…И была вечная логическая игра, в разных источниках
именуемая по-разному. И эта игра являлась самым сложным
и самообразующим процессом за всю историю Большой Вселенной…
Михаил Доканев
Бывает так, что у человека что-то в жизни не получается. Неудачно складываются отношения на работе или в семье, или постоянно не хватает денег, или пусто как-то внутри, словно некуда идти, нет смысла и цели. И тогда человек (особенно женщина) берет в руки книгу. Обычно популярно-психологическую или экзотерическую, типа "Ключи к счастью", или "Обретение гармонии", или "Приручение судьбы". И милая особа, листая страницы заветной книги, верит, что получает некую силу, впитывает знания, которые воплотят в жизнь ее тайные мечты. Особе невдомек, что ключи от счастья не могут отыскаться в книгах, обрести гармонию можно, только прислушиваясь к своему внутреннему голосу. Но большинство современных книг продиктовано законами рынка.
Мне 27 лет, и я - журналист. Вообще-то я собирался поступать на истфак, но, рассорившись с приятелем, таким же абитуриентом истфака, быстро переподал документы на журналистику. Там требовались схожие экзамены. Поскольку я не отличался фотогеничностью, пути на телевещание для меня были закрыты. Еще в школе перед выпускным фотограф долго подбирал мне позу, чтобы в памяти одноклассников я запечатлелся Казановой. Но одноклассники все равно в физиономии Казановы разглядели загримированного тюленя. Радиостудия приняла меня было с распростертыми объятиями, поскольку оратором я был неплохим. Но после нескольких занятий по риторике и артикуляции я почему-то стал заикаться перед микрофоном. Преподаватель, разочарованный и покусанный чувством вины, пытался меня подбодрить, но я ушел в печатное словесное мастерство. Однако писать так хорошо, как завещала Нора Галь, я, к сожалению, тоже не могу, да простит меня читатель.
Но моей книге законы рынка не нужны, просто есть большое желание выговориться. Автор прежде всего творит для самого себя, а не для читателя, как ни жестоко это осознавать. Моя профессия вынуждала меня встречаться с неординарными людьми, о которых я писал в газетах. Но в газету мы подаем материалы, учитывая имидж редакции и политическую подоплеку, а от сердца хочется написать по-другому. Кроме того, взяв у кого-то интервью, журналист обязан отразить точку зрения собеседника, не искажая ее. А куда девать свои мысли и чувства, если хочется поспорить?
Так я приступил к "Игре по станциям".
Станция 1. ИНКА
Прилетит с парашютом семечко –
И на твой без растений остров.
Прилетит и от делать нечего
Приживется легко и просто:
Пустит корни и станет деревом
Или, может, кустом пушистым.
И не так уже будет ветрено
В неустроенной местной жизни.
Анатолий Алабердов
Инка - моя вторая жена. Логичнее было бы вначале нарисовать первую, но хочется погрузиться в настоящее, а не в то, что было пять лет назад. Наше знакомство с Инкой состоялось не под стрекотание цикад около акации, а в городской больнице, где мы разговорились о морге и патологоанатомах. Я готовил статью про медицинский университет: как учат студентов будущей профессии. После интервью с профессором-анестезиологом меня провели в место, именуемое "колпаком". Представьте себе стеклянный купол, нависающий над операционной. Туда приглашают студентов для наблюдения за ходом операции. Я увидел перед собой около двенадцати молодых людей в белых халатах. Внизу, под колпаком, ампутировали ногу у пациента с гангреной. Худенькая и бледная девушка, которую халат делал еще бледнее, вышла за дверь. Первая мысль, посетившая меня, была достать нашатырь. Я быстро вышел вслед за ней на балкон. "Вам плохо?"- спросил я, готовя свои сильные мужские плечи. "Плохо?! Вы слышали, что сказал этот носатый с козлиными глазками? Когда Катька ужаснулась отрезанной ноге, он сказал: "Что, девчонки, сырого мяса не видели?" И вот эти собираются нас лечить!" - она со злостью швырнула с балкона попавшийся под руку камешек. "Не хочу находиться в одном помещении с теми, кого презираю", - завершила она. "Как же вы с ним учитесь?» - съехидничал я. Девушка резко развернулась: "Я? С ним? Вот поэтому я с ним и не учусь! Я не пошла в мед из-за таких, как он. Мы с Катькой учимся на биофаке, и наше светило по анатомии договорилось сегодня об экскурсии для студентов биофака. Вот она - экскурсия. А сюда пригнали этих медиков... А вас как пропустили без белого халата и бахил?" "Я, собственно, журналист, пишу статью..." "Вот вы про этих циников и напишите!-заволновалась Инка,- а еще про самих хирургов. Вон тот, что в зеленом халате, в углу был, - он, когда пациентка под общим наркозом была, - он лопал яблоко! Прямо в операционной! А еще у нас экскурсия в морг была. Я не ходила - не захотела, а Катька рассказывала, что там один патологоанатом в зале, где трупы вскрывают, кириешки грыз, и еще Катьке предложил, вроде шутки. А потом труп наркоманки привезли, а они, когда вскрывали, в черепную коробку ей какую-то тряпку засунули, заметив:" Эта тряпка посвежей ее мозгов". Каково? Разве можно, даже если она наркоманка, даже если мертвая - разве можно пользоваться ее постыдным и беззащитным положением?" - слова выскакивали из нее, как автоматная очередь. То, что я принял за девичью слабость, - оказалось дамским гневом. Так мы подружились с Инкой.
В ней гармонично уживались какие-то две противоположности, и они делали все ее поступки неожиданными. Одевалась она всегда в тон, но не признавала никакой "красоты, требующей жертв". Она жила по принципу "не одежда красит человека, а человек одежду". Но шмоток у нее в шкафу было не меньше, чем в секонд-хенде, а собиралась на прогулку она столько же, сколько паломник в Мекку. Учась на биофаке, она не могла назвать мне почти ни одно насекомое и ни одно растение, если меня вдруг раздирало любопытство: что же встретилось нам на пути? Но Инку это ничуть не смущало: "На Земле полторы тысячи видов высших растений. Вдумайся в эту цифру! Ни один человек не может столько знать. Понимаешь?" Если же в учебе у нее что-то не ладилось, она сильно огорчалась: "Вчера была защита практических работ. Это типа курсовой, только менее значимо. Я рассказывала про муравьев. У нас должен был получиться эксперимент, ну, чтобы по-научному. Так вот: у меня дома развелись муравьи, я их и взяла. Они, когда по столу ползают, остатки пролитого "каркаде" пьют, и у них брюшки тогда большие и розовые становятся. А я вычитала, что муравьи, кода тонут, не гибнут: их сожители по муравейнику сбегаются и реанимируют утопленника, они массируют им брюшки усиками. Так вот. Я топила этих муравьев в чае, а потом засекала, за сколько времени они оживят утопленника. Понимаешь? А потом я сравнивала моих домашних муравьев с уличными - садовыми. И получилось, что одни умнее, ну, быстрее реагируют, а другие тупее. Понимаешь? А они, преподы, меня как-то не выслушали, не серьезно как-то отнеслись... а у однокурсников работы-то были, а эксперимента не было! А я экспериментировала! Почему зоологическая кафедра такая?
Любого другого я, подавляя смех, спросил бы, какой гербарий он раскуривал на ботанике прежде чем задумать свой эксперимент. Любого другого, но не моего юного Пелевина. Ее я только приобнял:
- Уважаемая, антинаучно поить чаем муравьев, в то время как вся кафедра зоологии предпочитает водку.
Обвинять Инку в том, что она что-то покурила, был смертный грех: ежегодно пришивая по сто листов гербария, она даже не имела понятия, как выглядит лист конопли. Выяснилось это так. Отправляясь работать в лагерь вожатой, она купила себе очередную безделушку - бусы с вырезанным из дерева конопляным листом. Перед разлукой она предстала передо мной с сумками, в джинсах с бабочками, футболке и этих конопляных бусах. Я вопросительно посмотрел на нее: "Ты в них едешь к детям? Ты сменила имидж?" Она сунула мне под нос свои бусы: "Этот кленовый листик из сандала. Он хорошо пахнет. Мне сказали, нервы успокаивает".
Мне стало немного грустно, когда я представил, как могут посмеяться над ее кленовым листиком. Я молча снял с ее шеи новые бусы и надел серебряную цепочку, которую купил ей перед расставанием. После этого я ее впервые поцеловал.
В ее голове мирно сосуществовали противоположные мысли. Больше всего меня удивляло, как она умудряется свято верить и в Бога, и в эволюционную теорию. Как-то она раздобыла книгу Райнхарта Юнкера и Зигфрида Шерера, в которой опровергалась эволюционная идея. "Ты и представить себе не можешь, какие у них порой немыслимые антиаргументы! Смотри: одно из доказательств эволюции - образование у эмбрионов человека и у млекопитающих жаберных щелей. Так вот. Автор пишет, что никаких жаберных щелей не возникает, а это просто сладки на теле растущего эмбриона. Что же, получается, все эмбриологи мира - тупые-претупые, не могут отличить одно от другого?"
- Но ведь ты сама веришь в Бога,- возразил я.- как же, по-твоему, Бог создал Адама и Еву, а другие переквалифицировались из обезьян?
Инка замахала руками. "Я думаю, так. Бог не создавал Адама. Он создал эволюцию, а та уже породила человека. Одна из идей эволюционистов - в существовании гомологичных органов у животных. Рука человека, крыло птицы и лапа крокодила состоят из одних и тех же косточек, и, якобы, имеют одинаковое происхождение. Это еще одно доказательство эволюции. А в этой книжке написано, что рука, крыло и лапа развиваются из разных частей эмбриона, и тогда они не одинакового происхождения, а разного. Но тогда получается, что Бог конструировал эволюцию сначала в своих мыслях, а потом уже играл с лапами крокодилов и крыльями, как ребенок с конструктором. И тогда не важно, из какого набора конструктора взята лапа, главное - соорудил."
Я решил, что женская логика может свести меня с ума, и, пытаясь ее остановить, спросил:
- А ваши преподы во что верят - в Бога или эволюцию?
"Кто как. Вот биохимик считает, что все-все можно объяснить на молекулярном уровне, все процессы. А Бога нет. А генетик, наоборот, говорит, что в клетке все так разумно, что не могла природа сама по себе такое сотворить."
Она еще долго болтала, рассуждая про какую-то энтропию ("меру неупорядоченности материи") и закон равенства и борьбы противоположностей. Под слово "хаос" я задремал. И по сию пору я благодарен Инке за это слово - новый рецепт от бессонницы.
СТАНЦИЯ 2. ПРОСТОКВАШИНО
Скучаю по доброте,
Пустой болтовне за чаем,
Впорхнувшей в окно мечте,
Улыбке – смешной, случайной…
Скучаю по чудесам,
Спешащим согреть ладоням,
По теплым, как дождь, глазам,
Минутам, что помню, помню…
Скучаю по тишине,
Сплетенной из ожиданий,
По слезно-слепой волне
Прощений твоих, прощаний.
По нежности и росе,
По тем, кто меня осудит
За "быть не такой, как все"
И "будь, что без нас не будет".
А если глаза закрыть,
Ругая себя, итожа,
Скучаю по "может быть",
А больше - по "быть не может"...
Елена Гончарова
Однажды Инна была свидетельницей на свадьбе у однокурсницы. Так сложились обстоятельства, что невесту забирали из Инкиной квартиры, и я спешил полюбоваться этим зрелищем. Я подоспел раньше сватов. Передо мной предстала разгневанная красавица в свадебном платье, требующая запереть в клетку какую-то птицу. За ней с важным видом шествовал черный-черный грач с перебитым крылом. Видимо, ему не терпелось оценить свадебный наряд.
- Это наш свадебный подарок?- съязвил я, кивнув на грача.
- Это моя карма,- пробурчала Инка.
Оказалось, Инке принесла грача воспитанница ее кружка. Инка подрабатывала в Доме досуга телепузиков (ДДТ), вела экологический кружок. В зооуголок грача не взяли: птица с перебитым крылом вряд ли привлекла бы посетителей. В экологических организациях города юному педагогу отказывали, ссылаясь на птичий грипп. Не взять грача у воспитанницы Инка не могла: "Я целый год им внушала, что природу нужно беречь, читала им "Маленького принца" и Сеттона-Томпсона. Понимаешь?" Инка оставила бы птицу у себя, но ее папа не мог выдержать пытки грачом, и буквально каждые полчаса интересовался, нельзя ли еще куда-нибудь пристроить эту "черную курицу". От отчаянья Инка назвала грача победоносным именем Витя и позвонила в городское движение добровольцев. Волонтеры ей посочувствовали и пожелали успеха, но судьба Вити так и осталась неясной. Витя гордо восседал под столом на деревянной перекладине и вертел головой.
В конце концов, Инкин папа, доктор физмат наук, обратился за помощью к своим аспирантам, и у одного нашлись друзья в деревне Простоквашино. Они-то и согласились приютить нашего товарища. За это папа пообещал опубликовать материал о добром деле в местной газете. Зная, что я работаю корреспондентом, он, по-видимому, счел это совершенно несложным.
Витю доставляли большой дружной физико-математико-эколого-гуманитарной компанией, и если в квартире Витя сидел тихо, то на улице сильно раскаркался. Впечатленная простоквашинским домом, окошком в виде двух сердец, фотографиями обитателей деревни, Инка сама подготовила статью и назвала ее «Навстречу солнцу».
Навстречу солнцу
"Для начала – загадка: как получилась эта фотография в виде двух сердец? Фотошоп? Не угадали. Кто-то поздравил любимого человека с днем Святого Валентина? Уже теплее. Варианты закончились? Сдаетесь? На самом деле это фотография окна одноэтажного дома. Заснеженные деревья стоят, конечно же, во дворе. Каждое утро в этом окне восходит солнце. Теперь представьте, что вы отворачиваетесь от окна и ваш взгляд падает на середину комнаты. Здесь стоит печка. В ней хозяева пекут хлеб. Дом имеет овальную форму, двери его выходят на юг и настежь распахнуты навстречу солнцу. Романтично, не правда ли?
Но главный замысел – не в том, чтобы веяло романтикой, а в том, чтобы жить в экологически чистом районе, в своем доме, пить родниковую воду, дышать чабрецом и душицей. И, согласитесь, для того чтобы самому построить дом, выложить печь, начать выращивать сад, необходима не столько романтика, сколько решительность, практичность и здравый смысл. Федору 28 лет. Деловой и серьезный, как мне кажется на первый взгляд, за время беседы он несколько раз успевает рассмешить не только меня, но и всех гостей (человек 10). Федор закончил машиностроительный факультет. «В политехе нас прежде всего учили учиться. Если дали основы знаний, - можно не только печь сложить, дом построить, но и хлеб испечь», - комментирует бывший студент. Олеся, жена Федора, поит нас чаем, настоянным на разнотравье. К мужу она приехала из Киева, где хорошо зарабатывала, но идея жизни вне города нравится ей намного больше. После застолья всем хочется прогуляться, тем более что на дворе - 15 февраля, Сретенье Господне, день, когда зима с летом встречаются. И на самом деле, в лесу вырос первый подснежник и полетела первая бабочка! Рядом бежит Дружок - спасенный когда-то Олесей и Федором щенок, выброшенный на произвол судьбы прежними хозяевами. Сейчас он ласковый, преданный и жизнерадостный, а когда-то очень боялся людей.
Кстати, поводом для моего знакомства с Олесей и Федором послужил такой неординарный случай. Воспитанница Дворца детского творчества (объединение «Комнатное цветоводство») нашла грача с перебитым крылом. Находиться в лесу он больше не мог, а в Крестограде приютить его отказались все ветлечебницы и уголки живой природы. Через приятелей знакомых приятелей я узнала, что грач, скорее всего, сможет ужиться в компании трех рыжих куриц, позволяющих себя гладить по спине, петуха, трехцветной кошки Дуськи и Дружка. Теперь во время моего визита Карыч (так нарекли птицу новые хозяева) важно прогуливается на чердаке и время от времени расклевывает грецкие орехи. Дуська его не трогает, а вот Карыч громко кричит, если та поднимается на чердак.
Перед уходом хочу запечатлеть несколько кадров и случайно узнаю, что Олеся в Киеве профессионально занималась фотографией. Ей нравятся картины природы, цветы, насекомые, птицы и ящерицы ей охотно позируют.
Пора уезжать. Машина трогается задним ходом, а Федор и Олеся, прячась друг за друга и выставляя ладошки в виде разных фигурок (фантазеры!), машут нам «до свидания» так, что мы хватаемся за животы: Федор в студенческие годы был капитаном команды КВН…"
Но вот с публикацией дело обстояло сложнее. Милые добрые слова не представляли интереса для главного редактора, а если бы мы украсили статью политико-экономическими специями, ее бы и вовсе не взяли. Политико-экономические специи - это идея экопоселений, за которую так ратовали поклонники "Анастасии" В. Мегре. Ставрополье, богатое черноземами, очень нравилось анастасиистам. Но оно нравилось еще и московским олигархам, которые вырубали участки лесов под новостройки да супермаркеты. Раздавать всем смертным по гектару земли, как предлагал Мегре, явно не входило в их планы. Мегре стал не только популярной, но и скандальной фигурой, а наша газета совсем не хотела влипать в это болото.
Что же касается "Звенящих кедров России",- я сам долгое время глотал книгу за книгой, отыскивая в тексте обещанный автором целительный слог. Я искренне верил в то, что белочки будут носить мне расколотые орешки, а из семечка тыквы, которую я подержу во рту, вырастет тот самый единственный плод, предназначенный именно для моего чрева. Верил до тех пор, пока моя единомышленница, студентка сельхоза, сочинявшая стихи, не зачитала мой экземпляр поэтического сборника с подаренными автографами... В этот момент я как-то неожиданно разочаровался и в поклонниках Мегре, и в нем самом…
Но Олеся и Федор понравились мне гораздо больше, чем другие единомышленники Мегре. Мне просто захотелось познакомиться с ними ближе, заходить в гости, пить зеленый чай, болтать. Но повода как-то не находилось. По-видимому, желание встретиться с кем-нибудь так и остается иногда только желанием. Что-то большее, чем расстояние, мешает завязаться дружбе.
СТАНЦИЯ 3. РИЧАРД
Я не знаю красивых слов.
Но словами скажу простыми:
«Мало их, таких пацанов,
Что зовем не на «Вы», - «родными»…
Валентина Новикова
В ясный летний день меня надоумило забраться на крышу покурить. Я ошибся, полагая, что никого, кроме голубей, там не встречу. Высокий худощавый парень в спецкостюме «Автоматгаз» фотографировал панораму южной окраины города.
- Рабочий перерыв? – догадался я. – Как там у девушек – «вместо ужина – аэробика», а у тебя – вместо обеда – фотоохота?
- Что-то типа того, - отозвался любезно, но очень сдержанно мой сокрышник.
Обычно, распознав в интонации подобную вежливую сдержанность, я оставляю человека наедине с собой. Но тут то ли от высоты, то ли от недавнего развода с первой женой меня прорвало.
- Я вовсе не Карлсон, - представился я. – Хотя плюшки люблю. Так, журналист – курильщик.
- Да ты вовсе и не похож на Карлсона. Видно, что человек хочет немного передохнуть, забрался посмотреть на город с высоты. Это бывает интересно, - тон фотографа сделался рассудительно-успокаивающим.
Мы разговорились. Моего сокрышника звали Ричард. Он чинил котлы, любил фотографировать город и выкладывал фотки на персональном сайте. На случай нехватки фоток к моим статьям о Ставрополе я записал телефон Ричарда. Через несколько дней мы совершенно случайно встретились уже на другой крыше. Заговорили как старые знакомые.
- Раньше я никогда не гулял по крышам, - засмеялся я. – Сам себя узнать не могу. Видимо, я все-таки немного Карлсон.
В тот же вечер я решил покопаться в Интернете и посетить сайт нового знакомого. Передо мной замелькали магазины и остановки Иркутска, домики и переулочки Невинномысска, банки и автозаправки Белореченска, фотки Парижа, улицы Крестограда… Меня поразило, что этот фотограф пытается показать людям какую-то необычную красоту: не памятники архитектуры, не музеи, не фонтаны и дома знаменитостей, а простые крылечки, гаражи, витрины.
«Далеко же ты, приятель, ездишь чинить котлы, - пошутил я по e-mail-у. – У меня был знакомый чудак. Он восхищался тем, что человечество изобрело такую мудрую штуковину, как город. На его взгляд, 6 миллиардов человек ни Земля, ни одна планета не вместила бы, если бы не такая упаковка, как Город. Ведь в нем все продумано: многоквартирные дома, мусорные баки, транспорт… Твои фотки напоминают чем-то его философию…» Переписываясь по почте, мы подружились. Я понял, что ошибся, сравнивая Ричарда со своим философом: Ричард действительно находил простые остановки красивыми, он искренне любовался тем, что в Майкопе дорожные знаки висят на крючочках – загогулинах, не как в других городах. Электрочайники для него обладали особым дизайном, и он искал подарочный экземпляр, не похожий на прочие, подобно девушке, выбирающей платье для вечеринки. Смесители для ванной в его голове также классифицировались по законам эстетики. Провода, которые он монтировал при установке приданого для котлов, должны были быть уложены непременно красиво. Странная вещь: я бы не сошелся с Ричардом так близко, если бы он просто понравился мне, если бы втайне я не начал ему завидовать. Меня терзало чувство, что во всем Ричард на голову как будто выше меня (его рост задевал не в последнюю очередь). Ричард не курил, даже по праздникам не употреблял спиртного, в свои 26 лет уже успел побывать замначальника отделом на химзаводе в Белореченске, ездил на своей «Приоре». Он здорово держался в компаниях, создавая впечатление серьезного, спокойного, самодостаточного и надежного человека, знал много анекдотов, был рассудителен. В его голове и бюджете всегда царил порядок: он тщательно записывал все расходы на бензин, анализировал товарные чеки и знал, в каком магазине на чем сэкономить.
Он всегда хорошо учился, в детстве даже перепрыгнул через первый класс. Он мог работать и головой, и руками, починить в доме утюг или отремонтировать колонку – раз плюнуть. Но больше всего меня задевали его отношения с Лесли. Они были одногодками, недавно познакомились, и у них расцветал конфетобукет. Я же только что развелся, вновь обретя свободу и испытывая ярость ко всему, что напоминало о любви. Впрочем, с Лесли мы сошлись характерами быстро, возможно, потому что она работала психологом. Она часто болтала со мной как с другом.
- Ричард научил меня одной важной вещи, - как-то интригующе заговорила она. – К каждому свиданию надо готовиться. Каждый раз Ричард готовит мне какой-нибудь сюрприз: то отвозит меня на озеро, то показывает мне карточный фокус, то перед поездом кладет монетку на рельсы, чтобы получилась плоская подвесочка. Я понимаю, что он заранее думал, чем меня сегодня удивить. Здорово, правда? Тогда начинаешь ждать этого самого свидания, как Лис в «Маленьком принце». А один раз он показал мне звезды. ТАК мне этих звезд еще никто не показывал. Он сказал: «Посмотри на небо», - а потом мы еще болтали на дороге возле машины. А потом он опять сказал: «Посмотри на небо еще раз. Видишь, как оно изменилось? Сколько звезд еще зажглось? Иногда одной минуты достаточно, чтобы все вдруг изменилось, надо, главное, не спешить. Дождаться…»
Лесли восхищали истории Ричарда про Иркутск, что зимой там проверяют температуру, сплевывая на тротуар. Если сплюнул и раздалось «шмяк», - значит, тепло, а если «дзинь», - холодно: слюна заледенела в воздухе и разбилась, упав на асфальт. Еще Лесли нравилось, что одной из первых любимых книг Ричарда были рассказы про электричество, про светящиеся мачты кораблей, огни святого Эльма, и что когда-то Ричард хотел быть летчиком, собирал марки с авиамоделями. И что в его автомобиле висела подвеска самолетика, а на фотографии, сделанной изнутри салона, казалось. Будто самолет летит в небе. И что Ричард после политеха хотел идти в армию, а его не взяли. И что он умел ездить на велике без рук. И еще то, о чем она просила никому не рассказывать.
Слушая Лесли, я подумал, что моя бывшая жена никогда так мною не восхищалась. Я попросил Лесли проконсультировать меня, но она отказалась.
- Мы не консультируем друзей или родственников, - она виновато улыбнулась. С ее слов, гораздо легче открыться кому-то незнакомому (с чем бы я поспорил) и, кроме того, нельзя допускать «конфликта ролей». То есть нельзя быть и другом, и консультантом, иначе отношения меняются, делаются не такими естественными. Что-то, чего не хочешь знать о своем друге, становится явным. А того, кто консультирует, начинаешь, например, идеализировать ни с того ни с сего. – Ты лучше почитай «Мост через вечность» Ричарда Баха, там про отношения мужчины и женщины, - закончила она свое долгое объяснение.
Впрочем, я завидовал и злился недолго: скоро судьба свела меня с Инкой. Инке их «сладкая парочка» не показалась идеальной:
- Да они же такие «правильные» оба, с ними никаких неожиданностей. Все гладко, все спланировано, - даже к свиданиям нужно готовиться! Вот увидишь, у них не будет детей, пока они не распишутся. Они не будут сплетничать друг о друге и выкладывать свои совместные фотки на форумах, он будет периодически дарить ей цветы, а она периодически готовить ему полезные запеканки. Она будет с психологической точностью прогнозировать развитие их отношений…
- Начнем с того, что они познакомились на улице, - их не представили друг другу на дне рождения, не столкнулись они нос к носу в библиотеке, - просто шли по улице, - попытался я защитить своих добрых знакомых.
- На улице! Как в «Мастере и Маргарите»! Все по законам классики, - отрезала Инка.
Как раз классика не отвечала вкусам Ричарда. Из всех жанров он предпочитал фантастику, из всех авторов – Головачева. А вот за «Грозу» Н. Островского в лицее схлопотал «четверку» по литературе, которая портила аттестат. В то время как преподавательница восхищалась «лучом света в темном царстве», Ричард в своем сочинении раскритиковал этот светильник. За это он заслужил немилость учительницы. Тогда вместе с одним талантливым парнишкой они нарисовали стенгазету, где карикатура учительницы с саблей на коне сопровождалась надписью «Гроза лицея». Это стоило Ричарду лишения серебряной медали.
Для меня Ричард был правдоискателем, мечтающим создать красивый и справедливый город. Он увлекался то магией, то пытался сочинять стихи, то таксовал по ночам, менял работы и города в поисках своего предназначения. И наверно, ни Лесли, ни Инка не подозревали, что творится за занавесом его души. Мужчина и женщина – два совершенно разных материка…
СТАНЦИЯ 4. ТЕАТРАЛЬНАЯ
Меркнет свет, в зале тихо
Сколько лет я шутила
Этот дождь так внезапно
В мою боль, как приятно.
Твой портрет я повешу
Под запретом, конечно,
Буду петь, что же делать,
Зритель мой, я тебя нашла.
Мастер по свету,
Сделай мне лето,
Отведи огнями злую суету.
Мастер по звуку,
Прогони скуку
И, если можно, задержи мечту.
Станет присказкой радость
И на самую малость
Я доверюсь подсказке
Ждать конца глупой сказки.
Повесим с тобой вместе
На стене моей песни
И в огромном пространстве
Может быть, даже полетим.
Юлия Тузова
Если бы я был Задорновым, то рассказал бы о Крестограде примерно так: " Только в крестоградских ВУЗах студентам биофака зоолог ставит "автомат" тому, кто обыграет его в шахматы. Только в Крестограде параллельно сосуществуют две организации психологов: крестоградская психоаналитическая ассоциация и ассоциация развития психоанализа. Только в Крестограде улица может внезапно поменять свое название, совершенно никуда не сворачивая, а дом с номером 14/2 Б находится между 34-ым и 46-ым. Только в Крестограде лежит снег, когда в окрестных селах уже цветут косточковые. Только преподаватели Крестоградского университета могут прочитать такой шедевр абитуриента: "На холме стоял монастырь. В нем жили Мцыри. Одна Мцырь сбежала из монастыря". - Здесь Задорнов делает паузу, смотрит на зрителей и выстреливает "Бременскими музыкантами": "Такая-сякая, сбежала из дворца. Такая-сякая, расстроила отца!"
Но оставим Задорнова в покое. Третий звонок. Звучит отрывок из вальса Хачатуряна. Спектакль начался. В Крестограде одна за одной открывались театральные студии, которыми, в основном, руководили актеры краевого драматического театра. Такие студии были в политехническом университете, Кресторадском государственном университете, в краевом музее, при кинотеатре "Орленок", в Гроте Лермонтова, в Доме досуга телепузиков, в комнате школьников, в Доме-корабле. Кроме того, детвору радовали два кукольных театра - краевой, под начальством Папы Карло, и народный театр кукол «Лукоморье». Я перечислил лишь те коллективы, о которых знаю. Не уверен, что назвал все.
Если я восхищался театральным Крестоградом со стороны, то Инна болела сценой с малых лет. Она умудрилась записаться сразу в два детских театральных кружка – кукольный и музыкальный – и ходила в оба, пока руководители ей не намекнули: «Выбирай себе, дружок, один какой-нибудь кружок». В кукольном театре ролей пришлось долго ждать: детская рука с куклой должна была дорасти до ширмы. С завистью Инка смотрела на местного дядю Степу. Ему приходилось чуть ли не садиться на шпагат, чтобы, помимо куклы, зрители вдруг не увидели голову дяди Степы. Он играл медведей, надевал на их головы из папье-маше свои кожаные кепки, смотрел волчьим носом на зрителей (ведь куклы смотрят на зрителей именно носом… или пятачком - у кого что). А Инка с подругами долгое время просто разносила в детские садики бесплатные билетики на воскресные спектакли и учила клятву:
Кукольник – это умелые руки,
Горячее сердце в груди,
Кукольник – это любые науки,
Любые ремесла пройти…
Однажды шестилетняя дочка дяди Степы, Жихарка, сыграла веселую шутку. Перед спектаклем повзрослевшая Инка зашла за ширму и увидела своего Иванушку- козленочка в руках у маленькой шкодницы. Шкодница возила инкиного персонажа по полу.
- Что ты делаешь? Ему вот-вот выступать, а он грязный как свинья! – Инка выхватила куклу. Спектакль начался, открылся занавес и в тишине раздался голос Иванушки: «Но, но-о! Моя коняшка!». Жихарка встала из зрительного зала и отрапортировала: «Я скажу вам по секрету, что Иванушка грязный как свинья!»
«Интересно, о чем после этого думал Иванушка?» - и Инка заглянула в мои глаза: «О чем, о чем ты думаешь порой, скажи мне – расскажи, мой маленький герой?».
Иногда приходилось дежурить в зале или за ширмой. Инка с внучкой режиссера раздавала призы малышам за ответы на загадки. Дети не были избалованы и радовались вырезанным художником театра бумажным медвежатам, ежикам, куколкам. На вопрос «Кто написал сказку «Заяц, лиса и петух» четырех- и пятилетки могли искренне ответить «Владимир Ильич Ленин», а на загадку «Кто зимой спит и лапу сосет», - уверенно и гордо – «Папа». В те 90-ые сказочным героям еще не мешал сотовый телефон, а спектакли наполняла живая музыка баяниста, который прятался за ширмой вместе с артистами.
Счастливей артистов, наверное, нет.
Мы в куклы играем до старости лет.
И нету артистов несчастнее нас:
Никто нас не видит, мы скрыты от глаз, -
и Инка закрыла мне глаза своими теплыми ладонями.
Как раз артисты, скрытые от глаз, их закулисная жизнь, меня интересовала больше всего. Я радовался, когда в первый год своего студенчества моя девушка, Алиса-в-стране-чудес, звала меня на репетиции в Дом досуга телепузиков. Там она играла в массовке. Массовка – все начинающие артистки в черных водолазках и брюках. Они появляются на сцене, чтобы сыграть одну общую роль: создать толпу у Голгофы, хором прочесть «Бесов» Пушкина, сымитировать танец Шивы, внезапно зажечь множество свечей, принести нужный реквизит. Иногда массовка неожиданно вырастала прямо из зрительного зала, иногда сидела на стульях на сцене в течение всего спектакля и словно в зеркале отражала зрителей. Я сказал «начинающие артистки», потому что для артистов почти сразу находилась роль: юноши были в дефиците. На меня тоже был положен глаз как на какого-то вавилонского уличного певца, но я отказался. Моя внешность сильно смущала меня. Впрочем, другого уличного певца назначили быстро: им оказался талантливый крестоградский бард и журналист. Он остроумно соорудил не то арфу, не то лиру из круга для унитаза, продев в него несколько продольных струн. Довольный, он проорал нужные строчки со сцены. Мастеру, режиссеру, это понравилось. Кстати, студенты именно нашего филологического факультета и уговорили Мастера открыть театр-студию. Уже не знаю, какие «души прекрасные порывы» движут молодежью, но, по моим подсчетам, через школу Мастера прошло не менее тысячи человек, а юных зрителей было раза в четыре больше. Помню, когда я-студент впервые пришел посмотреть на репетицию, (прогон спектакля по пьесе крестоградского автора), Мастер извинился, что не может уделить мне нужного времени, предложил занять место в зале. За кулисами шуршали, выглядывали на сцену, что-то проверяли. «Дети, я не должен вас видеть!» - раздался гром голоса режиссера. В полсекунды все стихло, перестало шуршать и выглядывать. Отмашка. Перед прогоном Мастер обычно говорит: «С Богом!». Он верующий, в его спектаклях часты библейские сюжеты.
Помню, в будний день заботливая мама привела свою дочь- шестиклассницу в студию: девочка хотела стать актрисой. Станиславский выслушал маму, объяснил, что отбора в студию никакого нет, он принимает всех, но девочку записывать еще рано. Репетиции идут каждый день, кроме субботы и воскресенья, и часто затягиваются часов до 10-ти. Самые маленькие студийцы учатся в девятом классе. "Тогда Вы, может, что-то посоветуете? Чем-то занять ее, чтобы развить нужные способности?"- женщина терпелива и решительна. "Ходите с ней в Храм,- советует Мастер,- важно, чтобы она развивалась духовно".
Но во время репетиций нет ни малейшего намека на то, что студийцам следует верить в Бога. Прежде всего, быть актером - ремесло, а личные убеждения каждого - сфера очень интимная. По субботам студийцы занимаются вокалом, ставят нужные для спектакля песни. Два раза в неделю приходит артист драматического театра, с уроками актерского мастерства. Он заставляет молодежь прыгать через воображаемые бревна, уклоняться от мнимого ветра, обсуждает с ними Шекспира. Сценическое мастерство преподается только тогда, когда до премьеры еще много времени. Когда же новый спектакль почти готов, все время занимают прогоны. Стул на сцене опускают вначале только на одну ножку, а затем уже на три остальные. Прятаться за кулисы после резкого наступления темноты нельзя моментально, боясь не успеть: зрители проницательны, они как раз-то и подмечают все шорохи в первые секунды. Всем этим секретам студийцы учатся во время прогонов. «Он замечает каждый жест каждого актера», - удивляется моя подруга. Когда Мастер работает над ролью с одним студийцем, он требует, чтобы массовка тоже смотрела и училась. «Я только что объяснил, что артист не должен пересекать сцену, внедряясь между зрительным залом и другим артистом! Это не этично! Надо пройти – пройди за спиной выступающего. Чтобы я ни у кого больше не встречал подобной ошибки!». Мастер сердится, ведь пока он занят репетицией с главным героем, остальные студийцы вспоминают, что они еще и студенты, а завтра зачет. Кто-то тихонечко достает тетради с лекциями. Я же вспоминаю двух соседок по лестничной площадке: громкоголосую с толстой сумкой и надуханенную с пышными ягодицами. Они мирно ведут беседу на самой середине лестницы. Как тут не протиснуться посередине?
После позднего прогона провожаю Алису до общежития. Идет снег. «Мне больше всего понравилось, как Мастер сказал: «Не играйте красивость. Играйте правду. У каждого героя есть своя внутренняя правда, даже если это отрицательный герой». – Алиса замерзла и проголодалась, мы заходим погреться горячим чаем в кафе.
Я рассказываю про местного поэта, Грина, который больше всего на свете любит чай. Он коллекционирует разные сорта чая, и его друзья часто дарят ему на день рождения какой-нибудь экзотический сбор. Случается, что комната после такого дня рождения превращается в музей чая. Именинник устраивает для гостей викторины по истории, разыгрывает призы. На день рождения к нему принято приходить без приглашения. Он по-старинке любит писать письма от руки и отправлять их почтой. Каждое письмо раскрашено карандашами, стихи написаны мелким, но разборчивым почерком. Грин лепит картины из пластилина, агитирует друзей участвовать в поэтических конкурсах, открывает свою театр-студию в комнате школьников. Он закончил политех, где играл в команде КВН. Когда проходят творческие вечера, Грин всегда знакомится со зрителями. На маленьких листочках те ему пишут вопросы, он их коллекционирует. На репетициях в своем театре-студии Грин часто экспериментирует. Попробуйте, например, с помощью одной только мимики передать состояние ребенка, который ждет Деда Мороза. А на одной из встреч Грин дурачится и спрашивает всех: «Где кузнечик?». «Какой кузнечик?» - удивляются собравшиеся. А Грин все свое: «Ну где кузнечик?». Следующую репетицию я, новоиспеченный студиец, пропускаю. Через встречу Грин интересуется, почему я не приходил. «Искал кузнечика», - отрезаю я, не желая вдаваться в подробности. Грину, впрочем, это льстит. Постановки студии именуются сэйшенами. Во время сэйшенов со сцены звучат стихи. Девушка по прозвищу Лиса Лисавета ставит «Балладу о прокуренном вагоне». Внешне она, конечно, совсем не лиса: дырявые джинсы, булавка в уголке брови, короткая стрижка. Но наблюдательность – от хищного зверя. Помню, она поразила меня своей курсовой по лингвистике. Сравнив русские и английские тексты о снах и сновидениях, она обнаружила, что англичане чаще говорят «я вижу сон», а русские – «мне снится сон» (активный и пассивный залоги, по-научному). Так вот. В ее задумке балладу читают две пары влюбленных.
«Как больно, милая, как странно,
Сроднясь в земле, сплетясь ветвями,
Как больно милая, как странно
Раздваиваться под пилой…», -
говорит Ромео своей Джульетте.
«Не заживет на сердце рана –
Прольется чистыми слезами.
Не заживет на сердце рана –
Прольется пламенной смолой», -
обращается Орфей к Эвридике…
Я смотрю на часы, и понимаю, что пора прощаться.
«…И каждый раз навек прощайтесь,
Когда уходите на миг, - я вздыхаю и отставляю недопитый чай. - Пора тебе, Алиса, в общежитие. Через 10 минут оно закроется»…
Пройдет время, и студийцев разбросает жизнь. Кто-то организует творческий клуб «Равновесие», кто-то уедет в Австралию, кто-то поселится в сети Интернет, кто-то будет играть в детском театре кукол, кто-то захочет написать воспоминания и назовет их «Игрой по станциям». А загорится идея «Игры…» после находки старого дневника. Просто однажды я был на открытии выставки «Созвездие Крестограда». Собралось много артистов. С некоторыми я сидел за одним столом во время неофициальной части. Эту встречу я зарисовал в личном дневнике.
"Наш столик: я, Баян, Дед Слышко, жена Деда Слышко, какая-то девушка-поэт,
преподавательница нашего филфака, Папа Карло, Фрези Грант. У небьющихся
бокалов под вино откручивающиеся ножки. Девушка-поэт нервничает, откручивает
ножку бокала и роняет ее. Хочу поднять и помочь привинтить ей
отпавшее "слабое звено", но Фрези Грант делает это раньше. Говорит, в
основном, Дед Слышко. Иногда острит Баян. Речь идет о судьбе артиста на
сцене. Фрези Грант то ли оправдывается, то ли жалуется: "Мы - солдаты. Нам
приказали - мы делаем. Нас иногда раздевают на сцене, заставляют говорить
разные грубости, а не хочется... Я очень люблю русский язык. Работала в
школе, слышала мат, грубости и говорила детям: "Я слишком уважаю себя для
того, чтобы это слышать!" И потом столько чувств, когда эти самые ребята
вдруг начинают цитировать Шекспира!"
Ее монолог прерывает Дед Слышко. Остроумный, начитанный, он позволяет себе
в присутствии своей третьей жены заявить: "Первая моя жена - самая умная,
вторая - самая красивая, а третья - самая любимая." Баян изящно
разворачивается к смущенной леди: "Мы разрешаем Вам каждый вечер давать ему
половником между глаз". Для убедительности он поднимает свой перст и
показывает, как именно. Дед Слышко: "Баян, я желаю тебе найти свое женское
счастье". Далее следует тост Деда Слышко: "За то, чтобы к женщинам приходили
желанные, а с мужчинами находились любимые".
Потом они откровенничают о любви. Фрези Грант: "Хочу играть любовь. Хочу
играть Сонечку Мармеладову!" Любимый ее писатель - Достоевский. К диалогу
присоединяется Папа Карло, признается, что не любит лирики, но что стихи,
которые читала девушка, - не бабские, просит у нее небабских стихов для
детей-зрителей.
Рассуждают о зрителях.
Фрези Грант: "У нас, у актеров, есть свои поклонники среди зрителей. Я знаю:
если в зале сидит одна брюнетка и сверкает очками, значит, спектакль пройдет
гладко. Я спокойна".
Дед Слышко: "Артисты на сцене ориентируются, наверное, по моей лысине".
Баян: "Дорогая Жемчужина, вы, когда играете на сцене, ориентируетесь по
лысине нашего Слышко?"
Я: "Разрешите, пожалуйста, запечатлеть на фотоаппарат Вашу лысину. Возможно,
она станет для меня важным ориентиром.
Я всех фотографирую и прощаюсь: спешу на очередное интервью».
СТАНЦИЯ 5. КИНОКЛУБ
Фрагмент.
Абзац.
Отрезок.
Пустячок.
На первый взгяд.
Но лишь на первый взгляд.
Еще весна и девочка с мячом
Еще мала.
Абзац.
Отрезок.
Пустячок.
Фрагмент.
На первый взгляд.
Но лишь на первый взгляд.
Уже весной готовится к зиме
И ждет земля.
Отрезок.
Пустячок.
Фрагмент.
Абзац.
На первый взгляд.
Но лишь на первый взгляд.
Повеселеют грустные глаза,
Взглянув назад.
Виктор Казаков
Моего героя зовут Джонни Фест. Я никогда не знал его лично и интервью у него не брал. Когда мне представился случай с ним познакомиться, я сел в желтую маршрутку и неожиданно для самого себя уехал совсем не в тот конец города. И номер маршрутки был соответствующий – 13, она подскакивала на каждой кочке и пахла бензином.
Многие крестоградовцы посещали Киноклуб Джонни Феста, который собирался по пятницам в 11 часов в гроте Лермонтова. Это то самое время, когда я должен был являться в редакцию и отчитываться за проделанную работу и косяки типа 13-ой маршрутки. Киноклуб я бы назвал уникальным по трем причинам. Во-первых, там собиралась культурная элита – профессора ВУЗов, аспиранты, работники музеев и библиотек. Во-вторых, ведущий киноклуба родился под звездой киноведа. Хорошее кино для него представляло такой интерес, как для коллекционера бабочек – краснокнижное создание с Филиппинских островов. В-третьих, киноклуб Джонни Феста вдохновил инициативную молодежь вырастить свои мини-киноклубы. Я мысленно отметил их на карте города и соединил линией, которую назвал «кинолентой». На ней расположились крестоградский художественный музей, арт-кафе при кинотеатре на улице Кариотид, кафе «Шоколадный заяц» (там заседали психологи, они раскапывали психологический подтекст увиденного в фильме), двухэтажный особняк по улице Серова (там собиралась армянская диаспора), наш родной Крестоградский университет с факультетом филологии и журналистики. К сожалению, о судьбе этих киноклубов я не знаю, а вот о киноклубе местных поэтов, гитаристов, художников-любителей и фотографов-самоучек сейчас расскажу.
Квартира номер 5, второй этаж. Дверь открывает кто-то из киноклубовцев, под ногами вертится кошка, гладить себя она позволяет не каждому. Хозяйка, Афина, работает в библиотеке музея имени Равви и Шаши. Стройная, спортивная женщина, по образованию, кажется, физик. Она увлекается собиранием грибов, облепихи и еще чего-нибудь вкусненького, ездой на велосипеде и походами в лес, игрой на гитаре, чтением художественных, исторических и естественнонаучных книг, фотографированием и общением с творческими людьми. Последним – особенно, поэтому, наверно, и собираются в ее хрущовке. Поэтому она, наверно, и нервничает, когда гости обещают собраться в 6 вечера, а появляются к 8 – 9-ти. На стенах – картины из пластилина. Это подарки Грина, девушки из художественного училища по прозвищу Вождь и еще кого-то. На столе – складчина. Принесенные к чаю печеньки, орешки, рулетики, бананы, сыр. Иногда – глинтвейн, иногда – имбирный напиток, всегда – чай. Деньрожденный вечер. День рождения у Робинзона. Пока его нет, идет репетиция поздравительной церемонии. Десять минут спустя кто-то будет стучать крышками кастрюль, кто-то – ложкой по сковородке, кто-то станет дудеть в дуду и петь наскоро переделанный Гимн. Кошка с глазами третьей собаки из «Огнива» забьется в угол дальней комнаты. Она перестанет показываться в комнате при появлении запаха гостя. Робинзон останется доволен, будет долго философствовать про счастливую жизнь в России и после 12-ти развезет киноклубовцев домой. Первые 7 человек поедут в один заход, еще двое – на своих велосипедах, остальные человек 5 будут ждать своей очереди. Дюймовочка, девушка Робинзона – мастер спорта по миниатюрному складыванию в салоне автомобиля.
Иногда дни рождения киноклубовцы отмечают в лесу, с костром, шашлыками, гитарой и тогда разыгрывают разные сказки, переделывая их на лад комедии, боевика, триллера или трагедии. Я не помню, какая это была сказка и какой жанр, помню только: день рождения у одного киноклубовца. Робинзон прячется за дерево, распахивает свои огромные карие глаза и взъерошивает черную шевелюру. Классный филин! Незабываемый!
Да, про кино. Кино начинали смотреть еще в домике Леля и Василисы. Василиса закончила художественную школу, филфак и работала в гроте Лермонтова. Лель, ее муж, импровизировал на гитаре и играл когда-то в театр-студии Грина. Они отлично фотографируют, причем не только фотоаппаратом, но и спичечным коробком с пленкой и крошечным отверстием. Помню, как они восхищались мастер-классом по фотокомпозиции, который посетили во время фестиваля «Нивы и холмы». Им очень понравился этот фестиваль, и они привезли оттуда рецепт имбирного напитка, который стал модным в нашем киноклубе. Кроме имбирного напитка были привезены фонарики из отработанных дисков. Проденьте в CD-диск веревочку и повесьте так, чтобы на плоский круг падали солнечные лучи. Фонарик готов. Вообще, Лель и Василиса любили путешествовать. Особенно им запомнилась Белоруссия, а в ней – Минская библиотека. И вот они вернулись домой. На книжной полке у них полное собрание сочинений Стругацких, Туве Янсен. (Это то, что я запомнил). Под ногами – толстый мурлыкающий Дождик, которому дозволено нежиться на диване и лопать мясо, хотя хозяева – вегетарианцы. На стене – авторские фотографии и гитара, во дворе – сирень, в соседнем домике – запах водки и отменный мат соседей, мешающий наслаждаться песнями БГ. Василиса перед кинопоказом сообщает о фильмах раздобытую в Интернете информацию. Кустурица, Феллини, Чарли Чаплин, Захаров, Тарковский, Ким Ки Дук, «Коктебель» Хлебникова, «Герой» Чжана Имоу, «Игры в полях господних» Э. Бабенко, «Кин-дза-дза» Данелии, «Еще раз про любовь» Натансона, «Мой нежный и ласковый зверь» Эмиля Лотяну, «Мальчик в полосатой пижаме» Марка Хермана, «Скафандр и бабочка» Джулиана Шнабеля, «Форрест Гамп» Роберта Земекиса, «Шепеты и крики» Ингмара Бергмана, «Мы из будущего» Малюкова, «Расемон» Курасавы, «Мертвец» Джима Джармуша, «Коаянискатси» Г. Реджио… Иногда – аниме: «Навсикая из Долины ветров» Хаяо Миядзаки. После кино, когда все делятся своими впечатлениями, часто возникает спор. Но бывает, что о фильме говорить не хочется. Тогда можно послушать Сплина, побренчать на гитаре «Мальчиков с перьями на головах» или «Серебро Господа моего», почитать стихи, сыграть в «Мафию» или «Ассоциации». Один раз пробовали рисовать с закрытыми глазами. Василиса, обученная в Тридевятом царстве премудростям, разложила фломастеры по порядку и запомнила расположение цветов. Ей надо было сотворить на ватмане петуха на заборе. Нарисовав вслепую петушиную голову, она пальцем левой руки наметила точку, из которой следует продолжить рисунок, а правой взяла другой фломастер. Точно так же появились петушиный хвост, забор и горшок на заборе. Наверно, ты, читатель, открыл рот, как и я тогда.
Насколько я помню, киноклубовцы не были эдакими бездействующими интеллигентами с подвешенными языками. По-своему они пытались изменить город. Лель с Василисой участвовали в экологических десантах на Ключах, когда узнали об акции в Интернете. Афина во время прямого эфира с Президентом дозвонилась в приемную и замолвила словечко о Лермонтовском Гроте, который энное количество лет градоначальники обещали отреставрировать и никак не выделяли средства. В этот же месяц после ее звонка Гермес раскопал заначку и начал строительство нового купола Грота. Наверно, это крохи того, что могли бы сделать киноклубовцы. Если бы верилось, что каждый в нашем городе может что-то изменить, - возможно, было бы меньше обсуждений кино и больше конкретных дел. Но веры не было. То ли потому что детство проходило в туманных девяностых: нас посвятили в октябрята, а в пионеры посвятить забыли… Ничего не объяснили, просто как-то поползли слухи, что «звездочки» больше носить необязательно. И управдомом перестала нас просить разнести по квартирам талончики на сахар. Исчезли куда-то напитки «коломенское» и «чабрец», закрылись пункты приема толстых стеклянных бутылок, с улиц исчезли автоматы с газировкой, а из троллейбусов – коробочки с вылезающими билетиками и дыроколами. Зато появились жвачки с вкладышами «Турбо» и «Лав из», сериалы «Санта Барабара» и «Богатые тоже плачут», «Мишки Гамми», «Охотники за приведениями», «Утиные истории»… А в глазах дедушек и бабушек проступало что-то детское, обиженное, как будто им пообещали дорогой подарок на Новый год – социализм, – а Дед Мороз положил под елку только ваучеры, дефицит и безработицу. Недоверие властям передается по наследству. Таков смысл 25-го кадра.
СТАНЦИЯ 6. ЛИТЕАТУРНАЯ
знаешь,
рисую дыханьем звуки,
ноты рифмую,
может быть, понимаю…
это не ветер по веткам,
это души моей руки
тянутся к свету,
а значит, и ветки цепляют…
Алексей Лис
Пришло время рассказать о моей первой жене. Алиса-в-стране-чудес училась со мной на ФФЖ, в параллельной группе, и мы быстро подружились во время фольклорной практики. На старом драндулете – УАЗике мы поехали с однокурсниками и преподавателями в Грачевский район выспрашивать у местных старожилов какую-нибудь историю для зачета по практике. Сами себе мы напоминали детей, которые просят у бабушки сказку на ночь, да и местные старожилы называли нас не иначе как «внучок» и «внученька». Бабушки эти были на редкость словоохотливы. Видимо, фольклорная практика нравилась им гораздо больше, чем преподавателям и студентам. Угощали они тоже на славу: домашней сметаной, кислыми щами и пирожками. Но наша с Алисой бабуся превзошла всех остальных бабусь: она гадала на бобах. Она-то и напророчила нам быть мужем и женой. Бобовая свадьба не заставила себя долго ждать. Алиса вместе со своим приданым (таксой Бертой цвета шоколада) переехала из общежития ко мне. На факультете между студентами и преподавателями поползли сплетни, что Алиса беременна, но через полгода разочарованно уползли обратно, так и не наткнувшись на толстый живот. Мнимая беременность не только не облегчила Алисе сдачу сессии, но еще и усложнила. Ей словно хотели сказать: ну вот, выскочила замуж – расплачивайся. С твердой хорошистки она скатилась на тройки и обвинила во всем меня: мол, не даю ей учиться. На мой же взгляд, виновато было литературное творчество: Алиса вместо чтения книг строчила свои. Она и затащила меня в литературное объединение «Собеседник» при научной библиотеке. Я долго сопротивлялся, ведь я не писал ни стихов, ни прозы. Лишь в 7 классе я переделал отрывок «Оды» Ломоносова, заменив в каждой строчке всего пару букв:
Науки юношей пытают,
Отраву старшим продают,
В счастливой жизни укрощают,
Несчастный случай берегут,
В домашних трудностях потеха
И в дальних странствиях помеха…
Науки ползают везде…
Одноклассники оценили мой талант, а вот местные деятели пера, наверняка, его бы не поняли. Но все-таки я согласился пойти в очередное последнее воскресенье месяца с Алисой и, дабы не выглядеть белой вороной, переделал некоторые пословицы:
Слово – серебро, мычанье – золото;
Тело мастера боится;
Бабка наглое сказала;
Два сапога – кара;
Слезами морю не поможешь;
Кум – хорошо, а два – лучше;
Назвался груздем – полезай в пузо.
Поэты собирались в гроте Лермонтова, где на стенах висели фотографии природы. Пришедшие садились в круг, идеально замкнуть который мешал какой-то столб. У них начиналась «чаша поэзии» - каждый по кругу читал то, что написал. Как правило, лирику – философскую или любовную. Если же кто-то писал прозу, ему приходилось выбирать отрывки из написанного или заранее договариваться о временных рамках. Иногда устраивали «обсуждения» - произведения кого-то одного отбивались на печатной машинке через копирку и раздавались по кругу. Некоторое время рукопись читали в тишине, а затем каждый по кругу критиковал, хвалил или молчал. Поэты очень трепетно относились к комментариям других, отстаивали каждое слово, волновались и называли обсуждение «битьем». Меня поражало кое-чье умение критиковать: обнаруживать в тексте штампы, противоречия, глагольные рифмы и так далее, в то время как мне вещь или нравилась, или нет. И точка.
Помню, коротко стриженная блондинка средних лет с певучим голосом сказала, что прочтет стихотворение, которое в церкви не оценили. (Она была верующей и нередко говорила с батюшкой о своем творчестве). «В церкви люди с особенным восприятием, и они не совсем поняли то, что я хотела донести. Здесь, в поэтической среде, оно прозвучит по-другому», - почему-то предупредила она. Стихотворение рисовало лошадь, которая тянет телегу с арбузами и жалуется, что ей тяжело. Последние строчки предполагали мораль: грех тебе, лошадь, жаловаться – ты везешь не камни и кирпичи, а сладкие арбузы.
Видимо, поэтам лошадь понравилась, потому что они принялись защищать ее:
- А какая разница лошади, что она везет? Ей тяжело, и все.
- Ну может, ей в конце дороги дадут арбуз. Кирпич она есть не станет, а арбуз, может, съест.
- А лошади едят арбузы?
- Даже если едят, - как она его разрежет? Не проглотит же целиком!
- Может, она его раздавит копытом…
Нота бене. Все реплики произносились серьезно, без смеха, без тени иронии. К литературному образу лошади отнеслись с большим уважением, как и к автору повозки. Только автор замолчала, по-видимому, решив, что в церкви понимают все-таки больше.
Когда мы с Алисой вернулись, она достала цветную фотографию объединения «Собеседник» и принялась тыкать в каждого поэта.
- Вот в беретике Марья-Искусница. Она пишет стихи для детей, она очень долго ничего не сочиняла, а потом у нее родилась внучка Виолетта, и бабушка неожиданно сделалась поэтом. Еще она шьет игрушки из лоскутков и ткани, делает разных насекомых, например, из рыбьих костей. А под Новый год она шьет всем нам фигурки-символы приходящего года. (Помнишь, у меня в общежитии собачка маленькая пестрая была, а еще бычок, мышка? Я их как-нибудь перевезу сюда…) В детских садах и библиотеках у нее бывают персональные выставки. Она читает детям свои стихи, а сшитые ею игрушки показывают мини-спектакли. А однажды она сделала большую куклу Бильбо. Очень похоже на самого Бильбо, узнаваемо. Это она ему в день рождения такой подарок сварганила.
- Напоминает черную магию, - заметил я.
- Да ну, - Алиса нахмурилась. - Она далека от этого. Магией она точно не занимается. Я даже не могу припомнить, верит ли она в Бога. У нас в "Собеседнике" очень многие верят и часто о нем говорят. Из-за того, что много времени уходит на разговоры о Боге, а на стихи - мало, - вспыхнул конфликт. Ты куда смотришь? Вот, в фиолетовом пальто, - руководительница объединения, Чайка Джонатан. Она верующая, она иногда цитирует "Розу мира", ходит в церковь, соблюдает пост. Чайка ведет два объединения - взрослое, наше, и детское - в доме Дождика на коне. Там талантливые детишки занимаются. Во время заседаний она часто говорит на духовные темы, многие ее поддерживают, потому что тоже верят... ты куда смотришь? А вот в очках - Мистер Снейк - высокий. Вот про него-то ходят слухи, что он занимается магией. Я не знаю, так ли это. Он закончил ЕГФ, работал в криминалистике, был воспитателем в детдоме, преподавал в лицее химию, ученики от него были без ума, потому что каждый урок сопровождался маленькими химическими "взрывами". Он нам как-то про «птичий язык» рассказывал. Секретный язык алхимиков. Например фраза «сели трое» означает «селитра» - по созвучию. Еще он увлекается изготовлением макетов старинного оружия. Его возмущают рассуждения о Боге, а не о литературном творчестве. А Чайка работает воспитательницей в детском саду. Живет она очень бедно. Помню, дочка принесла ей в больницу супа. Чайка спросила, где та взяла моркови на пережарку, а дочка сказала: "Заняла у соседки".
- А это что за девчонка на фотографии?
- А это та, что занимается в детском объединении. Она в гости ко взрослым пришла, ее тоже сфоткали.
- А в детском объединении тоже столько много народу занимается?
- Не знаю, человек восемь. Чайка нам о них рассказывала, иногда даже приглашала туда, к ним. Ее детвора сочинила сказку в стихах и поставила мини-спектакль. А еще они о Пушкине к 200-летию со дня его рождения буклет подготовили. Сочинили стихи и рассказы пушкинской тематики. Специально, на заказ! У взрослых так не вышло бы. Так вот, их после этого в Геленджик пригласили, потому что буклет прошел по конкурсу. Только детишки не поехали - Чайка заболела. Она любит про детишек говорить, мол, с детьми легче, они слушаются, быстрее шевелятся, из них не надо вытрясать по тысячу раз рукописи. А взрослые, пока растормошатся, - сто лет пройдет. Только Чайке не нравится, что в доме Дождика на коне нет отдельной комнаты для занятий с детьми. Они прямо в залах обслуживания, вместе с читателями, вместе с библиотекарями. Тогда каждое занятие как будто открытое получается. А это тяжело.
- Как она умудрилась заболеть? Она не производит впечатление болезненной, а ты говоришь - заболела. Еще и в больнице...
- Да, ее энергии на всех хватает. У нее дома всегда какие-нибудь гости. Две кошки, две комнаты, чай. В юности она чуть было не поступила в театральное, но, когда их с подругой уже зачислили, она опять-таки из-за какой-то простуды не принесла вовремя документы. И поступила в педагогическое заведение.
Через два месяца после этого диалога я познакомился с Чайкой ближе. Мы разговорились, и я пожаловался: «Меня терзает чувство, что я делаю кучу бесполезных дел, а жизнь куда-то уходит..." Чайка улыбнулась как-то понимающе: "Я недавно только написала новеллу про остров Розовых гаичек. Когда кто-нибудь делает ненужное дело, - на свет появляется розовая гаичка, и она летит на этот остров. Гаичкам на острове очень тесно, потому что их стало много-много. Но мне кажется, что твои дела все-таки нужные. "Если звезды на небе зажигают, значит, это кому-нибудь нужно..." только Богу известно, зачем ты это делаешь... Узнав, что я не очень-то верующий, она затащила меня в Андреевский храм. Как раз тогда мироточила икона Божьей Матери. Помню толпу народа, и все крестятся... Помню еще, однажды зимой Чайка сломала руку. С загипсованной рукой она продолжала вести два литературных объединения. В ее манере обсуждения стихов была особенность: Чайка меньше внимания уделяла технике стихосложения, а больше - внутреннему миру человека. Она разговаривала не столько о стихосложении, сколько о жизни, и чаще всего - с глазу на глаз. На Алисину строчку "Зря батюшка в церкви крестил" она, например, отреагировала так: "Может, не стоит так писать? Если крестил, то не зря. Ничего зря не бывает..."
У меня остался ее автограф «С любовью к Вам» в сборнике «Тринадцать метелей». Тринадцать, потому что в нем было представлено 13 авторов, а еще потому что в Крестограде снег ложится на землю, а затем тает, ровно 13 раз. Так по крайней мере написала Отоми в этом же сборнике. Попробуй-ка, опиши снегопад 13 раз, да так, чтобы не повторяться, чтобы каждый раз по-новому! Чтобы читатель не заснул, а восхищенно глотал страницу за страницей. Отоми писала и стихи и прозу, и много - о Лермонтове. Лермонтов - ее любимый автор. В ЛитО ее ценили. Она туда пришла еще студенткой медакадемии. В «Собеседнике» поначалу было много студентов. У них из-под пера выходило что-то шуточное, веселое:
Как приятно, дождь и слякоть,
Лужи, лужи на пути,
Как приятно сделать пакость,
Сделать пакость - и уйти...
Отоми эти строчки особенно понравились, их автором была девушка с нашего ФФЖ. И Отоми просила: «Пакость, пакость на бис!». Эта же Отоми формировала, как мне кажется, своеобразный эталон хорошего литературного слога. Она говорила, что писать можно по-разному, и с литературными неточностями, и даже с какими-то штампами, но только так, чтобы читатель не смог оторваться от текста. "Откройте томик Лермонтова. Там ведь, если придираться, можно сильно раскритиковать его. Но вы откроете и не закроете, пока не дочитаете", - говорила она. Еще Отоми стала автором такого афоризма: «Объяснять стихи прозой неграмотно». Не знаю, стоит ли с этим соглашаться, ведь если так, - разговаривать о поэзии вообще бессмысленно. Но афоризм прижился. Так сказала тишина, последовавшая за этими самыми словами. Так сказало повторение этих самых слов год спустя другими молодыми авторами…
Помню, мы как-то встретились с Отоми на улице. Она гуляла со своей собакой Манго, я и Алиса – с таксой Бертой. Отоми училась тогда в медакадемии и была первой, от кого я услышал о собакотерапии. «Иногда во сне я вижу себя черной собачкой», - то ли в шутку, то ли серьезно произнесла она. «Интересно, Берта сможет кого-нибудь вылечить? Мы бы много денег заработали», - размечталась Алиса. «Манго помогает мало. Я подрабатываю на массажах», - отозвалась Отоми. (Мы были студентами и старались хоть как-то подработать). У меня раздобытые деньги расходились на одежду и сигареты, у Отоми – на краски и бумагу (она увлекалась живописью). Алиса на все карманные сбережения покупала книжки, которые потом не читала. «Тринадцать метелей» она тоже купила, и Отоми оставила ей автограф:
Пусть минуты
с этой книгой
будут счастьем
хоть немного…
Алиса действительно холодными зимними вечерами сидела с этой книжкой и перечитывала автографы…
Всех людей, которые что-либо пишут, делили в объединении на поэтов и графоманов. Первые отличались талантом, вторые - многословием. Про графоманство любили порассуждать, и никто себя графоманом при этом не считал. Что же такое настоящая поэзия - никто не знал. Мне очень понравилась фраза Левко: "Поэзия - это не писание стихов, это образ жизни".
Еще одной традицией «Собеседника» стал обзвон по телефону мастеров слова накануне очередного заседания. Звонил обычно завсегдатай ЛитО - Петя-петушок. Когда он произносил "добрый вечер", непременно растягивая "о", - остальные слова были уже не нужны. Звонки Пети-петушка были особенно важны в те нелегкие времена, когда переводили часы с летнего времени на зимнее или наоборот. Поэты и писатели непременно забывали перевести часы и непременно опаздывали. Никто никогда не опаздывал так точно и так дружно, как местные авторы в перечасовое воскресенье. Впрочем, иные рассеянные-с-бассейной забывали не только перевести часы, но и день недели и число. Вот почему предварительный прозвон оказывался необходим. Перед заседанием Петушок сообщал, кто будет отсутствовать и по какой причине. Например: «Алиса не придет, у нее сегодня занятия в греческой школе».
Алиса не отличалась греческим носом или эллинскими взглядами на жизнь, но была увлекающейся натурой. После очередного греческого занятия она рассказала мне, что слово "хирург" - греческое, от "хира" - "рука". Тут же она выдала:
-Я переделала "Греку".
- Кого?
- Греку. Который в реку за раком. Сунул Грека хиру в реку, - рак за хиру Грека цап!
Из "хиры" состряпалось эссе, которое Алиса с пафосом прочитала в «Собеседнике». Я закрыл глаза и подумал о том, что "хиры" у поэтов длинные: они и картины рисуют, и в театре играют, и музыку сочиняют. Напротив меня сидел поэт Паганини, который преподавал в музыкальной школе класс гитары. Песен, как ни странно, он не складывал, но его музыка завораживала, а стихи были целыми картинами, нарисованными словесной краской. Этот поэт, по чьим-то сплетням, хорошо отметил какой-то праздник и вместе с несколькими местными авторами забрался на колени к Памятник-пушкину. Впрочем, все это было ночью, без меня, и услышал я это по сарафанному радио. А тот Паганини, что сидел напротив меня, был скромным, худым холостым парнем и, когда читал стихи, потирал рукой глаз. В отличие от других поэтов, он писал много и каждое воскресенье читал что-то новенькое. КПД его музы приближался к 100%.
Творения Паганини периодически печатали в «Поэтическом нарзане». В этом же журнале часто встречались стихи Елены Прекрасной и Фауста. Все трое дружили, были молодыми и талантливыми, и если кто-то из них менял стиль стихосложения, - подобными изменениями заражались строчки приятелей. Елена Прекрасная была замредактора газеты «Культура Крестограда», фотографировала все важные события. Стихи Елены легко ложились на музыку, местные гитаристы некоторые из них превратили в песни. Строчки ее стихов звучали со сцены академического театра в спектакле «Очень простая история». Она вдохнула жизнь в литературное объединение при политехе и стала редактором университетских поэтических сборников. Сборники пестрили пробами пера студентов. (Пробы были золотыми, серебряными и медными). К тому же Елена воспитывала троих детей, и ее дочка тоже пробовала сочинять стихи.
…Я много раз спрашивал себя: зачем хожу в «Собеседник»? Я не писатель, не поэт, не критик, быть ими не собираюсь. И вот в одно воскресенье ответ был найден. Во время очередной «чаши поэзии» я заслушался пародиями Бильбо. Пародии настолько легли мне на душу, что я попросил у него сборник «Расторможенность и бездороженность». Бильбо тут же подписал мне сборник, который брал с собой, извинился за торчащие из книги закладки и стал поспешно их вытаскивать. Строчки были короткими и точными, это были не просто пародии, а снайперские выстрелы в нашу реальность. Потрясенный талантом низенького, худощавого седого старичка с бородкой, я вдруг сочинил свою первую пародию… ВДОХНОВЕНИЕ – вот то заветное состояние, которое я жаждал испытать, собираясь в очередной раз в «Собеседник». Наверное, алкоголик так же тянется за рюмкой, как я в ту пору – за вдохновением. После общения с творческими людьми часто заражаешься их интересами, как будто вступаешь в контакт с их музой…
Музы поэтов были бы достойны пройтись по подиуму. Музой Левко была, конечно, Ганна. Высокая, стройная, светло-русая журналистка, дочка писателя, закончившая Литературный институт. Она же, в свою очередь, гордилась стихами Левко, цитируя их студентам, и его внешностью. Большой, широкоплечий с длинными кучерявыми каштановыми волосами и рубашкой навыпуск, он не раз привлекал внимание блюстителей порядка: «Вы что, наркоман?». Ганна, Левко, трое детей и родители Ганны умудрялись жить в трехкомнатной квартире, иногда пуская на иждивение творческих людей и друзей. Стены квартиры, казалось, были сложены из книг. Левко продавал книги в киоске крестоградского университета и радовался, когда хорошему человеку попадалась в руки хорошая книга. И если кто-то отдавал Левко книгу, потому что «жалко выкинуть», он охотно приносил ее домой, громоздя новую кладку стены.
Муза Мистера Снейка – ироничная и гордая. Однажды во время презентации нового номера «Литературного Крестограда» Мистер Снейк подошел к главному редактору: «Простите меня, кто автор этого стихотворения? – его перст указал на напечатанные в альманахе строки. Главред, лишь заочно знакомый со Снейком и не чувствующий подвоха, с достоинством прочитал указанную наверху фамилию: «Мистер Снейк». «Мистер Снейк – это я! – съехидничал Снейк. - А кто тот самый автор, который посмел переделать мое стихотворение без моего ведома?»… Наверно, тогда я в первый раз увидел сконфуженного редактора и подумал, что, может, зря поступил на журналистику…
СТАНЦИЯ 7. ДОБРОВОЛЬЧЕСКАЯ
Я сегодня с добычей:
принес живую птицу
слова и мысли,
слова и чувства,
слова и дела…
Она щебечет
в волосах моих.
Она трепещет
на плече моем.
Она ютится
в голосе моем.
Она свила гнездо
в глазах моих.
Дрожит, и свищет,
и ложится в стих
всем посвистом…
А тело-
улетело.
Станислав Подольский
Как-то субботним вечером мы с Ричардом обсуждали достоинства и недостатки наших работ. Моя работа набрала очки за творчество, меньший заработок и то, что меня не вызывали по ночам. Ездили, болтали с людьми и владели информацией мы одинаково хорошо: котельные Ричарда разбросались почти по всему краю. С ним охотно делились новостями как сельские учителя, так и таджики с крестоградского пряничного цеха. Он узнавал от воспитательниц про кубики Зайцева, а от сторожей - про крестоградский глюконат кальция, перефасованный из закупленных в Китае более дешевых таблеток.
- А недавно вижу - студенты в синих майках "движение добровольцев" малюют на остановке российский флаг. Присматриваюсь - это они так надпись "чурки домой!" замазывают. А потом как-то еду мимо психбольницы, смотрю - те же майки детскую площадку рядом с отделением мостят. Траву косят, доски пилят, краску притащили. Тут меня любопытство разобрало:
- С какого факультета? - спрашиваю.
- С социального, - отвечают.
"Ну, - думаю, - значит, за зачет какой-нибудь пашут".
А другой парень отвечает: "Они из политеха, а я тут из сельхоза пристроился." Вот и думаешь: что заставляет этих тимуровцев волонтерить?
- Я о них многое слышал, - ответил я. - У них руководитель с социального факультета, учит их проекты писать и гранты выигрывать, а каждое 9 мая у них в Ауле - Слет Тимуровцев. Они еще иногда экологические десанты устраивают, подарки детдомовцам на Новый год собирают, со школьниками занимаются из ближайшей школы, к заключенным подросткам в колонию ездят, учат их юридической грамотности. При политехе студенческое юридическое бюро работает, они бесплатные консультации жителям предлагают.
Я поделился тем, что знал, и вдруг вспомнил статью Алисы-в-стране-чудес. Она год назад давала мне свою несмелую наброску статьи, просила посмотреть. Я залился краской: только сейчас у меня всплыли перед глазами ее опущенные ресницы, перстень на руке и нависающая на брови челка. Какой я рассеянный подлец! Статью я посмотрел сразу же, и она мне не понравилось, и я отложил неприятную для нее критику на потом. "Потом" затянулось на год. Прости меня, Алиса.
И музыка, и молодость, и море...
"Весь мир разделился на ЗДЕСЬ и ТАМ. Там - бесконечное мигание светофоров, ворчание кондуктора в троллейбусе, очередь на почте и отлетающие набойки каблуков. Здесь - пробирающий до костей холод, посыпанное звездными блестками небо, спортивные костюмы, палатки, костры, гитары... Там - родные, друзья, коллеги по работе, просто знакомые лица. Здесь - все, кого вижу впервые (кроме Тимура, который вытащил меня на этот фестиваль). Впрочем, с одной семьей уже успела познакомиться - Трубадур и Принцесса, и их дочка - "четвертый ребенок, громко смеется, счастливый чертенок". Руль автомобиля, где еду, расположен справа. Явление незнакомки-меня в их автомобильном салоне абсолютно не смущает Счастливого чертенка. Шестилетка сию же минуту всовывает мне в руки игрушечную собачку. Засыпая на моем плече, она по инерции продолжает бормотать слова песни 80-ых годов, под которую Трубадур ведет машину. Трубадур - шутник, а я каждый раз попадаю впросак, веря его серьезной интонации. Еще он, как и я, любит орешки. А Принцесса - настоящая альтруистка. Принимает чужую боль как свою собственную. Она удочерила чертенка из приюта, и песни ее - о доброте.
И отдельно про Тимура. Это он при каждой встрече пытался внушить мне, что я - человек творческий, вопреки моим намерениям бросить писать и петь. Это он перепутал время и место отправления нашей кибитки, и я в дождь и туман сначала простояла минут 40 на остановке, а потом после телефонного звонка прошла еще пару кварталов в одну сторону, затем - в противоположную. Полгорода Тимура знает точно. Полмира - многовато, но знают и за рубежом. Мне кажется, самая важная для него тема песен - борьба со злом. Очень трудно примириться с фактом: мир несовершенен. Если бы примирился - не был бы Тимуром Семиделовым.
Остальных участников фестиваля пока не знаю. Здесь много детей. Они высыпали на площадку. Их катает на карусели длинноволосый лохматый огромный дядечка. Прямо-таки леший. Вот он откопал уже длинную веревку, устроил соревнование по перетягиванию каната. Прямо-таки детский лагерь... но я засмотрелась. Тимур, Трубадур и Принцесса уже поздоровались с друзьями и куда-то меня зовут.
Через 10 минут кончится прослушивание, мы приехали поздновато. Светловолосая девушка исполняет свои песни. Мне нравится. Стараюсь запомнить, но голова и так переполнена впечатлениями... Тимур агитирует меня сыграть на гитаре. Вообще-то я не... но зачем же тогда брала гитару? И потом очень-очень любопытно: что скажут. Играю "По улице моей", "Под лаской плюшевого пледа", "Синюю птицу". Многоуважаемые члены жюри что-то записывают на листочке.
- Девушка, а вам не трудно было петь? - спрашивает короткостриженая дама после моего дебюта.- У вас совершенно расстроенная гитара!
Еще бы! Моя старушка-шестиструнка более 4 часов протряслась в багажнике иномарки. Но я как-то не заметила, что она берет фальшивые тона - может, от ее волнения, а может, от моего... члены жюри подробно объясняют мне особенности моего исполнения. Становится неловко, что эти люди отнеслись к моему прослушиванию ответственней, чем я.
- А может, ты нам свои стихи почитаешь, - поддерживает меня Принцесса.
Я радуюсь тому, что оставила о себе приятное впечатление, но еще больше - тому, что Тимур - верный приятель этих многоуважаемых бременских музыкантов, и можно будет не только послушать их во время концерта, но и пообщаться, что называется, за кулисами...
Самое интересное начинается после концерта. И даже после чайханы. И после гитары по кругу. И хотя ты по-прежнему почти никого не знаешь по имени, все почему-то становятся родными. И не только все, но и всё: и звездное небо, и деревянные домики, и палатки собравшейся молодежи, и навес зеленого театра. И совсем не хочется спать (это мне-то, соне, которая ни разу не легла в новогоднюю ночь позже четырех утра!)
Потом все расходятся к кострам... поем, болтаем, греем руки, подкладываем сухие ветки, шутим, философствуем... А наутро иду с лешим покорять просторы адыгейской природы. Обнаруживаю, что на базе есть озеро с отражающимся в нем солнцем, а за базой - река с маленьким водопадом. А еще поспел боярышник. И небо без единого облачного вкрапления.
Встречаю Тимура, и мы направляемся в гости к мэтрам бардовской песни. "Утро настало, просыпайтесь!", - командует Тимур. Комната постепенно оживает, и вот уже на столе - обалденный плов с ягодами барбариса, а во время застолья - живая музыка. Мне здесь уютно, но периодически чувствую себя "робкой девочкой с первого класса". А вот попрощаться так ни с кем и не успеваю - скоропоспешно уезжаем на море, мимоездом проведать водную стихию. Нас шестеро: я, Трубадур и Принцесса, Счастливый чертенок, Сирин и ее дочка - 10-летняя маленькая Сирена. "Это просто чудо!" - говорит мне Тимур, когда на прима-концерте появляется Сирин. Я понимаю, что это действительно чудо, только лишь по одному тому, с какой радостью барды встречают женщину с двумя косичками, огромным рюкзаком за спиной и гитарой. Такого легкого летящего голоса я никогда еще не слышала! И вот она едет со мной в одной машине и рассказывает про свою поездку в Индию и про то, что нужно смеяться, а Сирена то и дело дополняет ее повествование "важными" деталями. А я сижу - и просто счастлива, что живу, что в рюкзаке у меня три купленных диска с голосом Сирин и что 23 года мне стукнуло именно здесь, на фестивале... А на море чайки ходят у самой кромки воды, важно рассматривая узоры из мокрых камушков. Сирена уютно укладывается у меня на коленях, и мы загадываем друг другу загадки.
- Сколько действий нужно, чтобы спрятать жирафа в холодильник? - спрашивает она.
- Три.
- Правильно: открыть холодильник, спрятать жирафа, закрыть холодильник. А сколько действий нужно, чтобы спрятать в холодильнике крокодила?- и, не дожидаясь ответа, - четыре: открыть холодильник, достать жирафа, засунуть крокодила, закрыть холодильник.
Сирена ходит в балетную школу, учится фехтовать и немного умеет жонглировать. У нее звонкий чистый голосок, по-другому и не могло быть. В Краснодаре они с нами прощаются: они приехали домой.
По дороге от Краснодара до Крестограда Счастливый чертенок дремлет: она всегда засыпает в машине.
Вот я и дома. В углу стоит гитара. Глаза у меня слипаются. Вставляю в магнитофон новый диск - и засыпаю..."
Милая Алиса, разреши добавить несколько слов от себя. Нынче на базе политеха, а раньше при доме Дождика на коне был клуб авторской песни "Осетинские пироги". Каждую встречу непременно ставилась декорация кухни: стены выложены кафелем 80-ых годов, плита, чайник, полотенце. Если фоткать в сумерки, - эффект настоящей кухни гарантирован. На встречу клуба приезжала и Сирин. Я был потрясен ее мудрым и богатым репертуаром. Ирина Богушевская, Марина Цветаева, Александр Блок, Андрей Сляднев. La capella она поет еще лучше, чем с аккомпанементом.
Но Тимур Семиделов не был бы собою, если бы ограничился только "Осетинскими пирогами". Он сварганил студию звукозаписи "Внутренний взгляд". Благодаря этой студии вышли кассеты на бабинах, затем песни с дисками краснодарских бардов.
Помню, когда я приехал брать у Тимура интервью, его на месте не оказалось, зато очень вежливая Полианна из студии звукозаписи предложила чай-кофе-подождать минут 20. Минут через 20 Тимур позвонил Полианне и сообщил радостнейшее известие: через 2 часа он приедет вместе с незабываемым крестоградским поющим дарованием. "Мы ее песни сегодня запишем, правда ведь, Поль?" По-видимому, Полианна вообще никогда и никому не отказывала. По крайней мере, на волонтерском слете в Ауле она записывала всех хоть сколь-нибудь воющих и жаждущих записаться, экономя время на своем сне и питании. Я откланялся, попросил передать, что договорюсь о встрече позже, и выпросил диск с песнями Полианны. Когда же я явился снова, - рассмотрел в Тимуре КВНовскую закваску. А было вот как. Праздновали 20-летие движения крестоградской авторской песни. На сцене стояли Д'Артаньян и три мушкетера. Сцена называлась "20 лет спустя". Когда четверо мужяин поклонились, и шляпы поклонились вместе с их хозяевами, перед глазами зрителей оказались 4 лысины: шляпы были сделаны без дна. Идея, конечно, принадлежала Тимуру.
Многие недолюбливали Тимура за несобранность. В голове у него было не менее 20-ти проектов, десяток из них - его собственные, еще десяток - студенческие. Он знакомился каждый день с новыми людьми и пытался молодежь приобщить к волонтерству. Он играл на гитаре и скрипке, сочинял песни, владел кучей компьютерных программ, знал русский, английский и пару кавказских языков, мастерил любительсие фильмы, не пил, не курил, занимался спортом, попутно собирая на спортивной дорожке брошенный местными Выбегаллами мусор. Заходя в аудиторию, он любил говорить: "Я человек с ограниченными возможностями". Затем он надевал очки и добавлял: "...а теперь я человек с безграничными возможностями!"
Женщина, которая ездила с ним на слет Добровольцев в Аул, отзывалась о нем двояко. Мастер-класс, который она готовила для студентов, предполагал презентацию, но обещанной техники не оказалось. Во время проведения мастер-класса Тимур подытожил выступление этой дамы примерно таким подтекстом: мы, волонтеры, владеем социальными технологиями и работаем профессиональней тех, кто сидит в госучреждениях и плюет в потолок. Несмотря на такую нетактичность, женщина заключила, что он блестяще поставил на место шайку парней из Ростова. (Эти недотыкомки приехали делиться опытом с собутыльниками, а не с волонтерами).
Помню, одна ученица Тимура как-то призналась: "Я наивно верила, что добровольчество бескорыстно. Но Тимур сказал: "Я вас, наверно, шокирую, но это не так!" Только позже я поняла смысл его слов: муравей выживет только в том муравейнике, в котором все муравьи выкладываются на полную катушку. Все возвращается к нам бумерангом. Доброе дело да возвратится перышком синей птицы..."
Станция 8. ТАНЦЕВАЛЬНАЯ
Как будто доктор прописал,
Как будто кто-то мне назначил –
Любить. И, глядя в небеса,
Вздохнул я тяжело и начал.
Да, в этом есть свой валидол.
И дистония с обостреньем.
Как будто сел себе за стол
И пьёшь чаёк себе с вареньем.
Всё добавляет седины,
Всё – сердце иногда на части.
А кто сказал, что мы должны
Так просто добиваться счастья?
Андрей Недавний
Недавно я поделился рукописями "Игры по станциям" с Инкой. Мне очень хотелось услышать мнение со стороны. К моему удовольствию, она тут же уселась на диван и стала глотать страницу за страницей. Но, когда я пришел из кухни после чашки кофе, то обнаружил, что она глотает совсем не те страницы, точнее, совсем не в той последовательности. Она со зрачками кошки читала про мою первую жену и литературное объединение, пропустив добрых 5 станций. На мою просьбу читать по порядку она возразила: "Ты же сам назвал свое эссе "Игрой по станциям". А в этой игре по правилам у каждого должен быть свой маршрутный лист, на котором станции предложены совсем не по порядку. Так интереснее. Вот у меня первой станцией будет шестая, затем я прочту первую, а потом решу, куда читать дальше", - и она снова уткнулась в рукопись. Я вздохнул, но утешился тем, что Инна читала с интересом и первая жена не вызывала у нее бури протеста. Зато после чтения главы о себе она нахмурилась: "Секонд-хэнд" и "паломника из Мекки" убери. Про конопляный лист тоже уж как-то иронично, но я смирюсь. А абзац про колье сотри совсем!"
Я долго убеждал Инку, что в тексте должны быть "изюминки", и что паломник как раз и является такой, и что Инка в моем эссе - это образ, а не реальный человек, поэтому она может не беспокоиться. Инка возражала, что "паломник" -"горчица", а не "изюминка" и что даже если моя героиня - всего лишь образ, то прототипом выступает она, живая Инка, и с ней надо считаться. После того как я предложил ей изменить имя героини, она обиделась совсем и легла спать, не разговаривая со мной. Добрых полночи я не спал. Думал: со сколькими прототипами мне еще придется "считаться" и изменять или не изменять настоящие их имена.
Не знаю, что снилось Инке, но проснулась она улыбчивая и сказала: "Паломника" и "Секонд-хэнд" можешь оставить. Но за это своди меня в ресторан! А историю с колье убери!"
Я охотно пообещал Инке поход в ресторан, сказав, что пригласил бы ее туда и без просьбы. Но на душе у меня скребли кошки. Если каждого героя мне нужно будет водить в ресторан, - во что мне обойдется это эссе? Не лучше ли бросить все станции и
...пока еще не поздно,
нам сделать остановку?
Кондуктор, нажми на тормоза!..
В "Лас-Вегасе" мы заказали по бокалу "Изабеллы", салат "Мимозу", красную рыбу и десерт с мороженым и фруктами. В параллельном зале отмечали уход в отставку какого-то полковника, официанты суетились вокруг него и заказ нам пришлось ждать минут 40. Зато на празднование был приглашен танцевальный коллектив из Солдатского Дома. Четыре девушки в черных костюмах с серебром и парень во фраке и шляпе представляли номер "Агент 007". Я вообразил себя на месте Джеймса Бонда и решил, что справился бы без труда, если бы со мной танцевали четыре такие красотки... Когда танец закончился, Инка быстро исчезла, а я все воображал себя супергероем... Пусть меня хорошо загримируют! Инка пришла минут через 15 и затараторила:
- Их ансамбль называется "Дебют". Занимаются они раза 3 в неделю по вечерам. Иногда - в училище Крыльев, которые нравились мне, иногда - в Солдатском Доме. Плата совсем небольшая. Занятия для курсантов из «крыльев» бесплатные и, по идее, парней должно хватать, но их все равно не хватает. Только в этом году, как исключение, пришли курсантики-первокурсники, еще совсем зеленые, занимаются недавно, но уже успели разучить вальс под музыку Хачатуряна. Выступали там же, в училище. Занятия ведет Айседора, она с короткой стрижкой, та, что танцевала сегодня в середине. Джеймс Бонд учится на пятом курсе, в этом году выпускается. Айседора же - дважды мастер спорта - гимнастика и кик-боксинг. Она заканчивала училище Олимпийского резерва. Она умеет играть на гитаре, сама шьет костюмы для танцев. А ее мама пишет стихи и песни, недавно вышел их совместный с дочкой диск. Так вот: Айседора ведет секцию кик-боксинга для детворы, и все удивляются - как это: и латиноамериканские танцы и кик-боксинг. Ее детки занимают призовые места... А для танцев не нужно кимоно, только что-то спортивное и туфли на каблуках. Тебе можно кроссовки. В училище вход только с паспортом...
- Подожди, - ошарашенный, я перебил ее. Видимо, мои ангелы-хранители буквально поняли мое желание танцевать на месте Джеймса Бонда. - Инна, я совсем не против, чтобы ты занималась хореографией. Ты молодец: за каких-то 15 минут раздобыла столько информации, сколько мне при моей журналистской хватке не получить и за полчаса. Но вот из меня, поверь, такой же танцор, как из Юдашкина - подниматель пингвинов!
Инна опустила голову, но тут же подняла ее снова:
- Ты можешь оставить историю про колье. И потом: ты ведь не захочешь, чтобы со мной танцевал другой парень...
Я снова был обескуражен. Через день, 27 -ми лет отроду, я, как ребенок, разучивал считалочки типа "два-три, ча-ча-ча", "и раз- и - а- два". Что такое "а" понять должны были, прежде всего, девушки. Они как-то при этом двигали бедром, заставляя думать, что, если ребро Еве досталось от Адама, то бедро - от Люцифера. Это называлось "самба". Я же чувствовал себя белым мотыльком из песни Меладзе. И мотылек мой с каждым занятием все больше белел и воронел. Фоллувэй, при котором нужно было отступать назад, меня раздражал. Когда же я должен был шагать к партнерше, я боялся наступить ей на ногу...
Одним из вечеров я позвонил Ричарду и рассказал о своей неудаче. Моему изумлению не было предела: Лесли мучила своего любимого в греческой школе теми же фоллувэями! Все женщины одинаковы! Занятия у Ричарда и Лесли вел Цискаридзе со своей смуглой и стройной сестрой. Цискаридзе курил как паровоз, но танцевал просто супер! Его юные воспитанники выезжали на соревнования федерального масштаба, а студенты брали уроки за отдельную плату.
С Ричардом мы обменялись разученными считалочками. Цискаридзе считал по-другому: "квик-квик-слоу", что обозначало быстрые и медленные шаги. Он не проводил разминок, занятия начинались сразу с танцев. Поэтому бедный Ричард даже не мог созерцать, как девушки растягивают ножки и выгибаются как пантеры...
После телефонного совещания мы с Ричардом решили на другой же день объявить нашим балеринам о намерении прекратить занятия. Инка восприняла мой отказ обреченно, но еще полгода ходила на репетиции, разучивая с ансамблем какой-то восточный танец. Они танцевали в шароварах, парандже с белым шифоном в руках. Шифон то прятал девушек, то взлетал вверх, то вытягивался в тонкую ниточку, то бежал словно волна. Я горько пошутил, что полотно шифона - более достойный Инкин партнер. Что же касается Лесли, - она сразу вслед за Ричардом бросила танцы, потому что танго без партнера оказалось невозможным. Жалко: танго - очень красивый танец.
Теперь нужно написать про колье, но, боюсь, читатель разочаруется. Никакой захватывающей дух истории, достойной стать мифом или хотя бы сплетней, не произошло. Просто Инка в один прекрасный вечер получила от сестры посылку. Посылка очень долго не приходила, и сестра сильно беспокоилась. Инка же, толком не рассмотрев все содержимое, поспешила успокоить сестру sms-кой: "Спасибо, особенно за перчатки!" Посылка же, помимо перчаток и других вещей, скрывала в себе шикарное колье с украшением Сварровски. Когда же Инка его откопала и надела, - осталось развести руками: что написано пером, - не вырубить топором. На все репетиции танцев Инка приходила в этом колье, и только когда я перестал заниматься с ней, оно было спрятано в деревянную шкатулку...
Станция 9. СОЧЕЛЬНИК
Чтец и Текст говорили, говорили и говорили. Недостатка в темах и свободном времени не было.
Однажды, желая одержать победу в очередном споре, Чтец предложил Тексту посетить на правах туриста некоторые соседние миры, чтобы Текст поверил в их существование…
Анатолий Алабердов
“А вдруг я золотая рыбка?”
Вторым моим читателем и критиком стала Лесли. Вернув мне рукопись, она вздохнула: «Ты начинаешь писать о каком-нибудь человеке, а потом тебе как будто это надоедает. Я вообще не понимаю, зачем ты некоторых упомянул? Что, например, делает в твоей игре Джеймс Бонд? Он промелькнул - и исчез..."
- Я и сам думал об этом много раз. Понимаешь, Лесли, я хочу написать правдиво, о том, что сам видел и слышал. Нарисовать образ знакомого тебе человека очень трудно, даже невозможно! Я ведь только думаю, что хорошо его знаю, а на самом деле - чужая душа - потемки! И потому - какой из меня портретист? Лучше я опишу событие, свидетелем которого был. Событие - это факт, это кусочек жизни, а читатель пусть уже сам делает выводы. Мое дело - эскиз. О Джеймсе Бонде я ничегошеньки не знаю. Он промелькнул - и исчез. Но без него не было бы номера, не было бы моих переживаний. - Я замолчал, но Лесли меня слушала. - Я как будто виноват в том, что не могу перечислить всех достижений людей, о которых пишу. Например, я упоминаю Фауста и Паганини. Сейчас они признанные авторы, у них куча побед в конкурсах, о них много статей, в том числе в российских журналах. Но я ведь не был знаком с ними- признанными, умеющими оттачивать каждую метафору до блеска меча-кладенца. Я видел их - экспериментирующих со словом, вроде "лопоухий лопух лопушится"... Я разговаривал с Фаустом, когда он издал «Подглазок», свой авторский сборник со своими же фотографиями. Я спрашивал о ерунде и узнавал ерунду, мол, ему нельзя есть торт с орехами из-за аллергии... Как же мне объяснить читателю, что я пишу все-таки не о людях, моим главным героем является город, его дух...
- Ты завидуешь этим... Паганини и Фаусту. И поэтому чувствуешь вину. Но я им, кстати, тоже завидую. О них хоть кто-то написал. А о нас, психологах, никто не пишет. У психологов каждые новогодние праздники проходит на море фестиваль "Сочинский сочельник". Приезжай к нам, напиши о нас.
Мы с Лесли заспорили - о зависти, о фестивале, об атмосфере и духе города... Но следующей же зимой мы с Инкой, Ричардом и Лесли ехали на фестиваль. Вагон поезда заселился психологами и психотерапевтами, настроение у всех было приподнятое. Я был счастлив, что с нами едет Ричард, и он тоже не психолог, и мы будем болтать на одном языке. Он развлекал меня рассказами о котельных. О том, как в художественном училище все время останавливался котел. А все из-за того, что уборщица регулярно сливала воду из батареи, чтобы помыть пол. О том, как в котельную залетел голубь, клюнул какой-то провод, и весь дом остался без горячей воды. Голубь же отделался легким испугом. О том, как на двери крышных котельных вешались плакаты с черепами и надписями "Не входить!", а мальчик лет пяти, увидев череп у Ричарда в руках, заключил: "Ух ты! Вы, наверно, ищете клад!"
В вагоне кто-то пел и играл на гитаре "Солнце взойдет". Моя Инка спала. Она, видно, догадывалась, что на фестивале спать не придется.
Первые полдня делать было нечего. Организаторы лепили стрелочки с надписями "Актовый зал", "Малый зал", вешали расписание на двух языках, мостили к стенке два ватмана - рождественские заборы. Один из них - с официальной информацией, другой - своеобразная коллективная стенгазета. Было +15, мы пошли к морю. На пляже фотографировались какие-то иностранцы. Это оказались норвежские психологи. К ним подошел переводчик и повел их в гостиницу. Свободной набережная оставалась недолго: минуты через 3 подоспели психологи-моржи и ринулись в воду. Среди моржей был и директор фестиваля, Отважный капитан. Он был весьма общительным, еще в вагоне познакомился с нами. Его заинтересовало, что я журналист и хочу понять, какова она - атмосфера фестиваля. Капитан звал нас купаться, но мы с Ричардом остались на берегу. Дамы наши бродили по морю, закатив джинсы по колено.
Вечером состоялось знакомство - официальное и неофициальное, всех поделили на команды - кто из какого города. Каждая команда представляла свою малую родину. О Крестограде я не узнал, конечно, ничего нового, зато запомнил всех участников в лицо.
Юная девушка из организаторов уже торговала психологическими книжками. Мне бросился в глаза буклет. С обложки на меня смотрела дама в светлых брюках под зонтиком. За ее спиной шумела трава и стоял белый домик.
- Сколько стоит Мэри Поппинс? - спросил я продавщицу.
- Она бесценна и потому вручается бесплатно.
Итак, звали женщину под зонтиком Северная Герда. Теперь ее портрет смотрит с главной страницы сайта крестоградских психологов. В честь нее переводчик фестиваля назвал свою дочурку. На фестивале учреждена конкурсная номинация имени Северной Герды... Я позавидовал в глубине души, что об этой женщине так много говорят, а обо мне, юном журналисте, никто и не знает... И я читаю в буклете: "С ней было легко обсуждать самые непростые вопросы... но было бы неверно написать про нее, что она была удивительным и прекрасным человеком. Нет, она была удивительной и прекрасной женщиной..."*; "…В ее присутствии никто не чувствовал себя обделенным или отвергнутым, наверное потому, что она очень хорошо понимала людей и знала, что нужно каждому из них и как им всем можно помочь..."**
Видимо, Северная Герда была для крестоградских психологов и примером, и источником вдохновения. Люди, которые с ней встречались, непременно загорались какой-нибудь новой мечтой. Как в песне Макаревича, ее костер взвился до небес, и, судя по тому, сколько она успела сделать, горел долго. В Норвегии она одна из первых заговорила о том, что душевно больным и их родственникам нужны не только теплое отношение, но и понятная информация о заболевании и о том, как с этим жить. До Северной Герды пациентам и их родственникам сообщались разве что имя врача да название препарата. Диагноз же звучал как иностранное слово, причем неприличное. С появлением Герды для людей начали читать лекции, стали издаваться брошюры о депрессии, шизофрении...
Северная Герда увлекалась музыкой, танцами, писала стихи.
Между границей и безграничностью,
Между властью и бессилием
Между принуждением и свободой
Проходит жизнь" *** -
вот перевод ее строк. Кстати, названия фестивалей-сочельников из года в год тоже составляются из противоречий: "Мужское и женское", "Возможности и ограничения", "Правое и левое", "Свое и чужое"...
Мои мысли прервала Инка. Она заскочила в комнату и сообщила:
- Завтра мужской футбол. Между крестоградской командой и сборной некрестоградской. Я тебя записала в ту, противоположную.
Я, недоумевая, смотрел на Инку.
- А меня ты спросила?
- Зато я тебя предупредила. Мне очень-очень хочется на тебя посмотреть. Чтобы я могла тебя назвать своим любимым футболистом. Тут один мужчина написал в Интернете, что его любимый психолог - его жена. А я напишу, что мой любимый футболист - мой муж!
Я стал судорожно вспоминать правила футбола и есть ли у меня спортивный костюм. Потом я посмотрел на свою болельщицу:
- Послезавтра - водное поло. Женское. Соревнуется крестоградская команда и еще одна сборная солянка. Я тоже хочу кое-за-кого поболеть...
- Вторая команда по водному поло уже набрана, понимаешь? Правда-правда!
Я не знаю, каким футболистом я был со стороны. Помню только мяч, свистки и крики сочинцев, детские голоса. В противоположной команде - Капитан, Живаго, Миклухо-Маклай, Акела. Про матерого Акелу я слышал в поезде, что о нем была статья в золотой книге успешных людей России. Каждому знакомому он любит подбирать меткое трехстишие, или хокку, потому что японские хокку очень точно порой передают характер человека. Еще мне сказали, что он не берет билеты на междугородние автобусы, потому что в них крутят индийские кино. А он их терпеть не может. А самолеты он тоже не любит, но лучше уж самолеты, чем индийские кино... Но вот Акелла забил гол, уже второй. Наша команда все никак не могла сработать по-настоящему.
Какой-то ребенок повис у меня на шее, все с чем-то поздравляли. Не понимаю, с чем: мы продули. Инка нисколько не разочаровалась, потащила меня в номер. В номере было тихо, темно. Мы задвинули шторы...
На другой день проводились мастер-классы, дискуссии, тренинги и какие-то супервизии. На последние меня не пустили, но я и не особо-то рвался: язык психологов непривычен, пестрит терминами. Мне показалось, что лучше всего в этой терминологии разбирался переводчик. Одна мастерская меня удивила, и я даже как будто понял про себя что-то важное. Мастерскую проводил москвич-сказкотерапевт. Он предложил всем сесть в круг, и потом по очереди каждый вставал и выходил в центр. Те, кто сидел в кругу, смотрели на стоящего и придумывали: на кого он похож. Это мог быть герой фильма, сказки, историческая личность... И если роль подходила, люди хлопали в ладоши и присваивали центровому эту роль. Я не могу описывать то, что происходило во время сказкотерапии. У психологов такой порядок: сплетничать о других после мастер-класса нельзя, можно делиться лишь своими переживаниями.
И в этой сказкотерапии я был граф Монте-Кристо. Почему-то мне себя стало дико жаль. Ну да дело не в этом. Меня осенило, как поступить с героями "Игры по станциям". Я пришел в номер, закрыл глаза и мысленно попросил моих героев выходить в центр воображаемого круга. Вот вышел писатель-критик, которого уважали и боялись, и который очень много знал: от литературы и истории до алхимии и черной магии. Воланд? Нет. Мистер Снейк? Я четыре раза громко хлопнул в ладоши и открыл глаза. В дверях наполовину стояла Инка. Видимо, она уже минут две наблюдала за мной и, понимая, что сцена интимная, пыталась выйти. Любопытство мешало ей.
- Хватит сходить с ума. Пора обедать, - произнесла она.
В столовой дети устроили ярмарку. Их детская ведущая смастерила с ними всякие безделушки, и они ходили и предлагали всем купить у них что-нибудь. Ричард купил какую-то висюльку: пусть дите порадуется. После обеда дико хотелось спать: ночью до этого мы почти не смыкали глаз, а сидели и болтали с психологами. До полуночи Шахерезада, жена Акелы, объясняла мне их социальную просветительскую программу "Что случилось с Аней Носовой?". Они в Крестограде старались организовать обучающие семинары для учителей о том, как понимать подростков и как им оказывать психологическую поддержку. Я узнал, что психологи не имеют права разглашать ничего из того, что рассказывает им на консультации подросток. Ни учителям, ни родителям. Еще - что психиатры и психотерапевты совсем по-разному лечат людей, часто спорят из-за методов лечения, и они даже не пришли к общему мнению в отношении половины психических заболеваний. Короче, это совсем разные профессии. И я узнал, что психологи выходят замуж за психологов (или женятся) и гармонично уживаются… Вторую половину ночи мы с Инкой провели в комнате Василия Теркина и Миклухо- Маклая. Вася Теркин преподавал в ростовском университете. Он был знаменит чувством юмора и тренингами уверенного поведения. Миклухо-Маклай с серьгой в ухе, кажется, был программистом, а, кроме того, имел разряд по альпинизму и водил группы в горы, даже на Эльбрус. Он нам устроил виртуальную экскурсию по Кавказскому хребту. Потом до утра Инка пыталась мне что-то втолковать про Огдена и Биона с какой-то загадочной Таблицей и математическими формулами, непонятно как связанными с психотерапией. И вот после этой бессонной ночи я наплевал на послеобеденные мастерские и крепко спал, когда постучалась Лесли:
- Вы идете на большую группу?
Инка приоткрыла глаз, осведомилась: "Это обязательно?" -и, получив отрицательный ответ, плюхнулась на другой бок. Я заставил себя встать, потому что слышал, что некоторые едут на "Сочинский сочельник" только из-за большой группы. На нее приглашаются все участники к 8 часам вечера. В 8 дверь закрывается, а собравшиеся сидят в кругу и ведущий просит говорить все, что приходит в голову.
Первое время стояла тишина. Я почему-то думал, что что-то должен сказать, но не мог придумать, что. И, наверное, многие думали то же самое. В голову лезли совсем дурацкие мысли, и я злился, что они лезут именно сейчас. Это как у Гришковца, если ты, Читатель, смотрел "+1":
«Меня никто не знает… Меня никто не знает таким, каким я сам хотел бы, чтобы меня знали. Понимаете?! Это не значит, что все относительно меня ошибаются, нет! Просто никто не знает того, что я сам хотел бы, чтобы про меня знали. Почему? Да очень просто! Я этого сказать не могу. Не могу не потому, что это секрет, а потому, что у меня нет таких слов. Я не знаю, как такое говорить, с чего начать, о чём, какими словами и кому. Кому нужно знать меня таким, каким я сам хочу, чтобы меня знали? Кому? И что я хочу, чтобы обо мне знали?..
Может быть, я хочу, чтобы обо мне знали всё?.. Ну нет! Думаю, что я совсем этого не хочу. Даже уверен, что я не хотел бы, чтобы люди знали то, о чём я реально думаю в той или иной ситуации.
У меня есть один знакомый, он очень тонкий, умный, образованный человек, очень азартный рассказчик и спорщик. Так вот я не хотел бы, чтобы он знал, о чём я реально думаю, когда он произносит какой-нибудь свой эмоциональный и действительно глубокий монолог. Дело в том, что, когда он говорит без перерыва хотя бы полминуты, у него в левом углу рта образуется белая такая пена. А если он говорит больше минуты, то у него на губах возникает этакая слюна, которая от движения губ тянется и рвётся.
И что бы он ни говорил, какую бы чудесную и важную мысль ни высказывал, какие бы глубокие и своевременные цитаты ни цитировал, я, когда он говорит, могу видеть и думать только об этой пене и слюне. Я бы не хотел, чтобы он это знал.
А когда мы общаемся с женщинами… Ведёшь какой-нибудь учтивый и весьма витиеватый, совершенно пристойный разговор… А в голове вдруг такое проскочит. Или глаза вдруг так скользнут, в такие места… В общем, не хотелось бы мне, чтобы то, что у меня там мелькает и думается, стало известно собеседнице… Хотя боюсь, что женщины что-то чувствуют и догадываются. И сильно опасаюсь, что даже видят… Нет, не хочу так думать! Хочется верить, что получается быть таким непроницаемым, таким… Ну понимаете?! Именно что непроницаемым…»****
Прости меня, Читатель, за столь длинную цитату, - она того стоит. Так вот. Напротив меня сидел психолог, который вместе с коллегой работал "буйком" в бассейне во время вчерашнего женского водного поло. Я смотрел на него и вспоминал "Мастера и Маргариту": «Сим удостоверяю, что предъявитель сего Николай Иванович провел упомянутою ночь на балу у сатаны, будучи привлечен туда в качестве перевозочного средства… поставь, Гелла, скобку! В скобке пиши «боров». Подпись — Бегемот». Мне было смешно и неловко, и я с облегчением вздохнул, когда тишина нарушилась.
Кто-то пришел на Большую группу, чтобы покрасоваться и показать себя. Такие первыми и нарушали молчание. О чем мы говорили, я опять-таки рассказать не могу из-за принятых психологами правил. Но во второй вечер я явился на эту группу уже другой: все лица были знакомы, и я вспомнил, что я - журналист и часто выступаю перед большой аудиторией. И, кажется, удачно вписался в общий диалог. В третий вечер, когда была последняя группа, я вдруг понял, что ничего не хочу произносить. Не из-за стеснения, а из-за того, что мне интересно, что будут говорить другие. Мне хотелось помолчать, а потом вдруг стало грустно от грядущего расставания.
В последний вечер был капустник и бал-маскарад. Участники подводили итоги конкурса: кто лучше всех провел мастерскую, кто больше всех знает, кто самый "психически здоровый", кто - "сочинская сволочь", кто самый молодой, кто самый богатый, кто вообще - "душа сочельника". Свой приз вручили и дети ("детская отметина"). А на маскараде был конкурс костюмов, и победила Статуя Свободы - очаровательная девушка с факелом из белого картона, атласном серебристом платье и короной на голове...
Обратно ехали в автобусе, было снова +15, организаторы делились впечатлениями, а мы с Инкой смотрели на форуме фестиваля фотографии предыдущих лет...
Не знаю, Лесли, оправдал ли твои ожидания, или все так же поверхностно прошелся по образам? Видимо, я слишком плохо знаю себя и свое бессознательное - что уж говорить о других? Копилку для походов в ресторан я, по крайней мере, уже приобрел.
СТАНЦИЯ 10. УЧЕБНАЯ
И чем смогу я с вами расплатиться,
Мои кумиры – светлые умы,
За то, что я под вас могла рядиться
И мысли ваши смело брать взаймы?
За то, что, славя детскую дотошность,
Теперь на вас трезвей могу взглянуть,
Благославляя нашу непохожесть,
Благославляя свой нелегкий путь,
За то, что близок сердцу горевому
Стал жилый куст, что вырос на стерне,
За то, что нету зависти к чужому,
И все мое давно уже при мне.
Татьяна Корниенко
"Снимите очки. Я хочу посмотреть на Ваши голые глаза," - об этой фразе четырехлетнего ребенка нам рассказала преподаватель антропологии. Кто-то улыбнулся, кто-то молча ждал продолжения лекции. Сейчас, когда все говорят о дистанционном образовании, я вспоминаю это чадо и радуюсь, что учился у живых людей. Я помню глаза почти всех своих учителей. Очи-пиксели, глядящие со скайпа, может быть, и полезны людям эдак за тридцать. Молодым же девчонкам и мальчишкам, которые ищут себя, нужны не тексты, слайды и скайп. Меня как журналиста создали не теория литературы и не знания PR- технологий. Меня создали педагоги кафедры СМИ, кафедры русского языка и двух кафедр литературы, атмосфера нашего студенчества и общение с творческими людьми. Почти каждый преподаватель факультета был личностью умной и привлекающей внимание. Мы впитывали не столько "знания, умения и навыки", сколько ценности и манеры общения; они не транслируются по паутинам Интернета. Нас мучили собеседованиями, но во время них нас выслушивали, а не зевали, глядя в окно. Причем выслушивали не только то, почему мы считаем Шолохова истинным творцом "Тихого Дона", но и исповеди: почему мы снимаем квартиру вместо проживания в общежитии, почему студентка N. поссорилась со своим парнем... На кафедру литературы можно было зайти, задать любой вопрос и не получить в ответ: "Закройте дверь с обратной стороны" (кафедра литературы была в коридоре крайней, и ей приходилось работать еще и справочной). Мы писали сценарии, отчитывались по античной литературе, ходили перед преподавателями-зрителями по столам со свечой в руке и цитировали поэтов Серебряного века. Мы не платили за экзамены и зачеты. Единственный зачет, который я регулярно покупал, был по физкультуре. Мне всовывали по дешевке какие-то методички и ставили "зачет". Случилось это вот по какой причине. Мы сдавали норматив - бег на 60 метров. Добежав до преподавателя с секундомером и опередив напарника, я услышал предательское хихиканье доцента-спортсмена: "Я выиграл! В желтой майке первым прибежал. Ты проспорил уже второе шампанское!" Я назвал себя животным с длинными ушами и в следующий же зачет купил методичку.
А теперь давайте вспомним "Афинскую школу" Рафаэля. Вручите-ка мысленно Пифагору планшетный компьютер вместо его старомодной дощечки, Зоратустру - экран и видеопроектор вместо глобуса. Для пущей важности заберем у Диогена бочку и пересадим его в квадрацикл. У твоей фантазии, читатель, наверняка, найдутся лучшие варианты... Я же только хотел сказать, что есть что-то такое, что-то вне времени, что нельзя сделать дистанционным и электронным...
У крестоградской преподавательской элиты есть свой Сократ. Наука - его стихия. Он увлекается всем - от истории, экологии и музыки до малоизученных областей физики и астрономии. Он был одним из инициаторов создания Местной Ассоциации Непосед (сокращенно - МАН), в которую принимали одаренных школьников. Когда восьмиклассница спросила у Сократа: "Чем Вы никогда не увлекались?", - последовала пауза и ответ: "Не знаю". В МАНе Сократ преподавал детям "Методы научных исследований", и первую лекцию рассуждал про наблюдение. На стене аудитории висела картина - старец в белой рубахе и синих штанах вздымает руки вверх, к ребенку лет пяти. Ребенок парит в воздухе и смотрит старцу в глаза. Разгорелся спор: ловит ли старец ребенка, или, наоборот, подбрасывает его вверх? Юная худышка промямлила: "Рубашка у ребенка прилегает к животу, а не к спине. А значит, он летит вверх". И наш Сократ похвалил ее, мол, это вот и есть наблюдение. Больше лекций по методам научных исследований не было - Сократа слишком раздирали на все стороны. И, несмотря на всего однократное его появление, он запомнился умением общаться нарывных, свободой говорения и эрудицией. Мало какие школьные учителя, которых мы видели почти каждый день, запомнились так же ярко. Злые чары лежат на школьном здании. Творческий подход школьных учителей, по-видимому, раздавлен телегой бюрократии, обкромсан прокрустовым ложем готовых образовательных программ и стандартов. Были, конечно, нотки творчества и у школьных учителей: нас заставляли проверять друг у друга тетради и ставить оценки (разумеется, липовые, или - фингал в глаз). Мы сами оценивали собственные устные ответы (строгость химички-завуча не позволяла "жертве" даже намекнуть на "пятерку"). Мы сочиняли истории про путешествие по Австралии, где героями обязательно должны были стать одноклассники. После дружного хохота на уроке следовало выяснение отношений в рекреации. Из школьных уроков истории я запомнил, как задабривать домового. Из уроков физики - остроумие нашей учительницы и созданный ею "фонд малоимущих" - запасные линейки, стерки и карандаши для тех, кто "забыл дома". Уроки английского в 11 классе вела наша классная. Она, видимо, решила, что английский нам уже не нужен (кто куда будет поступать, она знала), и учила нас жизни: "Первые два года студенчества вы работаете на зачетку, остальные три - зачетка работает на вас". Она очень нас любила, а любовь - самое ценное, что может дать ребенку учитель.
Были в Крестограде и инновационные школы - эколицей "Homo sapiens". Но создателями и учителями являлись опять-таки преподаватели Университета. Детям давали задания написать стихи или рассказы, им позволялось спорить с учителями, а учили их не 11, а 12 лет.
Священный Грааль педагогического мастерства находился, как мне кажется, в Доме досуга телепузиков. На третьем этаже Дома находился штаб МАН. На стенах штаба красовались два ватмана - "МАНные разности" и "Разные МАНности". На них на скорую руку стряпались новости, расписание, фотографии. Гимн МАНа сложил Мистер Эй. Этот мистер Эй летом развлекал школьников, посещавших лагерь МАН, гитарой и "Квинтой" (интеллектуальная игра, которую он сам придумал), а во время учебного года вел дисциплину "Импровизация". МАНовцы слагали стихи, рифмуя "абреков" и "чебуреки", "эрозию" и "коррозию". Мистера Эя знали, скорее, как барда "Осетинского пирога", чем как преподавателя экономического факультета в университете.
"Культуру речи" вела Сова. "Помните о благозвучии русской речи", "помните о мягкости русской речи" - эти золотые правила как-то проскользнули мимо школы и даже мимо ФФЖ, но заняли достойное место в МАНе. На "Эстетике" мы делили наших девчонок на "весну", "зиму", "лето", "осень", высматривали правило золотого сечения в сумочках, украшениях и всем, что нас окружало. На валеологии вертели помятые обертки жевательных резинок со зловещими "Е", сулящими рак, аллергию, себорею, диарею, менорею, гонорею и т.д.-рею. Единственной дисциплиной, которая в расписании значилась постоянной и третьей, была психология. За каждой из четырех групп МАНа закрепили своего психолога, манеры преподавания их отличались. Один давал термины под запись (что такое Я-концепция и референтная группа). Другая, брюнетка с едва уловимым акцентом, называла МАНовцев коллегами. Наш Живаго предлагал падать с закрытыми глазами со стола. Остальные, конечно, должны были поймать смельчака, и так проверяли его доверие группе. Помню, посреди занятия к нам, как к себе домой, завалился байкер - лохматоволосый с красной лентой на голове, разодетый в черную кожу Джек Воробей, и изрек: "Привет всем!" Его встретили молчанием. Он продолжил: "Можно мне тут приземлиться?"
- А как Вы думаете? - по-еврейски перенаправил вопрос Живаго.
- Я думаю, что можно!
- А я думаю, что нельзя.
Живаго спросил у МАНовцев, хотят ли они лицезреть Джека Воробья, и затем целый час мы его интервьюировали. Это занятие МАНа я вспоминаю чаще всего. Может быть, потому что я учился выкручиваться из нестандартных ситуаций, а может быть, мне было интересно наблюдать, как будут делить наше внимание эти два взрослых мужчины...
После года такой учебы МАНовцам предстояло выбрать себе секцию по душе и заниматься исследовательской деятельностью. Я выбрал историю. Весь 9 класс Синеглазка знакомила меня и еще четверых мальчишек и девчонок с Рафаэлем, Леонардо да Винчи, Микеланджело, Боккаччо и Данте. А я потом знакомил с "Декамероном" свой 9 "в", зарабатывая себе популярность.
Стоит, наверное, описать, как нас отбирали в МАН. Это были тесты IQ и проверка творческого мышления. В задании найти как можно больше способов нестандартного использования ложки я предложил закопать ее в качестве удобрения. Этим шокировал своих родителей. Они огорчились еще больше, узнав, что ложку можно использовать как катушку кипятильника для нагревания чая, как зеркальце для подкрашивания губ, как груз для воздушного шара. "Хорошо, что не щели в туалетной двери проковыривать,- сказал дома мой папа. - Наш сын не гений, но и не хулиган".
Жизнь в ДДТ кипела не только благодаря МАНу. Во дворе старого здания Ангел-хранитель со своими авиамоделистами пускал самолетики. Говорят, он как-то в детстве на спор спрыгнул со второго этажа и с тех пор заболел небом и высотой, и потом прыгал с парашютом. Только с Эльбруса совершил 16 прыжков. Он был очень улыбчивым болгарином и любит дамам говорить: "Если вам очень чего-то захочется сделать, - сделайте. Скажите: "Ангел разрешил". По соседству с ним занимались кинологи. Дети учили своих четвероногих ходить спокойно мимо других собак, выполнять команды и даже катать малышей на санках. По праздникам собак приводили на дефиле. Пудели, терьеры, овчарки, шелти представали под музыку и аплодисменты в костюмах кузнечика, пчелки, деда Мороза. Кружок юных кинологов и хендлерства вела Мальвина, и меня всегда удивляло послушание не столько собак, сколько ее воспитанников. Они слушались руководительницу с единого слова. "Если дети не будут слушаться, то собаки - тем более", - объясняла Мальвина. В шахматном кружке великий гроссмейстер испытывал свою систему обучения: детвора долгое время играла в шахматы без фигуры короля, и только овладев азами, помещала короля на свое законное место. Этажом выше девчата занимались танцами. Не под магнитофон, а под аккомпанемент пианистки - в те времена маленькие принцессы еще удостаивались занятий под живую музыку, а не под нажатие кнопки электрической коробки. "Турецкий марш" Моцарта учил их кружиться беззаботными бабочками. В холлах ДДТ стояли стеклянные витрины с поделками мебели из банок кока-колы, макетами храмов, куклами в народных костюмах и стеллажи с детскими рисунками. Стены ДДТ украшала мозаика, на третьем этаже красовалось круглое витражное окно, а в большом зале висела восьмитонная люстра, вмещающая многочисленные лампочки - зодиакальные созвездия.
Больше всего знаю про эколого-краеведческий отдел: моя Инка там работала. Эколого-краеведческий отдел обладал главной приманкой воспитанников: живностью, именуемой джунгарскими хомячками, кроликами, морскими свинками, волнистыми попугайчиками, крысами, аквариумными рыбками и красноухими черепахами.
Летом где-то на пару недель я оставался без Инки из-за того же эколого-краеведческого отдела. Подростки с педагогами уезжали в палаточный лагерь, обозвав это явление экспедицией "Вольный ветер". Ветер дул в Махар, Домбай, Уллу-тау, Узункол, Тигорское ущелье и другие местечки Кавказа. Встречал я Инку простуженной из-за бани, которую альпинисты устраивали в хорошую погоду. Весь день нагроможденные каменюки нагревали костром, а к вечеру вокруг них натягивали тент - и баня готова. Брызнешь водой на камень - вот тебе и парилка. Моя русалка после этого переохладилась в горной речке. Охрипшие связки не помешали ей доложить, что лечиться она будет собранным чабрецом. Этот чабрец неделю сушился в наволочке от подушки на той самой петельке в палатке, которая предназначается для подвешивания фонарика. В моей чашке оказался, правда, не только чабрец, но и душица, зверобой, рододендрон, листья брусники и черники. Напиток вызвал у Инки приступ ностальгии. Она показывала фотографии с палатками, пронумерованными зеленым скотчем ("Это вожатый так придумал. Картонные цифры размываются от дождя").
- А это что? - спросил я, увидев палатку "3Х3", - запретно-хозяйственная зона?
- Это девятая палатка, девчачья. Три умножить на три.
- Ага. Это пацаны рубят дрова. Это ты с ледорубом. Это миска чья-то уплывает по реке. - Я стараюсь говорить сам, чтобы Инка скорее выздоровела, - это пацаны тренируются горные узлы вязать, это ваш инструктор с гитарой. А это что за мешок?
- Это геолог, Красная Шапочка, камни насобирала. У всех рюкзаки после экспедиции легкие - еда кончилась. А у нее раза в три тяжелее. Она раскопала какую-то гранатовую балку и набила целый рюкзак породой с вкраплениями граната.
- Гранатовый рюкзак. Понятно. Здесь ты гору сфоткала.
- Облако над вершиной. Значит, будет дождь - у кабардинцев такая местная примета. И вправду, дождь дня на четыре зарядил, и ветер, и всем сказали: мокрые вещи положите под спальник. Мол, и высохнут, и теплее.
- А куда это детвора цепочкой с закрытыми глазами идет? Покорять вершину? Это, чтоб не так страшно было?
- Это "веревочный курс". Его уже после марш-броска проводили, чтобы детям не скучно было. У первого в цепочке глаза открыты, и он должен отвести команду вон к той елке...
- Ну хорошо. Значит, в горы вы все-таки с открытыми глазами ходите. А после похода, когда у детей уже глаза закрываются, вы их так, вокруг костра гоняете. Чтоб крепче спали... А это что за черти в папоротниках?
- Ну да. Черти. Это мы детей в юные альпинисты посвящали. После последнего похода. Они с гор спускаются, а тут черти их по очереди в палатку загоняют. А из палатки - страшный крик (ну, там заранее подготовленный артист сидит и кричит). А потом подросток с другой стороны из палатки выползает, а на него другой черт водой брызгает. А потом все строятся в круг, приходит Горный Дух и принимает у подростков клятву юного альпиниста.
Немного погодя Инка промямлила: "Жалко, Холдена Колфида не было..." Холден - ее племянник. Инкина родная сестра, Кошка, которая гуляет сама по себе, скорее, возьмет Холдена в свою экспедицию. Она работает в музее имени Равви и Шаши, в отделе природы. Заведует тем отделом Солоха. Солоха раскладывает гербарии и проводит экскурсии, Кошка приводит в порядок коллекцию бабочек. Бабочек нужно прикреплять на зеркальные стенды, чтобы была видна "изнаночная" сторона крыльев. Воспитанники Кошкиного кружка также дирижируют указкой около чучел животных, учась проводить экскурсии.
- У Кошки другая экспедиция, - поясняет Инка. Она вместе с Солохиным отделом ездила на раскопки еще одного южного слона. Какой-то экскаваторщик копал землю. Р-раз! - ковш на что-то наткнулся. Оказалось - кость. Большая. Самому не вытащить. А потом понял, что старая кость, да еще животное какое-то. Он не знаю куда звонил, но когда слухи дошли до сотрудников музея, выяснилось, что это - южный слон. Так Солохин отдел эти косточки целый месяц раскапывал. Каждую косточку гипсовали, чтобы при транспортировке не рассыпалась. А потом будут разгипсовывать...
Самое интересное, что и папа, и мама Инки - тоже преподаватели. Папа Инки преподает высшую математику в политехе. Инкина двоюродная сестра как-то рассазывала:
- Болтаю с другом, студентом политеха: "Как дела?". "Да вот, экзамен не могу сдать. Один препод, вредный такой, работает..." А я: "А у меня там дядя работает!" Мой друг: "Доктор физмат наук". Я: "Мой дядя - доктор". Друг: "Профессор Преображенский!" Я (гордо): "А это мой дядя и есть!"
Мы долго смеялись над этим несчастным студентом. Преображенский был педагогом-новатором. Он предлагал ввести рейтиновую систему оценивания, чтобы учитывался не только ответ на экзамене, но и работа студента в течение семестра: семинары, курсовые, контрольные, пропуски... Профессор публиковал статьи в газетах. А лекции готовил почти все время, когда их не читал. Его приглашали в школы для одаренных детей, в МАН. Докторскую диссертацию он писал почти 20 лет. Было в нем и что-то от Остапа Бендера: долгое время он коллекционировал карандаши и изготавливал кубики-зорро. Когда я в гостях у Инки их случайно увидел и спросил: «Что это?». Инка махнула рукой: «Это папина лотерея. Он что-то считает, пытается заработать деньги». (Подробный рецепт заработка я не уточнял).
Мама Инки, Матрена, очень добрая, преподает литературу. Всех студентов ей жалко, у нее в голове сидит четкая презумпция невиновности студента. На вручениях дипломов она сидит очень грустная – сильно привязывается к тем, кого учила. Ее самая заветная мечта – чтобы никогда не было войны. Ей часто влетает за большой процент "пятерок" на экзамене и отсутствие "троек". "Двойку" же она может поставить только тогда, когда находит "шпоры". Однажды студенты, отправленные ею на пересдачу, улучили момент и пометили нужные экзаменационные билеты "крестиками-ноликами". Матрена это заметила и пометила знаками все остальные билеты. Одна же девица оторвала уголок билета ногтем. Так этот билет Матрена спрятала, а потом нам с Инкой рассказывала:
- Вижу: ищет. Ищет-рыщет глазами, затем говорит: "Здесь одного билета не хватает. Должно быть 20." А я отвечаю: "Наверно, потерялся..." Ну, делать нечего, она взяла другой. Отвечала, конечно, плохо.
Над Инкой и Кошкой, которая гуляет сама по себе, часто подсмеивались: "Папа - математик, мама - филолог. И поэтому вы с сестрой - биологи".
Я же добавлю, что у них еще и тетя-художник, преподаватель училища Тюбика. А еще у дошколят она вела кружок по рисованию. Она рассказала один забавный случай:
- На первом занятии всегда представляюсь. Дети не запоминают. На доске писать бесполезно - букв не знают. На следующей неделе напоминаю имя-отчество: "Марфа Васильна я". На третьем занятии слышу: "А как вас зовут?". Повторяю, вроде не сложное имя. На четвертую встречу - тот же вопрос. "Марфа Васильна я". В пятый раз злым голосом произношу: "Ирина Дормидонтовна!" А через неделю заявляется проверка. Тетечка в очках считает детей, смотрит, чем заняты и ласково вопрошает: "Дети, а как зовут учительницу?" Они - хором: "Ирина Дормидонтовна!"
Об училище Тюбика я, к сожалению, почти ничего не слышал. Но молодежь там сверхъ-творческая. Собираются летними ночами на Ключах и пускают кораблики ручной работы. Ставят на них зажженные свечи и соревнуются: чья модель красивее и дальше уплывет. Они ломают голову, а потом - пылесос, чтобы через пылесосную трубу сфотографировать дневное солнце. Они рисуют картины молоком и лимонным соком, из воска выливают цветные статуэтки, разрисовывают лампочки Ильича витражными красками и вешают на елку.
Инку как-то приняли за студентку училища Тюбика. Ехала она в кисловодской электричке с гербарной папкой за плечами, а бабули обсуждают:
- Вон художница с мольбертом.
В папке-то лежали собранные растения, которые следовало переложить проутюженными газетами, просушить в тенечке между связанными туго-натуго решетчатыми полками холодильника, а затем пришить к картону, да еще так, чтобы узелки белых ниток были завязаны с лицевой стороны. Словом, свои заморочки. И, наверно, у студентов каждого факультета - свои ритуалы, свои святыни. На нашем факультете такой святыней был сургучевский музей. В нем хранились архивы крестоградской литературной жизни. В его стенах часто проходили собрания "Логоса", которые возглавляла Сова. На этих заседаниях встречались лингвисты, филологи, психологи, культурологи, историки, киноведы, фотографы и философы. Студенты и преподаватели пили чай, выступали и слушали, смотрели фильмы и слайды, спорили и, довольные, расходились. Для студентов физмата идолом стал, наверное, телескоп. Он красовался на крыше корпуса университета.
И все эти святыни создавались и поддерживались самыми яркими преподавателями. Инка, например, рассказывала мне про биохимика, Кота Баюна. Он работал сначала в политехе, затем в крестоградском университете. Если бы студенты конспектировали его лекции, то план к ним выглядел бы примерно так:
1. «Флора Бургер». Строительство крыши;
2. Доска в лекционной аудитории МГУ. Отсутствие необходимости вытирать написанное из-за поступательного кругового движения ленты доски;
3. Причины создания древнерусских храмов вблизи крупных рек: транспортировка стройматериалов;
4. Способы создания хорошего настроения экзаменатору;
5. Правила дегустации коньяка.
Единственной лекцией, которая касалась биохимии, была лекция о молекулах белка (любимая тема профессора). Читалась лекция монотонно, но через 15 минут Баюн выкрикивал какой-нибудь вывод, чтобы «разбудить спящих и обратить внимание на важный момент». «Почему после картошки хочется пить?» - Инка приблизилась ко мне вплотную и заорала мне на ухо. «Потому что гидролиз идет в желудке. Это важно», - добавила она уже спокойным голосом. «Понимаешь, самое обидное, что он всегда отмечает присутствующих, а биохимией от его лекций пахнет мало», - жаловалась она. Заработать «пятерку» на экзамене у него было почти невозможно. Хотя были студенты, которым, наверно, помогала «халява». Например, Баюну вдруг приходило в голову поставить «автомат» всем студентам, сидящим на первом ряду. Или вообще всему курсу, потому что от преподавателя требовали показать рост успеваемости. В этом случае рост показывался так: в первый год всем студентам ставились «тройки», в следующий – «четверки», а еще через год – «пятерки». Надо отдать профессору должное: Инка вспомнила справедливо заслуженную и поставленную «пятерку» во время консультации перед экзаменом. Когда после 3-часовой пустой болтовни отличник решил поднять руку для вопроса по биохимии, Кот Баюн вначале эту руку проигнорировал. Рука поднялась снова. «Выйти хочешь?», - осведомился профессор. Решительное «нет» и мотание головой также были оставлены без внимания, - мол, нет – и сиди, не маши руками. Еще через полчаса Баюн вдруг посмотрел на билеты и спросил: «А как цикл Кребса связан с циклом обмена мочевины?» «Через фумаровую кислоту», - пробубнил отличник. Еще через полчаса беседы о белках Баюн поставил отличнику «автомат». Заслугой профессора была созданная на 6-ом этаже лаборатория с редкими и очень дорогими приборами. С помощью этих приборов можно было определить качество лекарств, пищевых продуктов и состояние совести производителей. Периодически от этих производителей поступали просьбы определить количественное содержание какого-нибудь компонента в продукте – полезного или, наоборот, нежелательного. Баюн брался определить, но, если результат производителю не подходил и через некоторое время тот снова приходил с этой же просьбой, - профессор отказывал. «Это что же получается? Поставщики пытаются мухлевать и смотрят: обдурят меня или не обдурят. Если меня обдурят, - значит, и всякие там надзоры, и покупателей тоже смогут обдурить!»
Когда Инка рассказывала мне про биохимию, она сунула мне под нос тетрадку – хотела ошеломить меня формулой молекулы хлорофилла. Но тетрадь открылась на последней странице, где красовалось:
«Разговоры еле слышны,
А над нами - ночная тень.
В круговерти забот не заметили мы,
Как был прожит еще один день.
Только правду скажем в глаза,
Не тая на душе обид,
Промелькнет и утихнет в сердцах гроза,
Затвердеет дружбы гранит.
Согревает единство теплом,
Все теснее орлятский круг.
Если надо помочь, если вдруг тяжело,
Помни, каждый - твой верный друг…»
- Это что? - спросил я.
- Это песня «орлятского круга». Понимаешь, я после лекций в «Школу вожатых» хожу. В дом-с-коршуном, на улице Селина. Там много студентов, которые летом хотят подработать. Может, и пустое времяпровождение, но только про «орлятский круг» я узнала именно из «Школы». И про «веревочный курс». И про «огонек-анализ», когда дети сидят в кругу и делятся впечатлениями о прошедшем дне.
Я задумался. Мысленно посадил своих учителей и преподавателей в «орлятский круг». Вот Ганна. Она на занятиях цитирует стихи и прозу своих друзей – журналистов и поэтов. А пока едет в троллейбусе – всегда читает какой-нибудь томик. Вот Садко. Он открыл мне Евгения Гришковца. А сейчас он, наверное, на крыше недостроенного храма. Садко говорит, что основная его профессия – кровельщик. Он верующий, часто кроет крыши храмов. А филология – хобби, несмотря на докторскую диссертацию о Сургучеве… Вот моя преподавательница по гитаре. Когда она играла и пела, чтобы обучить меня новой песне, мне было жутко приятно и в то же время жалко, что ее слышу только я, что играет она сейчас именно для меня. (Я брал индивидуальные уроки)… А вот и моя первая учительница, аккуратно ставящая «звездочки» на обложке тетради за каждую пятерку. И если дежурный выдает тебе не до конца завернутую в прозрачную обертку тетрадь, - значит, на ней напечатана новая звездочка… Что ж, дорогие учителя, с вами в «орлятском кругу» уютно… А в Инкиной тетради выведено:
«Доброй вам ночи, ребята!
Доброй вам ночи, девчата!
Доброй вам ночи. Товарищ вожатый,
Завтра нам снова в путь!»
КОЛЕСО ОБОЗРЕНИЯ
Все просто и сложно
и сложено вместе,
и скрыто надежно
в положенном месте.
Успешно забыто,
дождями размыто,
и выжжено солнцем,
и градом разбито.
И найдено как-то
неосторожно,
разложено снова
на просто и сложно.
Анна Стеблянская
Сегодня я видел во сне море, да такое, которому позавидовал бы сам Айвазовский. Зеленое, с оттенками синего, голубого, сиреневого и лилового. С шипящей пеной и солнечными бликами, осеннее - не очень холодное, но и не теплое, не свирепое, но и далекое от штиля. Я был на берегу вместе со своими родителями и сестрой. Мне было радостно и спокойно. Этот сон неспроста. Сегодня я завершаю "Игру по станциям". Сделать это нелегко: я ведь не спрашивал у героев разрешения воссоздавать кусочки их жизни и награждать их странными именами. Если бы я спросил мнение героев, они вернули бы мне 30 новых вариантов моего же произведения... "Игру" ожидала бы судьба незнайкиной картинной галереи. Я верю в доброту моих персонажей, но на 100; могу быть уверен, что на меня не подадут в суд только скелеты южных слонов. Имена всем героям я подбирал очень трепетно и все же субъективно. Мои определения отражают, скорее, мой собственный внутренний мир, с реальными же людьми они связаны очень поверхностно. Некоторых людей просто бессмысленно зашифровывать - одна только строчка из стихотворения, один только штрих биографии - и тайна отгадана. Где не получалось запутать следы по-заячьи, я по-лисьи заметал снег хвостом. Изменял внешность, возраст, додумывал эпизоды.
С моей стороны было бы нечестно не дать возможности высказаться самим героям. Я пригласил всех на обсуждение «Игры…» на Интернет-форуме. Некоторые посты мне показались интересными.
Вот они:
Shaherezada: Прочла с огромнейшим удовольствием. Помню, на одном из капустников фестиваля победил муж одной участницы. Он тоже не был психологом и сочинил «Письмо другу». В том письме он рассказывал другу, как провел время на нашем «Сочинском сочельнике». Как-нибудь обязательно тебе пришлю.
Alisa-v-strane-chudes: Спасибо, что и меня не забыл. И вообще, отразил культурную жизнь нашего города, молодец, пиши еще.
Autor: Рад твоему появлению на форуме! Если бы я хотел описать культуру нашего города 90 - 2000 годов, я обязан был бы начать с очерков о В. Госданкере, Г. Беликове, В. Гниловском, В. Мавзолевском, В. Скакуне, Г. Пухальской, А. Екимцеве, Н. Санжарове, П. Гречишкине, Ю. Каспарове, И. Белой, написать о Крестоградской филармонии, ансамбле казачьей песни и танцев, хореографическом коллективе "Радуга", художнике Паршине и его галерее, рассказать про студенческие весны и КВН, про неформалов и толкиенистов, про группу "Солнечный блюз", про "Фотофакт", про периоические издания "45 параллель", "Про", "Сияние"... Я должен был бы также показать, какую большую роль играла церковь и вера в отношении всех сфер культуры и интеллигентской элиты. И еще добавить о библиотеках, особенно детских. Из учреждений, где выдают книги, библиотеки превращались в культурно-досуговые центры. В них проводились мероприятия, столь же интересные, как и уроки конкурсантов «Учителя года». На базе библиотек организовывались кружки, группы встреч, психологические службы, медиацентры. Библиотекари принимали участие в конкурсах социальных проектов. Это происходило из-за конкуренции за внимание читателей, из-за развития Интернет-технологий и снижения уровня чтения, из-за переосмысления ценностей людьми… Но это, скорее, кандидатская диссертация.
Aphina: Получилось так, будто я собирала у себя в гостях творческих людей. На самом деле у меня не было такого намерения. Просто сын стал подрастать и возвращаться с прогулок достаточно поздно. Я забеспокоилась о том, в какое окружение он попадет. Лель попросил разрешения приглашать друзей к нам домой. Многие его знакомые были выдумщиками, устраивали творческие вечера. Худощавый короткостриженый тинэйджер в клетчатой рубашке и рваных джинсах предложил проводить семинары. И когда на очередной такой семинар кудрявая блондинка привела в гости двух пареньков с пивом (пиво, по правилам, изъяли), и те услышали: «Достаем ручки и тетрадки, пишем: Андрей Белый», - те просто ошалели…
Lel_ь: А тинэйджером была девушка, которую часто принимали за парня. Они с Грином вдвоем много интересных вещей придумали.
Aphina: А потом, когда эти тинэйджеры выросли, я поняла, что у каждого из них скоро начнется своя жизнь: работа, потом – семья. Отношения станут другими. И для того, чтобы им собираться вместе, нужен будет повод. Иногда идешь по улице, встречаешь знакомого человека. Ты его обожаешь, а что ему сказать, кроме общих фраз, - не знаешь. Нужен повод для разговора. А таким поводом может стать кино, потому что в глубине души мы все – киноманы. А «творческих» людей я собирать вместе и знакомить не думала. Просто они САМИ оказались такими.
Ganna: Текст читала с интересом. Но мне показалось неудачным смешение двух жанров: публицистического и художественного. Я бы сократила число героев, а оставшихся прорисовала бы ярче, перешла бы на литературный язык.
Matrena: Жалко сокращать. Все герои очень интересные. Образ лирического героя хочется раскрыть более полно. Какие-нибудь профессиональные ситуации добавить. И концовку усилить: вывода не хватает. Для чего все было написано?
Произведение сложное, многоплановое.
Ganna: Может, каких-нибудь отрицательных или хотя бы спорных героев добавишь? Текст стал бы объемнее…
Polyanna: Не надо! Ты же писал все от души… Все пусть будут светлые!
Lesly: Решай сам. Можно, конечно, в каждую главу вселить «станционную сволочь» (смайл).
Autor: …Или сделать отдельную станцию «Сволочная» (ответный смайл). Я ведь сначала собирался всех расшифровать, и о «сволочах» не писал. Да и «сволочи» - они как-то плохи по-одинаковому: Собакевичи, Ляпкины-Тяпкины, Держиморды, Плюшкины… Со времен Гоголя не изменились. Вот, например, Столбовая дворянка. Выиграла с помощью золотой рыбки грант на организацию летнего лагеря для трудных подростков. Когда выиграла – испугалась, что трудные подростки разнесут ее терем. Заставила учителей упрашивать родителей их учеников раздобыть справки из соцопеки о том, что их доченьки и сыночки – «трудные». Лагерная смена открылась. Столбовая дворянка на часть денег начала ремонтировать актовый зал. Все общелагерные мероприятия пришлось проводить в рекреации, причем по два раза (в один заход все дети не помещались). Отряд «непослушных детей с улицы», которыми все-таки пришлось докомплектовать лагерь, выселили в гардероб, где детвора находилась весь день. В конце смены учителям заплатили за работу намного меньше той суммы, за которую они расписывались… Но об этом не стоит писать: таких Столбовых дворянок – пруд пруди. А вот Соловей-разбойник – сволочь отпетая, но оригинальная. Его уволили из крышной котельной, где работал Ричард. За пьянство. Перед своим уходом Соловей открутил от автоматики какую-то гравицапу и включил вмонтированную в потолок видеокамеру. Сам же устроился с чашкой кофе у монитора. Добрых два часа он хохотал, наблюдая за новым КиПовцем, вызванным в котельную для устранения сбоя в работе котла. Но новый оказался малым неглупым. Заметив, что камера поворачивается и следит за ним, он ее выключил и доложил начальству о недостающей гравицапе. С Соловья взыскали по полной.
Я стараюсь думать о хорошем. С высоты, на которую поднимается крестоградское колесо обозрения, машины и перекрестки, бутики и салоны, дома и рекламные щиты кажутся игрушечными. И все проблемы становятся не такими уж и важными, превращаются в маленькую точку где-то там, внизу. И видно, как блестит гладь озера и качаются верхушки каштанов, тополей, буков и грабов. И я знаю, что внизу, между этими деревьями, в центре Крестограда, есть аллея дорогих моему сердцу людей…
Теперь, после столь нудного послесловия, пора прощаться. Ты, мой Читатель, наверно, давно хочешь попить чай или кофе. А пока чайник греется, я успею процитировать любимого мною Д. Пеннака: «Человек строит дома потому, что живет, а пишет книги потому, что смертен и знает это. Он живет в коллективе потому, что он – общественное животное, но читает потому, что одинок и знает это… Основания читать у нас такие же странные, как и основания жить. И никто не уполномочен требовать у нас отчета в таком личном деле…»******
*Лоскутова, Екатерина. Воспоминания / Герд-Рагна Блох Торсен: Северное сияние на юге России. – Автономная некоммерческая организация «ПроПси», Ставрополь, 2007
**Бабаянц, Владислав. Воспоминания / Герд-Рагна Блох Торсен: Северное сияние на юге России. – Автономная некоммерческая организация «ПроПси», Ставрополь, 2007
***Художественная натура / Герд-Рагна Блох Торсен: Северное сияние на юге России. – Автономная некоммерческая организация «ПроПси», Ставрополь, 2007
****http://modernlib.ru/books/evgeniy_grishkovec/1/read_1/
******Пеннак, Д. Как роман / Д. Пеннак. – М.: «Самокат», 2010
2014 г.