом необходим саркофаг, как над Чернобыльским 4-м блоком и атомоходом "Комсомолец". Ясно одно: чем дольше мы будем делать вид, что этого водоема не существует, тем более приближаем непредсказуемую катастрофу.
Вторая: творцы этого крупного преступления против человечества, результат которого будет страшной угрозой еще многие тысячелетия (период полураспада плутония 24000 лет), остались в ядерном ведомстве, - лишь были перемещены в должностях с повышением (правда, с партийными взысканиями для отвода глаз). Продолжая морочить голову народу, они по-прежнему вымогают деньги на "экологически чистые" атомные станции и на многие бесплодные проекты под девизом конверсии. Они загнали страну в экономический тупик и говорят: нет альтернатив.

"Благодать" от АСТ
Сторонники атомной энергетики (кто они сегодня - об этом ниже) утверждают, что АЭС экологически чище, чем угольные станции в 100 раз. Эта фраза уже много раз обошла все средства массовой  информации, став дежурным аргументом ядерщиков. Между тем, научный комитет ОНН еще в 1977 году установил, что действие радиации с учетом всего теплового цикла (на мегаватт произведенной энергии) "угольных станций в 375 раз ниже (!), чем АЭС". Ученый-лоббист ядерного ведомства, бывший зам.главного инженера СХК А.И.Карелин, выступая по городскому радио Северска в конце января 1996 года, заявил, что угольные станции в 600 раз грязнее атомных. Вот и разберись после этого в ученых и их безответственности. А  "благодать" от АЭС трудно оценить. Так, замминистра атомной энергии России  Лев Рябов в телепередаче 11 апреля сообщил, что для России Чернобыль обходится в 700 млрд. рублей в год, а премьер-министр Украины Г.Марчук заявил, что затраты на ликвидацию Чернобыльской трагедии за последние 4 года "...в пять раз превышают наши расходы на здравоохранение, культуру и народное образование". А в ближайшие 5 лет эти затраты планируют довести до 4 млрд долларов без учета затрат на закрытие реактора. По заявлению министра охраны окружающей среды "...может повториться тепловой взрыв, подобный 1986 г." ("Независимая газета" от 16.03.96 г.) Это что - ожидание второго "пришествия"?
В статье "Ядерные мифы ХХ века" академик А.В.Яблоков показал катастрофические последствия от развития предприятий ядерного ведомства. Статья - краткая аннотация экологических преступлений в бывшем Союзе, а также крайне опасных и мнимых перспектив атомных программ, ведущих Россию в бездну, черную дыру. Мифотворческие процессы, описанные в статье, многими элементами характеризуются аббревиатурой ОМА. Если кто еще не понял, как дурят и зомбируют наш народ ученые и специалисты ядерного ведомства, пусть прочтет статью академика (в декабре 1995 года была презентация книги А.В.Яблокова с таким же названием). В единственном  отзыве  на эту статью ("Новый мир", № 8, 1995 г.) заслуженный деятель науки России П.В.Рамзаев дал довольно двуликую оценку. Начав "за упокой": "Анафеме предал ядерную науку и технику, величайшие достижения человечества самый главный российский защитник биосферы", кончил "за здравие": "А в остальном, Алексей Владимирович, позвольте заверить в самом высоком к Вам уважении".
Если не считать эту статью, то в прессе более года не было публикаций оппонентов А.Яблокова. И лишь в газете "Век" ( № 11 за 15-21 марта 1996 г.) появился слабенький ответ под заголовком "Нужно ли бороться против АЭС?". У авторов  явно маловато аргументов и факты приводятся весьма малоубедительные; оценку же катастроф и мифотворчества они пытаются свести к курьезам.
А генеральный директор МАГАТЭ Ханс Блик в той же газете "Век" (№ 13 за 29 марта -4 апреля 1996 г.) с помощью передергивания фактов и недостаточно объективных оценок попытался защитить честь мундира. Редакция журнала "Новый мир" отказалась печатать эту статью, что само по себе говорит очень красноречиво.

ГДЕ ЛОЖЬ, ГДЕ ПРАВДА - НЕ РАЗБЕРЕШЬ
Нам всю жизнь приходилось сталкиваться с мифотворчеством и самой наглой ложью служителей атомного культа.  И человеку, далекому от ядерного производства, вовек не разобраться, где истина, а где элементарное надувательство. Тем более, когда публично выступает чиновник, наделенный высокими регалиями.
Как известно, в апреле 1993 года на СХК взорвался аппарат, в котором был раствор, содержавший, кроме прочего,  плутоний. На пресс-конференции в Томске начальник 4-го Главного управления Минатома России, член Правительственной комиссии Е.Микерин спокойным, ровным голосом, глядя в зал безвинным взглядом, утверждал, что все прочее из раствора во время взрыва вылетело, частично попав в окружающую среду, а плутоний остался. Это равносильно тому,  как если бы мы растворили в стакане чая сахар и, немного выплеснув из стакана, стали утверждать, что весь сахар остался в стакане.  А в зале - ничего, проглотили. Молча. Да еще после пресс-конференции одна из местных борцов за экологию попросила у Микерина разрешения сфотографироваться вместе с ним. Как это в крови у нас - верить каждому слову начальника, лебезить перед ним, пресмыкаться. Остается лишь добавить, что позже государственная комиссия подтвердила присутствие плутония в почве после взрыва.
Недавно, в апреле этого года, директор комбината Г.П.Хандорин отвечал на вопросы телезрителей. Один из вопросов был такой: "Почему Сибирский химический комбинат принимает и оставляет у себя зарубежные отходы?". Речь шла о гексафториде урана. Геннадий Петрович разъяснил, что отходы - это то, что далее не находит применения и захоранивается. А из гексафторида, мол, еще можно извлечь фтор. На первый взгляд, все совершенно правильно. Но возникают вопросы: сколько накопилось своего гексафторида у Сибирского химического комбината и почему не извлекают фтор из него? Словом, человеку, знающему о том, что на СХК накоплены тысячи баллонов с гексафторидом, становится очевидным, что зарубежный гексафторид - это все же отходы, а директор СХК ушел от ответа на заданный вопрос.
Популярности ради перескажем это по-другому. Спрашивают: "Зачем мы завозим к себе чужой навоз, когда накопились горы своего?". Ответ: "Из каждой тонны навоза можно извлечь 6 зерен пшеницы (формула гексафторида урана - UF6).

"БЕЗОПАСНОСТЬ" АТОМНЫХ РЕАКТОРОВ
Прошло десятилетие Чернобыльской катастрофы. И она, эта  катастрофа, определила на многие века истинную цену этой "безопасности". Ученые оценили ее в 360 "хиросим". А самая последняя оценка, услышанная по радио, - 1200 "хиросим"!  Поэтому нынче говорить о безопасности АЭС - это равносильно святотатству перед погибшими и пострадавшими. Но ничего - говорят.
Например, недавно М.С.Горбачев, как сообщили в телепередаче, признал действия во время Чернобыльской аварии правильными. Он сказал: "Мы действовали правильно».  Надо думать, имел в виду себя и Политбюро. А уж у них-то в Чернобыле грехов было ой, как много: и поздняя эвакуация жителей Чернобыля, и демонстрация в Киеве, и т.д. Но стоит ли теперь, после такого признания М.С.Горбачева, все вспоминать? Ведь он правильным признал отправление на явную мучительную гибель тысяч людей, когда Политбюро в десять раз увеличило нормы радиационной безопасности! В этом есть что-то сталинско-бериевское.
Не отстает от генсека в фарисейских заявлениях и министр Михайлов:
- "Заболеваемость раком в отрасли в два раза ниже, чем в целом по стране. Продолжительность жизни на семь лет выше". ("Московские новости", № 35, 1992 г.)
Он, конечно, уже не считает погибших и больных в результате Чернобыльской, Томской, Тоцкой, Челябинской, Семипалатинской и других катастроф, созданных ядерным ведомством.
Мы уже не говорим о военных испытаниях ядерного оружия, во время которых солдаты и матросы служили подопытными кроликами. Не говорим и о северных народностях, чьи жизни уносит "злой дух", как об этом рассказывает академик Васильев (Томск). Этот "злой дух" - радионуклиды, поглощаемые ими по цепочке: ягель (природный сорбент радионуклидов) - олень - человек.
Возникает вопрос: не благодаря ли чрезвычайно бурному развитию ядерного ведомства (ЯВ) по всей стране подскочила заболеваемость раком? Для ученых такого вопроса уже не существует: взаимосвязь установлена давно и у нас, и за рубежом.  В самой же отрасли она, возможно, ниже, потому что люди там обучены средствам защиты. Но верить тут на слово министру никак нельзя. А проверить – тоже никак. В продолжение этой мысли еще вопрос: кто знает места испытаний атомного оружия? Сибиряки, например, из промышленных зон, из городов едут отдыхать на Обь. Многие думают, что тут-то, на севере области, они будут ограждены от грязных "подарков" цивилизации, в том числе и от радиации. Но по берегам Оби было восемь ядерных взрывов в военных целях. Почему бы не опубликовать места этих взрывов, чтобы поберечь здоровье людей?
А пока ведь как держали народ в безвестности, так и держат. И многие тысячи людей, если и узнают правду, то слишком поздно. Как, например, майор ракетных войск Э.Ф.Чемерский, служивший с 1984 по 1987 год в селе Атаманово, рядом с Красноярском-26. Там у него родились два сына. Затем он переехал в томск-7, где родилась дочь. Начался период гласности, появились "зеленые", стал приподыматься занавес секретности. И когда в семье Чемерских заходили разговоры на экологические темы, они говорили друг другу: "Ну, ладно, пусть здесь мы живем в опасном для здоровья месте, но хоть сыновья у нас родились в чистых краях!". Каково было изумление, разочарование, отчаяние майора Чемерского, когда он в брошюре "ГКХ: проблемы и реальности" (Красноярск-1995) прочел открытое письмо президенту Ельцину от жителей села Атаманово под заголовком "Плата за ядерный щит" !!! Письмо большое, с цифрами и фактами. В нем, в частности, есть и такие строки: "Как бы нас ни опровергали специалисты атомного ведомства, они все же будут вынуждены признать два неоспоримых факта:
1) высокую степень загрязненности реки Енисей радиоактивными отходами (что установлено большим количеством научных исследований в последние годы);
2) аномально высокую заболеваемость раком жителей сел, расположенных на берегах реки вблизи ГКХ (Атаманово, Кононово, Большой Бальчук, Хлоптуново, Павловщина)".
Теперь Эдуард Чемерский и думает: каково будущее его детей и что за внуки будут у него (ведь известно коварное свойство радиации - сказываться на здоровье третьего поколения)?  Если б знал майор об опасности, мог бы своевременно принять меры: не удалось бы уехать, так хоть жил бы с предосторожностями, с оглядкой - не ел бы речной рыбы, не собирал бы ягоды и т.д. Вот потому и мы сейчас спрашиваем: почему бы не проинформировать население о наиболее загрязненных местах, включая места и военных ядерных взрывов?
Но нет, в атомном ведомстве не принято считать человеческие жизни. Порождение Лаврентия Берия, оно и сейчас очень последовательно в человеконенавистничестве. Бахвалились атомщики в Томске-7: « У нас высококвалифицированные кадры. Если бы в Чернобыле работали наши специалисты, то аварии не было бы».
Эти слова сказал на закрытии одного из реакторов начальник реакторного завода В.М.Мещеряков, ранее многие годы бывший секретарем парткома СХК , а ныне - заместитель директора СХК. Затем эти слова стали "крылатыми" и многократно всюду повторялись по поводу и без всякого повода. А ведь это - чистейшей воды спекуляция. Во-первых, высокая квалификация вовсе не означает высокую нравственную, морально-этическую чистоту: в атомном производстве работают такие же люди, как и везде, без клейма "кованые из чистой стали". Там так же совершаются преступления, нарушения технологии и т.д.
Во-вторых, несмотря на "высокую квалификацию", как теперь выяснилось, на СХК было, как минимум, 36 аварий. Но раньше их скрывали - было все засекречено. Ну, допустим, из каких-то "благих" намерений распространяться об авариях было нельзя. Но ведь бывший секретарь парткома не мог не знать о них! Так чего же и чем же бахвалиться-то? Кто тянет за язык?
Но слово вылетело - не поймаешь. До сих пор повторяют: "У нас -высококвалифицированные кадры"! И что же ?  Немного времени спустя после того, как их произнес В.Н.Мещеряков, в апреле 1993 года, грянуло несчастье - взрыв! Произошел он как раз по вине персонала. Тут бы надо  все сделать, чтобы оградить людей, максимально реабилитировать природу. Куда там! Вся энергия атомщиков ушла и уходит на ложь, профаницию. Началось с того, что немедленно заявили: "Георгиевка - самая отдаленная точка заражения". А чуть ли не на второй день после аварии доцент политехнического университета Томска Л.П. Рихванов, облетев место заражения на вертолете, знал, что грязно и в деревне  Черная Речка, находящейся от Георгиевки в два раза дальше.
Затем на весь мир объявили, что в Георгиевке 20 микрорентген в час и лопатами собирали по полям "горячие точки" в полиэтиленовые мешки. Если бы там было 20 микрорентген в час, то никто бы и не  шевельнулся. Один из авторов этой статьи был там вместе с Северским комитетом по экологии. И на первом же огороде обнаружил 2000 микрорентген в час.
Потом, как известно, говорили, что там нет плутония.
А еще потом был семинар. На нем представители службы охраны окружающей среды СХК и санэпидстанции г. Северска взахлеб заверяли, что радиационная обстановка "по следу" нормализовалась и "все хорошо, прекрасная маркиза". Тут же выступил главный инженер "Красноярскгеологии" Г.Чечеткин и сказал: "На каждом листочке, взятом нами для анализа, обнаружены делящиеся вещества, в том числе и плутоний". Как будто и не слышали этого атомщики. "Наверное, у них приборы другие, "- прокомментировал Чечеткин.
Приборы-то приборами, но ведь атомщики снова же на весь мир заявили: "Реабилитация территории не нужна". Вот где проявилась "гуманность"! Что за этим последовало? А ничего!  Делать ничего не надо, медицинские обследования проводить не надо, деньги тратить не надо. А жизнь идет в деревнях, как шла. Люди заготавливают дрова в зараженной местности, косят траву, собирают ягоды, грибы, кедровый орех, охотятся, ловят рыбу, пасут коров. Только вот дети болеют  все чаще и есть даже умершие. И, как доказывает профессор Т.В.Матковская, - это результат влияния аварии. Да и профессор В.В.Климов говорит то же, профессор Н.Н.Ильинских твердит о том же. А с атомщиков, как с гуся вода!
Поразительный факт: ученые НИИББ Томска, проводившие обследование флоры и фауны вокруг Северска, рассказывают о том, что находили лягушат с открытой брюшной полостью. А когда называем случай рождения ребенка в Северске кишками наружу, врачи, подведомственные СХК, отвечают: "Мутанты рождались во все времена!" Что называется, хоть кол на голове теши.
(Юра, сейчас, теперь для тебя делаю в скобках вставочку. Атомщики часто нас пугают лучиной, а я бы согласился жить и при лучине, лишь бы дети с открытой полостью живота не рожались).
Одурачивание людей в связи с аварией в апреле 1993 года продолжается. Так, 3 года спустя взрыв превратился в "хлопок". Этакий ласковый, нежный хлопок, от которого пострадала только одна деревня Георгиевка. Из нее, как сообщил в телепередаче 11 апреля главный эколог Томской области А.Адам, население переселили в Наумовку (об оставшихся в Георгиевке он почему-то промолчал). И вот телекамера "гуляет" по Наумовке: административное здание, люди, жилые дома и... знак "Радиационная опасность"! Так чисто в Наумовке или нет?  Нормализовалась обстановка, как нас уверяют, или нет?
Мы совершенно ничего не утверждаем относительно радиационного фона в Наумовке. Если там чисто - уберите знак, мы его не устанавливали. Мы лишь констатируем: врали и врут. Остается последний вопрос: сколько жизней унесут 500 граммов плутония (этот вес назвал в телепередаче  А.Адам), выброшенных в окружающую среду "хлопком"?  Ведь та же телекамера показала, как из Георгиевки уходят машины с лесом. Правда, по другой версии взрыв 1993 года рассеял по лесам и полям 650 граммов плутония. Но какое это теперь имеет значение? Ну, пусть 300 граммов, которых хватит на 300 миллионов человек. Согласимся. Дело-то теперь принципиально не в этом, а в том, что никто ничего уже не делает: якобы все уже нормализовалось, когда деньги, выделенные на реабилитацию местности, исчезли, испарились. Денег нет, работы прекращены, а угроза здоровью и жизни населения осталась.

Об экологической "чистоте" ядерной энергетики.
О необходимости строительства АЭС.
О том, что чище - АЭС или угольная станция, мы уже писали. Но вот отработали свой ресурс станции в Северске и их одну за другой закрывают. Вы думаете, как закрывают?  Может,  замок на дверь и - пошли?  Нет, в режиме вывода из эксплуатации АЭС будут "работать" не выдавая энергии, еще лет 30-40. Все это время они будут потреблять: трудовые ресурсы, электроэнергию, воду и множество материальных средств. А позже начнется демонтаж, дезактивация и захоронение огромного количества радиоактивных отходов (РАО). Демонтаж будет проводиться с помощью манипуляторов, роботов и будет гораздо дороже строительства новых АЭС. Захоронение же РАО - не только дорогое удовольствие, но и нерешенная в мире проблема.
Трудно понять коллизии отчетности по накоплению РАО на флагманах ядерного ведомства. Так, имеются официальные сообщения о том, что ПО "Маяк" (г.Челябинск-40) накопил 30 "чернобылей", наработанных на 5 промышленных реакторах и двух заводах по переработке плутония и урана. На Горнохимическом комбинате (г.Красноярск-26) за более короткий срок от 3 реакторов и 2 заводов набралось 240 "чернобылей". А на СХК (г. Северск) эти данные, как нам сказал председатель городского комитета по экологии А.Л.Мерзляков, засекречены. На СХК было 5 реакторов и 4 завода.
Получить любую информацию на СХК чрезвычайно трудно, говорит А.Л.Мерзляков. Подтверждение тому - нештатная ситуация, сложившаяся 14 февраля, когда неожиданно стала падать температура в трубе, подающей тепло в Томск от атомного реактора. О том, что вообще был такой факт,  население могло узнать почти месяц спустя из газеты "Томская неделя" за 7 марта 1996 г. К такой "оперативности" люди в Северске и Томске давно привыкли. Заместитель начальника Госатомнадзора Сибирского округа В.А.Денисов, у которого брали интервью, на вопрос: "Что же все-таки было  причиной нештатной ситуации? " дал совершенно невнятный ответ: " Сейчас комиссия по ее расследованию закончила работу. К сожалению, чтобы до конца понять причину, нужна остановка обоих аппаратов, что можно сделать только летом. Но наиболее вероятной названа ошибка в работе персонала. Ничего не поделаешь, такое не часто, но происходит".
Опять ошибка "высококвалифицированного" персонала!  А может, как и в Чернобыле, дело все же вовсе не в персонале?  Ведь как теперь, через 10 лет, выяснилось, (см. "Заложники реактора" в газете "Труд", № 58 за 3 апреля 1996 г.) сумели-таки в Чернобыле замять дело о конструктивных дефектах реактора. Похожая ситуация была и в Томске-7 в апреле 1993 года. Завели тогда уголовное дело на "стрелочника" - аппаратчика Фомина, а вся армия специалистов: проектировщиков, конструкторов, технологов, инженеров осталась в стороне. Через год дело на Фомина было прекращено. Дальше "копать" перестали... А ведь совершенно очевидно, что не сработала автоматическая система защиты аппарата или ее вовсе не было. Тогда произошел беспрецедентный случай: за аварию никто никакого наказания не понес. Скорее, наоборот - получили поощрение: например, вскоре после аварии директор радиохимического завода В.М.Короткевич съездил в США. С точки зрения человека, живущего в закрытом городе, - это большое поощрение. Делай вторую аварию - может, повезут в Париж. Как, например, журналистов, поющих дифирамбы атомщикам. Представьте ситуацию: в одной редакции работают два журналиста. Один из них пишет материалы, критикующие СХК, другой - открыто заискивающие, восхваляющие. Так вот: второй едет вместе с делегацией атомщиков в Париж. Говорят, что это - прикрытый подкуп. С точки зрения журналиста, живущего в закрытом городе, - это открытый, прямой подкуп.
Но что за "нештатная ситуация" была все-таки 14 февраля, суть которой так и не раскрыл В.А.Денисов? Как объяснил председатель Северского комитета по экологии А.Л.Мерзляков, тогда внезапно был обесточен реактор (отключили или оборвали кабель люди, производившие ремонтные работы). Отчего же не произошло автоматическое переключение реактора на другой, запасной кабель? Ведь именно это сделал, как объясняет В.А.Денисов, "...очень опытный старший инженер, он сумел справиться с проблемой и свести последствия к минимуму..." ("Томская неделя", 7 марта 1996 г.) Выход из нештатной ситуации, сложившейся по вине персонала, находит "очень опытный старший инженер", ... целых 10 минут (а может, больше?) соображавший насчет  подключения от запасного кабеля. Поди, разберись - высокая ли это квалификация или тугодумие... Запутались сами и нас запутали атомщики вместе с воспитанником СХК  В.А.Денисовым.
Но вернемся к теме конструктивных дефектов. Следователь по особо важным делам при Генеральной прокуратуре Российской Федерации, старший советник юстиции Борис Уваров делает вывод:
- "...конструкция типа чернобыльской, уверен, с самого начала просто не должна была иметь права на жизнь" ("Труд", 03.04.96 г.).
Президент антиядерного общества России академик Михаил Лемешев, с которым одному из нас довелось встречаться, убежден в том, что атомная энергетика вообще не должна была иметь права на жизнь; и атомная энергетика за все время существования не принесла ничего, кроме вреда.
Вымогая деньги на строительство АЭС, атомщики стараются убедить в крайней необходимости атомных станций. Похоже, что АЭС необходимы только им: они вырабатывают электроэнергии меньше 12%. Зато отходов - море. Занятость людей - обеспечена, зарплата - тоже. А безопасность вовсе не обеспечена, лишь пообещана. Любой ценой выжить - вот истинная цель представителей ядерного ведомства. Разве не этой же целью руководствовались они, беспредельно наращивая производство плутония тогда, когда в США горячие головы поостыли, поняв, что имеющимся уже атомным оружием можно уничтожить земной шар десятки раз и прекратили получение смертоносного металла. В США остановили реакторы, производящие плутоний лет 10-12 назад (по разным источникам разные данные). У нас же накоплено около 180 тонн плутония и реакторы все еще работают. Каждый школьник может подсчитать, на сколько человек хватит такого количества плутония, если учесть, что одна миллионная доля грамма его (невидимая глазом частица),  попав в легкие, вызывает рак и убивает человека.
Кстати, еще раз о "гуманности" наследников Лаврентия Берии: это губительное свойство плутония держалось в строжайшей тайне даже от тех людей, которые с ним работали. На химико-металлургическом заводе был такой бесшабашный лаборант Саша Большанин, который мог закурить в ремзоне - самом грязном месте, снять с головы чепчик и вытереть им стекла камеры и т.д. Получил тот Саша профзаболевание, стал ездить в Москву, в шестую клинику. Ему делали пересадку спинного мозга, многократно переливали кровь. Умер. А сколько таких Большаниных было, да и  поныне еще осталось?  Если бы им разъяснили, что они дело имеют со страшнейшим, небывалым доселе в мире ядом, - разве они не поостереглись бы?  Вопрос, конечно, риторический.
Никто нигде сегодня не ведет разъяснительную, просветительную работу с населением. "Наследили" (мягко выражаясь) и - махнули на все и всех рукой. Мол, все в норме - ешьте радионуклиды. И никуда не пойдешь, никому не пожалуешься. А если и обратишься куда, придут - замерят гамма-фон, да на том и успокоятся. Как будто нет бета и альфа излучений. Кстати, плутоний - альфа-активный металл. Но разве его найдешь прибором, если его всего-то 500 граммов и был он в растворе? Ураганным ветром после взрыва рассеяло тот плутоний в виде мельчайших частиц по лесам и полям. Но от этого он не стал менее опасным. Людей же и по сей день околпачивают гамма-фоном.
Местное население, конечно же, не виновато в том, что не разбирается в микро и милли рентгенах, зивертах и прочих "премудростях" атомщиков. Землепашец должен сеять на чистой земле - без плутония. Без цезия, стронция и урана. Ну, кто дал право атомщикам посыпать землю радиоактивным пеплом и говорить: "Это не страшно, потому что там все в норме"?
Давайте представим, что мы вдвоем рассыпали на полях ртуть в небольших количествах (например, на каждом квадратном километре разобьем по термометру). Никто от этого сразу не умрет. Но кем назовут нас? Какими эпитетами наградят?  Одно нам точно известно - орденов не дадут. И найдут способы, чтобы привлечь к ответственности. Атомщикам же все сходит с рук. Вот, например, уж точно известно, что на месте бывшей деревни Рогоженка (по дороге Томск-Самусь) грязно. Об этом бы тоже никто никогда не говорил, если б не надумали там выделить участки под мичуринские ветеранам Великой Отечественной войны Северска. И вот - беспрецедентный случай: запрет наложила городская СЭС по причине изобилия в почве цезия и стронция. Об  этом подробно писала городская газета "Диалог". И в 1994 году совхоз "Сибиряк" (пос. Наумовка) не сеял на этих полях. Но уже в  1995 году  на них  рос овес. Там же имеет огород Петр Николаевич Лукьянчиков и еще несколько человек. Спрашивается: куда идет урожай с этих полей? А еще более важный вопрос: почему разрешаются там посевы? Почему никто из специалистов ни из Северска, ни из Томска не побеседуют с директором совхоза и агрономом?  А ведь областная и районная санэпидстанции по инициативе редакции в свое время были оповещены о публикации в газете "Диалог". Так какую же, простите, непробиваемую шкуру нужно иметь, чтобы после этого спокойно взирать на посеянные поля?  И стоит ли после этого удивляться росту заболеваемости населения?  Право, подобное возможно только в нашем, постсоветском обществе. Как видим, вновь наши рассуждения неизбежно возвращают к вопросу о наличии гуманизма в сердцах и умах атомщиков. Точнее - о полном отсутствии такового.
Где бы ни применялась атомная энергия, - везде создается тупиковая ситуация. Так, берега морей и океанов завалены атомными подводными лодками и судами ВМФ, стоящими в очереди на утилизацию. Контрадмирал Г.Костов, можно сказать, уже взвыл: "Следует обратиться за помощью к международному сообществу, т.к. может создаться экологическая угроза". Об этом бьют тревогу  журналы: "Свет, природа и человек" (№№ 2, 3, 1995 г.), "Новое время" (№ 31, 1995 г.), газета "Аргументы и факты" (№ 2, 1996 г.). И делается такой вывод: "Бывший СССР нужно лечить всем миром. В изоляции он не выживет. В изоляции он опасен!". Вот к чему привела коммунистическая идеология  с ее параноидальной гонкой вооружения, сделавшая богатую страну нищей. А ведь все это курировали специалисты и ученые ядерного ведомства. От ЦК КПСС курировал Г.Зюганов.
Невообразимо трудно дать оценку ядерному беспределу в России и в бывшем СССР: везде и во всем гигантские масштабы, колоссальные цифры. Во всем мы старались быть "впереди планеты всей". Но если нам не удалось опередить Америку по выращиванию кукурузы, производству яиц и надоям молока, то в вооружении мы ее обошли "семимильными" шагами: в Соединенных Штатах было произведено порядка 90 т. высокообогащенного урана (ВОУ) и порядка 100-104 т. собственного плутония, а в бывшем Советском Союзе наработали порядка 1200 т. ВОУ и 150-200 т. плутония*.
Вообще же в состав военно-промышленного комплекса России (ВПК) "входит свыше 2000 промышленных предприятий и 600 научно-исследовательских центров, что составляет 60% национального научного потенциала".**
На боевом дежурстве и временном хранении в России находятся порядка 50 тысяч ядерных боеголовок. Надежных складов хранения на такое количество нет, контейнера изготавливаются, как сообщил министр В.Михайлов, со скоростью 10 тысяч штук в год. А нужно 100 тысяч штук.
Такая вот простая арифметика. В каждой боеголовке около 3-х кг плутония (того самого, одна миллионная доля грамма которого смертельна для человека) и - до 20 кг высокообогащенного урана. Хранение этих смертоносных материалов или, как говорят атомщики, "национального богатства" обходится налогоплательщикам по 5 долларов в год за один грамм. А не надо еще забывать о том, что профессионалы ВПК требуют народные средства на совершенствование боевой атомной техники, средств доставки и т.д. Надо помнить, что Чернобыльская дыра требует миллиарды долларов. За 1992-1995 годы на реализацию чернобыльской государственной программы было направлено 3 миллиарда долларов. Этих денег хватило бы на строительство 45 тысяч квартир ("Страсти вокруг Чернобыля", "Труд", 12 марта 1996 г.). "Дешевенькая", чрезвычайно "дешевенькая" энергетика!  Еще "дешевле" вновь объявляемые аппетитные программы.
Надо рассекречивать, расшифровывать все эти опустошающие страну программы и раскрывать народу глаза на "планов громадье" атомщиков.
О неразрешимости проблемы РАО
Даже для  профессионалов, в том числе ядерного ведомства, стало неожиданным сообщение газеты "Известия" 12 апреля 1995 года о том, что Россия во много крат опережает передовые страны по индексу создания опасных отходов, который для России составляет 4,53,  США - 1,49,  Англии - 0,22.
США для потомков скупают нефть в развивающихся странах, в том числе и у нас, и закачивают в выработки нефтяных пластов. С заботой о перспективе у нас они купили даже 500 тонн урана-235 девяностопроцентного обогащения, т.е. оружейного. Такого количества хватит на несколько сотен лет (в АЭС применяется низкообогащенный уран, - следовательно, его будут размешивать, "разбавлять"). Мы тоже покупаем у развитых стран ... отходы и тоже закачиваем в свои недра для уничтожения собственного будущего.
Нас всю жизнь пугали войной. И мы всю жизнь готовились к войне. Насколько бездарны наши стратеги - показала Чечня. Еще более бездарными, абсолютно необдуманными в стратегическом отношении являются подземные захоронения РАО на полигонах СХК в случае ядерного конфликта или природного катаклизма.
Как сообщили газеты "Мегаполис-экспресс"  (№ 32, 1991 г.), "Комсомольская правда" (29.10.91 г.), "Россия" (02.11.93 г.), "Московские новости" (12.05.91 г.) на территории производственного объединения "Маяк" в  открытых водохранилищах, водоемах, временных хранилищах, траншеях-могильниках скопилось не менее 30 чернобыльских выбросов и около 23 тонн плутония-239 в незавершенном производстве (по информации администрации "Маяка"). СХК - дублер ПО "Маяк" и в своем развитии обогнал его не менее, чем в два раза по количеству заводов и по переработке урана и плутония, а также "наработал" РАО в той же пропорции. К этому следует добавить, что на СХК в гигантских объемах хранится отвальный гексафторид и еще СХК за валюту перерабатывает заморским заказчикам обороты АЭС, еще и еще накапливая гексафторид.
В 1964 году ядерный взрыв, произведенный над Новой Землей в воздухе, вырвал почву и образовал в земле воронку глубиной 900 метров. Какая глубина воронки была бы в случае взрыва на земле - об этом неизвестно. Но известно, что жидкие РАО СХК закачивает на глубину 300-400 метров. Так что первый же ядерный взрыв в районе СХК (а нас всегда учили, что закрытые города находятся под особым прицелом и подвергнутся бомбардировке в первую очередь) вырвет из земли все РАО и с их помощью превратит в радиоактивную пустыню, как минимум, всю Сибирь.

О "миролюбии" атомной энергетики
Более чем странно видеть, как люди, производящие самое смертоносное оружие, идут на праздничных демонстрациях под плакатами: "Миру - мир!".  Атомная энергетика - порождение холодной войны. И все развитие ее было направлено на войну и только на войну. Именно поэтому атомную энергетику академик Лемешев назвал незаконнорожденной дочерью ядерной физики. Как известно, холодная война стала продолжением империалистической войны и была порождением имперских амбиций военно-идеологического комплекса (ВИК). Стратегией холодной войны было: противостояние систем за мировое господство с созданием военных блоков, "железного занавеса". Кто - кого?  Тактикой холодной войны были: гонка вооружений, охота за "ведьмами" (а у нас - за "врагами народа"), антиалкогольная кампания, стройки века - БАМ, повороты рек, равнинные гидростанции и много, много других безумств, разрушающих экономику.
Холодную войну мы бездарно проиграли. Последствия оказались страшнее разрушений Отечественной войны. Нас экономически и политически разрушили (точнее сказать, мы сами себя разрушили и в этом смысле пророческими были высказывания лекторов-идеологов о том, что усилия иностранных разведок направлены на создание обстановки, вызывающей наше разрушение изнутри, т.е. победу США и НАТО без применения ядерного и прочего оружия). Не стало не только СССР, но и Варшавского союза, СЭВ. Россия на грани катастрофы. И в это трагическое время, когда государство балансирует на грани жизни и смерти, ядерное ведомство, преследуя ведомственные и конъюнктурные интересы, продолжает навязывать строительство новых АЭС. На сегодня не найти ничего более разрушающего. Это экологическое и экономическое разрушение Родины. Вернее - продолжение разрушения, начатого еще в сороковых годах. Тогда "американский империализм" вдруг облагодетельствовал нас: "передал" технологию разделения изотопов урана, чертежи и проекты атомной бомбы. Увы!  Это был не благотворительный акт, а изощренный маневр холодной войны. Вот тогда-то, ввязавшись в бесперспективную гонку, мы и включили механизм саморазрушения.
В концепции холодной войны важнейшую роль играла наша плановая экономика с засекреченной бесконтрольностью расходования народных средств в отраслях военно-промышленного комплекса (ВПК). Это и создало остаточный принцип планирования народного хозяйства СССР, с помощью которого наука, здравоохранение, сельское хозяйство, легкая промышленность были превращены в бесперспективные и практически разрушены.  Вот почему не стало самого необходимого: сахара, носков, постельного белья и т.д. Все распределялось по талонам.
В свете сказанного сегодняшние навязчивые идеи строительства АЭС иначе, как преступлением ядерной мафии против человечества не назовешь. В статье "Над нами занесен дамоклов меч атомной энергетики" ("Известия", 27.12.95 г.) академик Яблоков квалифицированно показал мафиозный уклон ядерного ведомства. На наш взгляд, мафиозность здесь выражается, главным образом, в том, что сторонники атомной энергетики абсолютно отрезали все пути другим, альтернативным видам получения энергии.
Давайте представим себе небольшой город, имеющий два источника получения энергии: скажем, большую гидростанцию и маленькую, обеспечивающую население на 11%, но очень опасную (например, водородную) станцию. И вот специалисты взрывоопасной станции начинают пугать лучиной («будете сидеть при лучине») и возвратом прошлого («будете снова ходить в лаптях»). Как бы посмотрели на этих специалистов? Кто бы их слушал?
А сегодня в России атомщики нас пугают и лучиной, и лаптями, но их почему-то слушают. Они даже имеют успех. Был проект, предложенный американцами: к 2000 году Томск запитать от четырех газотурбинных станций. Об этом в апреле 1994 года рассказывал по городскому радио Северска и в газете «Диалог» директор ТЭЦ Б.В.Малыгин, побывавший в составе правительственной делегации в США. Тогда было все о”кей: оказывается, станции можно построить за два года, газ у нас есть (для нас это было тогда открытием, т.к. всегда говорили, что газа у нас мало, а в Америке выступал член Президиума Газпрома Резуненко и официально заявил, что газа хватит; вот  вскрывается обман – он везде и всюду!), американцы обещали помощь. Прошло всего два года – и все забыто. Нужна АЭС и только АЭС. Выходит, как будто бы нам выгоднее по баснословной цене построить АЭС и загадить радиоактивными отходами и землю, и воду, и воздух. Получается же так по той простой причине, что ядерное ведомство во время холодной войны получило очень большую базу: свое министерство, главки, институты с армией ученых, своих медиков, военных с большими звездами на погонах. И всюду они вхожи- и в правительство, и к президенту, - всюду у них связи. Именно поэтому в зародыше убиваются всякие идеи получения альтернативных видов энергии. Хотя их множество. Перечислять не будем. Скажем лишь, что новосибирские ученые в свое время стучались во все кремлевские двери со своими идеями и получили от ворот поворот.
И скажем об одной весьма интересной идее. Лет 30 тому назад томские ученые много писали о том, что вся Западная Сибирь в буквальном смысле сидит на кипятке. Или лежит, если хотите. Есть и доказательство тому: возле деревни Чажемто, что в 30 километрах от города Колпашево Томской области, есть скважина, из которой уже  десятилетия бьет под давлением кипяток. Так почему бы не добуриться до этого моря кипятка и не пустить его в квартиры?  И почему бы не выполнить эту работу атомщикам?  Ведь в этом и была бы настоящая конверсия (или часть ее). Так нет, нельзя оторваться от атомного котла, у которого они кормятся. Вот в чем она, мафиозность. И маразм.
Парадокс состоит в том, что при помощи адского пламени распада ядер урана в атомных котлах... нагревают воду - получают тот же кипяток. Так стоит ли овчина выделки?  Не проще ли достать из-под земли бесплатный и абсолютно безопасный в радиоактивном отношении кипяток?  Нет, дайте деньги на строительство АЭС. Вот в чем она, мафиозность.
Теперь самое время сказать о том, кто такие атомщики. Было время, когда молодые люди шли учиться в институты, готовящие специалистов атомной энергетики, потому, что девушкам нравились слова "радиоактивность", "атом", "уран" (А. Боровой,  "Мой Чернобыль",  "Новый мир",  № 3, 1996 г.).  Такое прошло. Нынче большинство атомщиков - седые и лысые люди. На Сибирском химическом комбинате, например, работают 4513 пенсионеров.  Это - четвертая часть всего персонала. Очень значительная часть - предпенсионного возраста. Можно представить себе, как переучивается на другую специальность тридцатилетний. Трудно представить, как переучивается сорокалетний. Но уже невозможно представить в роли ученика 45-летнего. Ему через 5 лет на пенсию. (Справедливости ради в скобках надо сделать оговорку: не все пенсионеры СХК закомплексованы. Есть совершенно здравомыслящие люди любого возраста, понимающие, что они не сеяли и не пахали, а работали на  смерть - производили оружие массового уничтожения. И, хотя и были в числе привилегированных слоев населения, по существу влачили нищенское существование. Только зацикленные в идеологическом капкане: социализм - развитой социализм - коммунизм, - не видевшие дальше колючей проволоки, окружающей город, и потерявшие способность аналитически мыслить не понимают, что их превратили в аскетов, в зомби и испытывают ностальгию по прошлой жизни, когда радовались каждой подачке: квартире, машине, телевизору, холодильнику, мебели и даже сальнику, привезенному из Москвы.
Повторяем: не каждый работник атомной промышленности закомплексован и не каждый считает, что приносит пользу человечеству.).
Если пользоваться прежней, марксистско-ленинской, терминологией, то существует прослойка рабочей аристократии, переучивание которой совершенно немыслимо. Это крайне амбициозные люди, которым доказывать что-либо бесполезно. Прежде, чем с вами разговаривать на какую-либо тему они очень долго будут говорить о своих заслугах, о своей значимости и незаменимой роли. Эти  убеждены: да, атомная энергетика вредна и опасна, но не настолько, как об этом говорят, да и ничего лучшего взамен человечество не знает.
Стоит ли после этого говорить о переучивании шестидесятилетних ведущих инженеров, ученых, имеющих солидный доход, теплые кабинеты, удобные квартиры, занимающих высокое положение в обществе?
Может, они поедут из столицы в Сибирь - доставать из-под земли тот самый бесплатный кипяток?  В свое время, в 50-е годы сгноили в тюрьме академика Ощепкова вместе с его идеей получения электричества из вихря. Сегодня атомщики сгноят кого угодно - не лезь. Сметут с дороги. Вот в чем она, мафиозность.
Поэтому должна сказать свое слово молодежь, Только новое поколение людей, не одурманенное атомщиками, не зомбированное военно-промышленным комплексом, в состоянии поставить заслон ядерному беспределу.
А.Болтачев
А.Стряпшин
* "Ядерное распространение". Московский Центр Карнеги, Российско-  американский информационный  пресс-центр, Москва. Выпуск 12 - апрель 1996 г., стр. 32.
** "Ядерная безопасность в России и международное сотрудничество" (досье для журналистов по западным источникам). Центр по проблемам войны, мира и средств массовой информации (Нью-Йорк), Росссийско-американский информационный пресс-центр (Москва), Москва, апрель 1996 г., стр. 60.
*    *    *

Это была последняя статья в жизни Анатолия Васильевича Стряпшина. Позже он тяжело заболел. Вначале реанимация, затем – кардиология, где я с ним встречался.
После большого перерыва я совсем недавно навестил Стряпшина и узнал, каким образом ему удалось запомнить целый список совершенно секретных документов, приводимых в его статьях. Ведь с секретными документами работали в специально отведенном для этого помещении и ничего, ни единого листочка оттуда вынести было нельзя. Да и после окончания смены спецодежда сдается, все без исключения идут под душ, и только после этого в чем мать родила проходят через часового, которому называют номер и ячейку своего пропуска. Часовой, сличив фото на пропуске с «оригиналом», отдает пропуск и тут уже каждый идет к индивидуальному шкафчику, где хранится его одежда.
Так вот Стряпшин, оказывается, в том специальном помещении незаметно переписывал очень мелким почерком номера совсекретных документов и отдельные фразы на кальку. Эту кальку он проносил под душем и через часового за щекой. Речь идет о номерах тех СС документов, где говорилось о преступных нарушениях технологии, приводивших к многомиллионным потерям и экологической угрозе. Стряпшину нынче (2008г.) исполнилось 83 года. Он совершенно слепой.
*             *              *

Мне остается предложить тебе свою последнюю статью, нигде не опубликованную. Все было сделано так, чтобы изолировать,  устранить меня от средств массовой информации, тем унизить. А я, словно по инерции, еще писал. Так, нигде не была опубликована «Конференция обреченных», состоявшаяся еще в 2004 году, без публикации канули в Лету некоторые другие материалы на антиядерную тему. А этот вот сохранился.

У атомного корыта
Пытаются залатать атомное корыто.
При  помощи Единой России.
Перед выборами 11 марта 2007 года в Атомграде (ЗАТО Северск) вновь заговорили о перспективе кормежки у атомного корыта. В принципе, конечно, ничего нового – привычные песни  о необходимости строительства атомной электростанции, о возрождении атомной энергетики вообще и прочее. Это с одной стороны – привычное, приевшееся, надоевшее. С другой – появилось и нечто новое или хорошо забытое старое: заговорили о реструктуризации. Рассмотрим обе стороны атомной медали.
С чего бы вдруг запели старые песни? Ведь последний  международный семинар, прошедший в Томске с 20 по 23 октября 2004 года, однозначно показал: на атомной энергетике поставлен крест. Причем, помнится, тогда меня удивило то, что об опасности атомной энергетики почти не говорили, Чернобыль не вспоминали. А на цифрах и схемах доказывали, что затраты на строительство атомной электростанции экономически не оправданы – они не окупаются, или окупаются так долго, что теряется всякий смысл. При этом подчеркивалось и другое: будущее – за водородным топливом, к такому выводу привела наука. И вдруг заговорили о возрождении атомной энергетики с применением таких слов, как «атомный ренессанс»!  Что кроется за этим? Только ли предвыборная шумиха?
Разумеется, без предвыборной шумихи не обошлось, ибо сгоряча наобещали строить аж по два энергоблока в год. Замахнулись! Этого, к общему счастью, скорее всего, не будет. Но что атомный маховик прошел через мертвую точку – это верно. Еще в декабре прошлого года президент сделал заявление о долгосрочных планах атомной отрасли. Значит, до президента добрались лоббисты атомной отрасли, которые живут в Москве, «толкают» идеи развития атомной энергетики и за это (!) получают зарплату. Они, как правило, с большими звездами на погонах и на груди и запросто вхожи во многие министерские кабинеты. С президента началось. Ну, а если уж сказал президент… Вот и набрал обороты маховик. А уж время разгона просто совпало с предвыборным марафоном, во время которого Единая Россия поскакала в одной упряжке с атомщиками. И появились в местных газетах заголовки типа: «Атомная отрасль от рассвета до ренессанса». Слов было море – выступления на радио и телевидении, газетные материалы и красочно оформленные буклеты. И все это подавалось, в большинстве, под одной броской рубрикой: «Особый город – особые люди». С городом – понятно: таких, прогремевших авариями на весь мир, мало. Впрочем, слова «авария», «взрыв» здесь применять не принято. Кое-кому легче, если говорят не взрыв, а хлопок. А кто же себя относит к особым людям,  и что они говорят,  эти «особые»?
Весьма активно вел себя генеральный директор Сибирского химического комбината Владимир Короткевич, второй человек в списке «Единой России» по Томской области. Тот самый, руководивший Радиохимическим заводом, на котором в 1993 году произошел «хлопок», услышанный всем миром. В Северск он вернулся через Москву, где тоже руководил – Департаментом ядерно-топливного цикла. Объективно получается так, что после взрыва Владимир Короткевич «сделал» карьеру – получил повышение. А вот его возврат в Северск из Москвы – скорее, понижение. Так вот Владимир Короткевич, конечно, знает дело туго, - он доктор технических наук. Говоря о предстоящей реструктуризации Сибирского химического комбината, он изо всех сил старается успокоить публику: да, акционирование отдельных объектов будет, но это будут не военные объекты, и –главное – не нарушится целостность комбината и пр.
Об этом же Валентин Купцов, заместитель председателя государственной Думы РФ, говорит так: «Факт остается фактом: Россия еще сохраняет свою роль великой ядерной державы благодаря перспективным научным наработкам, технологическому и промышленному заделу советского периода. Сплошное акционирование предприятий атомной энергетики и атомного машиностроения, простое изменение форм собственности здесь ничего позитивного не добавят». Свою точку зрения высказал и лауреат Нобелевской премии Жорес Алферов: «Нас беспокоит нависшая над атомной отраслью угроза акционирования и в дальнейшем – приватизации. Именно наша фракция – фракция коммунистов в Государственной думе России – выступает за национализацию атомной промышленности, энергетики… за обеспечение льгот и достойного уровня жизни работникам предприятий и жителям прилегающих к атомным объектам территорий». Еще более определенно высказался первый секретарь Новосибирского обкома КПРФ, депутат Государственной думы РФ Анатолий Локоть: «То, что делается сегодня правительством России в отношении атомной отрасли, иначе как безумием не назовешь».    (Цитаты: «Ядерный потенциал». Информационный листок Томского обкома КПРФ, специальный выпуск для Северска.16 февраля 2007г.)
У меня вопрос: почему беспокойство за атомную отрасль выражают Анатолий Локоть, Жорес Алферов, Валентин Купцов, НО НЕ ГЕНЕРАЛЬНЫЙ ДИРЕКТОР  СИБИРСКОГО ХИМИЧЕСКОГО КОМБИНАТА ВЛАДИМИР КОРОТКЕВИЧ? Кажется, он по должности своей обязан… Это мы о реструктуризации, прихватизации, акционировании, что вне всякого сомнения, приведет к появлению новых,  «атомных» Абрамовичей да Дерипасок.
А теперь о строительстве новых атомных электростанций. Тот же Владимир Короткевич: «Уже на фазе строительства мы получаем до 6 тысяч рабочих мест, каждый блок будет строиться 6-7 лет, то есть длительный период сможем занять население… Нормативный проектный срок эксплуатации атомной станции более 60 лет, когда область становится энергодостаточной, сможет генерировать избыток электроэнергии и продавать другим регионам. Таким образом, сразу же решается целый комплекс проблем: Северск развивается, молодые инженерные кадры получают перспективу трудоустройства и роста, есть тепло и электроэнергия в целом для области». Вот она, чистой воды маниловщина! В Северске десятилетиями прирастает безработица. До сих пор ни руководство комбината, ни  чиновники города даже не пытались преодолеть ее рост, искать и внедрять новые рабочие места. За исключением разве только стекольного завода в поселке Самусь, открытия которого, как манны небесной, ждут уже лет пять. А теперь, получается,  и ничего делать не надо – только начать строительство атомной станции. Деньги выделит правительство, а остальное все пойдет, как по маслу. Словом, сиди себе на руководящей должности и хлопай в ладоши,  – все проблемы решатся сами собой. Второй в списке единороссов в Томской области после губернатора, Владимир Короткевич, конечно же, будущее развитие атомной отрасли связывает с партией Единая Россия: «Сегодня для нас наиважнейший вопрос развитие атомной энергетики применительно к Северску и СХК. И решение этого вопроса я связываю исключительно с партией «Единая Россия», которая уже начала эту работу».
Единороссы привлекли к агитации и пропаганде и бывшего генерального директора Сибирского химического комбината Геннадия Петровича Хандорина.  И что же он сказал интересного? А вот почти ничего, кроме старых, как мир, избитых аргументов: нефть кончится, газ кончится, – спасет нас только атомная электростанция. Почему-то не сказал только про лучину (если не построим атомную электростанцию, придется сидеть при лучине). А ведь раньше, бывало, говорил и это. Теперь вот позабыл, наверное. Можно бы простить Геннадию Петровичу эти устаревшие приемы запугивания населения, если бы не одно «но». Геннадий Хандорин нынче – руководитель  «Атомцентра» в Томске. И в газете была публикация о том, что «Атомцентр» занимается проблемой внедрения автомоторов, работающих… на водородном топливе. Следовательно: 1) он знает о том, что будущее – за водородным топливом; 2) он знает и другое: в обозримом будущем газ и нефть неисчерпаемы (даже промышленно разработанные месторождения; а в Томской области еще остается неразведанным правобережье Оби, где прогнозируются огромные запасы нефти, не говоря уже о колоссальных запасах на дне Северного ледовитого океана; кроме того, мы все совершенно ни слова не говорим про торф, запасы которого практически неисчерпаемы в Томской области).
Похоже, газ и нефть давно кончились для своего населения, но не для иностранцев: газо-   и нефтепроводы протянуты  по суше через половину земного шара и по дну морскому, а у нас самих всё цены и на газ, и на бензин растут. Более того: в деревне Семилужки шведская и британская фирмы собираются строить нефтеперерабатывающий завод (см. «Томские новости», №5(357), 1 февраля 2007г.)! Скажите, будут ли строить НПЗ две иностранные фирмы, если кончается нефть?! Это притом, что все знают простую экономическую аксиому: сырьем торговать -  всегда дешевле. Значит, нефтеперерабатывающий завод построят иностранцы, а цены на  бензин нам, естественно, будут диктовать они. «Но разве не дикость, что в стране, которая снабжает «голубым топливом» чуть ли не пол-Европы, огромное количество людей до сих пор живут без газа!? В отдельных районах Сибири не газифицировано до 70% населенных пунктов». (АиФ №22, 2006г.) Не зря писали в газетах, что немцы, якобы, нам сказали: если для того чтобы нам поставлять нефть и газ, вам, россиянам,  нужны атомные электростанции, стройте их. Кроме всего прочего, в Томской области разведаны залежи урана, золота и алмазов. Значит, если понадобится, можно бы и прикупить часть недостающей энергии. Я не думаю, чтобы все это не было известно Геннадию Хандорину. А вот, знаете, в крови что- то этакое атомное…  В свете сказанного совсем уж бредовыми выглядят такие лозунговые силлогизмы: «Человечество вплотную подошло к критической ситуации на рынке органического топлива. Решить эту проблему возможно только при быстром развитии крупномасштабной ядерной энергетики» («Томские вести», 15-22 ноября 2006г.)
Это я привел примеры применения в пропаганде атомной энергетики  «тяжелой артиллерии». Немало было «выстрелов» и «легкой артиллерии». Отвратительных своей претензией на знания при отсутствии эрудиции, но зато полных человеконенавистнической дезинформации. Например, таких: «Доказано, что от радиоактивного заражения после взрыва на Чернобыльской АЭС с 1986 года умерло 56 человек, но эта авария памятна двадцать лет. …Из Чернобыля сделали апокалипсис, в то время как Хиросима и Нагасаки – цветущие города». И тому подобное. Не хочется называть фамилии ни «ученого», дававшего «заказное» интервью, ни журналиста, подписавшегося под ним. Оба - мерзкие люди. Один потому, что говорит такое, другой – потому, что бездумно публикует это. Хотя бы оба поговорили с чернобыльцами, что ли.  Тогда б они узнали истинные цифры и погибших, и больных-инвалидов и покончивших жизнь самоубийством. Возможно, они б тогда поняли и простую истину: жизнь хороша полноценной, без болезней. А постоянная, ежедневная, ежечасная борьба с болезнями – это биологическое существование. Но не дано им, видимо, понять такое. На всякий случай все же скажем, что в маленьком, стотысячном, Северске  на сегодня 702 живых чернобыльца. Около 90 человек уже умерли, примерно 15 из них покончили  жизнь самоубийством. Да ведь любой мало-мальски грамотный человек знает, что с 1986 года умерли никак не 56 человек. Нельзя же быть настолько откровенным лгуном. И должно же быть, в конце концов, что-то святое!!! Есть же неписаные законы, по которым не положено лгать, оговаривать и вообще говорить плохое о покойниках. А здесь речь идет о людях, геройски потушивших мировой пожар, спасших Землю и человечество от болезней, вымирания… Вот почему по отношению к непутевому журналисту и бездушному ученому я применил слова «мерзкие люди».
Ясно, что «особые люди»  не думают о людях простых. Если б они всерьез были озабочены будущим населения, то не ждали бы и не вымогали деньги на строительство атомных электростанций, а открывали бы новые производства. А ведь в будущем имеется реальная угроза: когда рухнет вся ядерная махина,  многие тысячи людей окажутся у разбитого атомного корыта. 21 марта 2007 года на выездном заседании двух комитетов Совета Федерации РФ – по обороне и безопасности и по промышленной политике, а также руководства Росатома – Владимиру Короткевичу корреспонденты задали вопрос: «А если общественность Томска и области будет против строительства АЭС?» На это директор комбината ответил так:
- Если будут против, то на головы томичей посыпятся тысячи тонн пепла от бурого угля!
Во-первых, все-таки, оказывается, есть уголь, хотя и бурый.  Во-вторых, если будет построена атомная электростанция, то в будущем новые тысячи пенсионеров-атомщиков будут обречены на полуголодное существование, - будут собирать пустые бутылки. (Я совершенно ничего не выдумываю: я знаю семью атомщиков-пенсионеров, собиравших бутылки, потому что пенсии не хватает даже на пропитание. Я сознательно написал «собиравших», потому что глава семьи уже умер.). Но об этом почему-то «позабыл» сказать Короткевич. А ведь перед выборами  говорил о том, что неплохо бы вернуть и льготы по 30- километровой зоне действующих атомных электростанций и закон о профессиональных пенсиях. Говорил, но больше не говорит об этом. Более того, – Единая Россия, членом которого состоит Владимир Короткевич, фактически против прибавления пенсий атомщикам. Поясню, почему и как это «фактически».
Государственная Дума Томской области выступила с инициативой, чтобы внести изменения в статью 30  Федерального  закона «О трудовых пенсиях в Российской Федерации» с тем, чтобы поднять пенсии атомщикам. Из Томска дважды был командирован в Москву депутат Владимир Долгих. Последний раз он выступал на пленарном заседании Государственной Думы России 18 апреля 2007 года. Проголосовали. За принятие изменений (следовательно, за повышение пенсий атомщикам) проголосовали 92 человека –это 20,4%. Против не было никого. НО НЕ ГОЛОСОВАЛИ 358 ЧЕЛОВЕК – ЭТО 79,6%. ФРАКЦИЯ «ЕДИНАЯ РОССИЯ» тоже НЕ ГОЛОСОВАЛА.  Вот оно, истинное лицо.
Теперь давайте немного порассуждаем. Испокон веков было так: во время голосования учитываются те, кто «за», кто «против» и кто «воздержался». Всегда подразумевалось, что тот, кто воздержался, не участвовал в голосовании. Следовательно, если мы предположим, что правом голоса обладают 100 человек  и «за» какое-то предложение проголосовали 9 человек, «против» – никого,  «воздержавшихся» – 91 человек, то данное предложение принимается ДЕВЯТЬЮ ГОЛОСАМИ. Из такого суждения выходит, что изменения в статью 30 Федерального закона о повышении пенсии атомщикам должны быть приняты 92 голосами при 358 воздержавшихся. Но не тут-то было! Оказывается, в Государственной Думе свои правила, свои «игры». Так, у них учитываются четыре показателя – «за», «против», «воздержавшиеся» и «не голосовавшие». При этом оказывается, по какой-то непостижимой логике число не принимавших участия в голосовании (иначе говоря, придуривавшихся - присутствовавших, но не соизволивших поднимать руки) имеет перевес над голосовавшими. Так, если 92 человека проголосовали «за», а 358 валяли дурака, то почему-то предложение  НЕ ПРИНИМАЕТСЯ. Вот такие игры.
Для Единой России вопрос о строительстве атомной станции уже решен; они уже строят (по крайней мере, так  на словах преподносят). Но они ничего еще не спросили у народа. И ничего не сделали для улучшения жизни тех же атомщиков. А ведь люди постоянно болеют и умирают. И с каждым годом все больше. Вот число умерших по годам только в Северске и только тех, кто получает дополнительное материальное обеспечение (о других у нас просто нет сведений): за 2002 год – 78 человек, за 2003 год –92 человека, за 2004 год – 102 человека, за 2005г. –83 человека, за 2006г. – 90 человек. Сколько всего пенсионеров-атомщиков ежедневно умирает в закрытых городах,  – одному Богу известно. А сколько и чем болеют – это, пожалуй, вообще никто не знает. Но это, конечно, не интересует «Единую Россию». Во всяком случае, в Государственной Думе один из ее представителей, Павел Юрьевич Воронин, задавая вопрос Владимиру Долгих, сказал:
- Они же шли за длинным рублем, их никто не гнал. Пусть не работают! – В общем, старый цинизм, который раньше, во время войны в Афганистане,  звучал так: «Я вас туда не посылал!»
Значит, решено – строить атомную электростанцию. Какую же собираются строить? По одним источникам – реактор будет на быстрых нейтронах БМ-800. «И тогда нам урана копать не надо, так как у нас много отвального урана и плутония» («Северск выбирает будущее», Единая Россия, 11 марта 2007г.)
По другим источникам – речь идет о строительстве реакторов ВВР-1000 («Томские вести», 15-22 ноября 2006г.; «Новое время», №11, 23.03.2007г.). Следовательно, «особым» людям разницы нет, какую электростанцию строить, лишь бы была атомной. И это, напоминаю, в то время, когда будущее признано за водородным топливом. Это говорили не только ученые на международном семинаре. Это же говорит и президент Российского научного центра «Курчатовский институт», секретарь Общественной палаты России академик Евгений Велихов: ««Серийное производство» термоядерных станций может начаться в 2030 году. Топливо для них (изотопы водорода, источником которых может служить вода) нетоксично и доступно всем странам. А по безопасности и эффективности они будут предпочтительнее существующих электростанций. Это ключ к дальнейшему развитию человечества». («Аргументы и факты» №48, 2006г.)
Я уж не стал обострять внимание на том, что Владимир Короткевич и ему подобные собираются в реакторах сжигать избыточный оружейный плутоний, одна миллионная доля грамма которого, попав в легкие человека, вызывает рак и  убивает его. Кроме того, при сжигании в ректорах плутоний не совсем сгорает, а вновь нарастает. И об этом тоже говорилось на том семинаре, о котором я уже  не раз упоминал.
…С 1955 года я живу в Северске. Здесь учился, рос, работал (в том числе и с плутонием). Все мои сверстники были нормальными людьми. Кто-то, конечно, быстрее соображал, кто-то чуть медленнее. НО ДЕБИЛОВ СРЕДИ НАС НЕ БЫЛО. С тех пор постепенно происходила дебилизация общества: появилась целая школа №195 для умственно отсталых детей. А теперь уже в каждой школе имеются коррекционные классы. «Коррекционными» называются такие классы, в которых собраны отстающие в развитии ученики. Ну, разумеется,  в умственном развитии отстающие. Такие, каких у нас отродясь не было. Немало в Северске людей с разными физическими отклонениями. Расширяется  Реабилитационный Центр для детей с церебральным параличом. Словом, здоровье населения не улучшается. И вот хотят построить атомную электростанцию. И хотят акционировать с последующей приватизацией заводы Сибирского химического комбината. Что из этого может получиться? А может получиться то же, что и на шахте «Ульяновская» в Кузбассе: залезут корявыми лапами, умеющими  загребать миллионами деньги, в дозиметрические приборы и «загрубят» датчики, чтобы меньше показывали радиации. Я, конечно, имею в виду стационарные дозиметрические приборы. Тогда уж, будьте уверены, не 110 человек, как на шахте, погибнут. А возможно, и 110 тысяч и более. Да еще калек останется, как в Хиросиме и Нагасаки.
*    *    *

Сторонники атомной энергетики для примера безопасной эксплуатации АЭС всегда приводят Францию. Но, во-первых, во Франции ничего нет – ни угля, ни нефти, ни газа. Во-вторых, там побывал  бывший директор СХК Геннадий Петрович Хандорин. Он с огромным восхищением на пресс-конференции рассказывал о своей поездке. Почти дословно он говорил следующее:
- Осматриваю техническое оснащение АЭС. Показываю на один из сложных узлов и говорю: «А если вот это вот сломается, то что будет? Возможна ведь очень крупная авария!» А мне отвечают:
- На показанный вами узел производящая его компания дает гарантию на 50 лет! – Таких гарантий у нас, конечно, нет.
В третьих, на одном из семинаров в Москве я слышал и такое. У экологов есть такое понятие -  «зеленая лужайка». Что это такое? А вот и рассказывали, что во Франции, например, после даже незначительного радиоактивного заражения местности полностью убирается верхний слой почвы вместе с кустами, деревьями и прочей растительностью. Затем завозится новый слой земли и – самое удивительное! – высаживается на этом месте роща из взрослых, столетних, деревьев. Вот это и называется зеленой лужайкой. А где, когда у нас доводили дело до зеленой лужайки??? Пусть для начала хотя бы в одном месте бывшего СССР  сделали это, а потом говорили о безопасности АЭС, о строительстве новых АЭС.
*                *                *

В заключение ко всем этим материалам хочется сказать еще и о том, что многие очень упрощенно представляют себе получение атомной энергии. И к тому  в реальной жизни есть поводы. Так, люди некоторых профессий никакого отношения не имеющие к ядерной физике, расщеплению ядра атома, но кормящиеся у атомного корыта, живут очень неплохо. Эту тему я бы мог продолжать очень долго, но приведу лишь один очень яркий пример.
На заводе разделения изотопов (ЗРИ) работал известный в городе поэт. Он приходил на работу, открывал кран подачи отработанного масла, чиркал спичкой и… садился на всю смену возле печки писать стихи. Так длилось почти до самой смерти того поэта. Производство, то есть сжигание отработанного масла, было налажено десятки лет тому назад: форсунка автоматически подавала масло в топку. Вот так примерно некоторые представляют ВСЮ работу с радиоактивными материалами вообще и на АЭС в частности. Вот таким людям, с такими понятиями и представлениями, тоже  нужны  АЭС. Они и готовы слагать поэмы о безопасности, полезности и необходимости атомной энергетики.
*    *    *

Что ж, дальше читать будет легче. Теперь предлагаю твоему вниманию мой автобиографический очерк – так можно определить его жанр, хотя писал я не ради собственной биографии – «Полковник КГБ». А привожу его здесь только потому, что в нем есть глава «Потерянный плутоний».

Часть вторая
ПОЛКОВНИК  КГБ
Посвящается светлой памяти Юрия Дмитриевича Цынгалова.
Однажды до начала первомайской демонстрации, когда солдаты с металлоискателями еще проверяли трибуну на наличие мин, я пришел на центральную площадь города. На плече у меня был шестикилограммовый «Репортер-6», совсем недавно приобретенный  редакцией городского радио, где я уже лет пятнадцать работал редактором. Моросил мелкий весенний дождик пополам со снегом. Хотя до начала демонстрации оставалось почти полчаса, несмотря на непогоду, вокруг трибуны сновали разные люди: милиция, военные, работники горкома КПСС. Мне хотелось хоть как-то  закрыться от ветра, и потому я направился к исполинскому (высотой 6 метров) памятнику Ленину. Подумалось, что толстенные ноги памятника хоть немного загородят от ветра. Но не дошел, буквально натолкнувшись на Юрия Дмитриевича Цынгалова.  На тот момент подполковник КГБ, он был в военной форме. Поздоровались. Я позвал его к памятнику, до которого оставалось всего-то шага четыре.
-Нельзя мне, - отозвался Юрий Дмитриевич. –Я должен видеть солдат.
Мы заговорили о самом злободневном:  не повезло  сегодня демонстрантам с погодой,  да и нам – тоже. Поддерживая беседу, я думал о том, что при такой погоде могут получиться плохие записи на моем «Репортере»: одно дело, что микрофон вовсе без всякой защиты на ветру будет давать помехи и другое – при низкой температуре быстро могут сесть батарейки. Думая так, я  быстро прошел к памятнику, поставил магнитофон к гигантской ноге и,  вернувшись к подполковнику,  небрежно бросил:
- Мину поставил.
- Не шути так! –Строго сказал Юрий Дмитриевич. И перевел разговор на другую тему, как будто я ничего и не говорил.
На тот момент мы уже хорошо знали друг друга. А знакомство наше было совсем не обычным.

ЗНАКОМСТВО
В 1983 году я отпуск провел вместе с охотоведами. Вообще-то во всем цивилизованном мире в таких случаях положено платить корреспондентам командировочные. Но мы жили в закрытом городе и вовсе не ездили в командировки. Мы жили в секретном городе, сами были засекреченными и заведующий Отделом радиовещания горисполкома у нас был из бывших работников режима. Поэтому какие уж тут командировочные…
Так вот осенью 1983 года я свой отпуск проводил в лесах севера Томского района вместе с охотоведами Николаем Ивановичем Чеботарем и Павлом Павловичем Анкудиновым. Оба казались мне загадочными и романтичными. Анкудинов мог целыми днями молчать, лишь коротко отвечая на прямые вопросы. А Чеботарь говорил охотно, много и порой туманно. При  показной доверчивости и бесстрашной откровенности присутствовали намеки, недомолвки, хитрые увертки. Впрочем, все его хитросплетения понимались не сразу, а лишь в результате последующих раздумий. Даже через двадцать с лишним лет скажу: фигура Чеботаря не лишена была привлекательности и романтизма. И она, конечно, полностью заслоняла собой молчаливого водителя Анкудинова. Как бы то ни было, но на тот момент они казались мне истинными служителями Природы, настоящими борцами за сохранность диких животных и птиц. Словом – благородные цели, благородная профессия, требующая лишений и смелости, напряжения и риска. И охотоведы делали все, чтобы я сам убедился, как нелегок их труд. Мы, бывало,  то целыми днями тряслись по бездорожью на УАЗике, часто безнадежно буксуя, то многими часами  ходили по лесам, распутывая следы браконьеров. К концу месяца я заметил за собой, что как только увижу человека с ружьем, так уже хочется догнать его… Когда осознал это, сам испугался: превращаюсь в какую-то ищейку, для которой каждый, кто с ружьем – браконьер.
Все, что происходило более-менее важного, я записывал в блокнот. Затем в ноябре 1983 года в двух номерах областной газеты «Красное Знамя» опубликовал материал под названием «Охотоведческие тропы». И вскоре получил письмо от Чеботаря. Он одобрял публикацию и называл новые факты браконьерства  с участием жителей нашего закрытого города, называвшегося тогда Томск-7. Среди них были фамилии, имена, отчества двух офицеров милиции и  «человека с голубыми погонами», как писал Чеботарь, Юрия Дмитриевича Цынгалова. Все трое были задержаны на одной туше лося. По радио прозвучала передача, в которой я назвал звания и фамилии, имена, отчества работников милиции. В тексте передачи было написано и звание Цынгалова: подполковник КГБ. Но заведующий отделом вычеркнул это. Я, давно привыкший к подобным фокусам, яростно заспорил.
(Всякое бывало…Идет стройный, нормальный, совершенно логичный текст передачи. И вдруг в этой передаче Прудон – так мы, редакторы, его звали в последние годы – вычеркивает всего лишь два слова: «смена «Д» (хотя, собственно, «Д» ведь и не слово). И рушится вся стройность текста, его логика. Дело в том, что именно смена «Д», оказывается,  допустила брак, из-за которого пострадал коллектив целого завода.
А однажды был случай, когда в моей передаче должна была прозвучать песня, а Прудон – из текста песни! – вычеркнул слова: «Наш любимый город, город на Томи». Я, конечно, страшно возмутился. Спрашивается, как я должен был передавать песню, из середины текста которой вычеркнуты слова? Бесполезно и долго проспорив с Прудоном, я спросил, чье высокое разрешение нужно, чтобы можно было передать песню, не кромсая? Он сказал: Отдела режима. Я позвонил Михаилу Зиновьевичу Суглобову, который выслушал меня и в свою очередь тоже возмутился. В запальчивости он сказал: «Это какому дураку не известно, что наш город стоит на Томи?» И что-то добавил по поводу того, что  некоторые, кому делать нечего,  напрасно отнимают время. Я, тоже не лишенный в то время запальчивости, дословно записал слова Суглобова под текстом передачи, указав дату и время нашего с ним разговора. Песня прозвучала без корректировок.)
Насчет слов «подполковник КГБ» Прудон был категорически против и поставил условие: или я убираю эти слова, назвав лишь фамилию, имя, отчество подполковника, или он полностью снимает передачу. Я, конечно, сдался, и передача состоялась.
…В кабинет зашли капитан милиции, старший лейтенант милиции и подполковник с голубыми погонами.
- Мы хотели бы знать, на каком, собственно, основании? – хорошо поставленным командирским басом и железным тоном в голосе спросил один из них. Я, словно всю жизнь только и ждал такого вопроса, выдвинул нижний ящик письменного стола и, вытащив оттуда письмо Чеботаря, сказал:
- Ничего не бывает без оснований. Почитайте.
Письмо читали вслух. Недолго длилось замешательство.
- А вы знаете…-обратился было ко мне один из офицеров милиции, но его перебил подполковник в голубых погонах:
- Ничего он не знает. У него есть письмо, а письмо – это факт. Вы не могли бы проехать с нами до Новорождественки? - спросил он у меня.
- А чего я там не видал?
- Там, в деревне Новорождественка, живет Чеботарь.
- Он меня в гости не звал.
- Он-то не звал. Но зовем мы. Если поедете, узнаете, как все было. От вас ничего не требуется, вы можете вообще молчать. Говорить будем мы, а вы –слушать.
- Но ведь до Новорождественки 100 километров!
- Ну и что ж? Машина – наша.
- Да и когда ехать-то?
- Сегодня, сейчас!
- Завтра на работу… Может что-нибудь случиться. Знаете, я, пожалуй, поеду. (В голове мысль: «Два милиционера, один кгбшник … выкинут из машины и –автодорожное происшествие»). Только знаете, давайте я свое руководство предупрежу: так, мол, и так - еду с такими-то туда-то, а?
- Конечно! Пожалуйста!
Дорога показалась не очень долгой: мы много о чем успели поговорить. Не говорили только о том, каким образом их на туше лося задержал Чеботарь. Я не спрашивал, подполковник в голубых погонах пресекал попытки заговорить на эту тему милиционеров.
Новорождественка. Ищем нужный дом в большой деревне. Расспрашиваем. Находим. Чеботарь был на улице.
- А-а! Здравствуйте!
- Здравствуйте! – Все четверо жмем руку Чеботарю. И начинается разговор…В основном говорили подполковник Цынгалов и Чеботарь. Изредка что-то добавляли или уточняли милиционеры.
- Николай Иванович, помните, когда вы помогали нам освежевать тушу лося, о чем мы говорили?
- Конечно, помню! –Чеботарь улыбается.
- Хорошо. А нам сейчас вы можете напомнить, о чем тогда у нас шла речь? –Цынгалов предельно вежлив.
- Могу. Только зачем? Все же знаете…
- Нет, не все: среди нас есть человек, который не слышал этого. Если помните, то вы нам тогда ставили условия, так?
- Так.
- Какие это были условия?
- Чтобы вы  сдали оружие, заплатили штраф.
- И, если мы выполняем ваши условия, то… Что тогда?
- Тогда я никуда ничего не сообщаю, протокол остается у меня.
- Николай Иванович, мы условия ваши выполнили?
- Ну, знаете ли…
- Нет, не знаем. Отвечайте на вопрос. Мы выполнили ваши условия? Мы сдали оружие?
- Еще какое оружие-то, - уточняет  капитан милиции, -  два карабина и двустволка!
- Ну, сдали, - соглашается Чеботарь.
- А штраф мы заплатили?
- Да не в том дело…
- Подождите, ответьте, пожалуйста, штраф мы заплатили?
- Заплатили, но …
- Значит, мы полностью выполнили ваши условия?
- Я хочу сказать…
- Николай Иванович, мы выполнили ваши условия?
- Выполнили. Но Золин…
- Когда вы нам ставили свои условия, никакого Золина не было.
- Не было, но он оштрафовал наших знакомых, друзей наших.
- И потому вы решили наказать нас, - это понятно. Уточняем, что Золин… Кто он такой?
- Инспектор Управления охотничье-промыслового хозяйства. Тот самый, в ящике письменного стола которого лежала ваша лицензия на отстрел лося.
- Вы эту лицензию у него отняли. Так ведь?
- Так. Потому, что когда охотник идет в лес, у него лицензия должна быть в кармане, а не в письменном столе Золина.
На этом разговор практически закончился. Всю обратную дорогу в город мы только и говорили, если говорили вообще, о Чеботаре, о Золине, о той неудачной охоте моих попутчиков. Теперь эта охота выглядела в несколько ином свете. Подполковник КГБ рассказал, как это происходило.

Убитый лось. Потерянная дружба. Волчьи законы.
- Сидящий рядом с вами старший лейтенант давно был  в дружеских отношениях с инспектором Золиным, - начал рассказ Цынгалов. – Он снабжал его запчастями к автомашине. В знак благодарности Золин ежегодно выписывал ему лицензию на отстрел лося. На охоту мы выезжаем постоянно в одной компании, втроем. Так было и в этом году. Перед тем как собраться на охоту, я спросил, есть ли лицензия. Мне сказали: есть. Показать я ее не просил, поверил на слово. А  разве кто-нибудь другой, например, вы не поверили бы своему другу? И почему, собственно, я не должен был верить? Ведь как теперь выясняется, лицензия действительно была, но только в столе у Золина, - ее не успели взять. Хотя это, конечно, не оправдание нам. Ну, выехали на охоту. Отстреляли лося. А тут – Чеботарь. Он не сразу представился. Сначала вызвался помочь нам освежевать лося. Мы хоть и удивились такому предложению, но согласились. И вот, когда шкура лося была уже снята, он назвался охотоведом. Ему сказали все про лицензию, про Золина, ничего не скрывая. А я только тут узнал, что лицензии у нас с собой нет. Чеботарь поставил свои условия. Мы согласились. Все было вежливо, корректно. Нам было пообещано, если мы выполним условия, возвращение оружия и уничтожение протокола без шума, без публикаций. Если, как тогда говорил Чеботарь, у Золина действительно окажется лицензия, выписанная на нас. На следующее утро мы поехали в облохотуправление к Золину. Но, оказалось, опоздали на десять минут: нас опередил Чеботарь. Он поджидал Золина у дверей кабинета. Попросил показать лицензию и просто-напросто отнял ее. А теперь вот выходит, что Золин наказал каких-то друзей Чеботаря, а тот в отместку – нас.

Человек с голубыми погонами
Областной прокуратурой было возбуждено уголовное дело. Двух офицеров милиции сняли с работы. Подполковник КГБ остался. Через год-два его перевели в особую часть воинской части с повышением в звании. Мы встречались довольно часто. То, бывало, он придет в редакцию городского радио, то случайно встретимся в столовой во время обеденного перерыва. Иногда видели друг друга на общественных мероприятиях. У нас сложились если не дружеские, то товарищеские взаимоотношения. Мы стали понимать друг друга с полуслова. Цынгалов удивлял меня уровнем интеллекта, эрудицией.                Помню, я только раскрою рот, чтобы сказать, а он мне:
-Ты хочешь сказать…- и выражает мои мысли теми самыми словами, которые я не успел произнести. Телепат, да и только! А однажды он спросил:
- А мы ведь уже встречались много лет назад, помнишь? –Я удивленно смотрел на него, молча. Он понял, что я не помню.

Потерянный плутоний
Я работал старшим лаборантом  на плутониевом заводе (завод, конечно, назывался не так, но какая разница!). Вот откуда полная секретность всего на свете: профессии, завода и целого города. Нам, в частности, даже на рабочем месте нельзя было говорить слово «плутоний», а следовало произносить «металл» или «спецпродукт». В химических формулах мы тоже вместо Pu  писали Me. На производстве бывали всякие неприятности. Был, например, случай, когда потерялся слиток стратегического металла; все по команде бросили работу и включились в поиски: заглядывали во все щели, переворачивали  урны и по крупицам потом собирали мусор. Слиток нашли на чердаке за стропилами. Был еще такой же случай, когда слиток не нашли. А еще однажды без вести пропал технолог основного цеха. Было известно, что он накануне первомайских праздников снял все деньги со сберкнижки, оставил их жене, а сам на следующий день выехал из города (пропуск остался на КПП; тогда еще сдавали пропуска при выезде). И испарился бесследно, хотя его искали почти так же, как и слитки: прочесывали леса и болота, ездили по рекам и полям.
Был интересный случай, когда один из работников завода наворовал много платины. Когда он ее вынес через трех часовых, решил найти место сбыта. Он с кем-то созванивался, договаривался, а в это время милиция подслушала его телефонные разговоры. Финал был довольно эффектным: в ресторане, где должна была состояться передача платины из одних рук в другие, переодетые милиционеры устроили драку с переворачиванием стола, за которым сидели жулики, с последующим арестом и обыском всех участников.
В лаборатории однажды пропал журнал  с грифом ДСП (для служебного пользования). Сколько ни искали, не нашли. Через четверть века один знакомый аппаратчик мне признался:
- Я сжег его в муфельной печи, а пепел высыпал в унитаз и смыл.
- Зачем, для чего ты это сделал? – удивился я.
- В нем были неугодные мне результаты, - ответил он. – Была ночная смена и, если не скрыть те результаты, то пришлось бы мне всю ночь вкалывать. А я тогда поспал.
Все эти и подобные случаи говорят о том, что на секретном, стратегически важном заводе работали  не «кованные из чистой стали» (каждый проходил большую проверку еще до принятия на работу), а совершенно разные люди. Были среди них и просто бабники, из хвастовства выбалтывавшие секреты (у нас посадили одного такого), и преступники, и, возможно, диверсанты –шпионы. И со всеми такими должен был работать КГБ, представители которого были у нас непосредственно на заводе. В свое время работал там и Цынгалов.
Однажды у нас пропал бюкс со стружкой плутония. Бюксом мы называли небольшую цилиндрическую емкость из оргстекла, высотой примерно 5-6 сантиметров, с закручивающейся по резьбе крышкой. В него засыпалась стружка и передавалась в лабораторию для анализа. Так вот, такой бюкс пропал. Искали,  не нашли. Прошло какое-то время, - возможно, недели две. Стали уже забывать об этом случае. И вдруг, когда я  в ночную смену в огромной  лаборатории работал один, появляется Володя Головин. Меня тогда это очень удивило, потому что Головин у нас был лаборантом-снабженцем (он отвечал за своевременную доставку со склада реактивов) и никогда ночью не работал. Он появляется, буквально минуты три крутится в операционном зале и уходит в ремзону, откуда слышится грохот ударов (практически все помещение ремзоны было металлическим ,- стены были обварены нержавеющей сталью). Показавшись снова в операционном зале, Головин уходит, и больше не возвращается. Именно после этого случая мы все узнаем, что потерянный бюкс нашелся и был составлен соответствующий акт. В акте было указано, что бюкс оказался разбитым (стук в ремзоне).
Потом вдруг все пошло кувырком.  Неожиданно во всю эту историю оказался напрямую вмешанным я. Было жаркое, очень жаркое лето. В лаборатории были раскрыты те окна, которые можно было открывать, - зарешеченные. Если в другое время года многие из нас болели из-за постоянных сквозняков (беспрерывно работали приточная и вытяжная вентиляции), то теперь и сквозняки не помогали, – тело покрывалось мелким потом, одежда прилипала к телу. Я работал в самое жаркое время суток – с часу дня до семи вечера. Выполнив одну из очень неприятных операций в боксе (утолщенные перчатки длиной до самых плеч давали дополнительный пот), я подошел к распахнутому окну, встал на нижнюю трубу батареи отопления и наклонился к решетке. Засчет мощной вытяжной вентиляции образовывался ветерок, обдувающий по пояс. Я постоял немного, посмотрел вниз и…увидел на асфальте бюкс.
Далее происходило  трудно объяснимое. Даже через десятилетия собственные поступки кажутся глупыми. Можно сказать, что чем дальше уходит время, тем труднее что-либо объяснить. Хотя, конечно, можно порассуждать, описывая свои действия и пытаясь привести к логическим выводам. Но как раз логики-то  и находишь мало, глядя на события с  высоты прожитых лет. Поэтому проще пересказать, как все было.
Я подошел к начальнику смены Юрию Васильевичу Золотареву, отозвал в сторону от его рабочего стола и сказал про увиденный бюкс. Затем кратко проинструктировал, как нужно встать к окну, чтобы увидеть  его, тот злополучный бюкс. Юрий Васильевич встал, прислонился к решетке и…что-то сказав про какую-то мать, ушел на свое место. Буквально минут через пять он подозвал меня. И сказал:
- Я позвонил Туркину. Ты заканчиваешь работу минут на двадцать раньше до окончания смены. Как обычно, проходишь через санпропускник, подбираешь тот бюкс, - завернешь его в какую-нибудь газету, - и везешь домой Валентину Ивановичу.
Валентин Иванович Туркин был тогда начальником лаборатории. Я бы, конечно, мог и не слушаться Золотарева: ему, начальнику смены спектральщиков, я непосредственно не подчинялся, так как я был радиометристом. А у радиометристов не было начальников смен, – были старшие лаборанты. Вот я и был старшим лаборантом. С Золотаревым мы были примерно одного возраста и говорили на «ты». Если бы он направил за бюксом кого-то из своих подчиненных, то в эту неприятную историю был бы замешан еще кто-то лишний. Лишний человек, лишние слухи, лишний шум. Это мы понимали без слов. Так же как и то, почему нужно было особое упоминание о газете, в которую следовало завернуть  бюкс: мы  работали с радиоактивными материалами и знали, что чистых вещей в нашем производстве просто не может быть. Я почему-то согласился выполнить порученную мне миссию. Возможно, потому, что сразу же оговаривалось: о находке бюкса никто, кроме нас троих – меня, Золотарева и Туркина – не должен знать.
Я сделал все так, как мне было сказано: ушел со смены раньше, помылся, переоделся, прошел под окна лаборатории, взял через газету бюкс… Дальше было не по сценарию. Через газету же я развернул крышку бюкса, поднял ее, оглядываясь во все стороны, и, когда раскрыл газету, увидел, что плутониевая стружка высыпалась на газету. Меня на краткий миг сковал страх. Страх, что  совсем не в производственных условиях, не в спецодежде, без привычного  респиратора «Лепесток» держу в руках плутоний. Страх перед наказанием: за нарушение техники безопасности, за нарушение инструкции по учету и хранению спецпродукта и черт знает еще чего. До сих пор уверен: вынеси я через проходную стружку плутония, уж тогда-то нашли бы способ меня наказать! Как это так – вынес стратегический металл, не только химический состав, но и название  которого строжайше засекречено!!!  Еще тогда же  подумалось: если никто обо всем этом, кроме нас троих,  не будет знать, то зачем мне рисковать своим здоровьем? Бюкс-то ведь мне больше некуда класть, кроме кармана брюк. А на работе столько было шуток по поводу ношения радиоактивных материалов возле половых органов!…
Словом, я высыпал стружку. И доставил пустой бюкс домой начальнику лаборатории. Помню, постучался в квартиру.
-Войдите! – слышу голос Валентина Ивановича. Вхожу, делаю три- четыре шага по коридору, вижу начальника лаборатории сидящим на кухне с  маленьким сыном на руках.
-Здравствуйте, Валентин Иванович!
-Здравствуй! Ну, что ты там нашел?
-Так вот…- достаю из кармана газету, разворачиваю бюкс, протягиваю его вместе с газетой.
- … твою  мать! – Туркин берет голой рукой бюкс, газета остается у меня. Чтобы логически завершить эту часть истории с бюксом, следует сказать, что лишь много- много лет спустя, когда я уже работал редактором, в газете «Мегаполис –экспресс»  мне на глаза попало интервью с ученым–атомщиком, где была опубликована страшная тайна, не известная даже нам, ежедневно работавшим с плутонием: одна миллионная доля грамма плутония, попав в легкие человека, вызывает рак. А ведь я бюкс из-под плутония принес своему начальнику домой. Валентин Иванович Туркин умер в возрасте 60 лет (1/1 1933г. – 15/1 1993г). Уж не знаю, повлиял ли тот мой визит на преждевременную кончину Валентина Ивановича. Но мы, атомщики, знаем, что наши медики никогда не скажут истинную причину смерти. Кстати, в «Мегаполис-экспрессе» тот ученый тоже подчеркивал: рак легких всегда объясняют курением, если даже человек никогда не курил.
…Проходит день – другой, меня вызывают в КГБ. Потом – в  первый отдел (отдел режима завода), потом снова в КГБ. Допросы, расспросы, объяснительные. Было ясно, что начальник лаборатории решил не утаивать находку. И правильно: утаить – себе дороже. Но мне от этого было не легче: меня запутывали, мне угрожали… Оказывается, каждый мой шаг проверялся и перепроверялся. Так, в объяснительной я написал, что бюкс лежал примерно в полутора метрах от стены здания. Эти спецслужбы положили бюкс в полутора метрах на асфальт, поднялись  на второй этаж, - в лабораторию, посмотрели – не видно! Я написал, что стружка высыпалась нечаянно, когда я через газету, не глядя,  разворачивал бюкс и он оказался вниз крышкой. Начальник отдела режима завода мне сказал:
- Я много раз, не меньше пятнадцати,  проделывал это с бюксом, внутри которого был насыпан мел. Раскрывал бюкс, не глядя, и каждый раз мел оставался весь на газете.
В КГБ меня допрашивали очень жестко, но вежливо. Это был, как я теперь вспомнил, примерно такой же «разговор», как и с Чеботарем.
- Сейчас я вспомнил, - признался я.
- А ведь тогда загадка осталась неразгаданной, - сказал Юрий Дмитриевич, - главный виновник так и не был найден. – И быстро перевел разговор в другое русло.
Это было особое его свойство – моментально переводить разговор с одной темы на другую. Причем это делалось так неожиданно, что потом невозможно было не только вернуться к неугодной ему беседе, но даже и вспомнить было нельзя, о чем перед этим говорили.
Например, однажды во время разговора он перебил меня на полуслове:
- А ты знаешь, совсем недавно случай с пропавшим бюксом в точности повторился. Мне так хотелось вызвать тебя на допрос! Но я сдержался…
- Как повторился, когда?
- Да месяца два назад, не больше! Повторилось все: копейка в копейку. В той же лаборатории потерялся, а потом нашелся бюкс. Все-все было так же, только в бюксе урановая стружка – вот и вся разница. – Ну, как после таких слов можно вспомнить, о чем говорили до этого?!
В другой раз, когда ему был задан каверзный вопрос, он вдруг, как будто  в сию секунду вспомнил очень важное, говорит:
-А я только что вернулся из командировки в Брянские леса, где играл роль пня.
-Как это – роль пня в Брянских лесах?
- Да просто очень: Леонид Ильич Брежнев ездил на охоту. А когда он выезжает на охоту, вся часть леса, куда направляется он со свитой,  плотно окружается особистами чином не ниже полковника. Там не только человек – ни один заяц не проскочит незамеченным. Но и тех, кто окружил лес, не должно быть видно. Вот я и лежал за пнем с пистолетом, снятым с предохранителя,  в руке.
Я даже думал, что он прошел специальное обучение, чтобы мастерски уходить от назойливых, ненужных ему вопросов. Ведь когда я однажды привязался к нему с каким-то вопросом, отвечать на который  ему  не хотелось, он вдруг выпалил:
- А ты думаешь, что когда мы ездили в Новорождественку, не было предложения избавиться от тебя? Было! Но я милиционерам не позволил. – Сказал, и тут же снова заговорил о чем-то совсем другом. Кажется, о своей поездке на моторной лодке в Обскую губу (он был мастером спорта по водно-моторному спорту).  И у меня, естественно, мысли вразбег. Я  и слышу его рассказ о том, как его пограничники не пускали в Северный ледовитый океан, и не слышу: в голове мысли о том, что прав же был тогда, прав, когда думал, что могли устроить «автодорожное происшествие». Где уж тут вспомнишь, с каким вопросом к полковнику привязывался! Так  ловко уходить от вопросов - уметь надо! Мне кажется, без специального обучения это невозможно.

« Враг  народа»
Надо ж было такому случиться: однажды  на следующий день  после выборов арестовали диктора городского радио Сергея Гриднева! Оказывается, он в избирательную урну опустил листовку. Искать его совсем не составляло труда: листовка была напечатана на пишущей машинке редакции, а в КГБ Гриднев состоял уже на учете. Ну, и пошла контора писать! Был пойман враг народа. И в КГБ стали вызывать редакторов городского радио. По-видимому, считали, что редакторы – народ идейно подкованный и будут говорить то, что от них требуется. Был вызван и я. Сразу при первом знакомстве молодой капитан представился и почему-то сказал:
- Мне 26 лет, но по результатам моего обвинения уже был приговорен к смертной казни человек.
«Нашел, чем похвастаться», - подумал я.  На мой вопрос, что же было написано в записке, он не ответил. Я высказал ему свою точку зрения относительно Гриднева. Сказал, что если даже 22-летний пацан провинился, то не следовало бы из него делать врага народа, а лучше отшлепать по заднему месту. На это капитан мне возразил: Гриднева уже неоднократно вызывали в КГБ, делали ему предупреждения. Примерно в таком русле и шла беседа, капитан писал, а потом предложил мне подписать протокол допроса. Я прочел написанное, не нашел ничего лишнего и подписал. Никак не думал, что на этом история не закончится. А потом вдруг меня вызывают  в суд. Свидетелем. Кого, чего я был свидетелем? Как я понял, от меня ожидали если не клеветы и наговора, то осуждения Гриднева и его действий.
Но в КГБ ошиблись. Я выступил на суде и  сказал, что Гриднев – никакой не враг народа, что он еще молод, не понимает, что делает и, если его сейчас лишат свободы, то и получат настоящего , квалифицированного врага народа – его обучат за решеткой. Мое выступление было расценено, как защита Гриднева. Оказалось, что этим я подписал себе приговор.
Сперва провели общее собрание коллектива Отдела радиовещания, на котором с осуждением моего поведения на суде выступила главный редактор Хованскова (позже, видимо, за такую  «идейную преданность» ее взяли в горком КПСС). Весь смысл ее выступления сводился к одному: «Как он мог, как мог! А ведь редактор!» Не стесняясь, в открытую она заявила: меня в настоящее время спасает лишь то, что сын  мой служит в Афганистане  - «выполняет интернациональный долг». Затем началась слежка.
Я, конечно, и раньше знал, что пишущие машинки у нас зарегистрированы в КГБ, телефонные разговоры выборочно прослушиваются, переписка выборочно же проверяется, радиопередачи визируются. Но это не очень-то смущало, потому что все это объяснялось очень просто: живем в закрытом городе. Тем более, что  службы режима даже  сами совершенно официально при проведении коллективных бесед в трудовых коллективах поясняли, что всякие проверки вполне оправданы, - за то, мол, и платится вам доплата к заработной плате, называемая районным коэффициентом. На тот момент у нас районный коэффициент равнялся 30 процентам от заработной платы.
Однако, слежкой за каждым человеком никто не занимался. А тут настолько плотно этим занялись да еще все делали так грубо, с топора, что не заметить было нельзя. За мной ходили и ездили буквально по пятам.
Ну, например, надо было мне встретить жену, прилетающую на самолете в пять утра. В два часа ночи иду пешком в гараж. И вдруг замечаю  в метрах пятидесяти за собой фигуру, в точности повторяющую все  мои повороты. Неужели, думаю, так точно может совпасть  ночью маршрут движения двух человек  в городе? И лихорадочно начинаю думать, как, каким образом проверить свое предположение о возможной слежке? Как там революционеры это делали? А черт его знает! Надо быстрее, надо внезапно! Что же делать, что? И вдруг осеняет: бежать, бежать, ведь я  - бывший спортсмен, значит, сумею. Придумал! Внезапно разворачиваюсь на 180 градусов и бегу прямо на эту фигуру. Она, эта фигура, тут же сворачивает к ближайшему подъезду и скрывается в нем. А я знаю, что мне делать,  - это было решено заранее – бегу дальше. Если этот «хвост» выйдет из подъезда и пойдет снова за мной в противоположном направлении – значит, слежка. Пробежав около тридцати метров мимо  замеченного подъезда, перехожу на быстрый шаг, оглядываюсь  и вижу ту же фигуру, направившуюся за мной…
Или еще пример. Шел 1986 год. Ожидалась свадьба моего сына. С продуктами – напряженка: карточная система. Буквально на все выдавались талоны: на мясо и колбасу, на крупы и на чай. Помнится, была норма: килограмм колбасы на человека. Где уж тут свадьбу справишь! Вот и искали где и что купить по блату – значит, по знакомству. Созваниваюсь с директором Комбината полуфабрикатов (я все же был редактором и меня многие знали!), договариваюсь, что меня отоварят кое-какими продуктами. В назначенный день и час еду туда на своей машине. Когда припарковался, просто заметил: следом за мной подъехал бортовой УАЗ, водитель которого сразу же развернул в кабине газету. В Комбинате полуфабрикатов я был долго, очень долго. Сперва я ходил, искал директора. Потом я покупал одни продукты на одном этаже, другие – на другом… Я даже раза два выходил к машине, чтобы положить в нее купленное. Водитель УАЗа все читал. Так длилось самое малое часа полтора. Наконец-то я выхожу с полными сумками, сажусь в машину, завожу двигатель. В зеркало вижу, что водитель УАЗа свернул газету. «Если сейчас поедет за мной – значит, слежка!» Трогаюсь с места, УАЗ едет за мной. А как оторваться от него!? Моментально решаю: выехать на улицу, проехать метров 50 и, свернув, встать на стоянку с другой стороны Комбината полуфабрикатов. Так и сделал. Получилось. Оторвался.

А ЕЩЕ БЫЛ СЛУЧАЙ…
Случаев было разных много. Мне давно хотелось каким-то образом прекратить все это. Но как? Подними я шум, самое малое, чем я мог отделаться – это клеймо сумасшедшего. Тут могло быть два варианта: первый – могли быстро посадить, второй –  немедленно отправить в желтый дом. И в том, и другом случае, естественно, - прощай, работа, прощай нормальная жизнь. Дни шли за днями, месяцы за месяцами,  уже и сын отслужив, вернулся домой, а слежка не прекращалась. Более того: чекисты и вовсе перестали стесняться. Я стал замечать, что кто-то постоянно роется в моих рабочих бумагах. К тому времени я уже лет 15 работал редактором и абсолютно точно знал, что уборщица никогда не трогает никакие бумаги: в каком бы беспорядке я ни оставил их на столе, в таком же и найду их утром.
И тут я вспомнил где-то когда-то прочитанное. Я наточил карандаш очень тонко, до состояния иглы. Перед тем как уйти с работы, этим карандашом я стал обводить углы (только углы!) разных документов: писем-жалоб радиослушателей (я был редактором отдела писем и у меня постоянно в обороте были десятки писем), ответы на эти письма, рукописи общественных корреспондентов, тексты радиопередач и т.д. Причем надо учесть, что на столе у меня всегда были лишь те материалы, которые требовали срочного какого-то решения: сделать запрос по письму, направить полученный ответ автору письма или написать его мне самому; а все другие материалы – письма, критические материалы, фельетоны, ожидающие ответа, - хранились отдельно в папках. К этому надо добавить, что на столе, если бумаги  даже и собирались в ровные стопки, то это было редко, - чаще  и в стопках имелись неровности. Вот эти незначительные неровности, смещения углов, я и отмечал. И что же? Приходя утром, я замечал, что стопки бумаг стали ровными а ни одна линия на углах не совпадала.
Мой кабинет никогда не пустовал, вероятно, потому, что не было у меня никакого отдельного дня или часа приема граждан – они шли всегда, в любое время. Кроме того, часто собирались сотрудники – редакторы, дикторы, общественные корреспонденты и обсуждали разные злободневные вопросы. Довольно часто промывали мы кости КГБ в связи с лишением свободы Сергея Гриднева. Говорили о том, что многими годами сидят там дяди с большими звездами на погонах и от скуки находят гридневых и раздувают из этого крупное событие – нашли шпиона! И обязательно кто-нибудь спросит:
- А вы думаете, они сейчас нас не слышат? - Тогда, бывало, встанет покойный артист Александр Шишкин, по совместительству работавший у нас диктором (Гриднева-то посадили!), подойдет к телефонному аппарату и, наклонившись, скажет этаким елейным голоском:
- Товарищ майор, а я здесь ни при чем!
Так или иначе, но в сотрудничестве с КГБ мы подозревали заведующего отделом Юрия Иосифовича Прудаева. И основания на то были. Обсуждаем мы, например, у меня в кабинете, небольшой скандал, происшедший с Ниной Ивановной Кононенко. Редакторы неодобрительно высказываются в адрес Прудаева и выражают сочувствие Кононенко. Вдруг по прямому телефону Прудаев спрашивает, нет ли  у меня Кононенко, а если есть, то пусть она зайдет к нему. Кононенко уходит. Через некоторое время возвращается, глаза навыкате, руками размахивает и кричит шепотом:
- Как будто он все слышал! Я пришла к нему, а он говорит, что был не прав, извиняется! Черт знает что такое!
Возможно, это совпадение. Но если бы оно было единственным! Таких случаев было несколько! Помнится, когда я на таком же неофициальном «собрании» бурно выражал протест по поводу того, что в тексте моей передачи заведующий отделом вычеркнул «Смену Д», меня по «прямому» вызвал Прудаев. Захожу и слышу:
-   Александр Борисович, только не думайте, что я по своей глупости вычеркнул у вас «Смену Д». Все просто: если есть смена Д, то есть и другие – А, Б, С. Значит, выходим на круглосуточную работу комбината, а об этом, сами знаете, говорить нельзя.
- И молокозавод может работать круглосуточно, - возражаю я, а самого уже в жар бросило: выходит, он слышал наш разговор, слышал!
Особо надо сказать о случае с капитаном КГБ Борисом Сидоркиным. Знакомство мое с ним было совершенно случайным. Однажды Виктор Никифорович Агафонов позвал меня в один из теплых гаражей за Домом культуры имени Николая Островского. А надо сказать, что в то время теплых гаражей в городе было еще не так много и потому теплые гаражи да еще в центре города считались элитными. Виктор Никифорович мне пояснил, что в  тех теплых гаражах ежедневно после работы собирается избранное общество: начальники объектов (в переводе на нынешний язык – директора заводов ядерного производства), начальники цехов этих объектов и другие известные в городе люди (например, знаменитые в то время лекторы общества «Знание»). Агафонов также предупредил, что в этом обществе существуют свои неписаные правила. По одному из этих правил в гаражи ( никто не знал, который из них будет сегодня открыт: открывался тот, хозяин которого приходил раньше) следовало приходить со своей выпивкой. Явиться без выпивки – признак дурного тона. По другому неписаному закону каждый наливал себе сам, когда хотел и сколько хотел. Кому-то предлагать выпить, тем более уговаривать и прочее тоже считалось признаком дурного тона.
-Что  нам-то делать там? – Спросил я. – Мне ведь и выпить сегодня нельзя – вечером мероприятие, с которого мне надо писать репортаж.
-Ну, надо нам несколько вопросов решить ,- говорит Агафонов. – А ты мне поможешь, - просто поддержкой будешь. Важно твое присутствие, а пить тебя принуждать никто не будет. – Агафонов – майор запаса. Я познакомился и близко подружился с ним, когда он был начальником штаба дивизиона ракетчиков. Отказать в выполнении пустяшной просьбы друга – это мне и в голову не приходило. Купив бутылку водки, идем в гаражи. А там уже человек 8 «решали проблемы»: двое в углу играли в шахматы, рядом расположились два болельщика; в другом углу играли в шашки и у них тоже были свои болельщики. Начальник объекта 15 (ныне  Радиохимический завод) Никитин, которого хотел видеть Агафонов, играл в шахматы. В тот угол мы и отправились. Поздоровавшись, выложили бутылку и закуску на «стол» – чемодан, накрытый газетами. Агафонов распечатал бутылку, нашел чистый стакан и налил себе. Молча выпил. Со мной заговорил Альберт Тупицын – заместитель начальника транспортного цеха комбината по эксплуатации. Двери гаража постоянно открывались и закрывались: кто-то приходил, а кто-то уходил. Было накурено и шумно. И вдруг чей-то голос перекрыл весь этот шум:
- Кто не пил? Скажите, кто не пил? Надо срочно ехать в Иглаково! – Голос приближался к нам. – Кто не пил? Надо съездить в Иглаково. Вернемся сразу же назад!
- Саш, а ты что молчишь? – Это Агафонов обращается ко мне. И подошедшему к нам человеку: -Да вот он не пил, Саша.
- Борис, - протянул мне руку мужчина. - Права есть? С собой?
- Вон, в кейсе, - показываю рукой.
- Очень срочно надо ехать в Иглаково. Ты на ГАЗ-21 когда-нибудь ездил?
- Н-нет. А в чем там сложность?
- Да рычаг переключения передач на руле! Ладно, это все мелочи – будешь переключаться под мою команду. Поехали!
Мы и поехали. Всякий раз, когда надо было переключать скорости, Борис командовал:
- На себя и вниз! А теперь на себя и вверх! Да три –то положения можно и запомнить! – Как только отъехали, Борис дал волю своим чувствам и языку:
- Можно было бы, конечно, и самому сесть за руль, но вдруг остановит ГАИ! Вот тогда будет подарочек этим поганым милиционерам: задержали капитана КГБ! Это же мечта для них, подарочек! Они ж запляшут от радости! Здесь вот направо! Прибежал в гараж  братишка мой, - ну, вот он, на заднем сиденье, - и говорит: матери плохо. А она все лекарства свои забыла на огороде в Иглаково!
Съездили без происшествий. Вернулись. Заходим в тот же гараж, где оставили всю компанию. Агафонов у меня тихо спрашивает:
- А ты знаешь, что возил капитана КГБ?
- Да, уже знаю, - отвечаю.
- Откуда?
- Сам сказал.
Так произошло наше знакомство. Позже мы встречались еще раз у Агафонова дома, выпивали. А еще позже… мы встретились с Агафоновым и зашли в кафе. Заказали по 150 граммов водки и по чебуреку. Выпили. Поговорили о том, о сем. Агафонов мне и говорит:
- Недавно встречался с Борисом. Зашли ко мне домой. Выпили. Вспомнили тебя. Кстати, Борис тебе до сих пор благодарен за ту поездку – выручил ты его. С этого у нас и разговор начался. А потом, когда мы уже изрядно набрались, он и говорит:
- Пусть Саша у меня  спросит, как дела у него складываются с КГБ. Я ему расскажу, много расскажу. Даже расскажу, как у него дома  без него побывали, компромат искали.
Если бы это было на первоначальном этапе, когда я еще сомневался,  – следят – не следят, - то возможно, мне бы интересно было послушать капитана КГБ. А так… Не захотел я слышать то, что меня бы только еще больше расстроило.
…Словом, все это неприкрытое преследование мне изрядно надоело. Однажды я взял лист бумаги и начал писать, что будет, если пойду к начальнику КГБ и прямо скажу, что надоела их слежка. Под номером 1 я написал: « Объявят меня сумасшедшим». Под вторым номером коротко: «Наконец-то посадят». Помнится, исписал всю страницу. Всего было пунктов десять. Начал перечитывать написанное, дошел до второго пункта и дописал зэковское: «Раньше сядешь, раньше выйдешь». Почему-то подумалось, что в данный момент я  похож на гроссмейстера,  занятого поисками лучшей комбинации. Закрывшись в кабинете, обхватил голову руками, и, глядя на исписанный лист, всю энергию мозга направил на один вопрос: «Что делать?» Конечно, можно бы этот же вопрос задать и по-другому: «Как быть?» или «Как поступить?». А можно ведь и так: «Кого позвать на помощь?» Но, независимо  от слов, суть вопроса сводилась к одному: что-то надо делать, так дальше жить невозможно, ибо инстинкт уже подсказывает, что дамоклов меч вот- вот опустится на мою голову. Стоп! Как был сформулирован последний вопрос? Кажется, примерно так: «Кого позвать на помощь?» А кого, в самом деле? Да некого! Нужен  авторитетный человек, имеющий вес в обществе, обладающий властью и прочее… Да нет таких у меня! Если даже знакомы мне  подобные в горкоме партии или в горисполкоме, то они только обрадуются, если меня посадят. Нужен человек, с которым бы считались в КГБ! Да ведь такой, кажется, у меня есть – это Цынгалов, Юрий Дмитриевич!
Даже страшно стало: обратиться к человеку, который из-за меня подвергся крупным неприятностям. Он мог лишиться работы точно таким же образом, как и два милиционера, охотившиеся вместе с ним. Именно поэтому, кстати, он просто-напросто откажется помогать мне. Ну, не обязательно откажется напрямую, а покивает головой для вида, а сам ничего не станет делать. Кстати, надо просчитать все варианты.
И вот я снова беру чистый лист бумаги и начинаю писать. Что же писать под первым номером? Пойдет Цынгалов в КГБ или нет? Все же пойдет. Значит, так и пишем: пойдет в КГБ. Второй вариант: не пойдет. Третий: пойдет в горком партии. Четвертый: пойдет к заведующему отделом. И так далее. Снова набралось много пунктов. Теперь надо просчитать, что будет, если Цынгалов поступит так, как  написано в каждом пункте. Итак, пункт первый: Цынгалов пойдет в КГБ, - значит, быстрее посадят. А, возможно, все же поймут, что работают с топора и прекратят слежку хотя бы на время? Нет, пожалуй, не на тех нарвался… Итак, следующие пункты… Не надо забывать, что вполне могут совершить какую-нибудь провокацию. Ну, например, устроить уличную драку. Если меня ударят,  я автоматичеки отвечу: я  - бывший боксер-перворазрядник. А в драке, особенно  если несколько соперников, может быть всякое: тяжелые травмы – ушибы, переломы, а то и смертельные раны. Эк, куда занесло!

Провокация
Она все же была, провокация. Похоронили мы, помнится, отца моего друга, Евгения Федоровича Крылова. Похоронили, как водится, помянули. Поминки были в столовой. И  вот с поминок пошли к Евгению Федоровичу домой. Идем, конечно, понурые,  глаза в землю. И вдруг меня обливают водой из бутылки с большого расстояния (не меньше 5 метров). Я поворачиваю голову, вижу двоих парней, у одного из которых в руках бутылка с водой и говорю:
-Можно бы и поосторожнее!
-Что?!!! – И сразу оба бегут на меня с кулаками. Мне деваться совершенно некуда и я принимаю боксерскую стойку. Начинается драка одного против двоих (позже Евгений Федорович признался, что ОН НИКОГДА НИ С КЕМ НЕ ДРАЛСЯ). Все же один из противников следит за Крыловым и я умышленно стараюсь отойти так, чтобы остаться один на один. Слышу, как тот, что возле Крылова, кричит:
-Упадешь – убьем! Упадешь – убьем! – Я успешно увертываюсь от ударов, а сам пару раз достаю противника слегка. Все время боюсь второго, постоянно оглядываюсь. Решаюсь бить посильнее. И получается! Противник покачнулся, надо бы добавить ему, но как раз в этот момент вступает второй. И вот уже оправился первый и резко наскакивает.  Нужно отступить. Хочу отскочить назад, но в это время под левой ногой попала ямка что- ли, босоножка подворачивается и я падаю. И сразу чувствую удары четырех ног по голове. Понимаю: еще удар-другой и потеряю сознание. И в это время слышу топот ног, вскрик – и рядом падают два тела. (Это Евгений Федорович поступил просто: разогнался и двумя руками толкнул одного из нападавших; оба упали). В это время из последних сил (откуда они берутся в такие моменты!) я хватаю ударившую меня по голове ногу, скручиваю ее и одновременно встаю. Вот уже вторая нога противника у меня в руке, а он старается отползти от меня на руках. Пытаюсь нанести удар ногой, но не успеваю – получаю сильные удары сбоку и роняю ноги противника.  Началась схватка с другим противником. Я прижимаю его к зарослям акаций, бью сильно дважды, но ему удается блокировать мою правую руку, а левую ухватить за рукав. Но я дотягиваюсь до горла этой левой и давлю со всех сил. В этот момент подбегает какой-то двухметровый дядя, спокойно произносит: «Ну, хватит, хватит!» и разжимает мне руку, одновременно отталкивая. Из-за него я получаю удар, хочу ответить, но… В это время гудит сирена, я вижу  бегущих милиционеров с дубинками в руках. Прорываюсь сквозь стену акаций, сворачиваю за угол рядом стоящего дома. Пробежав метров 20, ухожу спокойными шагами. Ночью уезжаю в деревню.
Нападавшие на нас были задержаны милицией. С них взяли объяснительные и отпустили. Позже было возбуждено уголовное дело, но хулиганов как будто в городе уже не оказалось. Был объявлен Всесоюзный розыск. На самом деле, оказывается, никто от милиции и не скрывался. По-видимому, хулиганов «искали» бы до сих пор, если бы они в том же районе города, буквально в 100 метрах от места схватки, не ограбили мужчину, шедшего из магазина. И где-то через 8 месяцев мы с Крыловым давали показания в суде против хулиганов–грабителей Пулина и Вазаева (фамилии действительны). Только мы были почему-то в роли свидетелей… Позже мы с Крыловым долго и обстоятельно разбирали и обсуждали все детали происшедшего и ни к чему иному не могли прийти, кроме одного: это была провокация КГБ. В пользу такого вывода было очень много – мы их насчитывали около десятка – аргументов. Начать хотя бы с того, что в закрытом городе  объявлять Всесоюзный розыск  на никуда не убегавших преступников  - это уже абсурд. Видимо, все от начала до конца было рассчитано, но провокация не удалась лишь потому, что я сумел вовремя скрыться. Отдохнув за два дня, я вышел на работу, как в ни в чем не бывало. А если бы меня поймали, то редактор городского радио был бы обвинен, как минимум, в хулиганстве. Возможно, рассчитывали во время допросов выбить и другие, нужные им, показания.

Я РЕШАЮСЬ
Надо было к чему-то приходить. Что бы ни было и как бы ни было, все равно пора кончать с этим! И какой бы исход ни был, зато это будет мое решение, а не КГБ. При любых вариантах опережение должно быть в мою пользу. Набираю номер телефона...
- Алло! Юрий Дмитриевич? Здравствуйте, это Болтачев. Юрий Дмитриевич, есть серьезный разговор. Не могли бы вы прийти?
- А что, дело очень срочное?
- Вообще –то нет, но…
- Так я почему спрашиваю…Извини, не могу сейчас: жду телефонного звонка из Москвы, так что и говорить нам некогда.
- Понял, до свиданья!
- Не обижайся, я сам позвоню. До свиданья.
Что ж, подожду. Долго ждал, годами. День-два ничего не решат. Тем более, что надежды большой нет: ведь мы с полковником даже не друзья – так, хорошие знакомые. Даже водку-то ни разу вместе не пили! Хотя у нас хорошие отношения… А разве мало таких, с кем у меня хорошие отношения?
Шли дни за днями. Цынгалов не приходил. И не звонил. Уже неделя прошла, на исходе вторая. Вдруг звонок:
- Здравствуй! Цынгалов. Ты уж извини, пожалуйста, меня, но я в запарке забыл о твоей просьбе. Если еще я нужен, можно сейчас приду?
- Конечно, Юрий Дмитриевич!
Приходит. Здороваемся. Садится на то самое место, откуда мне был задан вопрос: «А на каком, собственно, основании?» Теперь спрашивает:
- Что случилось? - И я начинаю ему рассказывать все по порядку. Как  за мной по следам ходили, как на машинах ездили, как телефонные разговоры подслушивают. Серьезное выражение  лица Юрия Дмитриевича неожиданно сменилось веселым и он стал громко очень хохотать.
- Подожди, Юрий Дмитриевич, рано смеешься. Вот, я заметил, что в бумагах у меня роются и я стал их тонко отточенным карандашом помечать…
- Ха – ха – ха!!! – Гремит в ответ мне бас.
- А еще вот в сейфе лазили и я это точно знаю!
- Ха – ха – ха!!!
- Юрий Дмитриевич, вот совсем недавно был случай: дверь у меня оказалась выломана изнутри. Видимо, закрылись в кабинете, ковырялись тут в бумагах, а выйти почему-то не смогли. Прихожу на работу – дверь не заперта. Захожу – на полу полно щепок, замок разворочен. А главное – входная дверь в здание  на ночь закрывается, недалеко от кабинета вахтер сидит, а на втором этаже военкомат, где ночью дежурный офицер всегда имеется. До дежурного офицера от  моего кабинета – рукой подать. И что удивительно:  дверь явно взломана, щепки на полу, а вокруг - полная тишина, как будто ничего не происходило.
- Ха – ха – ха!!!
- Так ведь я всех расспросил – и вахтера, и дежурного офицера, а никто ничего не знает. Я и заведующего отделом за руки взял да привел и показал все эти щепки. Знаешь, когда у нас электрочайник пропал, он заявление написал в милицию, а тут – ничего!
- Ха – ха – ха!!! Ты знаешь, Александр Борисович, у меня в городе есть три человека,  моих хороших знакомых, - все люди хорошие и отношения у меня с ними хорошие. Только одна вот беда: время от времени они при встрече  мне говорят: «Юрий Дмитриевич, ты хороший человек, но зачем ты за мной следишь?»
- Значит, думаешь, я – четвертый. А ты знаешь, я еще антисоветский анекдот напечатал вот на этой самой машинке, которая сейчас на столе…- Тишина. Лицо Юрия Дмитриевича становится серьезным. – Этот анекдот я спрятал в этот вот нижний ящик письменного стола, среди большой пачки чистых листов, прикрытых сверху газетами. Сделал это вечером, перед уходом с работы. Прихожу утром – и, не раздеваясь, прохожу к письменному столу, вытаскиваю ящик и лист за листом перебираю всю пачку. Анекдота нет!!!
- М- да. Это серьезно. Я ничего не могу тебе обещать… Но…ты спокойно. Ты ничего не делай больше! Я сам тебе скажу… До свиданья!
Так мы расстались. Потом я долго, недели две  или три, его не видел. Самое странное, я не видел и слежки за собой! Вдруг встречаемся на улице.
- Здравствуй, Юрий  Дмитриевич! Пошли в столовую!
- Здорово! Спасибо, я уже оттуда. Я хотел сказать тебе, чтобы ты успокоился: ничего такого больше не будет. Мы крупно поговорили…
- Как?!! Ты был там, в КГБ?!! (В голове:  «Сработал вариант первый!»)
- А ты как думал? Да я там 20 лет проработал! А ты знаешь…- И со свойственной только ему способностью мгновенно перевел разговор на другое.
Ну, а слежки не стало. Совсем. Как рукой сняло.
Вместо эпилога
Полковника  в отставке Юрия Дмитриевича Цынгалова я позже встречал в классах гражданской обороны Сибирского химического комбината. Теперь мне уже трудно даже вспомнить, что привело меня туда – у журналиста порой пути неисповедимы. Я хотя и был удивлен неожиданной встрече, но не очень. Мысли, как известно, работают со скоростью молнии, а возможно, и быстрее. Понятно, что полковник пошел в отставку. Понятно, что решил еще поработать. Ясно, что гражданская оборона – сфера, где полковник КГБ, как рыба в воде, - для него эта работа легче, чем семечки щелкать. Все это пронеслось в голове за какие-то доли секунды и я при всей неожиданности встречи не выказал удивления.
А  чему я сильно удивился, так это тому, что Юрий Дмитриевич встретил меня, как близкого друга. Он был так прост со мной, так откровенен, как можно бывает только или с друзьями, или с родными. И опять, бывало, я только открою рот, чтобы что-нибудь сказать,  а он:
- А -а, ясно: ты хочешь сказать…
Потом его не стало. Меня в городе не было, потому проводить его в последний путь я не мог. Умер человек, который, как минимум, спас меня дважды. В первый раз от смерти верной, когда милиционеры предлагали «убрать» меня. Второй раз – от тюрьмы, когда КГБ наступал на пятки.
*          *           *

Часть третья
Я УШЕЛ С ПОЛЯ БОЯ
Письмо двенадцатое.
О времени
А не возникала ли у тебя, Юра, мысль о том, что я повествую о делах давно минувших дней? Начал-то я с шестидесятых годов двадцатого столетия. Кстати, мы с тобой тогда еще и знакомы-то не были (встретились мы в деревне Петрово, во время уборочной страды, в 1970 году). Стряпшин пишет, что операция «Ы2» проходила в 1967 году и вспоминает открытое письмо Асинкритова, напечатанное в «Диалоге» 22 февраля 1991 года. Все это в прошлом веке! Казалось бы, к чему ворошить прошлое? И кому все это интересно? Сознайся, у тебя уже возникали такие вопросы!
Если это так, то ты отбрось всякие сомнения и не думай об этом. Просто посмотри еще раз на первую сноску в статье А.Стряпшина: период полураспада плутония-239 – 24 065 лет. Это полураспад. Значит, полностью безопасным  тот плутоний станет через 240 650 лет (десятикратное время периода полураспада, - так считают специалисты). Давай уж не будем говорить о периоде полураспада урана-235, составляющем многие сотни миллионов лет. Вывод здесь однозначен: тема загрязнения жизненной среды суперопасными, смертоносными материалами останется злободневной еще многие тысячелетия. Это если ничего не делать. А я бы не хотел, чтобы никто ничего не делал. Я бы хотел, чтобы вся эта зараза была убрана любой ценой.
А ведь был такой случай, когда я об этом говорил со специалистами Сибирского химического комбината. Знаешь, что они сказали? А сказали, что убрать радиоактивные материалы с открытого водоема -–это же технология, а технология дорого стоит. Тогда я им говорю, что если это дорого, то хотя бы пострадавшим от аварии людям помогали, - здесь-то технология не нужна. Ответ был сверхциничным: «Если всем пострадавшим помогать, то и Минатом обанкротится». Вот против чего у меня все внутри вскипает, понимаешь?! Вот почему, когда я вплотную занялся этой темой, и понял, что подо мной зашаталась земля, я вдруг почувствовал себя маленьким- маленьким Сахаровым. Только не смейся. Это действительно было так. Я скорее-скорее спешил сказать людям правду и всем существом своим чувствовал, что ничего не смогу, ничего не успею. Я выступал на семинарах. Я говорил об этом в разных теле-радио  и газетных интервью. А в газете работал так, как если бы каждый номер был  последним. И люди, чувствовавшие это, говорили мне, что материалы в газете написаны так, как если б это был репортаж с переднего края. Даже когда к трехлетию газеты приходили в гости артисты кукольного театра, разыграли они такую сцену с шумовыми эффектами, где было много стрельбы, взрывов, после чего дали лаконичное пояснение: это репортаж Александра Болтачева с переднего края. Мне были созданы невыносимые условия работы. Газета, основание которой я в закрытом городе начинал с нуля, была в то время, конечно, уникальной. Являясь редактором, я не имел никакой власти, не мог даже наказывать прогульщиков. Мне приходилось брать объяснительные и нести их в отдел кадров администрации города: там были все наши личные дела. Вся редакция подчинялась главе администрации Николаю Кузьменко, а он не спешил принимать какие-то меры. Мне приходилось заказывать пульман, самому ехать на склады и грузить рулоны бумаги. А отпечатанный тираж из типографии  на почту я доставлял на личной машине. Все это делалось потому, что не выделялись деньги. Было время, когда и зарплату вовремя не выдавали. Газета была уникальной еще и потому, что, находясь в самом сердце ядерной энергетики, публиковала антиядерные материалы. Так, конечно, в принципе не могло продолжаться.
Закономерен вопрос: как же я, работник радио, вообще попал в редакторы газеты? Вначале, в 1988 году, у нас при Отделе радиовещания горисполкома на общественных началах стал выходить  информационный бюллетень «Диалог», в котором я был ответственным секретарем. Редактором была Евгения Хованскова. Уже в следующем году было решено создать газету с таким же названием. На тот момент заведующим Отделом радиовещания был Евгений Васильевич Старчиков. Он и предложил мне возглавить газету. Когда я исполнял обязанности редактора, и газета уже выходила, был объявлен конкурс на звание редактора, на котором вышел победителем Юлий Буркин. С декабря 1990 года до конца 1992-го редактором был он. С 1993 года вновь главным редактором утвердили меня. Вообще-то не хотел я об этом писать, не планировал: получается, что я, вроде бы, хвастаюсь. А хвастаться-то и нечем – больше было мороки, нервотрепки, стресса. Если честно, то я не раз жалел о том, что переквалифицировался: умер Старчиков, с которым мы находили общий язык, а руководство города и комбината сразу же выказало свое отчуждение по отношению ко мне.  Всякое было, даже чтобы достать для редакции стулья и ленты для пишущих машинок мне приходилось делать героические усилия. Не хотел писать, а вот пишу, - зачем? А вот зачем. Когда депутаты городского Совета утверждали меня в звании редактора, был задан вопрос: вот вы критикуете Сибирский химический комбинат, а когда будет сокращено производство, то за счет чего, он, комбинат, будет жить? Представляешь, полный зал народа, абсолютное    большинство которого – работники комбината или родственники тех, кто трудится на СХК. Наступила звенящая тишина. Тогда я ответил:
- За счет конверсии. И надеюсь, что это будет не только производство кастрюлек. – В то время модно было пугать атомщиков тем, что настает конец их профессии, что теперь они начнут выпускать кастрюли. Даже веская причина для таких суждений была: в обмен на устаревшее оборудование  Завода разделения изотопов (ЗРИ) из Китая было привезено оборудование завода эмалированной посуды. Правда, посуду так и не стали выпускать: сгнило то китайское оборудование под открытым небом. И построенный цех по выпуску посуды до сих пор стоит без окон и дверей. Кстати, это очень хороший показатель заботы руководства комбината и города о занятости населения, заботы о внедрении конверсионных производств. Могу констатировать, спустя почти два десятилетия: конверсии, как таковой, мы не дождались, как не дождались ни выпуска кастрюлек, ни какой-либо другой высокотехнологичной, востребованной обществом, продукции. А деньги, выделенные на конверсию, как всегда, куда-то уплыли. Теперь же, в конце 2008 года, «благодетели» наши расширяют дорогу в сторону Томска, нещадно вырубая для этого лес. И на полном серьезе вслух говорят о том, что делают это, в преддверии 60-летия города, на благо горожан: видите ли, стало затруднительно людям выезжать по утрам на работу в Томск. Значит, легче оказалось дорогу расширить, чем обеспечить новые рабочие места. В то же время почему-то томичи у нас, в Северске, находят себе работу. Например, строят крупнопанельные дома. А ведь был у нас свой комбинат (не завод!) крупнопанельного домостроения. Был. А теперь разрушен, растащен. Так много-много чего ушло: разломали, разворовали, распродали. А теперь идем на поклон к дяде.
Вот в такое время я стал редактором газеты  и сразу же  «пошел на вы» против градообразующего предприятия. Тогда шел уже 1991-й год. И началась борьба.
Я знал, что долго не продержусь, и говорил об этом в московских журналистских кругах. Но никто мне не помог. Вообще, я должен сказать, что в Москве очень здорово насобачились отделываться от людей. Я сам, своими глазами видел, как это происходит. У меня был пропуск в институт повышения квалификации, и он же, этот пропуск, был действительным в редакции радио и телевидения. А все это происходило тогда, когда по телевидению очень модной была программа «Взгляд» да еще «Прожектор перестройки» смотрели, рот разинув. Люди, желающие поговорить с журналистами, не могли прорваться в редакции, - там милиция без пропуска не пускает. А тем, кто по телефону дозвонился и просился на встречу, отвечали решительно: «Нет, нет, нет, контакта не будет». Мне это было противно слушать: я много лет работал в отделе писем редакции, и двери для посетителей у меня всегда были открыты. Кроме того, я не понимал, как это можно прийти на работу к двенадцати часам. А там, в Москве, это почти закон. Через преподавателей института я договариваюсь о встрече с одним из чинуш программы «Взгляд», меня приглашают к девяти часам, я прихожу даже пораньше и жду до 11-30. Но не это даже меня оскорбляет, хотя и обидно: этот тип у меня на глазах в буквальном смысле хватается за голову и причитает: «Ой! Ой! Ой! Через полчаса у меня эфир! А ничего не готово!»
А я ведь к ним не просто ходил: я рассказывал прогремевшую историю про смерть Марии Платнер, - бывшего редактора «Учительской газеты» Педагогического института. Возможно, тебе известна она, эта история. Дело в том, что  Платнер подготовила в очередной номер статью Сулакшина – тогда кандидата в депутаты в Верховный Совет. Пришел секретарь Советского  райкома партии г.Томска, прочел статью (кстати, ничего-то особенного в ней не было, а всего лишь написано, что не создаются одинаковые условия для всех кандидатов в депутаты), и рассыпал набор. В тот же день Платнер, больная женщина, умерла. В «Учительской газете» об этом написал Никифоров. Перед поездкой в Москву я съездил в пединститут, встретился с Никифоровым и другими сотрудниками редакции, взял один экземпляр газеты. Я почему-то наивно полагал, что московские журналисты обязательно  сделают сюжет об этом на телевидении или радио. Никто ничего не спешил делать. Помнится, при встрече на ЦТ с журналистом Никифоровым («Во! Оказывается, и в Томске есть журналист Никифоров!» – это он, читая газету) я высказал со всей резкостью все, что думаю о них, о москвичах.
-Ну, вот, не успели еще познакомиться, а уже поругались, - сказал он. И потом начал говорить о том, что в Москве все живут в ожидании выхода Закона о печати. А что изменил тот Закон в нашей жизни? Если были журналисты-проститутки, они и остались. А режущих правду-матку в глаза и сейчас преследуют всеми способами.  Только, пожалуй, более изощренно. Э, да я, кажется, начал уже о другом…
А я ведь хотел тебе предложить почитать мои короткие рассказы. Они у меня написаны давно, только нигде не были опубликованы. Я выберу те из них, которые ясно показывают, что никаких «особых» людей вопреки хвастовству многих чинуш, в Минатоме нет.

О ЛЮДЯХ
«У нас высококвалифицированные специалисты, можете спать спокойно».  Из многочисленных выступлений атомщиков.
Значит, особые люди. Почти как декабристы – «кованные из чистой стали». Да нет этого! Высокая квалификация не означает высокую нравственность и моральную чистоту. Надеюсь, мои короткие рассказы-воспоминания покажут это.

ЛЕОНТИЧУК И КРОШКИН
Их было двое, братьев Крошкиных, Станислав и Владимир. Оба работали аппаратчиками на участке регенерации в первом цехе. Им было чуть-чуть за двадцать. Они тогда не успели еще чем-либо отличиться и потому их еще мало кто знал на объекте. Ну, работали братья хорошо, ну, были старательными. Не опаздывали, не нарушали дисциплину...  Но мало ли таких? Ведь недаром, когда кому-то требуется характеристика, пишут обычно одно и то же: «Пользуется уважением, занимается общественной деятельностью». А «деятельность» эта, как правило, заключалась в том, что выходили пару раз на улицу с повязкой на рукаве. Словом, братья Крошкины были обычными рядовыми аппаратчиками, никому неизвестными за пределами цеха. И должно быть, так долго еще продолжалось, если б не случай.
Однажды на объект приехал из Москвы Александр Семенович Леонтичук, которого Крошкины в силу своей молодости совсем не знали. Зато руководители комбината, города и объекта прекрасно знали Леонтичука: до отъезда в Москву он был директором Сибирского химического комбината. В Москве Леонтичук занимал пост главного инженера 4-го Главного управления Министерства Среднего машиностроения (позже – Министерства атомной энергетики). За высоким гостем из Москвы собрались не менее тридцати человек свиты…
Вообще-то одна из причин, из-за которой Леонтичук приехал на 25-ый объект, было намечавшееся открытие участка герметизации. Был уже утвержденный проект участка герметизации, был и начальник участка, - Стряпшин Анатолий Васильевич. Были уже и деньги выделены – 4 миллиона 800 тысяч рублей (тогда рубль был дороже доллара). Но начальник участка был странным, для многих загадочным человеком. Он был въедливым, дотошным, не прощающим ошибки. До каждой мелочи ему нужно было самому докопаться, во всяком деле лично разобраться. Таких ни подчиненные не любят, ни вышестоящее начальство. Ну, взять хотя бы пример с эти самым участком герметизации, где должны были сушиться плутониевые слитки. Ну, положен этот участок? Положен. Деньги государством выделены? Выделены. Стряпшин уже занимает пост начальника участка? Да, он уже энергично руководит. Даже установил свои порядки: в помещение все должны входить только в носках и полы протираются спиртом. (Полы – спиртом! Подумать только! Но Стряпшин убедил всех: там, где идет сушка плутония, не должно быть никакой влаги, а значит, и полы нельзя мыть водой). Ну, и что, казалось бы, еще надо? Сиди себе до самой пенсии на этой должности, твое будущее материально обеспечено. Но Стряпшин неожиданно придумал навешивать сушильные печи на имеющиеся люки камер. Сперва навесили одну печь, потом на нее другую, затем – третью… И уже писалось техрешение, с внедрением которого отпадала необходимость отдельного участка герметизации. Стряпшин рубил сук под собой… Вот в это самое время и приехал Леонтичук – разобраться, что это там придумали на этом участке, которого еще официально и нет, но который, вроде бы, уже и не нужен?
Идет он со своей огромной свитой в первый цех, поворачивает за угол, откуда начинается операционный зал и буквально натыкается на отчаянно жестикулирующего Станислава Крошкина. Останавливается на расстоянии вытянутой руки. Останавливаются, естественно, и все сопровождающие.
- Ну, и что ты ему сказал? – спросил я Крошкина, зашедшего в лабораторию в ночную смену.
- Ничего. Послал подальше и все, - ответил Крошкин.
- Как это – послал?
- Да не скажет он! – Вступает в разговор аппаратчик Валентин Серебряков, пришедший вместе с Крошкиным. – Дай лучше я расскажу, ведь все было при мне!
- Валяй, только без выдумок.
- Какие выдумки? Я в трех шагах стоял. Значит, стоит Стас в операционном зале и размахивает руками. Это он в ремзону, где по другую сторону камеры его брат Володя находится, команды подает. И кричит во всю глотку, хотя сам знает, что все равно в ремзоне его не слышно: и там, и тут приточная и вытяжная вентиляции работают – гул, да и стекла утолщенные. Ну, он примерно так вот стоял, - Валентин расставил ноги, вытянул руку. – И кричит:
-Слушай, открой вон тот кран! Открой, говорю (показывает рукой)! А вон тот вентиль закрой! Это сжатый воздух (надувает щеки). Да не тот, не тот говорю тебе, олух этакий! Это же щелочь, сволочь ты такая! – Вот в это время и подошел Леонтичук, а Крошкин не видит, кто это: он смотрит в камеру. Не поворачивая головы, похлопал Леонтичука небрежно  по груди ладонью и также во все горло орет:
- А ты иди, иди, иди и не просто иди, а иди к е… матери!
-А Леонтичук что?
- А он -  ничего. Понял, что человек увлечен работой. И молча ушел.
Случай этот, конечно сам по себе незначителен. И о нем можно бы и не вспоминать, если бы не два обстоятельства. Во-первых, братья Крошкины после этого стали враз знаменитыми на объекте и фраза: «А ты иди, иди, иди и не просто иди» стала на долгие годы крылатой. Во-вторых, этот эпизод дает прекрасную характеристику не только Крошкину, но и Леонтичуку: он был из тех ярких и сильных личностей, кто не напускает на себя напыщенность и на мелочи не разменивается. Кстати, после его смерти улица Культуры в городе Северске была переименована на улицу имени Леонтичука.

УРОК НА ВСЮ ЖИЗНЬ
Восемнадцатилетним парнем я впервые попал в лабораторию. Это была лаборатория первого объекта Сибирского химического комбината. (Заводы назывались объектами, названия комбината тогда еще не было, был лишь номер – п\я 153, - откуда и народное название всего города –«Почтовый»). Вообще-то я официально был принят на объект 25, но потому как таковой еще только строился, а специалистов набирали заранее, я и был направлен на первый объект на стажировку.
Начальником лаборатории была Зинаида Ивановна Тараканова – женщина очень умная (даже за какой-то труд по химии была удостоена Сталинской премии) и чрезвычайно душевная. Уж не знаю, изучала ли она когда-нибудь педагогику, но один урок, преподнесенный ею, запомнился мне на всю жизнь.
Когда принимают на работу в атомную промышленность, человек обычно проходит инструктаж. Кроме общепринятых противопожарных и по технике безопасности, там еще есть инструкция по обращению с радиоактивными веществами. Как положено, Зинаида Ивановна ознакомила меня со всеми инструкциями, особо обратив внимание на дороговизну продукта (так принято было называть уран). Она сказала, что над его получением работали тысячи людей и каждый миллиграмм его стоит сумасшедшие деньги. Я расписался в ознакомлении с инструкциями и был допущен к работе.
Прошло совсем немного времени. Под вытяжным шкафом я фильтровал растворы. И нечаянно опрокинул одну из колб. Раствор, естественно, весь растекся (колба была конической). Совершенно не думая о том, что делаю, я начал спокойно промокать чистые фильтры  в растворе и складывать их в большую фарфоровую кружку – мусорницу. Кто-то из находившихся в помещении женщин (а коллектив лаборатории был женским и работали там только инженеры) белой тенью (все – в белоснежных халатах)  пулей проскочила за дверь начальника лаборатории. Вышла Зинаида Ивановна, немедленно позвала меня к себе. Захожу. Зинаида Ивановна таким ровным, материнским голосом говорит:
-Что ж, ты, Саша, забыл за что в инструкции расписывался? Я же ведь тебя особо предупреждала, что продукт очень дорого стоит. Если с тебя начнут высчитывать стоимость того раствора, который ты сейчас разлил, то тебе за всю жизнь не рассчитаться. Иди и больше никогда не забывай об этом.
Я весь покраснел, я готов был сквозь землю провалиться. До сих пор думаю, что это было страшнее любого наказания.
*              *             *

РАСТВОР – В РАКОВИНУ
Прошло много лет. Я уже работал старшим лаборантом на объекте 25. И уже не с ураном, а с плутонием. В моем подчинении – один человек.
По-прежнему каждый из нас расписывается под всякими инструкциями после каждого отпуска. Мы сдаем экзамены на рабочее место, на повышение квалификации, по технике безопасности… Но нам никто никогда не говорил о том, что имеем дело с сильнейшим в мире ядом. Что одна миллионная часть  грамма плутония убивает человека, вызвав рак легких. Может, поэтому некоторые делали совсем не то и не так…
Однажды в ночную смену, когда в огромной лаборатории никого нет, кроме нас двоих, - старшего лаборанта и его подчиненного, я куда-то выходил. А Леша Зорин делал анализ неподалеку от раковины, расположенной в нескольких метрах от входной двери. На двери – кодовый электрический замок. При возвращении набираю нужные цифры, замок щелкает, я быстро вхожу и замираю, ошарашенный от уведенного: Леша из стеклянного бюкса неторопливо выливает в раковину раствор и начинает полоскать бюкс под проточной водой. Я думал, от моего крика стены рухнут:
- Леша!!! Что ты делаешь!!! – Леша смотрит на меня чистым взглядом и очень спокойно говорит:
- А то ты не понимаешь, что в больших количествах воды все  разбавится и – ничего страшного. – И тут я лишился слов. Я действительно не знал, что сказать. МЫ ОБА ВСЕ ПОНИМАЛИ БЕЗ СЛОВ. Только смотрели на вещи, видимо, по-разному. Я смотрел на Зорина, как на преступника.
*              *             *

Я понимаю, что не все рассказы у меня хорошие. Среди таких нехороших, самый плохой – «Подвиг брата». Я не о художественных достоинствах, конечно. Ничего, ничего хорошего в нем нет, кроме правдивости. Да и сама правдивость нужна ли в подобных случаях? Не знаю. Знаю лишь, что брат Слава был самым любимым  в нашей семье, которой уже нет.

ПОДВИГ БРАТА
На метриках моего брата мать сделала исправление своей рукой: просто затерла дату рождения и поставила другую. Это она сделала потому, что в деревню привезли ситец, а давали его только тем, у кого были дети до трехлетнего возраста. А Славик уже был чуть  старше. Исправление получилось очень грубым и заметным, но ситец все же дали.
Когда Слава окончил семилетнюю школу, его взяли в ФЗУ (Фабрично-заводское училище). А окончившие ФЗУ по тем временам, можно сказать, были уже людьми подневольными: раз тебя учили, то ты обязан отработать там, куда тебя направят; не подчинявшихся этому правилу просто сажали в лагеря. Так мой брат Слава попал в 1951 году в Сибирь, под Томск, на так называемый «Почтовый». И направили его работать на первый объект, названный через пять десятилетий Заводом разделения изотопов.
На работе у него все складывалось нормально. Он по природе своей был трудоголиком и это, конечно, все сразу заметили. Даже прозвище ему дали соответствующее: «Пчелка». Работал без отдыха, - вот и прозвали так. Чем занимался брат на производстве, ни я, никто другой в семье не знали – ведь секретными были заводы, секретным был весь город. Самым распространенным названием города в народе был «Пятый почтовый», потому что при приеме на работу первым строителям в трудовых книжках ставили штамп «Принят на п\я 5». Другое – и не менее распространенное - название города было «Березки», потому что на месте будущего города в лесу преобладали березки. Еще в 1955 году, когда я учился в 7 классе, Володя Катанцев, мой сосед по парте, спросил у меня, знаю ли я, как называется наш город. Я ему, конечно, вначале сказал: Березки. Он только усмехнулся. Когда я произнес второе название – Пятый почтовый, реакция была такой же. Выдержав паузу и убедившись в моем полном недоумении, Катанцев сказал:
- Название нашего города – Северск, - так написано в печати на партийных билетах коммунистов. – Тогда я поверил ему наполовину, но проверить его слова не мог: брат мой в партии не состоял. А, повзрослев, сам убедился, когда на партийных билетах знакомых увидел печать, на которой вкруговую было напечатано: «Северский горком КПСС». Много-много лет спустя это название было рассекречено. Так что профессия брата, его деятельность на производстве были закрытой темой для домашних. Но, как и любая тайна, эта тоже не могла слишком долго сохраняться.
Я, например, узнал о профессии брата не от него самого, а постепенно от его друзей. А друзей у брата было много. И они к нам ходили ежедневно. И пили. Пили водку, пили вино. Каждый день. А я с 13 до 17 лет был у них мальчишкой на побегушках. Выпьют, бывало, гости принесенное с собою и подзывают меня:
-Саша, сбегай в магазин! – Дадут большие деньги (большие не только в смысле крупной суммы, но большими тогда были и купюры), перечислят чего и сколько купить, я – к двери. А вслед мне:
-Стой! Купи еще пачку «Беломора» и спичек, денег у тебя хватит, и еще останется, - сдачи принесешь. – Никогда, ни разу я не приходил с пустыми руками, хотя и тогда запрещалось продавать спиртные напитки несовершеннолетним. Конечно, для своих лет я был рослым, но ведь 14 – 15-летнего подростка можно было отличить от взрослого. Как бы то ни было, но я всегда носил вино, водку и табак по заказу взрослых. И никогда в мыслях не было выпить или закурить ни у меня самого, ни у тех, кому я прислуживал: с 15 лет я занимался боксом, и это знали все.
Далее все происходило по известной всему миру схеме: выпьют мужики и развяжутся у них языки. Так постепенно из разговоров собутыльников я узнал, что брат мой работает заведующим складом, и он  несет ответственность за огромные материальные ценности. Возникали иногда и споры по поводу того, что за продукцию выпускает их завод, куда она направляется и что из нее получается в конце технологической цепочки.
- Куда идет? Да на бомбы! – Вскрикнет кто-нибудь из менее выдержанных.
- Тише, не кричи! – Урезонят его. – А хоть знаешь ли ты, как выглядит тот продукт? Только говори тихо, а то, наверное, на втором этаже слышно.
- Как выглядит? Да как картошка!
- А вот и нет! – Вступает в беседу третий. – Выглядит эта штука, как поварешка.
- Прекратите! Немедленно прекратите эти разговоры! – Вмешивается четвертый. – Подобное происходило крайне редко. Я, например, слышал такое за многие годы раза два-три.
Я, конечно, понятия не имел о том, какие материалы были на складе у брата, но точно знал, что медицинский спирт там был. И Слава пил его. Когда кто-нибудь из гостей интересовался, как это ему удается, выпившему, беспрепятственно проходить через часовых, Слава бесхитростно отвечал:
- А знаешь, я давно все с точностью подсчитал: какую дозу я смогу выдержать, с какой скоростью и какое расстояние пройти. А ведь расстояние от склада до проходной, сам понимаешь, всегда одно, и я знаю, за сколько минут дойду быстрым шагом до КПП. Так вот и получается: строго в определенное время до конца работы я выпиваю 100 граммов спирта, быстрым шагом иду на КПП, протягиваю солдату пропуск, и выхожу, уже качаясь. - Возможно, было не всё так просто, как он  рассказывал. Во всяком случае, я знаю, что к нам приходили два солдата в увольнительные; да и после дембеля они стали постоянными гостями. Помню, один из них несколько лет спустя рассказывал мне, как проходил медицинскую комиссию. - И знаешь, что они мне написали? – С загадочным видом он спросил у меня. И сам же ответил: - Деградация личности! Могу справку показать.
Если говорить проще, у нас происходили ежедневные попойки. Однажды на досуге брат подсчитал, сколько же он за год пропивает и прокуривает денег. И по его расчетам выходило, что если бы он не пил и не курил, то мог бы запросто года за два-три купить простенькую машину (самыми дешевым, по-моему, был тогда автомобиль «Москвич»). Но за всю свою жизнь Слава так и не купил никакого транспорта, кроме велосипеда.
Но через несколько лет уменьшилось количество ежедневных гостей, да и попойки бывали только по выходным. Такие перемены я воспринял почему-то как естественные (возможно, потому, что они произошли постепенно), а впоследствии, когда мы стали жить врозь, об этом я уже и мало задумывался.
Я повзрослел, женился. Мы ходили друг к другу в гости. Слава у нас в семье всегда считался самым справедливым, добрым. Был он веселым, любил петь песни. Бывало, остро переживал горе, утраты. Он обладал отзывчивым и чувствительным сердцем. Помню, как он безутешно плакал, когда машина задавила его любимую собачку. Помню и другой случай, когда он открыл мне дверь со слезами на глазах. Я вскрикнул:
- Что случилось, Слава?!!! – Он только махнул рукой и пошел на кухню. Я следом с тем же вопросом:
- Слава, что случилось?!!! – Он молча показал мне руки ладонями вниз. На  окровавленных пальцах белели кости. После шока я спросил:
- В больнице был? – Махнув рукой, он сказал сквозь зубы:
- Был.
- Какой диагноз? – Брат молчит.- Тебе больничный лист дали?
- Дали.
- Так что там написали?
- На сам читай! – Я взял больничный лист и читаю диагноз: «Дрожжевое отравление».- Слава, что это такое? Что за дрожжевое отравление?
- Какое к черту отравление! Я-то знаю, отчего это у меня!
- Отчего?
- Тетрафторид урана из емкости руками доставал.
- Без перчаток, что ли?
- Как без перчаток? За кого ты меня принимаешь? В утолщенных камерных перчатках, до плеч!
Никакое лечение не помогало брату: пальцы кровоточили, кости не затягивались кожей. Помучавшись более месяца, он поехал к какому-то деду в Асино (адрес ему сказали люди). Тот ему дал лекарство собственного изготовления (помню, туда входили сметана, сливочное масло, кедровые орехи, чеснок и еще что-то), которое и помогло Славе. Я посчитал, что это тот самый счастливый случай, когда и выпить не грешно, и пошел с бутылкой в гости. И вот тогда, за столом, я вдруг вспомнил, что брат когда-то был завскладом. А теперь вот он стал слесарем и пострадал. А если б оставался на прежней должности, то никто бы его, конечно, не заставил черпать руками тетрафторид. Я спросил:
- Слава, а как так получилось, что ты ушел со склада? Тебя что,  сняли?
- Никто меня не снимал, - ответил брат. – Просто я однажды глубоко задумался и понял простую истину: или я сопьюсь, или меня посадят.
- Ну, насчет «сопьюсь», все понятно. Но причем тут «посадят»?
-А видишь, как дело было… Склад большой, материалов и оборудования разного великое множество. Приходит один начальник, увидит какую-нибудь хорошую дорогую вещь, и говорит: «Дай!» Подходит второй, покажет на стеллаже на другую дефицитную вещь, и тоже: «Дай!» А как же я им не дам? Во-первых, они – мои начальники, во-вторых, я с ними вместе пью! Вот я и подумал, подумал и подал заявление на перевод в слесари.
А я вот после этого подумал – подумал и решил, что это настоящий подвиг. Ведь как выразился один из  известных мыслителей – философов (к стыду своему, не помню имени его) победить себя – всегда труднее, чем победить противника.

Н/О
Как и у всех, было у нас соцсоревнование. Победителям в соцсоревновании давали премию – рублей 15. Пожалуй, сумма не очень малая, если учесть, что зарплату в месяц лаборант 6-го разряда получал 210 рублей. Лишение премии почему-то всегда воспринималось, как трагедия. Расстраивались, если даже снижали премию на 10 процентов. Может, это происходило еще и потому, что такие вещи практически не забывались: четко велось досье на каждого, и при выделении, скажем, квартиры, автомашины или даже путевки в дом отдыха или на курорт, все нарушения учитывались. Впрочем, так же, как и трудовые успехи, достижения (например, наличие поданных рационализаторских предложений). Все считалось по баллам. Выглядело это примерно так: занимаешься общественной деятельностью, тебе за это 5 , был награжден почетной грамотой – 10 баллов, имеешь медаль – 20 баллов. Получался огромный список из перечня подобных этим баллов. Сложат все твои баллы, сравнят с другими, - у кого вышло больше, тому и выделят что-то (то, на что претендуешь, на приобретение чего подал заявление). Вот народ и дрался за те баллы. Кто-то их трудом старался заработать, а кто-то просто шельмовал.
При подведении итогов соцсоревнования ежемесячно учитывалось и общее количество выполненных лаборантов анализов, и сложность этих анализов. Все, опять же, по баллам. Одним из самых нудных, тяжелых анализов был анализ н\о (нерастворимые осадки, произносится «эн – о»). Цель анализа – узнать содержание плутония в нерастворимых осадках. Эти осадки (песок, шлак и прочее) только кипятить в азотной кислоте нужно было около часа. А весь анализ занимал часа полтора. Словом, если известно, сколько термостойких стаканов помещается на электрической плитке, очень легко подсчитать, сколько анализов можно выполнить за шестичасовую смену. И уж ты хоть лопни, уж хоть будь ты хоть семи пядей во лбу, - большее количество анализов не выполнишь. Если не нарушать методику анализа, конечно.
Ну, а из-за сложности и длительности каждый выполненный анализ н\о отмечался баллами значительно выше других. И я давно стал замечать, что у некоторых лаборантов количество общих баллов бывает значительно выше, чем у меня. Дай, думаю, посмотрю, как подводятся итоги соцсоревнования, откуда берутся лишние баллы. Полистал документы и очень удивился тому, что оказывается, кое-кто за смену успевает выполнить  до 15 – 20  анализов н\о. Среди таких «передовиков» был Анатолий Хажинов. Сколько ни думал, я так и не смог этого понять. Ум за разум заходил не только потому, что в таких цифрах было что-то сверхъестественное, но и потому, что на нашем производстве был довольно строгий контроль. Так, например, за прохождением по технологической цепочке спецпродукта (плутония) следили: ОТК, группа спецучета, военная приемка, КГБ. Да и вообще постоянно преследовало чувство ответственности за выполненные анализы: мы знали, что от точности нашей работы порой зависела жизнь сотен и даже тысяч людей. Ведь стоит выдать заниженный анализ, скажем, тех же н\о (нерастворимых осадков), аппаратчик добавит туда еще осадков с высоким содержанием плутония и – может начаться самопроизвольная цепная реакция (СЦР). Это упрощенно, но это так. Потому, даже проснувшись после смены, порой тревожно задумываешься: так ли сделал все анализы, не может ли быть ошибки? Не грянет ли по твоей вине СЦР? Словом, загадка с н\о оставалась для меня неразгаданной.
Но тут помог случай. Я уже писал о том, что в смену мы работали парами. Если днем в лаборатории было многолюдно, то в вечерние и ночные смены оставались лишь старший лаборант и его подчиненный. Причем старший получал на 10 рублей зарплату больше (вот ведь какая система кнута и пряника!). Ну, и вот однажды напарнику Хажинова нужно было то ли кого-то хоронить, то ли на свадьбу – словом, нужна подмена.  Две смены подряд нам, как правило, работать запрещали, но по особым, уважительным причинам – разрешали. Такие строгости вводились, чтобы не было переоблучения людей. Оба подменивающихся пишут заявление, начальник (у нас это был старший инженер группы) подписывает и – работай. Так я оказался в одной смене с Анатолием Хажиновым.
Мы распределили между собой обязанности (причем я с большим облегчением заметил, что Хажинов без лишних слов взял на себя выполнение анализов н\о). Я около часа работал на своем участке, изредка переговариваясь с Хажиновым на расстоянии. Затем подошел к нему в то время, когда он за письменным столом делал записи в рабочем журнале. Взглянул – и оторопел: Хажинов уже записывал десятый результат анализа н\о!
- Ты же их не делал! – только и смог я выговорить.
- А чего их делать-то? – небрежно обронил Хажинов.
- Как?!!
- Да так! Ты же знаешь – ошибка анализа – 50%.
Это действительно было так, потому что в н\о могло быть все: песок, шлак, куски гравия и т.д. Потому и назывались  «нерастворимые осадки» и во время отбора навески для анализа могли попасть куски и с плутонием, и без него. Потому и процент ошибки был высоким – 50. Но чтобы выдавать результаты, не делая анализа…
Впрочем, однажды Хажинов все же очень крупно прокололся. Почему-то в цехе заранее уже знали, что в н\о очень большое содержание плутония. Принесли на анализ – Хажинов выдал результат… совсем мизерный. Поднялся большой переполох. Эти пробы н\о были выданы негласно сразу нескольким лаборантам и инженерам. Когда сравнили все результаты, оказалось, что Хажинов ошибся  «всего лишь» в 35 раз! Помнится, его тогда лишили премии, объявили выговор, сняли с соцсоревнования. На некоторое время его фамилия была стерта из числа передовиков производства.

С ДОСКИ ПОЧЕТА – ЗА РЕШЕТКУ
Что-что, а на Доску почета попасть было совсем не просто. Существовала такая система: Доска почета лаборатории – Доска почета объекта (завода) – Доска почета города. И это были словно три высоченные ступени, на верхнюю из которых никак не взобраться, минуя низшие. И продвижение, подъем может осуществляться только поочередно. Никак не попадешь на Доску почета завода, например. Минуя Доску почета лаборатории. Не говоря уж про городскую. Да и вообще нормальному человеку попасть на Доску почета – это что-то из ряда вон, наподобие, разве что, выигрыша в лотерею. Во всяком случае, твердо известно было: чтобы попасть на Доску почета, недостаточно быть отличным специалистом и хорошо работать. Надо, чтобы ты везде ходил по досточке: дома, на улице, в гостях. Был ведь у нас такой случай, когда Валентина Лихачева вычеркнули на представление к медали только за то, что позвонила на работу его жена и… сообщила о вчерашней ссоре с мужем.
Володя Головин две ступени по Доскам почета миновал и забрался на самую высокую – Доску почета города. Хотя никаких особых достижений не совершал. Да и совершить не мог: основным его занятием было снабжение лаборатории (из складов объекта, разумеется) реактивами и посудой. Правда, знающие люди с сарказмом подчеркивали одно его достоинство: он, говорили, пил с начальством. Ну, а чтобы оказаться на Доске почета , не нужно перечить начальству – это общеизвестная аксиома. Пил ли, не пил значения не имеет, а вот что портрет его красовался на Доске почета города – это уж кое-что значило. Ведь в те времена все распределялось по баллам, как по рангам. И если человек, чей портрет помещен на Доску почета города , попросит, скажем, квартиру, автомашину или мебель, то ему выделят в первую очередь. И уж только потом – тем, кто на Доске почета объекта-завода; потом –тем, кто на Доске почета лаборатории; еще позже – тем, у кого больше, чем у других, баллов в соцсоревновании.
Итак, портрет Володи Головина  был помещен на Доску почета города. У него были и друзья. Так, бывало, как только появится свободная минута, шел он поговорить «за жизнь» в механическую мастерскую к Грише Носову. Тот Гриша был с виду спокойным, тихим, однако отличался вспыльчивым, взрывным характером. Придет к нему Головин, мирно поговорят они о погоде, женщинах, работе, а потом вдруг Носов громко, как в рупор:
-Слушай, Володя, опять какая-то падла по карманам в гардеробе шарится! И что делает стерва – не гнушается никакой мелочью: вчера снова 3 рубля слямзил!
Смолчит, бывало Головин, как будто стушевавшись от брани друга.  Длилось так довольно долго. Деньги пропадали не у одного Носова, а терпение лопнуло у него первого. Поехал он для начала в милицию, там все рассказал. Дали ему трехрублевую бумажку, пропитанную азотнокислым серебром, да объяснили: если кто схватит – у того пальцы почернеют так, что и за 3 дня не отмоешь. Сказали, что деньги нужно положить в карман так, чтобы чуть-чуть  их видно было. Гриша все сделал, как надо было. А у самого терпенья нет: как же кто-то возьмет деньги, а он не увидит этого? А вдруг тот все же уйдет незамеченным? Хотя он знал, что на КПП будут проверять у всех руки, но все же…
Словом, не стерпел Гриша Носов – ушел с работы пораньше, никому ничего не сказав. Вымылся под душем по-быстрому, прошел часового, накинул рубашку и сел на подоконник так, чтобы его не видно было за рядами металлических платяных шкафов. Сидит, аж дрожь его берет от волнения… Ждет. Вдруг первым проходит через часового Володя Головин, быстро идет меж рядами, на ходу открывая один за другим шкафы. Там взял бумажку, там. Вот Гриши Носова шкаф, а там – тройка пропитанная виднеется… Выскочил Гриша, не выдержал да наломал другу от души.
И посадили тогда Володю Головина на полтора года. Другому, возможно, дали бы больше. Ему – скидка: портрет на Доске почета города!

ФАРИСЕЙСТВО
А ведь Володю Головина могли бы и не лишать свободы: тогда существовала такая мода – брать на поруки коллектива. Бывало, что  совершивших и более серьезные преступления, чем мелкое воровство, спасали от решетки. И это считалось гуманным шагом: коллектив берется перевоспитать преступника. И по тем временам было бы совершенно противоестественным, если б Володю Головина – человека, чей портрет на Доске почета города, посадили без попытки взять на поруки.
Такая попытка была – состоялось заседание товарищеского суда лаборатории. А председателем этого суда тогда был Федя Муртазов, лаборант-спектральщик. Внешне его отличали чисто национальные черты татарина да еще спортивная фигура. Неизвестно, где он освоил основы ораторского искусства, но речи произносить умел; причем и жесты, и мимика у него были всегда к месту.
На суде все шло своим чередом: вопросы, объяснения. Головин сидел с опущенной головой, розовые кончики ушей торчали из-под волос. Охрипший голос был чуть слышен:
-Осознаю… понимаю… раскаиваюсь. – А что он мог сказать, надеясь в душе остаться на воле? Да еще толком никто и не знал, чем кончится дело: может,  и разжалобятся члены товарищеского суда, ведь все же за Головиным – Доска почета города! Но слово взял Муртазов.
Для начала он вспомнил решения последнего съезда КПСС. Привел цитату из речи Леонида Ильича Брежнева. Сказал о том, что весь народ, вся страна строят коммунизм. Назвал некоторые достижения в народном хозяйстве и освоении космоса. Потом постепенно перешел на свой родной завод. Долго перечислял трудовые достижения коллектива и отдельных передовиков производства. Не забыл и о «Моральном кодексе строителя коммунизма» (был такой, заучивали наизусть и даже в экзаменационные билеты при вступлении в вузы входил). И это был самый ударный момент в речи Муртазова. Он стал Головина стыдить, укорять, упрекать, обвинять и даже унижать. Да как это можно было Головину до такого докатиться! А докатиться мог только человек, не знающий «Морального кодекса строителя коммунизма»! Или пренебрегающий принципами, идеологией коммунистической партии.
В таком духе Муртазов продолжал ни мало, ни много – с полчаса. Смешал он напрочь Головина с грязью. Никто и не посмел поставить на повестку дня вопрос о взятии на поруки.
…Даже месяца не прошло после того суда, как арестовали Муртазова. Все – в шоке. Один вопрос повсюду повторялся тысячекратно: за что? Ответ был сногсшибаюшим: за воровство.
Попался Муртазов в общежитии на какой-то мелочи. Кажется, парень из соседней комнаты свои часы у него увидел. Муртазов срочно попытался уехать из города. Его задержали с чемоданом в руках. Открыли чемодан, а там – и костюмы, и рубашки, и электробритвы, и портативные, еще дефицитные тогда радиоприемники – битком ворованного. Особенно странной показалась его патологическая любовь к плавкам, которых было украдено в избытке.
Случай этот, признаться, не очень удивил людей: к фарисейству-то мы были привычны. Ведь было обычным явлением, когда вступали в партию ради карьеры, ради различных льгот-подачек. Вот и выступали такие проходимцы с ура-патриотическим речами с трибун. И все свыклись с этим. Всегда было: с трибуны одно, в жизни – другое.
Муртазова, в отличие от Головина, которого «активист» помог отправить в места не столь отдаленные, товарищеским судом не судили. Сразу посадили.

ЭПИЛОГ К ОПЕРАЦИЯМ Ы1 И Ы2
Был такой аппаратчик – Сечкин. По национальности он принадлежал к малым народностям Севера, кажется, к корякам. Он сам рассказывал, как был приглашен для поступления в Ленинградский университет. И, чтобы быть ему зачисленным, там нужно-то было всего лишь пройти коллоквиум (собеседование). Но Сечкин не захотел учиться.
-Ну, и дурак же ты! – вскрикнул я, услышав такой рассказ.
-Дурак, конечно, - смиренно согласился Сечкин.
Помнится, у нас в лаборатории однажды пропал журнал с грифом «Для служебного пользования  (ДСП). Искали его долго, все перевернули. Там, где можно было, пластикат на полу задирали, весь мусор перекопали, в туалетах искали. Не нашли. Когда прошло много времени, подходит ко мне на смене Сечкин и тихим, доверительным тоном спрашивает:
-Помнишь, журнал ДСП потерялся?
-Ну?
-Я его в муфеле сжег при температуре 1200 градусов. И пепел выбросил, точнее смыл водой в туалете.
-Зачем?
- А там был результат анализа, неугодный мне.
- Что значит – неугодный?
- Ну, с большим содержанием плутония. И мне пришлось бы пахать всю смену. Вот я и убрал журнал.
С тех пор прошло около тридцати лет. Я стал редактором газеты. И в той газете стал публиковать свои статьи Стряпшин. В частности, и о сверхнормативных сбросах плутония. И вот однажды летом я ремонтирую свою машину «Запорожец» в гараже, двери которого настежь открыты. Точнее, я в смотровой яме, под «Запорожцем». Смотрю, мимо идет Сечкин. Взглянул на меня и – мимо. Потом резко остановился, повернул назад. Подходит, наклоняется и в упор – так, что явственно улавливается запах спиртного, - тем же тихим, доверительным тоном обращается ко мне:
- Вы там со Стряпшиным…(пауза) пишете…(пауза), что в озере 850 килограммов плутония…(пауза). Так там не столько…(пауза) там больше.
- Почему ты так решил?
- А ты помнишь под лестницей, когда в лабораторию поднимаешься, был противопожарный ящик с песком? Ну, красный ящик?
- Помню. Ну, и что с того?
- Так вот…(пауза) я из этого ящика брал пробы и под видом н\о носил в лабораторию на анализ. – Повернулся и ушел, не оглядываясь.
-
ФЕДЯ СУЛТАНИН
Федя Султанин был контролером ОТК. Контролер ОТК – это как бы посредник между цехом и лабораторией. Федя Султанин был татарином. О национальной принадлежности в ссыльной Сибири обычно не напоминают – напоминает специфический акцент. Федя Султанин на глазах стал пьяницей. А спивались очень многие – и аппаратчики, и лаборанты, и токари, и даже начальники. Контролерам же ОТК спиться было даже очень просто: они знали, где находится спирт, знали, как и у кого его выпросить (если нельзя украсть) да им, бывало, и предлагали, и наливали. Но Федя Султанин становился не простым пьяницей, а опустившимся пьяницей: он мог выпить практически все, лишь бы спиртом пахло. Поэтому, если аппаратчик нальет Феде спирта в знак благодарности, он может набрать воду из-под крана, подмутить ее немного мелом или кусочком штукатурки, чтоб не была подозрительно прозрачной, и понести в лабораторию, - как пробу. Та вода, конечно, ничего не покажет при анализе – содержание плутония в ней будет равно нулю, но потому как в технологических растворах такого даже теоретически быть не может, принято писать: «следы». А это уже не нуль, подозрений нет и аппаратчику вкалывать в поте лица не надо – ему достаточно открыть вентиль, чтобы сбросить раствор. А когда этот раствор окажется в отстойнике, уж никто никогда не определит, сколько и чего там было – все уже шито-крыто.
Султанин пил и знали это все. Но Султанин не попадался пьяным, и это было очень важно. А чтобы не попадаться, он пил, как правило, в ночные смены, когда не было начальства.
Однажды ночью, когда я в комнате №15 делал анализ сбросных растворов, явился Федя Султанин  с металлическим контейнером в руке. В комнату посторонних по инструкции пускать запрещалось, но какой он, Федя Султанин, посторонний? Он же каждую смену мне пробы носит! Да и кто узнает, что я его впускал ночью? Но вот впустил и уже каюсь: Султанин, как клещ, вцепился в меня. Едва поздоровавшись, он хитровато-заискивающим тоном начал:
-Слушай, дорогой, есть срочный , очень срочный анализ…
- Да иди ты, - говорю, - со своими анализами! Тут и без тебя работы невпроворот. -  И показываю на кучу переданных мне по смене стеклянных банок с растворами. А сам под вытяжным шкафом пипеткой накапываю раствор на три мишени (круглые тарелочки из нержавстали с загнутыми кверху краями диаметром примерно один сантиметр). Потом эти мишени задвигаю под киловаттную лампу для сушки. Но Федя ни на минуту не умолкает и пляшет на месте, как откормленный жеребец:
- Ну, надо, понимаешь, надо. Срочно надо, понимаешь? Ну, давай, сделай, пожалуйста… Брось ты все это, пожалуйста…
- Тебе, конечно, наплевать, - отвечаю ему. – Ты думаешь я перед тобой выпендриваюсь. Да посмотри ты хоть на прибор-то – сам видишь, что он считает. Понял, что некогда мне? – Но Федя как не слышит:
- Родина тебя не забудет, - бормочет. – Ты уж давай… того, побыстрее… понимаешь, надо…
- Да я сразу понял, что тебе выпить надо! - сердито кричу. – Ты лучше  скажи, где взял? – А сам записываю показания прибора, снова переключаю его на счет: надо вывести средний результат из трех замеров.
- Где взял, там уже нету, - осклабился Федя.
- Не скажешь – делать не буду!
- Какая разница? Нашел, понимаешь? – Султанин широко улыбается.
- Тебе-то, конечно, разницы нет. Зато для меня важно, где ты взял эту пакость: замараю из-за тебя датчик, потом ковыряйся, чисти полсмены. – В это время я выбрасываю промерянные мишени и ставлю под датчик другие. Федя видит это и чуть в обморок не падает: он знает, что один анализ кончился и я приступаю к другому.
- Слушай, ну будь человеком, сделай, пожалуйста, быстренько, а? Ну, чего тебе стоит, а?
- Еще раз спрашиваю, где взял?
- Ну, правда нашел я, в боксе. Ну, в цеху, на металлургии.
- Ха! Нашел дураков! – ворчу, уже накапывая спирт из контейнера на мишени. – Да грязный он! Слитки плутония этим спиртом протирали. Был бы чистым – в бокс бы не прятали.
- Всяко бывает, понимаешь ли, - добродушно бормочет Султанин, нетерпеливо топчась возле меня.
Спирт мгновенно высыхает под мощной лампой, я беру пинцетом три мишеньки и задвигаю их под датчик. Включаю прибор, он страшно, как пулемет, затарахтел, все лампочки загорелись враз и я тут же выкидываю с руганью мишеньки. Все это заняло не более одной секунды, и Федя не успел ничего понять. Глаза у него округлились, челюсть отвисла, и он тупо повторяет:
- Что, что, что такое? Ну, покажи, покажи еще! Ну, включи!
Я ору на него, как на последнего подлеца, посылаю подальше вместе с его контейнером, говорю, чтобы немедленно унес на место… Но Федя Султанин умел быть настойчивым. Я с проклятьями еще раз ставлю те же мишени под датчик, на секунду включаю прибор и снова выбрасываю мишени.
Хуже побитой собаки выглядел Федя. Он взял контейнер, молча пошел. И тут только я понял, что произошло. Ведь это Федя, Федя Султанин нашел спирт и не выпил его, а принес на анализ! Я не верил себе сам, я испугался, испугался, что сейчас он точно не выдержит, я вышел из комнаты и уходящему по длинному коридору фигуре в белом комбинезоне крикнул:
- Федя, стой! Федя, ты не вздумай пить его, Федя! Ты судьбу благодари, Федя, Бога благодари, что не выпил его!
*                *                *

Метаморфозы в жизни происходили не только в худшую сторону. Однажды тот же Федя Султанин подошел ко мне и поделился новостью: ему выделили «Москвич-412». И попросил совета – брать ли ему машину. «Денег, видишь ли, не хватает, в долги придется лезть». Тут я ему со всей прямотой и сказал:
- Ну, как я могу тебе посоветовать? Ты должен думать и решать сам. Ты же пьешь. А купишь машину – пить придется бросать. Иначе в лучшем случае лишат тебя прав и машина будет ржаветь в гараже. В худшем – убьешься сам и семью можешь убить. Так что вопрос-то ведь не в деньгах. Решай уж сам. Я думаю, что тебе не надо брать машину: ты пил, пьешь и будешь пить.
Не послушал моего совета Федя – купил машину. Я не думаю, чтобы он совсем бросил пить. Но Федя Султанин много лет ездил на машине, я сам видел его за рулем. И совершенно трезвого. А потом он умер. И было это уже много лет назад – не меньше десяти.

ТОННЫ РАСТВОРА – В СБРОСНОЙ ВОДОЕМ
или
Почему я поверил Стряпшину
Анатолий Васильевич Стряпшин давно, очень давно бил тревогу по поводу сверхнормативных выбросов  высокообогащенных радиоактивных материалов в открытый водоем. Но куда бы он ни обращался,  очень долго результата не было никакого. Порой ему просто не верили. Порой просто принимали за умалишенного. Это и понятно: невозможно было вообразить, чтобы дала сбой сложная государственная система учета стратегических материалов. «А ты вот поверил мне и начал публиковать мои материалы в газете», - сказал однажды Анатолий Васильевич. Я не раз уже объяснял, что поверил я Стряпшину потому, что сам анализировал те растворы. Но был еще в жизни такой вот эпизод…
В производственных помещениях, где мы работали с плутонием, категорически было запрещено курить. Причем объяснение было этому примитивное: «При курении попадут тебе внутрь альфушки, - говорили, -  и будут разрушать твой организм изнутри». Проносить папиросы на рабочее место было нельзя. Подходишь к часовому в санпропускнике  в чем мать родила, в руках только пропуск. Спрячешь папиросу подмышку или в волосах, увидит часовой – вернет назад. Но на работе все равно курили, - кто-нибудь, бывало, все равно пронесет хоть немного курева. Правда, в таких случаях делились скупо: берегли для себя. Но были моменты, когда разрешали курить и даже специально курилку оборудовали: полностью пол, стены и потолок из нержавеющей стали, раковины для мойки рук, мощная вытяжная и приточная вентиляции. Затем снова запретили всякое курение.
Однажды ночью звонит мне аппаратчик Михаил Бузин.
- Скажи мне результат анализа зумпфа, - и называет номер пробы. А по телефону результаты анализов выдавать было запрещено, так как были случаи, когда аппаратчики неправильно записывали: поставят запятую не там – вот и ошибка в десять раз!
- Приди, - отвечаю, - да и бери результат – не жалко.
- Да запарка у меня, понимаешь, а до лаборатории далеко – времени много потеряю. – В голосе у Миши неподдельная забота. – Скажи по телефону, знать об этом никто не будет.
- А сигареты у тебя есть? – спрашиваю.
- Иди, найду, - облегченно вздохнул Бузин.
- Бегу. Только обрадовать тебя нечем: раствор не сбросной.
- Сколько?
- 0, 25 миллиграмма на литр. – А сбросными считались растворы с максимальным содержанием плутония 0,02 мг\л. – Придется тебе поработать, – осаждай. А за сигаретами все же иду.
По пустынным коридорам прохожу все длинное здание, в котором находятся и цех, и лаборатория. Спускаюсь в подземелье, где размещаются огромные емкости – зумпфы. В этих емкостях и происходит осаждение щелочью плутония. Для этого в раствор добавляют щелочь, барбатируют (перемешивают) сжатым воздухом раствор и дают ему отстояться до полного выпадения осадка. Иду и представляю себе, как Миша Бузин открывает вентили емкостей со щелочью, включает барботаж. Только вхожу, а Миша мне делает знаки, чтобы не шумел и показывает на трубку телефона, которую держит, прижав к уху. Я замер.
- Борис Павлович, здравствуйте, говорит аппаратчик Бузин, - по-военному выпалил Миша.
- Здравствуйте, - отвечает трубка так громко, словно говорящий здесь присутствует. А я давно замечал, что особенно четко, внятно, громко говорят только телефоны КГБ и крупного начальства. Поэтому я сразу догадался, что Бузин разговаривает с главным инженером завода Лоскутовым, - тем более догадаться-то было просто, что он обратился к нему по имени-отчеству. Гляжу на электронные часы, висящие над дверью: четыре часа ночи. Все это проносится в голове, а разговор между тем продолжается:
- Борис Павлович, раствор в третьем зумпфе не сбросной: ноль целых двадцать пять сотых. – Ну, думаю, сейчас главный инженер его стеганет! Что ж ты, такой сякой, разве не знаешь, что нужно делать? Осаждай! Неужели для этого в четыре часа ночи главного инженера будить надо?! Но я ошарашен все тем же громким, четким ответом:
- Сбрасывайте. Я утром приеду – подпишу акт.
- Спасибо, Борис Павлович. Извините, спокойной ночи вам! – И трубка ложится на аппарат. Тишина. Смотрим друг на друга.
- Лоскутову звонил? – уточняю.
- Да. А кому ж еще? – Бузин очень спокоен.
- А как же ты собрался сбрасывать ТАКОЙ  раствор?
- Просто – по акту, ты же слышал. – Бузин протягивает мне сигарету. Я машинально принимаю ее, как бы не видя.
- Да вы что, с ума посходили?! Это же преступление! Это же в трубу – миллионы денег! – Бузин протягивает мне зажженную спичку, но я не прикуриваю; спичка гаснет.
- Ты чего удивляешься-то? – Бузин  опускает руку со спичкой. Это ведь давно так уже идет.
- Как? Как давно? Сколько?
- Я уж и не помню, месяца три, наверное. Да ты на, прикури!
Что-то все кругом стало другим: стены, пол, лестница, потолок, окна, двери, кодовый замок. Кодовый… кодовый…какого черта замок не открывается? Какие там цифры? Да, Лоскутов. Это, конечно, не Леша Зорин, полоскавший бюкс над раковиной.
Не знал я еще тогда, что Стряпшин это преступление назвал операцией Ы1. А он, Анатолий Васильевич Стряпшин, скрупулезно подсчитал, сколько же таким вот образом сброшено в открытый водоем "спецпродукта". И вышло не меньше 850 кг плутония оружейного и около двух тонн высокообогащенного урана-235. И тогда он сделал то, что ни до него, ни после никто никогда не делал. Он воспользовался секретной почтой: описал все, как есть, со всеми фактами, цифрами, запечатал конверт, поставил гриф "«секретно"» и отправил прямиком в министерство.
Вот с тех пор за Стряпшиным стабильно закрепилась известность. Где бы и с кем бы он ни шел, на него обращали внимание. Вокруг него могли быть люди при высоких должностях, более знаменитые и они, конечно, не его сопровождали, а наоборот – он сопровождал высокопоставленных чиновников, но вслед всегда было слышно:
- Смотри, Стряпшин идет!
Но история с несбросными растворами, незаконно отправляемыми в открытый отстойник, была лишь частью большого преступления. Другая часть была названа Стряпшиным «Операция Ы2».

СТАНИСЛАВ СЕРЕГИН
Среди  большой группы молодых инженеров, окончивших Ленинградский технологический институт, и присланных по направлению на завод в 1963–64–х годах, был и Станислав Серегин. Вообще это пополнение особо отличалось эрудицией. Это резко бросалось в глаза в первые годы их работы. Скажем, разговаривают два молодых инженера. Один другому говорит:
-Ты знаешь, вот я читал в журнале (следует название на английском языке), что за рубежом все работники основных профессий атомной промышленности, как правило, миллионеры. Там очень высокая плата за риск. За риск своим здоровьем, риск здоровьем своей семьи.
- Другой мир – другие мерки, - отвечает собеседник. - Вот я, например, вычитал в журнале (опять название на английском), что в цехах аналогичного нашему заводу атомной промышленности США пахнет розами: там, видите ли, короба приточной вентиляции выведены за 20 километров на цветочные плантации. А у нас, сам знаешь, циркуляция: вот тебе труба, а вот под трубой – короб приточной вентиляции.
(У нас не только вентиляция подается из-под трубы. У нас и огороды, дачи с подветренной стороны от СХК, рядом. И чем они ближе к дому, тем дороже. Тогда как «за бугром» все наоборот: чем дальше дачи, тем дороже).
Вот из такой плеяды молодых специалистов был и Станислав Серегин. Но даже среди них он отличался своими познаниями, интеллектом. К нему всегда кто-нибудь обращался с просьбой или напомнить валентность какого-то химического элемента, или просчитать реакцию. И все делали это запросто, – как будто заглядывали в справочник: Станислав охотно все разъяснял.
И вот, благодаря Стряпшину, руководство объекта (завода) вдруг оказалось перед дилеммой: или признать сверхнормативные сбросы и тогда неизбежно встанет вопрос об ответственности, или каким-то образом оправдать регулярную недостачу дорогостоящей продукции (уран и плутоний в десятки раз дороже золота). Долго ли, коротко ли, но вышли на Серегина. И это было так естественно: с одной стороны свой в доску интеллектуал, с другой – как раз в это время Серегин раз – другой проштрафился: попадался на работе «под мухой». У Серегина всегда был спирт под рукой, он стал к нему в последнее время прикладываться  из-за не сложившейся личной жизни: жена чуть ли не в открытую стала ему изменять. И в этой ситуации Станислава стали уговаривать. И засел он за формулы…
Основная задача – скрыть сверхнормативные потери металла. Но где, на каком технологическом этапе производства найти нужное слабое звено? Технология известна, отработана, рассчитана. Задача практически неразрешима. Но только не для Серегина. Посидел он, попил спиртику, времени изрядно убил и – все же нашел. Он изменил коэффициент недопрокала, – сделал его больше, а значит, и больше металла теряется теперь. Это изменение коэффициента Серегин подтвердил теоретически – расчетами, формулами. И стали после этого передавать с завода на завод несуществующий фиктивный металл – плутоний, как будто не сброшен он был в водоем. В контейнеры засыпали даже штукатурку под видом плутония, лишь бы скрыть недостачу. Это и было операцией Ы2.
… Прошло не очень много времени, и Серегин опомнился. Он понял, что способствовал очень крупному преступлению. И настало у него раскаяние. Решил он исправить свой грех. По примеру Стряпшина написал письмо в министерство, опечатал его, поставил гриф «Секретно» и сдал в отдел режима. Но не тут-то было! Там уже были научены: вскрыли письмо, прочитали его и – никуда не отправили. А Серегина просто «съели». Повод нашли быстро: скандалы в семье, пьянки. И выбросили Серегина за зону.
Прошло пять лет. Никто не знал, где болтался Серегин. А он списался с женой, в письмах они помирились, жена позвала его. Развод оформлен не был, – в спешке было не до того. Приезжает Станислав Серегин в Томск, просится в закрытый город. А ему – полное презрение. Проходит день за днем, неделя уже на исходе. Станиславу уже и есть-то нечего. И тут он идет на почту, отбивает телеграмму: «Москва Кремль Леониду Ильичу Брежневу Прошу разрешить въезд Томск-7 не пускают к семье». Через сутки Станислав Серегин был уже в городе. Но сколько он ни бился, на работу его никуда не приняли. И стал он тогда ассенизатором. В буквальном смысле слова. Эту невыдуманную историю рассказал мне Станислав сам при последней нашей встрече, в начале 90-х годов. С тех пор я его не видел и дальнейшая судьба его мне неизвестна.

СТАРШИЙ ТЕХНОЛОГ САЗОНКИН
Удивительно общительным и приятным собеседником был Павел Алексеевич Сазонкин. Придет, бывало, в 15-ую комнату и может поддержать любой разговор. Хоть про футбол, хоть про женщин. Можно и о литературе поговорить. В то время актуальной была тема «предательства» писателей Данелия и Синявского. «Темной лошадкой» оставалась личность Александра Солженицына. За решетку был упрятан поэт – «тунеядец» Бродский, впоследствии ставший  лауреатом нобелевской премии. Сазонкин не прибегал к резким, категоричным формулировкам, но находил такие аргументы, против которых нечего было возразить.
- Для того чтобы рассуждать о каком-то предмете или явлении, сначала нужно иметь представление о его сущности, - говаривал он. – Читал ли, например, кто-нибудь «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицына? А не читая книги, как можно объявить врагом народа его автора?
- Да чего там уж читать-то? – В запале, бывало, восклицал кто-нибудь из собеседников. – Ведь ясно же сказано, что Солженицын этой своей книгой оклеветал всю нашу страну, унизил, осквернил, осмеял социалистическое общество, образ жизни… Зачем мне читать всякую муру?
- Насильно, конечно, никто читать не заставляет. Но тогда и не надо рассуждать, а тем более – осуждать. Осуждать то, чего не знаешь. Не забывайте, что со временем все пересматривается. Бывает так, что вчерашний враг сегодня становится героем. Бывает и наоборот.
- Но есть же и незыблемые каноны, и вечные авторитеты – корифеи.
- Конечно. Но вспомните, давно ли молились на Сталина? А теперь отца народов критикуют. Давно ли восхваляли всячески Хрущева? Хотя о нем и анекдотов было много, но партийной-то критики, как теперь, не было.
- И все-таки есть вещи, о которых не спорят. Например, патриотизм. Данелия и Синявский предали Родину, об этом все газеты пишут. И повсюду прошли собрания, на которых осудили этих горе-писателей.
- В нашем цехе, - отвечает Сазонкин, - тоже прошло такое собрание. Но на нем выяснилось, что не только никто не прочел ни одного произведения этих писателей, но и имен-то до этого никто не знал.
- Так, допустим, ни Солженицына, ни Синявского, ни Данелия никто не читал. Допустим. Но Бродского-то я читал! И пишет он бе – ли – бер – ду! Он увлекается формой, а смысла нет! Слов много, рифма есть, а до смысла не доберешься. Словом, словесные выпендрасы- выкрутасы. Правильно сказали на суде – тунеядец! Судьи-то тоже не дураки – просто так не осудят. Значит, что-то есть!
- Что-то, несомненно, есть, - ровным, тихим голосом произносит Сазонкин. – Но вот с клеймом «тунеядец» я бы не согласился. Ведь во все времена были поэты – профессионалы. А что касается поэзии, то ведь она бывает не всегда простой и понятной. Существует много приемов, когда смысл умышленно скрывается. Ну, к примеру, эзоповский язык. Так что иногда надо потрудиться, чтобы докопаться до смысла. Как и тебе, чтобы получить результат анализа. Я вижу, что пока мы говорили, результат уже есть. Что там? Раствор-то сбросной?
- Нет.
- Нет? А сколько?
- Ноль целых три сотых миллиграмма на литр.
- Спасибо. Тогда мне надо бежать…
Подобные разговоры в присутствии Сазонкина были обычным явлением. Сазонкин был эрудированным и очень выдержанным человеком. Он никогда не повышал голоса. Никогда не оскорблял собеседника, если даже его самого оскорбляли сгоряча. И вдруг, как гром среди ясного неба: САЗОНКИН ИСЧЕЗ!
Нужно ли объяснять, что на производстве, где буквально все было засекречено, исчезновение старшего технолога вызвало немалый переполох? Лишь для никогда не видевших и ничего не слышавших о подобных предприятиях нужно кое-что пояснить. Например, то, что  перед тем, как попасть на рабочее место, все сотрудники без исключения проходили через трех часовых. Сначала, конечно, через центральную проходную. Затем в санпропускнике раздеваются полностью, и в чем мать родила идут к часовому с пропуском в руке. Оставив пропуск у часового, проходят в гардеробную, где каждый называет свой номер, и обслуживающие женщины приносят спецодежду. Надев на себя белые одежды (нательное хлопчатобумажное белье, лавсановый комбинезон, чепчик или по-иному колпак, носки, тапочки), через подземный туннель каждый идет в направлении своего здания, где, прежде чем попасть на рабочее место, часовому называет номер и ячейку другого своего пропуска. С этим пропуском и проходят на свое  рабочее место.
И вот здесь, за тремя часовыми, где уже не может быть непроверенных людей, где профессиональные обязанности каждого связаны с производством плутония, имеются строгие ограничения. Например, слово «плутоний» нельзя произносить. Вместо него предписывалось говорить «продукт» или «металл». Ну, если с оглядкой кто-то и говорил, бывало, «плутоний», то при написании химических реакций уж точно никто никогда не писал формулу Pu, а писал Me (значит, металл). Объяснялось это просто: бумага с записью реакции мало ли кому может попасть. Хотя по инструкции ее надлежало тут же уничтожать. А если какой-либо документ представляет ценность, то ее нужно сдавать в отдел режима. Работники отдела режима так же проходили через часовых со всей процедурой переодевания. У женщин свой этаж в санпропускнике, где их проверяют часовые-женщины.
Приведенные примеры дают достаточное представление о том, насколько засекречено все, что связано с  технологией получения плутония. После этого стоит ли говорить о том, насколько секретной является должность технолога? А ведь Сазонкин был старшим технологом. Следовательно, он не только знал, ЧТО на этом заводе производится, но и КАК производится и СКОЛЬКО производится. Если к этому прибавить еще и знание технологом КАЧЕСТВА производимой продукции, то и получается  тот букет, из-за которого технолог становится сверхсекретным, каких на заводе единицы, человеком.
А это было время, когда Китай приступал к осуществлению своей ядерной программы. Не все у китайцев получалось. Вот у нас и шутили, что китайцам сейчас были бы очень кстати советские специалисты. Особенно технологи. Причем эти шутки, повторяясь на разные лады, были ходовыми на протяжении длительного времени. Если не прямо, то косвенно намекалось на то, что за хорошую плату можно бы и помочь китайцам.
Смеялись-то мы над собой. И это был горький смех: мы, несмотря на все льготы (освобождение от службы в армии, спецпитание, относительно «высокие» заработки; 13-ая зарплата, выслуга лет, - деньги, выдаваемые раз в году за долгую работу в атомной промышленности), понимали свое нищенское состояние. Каждый из нас годами стоял в очередях на получение квартиры, ущемлял свой аппетит и копил деньги  на приобретение самых необходимых вещей: одежды, обуви, телевизора, мебели, машины и т.д. Это было время, советское время, когда все эти вещи даже за деньги просто так купить было нельзя. Нужно было записываться в очередь. А если, например, провинился на производстве, запросто могли и передвинуть в очереди. Скажем, если опоздал или прогулял, то автоматически нарушитель трудовой дисциплины лишался месячной и годовой (13-ой зарплаты) премии; отпуск переносился на зимнее время. Впрочем, ныне молодежь это уже не в состоянии понять. А мы так жили.
Помнится, Сазонкин охотно поддерживал веселые разговоры насчет помощи китайцам. Правда,  это еще ни о чем не говорит: ведь, как уже было сказано, он мог беседовать на любую тему. Но его исчезновение наделало много шуму. Особенно забегали работники КГБ. Ими дотошно отслеживались все последние шаги Сазонкина: где бывал, с кем говорил, о чем говорил и т.д.
И выяснилось, что он выехал из города (тогда при выезде пропуска сдавались на КПП) накануне праздника, 30 апреля. Праздновали вместе с выходными три дня,  и на четвертый только хватились Сазонкина, когда он не вышел на работу. Куда он мог подеваться? Вдруг его похитила иностранная разведка? А вдруг он сам сбежал? Ни в том, ни в другом случае не легче. Как говорят в таких случаях, Сазонкина крайне нужно было найти живым или мертвым. Причем, мертвым, может, даже лучше – тогда не останется никаких загадок. Поэтому Сазонкина очень долго искали всюду: в близлежащих лесах, по рекам Киргизке, Ушайке и Томи (вдруг утонул или утопили), по дорогам и весям. Естественно, был объявлен всесоюзный розыск.
Но Сазонкин не нашелся. В городе у него осталась жена с ребенком. И, как выяснилось, перед загадочным исчезновением Сазонкин в сберкассе снял с книжки две тысячи рублей и оставил их жене. Молча и без всяких записок. Этот факт лишь дал повод для самых фантастических предположений.
А на объекте долго еще вспоминали Сазонкина и в той же лаборатории, бывало, беззлобно шутили: вот, мол, мы о нем говорим, а он сейчас в Китае на нас атомную бомбу готовит. Или в Иране.

ШАЛОСТЬ
Стремительный бег времени и перемены в обществе становятся понятными, когда оглянешься назад и сравнишь прошлое с настоящим на маленьких конкретных примерах. В советское время всякая перепродажа считалась спекуляцией. Тот, кто что-то где-то купил и перепродал подороже,  запросто мог быть вызван в ОБХСС (отдел борьбы с хищениями социалистической собственности при милиции) и, в зависимости от размеров спекуляции, получить свою долю наказания от морального презрения вплоть до лишения свободы. Хотя и здесь, конечно, были исключения из правил. Например, одним из самых дорогих и дефицитных товаров по тем временам считался автомобиль. За спекуляцию машинами жестоко наказывали, - это и был тот случай, когда запросто могли лишить свободы. И вдруг всему городу стал известен факт: второй секретарь горкома КПСС Степан Петрович Полищук продал личную «Волгу» грузину.  Продал, разумеется, дороже розничной цены новой машины, хотя его автомобиль был подержанным. Когда это всплыло, Полещук срочно лег в психиатрическое отделение больницы (тогда это был обычный, известный прием жуликов: человек больной, тем более больной психически, не мог подвергаться уголовному преследованию). А в это время состоялось какое-то крупное партийное совещание городского масштаба, на которое были приглашены и журналисты. И вот после всех докладов и прений первый секретарь горкома В.И.Коньков стал отвечать на вопросы. В середине переполненного зала кто-то встал и спросил: что происходит с Полещуком? В.И.Коньков дословно ответил следующее:
- Мы долго разбирались с фактом продажи машины и пришли к выводу, что уголовного дела здесь нет, а есть нарушение партийной этики. – После длительного пребывания в психиатрическом отделении Полищук неожиданно «вынырнул» заместителем директора Сибирского химического комбината. Тогда я, помнится, чуть ли не у каждого встречного спрашивал:
-Если Полещук психически здоров, то как он мог избежать наказания за нарушение партийной этики? А если он признан психически больным, то как стал заместителем директора комбината?
… Прошло время, и всякая перепродажа стала называться бизнесом. Купил подешевле, перепродал дороже, - сделал бизнес.
В закрытом городе Томске-7 многие товары раньше были дешевле, чем в областном центре. Спекулянты старались тайно извлечь из этого выгоду. Вот и лаборант Саша Большов решил получить небольшую выгоду: купить партию куриных яиц в Томске-7 по 80 копеек за десяток и перепродать в областном Томске за 1 рубль 20 копеек. (Рубль тогда был дороже доллара где-то на 14 копеек, то есть один доллар стоил примерно 86 копеек). А потому как никакого опыта в спекуляции у него не было, он тут же и попался в крепкие руки ОБХСС. В результате на центральной площади города, за высокими и широкими стеклами «Комсомольского прожектора» была помещена карикатура на Сашу Большова, торгующего яйцами. Поэтому на следующий же день в лаборатории все только об этом и говорили.
… Юрий Нерусин от природы был юмористом. Кто-то мог взламывать руки по поводу случившегося (Большов «бросил тень» на лабораторию перед всем городом), кто-то и не придал значения мелкому факту, а вот для Юрия Нерусина случившееся – повод для смеха.
…Я подошел к радиометрическому участку лаборатории, видимо, к финалу долгого разговора. Юрий Нерусин  и посудомойщица Лидия Андреевна работали каждый у своего бокса. Руки у них просунуты в утолщенные перчатки по самые плечи, - значит, каждый что-то делает в боксе. На лицах – респираторы «Лепесток». Ну, а языки-то не привязаны и уши слышат друг друга. Вот они и переговариваются:
Нерусин: - Так, Андреевна, за что же, говоришь, повесили-то Большова?
Лидия Андреевна: - Надоело! Одно и то же…
Нерусин:  - Ну, Андреевна, я,  вроде, все понял, кроме одного: за что же все-таки его повесили?
- …. (Молчание).
Нерусин:  - Лидия Андреевна, ну, трудно, что-ли, сказать тебе, объяснить, за что повесили Большова на «Комсомольский прожектор», ведь наш товарищ, вместе работаем… И вдруг – на тебе! – повесили1 За что?
Лидия Андреевна: - За что, за что! За яйца!
Нерусин  (хватается за живот) – Гы –гы –гы!!!
Нет уже ни Большова, ни Нерусина. У обоих была тяжелая судьба: Большов переоблучился и ему неоднократно в Москве делали полное переливание крови и  меняли спинной мозг. А Нерусин перенес операцию на сердце – меняли клапан. Фамилии их я привожу достоверные. Думаю, они простили бы меня: ведь и то «преступление» Большова и смех над этим Нерусина – всего лишь небольшая шалость.

О СУДЬБОНОСНЫХ КАССЕТАХ
Помню, Юра, ты мне говорил о том, что индивидуальные кассеты, фиксирующие полученную дозу радиации, вы у себя на работе не брали. А я вот расскажу, как было у нас.
Когда впервые появились кассеты, у нас был большой шум. У входной двери в лабораторию был прибит специальный щит с пронумерованными ячейками и с кассетами в каждой ячейке. Проводились многократные инструкции по пользованию этими кассетами. Причем инструкции проводились на самом высоком уровне: даже сам начальник лаборатории рассказывал, как надо брать кассеты, как и куда надевать, как класть на место при уходе с работы. Обращалось особое внимание на бережное отношение к кассетам; еще более особо просили, даже требовали не быть забывчивыми – всегда брать кассеты и всегда класть их на место. Даже грозились самыми серьезными наказаниями тем, кого «поймают» без кассеты. Говорили примерно так: «Кассета  теперь – ваш постоянный спутник. Поймите, в будущем может сложиться так, что от этой кассеты будет зависеть и ваша судьба». В общем-то, вроде бы, все правильно говорили… Но ведь у нас в жизни всегда не так, как хотелось бы.
Однажды ночью произошел такой случай. (А ты, наверное, помнишь из предыдущих рассказов, что в ночную смену в лаборатории нас было всего-то двое: я – старший лаборант и мой напарник, лаборант Алексей Зырянов). Так вот мой напарник отлучился в туалет (такова уж проза жизни). Вернулся оттуда совершенно напуганным. Подходит ко мне и не знает, как сказать о случившемся, мямлит что-то наподобие:
- Ты знаешь, неудобно как-то… что будет? что делать? – На мои настойчивые расспросы он ответил так:
- Потерял кассету – уронил…
- Как потерял? Ну, пройди по своим следам – в коридоре где-нибудь и найдешь!
- Да в туалете потерял, снимал комбинезон,- она и выпала из кармана.
- Выпала и разбилась, что ли?
- Так она упала туда – в клозет.
Дальше была немая сцена. Когда шок стал проходить, Леша спрашивает:
-Что делать-то?
- А я откуда знаю?! – А потом, подумав, я предложил: - Давай попробуем промолчать. А если уж припрут, сделаем просто: скажем правду.
С тех пор прошел месяц. У Зырянова никто ничего не спрашивал. Молчали и мы. Тогда у меня возникли сомнения: да проверяет ли кто-нибудь эти кассеты вообще? После долгих раздумий, решаюсь на эксперимент: на очередной смене заношу кассету в бокс (у нас сбоку люки были тогда) и кладу ее на емкость с продуктом. Засекаю время. Через минуту вытаскиваю кассету и кладу в нагрудный карман. Еще примерно через месяц помещаю кассету на продукт на три минуты. А еще  через месяц стал делать проще: приходил в ночную смену, брал кассету, сразу заносил ее в бокс и вытаскивал только в конце смены. Никто никогда ничего мне не сказал.
…Кассету в бокс, из бокса на грудь, - только теперь я понимаю, что играл со смертью. Ведь работали-то с плутонием.

Победа Героя соцтруда
Началось это примерно в 1980 году, когда руководство Сибирского химического комбината решило выделить своим работникам мичуринские участки. Впрочем, проще и правильнее  сказать – огороды. Не знаю, почему раньше вопрос об огородах не ставился так широко. Может, лучше жили. Но вот модно стало иметь огороды и, по-видимому, руководство решило, что будет неплохо, если атомщики огурчики-помидорчики, редиску-капусту начнут выращивать на своих грядках. Было решено создать общество садоводов-любителей, был уже назначен и председатель того общества, Василий Афиногенов, - мой приятель. И вот потому, что он  мой приятель, к дальнейшему я имел самое прямое отношение.
У меня не было какого-либо транспорта, кроме мотороллера, и потому я предпочитал охотиться где-нибудь поблизости от города. О чистоте окружающей среды мне тогда и мысли не приходили в голову. Слово «экология» тогда еще не было известно. Мы твердо знали одно: выбросы с атомного производства всегда в пределах нормы, следовательно, все вокруг безопасно. А если вообще-то по-честному, то надо, видимо, признаться: я был тогда предельно наивен – я ведь начал работать на комбинате, когда мне исполнилось всего лишь 18 лет.
Так вот, охотился я, бывало, в районе речки Поперечки, куда проезжал на мотороллере от деревни Чернильщиково. Там есть огромное по размерам Потеряево болото, по краям которого виляла лесная дорога, местами очень вязкая. На сухих местах – гривах были и покосы. Я прятал под кустами мотороллер и бродил кругом с ружьем в руках. Доходил и до Черного озера, откуда брала начало Поперечка. А та Поперечка впадает в приток Томи – Самуську. Вот в этом районе я и ходил-бродил. Однажды весной я видел, как в Черное озеро течет бурный поток из-за колючей проволоки глубиной по колено и шириной метров 20 – 25. А за той колючкой – санитарно-защитная зона с радиоактивными водоемами.
Чтобы было все предельно ясно, сделаю еще одно отступление от основного сюжета. Это было как раз то время, когда мы с моим школьным товарищем Виталием Степанком изучали философию. Он жил с родителями в двухкомнатной квартире, занимал одну из комнат. У него была хорошая библиотека, было пианино, на котором он мог играть классическую музыку. Я приходил к нему вечерами, и мы вслух поочередно читали Платона и Аристотеля, Ламарка и Ламетри, Бэкона и Гегеля. И вот однажды во время перерыва в чтении я начал к Виталию приставать с одним важным для меня вопросом. Он тогда работал инженером в лаборатории внешней дозиметрии.
- Виталий, скажи, в каком состоянии в радиоактивном отношении леса от Чернильщиково до Черного озера? Делаете ли вы в том районе какие-нибудь анализы? - Помнится, вначале он просто сумел перевести разговор на другую тему и вернуться к чтению. В следующий раз он только сказал, что служба внешней дозиметрии берет анализы воздуха, воды, почвы, атмосферных осадков по всему периметру города и даже дальше. А потом он умудрился просто промолчать. От одного вопроса до другого иногда проходило несколько дней. А ответа я не мог дождаться. Тогда я решил вопрос поставить ребром. И произнес целую тираду. Примерно такую:
- Виталий, я никак не могу дождаться от тебя ответа на заданный мной вопрос. Дело в том, что в тот район я хожу на охоту. Бывает, приношу домой дичь: там много рябчиков, иногда попадает заяц. Я понимаю, что ты давал расписку о неразглашении. Но мне не нужны никакие цифры. Мне просто для себя нужно знать, чисто там или грязно, можно мне ходить туда или нельзя. Для себя, понимаешь? -  Вот только тогда Виталий сказал:
- Это самое грязное место в периметре города. – И я перестал ездить в тот район. А потом вдруг ко мне обратился Василий Афиногенов с просьбой показать ему дорогу к Поперечке:
- Знаешь, директор комбината собрался посмотреть места будущих садоводческих участков, а я не знаю туда дороги.
- А ты уверен, что запомнишь ее? – спрашиваю. - Ведь там поворот на повороте и множество пересечений с другими лесными дорогами.
- А я, - говорит, - уже все продумал: там, где будут пересечения, мы просто перегородим ветками те дороги, куда не надо сворачивать. – Мы и поехали. Я показал дорогу. А когда огородов на Поперечке уже было много и дорога асфальтирована,  мне мой брат однажды и сказал:
- Какой дурак проводил эту дорогу на Поперечку? Еду я на огород, солнце то слева, то справа. Метров триста проедешь – снова то слева, то справа солнце. – Я от души расхохотался и рассказал ему эту историю.
Я, конечно, не знаю, кто подсказал  директору комбината, Герою социалистического труда, Почетному гражданину города Степану Ивановичу Зайцеву расположить многие тысячи огородов с подветренной стороны  от промышленной площадки. Но от профессора Леонида Петровича Рихванова на одном из семинаров довелось услышать такой рассказ.
-  Лечу я на вертолете над огородами в районе Поперечки, включаю дозиметр. А он зашкаливает! Прошу пилота сесть. Опускаемся. Включаю прибор – фон! Чисто! Взлетаем. Включаю прибор – зашкаливает! Садимся – чисто. Потом снова все повторяется. Я долго думал над этим и решил, что в воздухе - благородные радиоактивные газы. – У меня нет оснований не верить Леониду Петровичу. Но теперь я уже долго думаю над тем, какие же тогда осадки в виде дождя и снега выпадают там? Думаю, что радиоактивные.
Как бы то ни было, но недалеко от этого места, а точнее в районе бывших деревень Виленка и Бросовка,  были выделены участки еще на несколько тысяч огородов. Здесь, говорят, уже было все по-другому. Когда встал вопрос о выделении земель под огороды работникам городских предприятий и управления «Химстрой», экологи были против их размещения с подветренной стороны от комбината. Но уже другой Герой социалистического труда и тоже Почетный гражданин города стукнул кулаком по столу:
- Огородам быть здесь! – Может, близость существующей автодороги Томск – Самусь сказалась, может, пример С.И.Зайцева показался заразительным, но он победил экологов. Фамилию и имя эколога, рассказавшего эту историю, не называю, потому что он из тех самых «свистунов», о которых я рассказываю в главе «О концепции».
А деревни Виленка  и Бросовка давным-давно, еще на заре пуска Сибирского химического комбината были выселены именно потому, что оказались с подветренной стороны.
Более того: я еще помню, когда работникам комбината выделяли землю под посадки картофеля в районе бывшей деревни Песочки. Я сам еще школьником-мальчишкой копал там картошку. А потом ведь все это резко было запрещено, и весь тот район оказался в санитарно-защитной зоне, огороженной колючей проволокой. Не только перестали картофель сажать, но и деревни не стало. Нужно ли говорить, почему это произошло?

СЛЕПЫЕ УТКИ
Столкнувшись с наглой, самоуверенной, напористой ложью, мы часто теряемся и не можем должным образом ответить. Почему это происходит – вопрос отдельный, трудно объяснимый; возможно даже, что здесь что-то генетическое: издавна наш народ был угнетен, боялся перечить начальству.
Был такой случай, когда мы, Гурьев, Стряпшин и я, поехали в Томск на какое-то крупное совещание. Народу было много. В президиуме – экологи и руководители СХК. В повестке дня – встреча с главным экологом области Адамом. И вот он выступил. Потом предложил посмотреть небольшой фильм. Смотрим немое кино, сопровождающееся дикторским текстом. Показывают большую группу одетых в белые комбинезоны людей, идущих по зеленой поляне. Среди них и Адам. Видим, как люди размахивают руками, о чем-то оживленно беседуя, как телеоператор с камерой обгоняет всю группу, чтобы снять всех спереди. Диктор поясняет, что это  ученые, экологи направляются на радиоактивные отстойники Сибирского химического комбината и речку Ромашку, в которую давным-давно идет сброс радиоактивных вод. Фильм окончен. Просят задавать вопросы. Встает Гурьев и говорит, что он тоже бывал на этих водоемах и ему известно о живущих там слепых утках. Вопрос: собираются ли что-нибудь делать с этими утками и что конкретно? Ответил Адам:
- Как кандидат биологических наук, я утверждаю, что уток там нет. – Наступила пауза. Немая сцена. Все промолчали. Тут было поднял руку я, кто-то за мной еще. Но сразу же объявили мероприятие закрытым. Когда мы, выйдя на улицу, стали обсуждать произошедшее, Гурьев с досадой только махнул рукой.
А я до сих пор не могу понять, почему ни Гурьев, ни я не возразили Адаму. Почему промолчали? Почему растерялись? Ну, не дали мне слова, ну, объявили мероприятие закрытым, но ведь я же мог бы встать и громко сказать то, что и хотел сказать:
- А я, как охотник, утверждаю: дикая утка боится любого, треска, любого шороха. А вы шли, размахивая руками, что-то друг другу громко рассказывая. И  телеоператор бегал вокруг вас.  И после этого вы хотели еще и уток увидеть! – Не встал. Не сказал. Промолчал. Не ответил на наглую ложь.
Следующий рассказ был написан моим другом Евгением Крыловым. Под большим секретом он дал мне свои записи, которые я превратил в цикл рассказов под названием «Токарный участок». Именно на этом важнейшем, секретнейшем, ответственном участке (там принимали окончательную форму урановые заряды боеголовок ракет и атомных бомб) работал высококвалифицированный токарь Евгений Федорович Крылов, впоследствии убитый неродным внуком, которого воспитывал с пеленок.

Поздравление
Возможно, у кого-то сложилось впечатление, что на токарном участке работали люди, выпивающие по поводу и без, а в случае перекоса судьбы,  легко оканчивающие счеты с жизнью. Подумавший так не на 100 процентов ошибся, хотя и до правды не дошел. Правда же состоит в том, что люди обычные, нормальные были поставлены в ненормальные условия. Их давила стрессовая обстановка. Они чувствовали постоянное моральное напряжение, ответственность. Система преследований была организована так, что морально они не отдыхали и за стенами цеха или завода. Тяжелый груз ответственности и нависшей кары – кары неосознанной, невнятной, логически необъяснимой – преследовал их днем и ночью, наяву и во сне.
Был случай, когда два токаря с этого участка проводили отпуск в санатории далеко от дома. Было все нормально, хорошо: вместе гуляли по аллеям, ездили в туристические поездки, играли в шахматы и прочее. Однажды один из них  решил подшутить и, сложив ладони рупором, подражая голосу диспетчера, прокричал: «Токарь Денисов, пройдите на рабочее место!» Надо было видеть, какую истерику закатил Денисов! С пеной у рта он кричал, что он здесь отдыхает, отдыхает, отдыхает!!! И ничего, слышь ты, ублюдок, сволочь, ничего не хочет знать про работу, ни-че-го!!! После этого эти два токаря обходили друг друга стороной.
В общем, нормальные люди, у которых, конечно же, не всегда были одни только черные дни. Были и праздники. Один из них особенно запомнился смене «В» на долгие года.
Был конец месяца, конец квартала, конец года и даже конец какой-то пятилетки. И вот по всем этим «концам» подведены итоги соцсоревнования. У смены «В» показатели оказались выше, чем у других. Победители! Начальник смены Александр Поманишин с пафосом объявил, что руководство цеха приглашает победителей на собрание, которое состоится в подшефной школе. В школе – это не на заводе, а в городе, считай – дома, можно придти всей семьей: пусть домашние послушают, узнают, в каком хорошем коллективе работает их отец и муж, пусть увидят, каким уважением он пользуется, пусть… Но почему-то никто не привел своих домашних в школу.
И вот торжественное собрание. За партами токари, а за учительским столом – нарядный и торжественный начальник смены Поманишин, рядом с ним – представитель руководства завода Гулин. Естественно, первое слово предоставили Гулину. Он встал, и началось!
- Так, собрались? Победители? – С вопросов начал Гулин. – Вы что, думаете, что вы – самые лучшие? Да вы – бракоделы, рвачи! Вы – нарушители, пьяницы! Вы зажрались, вы заврались! И вы на первом месте вовсе не потому, что самые лучшие, а потому, что остальные еще хуже вас! – Ему, Гулину,  было  очень удобно стоять: огромное пузо аккуратно лежало на столе. Отвислые щеки его, от ярости покрытые багровыми пятнами, тряслись и мотались в стороны.
Минут десять продолжалось оригинальное поздравление. Чувства унижения, позора, обиды охватили слушателей. Поманишин вскочил, открыл рот, постоял так и с открытым ртом и сел. Когда Гулин грузно опустился на свое место, снова встал начальник смены Поманишин и поздравил коллектив своей смены с наступающим Новым годом и поблагодарил Гулина за присутствие.
Слова попросил Виктор Иванович Медведчиков. Его никто, даже Гулин не мог бы назвать ни бракоделом, ни рвачом, ни пьяницей. Невозмутимо, будто ничего не случилось, Виктор Иванович ровным, спокойным голосом поблагодарил Гулина за горячее поздравление. После этого все молча разошлись.
*   *   *

ОБЩЕСТВО
Нет, не все рассказы я перепечатал. Но сумел ли показать, что работающие на атомном производстве ничем не отличаются от других людей? Судить тебе. Но обидеть или унизить кого-либо я не хотел, - цели такой не ставил. Поэтому хоть немножко, но изменил фамилии. Только Сазонкин – действительная фамилия.
В заключение к этим рассказам хочу добавить, что Зорин по пьянке попал под поезд, причем то ли на работу ехал, то ли с работы, и ему отрезало ногу. Николая Павлова зарубили топором (не помню, в каком городе) по ревности. Алексея Гануса убила жена: ударом ножа попала в сердце. Причем брат Алексея говорит, что они сильно много оба пили  (жена Алексея была дозиметристом, работала на том же заводе). Последние фамилии – настоящие.
Итак, атомщики – люди, как люди, - скажем так. Со всеми достоинствами и недостатками. Если они пьют, то этим стараются снять стресс. Да и другое поверье давно укоренилось в народе, – считается, что спирт способствует выведению радионуклидов из организма. Сколько б ни утверждали врачи, что пьянство только вредит здоровью, ничего не меняется. Более того, – известны случаи, когда пострадавшие от радиации и не употреблявшие спиртное умирали, а выпивавшие оставались живыми. Так, например, знакомый мне со школьных лет Борис Ивченко, оказывается, стал летчиком и по приказу пролетал через эпицентр взрыва при испытании атомной бомбы. Второй пилот и радист умерли в больнице, Борис остался жив. Борис выпивал, а его товарищи – нет. Об этом я прочел в газете «Известия».
А воруют, убивают и другие преступления совершают атомщики по тем же причинам, что и во всем мире. Почему министр Адамов украл миллионы (а в общей сложности нанес убытков на миллиард долларов), выделенные на безопасность АЭС? Может, на продукты не хватало?
А теперь задумайся, в каком обществе, среди каких людей мы сейчас живем?
Я всегда предполагал, что высокая цивилизация – это и высокая нравственность. Или я ошибался? Давай заглянем в словари. Возьмем энциклопедический:
«Цивилизация, 1) синоним культуры. 2) Уровень, ступень обществ. развития, матер. и духовной культуры». Я написал: «высокая нравственность», а в словаре говорится о материальной и духовной культуре. А разве культурный человек может быть безнравственным? Или высоконравственный может  быть бескультурным? А вот жизнь в нашем обществе нынче сплошь и безнравственна и бескультурна.
Известен случай, когда ребенок жил, чуть ли не целый год, в конуре вместе с собакой. Вот случай, когда собака оказалась лучше человека: она делилась едой и оберегала ребенка. Другого ребенка сунули в русскую печь и обгоревший, он чудом остался жив. Сплошь и рядом малые дети голодные, раздетые. Беспризорных больше, чем в годы гражданской войны. В Иркутске пьяные родители вместе с гостями поступили дьявольски просто: плачущего грудного ребенка выбросили зимой в окно. Со всех концов России поступают сообщения об изнасилованиях детей. Пресса сообщает, что Василий Гордеев убил двоих рэкетиров. По телевидению показывают женщину, зарубившую топором самогонщицу. Калоев убил диспетчера, по вине которого погибла его семья. Боксер Кузнецов убивает педофила, которого увидел без штанов возле ребенка… Их преступления, такие преступления я хочу сказать, откинули мир на многие столетия назад. В цивилизованном обществе таких преступлений не должно было бы и быть. Средневековье какое-то! Это совсем не значит, что я осуждаю Калоева и Кузнецова. Дело в том, что государство, общество должно было оградить, защитить их семьи и их самих. В развитом цивилизованном обществе не должно быть, например, педофилов. А когда они есть да еще на примере Калоева известно, что с преступниками самому приходится  расправляться, то происходит то, что и произошло: средневековье, - мир откинут назад, на целые века.
Я сам, своими глазами видел не раз, как в Томске, на центральной улице, никого не стесняясь, пожилые люди роются в урнах, едят чужие объедки. В подвалах, теплотрассах, в землянках живут бомжи, не имеющие никаких документов. Бомжи в закрытом городе! Откуда, как, почему?!! Начинаешь разбираться, оказывается, существует банда, выселяющая людей целыми семьями из города в деревню Филимоновка под городом Асино. И делают все «законно»: насильно заставляют подписать документы о продаже квартиры и заверяют все через нотариуса. Те же, кого не вывезли в Филимоновку, живут, где придется. Писал я обо всем этом в газете, да только ничего не изменилось. А журналист Валерий Осипцов еще до меня рассказывал все это по телевидению.
Депутат Станислав Блоха в своем выступлении по городскому радио говорит о том, что в парке днем ходить опасно. А ведь через дорогу от парка – милиция. Да и живем в закрытом городе, где о каждом все известно, - можно легко узнать, сколько зубов у кого запломбировано.
Горят автомашины во дворах, вскрывают гаражи. Заказные убийства дошли до закрытого города. Убийц не находят. А читал ли ты в газетах, как дебилы сожгли парня на вечном огне? Молодые девушки, школьницы бросаются из окон.
Расцвели мерзкие, могильные цветы «демократии» – рэкет и наркомания. Почему в советское время никто даже не слышал о рэкете? Где были наркоманы? Понимаю, были перегибы, была ущемлена свобода. Но зачем нам свобода рэкета? Зачем разрешается носить с собой наркотики даже в сверхмалых дозах? Ведь наркоман – потенциальный преступник. Нет, ностальгии по прошлому у меня нет. Но выходит, ограничения-то нужны.
И все, все продается: нефтяные скважины, угольные шахты, месторождения полезных ископаемых, заводы.
Поля продают,
Дома продают,
Пьют вино беспробудно…
Так гибнут люди в деревне моей.
Что ж сердце так тянется к ним?
Представь себе, эти стихи, опубликованные в Интернете, написаны одним из японских императоров, жившим еще до нашей эры. Японец написал. До нашей эры. А как будто про наши сегодняшние дни.
Одуревшие от власти и богатства политики бьют поверженных охранниками наземь или удерживаемых людей. Потом выпячивают грудь и говорят: «Я – мужик». И все это показывается по телевидению. Очень «хороший» пример для подражания. А чего стесняться-то? Можно и чужую собственность отнять силой, - этому даже термин придумали такой – рейдерство. Более 5 тысяч попыток рейдерских захватов было официально зафиксировано в 2007 году.
Настанет год, России черный год,
Когда царей корона упадет;
Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пища многих будет смерть и кровь;
Когда детей, когда невинных жен
Низвергнутый не защитит закон…
Это «Предсказание» Лермонтова. Очевидно,  сбылось это предсказание? Тема моей дипломной была: «Лермонтов и декабристы. Проблема поэта и поэзии».
Вокруг деревень поля заросли бурьяном. Основная пища деревенских жителей – рыба, но и та ведь не всегда клюет. Живут там впроголодь, но вот выпить находят: где-то что-то украдут, продадут да купят какую-нибудь отраву.
Пьют не только в деревне,  – пьют в городе, пьют в бане, пьют в гаражах, пьют на природе. И убивают друг друга. Вот две информации под рубрикой «Из зала суда» в городской газете «Диалог» за 18 января 2008 года:

НАПУГАЛ ДО СМЕРТИ
27 февраля 2007 года ранее не судимый 26-летний Андрей Монастырев в ходе «совместного распития» поссорился с одним из собутыльников и убил его ударом кухонного ножа в сердце. Суд не принял во внимание утверждения Монастырева о том, что удар ножом он нанес не умышленно. Мол, всего-то хотел попугать приятеля, да как-то неудачно получилось… За испуг со смертельным исходом получил Монастырев семь лет исправительной колонии строгого режима.

ПОМОЩЬ С ЛЕТАЛЬНЫМ ИСХОДОМ
6 ноября 2006 года 58-летний житель поселка Самусь (входит в состав ЗАТО – закрытого административно-территориального образования ,- А.Б.)  Владимир Мелков руками задушил некую Киршину, с которой в тот день распивал спиртное. Впрочем, пили они четвертый день подряд. Сам Мелков виновным себя не признал и объяснил все очень просто. Дескать, увидел, что у Киршиной начался очередной приступ эпилепсии, и принялся оказывать ей первую помощь, для чего перевернул ее на правый бок, одной рукой взял женщину за шею сзади, а второй за шею сбоку. После такой вот «помощи» Киршина успокоилась, да и он тоже уснул. Когда же проснулся, Киршина была уже холодной. Суд к оправданиям Мелкова отнесся со здоровым скептицизмом и приговорил его к восьми годам колонии строго режима».
Наверное, очень многие думают, что в закрытом городе живут и материально, и духовно богатые люди, что там не воруют, не убивают, не прелюбодействуют. Не исключено, что атомщикам приписывают ум, честь, совесть, добродетель, бескорыстие, сострадание, щедрость и высокоразвитую человечность. Возможно, некоторые полагают, что высокая сознательность жителей Атомграда (пишу умышленно с заглавной буквы) не позволяет обидеть не то, чтобы человека, но и животных. Много лет в Северске был так называемый «Теплый дом», где впроголодь жили брошенные хозяевами собаки, - скелеты, обтянутые шкурой. Сгорел тот дом вместе с животными. 15 лет уже в городе имеется приют «Луч надежды», который основала Алевтина Кораблева. По поводу юбилея она выступила по городскому радио и рассказала, как все начиналось, кого принимают в приют. Оказывается, наши земляки со своими старыми родителями поступают так же просто, как и в Иркутске с новорожденным ребенком. Так, одну старуху подобрали в подъезде на ступеньках: дети уехали в отпуск, а ее выставили из квартиры. Одни старики через форточку просят кусочек хлеба, другие просят милостыню через закрытые двери. А если пожилая женщина всегда ела на газетке (это чтобы за ней не мыть тарелки), то, по-моему, ее к числу обиженных и относить нельзя. В общем, насмотрелась на все унижения и страдания старых людей бывший активный внештатный корреспондент городского радио (вот откуда я хорошо ее знаю) Алевтина Кораблева и стала фанатичной верующей. А что, при таком обществе на бога только и остается надеяться. Кстати, в своем выступлении он сказала, что за 15 лет просящихся в приют меньше не стало, только попасть туда теперь уже труднее.
А вот еще одно сообщение из «АиФ – Томск» №39, 2008г.»:

Мать осудили за убийство ребенка
Татьяну Иванову признали виновной в убийстве собственного трехмесячного сына.. Вечером 11 октября 2006 года трехмесячный малыш долго плакал, но, вместо того чтобы успокоить ребенка, мать схватила его за ноги и трижды ударила головой об стену. В результате малыш скончался. Но мало того, в ходе следствия установили, что у Ивановой уже было четыре ребенка, и ни один из них не дожил до четырехмесячного возраста». Тоже просто: головой об стенку – и проблемы решены. А мы говорим, что смертность превышает рождаемость…
Обыденными стали такие информации. Да и пишутся они, как видишь сам, в полушутливой форме.

И пища многих будет смерть и кровь…
Гражданская война…
Раньше за убийство давали если не расстрел, то 25 лет заключения, чуть позже - если не расстрел, то 15 лет заключения. Теперь, как правило, убийцы получают 6-7 лет. У меня и конкретные, близкие мне, примеры есть: моего друга, Евгения Крылова, убил неродной, воспитанный им с пеленок, внук. А в той деревне, где у меня огород, одна женщина убила жену сына, расчленила ее и часть сожгла, а часть зарыла под грядкой с огурцами. Сделала это отнюдь не деревенская дура, а занимавшая руководящую должность в НИИПП (Научно-исследовательском институте полупроводников). И в том и другом случае убийцы получили по 7 лет.
Но пьет не только «чернь». Гульбища устраивают и олигархи под песнопения «звездных» артистов и пляски купленных девиц. Пир, пир во время чумы.
«Все без исключения социологические службы указывают на деградацию морального облика россиян. Мы становимся циничнее, злее, эгоистичнее». («АиФ», №46, 2007г.). Мягко  сказано. На самом деле мы звереем. Было время, когда я с особой болью и отчаянием воспринимал каждое известие о безумных поступках своих соотечественников. И каждый раз казалось, что достигнут предел, за который уже невозможно перешагнуть. А для того чтобы привести такие факты в этой книге, даже начал было собирать их. Но когда услышал по радио сообщение о том, как в Санкт-Петербурге военный моряк выбросил с девятого этажа двух восьмилетних девочек-близняшек,  терпение мое лопнуло. Чаша переполнилась. Видимо, безумство потому и является безумством, что пределов ему нет.
Не зря, ох, не зря томский писатель Василий Афонин строго оценил «профессионализм» человеческой сущности, её нравственные «достижения»: «Я рассуждаю о том, что ничего подлее человека природа не создала. Мнение мое и по сей день не изменилось, а наоборот – окрепло. Давно я сделал вывод, что назначение человека – уничтожение природы, Земли и с ней себя… Земля неизлечимо больна, ее уже не спасти, слишком далеко зашло «развитие цивилизации»… Экологическое равновесие на земле нарушено».* Василий Афонин ничего не знает о преступлениях ядерщиков, о сброшенных в открытый водоём оружейных радиоактивных материалах. Но он не новичок в вопросах экологии: 32 года тому назад он защитил дипломную работу с названием «Правовая защита природы».
А может, ни японский монарх, ни русский поэт здесь не при чем? Может, сбылось предсказание директора ЦРУ США Аллена Даллеса, говорившем своим сотрудникам в 1945 году: «Окончится война, все как-то утрясется, успокоится. И мы бросим все, что имеем, чем располагаем – все золото, всю материальную мощь – на оболванивание людей. Человеческий мозг, сознание людей способны к изменению. Посеяв в России хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим в эти фальшивые ценности верить. Как? Мы найдем своих единомышленников, своих помощников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своим масштабам трагедия самого непокорного на земле народа, окончательного, необратимого угасания его самосознания. Из литературы и искусства, например, мы вытравим их социальную сущность. Отучим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, исследованием тех процессов, которые происходят в глубине народных масс. Литература, кино, театр, все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства. Мы будем всячески поддерживать и поднимать творцов, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства, - словом, всякой безнравственности. В управлении государством мы создадим хаос, неразбериху. Мы будем незаметно, но активно и постоянно способствовать самодурству чиновников, беспринципности. Бюрократизм и волокита будут возводиться в добродетель. Честность и порядочность будут осмеиваться и никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивое предательство, национализм и вражда народов, прежде всего вражда и ненависть к русскому народу – все это будет ловко культивироваться, все расцветет махровым цветом.
*Газета «Народная трибуна» за 19 и 26 декабря 1992г.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдем способ оболгать и объявить отбросами общества. Мы будем вырывать духовные корни большевизма, опошлять и уничтожать главные основы народной нравственности. Мы будем расшатывать, таким образом, поколение за поколением, выветривать ленинский фанатизм».
Ты думаешь, куда это меня занесло? Не собираю ли я все в кучу? Морализировать захотелось? По нравоучениям соскучился?  Отнюдь! Я хоть и согласен с тем, что «моральное растление поколений ведет ко всеобщему вырождению – физическому и духовному»**, но мораль читать – это не мое. Возможно, только именно поэтому я не дожил до мизантропии, несмотря на все наблюдаемые безумства людей.
Я изучал философию и историю философии. Не только подневольно истмат и диамат, но и добровольно, - материалистов и идеалистов, древних и не очень. С моим школьным товарищем Виталием Степанком мы вслух читали труды философов, не входящих в университетскую программу. Иногда к нам присоединялся брат Виталия Эдвин, реже того - преподаватель политехнического института Виктор Болдырев. Широко известен один из законов философии: жить в обществе и быть независимым от общества нельзя.
Поэтому не надо думать, что за пультом управления реактором сидят какие-то особенные люди, не зависящие от окружающей среды; что атомщики – это одно, а весь остальной народ – другое. Верность такого суждения подтверждают аварии и в Чернобыле, и в Томске-7. Ведь совершенно очевидно, что в этих авариях виноват был так называемый человеческий фактор. А люди, по чьей вине все это произошло, разве не плод времени, не воспитанники нынешнего, нашего, общества? Хотя они ведь все были не преступниками и считались хорошими специалистами.
Нельзя в безнравственном обществе без урона пользоваться нанотехнологиями. И если я говорю (хорошо, если ты со мной соглашаешься), что мир откинут назад, то подумай: не то же ли произошло и с использованием атомной энергетики? Помнишь, я просил запомнить слова из статьи Стряпшина: «Наши страны до атомной энергетики еще не дозрели, - это мое мнение»? Думаю, что Стряпшин не сам додумался до этого – я и у других авторов читал такое. И Асинкритов, вспомни, тоже об этом говорил. Да, есть люди, считающие, что общество еще не доросло до того, чтобы пользоваться атомной энергией. Но я не мог раньше понять этого. «Ведь уже вовсю работает атомная промышленность, - думал я, - и это – свершившийся факт. Значит, дозрели!» Но долгие размышления и раскрытие все новых и новых фактов преступного обращения с радиоактивными материалами убеждают, доказывают, что общество действительно не справляется с нависшей опасностью, что существование всего человечества уже поставлено под угрозу. Каждый новорожденный, если его не выкинут в окно, не сожгут в печке, не закопают в землю, подневольно становится игроком в рулетку: дыша, он не знает, достанется ли на его долю одна миллионная доля грамма плутония.
Такие выводы – не плод моей больной фантазии. Такой вывод получил для меня еще одно подтверждение совсем с неожиданной стороны. В «Комсомольской правде» 4 сентября 2007 года была публикация вот под таким заголовком, набранным самым крупным шрифтом: «Владимир Крючков, экс-председатель КГБ СССР: Американцы будут разваливать Россию с помощью доллара, глобализации и «утечки» ядерных материалов». Дело не только в убежденности  Крючкова в том, что ядерная война, как никогда, стала возможной. Дело в том, что ядерными материалами уже широко торгуют. А чтобы торговать, их похищают. Вот как об этом говорит последний главный кгбшник СССР: «Начиналось все с маленьких партий. Находясь в руководстве советской внешней разведки, на протяжении 17 лет я получал разведданные, свидетельствующие, что хищения были не только в СССР. Мои коллеги на Западе знают, что у них это имело место не меньше, чем у нас. В последние же годы воруют уже тоннами!
Таким образом, хищения достигли опасных масштабов…
Вместе с тем при желании ядерные материалы можно уже купить, потому что они появились, как говорится,  в открытой продаже, например, под видом топлива для АЭС. … Похищенные в мое время и похищенные, по сообщениям СМИ, в наши дни ядерные материалы уже могут быть использованы террористами. Тем более, что счет хищений пошел на сотни тонн!… 15 тысяч войн, зафиксированных историками, показывают, что с каждым разом войны становятся все разрушительнее. С появлением атомного оружия встал вопрос о существовании самой планеты».
На мой взгляд, все эти луговские и литвиненко с полонием – звенья той самой цепи… А ведь страшно подумать, что будет, если радиоактивные материалы попадут в руки террористов или корсаров 21 века!!! О какой безопасности человечества мы можем говорить, если «Комсомольская правда публикует в двух номерах репортаж под таким названием: «Комсомолка» нашла в тайге три бесхозные  ядерные бомбы»? (См. «КП» за 17-18 октября 2006г.).
Оказывается, на один и тот же исторический факт могут быть разные точки зрения. С одной стороны – развитие ядерной физики – великое открытие, героизм; изобретение атомной бомбы – защита Отечества. Именами атомщиков называют улицы и города. С другой стороны - это «величайшее  открытие» – погибель народов, цивилизации. По крайней мере, ядерная гонка вооружений уничтожила великую державу – СССР. Теперь под угрозой – жизнь, жизнь вообще, всякая жизнь.
** Даниил Андреев, «Роза Мира», Товарищество «Клышников-Комаров и К», 1993.
*    *    *

Признаться, я особо хотел написать о запасах углеводородного сырья, - приготовил было даже большую подборку из областной печати. Но… передумал. Подумал: не надо перегружать твою голову общедоступной информацией. Поверь на слово:  есть у нас и нефть, и газ (в этом и президент России, бывший «газпромовец», всех убеждает), только себе не хватает, – за границу все качаем. Точнее, качают: многие месторождения уже распроданы иностранцам. (Правда, газ в начале этого, 2008 года, пришел в Колпашево. Тот самый газ, десяти процентов от экспорта которого хватило бы, чтобы не строить атомные электростанции).
Кто сказал, что нефть кончается? Атомщики? А почему мы должны им верить? Кто они такие? Может, послушаем старшего научного сотрудника Института химии и нефти Томского научного центра СО РАН, кандидата химических наук Ларису Стахину, сказавшую: «Несмотря на распространенное мнение об истощении нефтяных ресурсов, на сегодняшний день вряд ли обнаружена и половина имеющихся скоплений в мире»? (Областная научно-популярная газета «Наукоград», №19(144), 31 августа 2007г.).
А если и правда кончится нефть, что будем делать? «Начнем производить синтетические нефтепродукты из тяжелых смолоподобных песков, как это уже делают в Канаде, - рассказал «АиФ» Анатолий Дмитриевский, академик, директор Института проблем нефти и газа РАН. – В России залежи таких песков есть в Татарстане, Республике Коми и приарктических регионах. К слову, в 30-е годы прошлого века их разработка уже велась, но потом была отложена, т.к. нашлись крупные месторождения нефти». «АиФ» №51, 2008г.
А доводилось ли тебе, Юра, побывать на местах вырубки леса? Страшная картина, скажу тебе: всё искорёжено, переломано, перемолото. Земли не видно: она покрыта щепками, корой, измочаленными стволами деревьев. А на подступах к таким делянам, возле лесных дорог, то тут, то там валяются огромные груды гниющих деревьев: они были просто свалены из забуксовавших машин. Я не о культуре производства. Я о том, что весь этот лес можно бы использовать, получая из него древесный спирт, как это делают в Бразилии.
И еще: у нас никто даже не заикается о добыче торфа. А его, торфа, у нас, только в Томской области, как передавали по областному радио, хватит на 200 тысяч лет. 5 миллионов гектаров Большого Васюганского болота покрыты 75-ти сантиметровым слоем торфа. Профессор ТГУ, доктор биологических наук Сергей Николаевич Кирпотин уточняет, что последние исследования из космоса показывают, что эта площадь составляет около 7 миллионов гектаров («АиФ –Томск» №16, 2008г.). И нам этот торф не нужен. А вот губернатор Кировской области Николай Шаклеин считает, что добыча торфа - перспективное дело, что «торф сэкономит бюджет региона». Вот шапка из газеты «Экономика и жизнь», №06, февраль 2008г.: «Развитие торфяной отрасли Кировской области власти назвали приоритетным для региона направлением". «Торф, содержащий углерод, является топливом, правда, не очень высокого качества, однако на его основе можно получить высококачественный торфяной кокс, обладающей большой энергетической ценностью» (С.Н.Кирпотин. «Ландшафтная экология с основами управления окружающей средой», Томск 2002, стр. 140). А у нас, конечно, надо строить АЭС. Поистине: нами правят уицраоры. (По Даниилу Андрееву: «Уицраоры – могущественные, разумные и крайне хищные существа. С точки зрения человека, это – демоны великодержавной государственности»).
Упоминавшийся здесь профессор Кирпотин – автор книги «Ландшафтная экология». А ландшафт вокруг СХК в последние годы значительно изменился: рядом дважды – в 2005-ом и 2007-ом годах – прошел ураган,  переломав и вывернув с корнями множество деревьев. Везет Северску, везет и Томску: и в день взрыва в 1993 году шквальный ветер дул от города, и ураганы мимо пронесло.
Если еще говорить о ландшафте, то следует отметить следующее. Я хорошо знаю человека, который на вездеходе «Буран» прокладывает многокилометровую лыжню для спортивной школы. Это бывший лаборант Михайлов Михаил Михайлович. Зная, что я живо интересуюсь состоянием окружающей среды, при наших встречах он рассказывает о том, что видит вокруг, когда прокладывает лыжню по лесу. Он говорит, что не было и нет ни одного следа никаких зверей, ни мелких, ни крупных. Такая вот экология ландшафтная.
Еще особо хотелось сказать об энергосбережении, которым никто у нас не занимается. Хочу напомнить, что за это дело однажды в советское время взялись было серьёзно. В нашем городе, например, в горкоме КПСС была создана специальная комиссия и  каждый день начинался с отчетов руководителей предприятий перед этой комиссией. Директор предприятия, главный инженер и секретарь партийной организации (а иногда привлекался еще и секретарь комсомольской организации) отчитывались за проделанную работу по экономии энергоресурсов. На эти отчеты приглашались журналисты. Но, как всегда, в добром деле компартии не хватило последовательности: кампания заглохла. А ведь замена только ламп накаливания на люминесцентные может принести огромную экономию электроэнергии. Не говоря уже о  разных других энергопоглощающих станках, крупных агрегатах, промышленных установках. Не говоря об элементарном утеплении производственных помещений и т.д., и т.п. Если б до конца довести ту кампанию советских времен, то и не нужна была бы никакая АЭС. А то ведь мы дожили до того, что стоимость электричества стала уже выше, чем в США. («Аргументы недели», №28, 10 июля 2008г.).
*    *    *

В завершение этой подборки материалов о людях и обществе очень кратко хочется сказать об интернационализме и общественной борьбе с точки зрения маленького атомщика, каковыми мы все тогда были. Нас всех воспитывали в интернациональном духе, хотя объективно отчуждение между разными нациями было и есть. Где-то меньше, где-то больше. Есть, конечно, и симпатии, и сочувствие, сопереживание. Так, например, мы всегда с огромным уважением относились к японцам, в научно-техническом плане опередившим весь мир, и жалели их, пострадавших от атомного оружия. Эти два чувства были как-то нераздельны и даже не поддавались обсуждению. В то же время мы сильно смеялись над китайцами, по  зернышкам делившими рис, носки-рубашки и с песнями ходившими строем на работу (так нам говорили на лекциях, почти каждая из которых называлась «Идеологическая борьба на современном этапе»). Кто бы мог подумать тогда, что настанут дни, когда у нас самих профсоюзы начнут делить постельное белье, а крупы и колбасу продавать по талонам! И кто бы поверил, что экономика Китая поднимется из руин.
Что касается общественной борьбы, то человеку свойственно не только любить, но и ненавидеть. Ненавидят тех, кто не тому богу молится, ненавидят всех, кто не по принятым стандартам живет. (Я, например, больше всего прочего ненавижу педофилов и гомосексуалистов). Раньше нам говорили, что идет борьба между двумя системами, между двумя лагерями, - социалистическим и капиталистическим. Теперь вот у нас и социализма–то нет, ненавидеть нам друг друга, например, с американцами, вроде бы, незачем, а борьба продолжается. Значит, в этом отношении марксистско-ленинская теория была не очень-то права. Люди всегда боролись и борются, воевали и воюют, независимо от социально-экономической формации. А войны-то все яростнее, все кровопролитнее, с применением самых лучших, самых высших достижений науки и техники. В том числе достижений и ядерной физики (например, использование «грязных» бомб в Югославии). Если раньше говорили о том, что в атомной войне победителей не будет, то теперь это уже давно аксиома: в случае ядерной войны все погибнут, жизни на планете не будет. А мы как ходили по лезвию бритвы, так и ходим: угроза атомной войны не утихает, а возрастает. Только сейчас стали меньше об этом говорить.
*                *                *

АЛЕСЬ АДАМОВИЧ
Анатолий Васильевич Стряпшин однажды пришел в редакцию с книгой в руке.
- Читал ли ты Алеся Адамовича «Мы – шестидесятники?» – спрашивает.
- Нет.
- Тогда на, почитай, - говорит, - и узнаешь, как восемьдесят полковников диссертации защитили на тему: как выиграть в атомной войне. Хотя известно, что победителя не будет, – погибнет все человечество. А полковники те говорят: пусть после атомной войны останется 10 человек, но они будут нашими, советскими людьми. – И оставил ту книгу.
Читал я ее взахлеб, был в большом восхищении от стиля, языка писателя, а еще больше – от страстного патриотизма и бесстрашия автора. Словно клал он голову на плаху и говорил: «Все равно она вертится». Одним словом, - партизан, участник войны пишет. А я читаю и удивляюсь. Удивляюсь тому, что вот, оказывается, есть на свете человек, который мои мысли, мою боль высказывает да моими же, вроде, словами, но только лучше меня это делает.
Словом, прочел книгу, вернул ее. Прошло какое-то время, и я поехал в Минск, на международный семинар. Это был второй семинар в Белоруссии на тему о нераспространении ядерного оружия. Первый проходил в Раубичи, как я уже писал, а второй вот в Доме литератора, в Минске. Сижу я, слушаю лекции, а на стене за моей спиной – список самых известных писателей Белоруссии. Первым там – Алесь Адамович. И сама по себе как-то зарождается мысль: вот увидеться бы, поговорить. Но ведь живет-то он в Москве!
Ну, семинар кончился, мы едем скорым поездом до Москвы, там покупаю билет на самолет до Томска. И выходит, что у меня часов 12 свободного времени! Руководителем нашего семинара был со-директор Российско-Американского Информационного Пресс-Центра (орфография из специальной литературы) Владимир Николаевич Орлов, к которому я и обратился за помощью в поисках Алеся Адамовича.
-Сделаем очень просто, - сказал он, нажимая какие-то кнопки на большом настольном аппарате, -  вот эта штука теперь работает, как простой телефон, - пользуйтесь.  – И ушел в другой кабинет. Дальнейшее, как понимаешь, было делом техники.
*    *    *

Что же я скажу, встретившись с известным писателем? Не примет ли он меня за больного? Ведь у него есть такой рассказ, когда к нему пришел человек и начал говорить о заговорщиках, готовящих конец света. Он не стал его слушать, купил ему билет и посадил на поезд…Получается, роль моя близка к описанной. Да и вообще я не любитель лезть к знаменитым: неловко как-то. Хотя знаю и таких, кто, запросто напрашивается в гости к известным людям. А я не могу так. Мне, если уж идти к человеку, то непременно по какому-то важному делу. Поэтому надо заранее обдумать, что сказать, и как сказать. Надо вспомнить, хоть немного вспомнить из того, что прочел: ведь потому решил идти именно к Алесю Адамовичу, а не к кому-то другому, что поразило в его книгах созвучие его мыслей с моими, его переживаний с моими, его чувств с моими. Какие  же это мысли? Постараюсь теперь передать это. Но прежде нужно учесть еще один момент: поняв, что человечество в опасности, что всякой жизни на планете грозит погибель, я и стеснялся, и боялся говорить и писать об этом. Как-то даже странным казалось: ну, тебе уж немало лет, скоро умрешь, так что же тебе до всего человечества? Почему, почему тебе хочется, чтобы жизнь продолжалась после тебя? Тебе-то что до всего этого?
Стеснялся же потому, что чувствовал себя слабым, маленьким человеком. Можешь сказать, что это проблема полишинели, - я не обижусь. Нас так воспитывали и совсем неправильно воспитывали. Опубликованные материалы в городе, области и Москве лишь подтверждали бессилие печатного слова (помнится, была публикация и в газете «Труд» под заголовком «Сатанинское озеро»). Именно по этой причине я и стал искать людей известных, авторитетных с возможностями и аудиторией намного обширнее, чем у меня.
А боялся я более всего издевательских насмешек, травли, улюлюканья. И бояться у меня оснований – поболее, чем у кого бы то ни было. Я достаточно много пережил унизительных обид, меня немало преследовали, я и уволен был из редакторов потому, что свистел не в унисон ядерному ведомству. При Сибирском химическом комбинате имеется служба по связи со средствами массовой информации. Так та служба считает своим долгом непременно ответить на любую, самую малейшую критическую публикацию о комбинате. Причем каждого автора стараются представить, обрисовать так, что он кажется если не совсем слабоумным, то весьма недоразвитым, мало разбирающимся в обсуждаемом предмете человеком. И делается это, не открыто, а намеками, косвенно: пишется не прямо, а читается между строк. Но я не того боялся, что представят меня дураком, а совсем даже наоборот: объявят спасителем, мессией, богоподобным. Ибо речь-то ведь идет о спасении человечества. Да что уж там говорить о враждебных выпадах, когда я и сам-то себя в роли спасителя вовсе не представляю. А вот, оказывается Алесь Адамович ставит вопрос совсем по-другому. Да и не только он, но и другие, осознавшие общечеловеческую опасность, вопрошают: «Кто, если не ты?» Почитай, пожалуйста, сам, убедись в этом, я приведу небольшие отрывки из книги «Мы – шестидесятники», Сов. Писатель, 1991.
«Никто не знает, сколько осталось нам, людям, живого времени и осталось ли, а потому терять не то, что годы, а месяцы, дни, даже минуты – преступление перед всем родом человеческим». Стр. 22.
«Оказывается, это в нас самой природой заложено: самый шкурный интерес для нас имеет значение, «интересен» только при условии, если мы знаем, что и завтра, и послезавтра будут люди жить, пусть и чужие, далекие нам, безразличные вроде бы, что род человеческий продолжится.
Вот какой силы, какой мощи эта мысль, это чувство – наше единство с родом человеческим, который, продолжаясь, продолжает нас! А потому – это совсем не абстракция, не отвлеченная условность: homo sapiens как важнейший объект наших забот, писательских тревог, нашей творческой энергии». Стр. 26.
«Но зато сам же будь по отношению к самому себе беспощадным. Например, время от времени задавай вопрос себе, обращайся к себе (а уже потом – к человечеству), представляя, что осталось столько-то часов, минут до того мгновения: ну, а я, я все сделал?! Все, что мог? Пока еще можно было что-то сделать» стр. 56.
Плакат: «Мир спасти может только один человек. И этот человек – ты!» стр. 134.
« Главное, что мы потеряли, - это чувство самосохранения. Хотя казалось, все в нашей недавней истории было направлено на сохранение, укрепление, бетонирование «завоеваний». На самом деле мы это чувство утратили. Потому что потеряли чувство развития и способность к развитию, совершенствованию. Был умерщвлен механизм, «ген» саморазвития. А если разложен этот механизм, общество ждет деградация, с чем мы и столкнулись». Стр. 118.
Писатель остро пережил чернобыльскую катастрофу. Он старался со всех сил сказать о ней правду, всю правду, скрываемую даже по сей день правду. Для этого он писал статьи, писал письма Горбачеву, встречался с академиками Сахаровым и Легасовым, рвался в Чернобыль вместе с Элемом Климовым снимать фильм. Одна очень существенная деталь: Адамович приходил в больницу к Легасову, беседовал с ним. Легасов был очень сильно переоблучен; таких, как он, хоронили в свинцовых гробах. Значит, Легасов был уже живым или полуживым радиоактивным источником. Следовательно, пострадал, облучился от него и Адамович. Я выписал было для тебя много отрывков из разных статей, но понимаю, что это уведет нас в сторону от главной темы. Поэтому с болью в сердце отказываюсь от дальнейшего цитирования, хотя хотелось тебе показать, сколь велик был писатель и сколь светлы были его помыслы. Но вот один момент, не очень удачный, из его интервью с академиком Сахаровым, я все же приведу.

«Сахаров и мы».
Беседуют два гиганта – писатель Алесь Адамович и академик Сахаров.
А.Адамович. Еще спасибо душманам, что они не пальнули по Армянской станции. Но у них, наверное, такой ракеты нет…
А.Сахаров. Да, им довольно далеко. Хотя в принципе все могло быть. В общем, вывод у меня такой – кардинальным решением безопасности является подземное расположение ядерных реакторов.
А.Адамович. А вот что делать с теми станциями, которые уже стоят на земле, и в том числе четырнадцать таких, как Чернобыльская?
А.Сахаров. Надо делать защитные колпаки. Это мера, которая заметно снизит опасность большей беды. Потом постепенно консервировать станции…..
А.Адамович. Против вашей идеи есть аргумент – подземные воды. Можно отравить подземную нашу коммуникацию…
Понимаете, вот то, что в Белоруссиии люди не боятся, выгодно ведомствам и губительно для людей. Они сидят в своих зараженных деревнях. Проложили асфальт до школы, дети едут туда по асфальту, возвращаются по асфальтику, и предполагается, что они не выходят в сад, в лес, в огород. А поскольку все говорят: покидать места эти жалко – родина – и опасность невелика, люди живут. А надо бы испугать, потому что они набирают рентгены… А дети? Вы представляете, дети, для которых враждебен дождь, трава, враждебны яблоко, груша в собственном саду. Представляете, кто это вырастает даже если не биологически, то психологически. (Эх, остановиться бы тут, в этом месте Адамовичу, чтобы услышать ответ Сахарова на поставленный вопрос! Но нет, не смог почему-то сделать паузу писатель. В итоге мы уж никогда не узнаем, что по этому поводу думал Сахаров. – А.Б.). У нас только на Могилевщине более тридцати семи таких зараженных населенных пунктов. Но поскольку радиоактивность обнаружена потом, поселки не вошли в сферу правительственных забот. Эти районы, как бы не существуют. А в народе ходит упрямый слух, что радиоактивное облако посадили на Могилевщине, на Брянщине. Спасали Москву. Был такой факт?
А.Сахаров. Я думаю, что это абсолютный факт. После выброса, по-моему, 5 мая, возникло радиоактивное облако, которое пошло на Москву, и была применена авиация, выкинувшая соответствующие химикаты. Было ли это целенаправленное действие или осаждение облака в Белоруссии – случайность? Во время американской катастрофы 1979 года многие газеты непрерывно печатали радиационные карты, хотя цифры радиации были очень скромные. У нас же я не видел ни одной карты, опубликованной в печати.» Стр.270 –271.
А.Адамович. А вот у нас, у гуманитариев, есть иллюзия, что у физиков должен быть  «комплекс Оппенгеймера», синдром вины. Это так или нет?
А.Сахаров. Это иллюзия. Мы себя успокаиваем тем, что мы отодвигаем возможность войны. Стр.273
*    *    *

Я стал читать не только произведения самого Адамовича, но и писателей, которых упоминал где-либо Адамович. Так я прочел «Розу Мира» Даниила Андреева, прочел «Катастрофу» и «Свидетеля» Эдуарда Скобелева. И в них, в этих произведениях – та же тревога за судьбы человечества, та же высокая требовательность к самому себе.
Эдуард Скобелев  «Катастрофа», М., Советский писатель, 1989: «Ярость клокочет, разрывает все изнутри, страшным нарывом сосет мозг, пучится, взламывая черепную коробку: ну, почему, почему я раньше не сделал того, что мог сделать? Почему я и почему другой оказались трусами, соглашателями, болтунами, лжецами, гнусными гадами? Почему мы не сумели предотвратить катастрофы? Почему предпочли плевые интересы своего уюта, желудка, положения и банковского вклада своим высшим интересам жизни и продолжения рода? Неужели кто-то из нас все же не верил в возможность рокового исхода? Не верил, не верил, не хотел верить – так легче было и проще!…        стр. 294
Для души есть свой критический режим, когда стремительно распадаются прежние убеждения и возникают новые…
Люди проиграли битву за человека. Высокий дух и вершины прозрения подвижников – это оказалось тончайшей пленкой на хребтах вопиющего бездушия и тупости. Большинство обывателей не принимало всерьез предостережений». Стр. 295. «Может быть, своею смелостью сегодня ты спасешь завтрашний мир. Ты, один ты! Подумай об этом!…
И в этом весь смысл: всякий день, всякий час побеждать свое сомнение и свой страх – ради сохранения космической жизни и справедливости в ней. Природа разум породила не как губителя, но как стража своего…    стр. 307
… весь мир зависит от каждого из живущих! Это не зависимость пустыни от песчинки, - зависимость поля от лучей солнца!»   Стр.308
Н.К.Рерих: «Горе вам, не восстающим против зла, безобразия и тьмы невежества во имя Добра, Красоты и Справедливости!»
*    *    *

Нет, не встретился я тогда с писателем. Он был уже тяжело болен, о чем и сказал мне при телефонном разговоре. А звонил я ему с телефона перед вахтой НИИ киноискусства, куда приехал в надежде на встречу. Говорил Александр Михайлович нелегко, но дружелюбно. Расспрашивал, что меня привело к нему. Я, хотя и заранее внутренне готовился к встрече, несколько стушевался: боялся, что разговор наш может быть подслушан. (Я помнил прежние времена, когда по Москве за мной ходили по пятам; причем тогда был интересен такой эпизод: с тем, кого я заподозрил в слежке, столкнулся лицом к лицу в бюро пропусков министерства атомной энергетики). Подумав, об этом прямо и сказал Адамовичу. Потом добавил, что я в Москве проездом, что еду из Минска, где был международный семинар по ядерной безопасности, что я бы и не беспокоил его, если б не прочел его книгу «Мы – шестидесятники». Потом, подумав, буквально несколько слов сказал об угрожающей опасности всему человечеству от сброшенных в озеро радиоактивных материалов и о том, что в городской газете, редактором которой являюсь, опубликована об этом серия материалов. Александр Михайлович попросил прислать эти материалы. На том разговор тогда и закончился.
Газетные материалы я отправил. И стал ждать результатов. Я, конечно, не предполагал, что произойдет какая-то громкая революция, - я много лет живу в закрытом городе, работал на засекреченном производстве и знаю, что многие дела совершаются негласно. Но они делаются! Я и хотел, чтобы хоть что-то начало делаться. Собственно, у меня ведь и цель такая была: обратить внимание на существующую опасность высших, правительственных, кругов. Я тогда уже хорошо понимал, что без соответствующей  трибуны, рупора мне ничего не добиться.  Прежние публикации уже показали, что ни городская, ни областные газеты такой трибуной не являются. Почему и еще раньше я давал статью «Преступление на многие века» депутату Верховного Совета РФ Виталию Кулакову  с просьбой передать ее президенту Ельцину. К сожалению, Кулаков не выполнил своего обещания. Теперь оставалась вся надежда на Адамовича.
Больной писатель перед самой смертью нашел в себе силы что-то сказать на эту тему: он опубликовал в газете (по-моему, в «Труде») небольшую заметку об озере, которое угрожает гибелью всему человечеству. Конечно, никто из этой заметки ничего не понял. Наши атомщики, правда, поговорили об этом в том смысле, что писателя, видимо, кто-то дезинформировал. Даже какие-то публикации пресс-центра СХК на сей счет были. Чуть ли не с насмешкой над писателем. На том все и забылось. Алесь Адамович умер.
И я ушел с поля боя. У меня началась долгая, тяжелая депрессия, апатия, упадок душевных сил. Я думал о том, что смерть Адамовича оборвала только что найденную тонкую нить; что человечество само пришло на край пропасти и я бессилен что–либо сделать; что, возможно, и не нужно ничего делать – будь, что будет. Я читал и перечитывал оставшееся письмо Адамовича и не понимал того, что он хотел, как не знал и человека, которому он передал мои материалы.
Вот оно, письмо писателя: «Уважаемый Александр Борисович! Прочел Ваши материалы, и они вернули меня во времена, когда сам вблизи наблюдал всю эту свору, парт-научную мафию. И даже с вашим Лигачевым схлестнулся, когда Щербина через него в 1988 г. попытался остановить печатание в «Новом мире» моего письма Горбачеву: «Честное слово не взорвется…»
Но то, что у Вас и Ваших коллег, заставляет вернуться к этому. Но как я могу поспособствовать.
1.Могу попытаться напечатать Вами написанную заново по этим событиям статью. (Если не где-нибудь, то в «Московском клубе», есть такой новый журнал, где я прямой участник);
2.Материалы все переданы Ю. Карякину (уже был разговор), а он его забросит наверх, поближе к Президенту.
Будете статью писать, сделайте акцент (расчеты) на опасности для всей планеты. Со всеми возможными подробностями, как это может случиться, в красках и, по возможности, картинах.
С искренним уважением к Вам и тем, кто с Вами заодно! Подпись. 3.10. 93г.»
Мне казалось, что в тех статьях и так уже все написано предельно ясно. В красках и картинах я, пожалуй, не смогу изобразить всемирную трагедию, - не Лев Толстой. А кто такой Карякин? С какой стати я должен верить ему? Если он рядом с Президентом, то не захочет терять свое место. Такие или подобные мысли одолевали меня. И снова, и снова я в отчаянии повторял: «Будь, что будет!»
«Ушел с поля боя» – это фраза, запомнившаяся мне из какого-то произведения Адамовича. Хорошо помню, что он придавал этой фразе значение измены: ушел с поля боя – значит, предал. А я не имел права уходить. Нет мне оправдания.
Это особенно остро я понял у тебя дома, - там, в Колпашеве, когда ты так уверенно ответил, что АЭС нужна. Теперь-то ты, полагаю, уже понял, какую бурю чувств поднял внутри меня? Что я пережил? Как хватило сил? Не время было дискутировать. Да и пожалел я тебя. А теперь вот не жалею. Теперь, когда ты знаешь истинное положение дел, задай себе тот же вопрос: « Кто, если не ты, спасет мир?»
А мне вдруг стало стыдно. Стыдно, что покинул поле боя. Алесь Адамович писал:
«Какой это из книжных героев терзался вопросом: ну а на другой планете, за тридевять планет от Земли, стыд будет ли мучить, если на Земле ты оставил, сотворил великую подлость? А ведь будет мучить! Хотя и ты, и они тебя – никогда друг друга не увидите. Ну а если бы вообще нуль остался, то есть никого? Стыд перед нулем возможен? Непонятное дело, но возможен ведь. Суд исчезнувших – все равно суд. «Мнение» даже несуществующих – небезразлично». «Последняя пастораль», М., «Советский писатель», 1989. Стр. 577 –578.
Как он был все же прав! Не перед нулем мне стыдно, но перед не существующим уже большим писателем – Алесем Адамовичем. Ты, Юра Климов, возбудил во мне этот стыд. Спасибо за это. Смотрю я на дату смерти Алеся Адамовича – 26 января 1994 года – и сам не могу понять: как, как я мог жить с тех самых пор предателем? Ведь ничего не делая, я ушел с поля боя, я предал…

О КОНЦЕПЦИИ
Концепция – определ. способ понимания, трактовки к.-л. явлений, основная точка зрения, руководящая идея для их освещения; ведущий замысел, конструктивный принцип разл. видов деятельности.
(Энциклопедический словарь).
Редакция газеты  «Труд» однажды объявила конкурс на материал, посвященный экологии. Причем конкурс с довольно хитрым условием: принимались только опубликованные в каких-то изданиях материалы. Я и послал туда свой материал, опубликованный в «Ядерной безопасности». Конкурс прошел. Мне позвонили из редакции и сказали, что хотели бы со мной встретиться. А я как раз собрался на семинар в Москву.
В редакции газеты «Труд» мне сказали: «В твоем материале нет концепции, потому он не занял никакого места». Однако его нашли интересным и решили опубликовать, что впоследствии и было сделано. Правда, под другим названием и за другой подписью. Претензий у меня не было, я был рад и тому, что вообще опубликовали. Но вот осадок по поводу якобы отсутствующей концепции остался. Значит, меня там не поняли.
Кроме того, многие и сейчас меня не понимают или не хотят понять. Видимо, тоже ищут концепцию и не находят ее. К чему, например, я много лет трублю тревогу по поводу того же «сатанинского» озера и загрязнения окружающей среды? Мне что, приятно пугать людей? Или охота выпендриться: вот мне известно то, чего не знают другие?
Нет, совсем-совсем не то. Моя концепция очень проста: человек должен жить в нормальных, безопасных условиях, а потому, если я пишу о «сатанинском» озере, то потрудитесь убрать эту заразу. Как нагадили, так и уберите. Если загрязнена территория Георгиевки, Наумовки, Черной речки, Моряковки, Самуськов, то выселите оттуда население. Я почему-то всегда считал, что люди сами способны анализировать, додумывать. Написал я, показал, убедил, что вот тут опасно жить, так вы уж будьте добры, подумайте, что дальше делать. А мне: «Нет концепции»!!!
Концепция есть. Она в спасении жизни, в спасении человечества. И эта концепция находит сочувствие, поддержку среди самых разных людей, в том числе и атомщиков. Кстати, на международных семинарах в Минске нам говорили о том, что есть люди, сочувствующие экологам, но не решающиеся говорить об этом вслух, публично. Они говорят о тех или иных нарушениях, беспорядках или авариях при условии, если их имя не будет названо. Таких людей в Америке зовут «свистунами».
Были  «свистуны» и у меня. Один из них однажды принес мне подробную схему скважин, через которые под землю закачиваются жидкие радиоактивные отходы; рассказал, что там когда-то был выброс в атмосферу и предупредил, что схема секретная. Другой «свистун», имевший высокий пост в управлении СХК, мне показывал документы, чертежи и схемы, предусматривающие: 1) ограничение попадания радиоактивных материалов из «сатанинского» озера в окружающую среду (подкоп под водоем с последующей гидроизоляцией); 2) извлечение урана и плутония из озера. Само собой разумеется, и то, и другое чрезвычайно дорого. Но не дороже ведь жизни. Да и, надо полагать, не дороже добычи урана из руды. Подумай, какой длительный процесс: добыча руды, извлечение урана, транспортировка и обогащение. А тут – высокообогащенный уран в растворе. Правда, с примесями, конечно.
Так или иначе, но и тот, и другой проекты не были внедрены в дело. А высокообогащенные до 90%, смертельно опасные для человечества материалы по-прежнему лежат в водоеме. Хорошо, если пролежат мирно подольше. Но сколько – этого никто не знает. Как никто не знает и очень многие другие опасности, созданные руками атомщиков и постоянно влияющие, действующие на здоровье людей.
Вот взять ту же вечную (в смысле ставшей злободневной на многие тысячелетия) тему Чернобыля. Ведь она до сих пор полностью не осмыслена. Об этом же говорили и выводы Государственной экспертной  комиссии, которая была допущена к работе через 4 года после катастрофы. Из заключения комиссии: «На сегодня неизвестны истинные масштабы загрязнения территории стронцием, плутонием, горячими частицами. Недостаточна и более детальная информация по цезию». В Чернобыле из реактора тоже выбросило плутоний вместе с ураном и огненной кашей из всех элементов таблицы Менделеева. Но тот плутоний совсем не такой, как в «сатанинском» озере: он не обогащенный, а в «сатанинском» - оружейный, обогащенный.
На вопрос: «Можно хоть приблизительно сказать, скольких людей так или иначе коснулся Чернобыль? Сколько заболевших?» члены комиссии отвечали так:
А.Назаров: Таких данных нет, но на загрязненных территориях сейчас проживает около 4 миллионов человек. Еще примерно 600 тысяч – это ликвидаторы, то есть те, кто принимал участие в ликвидации последствий аварии и потом расселился по стране.
Е.Бурлакова: Как мы говорили, болезни многих людей «не связывают» с Чернобылем. (Здесь в виде отступления в скобках скажу: «не связали» с атомным производством смерть от рака горла моего брата, смерть от рака крови моей сестры, смерть от астмы моего племянника, работавшего с вентиляцией; а о раке молочной железы жены и говорить не приходится, - она никак напрямую не была связана с ядерными заводами, лишь воспитывала детей атомщиков. А.Б.). Так поступает, конечно, не только Минобороны, а в первую очередь – Минздрав… («Неделя» №17(1569), 1990г.)
Как держалось изначально все на обмане, так до сих пор держится. Полон дом обмана. Обманывают, предают как раз те, кто должен бы заступиться за человека, за его здоровье, за его судьбу. А разве не обманом, не преступлением было увеличение норм ядерной безопасности в Чернобыле в 10 раз?! У меня имеется вырезка из газеты с секретным документом, под которым подписались все члены политбюро. Там, кстати, и подпись «нашего» Лигачева. Мы-то ведь с тобой знаем, что это такое. Это значит, заведомо посылать людей на смерть.
И вот что еще важно: опять же считают экономический ущерб в рублях. Столько-то миллионов ушли туда, столько-то миллиардов – туда. Причем оказывается, очень значительная часть денег потрачена напрасно: провели дороги и построили дома там, где жить нельзя. Моя концепция в другом: надо считать не рубли, не белорусские «зайчики», не украинские гривны, а людей. Людей пострадавших, людей умерших, людей неизбежно еще обреченных болеть и умирать. Вот она, моя концепция. Она проста, как дважды два – четыре. Так неужели об этом надо писать? Поразительно, но оказывается, надо. А то ведь утверждают, что все кругом чисто и надо, непременно надо строить атомную электростанцию. Господи, чего только у нас еще не строили!!! Точнее, собирались строить: завод БВК (белково-витаминных концентратов), АСТ (атомная станция теплоснабжения), «Бор-10», хранилище ядерных боеголовок… Собираются строить, совершенно не думая о техногенной перегрузке территории, не считаясь с тем, что прошлые аварии ядерного монстра не ушли бесследно. Состояние только одной реки Томь должно бы вызывать тревогу населения. Но, к сожалению, пока об этом болит голова лишь у немногих, никем не слышимых людей, - таких, как абориген из деревни Иглаково Алексей Щукин, самодеятельный поэт, написавший целую поэму о многострадальной Томи, с такими вот строками в ней:
Быть может, боль души моей
Дойдет до разума людей?
Поймут они тебя, как я,
И, чтоб не пропала зря,
Начнут лечить тебя, любя.
Поймите, люди, земляки,
Пускай восстанет глас народный
Ради спасения реки –
Она должна быть полноводной
И только чистой и здоровой

Я знаю инженера-физика Юрия Голощапова, который раз навсегда давным-давно исключил из своего рациона речную рыбу. Но получается, если хочешь жить здоровым, нужно исключить из рациона и лосятину, и зайчатину, и мясо диких птиц, и грибы, и ягоды, и пр., и пр.
Необдуманное, самоубийственное строительство самых опасных объектов раньше предотвращалось из-за того, что общественность протестовала и как-то умела ограничить техногенное давление. А теперь вот уже дошло до того, что и не собираются спрашивать общественность. Сам губернатор об этом говорит: «Многие томичи еще недостаточно понимают серьезность проблемы энергодефицита области. Она встанет очень остро уже в самое ближайшее время. Такие вопросы выносить на референдум нельзя». (Газета «Мир», 14 мая 2008г., №20). Вот тебе и растиражированный расхвастанный «умный город»! Оказывается, умный город с глупыми жителями. Только губернатор да атомщики немножко  что-то понимают. Такая вот у них концепция: строить, не оглядываясь. Ведь инвестиции им нужны.
В заключение этого письма я хотел бы рассказать одну притчу. Она длинная очень, но я перескажу покороче. Говорят, один древний властелин вызвал к себе всех мудрецов своей страны и сказал: «Жизнь моя подходит к концу и я хотел бы, чтобы вы написали книгу о жизни всего человечества. В ней должно быть все-все о людях от самого рождения и до смерти. Скажите мне, сколько томов займет такая книга?» Посовещавшись, мудрецы сказали, что смогут изложить жизнь человечества в 300 томах. Прошел год, книга оказалась недописанной. Властелин говорит: «Я же не доживу, когда вы ее напишете! Сократите количество томов!» Мудрецы посовещались и решили, что хватит ста томов. Далее все повторяется: каждый год количество томов книги уменьшается и доходит до одного. И кончается притча тем, что  вызывает  властелин мудрецов на смертном одре и говорит: «Я умираю, так и не дождавшись вашей книги. Расскажите мне на словах о жизни человечества». Тогда подошел к нему самый мудрый из всех мудрецов и сказал:
- Мой господин, люди рождаются, растут, любят, работают, воюют, болеют, и умирают.
А рассказал я эту притчу вот к чему. Настает срок, когда история жизни человечества сократится до минимума и сведется к следующему: люди рождаются, болеют и умирают. Уже к этому идет. А мне хотелось  бы притормозить этот процесс. И в этом моя концепция.

Письмо последнее.
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
Итак, к чему мы пришли? А мы пришли к тому, что атомные бомбы, примененные в Хиросиме и Нагасаки, можно сравнить со спичкой, если учесть, что нынешнее атомное оружие – огромный пылающий костер. Мощи этого оружия достаточно для уничтожения всего человечества. Это очень хорошо понимали все писатели, мной упоминавшиеся. Но они все исходили из того, что это оружие может быть когда-то применено.
Я же говорю о том, что уже сейчас, уже сегодня плутоний гуляет по планете. Еще и еще раз повторяю: плутоний – не пуля; он убивает медленно, но верно. Невидимая глазами частица, попадая в организм, вызывает онкологические заболевания: рак легких, горла, пищевода, желудка… Население России убывает не столько от водки, сколько от плутония. Поредевшие от рубки и пожаров леса уже не способны задерживать ураганные ветра, а они несут с собой плутоний, - особенно, когда он  «на каждом листочке, в каждой пробе».
«Жили так, будто главный кризис еще далеко, - вот он придет, объявят о нем по радио и телевидению, тогда все вместе встряхнемся, учуяв холодок общей смерти. Невдомек было, что главного кризиса не будет, - роковым окажется самый заурядный, самый обыденный…»  Эдуард Скобелев, «Катастрофа»,  стр. 310
Есть такая мысль: опубликовать эти письма. На тот случай, если это удастся, для самых больших интеллектуалов с высоким самомнением еще и еще раз напоминаю: я нигде и слова не сказал о сроках надвигающегося конца света. Я не называл  даты всеобщей смерти человечества. Я лишь сказал, что человечество уже сейчас вымирает от гуляющего по планете плутония, попавшего в атмосферу в результате испытаний атомных бомб, в результате работы заводов по обогащению оружейного плутония, в результате засекреченных ранее многочисленных аварийных выбросов и в результате чернобыльской катастрофы. И разносят тот плутоний по свету различные цунами, торнадо, ураганы, смерчи. (Что?  Разве я не писал этого? А почитайте-ка все, что выделено жирным шрифтом с самого начала книги. Разве я зря старался? Разве нельзя читателю додумать самому, если, конечно, он учился не в коррекционном классе? Ну, если что-то непонятно, то давайте повторим то, что скромно сказала директор Социально-экологического союза (Москва) Лидия Попова в интервью «Сжигать ли плутоний?»: «Еще будущие поколения будут принесены в жертву»).    Я сказал,  что не исключена возможность ядерной вспышки в открытом водоеме, содержащем смертельно опасные материалы, и количества этих материалов хватит на все человечество. Про слонов, носорогов, жирафов, львов, лосей, медведей и других животных помельче можно не говорить: их так же уничтожит плутоний. Это все в том случае, если не будет ядерной войны. А я и не рассматривал вариант ядерной войны. Значит, речь идет о гибели человечества и всего живого  без ядерной войны. Я осознаю и то, что плутоний не обязательно проникнет сразу во все уголки земного шара. Смерть будет сеяться медленно и долго. При этом я скромен – не претендую на нобелевскую премию. Я не шучу. Вот газета «Вечерний Томск» за 20 мая 2008 года, шестая полоса. На всю полосу такой заголовок: «У ТОМИЧЕЙ ВСЕ ЧАЩЕ ДИАГНОСТИРУЮТ РАК»,  и подзаголовок: «Медики не могут объяснить, с чем связан неуклонный рост онкозаболеваемости». Небольшая цитата: «Конкретная причина такого заболевания, как рак, пока не  известна. Онкологи уверены, что человек, который ее найдет, научно обоснует и подтвердит опытным путем, непременно получит нобелевскую премию». Я утверждаю, что нашел причину – это гуляющий по свету плутоний. Научно обосновали уже это разные ученые (Сахаров первый в их числе), о чем я уже писал, а подтвердили опытным путем атомщики и военные – взрывами «в мирных целях». А от премии я скромно отказываюсь не только потому, что никто мне ее не даст, но и потому, что считаю – вопрос поставлен некорректно, неправильно. Нобелевскую премию, на мой взгляд,  нужно дать тому, кто найдет не причину заболевания, а способ излечения, способ выведения плутония из организма. А это, извините, пока никому не по силам. Нашему поколению, нам, с детства живущим рядом с ядерным производством, всегда хотелось, мечталось найти эффективное средство защиты от радиации. Мой школьный товарищ Виталий Степанок то ли в девятом, то ли в десятом классе написал поэму о том, как в борьбе с радиацией тело людей покрылось броней из чешуи и они полетели в Космос – искать другую планету, на которой жизнь возможна. Не будет другой планеты: если и найдется такая, то жизни не хватит, чтобы долететь до нее. Не покрылось тело людей броней из чешуи и вряд ли когда покроется. Да и не спасет она, броня, от плутония. И Степанок, всю жизнь проработавший с радиоактивными материалами (даже во Всероссийском научно-исследовательском институте сельскохозяйственного использования мелиорированных земель занимался определением содержания радиоактивных материалов в почве), уже умер от рака крови. Как умерли наши друзья -одноклассники Вадим Паньжинский и Валерий Видешкин, работавшие на СХК, от рака желудка. Причем их матери еще живы. Происходит совершенно противоестественное, когда родители хоронят детей.  «Нет спасения!»  - как говорили полулюди- полузвери в романе Уэллса «Остров доктора Моро». Именно по этой причине, что нет спасения, видимо, молчат о проблеме с плутонием те, кто хорошо знает ее. При работе комбината в штатном режиме в атмосферу поступает 10г плутония в год, но количество плутония сброшенного с жидкими РАО во много раз больше». (В.Н.Летов.  «Кому нужна атомная энергетика?», Брошюра «Движения Экологическая инициатива,Томск,1996, стр.19). При нормальной работе выбрасывается 10 граммов в год. Совсем немного – хватит на 10 миллионов человек!
Как же жить? Единственный способ уберечься от невидимых мельчайших частиц плутония – это респиратор, тот же самый, который ты носил во время работы на Радиохимическом заводе (объект 15) – ШБ-1. Но это не реально – всем обществом ходить в респираторах. Значит, нужно бороться. Нужно сделать так, чтобы новые порции плутония не попадали больше в атмосферу, - ни с применением ядерного оружия, ни с выбросами из того же сатанинского озера, ни из труб заводов. Однако, я материалист-реалист и потому считаю, что люди еще очень долго будут болеть и умирать от присутствия на земле, деревьях, в воде и воздухе плутония. Кстати, высылаю тебе карту, - посмотри внимательно: там помечены три ядерных взрыва возле родного твоего Колпашева. Это карта из газеты «Городской курьер» №17\93 от 4 марта 1993г.(г.Арзамас). Как видишь, там помечены лишь подземные ядерные взрывы. А в «мирных целях», напоминаю, было произведено 115 ядерных взрывов в 68 точках бывшего СССР. Вопрос же об очистке территорий от «следов» атомного производства у нас еще и не ставился.
Нужны ли дозиметры? Как бы ни казалось странным, но нужны. Дело в том, что распрекрасные наши атомщики загадили природу не одним только плутонием. Плутоний-то мы не увидим, не найдем, особенно в мельчайших частицах. А вот цезий, стронций и многие другие радионуклиды легко можно обнаружить при помощи дозиметра. Только некоторые из них бета активны, другие - альфа активны, третьи - гамма активны. Вот и получается, что если хочешь полностью обезопасить себя, то нужно три дозиметра. За то, что дозиметры нужны, говорит и такой факт: и в Томске, и в Северске были случаи, когда на базарах торговали «грязной», т.е. радиоактивной рыбой. Ну, а о радиоактивной лосятине и черепе лисицы я уже рассказывал подробно.
Но вот о чернобыльском мясе еще ничего не говорил. А в Томске была попытка торговать радиоактивным мясом, поступившим из Чернобыля. Но это своевременно пресекли. Из Чернобыля же к нам пришла радиоактивная техника – машины, принимавшие участие в ликвидации аварии. Когда их везли через всю  страну по железной дороге, значительная часть оказалась обворованной: сняты аккумуляторы, фары, стекла, приборы…
Еще об утках я ничего не сказал. Было время, когда уток на отстойниках отстреливали специальные бригады охотников. Складывали целыми холмами и сжигали. Потом отстреливать перестали. Причем теория была такой: якобы та утка, которая родилась и жила на радиоактивных отстойниках, туда и возвращается весной. Глупость, конечно. Она может и не вернуться никогда: подстрелят где-нибудь в Китае или Индии. Мне самому доводилось подстрелить радиоактивную утку (у меня же свой дозиметр). Утки не птичий грипп на крыльях и лапах разносят по Земле, а плутоний и другие радиоактивные элементы. Тем более непонятны нападки на Юрия Лирмака, заговорившего о необходимости в быту дозиметров. Якобы он говорит об этом, чтобы торговать дозиметрами. Да ради бога! Нужно бы как-то поощрить, поддержать  человека, а у нас вместо этого, как всегда, насмешки, придирки, издевательства.
Претерпел и я их немало. Опыт есть. Поэтому теперь, когда ты уже все прочел, представим себе такой вариант: я тебе все эти письма не писал. Ты, следовательно, ничего не знаешь ни о свойствах плутония, ни о преступных деяниях атомщиков. По-прежнему ты думаешь, что атомная энергетика нужна, безвредна и даже полезна. И вдруг бы я тебе написал только то, что пишу сейчас вот здесь, в заключении, то есть о том, что плутоний несет смерть, о возможном конце света для человечества, который может наступить ДАЖЕ от одного водоема-озера. Что бы ты подумал? Что бы ты подумал обо всем этом и, прежде всего, обо мне? Да ясно же, как о рехнувшемся, чокнутом, полоумном!!! Вот так все просто и решается: вот какой-то из Северска написал письмо в газету «Труд», зачем-то ищет Карякина да еще ксерокопию письма Адамовича прислал. Для чего ему приближенный к президенту Карякин? Кто он такой сам-то? Давай нажмем кнопку – узнаем: в атомном ведомстве четко ведется досье. Нажали нужную кнопку и – вот результат: больной, сумасшедший человек, можно и не отвечать ему.
Если бы диктор городского радио Гриднев  (о нем подробнее во второй части книги – «Полковник КГБ») сейчас сделал то же, что и тогда, то есть «распространил листовку, через опускание в урну», как тогда на суде было сформулировано, то его и теперь бы живо обвинили в экстремизме и призыве к терроризму.
Я хочу сказать, что преследовать людей могли и раньше, не хуже могут и теперь. Это – несмотря на то, что всем одинаково грозит смертельная опасность, когда надо бы объединяться, забыв всякую вражду. Ведь враг-то у нас у всех сегодня один – плутоний. И война с ним еще не объявлена из-за недомыслия или шкурной заинтересованности сторонников атомной энергетики.

Жизнь – рулетка
Встретил я тут недавно одного соратника - коллегу. Он был всегда смышленым парнем, регулярно занимавшим призовые места на соревнованиях на звание лучшего по профессии. Поговорили, вспоминали прошлое. Спросил я его и о злополучном озере, заполненном смертельной смесью:
-Знаешь ли ты о том, что содержимого того водоема хватит для уничтожения всякой жизни на земле? – На это мой собеседник ответил так:
-Знаю, и очень хорошо знаю. Но дело ведь еще и в геометрии.
М-да. О геометрии-то я ведь вовсе нигде не писал, хотя вроде и помнил всегда. А суть вот в чем. Для того, чтобы произошел ядерный взрыв, недостаточно набрать критическую массу радиоактивного материала: нужно еще придать ему конкретную геометрическую форму. Этим пользуются, например, при загрузке реакторов атомных электростанций, когда «шпигуют» ураном длинные стержни. Урановая «колбаса» длиною хоть в километр не вспыхнет, если диаметр ее не превысит двенадцати с половиной сантиметров. Вот это значение формы и называется у атомщиков  одним словом «геометрия».
В связи с этим вспоминается один казус. Когда произошло разделение Советского Союза, на территории Украины остались бесхозными многие боеголовки ракет. Не зная, как с ними обращаться, украинцы просто побросали их в кучу. Лишь случайность спасла от самопроизвольных пусков боеголовок и ядерных взрывов: как-то так разбросалось,  расположилось боевое ядерное оружие. Об этом с большой тревогой говорили на семинаре в Минске. Тогда с обеих сторон от меня сидели украинские журналисты, и я у них во время перерыва спросил:
- А зачем вам эти боеголовки и на кого вы их собираетесь нацелить? – Ответ был таким:
- А пусть они будут на всякий случай. – Позже эти боеголовки были переданы российской стороне.
Итак, однажды у украинцев СЛУЧАЙНО НЕ ПОЛУЧИЛАСЬ роковая геометрия. Пронесло. Хотя трагедия могла быть похлеще Чернобыля.
А вот в Северске, в том самом сатанинском озере, СЛУЧАЙНО МОЖЕТ ПОЛУЧИТЬСЯ роковая геометрия. Рулетка! Спрашивается, чего мы ждем-с?
В настоящее время никто не знает да и не может знать, что творится в том водоеме и на дне его: покойный Николай Николаевич Гурьев говорил, что допуск пребывания возле воды равняется 10 (десяти) секундам. Еще подождем? Наше общество уже дождалось. Ни революции, ни иностранная интервенция, ни культ личности с его ГУЛАГом, ни кровопролитные войны не могли разрушить государство. А вот безмерная амбиция атомщиков вместе с их засекреченной преступностью смогли это сделать.
Ядерная физика вместе с ее дочерью, незаконнорожденной атомной энергетикой подорвали экономику,  подстрелили крылья  эволюции и прервали полет цивилизации.
Итак, вставай, дорогой, на тропу войны теперь и ты. Ради будущего не только твоих внуков, но и будущего всего человечества.
*          *          *

Книга закончена. Ее продиктовал мне пепел  Хиросимы и Нагасаки. Так же, как пепел Чернобыля, Свердловска, Томска-7 и других известных и скрытых аварий ядерного ведомства. Этот пепел, надеюсь, стучит теперь и в твое сердце, читатель. Вставай на борьбу за жизнь.

ГДЕ ОБЕЩАННАЯ КОНВЕРСИЯ?
Я решительно протестую против строительства АЭС в Северске, потому что:
1) не была учтена техногенная нагрузка на Томскую землю;
2) не были взяты во внимание исследования экологов вокруг Северска в прошлом учеными Томска, Москвы, Киева, Красноярска и др.;
3) не было учтено влияние 37 аварий на СХК на здоровье населения региона, а также состояние ландшафта, флоры и фауны;
4) не прислушались к мнению ученых-экологов, живших в прошлом и выступающих против строительства АЭС в настоящее время;
5) проводившиеся 19 марта 2009 года «Слушания» по строительству АЭС с начала и до конца были сфабрикованы: они шли по заранее продуманному сценарию; многие выступавшие не могли грамотно прочесть написанные для них тексты; абсолютное большинство тех, кто выступал за строительство АЭС, говорили об экономической стороне проблемы, но не о социальной, нравственной, культурной, философской или какой-либо иной стороне проблемы, обеспечивающей нормальную здоровую жизнь населения; большинство выступавших были или безграмотными в вопросах энергетики (для таких уже в ближайшее время кончается углеводородное сырьё, остаётся только иностранцам), или маразматиками фашиствующего толка (для этих в Чернобыле погибли 56 человек и этим ограничилась глобальная катастрофа); иные просто зомбированы;
6)никто ничего не сказал о плутонии, выброшенном в окружающую среду в результате аварий на СХК раньше и в результате нежного, раздавшегося на весь мир хлопка в апреле 1993 года; а этот плутоний унесёт ещё много жизней, потому что никто никак не ограничил на заражённой территории ни сельскохозяйственную, ни какую-нибудь иную деятельность населения;
7) лишь ученые ТГУ сказали о проблеме захоронения РАО и передаче будущим поколениям неразрешённой нами задачи, но их голоса были заглушены;
8) никто даже не упомянул об энергосбережении;
9) атомщики, высказывающиеся за строительство АЭС, руководствуются интересами коллективного эгоизма, но никак не интересами общественной безопасности;
10) науке известно, что будущее – за водородным топливом, но вопреки этому в Северске собираются строить устаревшие реакторы;
11) не было обещанной конверсии; руководители города и комбината прохлопали её, конверсию, проворонили – не построили ни одного завода, зато теперь расширяют дорогу в Томск, чтобы люди ездили на работу туда;
12) не был проведён референдум.
ВСЕ ПРОИСХОДЯЩЕЕ ИНАЧЕ, КАК БЕЗУМИЕ, АВАНТЮРИЗМ, И ПРЕСТУПЛЕНИЕ ПРОТИВ ЧЕЛОВЕЧНОСТИ НЕ НАЗОВЕШЬ.
Жители Северска, земляки! Раскройте пошире глаза и вы увидите, что вас обманывают: у вас и так уже отняли все льготы и вы НИЧЕГО не получите от новой АЭС!
А.Болтачев, журналист, бывший работник СХК.