Они были красивые.
Мать изящная, одевалась в облегающие платья, густые каштановые волосы по плечам. Низкий бархатный голос. Тонкие щиколотки цирковой лошадки в замшевых туфлях. Польская розовая помада, ухоженые руки. Любимая учительница малышни.
Старшая дочка - манекенщица в ташкентском доме моды, высокая, лицо в летящими бровями, царственная походка.
Сын - спортсмен, двухметровый блондин с непослушными вихрами, точеное лицо с выдающейся челюстью, арийского вида. В Ташкенте блондины всегда считались красавцами.
Ну и как в сказках, неладно с третьим. Вернее, с третьей. Она была от последнего мужа, короткого драчливого майора (разошлись быстро, он уехал и вскоре умер вдалеке). Третья дочка Люба была коренастая, толстоватая, неуклюжая. Когда шли всей семьей, она казалась приехавшей погостить нескладной родственницей чужих кровей.
Соседи сочувственно сплетничали про нее - вот ведь уродилась. Да и красивых не жалели: все непутевые, разведенки, одиночки, шалавы, что с них взять.
Мать вечно придумывала романы и у себя, и у дочери. У сына - успехи, завтра олимпийский чемпион. Рассказывала во дворе. Соседи поддакивали, а потом злословили за ее спиной.
А жизнь у них и вправду не складывалась.
Отпускные романы матери не продолжались, да и были ли они? Ей было около пятьдесяти, нищая зарплаты училки младших классов. Бережливая была: туфлям десять лет, а как новые. Одевалась столично, но уже постарела лицом, прокуренный голос стал сипловат, и глаза - не амазонки, по постаревшей голубки. Не влекут мужчин такие глаза.
Старшая красавица состояла при богатых любовниках. Вечерами заезжали за ней "Волги", соседки по лавкам охали, приторно улыбались. Волга уезжала, неслась вслед негромкая усталая брань. Но любовники были по большей части женатые, поэтому новый год проводила дома с матерью или с подружками.
Сын - про него мало знали, вроде как женился-разводился, исчезал надолго, потом снова жил дома, детей не приводил. Но мужчин не интересно было обсуждать. Скорей завидовали ему: свободный, красивый, недоступный, на сборах в столицах, а то и в заграницах.
Вот младшая - неказистая Люба - о ней любили поговорить скорбно, она имела репутацию доброжелательной, сердечной, скромной. Какие еще слова говорят о ненужных девушках? Целомудрена? Серьезна? Готовила на всех, стирала, когда вывешивала белье во дворе, соседки кидались помогать ей.
У них в семье все были добрые. Когда умер нищий сосед, их мать отдала новую простыню в гроб - неслыханная роскошь по тем временам.
Небось в приданое дочкам готовила, и вот - принесла, от благодарностей отмахнулась. И вообще - пройтись по соседям деньги собрать на больного, вдову или свадьбу, помочь готовить, банки поставить - все умела, все делала по первой просьбе.
Но все равно судачили. И красоте завидовали, и в неустроенности винили. Соседки - что с них взять? Тогда дома не сидели, телевизоры были мало у кого, в домах жарко, а к вечеру налетал прохладный ветерок, пускали воду в арык*, щебетали птицы - вот располагались на лавочках и сплетничали. И не злобные были, первые бы обрадовались замуж всех троих выдать по-людски, устойчиво, чтоб им понятно было: муж - это до гробовой доски. Без мужа-то какое счастье?
Но шло время, мать старела, уже не в дома отдыха, в санатории ездила, а там какие романы? Там лечатся, говорят о болезнях, лекарствах, о прошлом... Мужчины там пижамные, лысые, одышливые...
Про себя она уже не рассказывала, приносила модные журналы, показывала фотографии старшей красавицы.
Старшую видели редко, вроде как переехала к кому-то, жених, не иначе. Ждали свадьбы. Бессонные видели с балконов, как иной раз приезжала она на такси поздно ночью, шмыгала в подъезд. Кто говорил, что зареванная, в порваном платье. Но верить ли? Как там в темноте за секунду разглядели? Врут, наверняка врут. Ведь говорит мать, что в Сочи модный показ, и дочка ее в первых рядах, и что ее в Ленинград приглашали, и в Ригу...а там уже и заграница рядом.
А младшая? Что сказать про младшую? Училась на скучную иженерность, встречали ее в магазине, скудная еда в авоське. Встречали в кино с подружками, в библиотеке - журнал "Иностранная литература" читала.
Потом где-то работала пару лет, вернулась домой.
Не пропадала, не заезжали за ней, не возвращалась под утро с цветами. К сорока годам стала ходить на стадион - физкультура для ленивых, не похудела.
Одевалась неплохо, и духами пахла, и красилась, ну не хуже других выглядела. Как все. Но все замужем с детьми, а она - с матерью.
Бывало, что уезжала на выходные к старшей сестре - та спивалась. Убирала, выкидывала бутылки, заставляла поесть, таскала в диспансер.
Мать болела, но крепилась, аккуратная, прямая. как всегда, помогала соседским детям уроки делать.
Текла жизнь, не война, не голодали, пекли пироги, ходили в кино, гуляли в парках, открывали шампанское в новый год. К ним приходили гости - пожилые учительницы, редко с мужьями. Тогда мужей еще мало было после войны.
Старшая не появлялась, ходили слухи, что больна или уехала в другой город. Спрашивали, им отвечали односложно: спасибо, все заняты, все в порядке.
Как-то раз старшую опознали на чужой площади - ее уводила милиция, пьяную, окровавленную, подралась в очереди за водкой.
Соседи пришли сочувствовать, предлагать помощь, их вежливо выставили: спасибо, это внутреннее дело нашей семьи. Семьи? Да где тут семья? Да все непутевые, разведенки, одиночки, шалавы, а теперь еще и пьянь. Ишь, гордые какие, возмутились соседи: им добра желают, помочь пришли. А как помочь? Ожидали, что у них на груди рыдать будут? Извиняться: вот мы такие насчастные, неправильные.
Любу жалели, раньше замуж не вышла, а теперь с такой сестрой никаких шансов. Но и не усердствовали, пришла бы поплакаться, может, и пристроили бы.
Соседи смотрели косо, здоровались сухо, разговоры не заводили. Да и время другое стало: сидели все больше по домам перед телевизорами, какой никакой достаток, уже по рублю собирать на похороны не бегали, парткомпрофком собирал.
Одни переехали, другие вселились. Некому судачить.
Старшая умерла - как пьяницы умирают - упала в арык, захлебнулась, утром нашли. Сын? Про него забыли все, наверно. сгинул где-то.
Мать состарилась, высохла, инсульт хватил. Прощения просила: не нравились ей любины ухажеры, всех отвадила. Всех? Да там может и была пара, вялых таких. С одним целовалась в парке, другой? А был другой?
Мать пошаркала с полгода, но вскоре пришло и ее время - упала на кухне и умерла.
Осталась одна Люба.
Она на пенсии, подрабатывает в газетном киоске, три раза в неделю ходит на стадион на физкультуру с другими бодрыми пенсионерами. Хочет продать квартиру и переехать на первый этаж - тяжело стало подниматься по лестнице.
____________
* арык - городской ручей. Вечером открывали шлюзы, пускали воду для прохлады или полива во дворе.