Воссоединение семей

Татьяна Ивановна Ефремова
Ах, как не хотелось Уральскому начальству возиться ещё и с семьями бунтовщиков. Не успела ещё родиться и утвердиться идея о ссылке “непокорных казаков”, а уж войсковое начальство засуетилось и о высылке семей вслед за их мужчинами.

По закону Российской Империи семьи высылаемых не имели выбора ехать или не ехать вслед за осужденными к выселению (смотрите стр. 311). В этом отношении даже законы времён Сталина кажутся достижениями демократии. При Сталине семьям “врагов народа” давался выбор: отказаться от родственника - “предателя” и продолжать жить “полноценной Советской жизнью”, или поставить личные привязанности выше “интересов народа” и отправиться вслед за родственником. Российская Империя таких вольностей не признавала, и семьи осужденных отправлялись по месту ссылки в обязательном порядке. Единственный, кто имел право голоса в этом вопросе был сам ссылаемый (при всей видимой нелогичности такого порядка): осужденный на ссылку преступник имел право отказаться от своей семьи и оставить домочадцев на старом месте, если в дело не вступали “приговоры от общества”. Местные общины имели право ходатайствовать о высылке семьи вслед за нежелательным членом общества.

В идеальной ситуации государство брало на себя обязательство обеспечить ссыльных жильём на новом месте. Сама семья тоже должна была внести финансовую лепту в свою собственную ссылку. Предполагалось, что семья продаст своё недвижимое имущество, на эти деньги оплатит свой транспорт, чтобы перевезти себя и своё движимое имущество к месту назначения. Сам транспорт был ответственностью местных властей, но закупка транспортных средств (коня и телеги), также как и фуража, делались за счёт ссылаемых. Семья ссылалась вся вместе, в начале весны, к концу лета добиралась до места. Обеспечение себя на новом месте тоже было делом самих ссыльных. Предполагалось, что семья закупит по дешёвым осенним ценам продуктов на зиму, муж будет работать, и всё пойдёт как по маслу...

Но это всё могло произойти только в идеальной ситуации. Всё, что происходило в УКВ, не напоминало ни один из сценариев, предусмотренных министерскими планами.

Всё началось как положено по букве закона, а по букве закона муж имел право не взять свою семью в ссылку. По этой причине администрация УКВ начала опросы арестованных с целью выяснить кто из них хотел бы взять с собой семью в ссылку (смотрите стр. 320, 321, 337). В расчёты чиновников входило, что все казаки, будучи хорошими семьянинами, захотят взять с собой семьи. Поэтому с самого начала (когда планировалось арестовать только 40 человек, чтобы запугать остальных казаков) все расчёты строились на выселении и казаков, и их семей. Но так как среди первых арестованных было много пожилых, и они могли быть вдовыми, или их жёны могли быть больными по старости, то в письме от 19 октября 1874 года от Оренбургского губернатора Тургайскому губернатору указывается цифра в 20 семейств. Впрочем, в апреле 1875 года цифра опять вернулась к прежней отметке: 40 семей (ГАОО, ф.6, о.13, д.3931, л. 224, от 4 апреля 1875 года). Потом, когда количество арестованных оказалось намного выше намеченного, то и число семейств, предназначенных к ссылке, тоже выросло. В том же апреле 1875 года уже обсуждалась возможность выслать первую партию из 100 человек (а в конечном варианте, как это случалось почти всегда, список разбух до 147 семей).

Однако же самый первый опрос казаков и их жён принёс противоположный результат: ни мужья не хотели брать с собой жён, ни их жёны не стремились уезжать из УКВ (не смотря на то, что мнение жён и не имело законной силы, их всё-таки опросили... Может быть, оттого что женщины в УКВ пользовались общественным уважением, которого они не имели в других местах???). Жёны объясняли свой отказ ехать тем, что им “неизвестно желание мужей взять их с собою при переселении в Аму-Дарьинский край, сами же они со своей стороны предполагают остаться здесь”, как рапортовал Веревкин в Петербург, а мужья выдвигали практические причины для своего отказа от семей: неизвестность будет ли жильё на новом месте или нет; трудности этапа и жизни в необжитой степи, которые могут плохо сказаться на детях, особенно маленьких; хозяйственные причины, такие как необходимость собрать урожай, продать скот, необходимость времени для того, чтобы ликвидировать хозяйство. Типичная отговорка была, что жёны со временем продадут хозяйство... (смотрите приложение к этой главе). И согласно букве закона первоначальное (начало апреля 1875) решение Веревкина было: “заявление казачьих жён согласно с приведённым законом и потому должно подлежать удовлетворению”. Однако закон шёл вразрез с интересами тех, кто решал судьбу УКВ и колонизации Туркестана, и в итоге закон обошли, по старинной русской поговорке: ”Закон что дышло, куда повернул, так и вышло”. Семьи всё равно сослали. А наказной атаман Н.А. Веревкин, чтобы не участвовать в этом грязном деле, сдал дела и уехал.

Однако, чтобы “повернуть” закон, нужны были хоть какие-то законные основания, или видимость законных оснований. С целью придать более законный вид всей процедуре высылки семей “предложен был целый ряд мероприятий, - как пишет Сандръ, - направленныхъ к тому, чтобы сосланные казаки сами пожелали бы вызвать к себе свои семейства, а именно проектировано было: 1) освободить от обязательных работ сосланных казаков, пожелавших вызвать к себе свои семейства, и предоставить им право свободного занятия   промыслами и торговлей на местах новаго поселения, и 2) ограничить бездетных жен сосланных казаков в правах пользования войсковыми угодьями, распространив ту же  меру и на жен сосланных казаковъ, имеющих детей моложе 14-летняго возраста. Эти проекты, какъ несогласные с законом, не были осуществлены, но тем не менее появление их само по себе чрезвычайно характерно, так какъ указывает, что даже высшая администрация колебалась, не установивъ точного взгляда на юридическое положение сосланных казаков и разсматривало их, смотря по надобности, то как колонистовъ-переселенцевъ, то как ссыльных преступников. Двойственность цели, которую хотели достигнуть ссылкою уральцев на Аму-Дарью, неизбежно внесла шаткость и во все дальнейшие распоряжения властей, порождая ряд недоразумений, как среди караемых, так и среди карающих. Дело, как видно изъ изложеннаго выше, дошло даже до правоограничения лиц ни въ чем неповинных.”

Параллельно с колебаниями администрации по поводу неопределённого статуса семей сосланных казаков, в самом войске ещё не улеглись страсти по поводу событий 1874 года. Наверное, администрации было неприятно жить бок о бок с недовольными и в её планы не входило, чтобы семьи самых “опасных” “смутьянов”-старообрядцев продолжали жить в УКВ. Яблочко от яблони недалеко падает, как говорится. Уж если искоренять “зло” в войске, то под корень! Уже к концу апреля (то есть пару недель спустя после первоначального опроса, показавшего, что казачки ехать в ссылку не хотят, и казаки не хотят их семьи в Туркестане) тема выселения семей приобретает уверенность: пока выселяем только мужей, жён потом всё равно привезём. Первые семьи были вывезены весной 1875 года, спустя год после первых арестов и вскоре (месяц-полтора!) после первоначального опроса, сделанного в апреле 1875 года. Однако, с какой стороны ни посмотреть, вывоз семей против желания сосланного мужа было незаконным. Первые семьи уже сослали, а министерство ещё продолжало говорить о законных основаниях для ссылки, в результате чего документы, произведённые Уральской и Оренбургской канцеляриями, приобрели двуличный характер. Внутренние документы, циркулировавшие на территории Оренбургской губернии, были полны уверенных приказов о вывозе семей. Тон документов, отправляемых в Петербург сменялся на более либеральный и “соответствующий закону”. Например, после получения очередного послания из Министерства в августе 1875 года, генерал-губернатор Н.А. Крыжановский рапортовал военному министру, что он рекомендует “по водворении высланных казаков на новых местах жительства их, допросить высланных, кто из них желает вызвать к себе семейства и всем таковым составить имянные списки, с обозначением места поселения” в соответствии с законом (из рапорта Н.А. Крыжановского, ГАОО, д. 3931, л. 473). А в действительности же, на местах, в УКВ, списки составлялись не по желанию сосланных мужей, а по желанию администрации.

И вот в этот момент (лето 1875 года) администрация осознала, что она попала в безвыходную ситуацию. С одной стороны, летом 1875 года стало понятно, что в случае высылки всех семей “бунтовщиков”, как было заявлено в апреле 1875 года, (т.е. до начала катастрофических летних военных сборов), речь пойдёт о колоссальных человеческих потерях для УКВ, поэтому когда “главный начальникъ военно-народнаго управления (в Туркестане, - Т.Е.), озабоченный ихъ (ссыльных казаков, - Т.Е.) устройствомъ, ходатайствовалъ о присылке къ нимъ ихъ семействъ (действуя в соответствии с предшествующей перепиской и инструкциями, - Т.Е.), ген.-лейт. Веревкинъ (3 января 1876 г.) доносилъ, что онъ не находитъ возможнымъ и удобнымъ пересылать ихъ туда противъ желанья мужей и отцовъ, хотя бы жены и заявили согласие быть отправленными къ мужьямъ. Между темъ, никто изъ сосланныхъ уральцевъ не выразилъ желания вызвать къ себе свою семью, напротивъ, все они отказались отъ этого наотрезъ. Семейства сосланныхъ никакого участия въ безпорядкахъ въ 1875 г. не принимали и съ уходомъ въ Туркестанъ ихъ главъ устроились и обжились по новому, безропотно примирившись со свершившимся фактомъ; мало того, младшие члены этихъ семействъ - сыновья сосланныхъ, вступили уже въ права хозяевъ, пристроивъ у себя матерей, сестеръ и прочихъ членовъ отцовской семьи. Если при такихъ условияхъ начать приводить въ исполнение требование закона объ обязательномъ следовании за ссыльными ихъ семействъ и, не смотря ни на что, отправить ихъ на место ссылки уральцевъ, то положение получилось бы безвыходное, а именно: при согласии на то семействъ ссыльныхъ, за матерями последовали бы къ отцамъ и дети старшаго возраста, т. е служилые казаки, подчинявшиеся уже новому порядку отбывания воинской повинности, такъ какъ иначе имъ угрожаетъ полное экономическое разстройство; въ случае же, семейства ссыльныхъ следовать въ Туркестанский край не пожелали бы - ихъ пришлось бы переселять силою, пришлось бы сломить ихъ сопротивление, а, следовательно, вновь возбудить на Урале волнение, которое едва лишь утихло. Действительно, дилемма представлялась съ трудомъ разрешимой. Оставался одинъ лишь исходъ: допустить теперь же добровольное переселение изъявившихъ на то желание, а затемъ выждать, пока не уляжется совершенно брожение умовъ на Урале  и   пока окончательно не введено будет въ полной мере въ действие новое положение о военной службе и общественном устройстве казаковъ. Таким образом, обязательная высылка семейств сосланных отложена была до весны 1877 года”. (Сандръ)

При довольно точном понимании ситуации, сложившейся в УКВ, Сандр не упомянул (или не знал?), что несколько сотен семей всё-таки выслали до 1877 года. Опыт выселения был неудачным, и вызвал многочисленные проблемы. С одной из них мы уже знакомы: волнения в умёте Тёплый, который не позволил отправить в ссылку 12 семей в 1875 году, породили нежелательный прецедент. По закону, семьи могли быть высланы вслед за преступником по настоянию общественности; в умёте Тёплом общественность настаивала на том, чтобы семьи оставили в УКВ. Войско ещё раз перешло дорогу начальству, и его нужно было примерно наказать. Как именно это делалось мне не известно, но наказной атаман УКВ Н.А. Веревкин получил в 1875 году разрешение выслать 245 семейств, не смотря на то, что он планировал выслать только 145. Такая “щедрость” министерства оказалась очень “ко времени”.

Помимо желания доказать войску, кто сильнее, у администрации были серьёзные причины для желания “выпихнуть” многие семьи осужденных из войска, потому что они превращались в тяжкую обузу на экономике УКВ, особенно к 1876 и последующим годам (смотрите главу “Жизнь во время бунта”). Надежды администрации на самообеспечение казачьих семей в деле переезда не оправдались. За год-два многие семьи, особенно оставшиеся совсем без мужчин, пришли в страшный упадок. Объявление о распродаже имущества за долги является тому подтверждением (смотрите приложение к главе “Жизнь во время бунта”). За долги продавался дом Евстафия Сергеевича Гузикова (а не Емельяна, как написано в газете; человека с таким именем в Царе-Никольском не проживало, насколько я знаю). Евстафий Сергеевич был первым “послом” к царю в октябре 1874 года и дошёл до Ливадийского дворца. Был судим в ноябре 1874 года. Летом 1875 года судили и его брата Егора Сергеевича. До похода к царю Гузиков был человеком зажиточным. Налоговых деклараций этого Гузикова я не видела, конечно, но сам факт, что его выбрали делегатом, является свидетельством, что он был человеком уважаемым, что автоматически включало и состоятельность. Голодранцев в обществе не уважали, потому что кто был голодранцем как не лентяи и пьяницы? Гузиковы к ним не относились. За два года выплачивания “контрибуций”, содержания солдат на постое и невозможности вести хозяйство от некогда крепкого хозяйства Гузиковых ничего не осталось. А значит и взять с таких семей было нечего. Самого Евстафия Сергеевича сослали на каторгу, куда не обязательно должна была ехать семья. Но аналогичный процесс обнищания проходил во всех семьях, откуда мужчины были забраны. Приходилось казне раскошеливаться и оплачивать проезд семей в Туркестан. Подобных в конец разорившихся семей было большинство, надо полагать. Мне довелось встретить всего два списка переселяемых семей с пометками, кто будет оплачивать проезд: семья, казна, или вместе - частично семья, частично казна. Семей, способных оплатить свой проезд полностью, было очень немного.

Причем, и в этом вопросе наблюдается разница между тем, что докладывалось в министерство, и что происходило на самом деле в УКВ. Так в одном из своих рапортов военному министру Оренбургский генерал-губернатор пишет что “семейства их (сосланных казаков - Т.Е.) снабжать от казны продовольствием и подводами, как солдатских жён и детей, согласно положению о том и затем никакого другого пособия не давать” (ГАОО, д. 3931, л. 474). Складывается впечатление, что министру докладывали о семьях казаков именно как о добровольных колонистах, пользующихся правами вольно-переселяющихся. Ведь существовал закон о материальной помощи семьям военнослужащих, решивших переселиться к своим мужьям в Туркестан (смотрите стр. 321). Казна брала на себя все расходы в таких случаях. По прибытии на место, семья не получала никаких пособий от казны, потому что мужья получали повышенное жалование за добровольную службу в Туркестане. План этот был для казны накладен, но при всей видимой “щедрости” государства в этом деле, всё равно желающих воспользоваться пособием было недостаточно, чтобы создать процесс массовой колонизации. В результате, как мы знаем, военный министр решил восполнить недостачу колонистов “бунтовщиками” из УКВ; именно так их и рассматривали в министерстве. Рапорты из Оренбурга и Уральска, не содержа откровенной лжи о событиях и ситуации на местах, всё равно можно рассматривать как систематическую дезинформацию государства, потому что они поддерживают видимость отношения к сосланным казакам как к людям, пользующимся льготами государственных программ. Но из Ташкента военное министерство получало противоположные сведения: “переселенцы эти не пользуются никакими льготами и наряжаются на фортовыя и городския работы по мере надобности” (ГАОО, д. 4149, л.110). В УКВ местная администрация всеми силами старалась заставить выселяемые семьи взять на себя все расходы по переселению. Впрочем, это им не очень удавалось…

Даже самая первая партия семей, финансовое обеспечение которой обсуждалось в апреле 1875 года, имела “действительно неимущих”, на которых войско разыскивало средства в размере 50 рублей на семью на содержание во время этапа, что равнялось 20-25 тысячам на весь этап (ГАОО, д. 3931). Как видим, уже в апреле 1875 года, когда ещё только велись опросы среди семей первой волны осужденных и ещё не началась вторая волна арестов - за неявку на летние учебные сборы (она начнётся в мае 1875 года), администрация рассчитывала выслать не менее 500 обнищавших семей, судя по размеру пособия, которое обсуждалось. Однако из рапортов вышестоящему начальству мы знаем, что наказной атаман Н.А. Верёвкин наметил себе ещё более высокую планку и предлагал сослать 600 семей, о чём и отрапортовал в Военное Министерство. И в который раз в ход событий вступил Оренбургский генерал-губернатор Н.А. Крыжановский со своими поправками. Он считал это число - 600 семей, подлежащих высылке, - недостаточным, потому что - по его мнению - высылать в Туркестан следовало не семьями, а целыми хуторами (смотрите приложение к этой главе).

Впрочем, в самом Уральском войске о планах Крыжановского не знали даже самые высоко-поставленные штабисты, за исключением атамана Веревкина. Генерал-губернатор нередко рассылал свои циркуляры под грифом Совершенно Секретно и повторял предупреждения о чрезвычайной осторожности в деле о непокорных казаках в собственноручных записках: “покорнейше прошу Вас посылаемую копию никому непередавая, оставить усебя, как документ, который во всей подробности должен быть известен только Вам лично” (ГАОО, д. 3931, л. 280).

Размах Крыжановского был ограничен двумя объективными обстоятельствами: негде было взять достаточно денег на высылку такого количества людей сразу, и негде было разместить такое количество людей в Туркестане (и где бы то ни было ещё!), но идея высылки огромного количества уральских казаков повторялась из рапорта в рапорт вышестоящему начальству. Оттого что планы о высылке большо-го количества людей встречали столько препятствия, их держали в секрете, боясь (причём, вполне справедливо), что не приведённые в жизнь угрозы лишь усугубят положение и вольнодумие в войске, создав атмосферу “безнаказанности”. Однако “всякая палка о двух концах”: по иронии судьбы атмосфера абсолютной секретности произвела тот же самый эффект. Отсутствие каких-бы то ни было разговоров о высылке, отсутствие слухов о том, что в штабе есть документы из Петербурга по этому вопросу, молчание войсковой газеты на эту тему - всё это, видимо, утвердило казаков во мнении, что в Петербурге о событиях в УКВ не знают. Поэтому когда после опросов казацких жён в апреле 1875 года, дружно отказавшихся ехать в ссылку к своим мужьям в Туркестан, наступило затишье, войско, видимо, решило, что на этом вопрос закрыт. Когда в начале мая некоторым семьям объявили, что они внесены в списки ссылаемых, должны продать имущество и готовиться уезжать в ссылку, вопреки желаниям мужей и жён, войско отнеслось к этому, как к самовольству наказного атамана Н.А. Верёвкина, примеру этакого местечкового самодурства, совсем как события августа - октября 1874 года. Наказной атаман не мог этого не понимать. Он настоятельно требовал срочного разрешения вопроса “дабы положить конец нынешнему напряженному состоянию умов казачьяго населения” в майском рапорте (ГАОО, д. 3931, л.285). Единственным способом разрешения проблемы была высылка людей, причем “обязательно выслать примерно сто семейств, не ожидая разрешения общего вопроса о выселении казаков”. В то время Веревкин ещё надеялся, что это можно сделать, “не подвергая их слишком большим неудобствам в зимнее время”. Сомнения министра в возможности реализации плана выселения были встречены им и Крыжановским в штыки.

Со скрипом начали собирать первый этап с семьями: военный министр дал добро на 100 сто семей (но денег на все 100 в войсковой казне не хватало), а в УКВ в список внесли 147 семей.

И тут грянули учебные сборы, сопровождавшиеся “массовым саботажем”, а следовательно и массовыми арестами и судами. И приговорами к ссылке. Массовая ссылка “бунтовщиков” была на руку администрации, но ситуация породила и добавила ещё одну проблему и к без того запутанной и напряжённой ситуации. В массовом “неповиновении” 1875 года были замешаны в большинстве молодые люди, подлежащие призыву и обязанные служить. Именно их чаще всего и арестовывали летом 1875 года. В общей сложности за этот период было арестовано не менее 1000 молодых людей, что создало существенную брешь в наличном составе УКВ. Уральское казачье войско и без того было не самое многочисленное и с самым высоким набором военнослужащих на душу населения из всех казачьих войск, а после лета 1875 года число подлежавших призыву сократилось ещё больше, и ситуация с набором стала ещё более удручающей. Вот в этой обстановке нехватки молодых людей, годных к строевой службе, продолжилось массовое выселение семей в 1876 году.

По закону, дети достигшие совершеннолетия, то есть 14-летнего возраста, рассматривались как самостоятельные члены семьи, и имели право принять решение о своей участи: уехать с родителями, или остаться на месте. Также, по законам страны, они обладали правом выбора... но лишь в теории. Такие вольности не распространялись на казаков (эта книга полна примеров писем и рапортов администрации, о том что законы не могут быть применены к Уральским казакам, в связи с “чрезвычайностью” ситуации, а также в связи с государственной необходимостью колонизировать Туркестан и с государственными потребностями в военном пополнении - смотрите приложение к этой главе). Сыновья казаков, приближающиеся к 17-летнему возрасту, не могли воспользоваться законным правом сделать выбор: остаться в войске или следовать за родителями, они не имели право покинуть УКВ и отказаться от военной службы. Процесс выселения семей превратился в болезненный процесс разбивания семей.

Изменить что-либо в этой душераздирающей ситуации было невозможно: УКВ не могло и не хотело отпустить молодых казаков из войска, военный министр Милютин и Оренбургский генерал-губернатор Крыжановский (каждый по своим причинам) не хотели отказаться от колонизации Туркестана уральскими казаками. Семьи должны были быть разбиты. И должны были оставаться в Туркестане навечно, без права когда-либо покинуть пределы своих колоний, вопреки законам Российской империи, потому что “если по смерти мужчины женщины, а следовательно и дети при них, будут иметь право возвращаться на родину, ибо при таком условии несомненно рано или поздно колония исчезнет, или во всяком случае, не получит никогда желаемого развития” и если бы “казаки были склонны верить, что если семействам есть возврат, то со временем могут разсчитывать на такую милость и сами виновники выселения своих семейств” (ГАОО, ф.6, о.13, д   л. 271).

Не говоря уже обо всех эмоциональных и моральных аспектах данной дилеммы, многие семьи оказались в финансовой ловушке. Если продать дом, то где будет жить сын/сыновья, остающиеся в войске, если не продать дом, то как оплатить этап до Туркестана, ведь войсковая канцелярия уже сделала оценку имущества и определила, кто и сколько должен заплатить за себя. Впрочем, возможностей продать дом в той обставновке было не много. На местном рынке было слишком много недвижимости на продажу, а желающих купить столько недвижимости просто не было, поэтому аукционы по продаже домов и имущества сосланных казаков возобновлялись иногда по несколько месяцев подряд без особых результатов. Напомню, о каком количестве семей мы говорим: в октябре 1877 года военному министру был представлен именной список 806 сосланных в Туркестан уральцев, к которым планировали выслать семьи в 1878 году (ГАОО, ф.6, о.13, д л. 277). Многие из этих семей были вынуждены выставить дома на продажу, но многие ли сумели их про-дать? Высылка такого количества семей одним махом была абсолютно нереальна, потому не состоялась, но ведь людям уже велели продавать своё имущество! Имущество тех, кто отказывались делать это добровольно (а таких было немало!), было продано с аукционов станичными атаманами или атаманами отделов (смотрите приложение к этой главе) в соответствии с инструкциями: “имущество казаков, которые не продадут назначенные к выселению семейства до назначенного им срока, то таковое должно быть продано местною властью в непродолжительном времени” (ЦГА РК, ф.267, о.1, д. 220, л. 36). Продавать имущество не очень-то удавалось “в непродолжительном времени”, и нет сомнения - имущество шло по небывало дешёвой цене. Что делали люди, чьи дома уже продали? Где они жили до следующего этапа (то есть в течение целого года)? А если возникали трудности с организацией продажи, или если казаки писали прошения на возмещение финансового ущерба (например, на незаконное изъятие денег, или на отмену судебного решения по продаже имущества), то администрация выставляла им, сверх всех прочих препон, гербовый счёт. Никаких поблажек в связи с бедственным финансовым положением семей не предусматривалось. Финансовую ответственность за семью нёс муж, который мог быть уже несколько лет в Туркестане, в Оренбурге или в тюрьме. Когда возникала финансовая неурядица с имущественными делами семьи казака в УКВ, то казаку высылался счёт, а точнее, его начальству высылалась рекомендация вроде этой: “взыскать с поселенца Ивана Ильичёва или две гербовые марки 60 к. достоинства, которыя загасить установленным порядком, или 1 руб. 20 коп. и сдать в местное уездное казначейство” (ЦГА РК, ф.267, о.1, д. 220, л. 66). С собой семьям разрешали брать очень мало. “Из громоздких вещей разрешаются подушки, размером не более 10 верш. по длине и ширине” (Справочная книга, стр. 128). Попутно хочу добавить, что деньги изъятые у казаков, пойманных за пределами мест ссылки, никогда не возвращались, а оставались в казне на “возмещение убытков”, причинённых “неподчинением положению 1874 года”.

Пока Уральские и Оренбургские власти пытались выпихнуть как можно больше семей из войска, Туркестанские власти отбивались от “колонистов” руками и ногами. Туркестанский генерал-губернатор не мог обеспечить всех высланных жильём и пособиями. Построить сотни домов в конкретных (и совершенно удалённых) местностях было физически невозможно. Если казаков можно было расположить в переполненных бараках, то семьям полагались отдельные дома, а их не было! На все возражения генерал-губернатора фон Кауфмана из Туркестана Оренбургский генерал-губернатор Крыжановский и наказной атаман УКВ Голицын отвечали, что “выбор семейств и число их должны зависеть от ближайшего усмотрения Уральскаго Начальства, а не Туркестанскаго, которое, очевидно, не может знать тех местных условий, кои требуют выселения каких-то именно семейств, а не других” (ГАОО, ф.6, о.13, д  л. 277). А Туркестанское начальство не могло придумать как дать казакам возможность заработать и обеспечить пропитанием их семьи. Уральское и Оренбургское начальство же было абсолютно убеждено, что бедность уральских семей в Туркестане и нежелание семей выезжать с территории УКВ в Туркестан - результат мягкости Туркестанского начальства и саботажа сосланных, как результат этой “мягкости”, которая служит поводом “для изобретения и распространения нелепых толков, которыя к сожалению, весьма легко смущают простых людей, и весьма вероятно вызывают некоторую уклончивость со стороны семейств, подлежащих выселению, которыя не растрачивая вконец своего состояния и не разрывая связей с родными, считали бы более для себя удобным выждать на месте или смерти своих мужей и отцов или скорее всего возвращения их на родину” (ГАОО, ф.6, о.13, д л. 302).

Итак, семьи пригнали в Казалинск. Одной из самых часто повторяемых казусов переселения семей в Туркестан являются истории о том, как казаки отказывались признавать приехавшие к ним семьи. Истории эти написаны в недоумённом и насмешливом тоне людьми, наблюдавшими события, но не позаботившимся спросить самих казаков, почему они себя так ведут, или просто умолчавшие по своим причинам о некоторых деталях описываемых событий.

Среди потомков сосланных казаков ещё живы воспоминания о тех событиях. Их рассказывали на семейных посиделках из поколения в поколение, и продолжают рассказывать. Так, на одной из семейных посиделок, Самсон Антипович Мясников из города Тараз (бывший Джамбул, а до того - бывший Аулие Ата), рассказал мне про первую партию казаков, пригнанных из Казалинска в Аулие Ату для поселения. Их пригнали без семей. Семьи должны были быть привезены позже. Когда же семьи приехали, то жён выдавали мужьям как посылки, под расписки. Мужья расписываться за жён отказались, а потому жён им и не могли отдать. Повторилась та же самая история, которая произошла в Казалинске. Сейчас, полтора века спустя, потомки тех казаков рассказывают эту историю с усмешечками над “темнотой” предков, а для самих участников тех событий это было дело исключительной важности (смотрите главу “О несомненной роли бумаг и подписей”). Поверили бы чиновники казакам, распустили бы семьи по домам под честное слово, - и не было бы проблем. Но ведь чиновнику нужно отчитаться, а для этого нужна подпись. И в который раз, государственный механизм “спотнулся” о религиозные особенности своих подданных и спровоцировал конфликт на голом месте.

Трагичной была судьба тех семей, которые прибыли в Туркестан только для того, чтобы узнать, что их мужья и отцы уже умерли, или лишились мужей и отцов вскоре по прибытии в Туркестан, как это случилось с Матрёной Дурмановой из Кулагинской станицы и с Прасковьей Самарцевой из Трекинской. Их мужья умерли в 1880, один в Самарканде, другой - в Казалинске, и казачки остались одни с детьми в Туркестане. В списке семей сосланных уральцев, которые просились назад в УКВ, была, например, Елена Бахирева из Бударинского форпоста с четырьмя малолетними детьми. Её муж Матвей умер ещё в конце 1880 года, а список был составлен уже в 1882 году. На что и как жила в Казалинске целых полтора года эта казачка, и было ли ей позволено вернуться в Бударино? Ведь уральская администрация открещивалась от обнищавших сосланных казаков ( а уж тем более от одиноких казачек) как могла! А что делали в Казалинске жёны казаков, сосланных в Омскую дисциплинарную роту, в Якутию или Сибирь? Мужей-то ссылали на новое место, а женщин оставляли одних в Туркестане. В 1882 году жена Ферапонта Толстого Матрёна просилась отправить её к мужу в Омск, чтобы не оставаться с маленьким сыном на чужой стороне совсем одной. Ульяна Шерстнева тоже просилась вернуть её с тремя детьми в Каленовский форпост Сахарновской станицы, после того как её муж Прокоп пропал без вести. Мне не довелось найти ни одного положительного ответа на подобные прошения.

Помимо уральцев, сосланных администрацией УКВ, в посёлках стали появляться и добровольные изгнанники, вроде уже упомянутого Степана Исаакиевича Ходина. Тяжесть жизни в УКВ, где многие хозяйства были разорены дотла, а также и невозможность выйти из казачьего сословия и избежать разорительной службы, вынуждала некоторых молодых людей бежать из УКВ для воссоединения с семьей в Туркестане. Сколько было таких беглецов трудно даже предположить, потому что Уральцы всячески противились любым попыткам местной администрации вести контроль населения всё по той же причине: любые списки - грех (смотрите приложение к этой главе).

Очень мало сведений сохранилось о тех казаках, которые быстро смирились со своей судьбой и ссылкой, и согласились “быть причисленными к Казалинскому городскому обществу”. Первым из них был бывший урядник из Каленовского форпоста Сидор Иванович Карташев, осужденный летом 1875 года, и уже в январе 1876 года написавший из Казалинска прошение о выселении к нему семьи: жены, двух сыновей и дочки (ГАОО, д. 4149).

Нашла я в архивах и одно свидетельство того, что были казаки, которые приезжали в Казалинск добровольно: не беглецы со службы, не сосланные из УКВ. Некий Ефим Толстов не появился ни в одном из списков или документов, относящихся к “уходцам”, однако с 1880 года это имя всплывает неоднократно в Казалинских городских документах по размежевыванию и уплате налогов, из которых следует, что жил он с женой без совершеннолетних детей и имел 6 десятин земли и - имея та-кую фамилию - несомненно был уральцем. Записан он в городских документах как мещанин (по воле администрации - или добровольно?), имел право покупать землю и послушно платил за неё налоги. Всё это указывает на то, что он не был ущемлён в правах и не возражал против мещанского звания, как другие казаки, не был старовером-радикалом, как многие сосланные (раз уж он платил налоги). Трудно сказать: единственный ли это случай, или единственный случай, встретившийся мне, но можно предположить, что в свете финансовых трудностей, обрушившихся на УКВ, могли быть казаки, попробовавшие найти лучшую долю вдали от родины.

Библиография;

Белоконский (Петрович) И.П. По тюрьмам и этапам. Очерки тюремной жизни и путевыя заметки от Москвы до Красноярска. Орел, 1887.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Берг Л. Аральское море. Опыт физико-географической монографии. С 2 картами, 6 таблицами и 78 рисунками.//Научные результаты Аральской экспедиции. Известия Туркестан-ского Отдела Императорского Русскаго Географическаго Общества. Т.V. Выпуск IX. С.-Петербург, 1908.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Берг, А., Никольский, А. На Аральском море.//Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник, составленный преподавателями географии А. Крубером, С. Григорьевым, А. Барковым и С.Чефрановым. II издание. Москва, 1905, стр. 300-307.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Бородин Н.А. Идеалы и действительность. Сорок лет жизни и работы рядового интеллигента (1879-1919), репринт. Москва, 2009, Государственная Публичная Историческая Библиотека России.

Бородин Н. Уральское Казачье Войско. Статистическое описание в двух томах. 1891. Репринтное издание. Уральск, ОКПФ “Старый Уральск”, 2009.


Гуляев А. Л. Поход на Аму-Дарью и в Текинский оазис уральских казаков в 1880-81 годах. Уральск, 1888.
Источник: http://www.runivers.ru/bookreader/book197157

Костенко Л.Ф. Туркестанский край. Опыт военно-статистического обозрения Туркестанского военнаго округа. Материалы для географии и статистики. Том II. 1880, С. - Петербург.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Крапоткин П.А. Тюрьмы, ссылка и каторга в России. С.-Петербург, 1906.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Материалы по Туркестану. Составитель Генерального Штаба Полковник Белявский. Туркестан, 1884.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Никольский, А. В низовьях Аму-Дарьи.//Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник, составленный преподавателями географии А. Крубером, С. Григорьевым, А. Барковым и С.Чефрановым. II издание. Москва, 1905, стр. 294-300.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Никольский, А. Природа Кызыл-Кумов.//Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник, составленный преподавателями географии А. Крубером,С. Григорьевым, А. Барковым и С.Чефрановым. II издание. Москва, 1905, стр. 216-227.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru 

Никольский, А. Усть-Урт.//Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник, составленный преподавателями географии А. Крубером, С. Григорьевым, А. Барковым и С.Чефрановым. II издание. Москва, 1905, стр. 307-316.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Пашино П.И. О жизни населения городов Сырь-Дарьинской области. //«World Discovery Kazakhstan», 2007, №1.
Источник: http://www.kazakh.ru/news/articles/?a=976

Пашино П.И. Туркестанский край в 1866 году.
Источник: http://rus-turk.livejournal.com/27674.html

Правдухин В.П. Яик уходит в море.
Источник: http://www.yaik.ru/rus/litarhiv/index.php?litarhiv=2552

Путевые заметки по дороге в Ташкент. // Всемирная Иллюстрация. 1870, № 76, стр. 419-422
Источник: http://leb.nlr.ru/search

Сандр. “Уральцы” в Туркестанском крае.// Русское богатство, 1905, №6.

Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии. Выпуск LX. С.-Петербург, 1895.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Северцов Н. Путешествия по Туркестанскому краю и изследование горной страны Тянь-Шаня, совершенныя по поручению Императорскаго Русскаго Географическаго Общества. С-Петербург, 1873.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Семенов Д. Отечествоведение. Россия по рассказам путешественников и ученым исследованиям. Учебное пособие для учащихся. Том III Кавказ и Урал. (Издание второе, О.К. Семеновой) Санктпетербург, Типография Императорской Академии Наук, 1871.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Сорокин. Через Кара-Кумы.//Азиатская Россия. Иллюстрированный географический сборник, составленный преподавателями географии А. Крубером, С. Григорьевым, А. Барковым и С.Чефрановым. II издание. Москва, 1905, стр. 282-294.
Источник: http://gbooks.archeologia.ru

Чеботарёв В. “Уходцы”. Мятеж в Уральском Казачьем Войске в 1874 году.// Горыныч, Краеведческий сборник.
Источник: http://maxpark.com/community/4502/content/1617312

Государственный Архив Оренбургской Области, фонд 6, опись 1, дела 377, 3931, 4020, 4146, 4748
Центральный Государственный Архив Республики Казахстан, фонд 267, о.1, дела 83,89, 106, 115, 124, 220


ISBN 978-0-646-93245-3