Курбан Саид
Али и Нино
КУРБАН САИД
АЛИ И НИНО
РОМАН
Перевод М. Гусейнзаде
Бесконечно благодарен Сабине Улухановой за неоценимую помощь в работе над переводом.
М. Гусейнзаде
ГЛАВА ПЕРВАЯ
- Север, юг и запад Европы окружены морями. Северный Ледовитый океан, Средиземное море и Атлантический океан составляют естественные границы этого континента. Восточная граница Европы проходит по территории Российской империи. Она спускается по Уральским горам, делит надвое Каспийское море и далее проходит через Закавказье. И тут наука еще не сказала своего окончательного слова. Некоторые ученые относят к Европе и южные склоны Кавказских гор, другие же считают, что эта территория не может считаться Европой, особенно если учесть культурное развитие населяющих ее народов. Дети мои! От вас самих будет зависеть, причислят ли наш город к прогрессивной Европе или же отсталой Азии.
И профессор, облаченный в шитый золотом мундир преподавателей русских гимназий, довольно улыбнулся.
У сорока учеников третьего класса Бакинской русской императорской гуманитарной гимназии перехватило дыхание перед бездной науки и грузом ответственности, павшей на наши плечи.
Какое-то время мы все молчали. Мы - это тридцать мусульман, четыре армянина, два поляка, три сектанта и один русский. Тут с последней парты поднял руку Мухаммед Гейдар.
- Простите, господин профессор, но мы хотели бы остаться в Азии.
Класс грохнул. Мухаммед Гейдар уже второй год отсиживал в третьем классе, и, пока Баку относился к Азии, существовала вероятность, что он не продвинется в учебе и на третий год, потому что согласно указу министерства в азиатских областях Российской империи учащиеся из числа местного населения могли учиться в одном и том же классе, сколько им заблагорассудится.
Профессор Санин озабоченно потер лоб.
- Вот как! Значит, вы, Мухаммед Гейдар, хотите остаться в Азии. Ну-ка, выйдите к доске. А можете ли вы обосновать свое желание.
Мухаммед Гейдар стоял пунцово-красный, не в силах произнести ни слова. Он разинул рот, морщил лоб и бессмысленно таращил туповатые глаза. Немусульманская часть класса наслаждалась ситуацией. Надо было спасать положение, и поэтому я поднял руку и заявил, что тоже хочу остаться в Азии.
- Али хан Ширваншир! И вы.! Ну ладно, выходите!
Профессор Санин, проклиная в душе злую судьбу, забросившую его на берега Каспия, нервно откашлялся и тихо, с надеждой, спросил:
- А вы можете обосновать свое желание.
- Да. Я очень хорошо чувствую себя в Азии.
- Так, так. А вы когда-нибудь были в истинно дикой азиатской стране, скажем, в Иране.
- Да, прошлым летом.
- Так! А видели ли вы там величайшие достижения европейской культуры, ну, хотя бы автомобиль.
- Да, и причем самый большой. На тридцать человек, а может, и больше. Они ездят не в самом городе, а курсируют между городами.
- Вы говорите об автобусах, их используют потому, что не хватает железных дорог. Это - признак отсталости. Садитесь, Ширваншир!
Теперь наступила очередь торжествовать мусульманской части класса. Я шел к своей парте, сопровождаемый одобрительными взглядами.
Профессор Санин растерянно молчал. В его задачу входило воспитать своих учеников настоящими европейцами.
- А кто из вас был, например, в Берлине. - спросил он вдруг.
Но этот день для профессора явно выдался неудачным: сектант Майков поднял руку и сообщил, что, еще совсем маленьким, был в Берлине, но сейчас он ничего, кроме духоты вокзала, жуткого грохота метро да еще заботливо приготовленного для него мамой бутерброда с ветчиной, не помнит.
Мы, тридцать мусульман, сочли себя оскорбленными до глубины души его сообщением. А Сеид Мустафа даже попросил разрешения выйти в коридор, потому что его затошнило при одном лишь упоминании о свинине. Таким образом, раз и навсегда закончилась дискуссия о местоположении Баку. Прозвенел звонок. Профессор Санин с огромным облегчением покинул класс, и мы, все сорок человек, гурьбой выбежали за ним. Это была большая перемена, и каждый мог выбирать на вкус любое из трех развлечений: выбежать во двор и затеять драку с учениками соседней реальной гимназии из-за того, что у них золотые пуговицы на мундирах и золотые кокарды, в то время как наши пуговицы и кокарды были серебряными; либо громко говорить друг с другом по-азербайджански, потому что русские этого языка не понимали, к тому же в гимназии во время занятий говорить на азербайджанском языке было запрещено; и, наконец, можно было пойти в расположенную напротив женскую гимназию святой царицы Тамары. Я выбрал третий вариант.
Лицеистки в голубых, цвета мечты форменных платьях и белых фартуках степенно прогуливались по саду. Среди них была и моя двоюродная сестра Айше. Она гуляла под руку с самой красивой в мире девочкой Нино Кипиани. Увидев меня, Айше помахала рукой, Я подошел к ним и стал рассказывать о сражении, состоявшемся на уроке географии.
- Али хан, ты дурак, - сказала, наморщив носик, самая красивая в мире девочка. - Слава Богу, что мы в Европе. Будь мы в Азии, мне давно следовало бы надеть чадру, и ты бы никогда не увидел моего лица.
Я был разбит наголову. Спорное географическое положение Баку, действительно подарило мне благосклонность самых красивых в мире глаз.
Расстроенный, я решил не идти на остальные уроки и отправился бродить по улицам, разглядывая верблюдов, а потом долго стоял у моря, печально размышлял о Европе, Азии и прекрасных глазах Нино Кипиани.
Вдруг передо мной возник какой-то жуткого вида нищий. Я бросил ему монету. Он тут же схватил, мою руку, намереваясь поцеловать ее. Я испуганно отдернул руку. А потом, полный раскаяния за проявленное бессердечие, битых два часа искал исчезнувшего нищего, чтобы позволить ему поцеловать мне руку. Мне все казалось, что я обидел его отказом, и угрызения совести не давали мне покоя. Впрочем, найти нищего мне так и не удалось.
С тех пор прошло пять лет.
Много всякого произошло за эти годы. В нашу гимназию пришел новый директор, который больше всего на свете любил схватить кого-нибудь из нас за ворот и несколько раз сильно тряхнуть. Бить гимназистов запрещалось.
В эти же пять лет преподаватель шариата подробно объяснил нам, сколь велика милость Аллаха, давшего нам возможность явиться на свет мусульманами. К нам в класс пришли ещё двое армян и один русский. Зато двое мусульман ушли из гимназии: один из них в шестнадцать лет женился, а второго во время летних каникул зарезали в кровавой поножовщине.
Я же, Али хан Ширваншир, трижды съездил в Дагестан, дважды - в Тифлис, однажды был в Кисловодске и раз гостил у одного из своих дядей в Иране.
И еще я как-то чуть было не остался на второй год из-за того, что не смог отличить герундиум от герундивума. Грамматические категории латинского языка.
Отец тогда пошел в мечеть, поговорил с муллой, который авторитетно объяснил ему, что латынь - это вообще сплошное недоразумение. Удовлетворенный подобным объяснением, отец надел все свои турецкие, русские и иранские ордена, явился к директору гимназии и подарил гимназии какой-то физический прибор. С тех пор я уже беспрепятственно переходил из класса в класс.
За эти годы стена гимназии украсилась новым объявлением, которое запрещало появляться в гимназии с заряженным пистолетом.
И, наконец, в эти пять лет в городе появилась телефонная сеть, открылись два новых кинотеатра, а Нино Кипиани по-прежнему оставалась самой красивой в мире девушкой.
Но скоро все должно было закончиться: до экзаменов оставалась всего неделя, я сидел в своей комнате и думал о том, как глупо учить латынь, живя на берегах Каспия.
Моя комната была самой лучшей во всем нашем двухэтажном доме. По стенам висели великолепные бухарские, исфаганские и кешанданские ковры. Поразительные по тонкости исполнения узоры на коврах изображали сады и озера, леса и реки такими, как их представляла мастерица. Человек, в этом деле несведущий, ничего особенного здесь не увидит, а для знатока - эта картина полна пленительного очарования.
Где-то далеко в степях женщины кочевых племен выискивают растения, из которых делают краску, секрет приготовления которой хранится столетиями и передается из поколения в поколение. На создание истинного произведения искусства мастерица должна потратить никак не меньше десяти лет. Так возникает ковер со сценами охоты или рыцарского поединка, шедевр, полный символов и намеков, понятных лишь посвященным, украшенный строкой Фирдоуси или мудрым изречением Саади.
Ковров было много, отчего комната казалась темной. Кроме ковров, в моей комнате были низкий диван, инкрустированный перламутром столик, множество мягких подушек и валяющиеся среди всего этого великолепия совершенно ненужные книги, учебники европейских наук - химии, латыни, физики, тригонометрии - глупостей, придуманных варварами, чтобы скрыть свое варварство.
Я захлопнул книгу и вышел из комнаты. Прошел по узкой веранде, поднялся на плоскую крышу и взглянул на мир, расстилающийся у моих ног: мощные крепостные стены Ичери шехер, развалины дворца с сохранившимися на камнях арабскими надписями, узкие улочки, по которым медленно шли верблюды. А вот возвышается круглая, массивная Девичья башня. У ее подножья суетятся проводники. Чуть поодаль, за Девичьей башней, распростерлось море свинцовое, непостижимое Каспийское море. Вдалеке вдоль берега тянулась степь - мрачные скалы, пески и колючки - прекраснейший в мире пейзаж, спокойный и непоколебимый.
Я неподвижно сидел на крыше. Какое мне дело до чужих городов, чужих крыш и чужих пейзажей. Я любил это ровное море, любил степь и лежащий у моих ног древний город. Суетливые, шумные люди, которые приезжали сюда в поисках нефти, обогащались, но уезжали, потому что не любили этой степи.
Слуга принес чай. Я сидел на крыше, пил чай и думал о выпускных экзаменах. Экзамены я сдам, в этом не было никаких сомнений. Да и провались я на экзаменах - мир не рухнул бы. Просто в этом случае крестьяне в нашем поместье говорили бы, что я так люблю ученье, что не хочу расставаться с гимназией.
Впрочем, меня и в самом деле огорчало, что я заканчиваю гимназию. У нас были красивые, изящные мундиры с серебряными пуговицами, погонами и кокардой. В партикулярном платье я чувствовал себя не так свободно. Впрочем, мне и не придется долго носить его - всего лишь месяц, а потом я уеду в Москву учиться в Институте восточных языков имени Лазаревича. Я сам пришел к такому решению. И буду учиться гораздо лучше русских, потому что с детства знаю то, чему им предстоит еще долго учиться. И, кроме того, у студентов института имени Лазаревича были самые красивые мундиры: красные пиджаки с шитыми золотом воротниками, тонкий позолоченный кинжал и даже мягкие перчатки, которые им разрешалось носить в конце недели. Человек должен носить форму, иначе русские его уважать не будут, если же я не добьюсь уважения русских, Нино не выйдет за меня замуж. А я должен жениться на Нино, несмотря на то, что она христианка. Грузинки - самые красивые женщины в мире. Я даже знал, что стану делать, если она откажет мне. Возьму с собой несколько отчаянных ребят, переброшу Нино на спину быстроногого коня, пересеку иранскую границу и увезу Нино в Тегеран. Тогда ей придется согласиться, потому что другого выхода у нее не будет!
Да, отсюда, с крыши нашего бакинского дома, жизнь казалась легкой и прекрасной.
Наш слуга Керим тронул меня за плечо.
- Пора!
Я поднялся. Действительно пора. На горизонте за Наргеном уже показался корабль. Если верить телеграмме, которую принес христианин-телеграфист, на этом корабле должны были приплыть мой дядя, три его жены и слуги. Мне предстояло встретить их. Я торопливо сбежал по ступенькам, сел в подъехавший фаэтон и отправился в шумный порт.
Дядя был человеком знаменитым. Милостью Насреддин шаха он был удостоен почетного звания "Ассад-ад Довле" - Лев империи, и обращаться к нему можно было только так. У дяди, как я уже говорил, было три жены, множество слуг, дворец в Тегеране и большое поместье в Мазандаране.
В Баку он ехал из-за младшей жены, Зейнаб. Ей было восемнадцать, и дядя любил ее больше остальных. Но, увы, Зейнаб была бесплодна, а дядя хотел ребенка именно от нее. Он уже возил Зейнаб в Хамадан. Там, в пустыне стоит высеченный из красного камня магический Лев, который, по поверью, обладает целебным взглядом. Когда-то эту фигуру высекли по приказу древних царей, имена которых давно забыты. Много веков женщины приходят к этой статуе припадают губами к его могущественному члену и надеются на то, что это принесет им счастье материнства. Но даже лев не помог Зейнаб. Не помогли ей ни молитвы, ни заклинания кербалайских дервишей, ни колдовство мешхедских мудрецов, ни ворожба тегеранских старух.
И вот дядя привез Зейнаб в Баку, чтобы с помощью западных врачей добиться успеха там, где оказались бессильны мудрецы Востока. Бедный дядя! Он был вынужден везти с собой и двух других, уже старых и нежеланных жен. Этого требовал обычай: "ты можешь иметь одну, две, три или четыре жены, если только будешь относиться к ним одинаково".
"Одинаково относиться" значило - предлагать всем одно и то же, например, поездку в Баку.
Согласно обычаям, я не имел права общаться с ними. Женщины располагаются в ендеруне - внутренних комнатах дома. Воспитанный человек о чужих женах не говорит, не расспрашивает и не передает им привета. Женщины живут в тени мужчин, даже если мужчины только в тени этих женщин чувствуют себя хорошо. Я считаю это верным и разумным правилом. У нас говорят: "У женщины ума, как у курицы перьев". Надо приглядывать за теми, у кого не хватает ума, они могут причинить много несчастья и себе, и близким. Очень, на мой взгляд, разумно.
Небольшой пароходик причалил к причалу. Волосатые, широкоплечие матросы перекинули трап. Пассажиры заторопились на берег: русские, армяне, евреи - они так спешили ступить на землю, как будто боялись провести, на корабле лишнюю минуту. Дяди пока не было. Он вообще был противником всякой спешки. "Торопливость- привилегия Дьявола" - говорил он. Поэтому худая фигура Льва империи появилась на палубе лишь после того, как на берег сошел последний пассажир.
Дядя был одет в абу на шелковой подкладке, на голове - небольшая черная меховая шапочка, густая борода и ногти выкрашены хной в знак поклонения имаму Гусейну, который тысячу лет назад проливал кровь во имя истинной веры. Маленькие глаза дяди смотрели на мир устало. За ним суетливо следовали три фигуры, с ног до головы укутанные в чадру, - его жены. Далее шли евнухи - один с лицом ученого, второй - худой, напоминающий ящерицу. Третий был необычайно мал ростом, но весь его вид свидетельствовал, что он необыкновенно горд тем, что ему доверено оберегать честь Его Превосходительства.
Дядя медленно спустился по трапу. Я обнял его и почтительно поцеловал в левое плечо, хотя на улице этого можно было бы не делать. В сторону жен я даже не взглянул. Мы сели в фаэтон, жены и слуги разместились в следующем за нами крытом экипаже. Картина была столь внушительной, что я велел извозчику свернуть с дороги и везти нас по бульвару: пусть весь город знает, как богат мой дядя.
Я увидел Нино, она стояла на бульваре и с улыбкой смотрела на меня.
Дядя с достоинством поглаживал бороду.
- Ну, какие новости в городе. - спросил он.
Я хорошо знал свое дело. Рассказывая о новостях, следовало начинать с незначительных мелочей и лишь потом постепенно переходить к главному.
- Ничего особенного, - ответил я. - На прошлой неделе Дадаш бек убил Ахундзаде, который осмелился появиться в городе после того, как восемь лет назад похитил жену Дадаш бека. На следующий же день Дадаш бек убил его. Сейчас полиция разыскивает его, но не найдет, хотя весь город знает, что он скрывается в Мардакянах. Умные люди говорят, что Дадаш бек поступил правильно.
Дядя одобрительно кивнул.
- Какие еще новости.
- Да, русские нашли в Биби-Эйбате много нефти. Нобель привез в город громадную немецкую машину. Говорят, он собирается засыпать часть моря и искать там нефть.
Дядя очень удивился.
- О Аллах, о Аллах! - озабоченно проговорил он и поджал губы.
- Дома у нас все в порядке, и, с позволения Аллаха, я на следующей неделе заканчиваю учебу.
Так я болтал всю дорогу, а старик внимательно слушал меня. И уже около самого дома я опустил глаза и словно бы между прочим обронил:
- В город приехал знаменитый врач из России. Он, говорят, очень хороший врач. Посмотрит человеку в лицо и сразу может определить его прошлое, настоящее, а потом расскажет и будущее.
Ни единый мускул не дрогнул на скучающем лице дяди. Он лишь равнодушно поинтересовался фамилией врача, и я понял, что попал в самую точку.
Ибо это всё называют у нас "хорошим поведением и благородным воспитанием".
ГЛАВА ВТОРАЯ
Втроем, то есть отец, дядя и я, мы расположились на плоской крыше нашего дома, невысокий парапет которой укрывал нас от ветра. Стояла сильная жара. Крыша была устлана мягкими, яркими карабахскими коврами, на которых мы сидели, поджав по-турецки ноги.
Перед нами на скатерти были расставлены вкуснейшие восточные блюда медовые лепешки, засахаренные фрукты, шашлык, плов с курицей и кишмишом.
Всякий раз, наблюдая, как едят мои отец и дядя, я восхищался аристократической утонченностью их движений. Держа левую руку неподвижно, они одними лишь пальцами отрывали кусок лаваша, захватывали им кусок мяса, заворачивали мясо в лаваш и отправляли в рот. Затем дядя медленным движением погружал три пальца в жирный, ароматный плов, сжимал рис в плотный комочек и отправлял его вслед за мясом, да так ловко, что ни одно зернышко при этом не падало.
Клянусь Аллахом, зря русские хвастают своим умением есть с помощью ножа и вилки. Этому любой дурак научится за месяц. Я и сам прекрасно управляюсь ножом и вилкой, и знаю, как следует держать себя за европейским столом. Но за свои восемнадцать лет мне так и не удалось научиться есть с такой элегантностью, как это делали дядя и отец. С помощью лишь трех пальцев они могли съесть любое из бесчисленных восточных блюд.
Нино нашу манеру есть называет варварской. В доме Кипиани всегда едят по-европейски, за столом. Мы же садились за стол только в том случае, если у нас в гостях были русские. Нино ужасалась, пытаясь представить себе, как я сижу на ковре и ем руками. При этом она забывала, что ее родной папочка в первый раз взял вилку в руки в двадцать лет.
Трапеза окончилась. Мы ополоснули руки, и дядя прочитал короткую молитву. Слуги убрали посуду с остатками еды, подали маленькие чашечки с крепким чаем. И, как полагается после сытного обеда, дядя завел разговор о том о сем. Отец говорил совсем мало, что же касается меня, то я вообще не имел права вступать в их беседу. Этого требовали правила приличий. Говорил только дядя, и преимущественно о временах великого Насреддин шаха, при дворе которого дядя играл, несомненно, большую, но еще не до конца понятную мне роль.
- Тридцать лет пользовался я благосклонностью шахиншаха. Трижды его величество брал меня с собой в зарубежные поездки, в которых я имел возможность изучить мир кяфиров. Мы бывали во дворцах императоров и королей, встречались с самыми знаменитыми христианами нашего времени. Удивительно живут они, и самое удивительное - это их отношение к женщинам. Европейские женщины, даже жены императоров и королей, ходят во дворцах почти голые, и никто не обращает на это никакого внимания. Либо христиане не настоящие мужчины, либо тут что-то другое. В то же время этих кяфиров может взволновать сущий пустяк. Как-то его величество был приглашен на обед к одному из королей. Рядом с ним села королева. На тарелке его величества лежал аппетитный кусок курицы. Шахиншах с присущей ему галантностью изящно взял тремя пальцами этот кусок и положил его на тарелку королевы. Та побледнела, перепугалась, чуть в обморок не упала.
Позже мы узнали, что многие придворные и принцы совершенно испорчены милосердием и добротой своего короля. А посмотрите, как низко ценят европейцы женщин! Мужчины демонстрируют на весь мир голые тела своих жен, а прилично обращаться с ними так и не научились. После обеда французский посол даже обнял королеву и под звуки какой-то ужасной музыки закружился с ней по залу. А король и его генералы спокойно смотрели на это, и никому не пришло в голову защитить честь своего государя... В Берлине мне, вообще, довелось попасть в необычайный театр. Он называется опера. На сцене отвратительно пела какая-то толстая женщина. Называлось это представление "Африканка". Его величеству очень не понравился голос певицы. Император Вильгельм заметил это и приказал тут же на сцене подвергнуть ее наказанию. И вот в последнем действии на сцене появилось много негров, они разожгли большой костер. Певицу связали по рукам и ногам, положили на костер и сожгли на медленном огне. Его величество был доволен. Потом, правда, один человек пытался доказать нам, что костер был не настоящим, но мы не поверили этому, потому что крики певицы очень напоминали крики неверной Хурриет-уль-Айи, которую незадолго перед тем сожгли в Тегеране по приказу его величества.
Дядя умолк, погруженный в воспоминания. Потом глубоко вздохнул.
- Одного я не могу понять в христианах, - продолжал он, - они располагают самым лучшим оружием, у них мощная армия, военные заводы, производящие все, что нужно для победы над врагом. Человек, который придумывает, как можно быстро и спокойно уничтожить побольше врагов, получает большую денежную премию, орден. Это правильно. Потому что война вещь нужная. Но, с другой стороны, европейцы строят больницы, а ученый, который находит средство против смерти, и врач, помогающий во время войны солдатам противника, пользуются всеобщим уважением и тоже награждаются орденами. Это всегда удивляло его величество: почему люди за совершенно противоположные дела получают одни и те же награды. В Вене он говорил на эту тему с императором, но и тот не смог дать этой странности удовлетворительного объяснения. Более того, европейцы презирают нас за то, что для нас враг - это враг, и мы беспощадно убиваем его. Они презирают нас за то, что нам дозволено содержать по четыре жены. Хотя многие из них содержат и больше. И все же они презирают нас за то, что мы живем, соблюдая требования Аллаха.
Дядя снова умолк.
В лучах заходящего солнца его тень напоминала силуэт старой, тощей птицы. Вдруг он поперхнулся и старчески закашлял.
- Мы делаем все что требует от нас Аллах, - сказал он, откашлявшись. А европейцы не выполняют требований своего Бога. Однако несмотря на это, Бог дает им все больше сил и мощи, у нас же он ее отнимает. Кто объяснит мне, почему так происходит.
Мы не в состоянии были объяснить этого. Старый и усталый дядя поднялся и медленной походкой удалился в свою комнату. Отец пошел за ним. Слуги убрали чашки, и я остался на крыше один. Спать мне не хотелось.
На город опускалась ночная мгла, сейчас он напоминал зверя, притаившегося и готового к прыжку. Передо мной лежали, по сути дела, не один, а два города, сросшиеся, как две половины ореховой скорлупы.
Скорлупой был внешний город, лежащий по другую сторону древней крепостной стены. Улицы в том городе были широкие, дома - высокие, а люди алчные и суетливые. Главным в жизни того города была нефть, добываемая в нашей степи. Именно она приносила основной доход. Во внешнем городе были театры, школы, больницы, библиотеки, полицейские, красивые женщины с обнаженными плечами. Если там стреляли, то только из-за денег. Граница между Европой и Азией тоже проходила по внешнему городу. И самое главное там жила Нино.
А по эту сторону крепостных стен улицы были узкими и кривыми, как восточный кинжал. Если там, за крепостной стеной, в небо вонзались вышки нефтяных промыслов Нобеля, то здесь - в пушистые облака возносились минареты мечетей. Здесь, у восточной стены Старого города возвышалась Девичья башня, которую очень давно велел воздвигнуть правитель Баку Мухаммед Юсиф хан в честь своей дочери, на которой он хотел жениться. Но свадьбе не суждено было состояться. Девушка бросилась с башни в тот момент, когда отец поднимался по лестнице в покои дочери. Камень, о который разбилась девушка, называется "камнем девственницы" и невесты перед свадьбой иногда приносят к нему цветы.
Много крови пролилось на улицах нашего города за прошедшие столетия.
Прямо напротив нашего дома стоят ворота князя Цицианишвили.
Это было много лет назад, когда Баку еще принадлежал Ирану и правитель Азербайджана должен был платить шаху дань. В Баку в те годы правил Гасанкули хан, а князь Цицианишвили был генералом царской армии и командовал войсками, осадившими Баку. Гасанкули хан заявил, что он готов сдать город, открыл ворота и впустил князя. Князь вошел в Баку в сопровождении всего нескольких офицеров. На городской площади как раз у этих ворот было устроено большое празднество, горели костры, жарились целые туши буйволов. Успокоенный и утомленный князь склонил голову на грудь Гасанкули хана. И тогда мой предок Ибрагим хан Ширваншир подал правителю большой кривой кинжал, которым Гасанкули хан спокойно перерезал горло князю. Голову генерала положили в мешок, посыпали солью, и мой прадедушка отвез ее в Тегеран шахиншаху.
Чтобы отомстить за это убийство, царь послал в Баку большую армию. Гасанкули хан велел крепко запереть городские ворота, а сам спрятался во дворце, где все дни проводил в молитвах, прося Аллаха о спасении. Когда же царские войска приступили к штурму крепостных стен, Гасанкули хан подземным ходом пробрался к морю и бежал в Иран. Но прежде чем уйти, он написал на дверях подземного хода всего одну фразу: "Кто думает о завтрашнем дне, тому никогда не стать храбрым".
Теперь этот подземный ход завален.
Возвращаясь из гимназии, я часто прохожу мимо полуразрушенного дворца. Его судилище с массивными мавританскими колоннами сейчас пусто и безлюдно. Если кто-то хочет защитить свои права, он должен обратиться к русским судьям, в русские суды, которые находятся за пределами крепостных стен. Но мало кто обращается в русские суды. И не потому, что судьи там плохи или несправедливы. Совсем наоборот, они гораздо мягче и справедливей, чем этого хотелось бы, поэтому их милосердие и справедливость не понятны и не по нраву нашему народу. Русские судьи, например, воров сажают в тюрьму, а там их содержат в чистых камерах, кормят, дают чай и даже сахар. Это никому не приносит пользы, и в первую очередь тому, кого обокрали.
Народ, конечно, недоволен и сам защищает свои права. После обеда жалобщики приходят в мечеть, где сидят в круг старые, мудрые люди, которые решают все вопросы по законам Аллаха и шариата: "Око за око, зуб за зуб".
Проскользнут иногда по темным улицам люди в масках, сверкнет кинжал, и справедливость восстановлена.
Кровная месть переходит из одного дома в другой, и очень редко кто-нибудь обращается к русским судьям. От такого человека отворачиваются старики, а дети на улицах показывают ему язык.
Иногда по улице протащат мешок, из которого доносятся чьи-то сдавленные стоны. Мешок выбрасывают в море, и он с тихим всплеском уходит на дно. А на следующий день кто-то плачет, рвет на себе одежды, но воля Аллаха выполнена - уличенная в прелюбодеянии жена убита.
Наш город - это сплошные тайны, которые прячутся в его укромных уголках. Я люблю эти тайны, люблю эти укромные уголки, люблю гудящую тьму ночи, дневной шепот во дворе мечети. Люблю потому, что именно здесь Аллах позволил мне явиться на свет человеком, шиитом, последователем имама Джафара.
И коли уж Он столь милостив ко мне, так пусть же позволит мне и умереть на этой улице, в этом доме, где я родился.
Пусть Он позволит это мне и грузинской христианке, которая ест с помощью ножа и вилки, носит тонкие, прозрачные чулки, той, в чьих глазах всегда светится улыбка, - Нино!
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Первый день выпускных экзаменов в гимназии. Блестят золотом воротнички, сияет серебро пряжек и пуговиц. Серая ткань тщательно выглаженных брюк хранит еще тепло утюга. Сняв фуражки, мы молча стоим в актовом зале на торжественном молебне, прося помощи у русского Бога, хотя из сорока человек - православных всего двое.
Священник в праздничном золоченом облачении с большим золотым крестом в руке начинает молебен. По залу распространяется запах ладана. Учителя и двое православных опускаются на колени.
Мы почти не слушаем того, что нараспев произносит священник. Сколько раз с тревогой или равнодушием слышали мы за последние восемь лет эти слова.
- Да благословит Господь всемилостивейшего, всемогущего, христианнейшего монарха нашего и царя Николая Александровича, всех, странствующих по морю или на суше, всех страждущих и мучающихся, всех, геройски павших на полях битвы за Бога, царя и отечество, всех православных христиан...
Я от скуки разглядываю стену. Там под двуглавым орлом в большой золотой раме висит нарисованный в полный рост портрет "всемилостивейшего и всемогущего монарха". Портрет напоминает византийские иконы. Лицо царя чуть вытянуто, волосы светлые, ясный и холодный взгляд устремлен вперед. На груди бесчисленные ордена. Сколько раз за восемь лет я пытался сосчитать количество орденов, но всякий раз сбивался со счета.
Поначалу рядом с этим портретом висел и портрет императрицы, но потом его убрали. Мусульманам, особенно из сельских мест, не нравилось, что императрица изображена на портрете с обнаженными руками и шеей. Поэтому они не пускали своих детей в гимназию. Дирекции пришлось портрет снять.
Настроение у нас приподнятое. Слишком уж волнующим было событие. В этот торжественный день я решил вести себя не так, как всегда. Прежде всего, я дал себе слово быть как можно воспитанней. Впрочем, осуществить с утра это благое намерение оказалось сложнее, чем я предполагал - все домашние еще спали. Зато по дороге в гимназию я раздавал милостыню всем нищим, которые попадались мне на пути. Просто так, для надежности. Причем я так волновался, что одному вместо пяти копеек дал целый рубль. Нищий бросился благодарить меня.
- Не меня благодари, - важно отвечал я, - а Аллаха, который благословил меня на такую щедрость.
Теперь уже срезаться на экзамене было невозможно.
Молебен закончился. Мелкими шажками мы приблизились к экзаменационному столу. Члены комиссии напоминали чудовищ, вывезенных Ноем на его знаменитом ковчеге: бородатые лица, мутные глаза, парадные золотые мундиры. От торжественности обстановки становилось чуть тревожно, хотя особой причины для волнения не было: русские преподаватели очень редко срезали мусульман на экзаменах. А все потому, что у нас множество друзей - отчаянных парней, вооруженных ножами и револьверами. Преподаватели это знали и боялись своих учеников не меньше, чем ученики боялись их. Для многих назначение в Баку было воистину божьей карой: слишком обычным для Баку делом было нападение под покровом ночи на преподавателей. В итоге нападавшие оставались неизвестны, а избитый преподаватель получал назначение на новое место. Поэтому преподаватели закрывали глаза на то, что ученик Али хан Ширваншир бессовестно списывал задания по математике у своего соседа Метальникова. Только однажды, в самый разгар процесса списывания преподаватель подошел ко мне и отчаянно прошептал: "Ну, не так же откровенно, Ширваншир, ведь мы не одни".
Письменный экзамен, по математике мы сдали без приключений, а потом довольные этим беззаботно спустились по Николаевской, словно уже не были гимназистами.
Назавтра предстоял письменный экзамен по русскому языку.
ALI VYA NINO
(1927), Qurban Syaid (M.Esed bey)
Asyarin myuyallifliyi Yusif Vyazir Chyamyanzyaminliyya tyaxmin edilir. Tyurk nyashrindyan Azyarbaycan dilinya cheviryanlyar:Orxan vya Fikryat Vyazirov qardashlari.
I
Bakidaki rus imperator humanitar qimnaziyasinin uchyuncyu sinfindya oxuyarkyan biz qirx tyalyabya idik. Onlardan otuzu myusyalman, dyordyu ermyani, ikisi polyak, uchyu sektant, biri isya rus idi. Qyunyun ikinci yarisinda coqrafiya dyarsi kechirdik. O qyunyadyak ichimizdya shyahyarimizin son dyaryacya maraqli coqrafi durumuna diqqyat edyan olmamishdi. Lakin indi professor Sanin zyaif syasiylya bizya shyahyarimizin coqrafi durumunu basha salirdi. Biz, sakitcya oturub onun dediklyarinya diqqyatlya qulaq asirdiq. “Avropanin shyarq syarhyadlyari Shimalda Buzlu shimal okeanindan, qyarbdya Atlantik okeanindan, cyanubda da Araliq dyanizindyan kechir. Avropanin shyarq syarhyadi isya Rus imperiyasinin ichindyan, Ural sira daqlari boyunca ashaqi, Xyazyar dyanizindyan vya Qafqazdan kechir. Byazi alimlyar Qafqaz daqlarinin cyanubundaki byolqyani Asiyaya aid edirlyar. Diqyar alimlyar isya bu byolqyani myadyani cyahyatdyan inkishaf etdiyi uchyun Avropaya aid edirlyar. Ushaqlar, demyak istyayiryam ki, shyahyarimizin qabaqcil Avropaya mi, yoxsa qeridya qalmish Asiyayami aid olacaqini myuyayyyan etmyak sizin myovqeyinizdyan asilidir”.
Myuyallimimizin ozyundyan razi halda qyulyumsyamyasi bilinirdi.
Kyuryayimizya birdyan birya aqir sual yyukyunyun qoyulmasi bizdya chashqinliq yaratdi. Bu suala cavab vermyak uchyun byoyyuk zyaka tyalyab olunurdu.
Sonra an arxa sirada oturan Myammyad Heydyar alini qaldirib dedi:
“Cyanab professor, biz Asiyada qalmaq istyayirik”. Sinifdya byark qyahqyahya qopdu. Myammyad Heydyar ikinci il idi ki, uchyuncyu sinifdya oxuyurdu. Baki Asiya tyaryafindya qaldiqi myohlyatdya Myammyad Heydyarin dya uchyuncyu sinifdya bir il daha oxumasi labyud idi. Chyunki, maarif nazirliyinin qyararina asasyan Rusiyanin Asiya byolqyasindyaki yerli tyalyabyalyarya eyni sinifdya keflyari istyadiklyari qyadyar qalmaq icazyasi verilirdi. Rus orta myaktyab myuyallimlyarinin qizili sapla ishlyanmish uniformasini qeymish professor Sanin alnini qirishdirib: “Demyak Myammyad Heydyar, syan Asiyada qalmaq istyayirsyan? Bir chox qabaqa. De qyoryum fikrini asaslandira bilyarsyanmi? Myammyad Heydyar qizarmish halda qabaqa chixdi, lakin bir shey deyya bilmyadi. Onun aqzi achiq, alni qirishmish, baxishlari isya myanasiz idi. Myammyad Heydyarin axmaq sayaqi vyaziyyyatindyan dyord ermyani, iki polyak, uch sektant vya bir rus son dyaryacya hyazz aldiqlari anda, myan alimi qaldirib dedim ki:
- Cyanab professor, myan dya Asiyada qalmaq istyardim?
- Ali xan Shirvanshir! Syan dya mi? Yaxshi chix qabaqa baxaq - Professor Sanin alt dodaqini qabaqa uzadib, onu Xyazyar dyanizi sahillyarinya qyadyar qyatirmish talehinya lyanyatlyar yaqdirdi. Sonra oskyuryub, qyururla dedi: -Hech olmasa syan oz fikrini syoylyayya bilyarsyanmi?”
- Byali, ona qyorya ki, Asiyani seviryam.
- Sevirsyan, eylya mi? Yaxshi, syan hyaqiqyatyan qeri qalmish olkyalyardya olmusanmi? Misal uchyun Tehranda?
- Byali olmusham? Kechyan yaz oradaydim?
- Yaxshi, elya isya orada hech Avropa myadyaniyyyatinin byoyyuk nailiyyyatlyarindyan birini qyordyunmyu? Myasyalyan avtomobil qyordyunmyu?
- Byali qyordyum, ozyu dya lap byoyyuyyunyu. Yyani otuz nyafyardyan artiq adam tutan avtobuslari qyordyum. Bu avtobuslar shyahyar ichindya ishlyamirlyar. Onlar ancaq bir shyahyardyan o biri shyahyarya ishlyayirlyar.
- Bu dyafya o qyordyuklyarin avtobusdur, avtomobil deyil. Onlari da Iranda dyamiryolu olmadiqi uchyun istifadya edirlyar. Buna “qeri qalmishiq” deyyarlyar. Otur yerinya, Shirvanshir. Sinifdyaki otuz myusyalmanin keyflyarinya toxunan yox idi. Onlarin myanya yyonyalmish baxishlarindan nya dyushyundyuklyari byalliydi. Professor Sanin asyabilyashmyadi. Ona tyalyabyalyarini asl avropali kimi yetishdirmyak vyazifyasi tapshirilmishdi.
Professor sanin birdyan birya sorushdu:
- Yaxshi, sizlyardyan Berlinya qedyan olubmu?
Sektant Maykov alini qaldirdi vya kichik yashlarinda Berlindya olduqunu syoylyadi. Orada yeraltindan dyamir yolu kechirdi. O, chox qurultulu bir tunel stansiyasini vya anasinin ona hazirladiqi qaxac donuz ati ilya chyoryayi yaxshi xatirlayirdi. Onun xatirladiqi biz myusyalman tyalyabyalyarini yaman qyazyablyandirmishdi. Qaxac donuz atinin xatirlanmasi tyalyabyalyardyan Seyid Mustafanin uryayini bulandirdi vya hyatta onun sinifdyan chixmasina icazya verildi. Bununla da Bakinin coqrafi durumu haqqinda myubahisya dya bu shyakildya sona yetdi.
Zyanq chalindi. Professor Sanin yyunqyulcya nyafyas aldi vya sinifdyan chixdi. Biz qirx tyalyabya dya onun arxasinca sinfi tyark etdik. Bu byoyyuk tyanyaffyus idi. Byoyyuk tyanyaffyusdya uch qyoryulyasi tyadbirimiz var idi: tyadbirlyardyan biri hyayyatya qachib qonshuluqdaki realni myaktyabin tyalyabyalyarinin uniformalarindaki dyuymyalyarin vya kokardlarinin qizili olduqlari uchyun onlari dyoymyakdyan ibaryat idi. Chyunki, bizim uniformalarimizin dyuymyalyari vya kokardlari qyumyushyu idi. Ikinci tyadbir, azyarbaycanlilarin Azyari dilindya byarkdyan danishmaqlarindan ibaryat idi. Chyunki ruslar Azyari dilini bilmyadiklyarinya qyorya, o dildya danishmaqi myaktyabdya qadaqan etmishdilyar. Uchyuncyu tyadbir isya kyuchyanin o biri tayina kechib myuqyaddyas kralicha Tamara qiz litseyinya qetmyakdyan ibaryat idi.
Bu dyafya myan qiz litseyinya qetmyayi qyarara aldim.
Qizlar qar kimi tyamiz, aq dyoshlyuklyu mavi uniforma donlarini qeymish, iki-iki, uch-yuch baqchada qyazishirdilyar. Xalam qizi Aishya myani qyoryub al elyadi. O, Nino Kipiani ilya al-yalya verib qyazishirdi. Nino dyunyanin an qyozyal qizlarindan biri idi.
Myan son coqrafiya dyarsindya myuyallimimlya Asiyaya myansub olduqumuz baryadya myubahisyami qizlara syoylyadikdya dyunyanin an qyozyal qizlarindan biri olan Nino burnunun ucundan yerya baxib, dedi:
- Ali xan syan dyuz demirsyan. Shyukyur Allaha ki, biz Avropada yashayiriq. Aqyar Asiyada yashasaydiq myan qyaryak doqulduqum qyundyan chadra ortyaydim, syan dya myanim uzyumyu qyormyazdin.
Myan myaqlub olduqumu basha dyushdyum. Doqru syozya nya demyak olar? Qerchyakdyan Bakinin qyararsiz tikilmish coqrafi durumu sayyasindya dya dyunyanin an qyozyal qyozlyarinya baxa bilirdim.
Qizlardan ayrildim. O qyun myaktyabya daha qetmyadim. Shyahyari dolashib dyavyalyarya tamasha etdim, dyanizya baxdim. Avropa ilya Asiyani vya Ninonun son dyaryacya qyozyal qyozlyarini yada salib fikrya daldim.
Ichimya bir kyadyar chyokmyushdyu.
Arada uzyu ilya allyari cyuzam xyastyaliyindyan chyuryumyush bir dilyanchi myanya yaxinlashdi. Ona sadaqa verdim, alimi opmyak istyadi, lakin onun hali myani o qyadyar urkyutmyushdyu ki, iyryanyaryak alimi chyakdim. Bir az sonra isya zavallini tyahqir etmish olduqumu dyushyundyum. Syahvimi dyuzyaltmyak uchyun dyuz iki saat shyahyari alyak-vyalyak edib onu axtardim. Lakin onu tapmadim. Ondan sonra vicdan azabi chyakyaryak evya tyaryaf qetdim.
Byutyun bu ahvalatlardan besh il kechmishdi. Bu illyar arzindya chox sheylyar bash vermishdi. Bizya yeni bir myudir tyayin olunmushdu. Qimnaziya tyalyabyalyarinin dyoyyulmyasi qyati qadaqan olduqu halda, yeni myudir ikidya bir yaxamizdan tutub bizi silkyalyamyakdyan hyazz alirdi.
Hyamin besh il arzindya shyariyat myuyallimimiz, bizya myusyalman olaraq dyunyaya qyalmyak imkani verdiyi uchyun allahin bizya byoyyuk nemyat byaxsh etmish olduqunu izah etmishdi. Sinfimizya iki ermyani vya bir rus tyalyabya qyalmishdi. Iki myusyalman tyalyabya isya myaktyabi tyark etmishdi. Onlardan biri oxumaqi buraxib on alti yashinda evlyanmish, diqyari isya myaktyab tyatili zamani qan davasinin qurbani olmushdu.
Myan Ali xan Shirvanshir dya, bu besh il arzindya uch dyafya Daqistanda, iki dyafya Tiflisdya, bir dyafya Kislovodskda, bir dyafya dya Irandaki amimin yaninda oldum. Bir dyafya dya Qerundiyum1 ilya Qerudiviyum2 arasindaki fyarqli bilmyadiyim uchyun az qala sinifdya qalmishdim. Birinci latin vya Inqilis dillyarindya feli isim, ikinci latin dilindya feli sifyat. Red. Atam bu baryadya myasciddyaki imamla danishmaq uchyun onun yanina qetdi. Imam onu dinlyadikdyan sonra latin dili ilya alaqyadar qoparilan bu hay-kyuyyun myanasiz, bosh shey olduqunu bilirdi. Sonra tyurk, iran, rus medal vya ordenlyarinin hamisini yaxasina taxib, direktorun yanina qetdi. Atam myaktyabin laboratoriyalarina cyurbyacyur cihaz vya lyavazimatlar hyadiyyya edirdi. Onun sayyasindya sinifdyan sinfya kechirdim. Bu arada myaktyabdya tyalyabyalyarin iki qyullya ilya doldurulmush tapancha ilya myaktyabya qyalmyalyarinin qyati qadaqan olduqunu bildiryan bir elan asildi. Nyahayyat, kechyanbesh il arzindya shyahyarya telefon xyatti chyakildi vya iki yeni kinoteatr achildi. Nino Kipiani isya hyalya dya dyunyanin an qyozyal qizlarindan biri olaraq qalmaqda idi.
Myaktyablyardya dyarslyarin qurtarmasina az qalirdi. Yay tyatilinya chixmaqimiza cyami bir hyaftya qalmishdi. Myan evdya oturub, latin kurslarina qetmyayimin myanasiz olduqunu dyushyunyurdyum. Evimizin ikinci myartyabyasindyaki otaq chox xoshuma qyalirdi. Divarlar tyamamyan Buxara, Isfahan vya Kyashhan xalilari ilya byazyadilmishdi. Bu xalilarin naxishlari baqchalar, qyollyar, meshya vya chaylarin tyasvirilya dolu idi. Chyunki, xalilari toxuyanlar byutyun meshyalyari, qyollyari oz qyozlyari ilya qyormyushdyulyar. Tyasadyufi adam o xalilarin uzyarindyaki naxishlarin nya olduqunu bilmyazdi.
Xalilara o ryanqlyari verya bilmyak uchyun chox uzaq chyollyarin kyochyari tayfalarinin qadinlari yabani tikanli kolluqlar arasindan min cyur ot toplayardi. Sonra incya uzun barmaqlari ilya o otlari sixaraq onlardan shirya chixarirdilar. Shiryani qarishdiraraq zyarif ryanqlyar yaradirdilar. Bu qyozyal ryanqlyarin sirri yyuz illyar qyadyar qyadimdir. Chox zaman bir syanyat asyarinin tamamlanmasi uchyun toxucu on ildyan artiq amyak syarf edyardi. Ondan sonra xalinin ustyundya ov vya dyoyyushyan cyanqavyarlyar syahnyasini tyasvir edyan sirli ryamzlyar vya isharyalyar toxunar, qiraqlarinda isya Firdovsinin bir beyti vya yaxud Syadinin bir myudrik kyalami toxunmush bu syanyat asyari divardan asilidir. Onlarca xali divara vurulduqu vya yerya syarildiyi uchyun otaq qaranliq qyoryunyurdyu. Otaqda alchaq bir divan, syadyaflya ishlyanmish iki kyatil, bir chox puf yastiq vya bunlarin aralarinda da son dyaryacya qyaryaksiz bir yiqin kimya vya hyandyasya kitablari vardi. Bu kitablari baqlayib evin hamar damina chixdim. Oradan baxanda oz dyunyami lap achiq qyorya bilirdim: Ichyarishyahyar qalasinin qala divarlari ilya bayir qapisinin qirishindya Aryabcya yazilar olan sarayin xarabaliqlarini qyozdyan kechirtdim... Qivrim aryab sachlarina byanzyar kyuchyalyarlya dyavyalyar qedirdi. Dyavyalyarin ayaq bilyaklyari o qyadyar incya idi ki, adam onlari tumarlamaq istyayirdi. On tyaryafdya dya afsanyavi Qiz qalasinin atrafinda turistlyar dolashirdi. Qalanin arxasinda baxishlari tamamyan dyonyuk qurqushun ryanqli, anlashilmaz Xyazyar dyanizi yerlyashirdi. Onun da arxasinda kyaskin qayaliqlarla kolluqlar uzanib qedirdi. Bu myanzyarya dyunyanin an qyozyal myanzyaryasi idi.
Myan dyuz dyanizi, dyuz yasti chyolyu vya onlarin arasina qirmish bu qyadim shyahyari chox sevirdim. Buraya neft axtarmaqa qyalib, myuyayyyan vaxtdan sonra varlanan adamlar syas-kyuylyu syahrani sevmyadiklyari uchyun buradan chixib qedirdilyar.
Nyokyar chay qyatirdi. Onu qurtum-qurtum ichya-ichya buraxilish imtahanlarini dyushyundyurdyum. Ozyumyu zyarrya qyadyar o ***susda uzmyurdyum. Necya olsa kechyacyakdim. Kyasilsyaydim dya narahatchiliqim yox idi. Myazun olmayib bir il daha oxumaq myacburiyyyatindya qalmali olsam da, fabrik-zavodlarimizda chalishan ishchilyar tyanbyalliyimya deyil, hyar halda ozyumyu bir nyov bu elm myarkyazindyan qoparib qurtarmadiqima hyormyat edyacyakdilyar. Qerchyakdyan dya myaktyabi tyark etmyak pis bir ish olacaqdi. Qyumyushyu dyuymyali, paqonlu vya kokardli boz tyalyabya uniformam son dyaryacya shiqdir. Myulki paltarlari qeydiyim zaman ozyumyu doqrudan da narahat hiss edirdim. Lakin myan myulki paltari chox qeymyayyacyayyam. Yalniz bir yay.
Sonra da... Moskvadaki Lazarev adina shyarq dillyari institutuna qedyacyakdim. Buna qyarar vermishdim, chyunki oraya qedyandya ruslardan chox-chox iryalidya olacaqdim. Myanim uchyun asan olan xarici dillyari oyryanmyak ishi ruslar uchyun son dyaryacya chyatin olduqunu ta ushaqliqdan bilirdim. Ustyalik Lazarev institutu tyalyabyalyarinin uniformasi da byutyun uniformalarin an qyozyali idi. Bu uniforma al qirmizi pencyak, qizili yaxaliq, qizil suyuna chyakilmish xyancyar, adi qyunlyardya belya taxilmasina icazya verilyan yumshaq alcyaklyardyan ibaryat idi. Tyalyabyalyarin uniforma qeymyasi myutlyaq lazim idi, yoxsa ruslar bizya hyormyat etmyazdilyar. Ruslarin hyormyatini qazanmasam Nino myanya arya qetmyaz. Ninonun Xristian olmasina baxmayaraq onun ilya myutlyaq evlyanmyali idim. Qyurcyu qadinlari dyunyanin an qyozyal qadinlaridir. Aqyar Nino myani istyamyasya, nya etmyaliyyam? O zaman bir nechya iqid qyanci yanima salib onu qachirmaliyam. Ninonu atimin tyarkinya alib Iran syarhyadlyarini asharaq Tehrana aparmaliyam. Orada da Nino myanya tyaslim olacaqdi. Chyunki onun bashqa charyasi yoxdur!
Bakidaki evimizin damindan atrafi seyr edyarkyan hyayat chox qyozyal vya sadya qyoryunyurdyu.
Nyokyarimiz Kyarim chiynimya toxundu. “Vaxtdir” dedi. Ayaqa qalxdim.
Hyaqiqyatyan dya vaxt chatmishdi.
Ufyuqdya, Narqin adasinin arxa tyaryafindya uzyan bir qyami qyoryunyurdyu. Xristian pochtunun qyatirdiyi vya teleqraf deyilyan kichikcik kaqiz parchasinin uzyarindyaki yazilara inanmaq olsa idi o zaman amim, uch arvadi vya iki qulluqchusu ilya birlikdya hyamin qyamidya olmali idilyar. Onlari qarshilamaqa qetmyali idim. Tyalyasik pillyakyanlyardyan ashaqi endim. Faytona minib, syasli-kyuylyu limana yollandim.
Amim qerchyakdyan hyormyatli bir kishi idi. Iran shahi Nyasryaddin byoyyuklyuk qyostyaryaryak ona “imperatorluq shiri” fyaxri adini vermishdi. Hyamin qyundyan byari dya kimsyanin amimya bashqa bir shyakildya myuraciyat etmyasinya izn verilmirdi. Onun uch arvadi, choxlu nyokyarlyari, Tehranda bir sarayi vya Mazandaranda da ucsuz-bucaqsiz torpaq sahyalyari vya malikanyalyari vardi. Arvadlarindan an cavani Zeynyabin xyastya olduquna qyorya o Bakiya qyalirdi. Zeynyabin on syakkiz yashi hyalya tamam olmamishdi. Amim onu o biri arvadlarindan chox istyayirdi. Yaziq Zeynyabin ushaqi olmurdu. Amim dya nyaslini davam etdirmyak uchyun ondan bir oqlan ushaqi istyayirdi. Zeynyabya nya Kyarbyala dyarvishlyarinin tilsimlyari, nya Myashhyadli bilicilyarin ovsunlari, nya dya eshq syanyatindya tyacryubyali Tehran qoca qarilarinin xeyri dyaymishdi. Hyatta bu myaqsyadlya Hyamyadana da qetmishdilyar. Orada qirmizi dashdan yonulmush sirli baxishi olan byoyyuk bir shir heykyali vardi. Kim bilir bu heykyal nya zamansa hansi unudulmush krallar tyaryafindyan qoyulmushdur. Asrlyardyan byari qadinlar karvan kyutlyasi halinda onu ziyaryat edirdilyar. Shirin qocaman sifyatini opyur, sonra da hamilya olub ana olacaqlari qyunlyari umidlya qyozlyamyayya bashlayardilar. Zavalli Zeynyabya o Shiri ziyaryat etmyak dya bir fayda vermyamishdi. Ona qyorya dya onlar indi Bakiya qyalirdilyar. Onlar buradaki hyakimlyarin azyamyatindyan kyomyak umurdular. Zavalli amim Bakiya qyalyarkyan yashli vya sevmyadiyi arvadlarini da qyatirmyak myacburiyyyatindya qalmishdi. Chyunki anyanya belya amr edirdi: “Bir, iki, uch, hyatta dyord arvad ala bilyarsyan. Amma onlarin hamisina byarabyar myunasibyat byaslyamyak shyartilya”. Arvadlara eyni myunasibyat isya Bakiya qyalyarkyan hamisini yaninda aparmaq demyakdir. Qanuna qyorya bunlarin myanimlya hech bir alaqyasi yox idi. Qadin qisminin yeri sarayin daxili sakitliyidir: yyani ich hissyasidir. Adyabli kishi qadinlarla danishmaz, onlarin arxasinca qachmaz vya onlara salam da yollamazdi. Qadin qismi kishinin sadyacya kyolqyasidir. Hyatta kishilyar o kyolqyadya ozlyarini xoshbyaxt hiss edirlyar. Bu da doqru vya aqilli bir ishdir. Bizim myamlyakyatdya bir syoz vardi: “yumurtada qil, qadinda aqil” olmaz. Aqli bashinda olmayan yaranmishlar da daimi nyazaryatdya olmalidirlar ki, ozlyarinin vya atraflarindakilarin bashlarina byala qyatirmyasinlyar. Myancya, bu chox aqilli qaydadir.
Kichik qyami kyorpyuyya yan aldi. Sinyalyari tyuklyu, dyanizchilyar qyamidyan kyorpyuyya nyardivan endirdilyar. Qyamidyaki syarnishinlyar: ruslar, ermyanilyar, yyahudilyar torpaqa ayaq basmaqa elya tyalyasirdilyar ki, elya bil hyar dyaqiqya onlar uchyun qiymyatli idi. Amim qyamidyan hyalya chixmirdi. O, hyamishya deyyardi ki, “tyalyasik ish sheytan ishidir”. Ancaq qyamidyaki byutyun syarnishinlyar qyamini tyark edyandyan sonra “imperatorluq shiri”nin yarashiqli qyovdyasi qyoyyartyadya qyoryundyu. Onun aynindya ipyak yaxali bir libas, bashinda qara ryanqli balaca bir xyaz papaq, ayaqlarinda isya yyunqyul bashmaqlar var idi. Onun six-tyuklyu saqqali ilya dirnaqlari xinali idi. Bu adyat min il avvyal Iman Hyuseynin haqq dini uqrunda tyokmyush olduqu qanin xatiryasini anmaq alamyati idi. Amimin yorqun balaca qyozlyari vardi, yavash-yavash hyaryakyat elyayirdi. Onun ardinca hyayyacanlari achiqca duyulan, tyapyadyan dirnaqa qyadyar qara charshablara byuryunmyush, amimin arvadlari qyalirdilyar. Onlarin dalinca da xyadimaqalar qyalirdilyar. Xyadimaqalardan biri aqilli simaya malik idi. ikincisinin sifyati qurumush bir kyartyankyalyani andirirdi, uchyuncyusyu isya balacaboy, amma oz aqasinin namusu vya shyaryafinin qarovulchusu olmaqdan qyururlanan bir adam idi.
Amim yavash-yavash nyardivandan endi. Myan onu qucaqladim vya ehtiramla onun sol chiynini opdyum – aslindya xalq arasinda belya bir sheyya ehtiyac yox idi. Arvadlarina da hech qyozucu da baxmadim. Biz faytona mindik. Amimin arvadlari ilya xyadimaqalari qapali faytonlarla bizim arxamizca qyalirdilyar. Dyastyamizin myohtyashyam qyoryunmyasi uchyun Baki ahli amimin zyanqinlik vya azyamyatinya heyran qalsin deyya faytona sahil yolundan syurmyasi uchyun faytonchuya amr verdim.
Nino da bulvarda dayanib, qyulyar qyozlyari ilya myanya baxirdi. Amim isya alicyanabliqla saqqalini siqallayaraq shyahyardya tyazya nya xyabyar olduqunu sorushdu. Myan ona yeni bir xyabyar olmadiqini dedim. Chyunki vyazifyamin syohbyatya xirda lazimsiz xyabyarlyarlya bashlamaq vya qerchyakdyan lazimli olan xyabyarlyarya daha sonra kechmyali olduqunu bilirdim. “Dadash byay kechyan hyaftya Axundzadyani bichaqlayaraq oldyurdyu. Axundzadya syakkiz il avvyal Dadash byayin arvadini qachirdiqi uchyun tyahlyukyanin hyalya sovushmadiqini bilya-bilya shyahyarya qayitmishdi. Axundzadya, shyahyarya qayidan qyun bichaqlandi. Indi polis Dadash byayi axtarir. Amma onu polis tapa bilmyayyacyak. Baxmayaraq ki, hami Dadash byayin Myardyakanda olduqunu bilirdi.
Chyunki aqli bashinda olan kishilyar Dadash byayin chox dyuz hyaryakyat etmish olduqunu syoylyayirlyar.
Amim syozlyarimi bashi ilya tyasdiqlyayib dedi:
- Byali, Dadash byay dyuz etmishdir.
Daha nya yeni xyabyarlyar vardir? Byali, ruslar Bibiheybyatdya yeni neft yataqlari tapmishlar. Dyanizin bir qismini tyamizlyayib neft axtarishina bashlamaq uchyun Nobel firmasi byoyyuk birp alman mashini qyatirtmishdilyar. Amim heyryat ichindya idi: “Allah, Allah!” deyyaryak uzqyun bir tyarzdya dodaqlarini tyarpyatdi.
- Evimizdya isya hyar shey oz qaydasindadir. Allah izn versya bir hyaftyayya qyadyar qimnaziyani bitiryacyayyam” - dedim.
Danishmaqa davam etdim, yashli amim dya myani diqqyatlya dinlyadi. Nyahayyat faytonumuz evimizya yaxinlashanda myan qyozlyarimi yan tyaryafya zillyayib syozarasi dedim:
“Rusiyadan Bakiya adli-sanli bir hyakim qyalib. Deyirlyar ki, o, chox zyanqin biliyya malikdir. Adamin uzyunya baxan kimi onun kechmishini vya hal hazirdaki vyaziyyyatini xyabyar verir.
Darixdiqi uchyun amimin qyozlyari yari qapali idi. Tamamilya laqeyd tyarzdya amim o myudrik hyakimin adini sorushdu. Myanim syoylyadiklyarimdyan amimin myandyan chox myamnun qalmish olduqunu anladim. Chyunki byutyun bunlar bizdya axlaqin vya alicyanab tyarbiyyanin alamyatlyari sayilirdi.
II
Dyum-dyuz dama yumshaq, ryanqaryanq vya uzyarilyarindya cyurbyacyur naxishlar olan Qarabaq xalilari syarilmishdi. Axsham ustyu xalilarin ustyundya atam, amim vya myan bardash qurub oturduq. Bizim arxamizda allyarindya fyanyar tutmush xidmyatchilyar dayanmishdilar. Qabaqimizdaki xalinin uzyarinya syarilmish syufrya isya hyar cyur shyarq yemyaklyari ilya dolu idi: Balli-badamli chyoryaklyar, shyakyarlyandirilmish meyvyalyar, kabab, bishmish toyuq vya kishmishli plov. Avvyallyar dya olduqu kimi atamla amimin incyaliklyarinya heyran idim. Onlar sol allyarini tyarpyatmyadyan saq allyari ilya lavashdan kyasib ichinya at doldurub, dyurmyak dyuzyaldyaryak aqizlarina qoyurdular. Amim chox incyaliklya saq alinin uch barmaqini buqlanan yaqli plovun ichinya saldi, vya bir az plov qyotyurdyu. Onlari kyuftya kimi yumurlayib, bir dyuyyunyu belya yerya salmadan aqzina qoydu.
Chyanqyal, bichaqla yemyak vyardishlyarindya ruslar bilmiryam nyadyan bu qyadyar oyyunyurlyar. Hyatta an axmaq adam belya, bir ay arzindya bu cyur yemyak tyarzini oyryanya bilyar. Shyaxsyan myan chyanqyal, bichaqla chox rahat yemyak yemyayi biliryam vya avropalilarin ziyafyat syufryasindya necya hyaryakyat etmyayi dya yaxshi oyryanmishyam. Lakin, on syakkiz yashim olmasina baxmayaraq, myan atam vya yaxud amim kimi tam alicyanabliqla yemyak yeyya bilmiryam. Onlar yalniz saq alin uch barmaqi ilya saysiz-hesabsiz shyarq yemyaklyarini elya yeyib qurtarirdilar ki, hyatta allyarinin ustyu belya tyar-tyamiz qalirdi. Nino bizim yemyak uslubumuza barbar uslubu kimi baxirdi. Kipiani ailyasinin evindya daima masa arxasinda oturub avropasayaqi yemyak yeyirdilyar. Bizim evdya isya ancaq rus qonaqlarimiz olduqu zaman yemyak bu cyur yeyilyardi. Nino, myanim xalcha ustyundya oturub allyarimlya yemyak yediyimi qyoryandya dyahshyatya qyalirdi. Amma Nino oz atasinin ancaq iyirmi yashina chatdiqdan sonra ilk dyafya chyanqyal, bichaq ishlyatmyayya bashladiqini unudurdu.
Yemyak sona chatdi. Biz allyarimizi yuduq, amim qisa bir dua oxudu. Sonra yemyaklyari syufryanin ustyundyan yiqishdirdilar. Kichik fincanlar ichindya tyund chay qyatirildi. Yaxshi bir yemyakdyan sonra amim qoca adamlar kimi havadan, sudan vya bosh-bosh sheylyardyan danishmaqa bashladi. Atam hech danishmirdi, myan dya susub oturmushdum. Chyunki adyat belya tyalyab edirdi. Yalniz amim syohbyat edirdi vya hyar dyafya Bakiya qyalyandya etdiyi kimi sarayinda chox myuhyum, amma myanim uchyun hyalya dya tam aydin olmayan bir rol oynadiqi byoyyuk Nyasryaddin shahin zyamanyasindyan byahs edirdi. Amim syozyunya davam edib dedi:
-“Tam otuz il Shahyan-shahin qyoz byabyayi idim. Alahyazryat uch dyafya Avropa syayahyatinya chixarkyan myani dya ozyu ilya aparmishdi. Bu syayahyatlyar zamani myan, kafirlyarin dyunyasi ilya hamidan yaxshi tanish oldum. Biz krallarin, kayzerlyarin saraylarini vya zamanin an taninmish xristianlarini ziyaryat etdik. Qyarblilyarin dyunyasi qyaribya bir dyunyadir. Hamisindan qyaribyasi qadinlarina olan myunasibyat idi. Qadinlar, hyatta krallarin, kanslerlyarin arvadlari belya saraylarda chil-chilpaq qyazirdilyar. Onlara kimsya bir syoz demirdi. Byalkya xristianlar asl myanada kishi deyillyar, byalkya dya bunun daha bir bashqa syabyabi vardir. Allah bilir syabyab nyadir?
Ahyamiyyyatsiz sheylyar bu kafirlyari qyazyablyandirirdi. Bir dyafya Shahyanshah hyazryatlyari charin sarayindaki bir ziyafyatya dyavyat edilmishdi. Charicha da onun yaninda aylyashmishdi. Shahyanshahin boshqabinda yaxshi bir toyuqbudu vardi. Alahyazryat o qyozyal, yaqli toyuq budunu uch barmaqi ilya chox zyarif bir shyakildya tutaraq qaldirdi vya charichanin boshqabina qoydu: Charichanin ryanqi birdyan-birya dyayishdi vya qorxudan oskyurmyayya bashladi. Sonradan Shahyanshahin qyostyardiyi bu nyazakyat char sarayindaki bir chox prinsi vya byoyyuk ryutbyayya malik olan shyaxslyari chashdirdi. O qecyaki ziyafyatdyan sonra fransiz syafiri, charin arvadini qollari arasina alib eybyacyar myusiqi myushayiyati ilya byoyyuk ziyafyat salonunda ryaqs edirdi. Charin ozyu vya onun bir chox myuhafizya zabitlyari bu syahnyayya tamasha edirdilyar. Lakin onlarin hech biri charin namusunu, shyaryafini qorumaqa qalxmadi... Berlindya isya daha bir qyaribya sheyin shahidi olduq. Bizi “Afrikali qadin” operasina dyavyat etdilyar. Syahnyayya bir kyok qadin chixib, eybyacyar shyakildya oxumaqa bashladi. Qadinin syasindyan hech birimizin xoshu qyalmyadi. Kayzer Vilhelm dya bu qadinin eybyacyar oxumaqini qyoryub, yerindyacya onun cyazalandirilmasini amr etdi. Axirinci pyardyadya syahnyayya choxlu zyanci qyalib, syahnyanin ortasinda byoyyuk bir tonqal qaladilar.
Qadinin al-qolunu baqlayaraq onu tonqalin ortasindaki diryayya saridilar. O, tonqalin ortasinda yavash-yavash yanmaqa bashladi. Sonralar bir nyafyar bizya tonqalin simvolik olduqunu syoylyadi. Amma biz buna inanmadiq. Chyunki qadinin chiqirtisi Tehranda olduqumuz zaman shahin amri ilya diri-dirya yandirilan kafir qadin “hyurriyyyat-yul-Ayin”in chiqirtisi qyadyar dyahshyatli idi.
Amim bir myuddyat dyushyuncya vya xatiryalyarinya qyarq olub oturduqu yerdya susdu. Sonra dyarin nyafyas alaraq syohbyatini davam etdirdi: “Bu xristianlarin basha dyushya bilmyadiyim bir bashqa sheylyari dya var. Dyushmyani myaqlub etmyak uchyun onlarin yaxshi silahlari, asqyarlyari, ustyalik hyar shey istehsal etmyak uchyun yaxshi zavodlari da vardir. Bashqa insanlari kyutlyavi shyakildya an asan yolla myahv etmyak uchyun hyar hansi bir nyafyar yeni ixtira edyarsya, hyamin adam byoyyuk myablyaqdya pulla, orden vya medallarla myukafatlandirilir. Amma, o biri tyaryafdyan dya Avropalilar durmadan saysiz-hesabsiz xyastyaxanalar tikirlyar. Myuharibya zamani dyushmyan asqyarlyarini myualicya edyan vya ya dyushmyan asirlyarini byaslyayyan shyaxslyar dya eyni cyur hyormyatya layiq qyoryulyurlyar. Onlara da orden vya medallar verilir. Myohtyashyam hyokmdarin Shahyanshah hyazryatlyari, hyamishya tyayaccyublyanib deyirdi ki, bir-birinya zidd ishlyar qyoryan insanlarin eyni dyaryacyadya myukafatlandirildiqlarini qyoryandya chashib qalirsan. Bir dyafya Shahyanshah hyazryatlyari Vyanada bu myovzu baryadya Avstriya imperatoru ilya qyoryushdyu. Lakin Avstriya imperatoru lazimi dyaryacyadya myovzunu achiqlaya bilmyadi. Byutyun bunlarin aksinya, Avropalilar bizya nifryat edirlyar... Onlar deyirlyar ki, siz dyord arvad saxlayirsiniz, halbuki onlar chox zaman dyorddyan dya artiq qadinlarla yashayirlar. Buna baxmayaraq Allahin buyurduqu kimi yashayib hyokmranliq etdiyimiz uchyun onlar bizya nifryat byaslyayirlyar. Amim syukuta qyarq oldu. Qaranliq dyushyurdyu. Amimin kyolqyasi ciliz, yashli bir qushun siluetini andirirdi. O, bir azca dikyalib qocaliqa xas olan qayda ilya oskyurdyu, sonra isya hyararyatlya danishmaqa bashladi:
- Aslindya qerchyayya baxsaniz, biz Cyanab Allahimizin hyar amrini yerinya yetiririk. Avropalilar isya allahlarinin amrini yerinya yetirmyadiklyari halda, onlar hyar qyun qyuclyanir, daha da qyudryatlyanirlyar. Bizim qyucyumyuz vya shanimiz isya hyar qyun bir daha ayaqlar altina dyushyur. Bu nyadyan belya olur? Kim myanya cavab verya bilyar? Kimsya ona cavab verya bilmyadi.
Bu yashli vya yorqun kishi ayaqa qalxdi vya asya-yasya pillyakyanlya enyaryak otaqina qetdi. Atam da onun ardinca qetdi. Xidmyatchilyar qyalib chay fincanlarini yiqdilar.
Myan damda tyak-tyanha qalmishdim, lakin yatmaq fikrindya deyildim. Qaranliq shyahyari ovuclarinin ichinya almishdi.
Baki tyak bir shyahyar deyildi. Baki bir qoz qabiqinin ichi kimi, ich-ichya kechmish, iki shyahyardyan ibaryatdir. Shyahyarin qyadim qala divarlarinin xaricindya bayir shyahyar yerlyashir. Oranin qenish kyuchyalyari, yyuksyak binalari, qurultulu vya qyozlyarini byoyyuk pul istyayi byuryumyush insanlari vardi. Chyoldyan fishqiran, byaryakyat vya zyanqinlik qyatiryan neft, yaqishdan sonra choxalan qyobyalyaklyar kimi kyanardan camaati Bakiya axishdirirdi.
Bu shyahyardya teatrlar, myaktyablyar, xyastyaxanalar, kitabxanalar, polis nyafyarlyari, daima kyuryaklyari chilpaq qyazishyan qyozyal qadinlar vardir. Bayir shyahyardya qyullya atilsaydi, hami bilirdi ki, bu atishma pul ustyundyadir?
Avropanin coqrafi syarhyadi bayir shyahyardyan kechmirdi.
Nino da bayir shyahyardya yashayirdi.
Ichyari shyahyardyaki qala divarlarinin ichindya isya kyuchyalyar syoyyud aqacinin yarpaqi vya shyarq qilinci kimi dar vya ayri idilyar. Myascidlyarin yumshaq buludlari dyalyan minaryalyari Nobel firmasinin qurduqu neft qyullyalyarindyan tamamilya fyarqlyanirdi. Ichyari shyahyarin shyarq divarlarindan “Qiz qalasi” ucalirdi. Baki hyokmdari Myammyad Yusif xan bu qalani qizinin shyaryafinya tikdirmishdi.
Shyahyarimizin kyuchyalyarindya yyuz illyar boyunca qan sel kimi axmishdi. Bizya qyuc vya cyasaryat veryan dya elya bu axidilmish qandi.
Dyuz evimizin qarshisinda knyaz Sisianashvili darvazasi ucalirdi. Bu darvaza yaninda da bir zamanlar nyacib insanlarin qani axmishdi. Tyokyulyan qanimizin uzyarindyan uzun illyar kechmishdi. O zaman olkyamizya Hyuseynqulu xan hyokmranliq edirdi. Char ordusunda qeneral olan Qyurcyu prinsi Sisianashvili bir qyun qyalib shyahyarimizi myuhasiryayya almishdi. Hyuseyn qulu xan bunun uzyarinya Byoyyuk Byayaz Chara tyaslim olacaqini syoylyayyaryak shyahyarin qapisini achmish vya knyaz Sisianashvilini ichyari dyavyat etmishdi. Knyaz sadyacya bir nechya atli zabitin myushayiyati ilya shyahyarya qirmishdi. Shyahyar darvazasinin arxasindaki meydanda knyazin shyaryafinya byoyyuk ziyafyat hazirlanmishdi. Atrafda tonqallar yanir, shishlyardya byoyyuk inyaklyar firlandirilib qizardilirdi. Ziyafyatdya knyaz Sisianashvili hyaddindyan artiq ichmishdi. Ziyafyatin sonunda knyazin yorqun bashi yanindaki Hyasyan Qulu xanin kyoksyunya dyushmyushdyu.
O zaman ulu babam Ibrahim xan Shirvanshir belindyaki kyohnya xyancyarini chixardib Hyuseynqulu xana vermishdi. Hyuseynqulu xan da xyancyari almish vya knyaz Sisianashvilinin xirtdyayini yavash-yavash kyasmishdi. Knyazin xirtdyayindyan atrafa vya xanin ust paltarina qanlar sichramishdi. Yalniz o, yorulmadan knyazin bashi ovucunun ichinya dyushyanya qyadyar kyasmyayya davam etmishdi. Sonra kyasik bash ichi duzla dolu bir torbaya qoyulmush, ulu babam da torbani alib Tehrandaki Shahyanshaha qyondyarmishdi. Lakin chox kechmyadyan char bu cinayyatin intiqamini almaq qyararina qyalmish vya Bakinin uzyarinya bir ordu yollamishdi.
Rus ordusu shyahyari myuhasiryayya almishdi. Hyuseynqulu xan sarayina chyakilmish vya sarayin qapilarini kilitlyatmishdi. Qyunyunyu ibadyatya vya yaxinlashan sabahki qyunyu haqqinda dyushyunmyayya hyasr edirdi. Charin asqyarlyari nyahayyat qala divarlarini ashib shyahyarya qirdiklyari zaman Hyuseynquluxan bir yeralti kechiddyan qacharaq dyaniz quyusuna chixmish, oradan da Irana qachmishdi. Lakin sarayindan yeralti kechidinya qirmyadyan avvyal qirish qapisinin uzyarinya aqilli bir cyumlya yazib qoymushdur: “Sabahi dyushyunyan adam hech vaxt iqid ola bilmyaz”.
Myaktyabdyan evya qayidanda bir nechya dyafya yolumu Xan sarayinin xarabaliqlarindan salmisham. Onun nyahyanq mavritan syutunlu divanxanasi bombosh vya kimsyasiz idi. Shyahyarimizdya Adalyat arayan vyatyandashlar qyaryak qala divarlarinin bayirindaki Rus hakiminin yanina qedya idilyar. Lakin rus hakiminin yanina qedyanlyarin sayi olduqca az idi. Ona qyorya yox ki, rus hakimlyari pis vya yaxud adalyatsiz idilyar. Aksinya onlar syozya baxan vya adalyatli insanlar idilyar. Lakin idarya etmyadya onlarin yersiz myulayimliyi vya adalyatliyi bizim xalqin xoshuna qyalmirdi. Myasyalyan, oqrunu zindana salirdilar. Orada o tyamiz kamerada qalirdi. Ona chay vya hyatta yemyak verirdilyar. Oqruya olan myunasibyat hamini, ***susilya mali oqurlanan shyaxslyari qyazyablyandirirdi.
Xalq oz hyuququnu ozyu hyayata kechirdirdi. Qyunortadan sonra shikayyatchilyar myascidya qyalib, orada bardash qurub oturmush yashli, myudrik kishilyarya dyardlyarini syoylyayyardilyar. Onlar shyariyat vya Allahin qanunlarina asasyan hyokm edyardilyar. “Qyoz avyazinya qyoz, dish avyazinya dish” shyariyatin daimi hyokmyu idi. Byazyan qaranliq qecyalyardya kyolqyalyar qyoryunyurdyu. Bir xyancyar yyuksyalir, shimshyak kimi chaxir, balaca bir qishqirti duyulurdu. Haqq belyacya yerini tuturdu. Qan davalari da bir evdyan uzaqlashib o birisinya kechyardi. Byazyan dya qecyanin qaranliq vaxtlarinda arxa kyuchyalyardyan bir chuval dashinardi. Onun ichindyan boquq bir inilti syasi qyalyardi. Sonra chuval dyanizya atilirdi. Dyanizdya balaca bir shappilti eshidilirdi vya chuval sularin altinda qeyb olurdu. Ertyasi qyun ustyu bashi cirilmish, kimsya bir nyafyar otaqinda oturub hyonkyur-hyonkyur aqlayirdi. O, tanrinin qanununu yerinya yetirmishdir. Qanun isya deyirdi ki, zina edyan qadin oldyuryulmyalidir.
Shyahyarimiz saysiz-hesabsiz sirlyar shyahyaridir. Onun kyunc-bucaqlari qyaribya myocyuzyalyarlya doludur. Myan bu myocyuzyalyari, bu kyunc-bucaqlari, xyafif qecya pichiltilarini vya myascidin qyunortadan sonraki durqunluq vaxtlarini chox seviryam. Allah myanya shiya tyariqyatinya, Imam Cyafyarin tyariqyatinya myansub bir insan kimi burada dyunyaya qyalmyayimya imkan vermishdir. Aqyar o myanya myarhyamyat qyostyarirsya, qoy imkan versin ki, elya burada, eyni kyuchyadya, doqulduqum evdya olyum. Myanya vya qyurcyu xristiani olan, chyanqyal-bichaqla yemyak yeyyan, qyulyar qyozlyari olan, incya vya atirli ipyak corablar qeyyan Ninoya da qoy bu imkani versin!
III
Qimnaziya myazunlarinin buraxilish qecyasindya ballarda qeyinilyan ***susi uniformalarin yaxalari zyarlya ishlyanmishdi. Qyumyushyu toqqalar vya qyumyushyu dyuymyalyar par-par parildayirdi. Biz bashi achiq vya syassiz qimnaziyanin byoyyuk zalinda durmushduq. Imtahanin tyantyanyali ani bashlamishdi. Tyalyabyalyarin hamisi rus pravoslav kilsyasinin tanrisindan yardim dilyayirdi, – baxmayaraq ki, imtahan veryan qirx tyalyabyadyan yalniz ikisi dyovlyat kilsyasinya myansub idi.
Kilsyanin zyarli myarasim libasini qeymish, uzun saqqali vya atirli uzun sachlari olan, alindya iri qizili xach tutan keshish duaya bashladi. Buxurun iyi salonu byuryudyu. Buxur – dini ayinlyar zamani yandirilan atirli qatran. Myuyallimlyarlya dyovlyat kilsyasinya myansub olan iki tyalyabya bir-birlyarini izlyayyaryak diz chyokdyulyar. Pravoslav kilsyasinin zyarif musiqisi ilya syoylyanyan kyalmyalyar qulaqlarimizda syonyuk syaslyanirdi. Pyarvyardiqara bu syakkiz ildya biz, laqeydcyasinya vya canimiz sixila-sixila bu syozlyarya nechya dyafya qulaq asmishiq. Dyunyanin an myomin, an qyudryatli, an sadiq xristian hyokmdari olan char ikinci Nikolay Aleksandrovichin sitayishlyarilya birlikdya dyanizdya vya quruda syayahyat edyanlyarya, bilicilyarya vya iztirab chyakyanlyarya, din char vya Vyatyan yolunda, dyoyyush meydaninda shyaryafli canini qurban veryan byutyun dyoyyushchyulyarya vya byutyun pravoslav xristianlara tanri xeyir-dua versin...”
Uryayim sixildiqi uchyun qyozlyarimi divara zillyamishdim. Divarda ikibashli qartalli qerbin altinda Bizans ikonasina byanzyar byoyyuk qizili chyarchivyadya char hyazryatlyarinin portreti asilmishdi. Charin sifyati uzunsov, sachlari sarishin idi vya o, achiq mavi qyozlyari ilya dik iryali baxirdi. Onun dyoshyundyaki medal vya ordenlyarinin sayi-hesabi yox idi. Syakkiz il arzindya onun medal vya ordenlyarini nechya dyafya saymaqa chalishmisham, lakin hyar dyafya dya medal vya orden choxluqu nyaticyasindya onlarin sayini chashdirmisham.
Avvyallyar charin portretinin yaninda charichanin da portreti divardan asilirdi. Amma sonralar charichanin portreti divardan chixarilmishdi. Chyunki olkyanin byazi myusyalmanlari charichanin portretindya onun yaxasi xeyli achiq olmasindan narazi qalib ushaqlarini myaktyabya buraxmaqdan imtina etmishdilyar.
Keshish duaya bashlayinca hamimiz ciddi qyorkyam almishdiq. Axi bu qyun, chox hyayyacanli bir qyun idi. Bu hyayyacanli qyundya myan dya ozyumyu qeyri-adi shyakildya aparirdim. O byoyyuk qyunyu lyayaqyatlya basha vurmaq naminya myan dya syahyar tezdyan hazirliq ishlyari qyormyayya bashlamishdim. Syubh achilan kimi ozyumya syoz vermishdim ki, evdya hami ilya nyazakyatli davranacaqam. Lakin evdyakilyar yatdiqlari uchyun bu myumkyun olmadi. Sonra da myaktyabya qedyarkyan imtahandan arxayin olmaq uchyun yolda qabaqimdan kechyan hyar bir dilyanchiyya sadaqa verirdim. O qyadyar hyayyacanli idim ki, dilyanchilyarin birinya besh qyapik avyazinya byutyov bir manatliq verdim. Dilyanchi aqiz dolusu myanya tyashyakkyur edyandya, ona qyururla dedim: “Myanya tyashyakkyur etmya, Allaha shyukyur elya ki, o myani belya comyardliyya syovq elyadi”.
Bu qyadyar dindarin duasindan sonra hyar halda imtahandan kyasilmyak qeyri myumkyun idi.
Dua sona yetdi. Biz nyovbyayya duraraq imtahan komissiyasinin masasina yaxinlashdiq. Uzun masanin arxasinda yan-yana oturmush imtahan komissiyasinin uzvlyari qap-qara saqqalli, syart baxishli vya qizil ryanqli ziyafyat uniformasi qeymish myuyallimlyardyan ibaryat idi. Byutyun bu myarasim hyayyacan doqururdu, baxmayaraq ki, ruslar imtahanda myusyalmanlari chox nadir hallarda kyasyardilyar. chyunki biz myusyalmanlarin choxlu dostu var idi: dostlarimiz da ali xyancyarli vya tapanchali aslan kimi qyuclyu qyanclyar idilyar. Myuyallimlyar dya bunu chox yaxshi bilirdilyar. Tyalyabyalyar myuyallimlyardyan qorxduqlari qyadyar, onlar da tyalyabyalyarindyan qorxurdular. Myuyallimlyarin choxu, Bakiya tyayinat almaqlarini Allahin bir cyazasi hesab edirdilyar. Chyunki, myuyallimlyarya qaranliq kyuchyalyardya hyucum edilmyasi vya onlarin sixishdirilib dyoyyulmyalyari adi bir hal idi. Nyaticyadya isya dyoyyanlyar namyalum qalirdilar. Belya hadisyalyardyan sonra da myuyallimlyar tyayinatla bashqa yerlyarya qyondyarilirdilyar.
Bu syabyabdyan dya tyalyabya Ali xan Shirvanshir imtahanda riyaziyyat dyarslyarinin cavablarini achiq-aydin parta yoldashi Metalnikovun dyaftyarindyan kyochyuryurdyu. Imtahanda ishtirak edyan komissiya uzvlyari bashlarini o biri tyaryafya cheviryaryak ozlyarini qyormyamyazliyya vururdular. Yalniz bir dyafya myan riyaziyyat dyarslyarinin cavablarini kyochyuryarkyan myuyallim myanya yaxinlashib pichilti ilya dedi: “Bu qyadyar qyoz qyorya-qyorya kyochyurtmya olar? Shirvanshir. Axi burada biz tyak deyilik!”.
Belyacya yazili riyaziyyat imtahanini verdim. Imtahandan chixdiqdan sonra sevinya-sevinya Nikolay kyuchyasindyan yavash-yavash ashaqi endim. Ertyasi qyun ruscadan yazili imtahan olmali idi. И вот директор торжественно вскрывает запечатанный пакет, полученный из Тифлиса, и громко произносит:
- Женские образы, отражающие идеал русской женщины, в произведениях Тургенева.
Тема простая, можно писать все, что угодно. Надо только хвалить русских женщин, и все будет в порядке.
Гораздо труднее был письменный экзамен по физике. Но здесь недостаток знаний успешно компенсировался испытанным искусством списывания. Так я проскочил и физику.
После этого экзаменационная комиссия дала нам день отдыха.
Теперь пришла очередь устных экзаменов. Здесь уже списыванием делу помочь было нельзя. На простые вопросы следовало давать как можно более заумные ответы.
Первым шел экзамен по закону Божьему. Наш мулла, который во время предыдущих экзаменов держался на заднем плане, на этот раз занимал главное место за столом. Он был в легкой накидке, подпоясанный зеленым поясом, который свидетельствовал о приверженности муллы к учению Пророка. С учениками мулла был добр. Я лишь выпалил: "Нет Бога, кроме Аллаха, Мухаммед Его Пророк, а Али наместник Аллаха", и мне была выставлена самая высшая оценка, потому что это были главные слова, отличавшие шиитов от заблудших суннитов. Этим словам нас научил мулла, и еще он говорил, что хотя сунниты и сбились с пути истинного, однако Аллах и их не оставил своей милостью. Наш мулла был человеком мягким.
К сожалению, этого нельзя было сказать о преподавателе истории. Настроение у меня испортилось, как только я взял билет и прочитал вопрос: "Гянджинская победа Мадатова". Речь шла о сражении под Гянджой, когда после жестокого обстрела русских было разгромлено войско Ибрагим хана Ширваншира, того самого, который помог Гасанкули хану прикончить Цицианишвили.
- Ширваншир, - мягко проговорил преподаватель, видя мое замешательство, - вы можете воспользоваться своим правом и поменять билет.
Я с сомнением посмотрел на билеты, лежащие, как лотерейные, в глубокой чаше. Каждый ученик имел право один раз поменять билет, но в этом случае на отличную оценку рассчитывать уже не приходилось. Стоит ли испытывать судьбу. По крайней мере, как погиб мой прадед, я знал хорошо, а в чаше лежали еще вопросы о всяких Фридрихах, Вильгельмах, Фридрихах-Вильгельмах, о гражданской войне в Североамериканских Штатах. Там уже выкрутиться было бы сложнее!
Я отрицательно покачал головой:
- Нет, благодарю, я буду отвечать на свой билет. - И, стараясь сдерживать обуревавшие меня чувства, я стал рассказывать о том, как иранский шахзаде Аббас Мирза во главе сорокатысячной армии выступил из Тебриза, чтобы изгнать русских из Азербайджана. У Гянджи его встретил пятитысячный отряд, которым командовал царский генерал, армянин Мадатов. Огнем своей артиллерии Мадатов расстрелял иранское войско и обратил его в бегство. Аббас Мирза спасся тем, что свалился с коня в канаву и пролежал там до конца этого побоища. Ибрагим хан Ширваншир с отрядом попытался переправиться на другой берег реки, но попал в плен и был расстрелян.
- Эта победа, - заявил я в заключение, - была одержана не столько благодаря храбрости русских солдат, сколько за счет технического превосходства в вооружении отряда Мадатова. В результате победы русских был заключен Туркменчайский мирный договор, согласно которому иранцы должны были выплатить огромную контрибуцию. После ее уплаты пять областей Ирана были полностью разорены.
Я сознавал, что подобное заявление лишало меня надежды на отличную отметку. Чтобы получить "пятерку", я должен был сказать, что "русские проявили чудеса беспримерного героизма, победив и обратив в бегство превосходящие силы противника. В результате победы был заключен Туркменчайский мирный договор, приобщивший иранцев к культуре и рынку Запада".
Но когда речь идет о достоинстве моих предков, мне все равно, получу я "хорошо" или "отлично". Экзамен по истории был последним.
Директор произнес торжественную речь. С гордостью и приличествующей случаю серьезностью он объявил, что мы теперь вполне зрелые члены общества.
Только он окончил свою речь, как мы, подобно вырвавшимся на волю арестантам, бросились вниз по лестнице. Солнце слепило нам глаза. На углу стоял полицейский, который восемь лет любезно охранял нашу безопасность. Он подошел поздравить, и каждый из нас дал ему по пятьдесят копеек, а потом мы ринулись на городские улицы, оглашая их разбойничьими криками.
Дома меня встречали с торжественностью не меньшей, чем Александра Македонского после его победы над персами. Слуги смотрели с почтением. Отец меня расцеловал и пообещал исполнить три моих желания. Дядя заявил, что такой образованный человек, вне всякого сомнения, должен быть представлен тегеранскому двору, где ему предстоит сделать блестящую карьеру.
Когда улеглись первые волнения, я незаметно пробрался к телефону. Вот уже две недели я не разговаривал с Нино. Решая жизненно важные проблемы, мужчина должен держаться подальше от женского общества - таково мудрое правило отцов.
Я снял трубку и покрутил ручку аппарата.
- Дайте, пожалуйста, 33-81.
- Али, ты сдал экзамены. - раздался голос Нино.
- Да.
- Поздравляю, Али!
- Когда и где, Нино.
- В пять, у бассейна в Губернаторском саду.
Дальше говорить было невозможно. Родня, слуги, евнухи - все обратились в слух. А за спиной Нино, наверное, стояла ее уважаемая матушка. Я поднялся в комнату отца. Он сидел на диване и пил чай. Рядом сидел дядя. Вдоль стены, устремив на меня взгляды, стояли слуги.
Экзамен на аттестат зрелости еще не кончился. Сыну, стоящему на пороге жизни, отец должен был раскрыть всю ее мудрость.
- Сынок, - начал отец, - накануне твоего вступления в жизнь я хочу еще раз напомнить об обязанностях мусульманина. Мы живем в стране, где не почитают пророка Аллаха. Дабы не погибнуть, мы должны беречь наши древние традиции и уклад жизни. Сын мой, чаще молись. Не пей. Не целуй чужих женщин. Всегда помогай бедным и слабым. Будь всегда готов сразиться и умереть во имя истинной веры. Если ты погибнешь на поле битвы, это причинит мне, старику, боль. Если же ты останешься жив, но потеряешь честь, твой отец будет опозорен. Не давай врагу пощады, сынок, мы не христиане. Не думай о завтрашнем дне, осторожность делает нас трусами. И последнее: никогда не забывай основ шиизма - учения имама Джафара, апостола пророка Мухаммеда.
Дядя и слуги внимали отцу с таким благоговением, будто в словах его заключалось божественное откровение.
Отец встал, взял меня за руку и хрипло добавил:
- Умоляю, не занимайся политикой! - голос его вдруг дрогнул. - Делай что хочешь, но не вмешивайся в политику!
Это я пообещал ему с чистым сердцем. От политики я был слишком далек, ведь, насколько я понимал, Нино - это проблема не политическая.
Отец еще раз обнял меня, и это означало, что теперь я уже совсем зрелый человек.
Ровно в половине пятого я в гимназическом мундире медленно вышел через крепостные ворота и степенно зашагал к набережной. У губернаторского дома я повернул направо к саду, разбитому на песчаной бакинской почве.
Обретенная свобода пьянила меня. Вот мимо меня проехал на фаэтоне городской глава, и я первый раз за восемь лет мог не становиться по стойке "смирно" и отдавать по-военному честь. Я сорвал с фуражки серебряную кокарду с аббревиатурой бакинской гимназии и с удовольствием зашвырнул ее как можно дальше. Все, теперь я лицо гражданское! Для большего ощущения свободы мне даже захотелось закурить, но я отказался от этой мысли нелюбовь к табаку оказалась сильней пьянящего дурмана свободы.
Губернаторский сад очень большой. Дорожки там залиты асфальтом, по краям дорожек печально клонят свои ветви ивы. Под ними вкопаны скамейки. На трех пальмах свили себе гнезда фламинго.
Справа сереет крепостная стена, а центр украшают белые мраморные колонны городского клуба. Чуть ниже клуба был большой и глубокий бассейн с выложенными камнем краями. Когда-то городская управа собиралась пустить в этот бассейн воду, завести лебедей. Однако этому благому намерению не суждено было сбыться. Во-первых, вода оказалась очень дорогой, а во-вторых, во всей империи не нашлось ни одного лебедя. Поэтому бассейн остался пуст и смотрел в небо глазницей мертвого дива.
Я уселся на одну из скамеек. Над плоскими крышами серых домов сверкало солнце. Все длиннее становились тени деревьев. Мимо прошла, шлепая домашними туфлями, какая-то женщина, укутанная с головы до ног в чадру с голубой полоской. Из-под чадры высовывался ее длинный с горбинкой нос, напоминающий клюв хищной птицы. Нос медленно повернулся в мою сторону. Я поспешно отвел взгляд.
Как хорошо, что Нино не носит чадры, и у нее нет такого большого и кривого носа! Нет, нет, я никогда не буду прятать мою Нино под чадрой. Впрочем, кто может знать.
В мягких лучах заходящего солнца перед моим мысленным взором возник облик прелестной Нино. Нино Кипиани - какое замечательное грузинское имя! Нино, чьи почтенные родители влюблены в Европу! Но зачем мне все это. У Нино белая кожа и большие, постоянно искрящиеся смехом глаза с нежными, длинными ресницами. Только у грузинок могут быть такие прекрасные, такие веселые глаза. Только у грузинок, и ни у кого больше! Ни у европеек, ни у азиаток! Нежный профиль Нино напоминал мне профиль девы Марии.
Отчего-то мне стало грустно от этого сравнения. Запад придумал множество сравнений для мужчин; а вот женщин там сравнивают лишь с символом чужого и непонятного мира - девой Марией!
Я опустил голову и закрыл глаза - меня ослеплял ярко-желтый песок, усыпавший дорожки Губернаторского сада.
И вдруг совсем рядом раздался звонкий и веселый смех:
- Святой Георгий! Вы только взгляните на этого Ромео! Он уснул, дожидаясь своей Джульетты!
Передо мной стояла Нино в голубой форме учениц лицея святой Тамары. Нино была худощава. Более того, на восточный вкус, можно было сказать, что она слишком уж худа. Но именно эта худоба пробуждала во мне нежные чувства к ней. Сейчас Нино было семнадцать, и я знал ее с того самого дня, когда она впервые прошла по Николаевской в свой лицей.
Нино села рядом со мной.
- Так, значит, ты сдал последний экзамен. - спросила она, сверкнув взглядом из-под прекрасных ресниц. - Я немного волновалась за тебя.
Я положил руку ей на плечо.
- Пришлось немного понервничать, но Аллах, как видишь, приходит на помощь своим смиренным рабам.
- Через год ты и меня будешь наставлять на путь истинный, - засмеялась Нино. - Если бы можно было, чтоб во время экзаменов ты сидел под моей партой и подсказывал по математике.
Мы говорим об этом вот уже несколько лет, с того самого дня, когда двенадцатилетняя Нино пришла заплаканная на большой перемене и повела меня к себе в класс, где я весь урок просидел у нее под партой, решая задачи на контрольной по математике. С тех пор я был в глазах Нино героем.
- А как твой дядя и его гарем. - спросила Нино.
Я сделал серьезное лицо. Но перед беззаботным любопытством Нино отступали все нравственные требования Востока. Я коснулся ее мягких черных волос.
- Гарем моего дяди собирается вернуться на родину. Странно, но, кажется, западная медицина помогла жене дяди. Хотя пока особых признаков не видно. Но дядя очень надеется.
- Все это отвратительно, - проговорила Нино, по-детски наморщив лоб. Мои родители категорически против этого. Гарем - это позор, - она говорила тоном зубрилы, отвечающей урок.
- Нино, будь уверена, у меня гарема не будет, - прошептал я, касаясь губами ее ушка.
- Но уж под чадрой ты свою жену точно будешь прятать!
- Если того потребует обстановка. От чадры много пользы. Она прячет женщину от солнечных лучей, от пыли, от чужих взглядов.
- Ты всегда будешь азиатом! - покраснев, воскликнула Нино. - Чем тебе мешают чужие взгляды. Что с того, что женщина хочет понравиться и другим. - Женщина должна стараться нравиться только своему мужу, а не чужим. Открытое лицо, голые плечи, полуобнаженная грудь, прозрачные чулки на изящных ножках - все это обещает кое-что, и это обещание женщина должна исполнить. Потому что мужчина, который уже столько разглядел в женщине, хочет увидеть и остальное. Вот для того, чтоб у мужчин не возникало такого желания, и существует чадра.
Нино с удивлением смотрела на меня.
- Как ты думаешь, в Европе семнадцатилетняя девушка и девятнадцатилетний юноша тоже говорят о таких вещах.
- Нет.
- Тогда и мы не будем, - быстро сказала Нино и поджала губки.
Я погладил ее волосы. Она чуть запрокинула голову. Последний луч заходящего солнца сверкнул в ее глазах. Я склонился над ее лицом... Ее губы безвольно и нежно раскрылись. Я припал к ним долгим и бесстыдным поцелуем. У Нино перехватило дыхание. Глаза закрылись. Но почти сразу же она резко оттолкнула меня и отодвинулась. Мы сидели молча, уставившись в темнеющее пространство. Потом, немного смущенные, встали и под руку вышли из сада. Нино заговорила уже у самого выхода:
- Во всяком случае, и мне следовало бы надеть чадру. Или же исполнить свое обещание.
Она смущенно засмеялась. Теперь все было в порядке. Я проводил ее до самого дома.
- Я обязательно приду на ваш выпускной вечер, - сказала она на прощание.
Я взял ее за руку.
- А летом что ты будешь делать.
- Летом. Мы поедем в Карабах, в Шушу. Но не выдумывай, пожалуйста. Это вовсе не значит, что и ты должен приезжать в Шушу.
- Ну что ж, встретимся летом в Шуше.
- Какой ты зануда. Даже не знаю, что я нашла в тебе.
Дверь за Нино захлопнулась. Я отправился домой. Евнух дяди с лицом, напоминающим высохшую кожу ящерицы, обнажая десна, сказал:
- Грузинки очень красивы, хан. Но не стоит часто целовать их в саду, где гуляет так много народа.
Я ущипнул его за дряблую щеку. Евнуху позволено все. Потому что он не мужчина и не женщина. Он среднего пола.
Я пошел прямо к отцу.
- Ты обещал исполнить три моих желания. Вот первое. Этим летом я хотел бы один поехать в Карабах.
Отец пристально посмотрел на меня, а потом рассмеялся и кивнул.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Зейнал ага был простым крестьянином из пригорода Баку - Бинагады. Он владел там пыльным, просоленным клочком земли и жил тем, что давал его участок. Во время землетрясения на его участке образовалась трещина, из которой ударил нефтяной фонтан. С того дня Зейнал аге уже не было нужды день и ночь трудиться в поте лица. Деньги сами рекой текли в его карманы, тратил он их щедро и безоглядно, но, несмотря на это, богатство его день ото дня все росло и становилось для него в тягость, начинало мучить и угнетать. Он знал, что рано или поздно наступит время, когда придется расплачиваться за это счастье. С обреченностью приговоренного к смерти ждал Зейнал ага этого наказания. Он стал заниматься благотворительностью, строил мечети, больницы, тюрьмы. Потом совершил паломничество в Мекку, после чего построил еще один приют для сирот.
Но судьбу не обмануть, и если суждено быть несчастью, то никакими благодеяниями его не отвести.
В один прекрасный день, когда Зейнал аге было уже семьдесят лет, а его жене - восемнадцать, случилось так, что она запятнала его честь. Как полагается в таких случаях, Зейнал ага жестоко и беспощадно отомстил за свою поруганную честь, но после этого сильно сдал и превратился в обыкновенного усталого старика. Семья его развалилась: один сын ушел от него, другой - навсегда опозорив отца, покончил с собой.
И теперь седой и сгорбленный, несчастный старик жил в своем огромном бакинском особняке из сорока комнат.
Единственный оставшийся с ним сын Ильяс бек был нашим одноклассником, поэтому для нашего выпускного вечера Зейнал ага предоставил большой зал в своем особняке, потолок которого был целиком был выложен матовым горным хрусталем.
Ровно в восемь вечера я поднимался по широким мраморным ступеням особняка. Ильяс бек стоял у лестницы и принимал гостей. Он, как и я, был в нарядной черкеске, с узким кинжалом на поясе. Он, как и я, не снял свою овечью папаху, так как это была привилегия, доставшаяся нам с древних времен.
Я поднес правую руку к папахе.
- Здравствуй, Ильяс бек!
По старинному обычаю мы протянули друг другу обе руки, и его правая рука пожала мою правую руку, а левая - левую.
- Сегодня лепрозорий закроется, - шепнул он.
Я в знак согласия кивнул головой.
Лепрозорий был выдумкой и секретом нашего класса. Русские учителя, даже многие годы жившие в нашем городе, ничего о Баку не знали. Поэтому мы обманули их, рассказав, что на окраине Баку есть дом для больных проказой. Если кто-то из нас хотел сбежать с уроков, он предупреждал дежурного в классе. Тот шел к нашему классному наставнику и, стуча зубами от страха, сообщал, что из лепрозория сбежал больной. Полиция разыскивает его. Есть подозрения, что сбежавший прячется в том самом квартале, где живет этот ученик. Классный наставник бледнел и разрешал ученику не являться на занятия, пока не будет пойман прокаженный. Подобные каникулы могли продолжаться неделю, а иногда и больше. Все зависело от обстоятельств. Никому из преподавателей не приходило в голову сходить в санитарное управление и поинтересоваться, действительно ли есть такой лепрозорий. Итак, сегодня должно было состояться его торжественное закрытие.
Я вошел в переполненный зал. На почетном месте с выражением особой торжественности и праздничности на лице сидел директор гимназии, действительный статский советник Василий Григорьевич Храпко. Директора почтительно окружали преподаватели.
Я подошел к директору и поклонился ему. Благодаря редкой способности к языкам, я считался в классе оратором и депутатом от учеников-мусульман. Стоило любому из моих одноклассников произнести хоть одну фразу на русском, сразу становилось ясно, что он не русский. Я же говорил даже на нескольких русских диалектах.
Директор был петербуржцем. Поэтому с ним следовало говорить с петербургским выговором, то есть с пришепетыванием произнося согласные и глотая гласные. Это звучало хоть и не очень красиво, зато необыкновенно аристократично. Не замечая, что над ним насмехаются, директор радовался "прогрессу русификации на окраине".
- Добрый вечер, господин директор, - скромно произнес я.
- Добрый вечер, Ширваншир, вы пришли в себя после экзаменационных волнений.
- Да, господин директор. Но я стал свидетелем отвратительной сцены.
- А что произошло.
- Я имею в виду историю с лепрозорием.
- Что же случилось с лепрозорием.
- Как, господин директор не знает.! Вчера больные совершили побег и всей толпой ринулись в город. Против них направили две воинские части. Беглецы захватили две деревни. Солдаты окружили эти деревни и перестреляли всех - и больных, и здоровых. А дома сожгли. Разве это не ужасно. Лепрозория больше не существует. Часть больных еще жива. Обезображенные, они сейчас лежат у городских ворот, их поливают нефтью и сжигают.
У директора от ужаса глаза на лоб полезли. На лице его отразилось только одно желание - немедленно мчаться к министру просвещения и умолять о переводе в более цивилизованное место.
- Ужасная страна, ужасные люди, - печально пробормотал он. - Но именно здесь, дети мои, человек понимает, насколько важны железная дисциплина и оперативность государственных органов.
Мы столпились вокруг директора и с почтением внимали его рассуждениям о пользе порядка. Лепрозория отныне не существовало. Следующие поколения гимназистов должны будут изобрести что-нибудь новенькое.
Вдруг мне пришла в голову дерзкая мысль.
- А известно ли господину директору, - неожиданно спросил я, - что вот уже два года в нашей гимназии учится сын Мухаммеда Гейдара.
- Что-о. - Казалось, глаза директора вот-вот выскочат из орбит.
Мухаммед Гейдар был позором нашей гимназии. В каждом классе он просиживал, по меньшей мере, три года. В шестнадцать лет он женился, но страсть к знаниям не оставила его. Как только его сыну исполнилось девять лет, мальчик поступил в гимназию. Счастливый отец сначала хотел сохранить это в тайне. Но как-то на большой перемене к нему подошел пухленький мальчик.
- Папа, - невинным тоном произнесло это прелестное дитя, - если ты не дашь мне пять копеек на шоколад, я скажу маме, что ты списал задание по математике.
Мухаммед Гейдар смущенно покраснел, поспешно уволок мальчика, а нам пообещал при первом же удобном случае рассказать директору о своем отцовстве.
- Так вы хотите сказать, что сын учащегося шестого класса Мухаммеда Гейдара учится уже во втором классе нашей гимназии. - недоверчиво переспросил директор.
- Да, господин директор, это именно так, и он просит вас простить его. Но ему очень хочется, чтоб его сын был таким же образованным человеком, как и он сам. Разве это не трогательно, что с каждым годом в нем все более усиливается жажда овладеть западными науками.
Директор побагровел от возмущения. Он безмолвно стоял, раздумывая - не противоречит ли правилам обучения в гимназии тот факт, что в ней одновременно учатся и отец, и сын. Впрочем, никакого конкретного решения он принять не смог, так что отец и сын могли и в дальнейшем осаждать этот бастион западной науки.
Отворилась маленькая боковая дверца, и какой-то мальчик лет десяти ввел в зал четверых черноволосых слепых мужчин. Это были приехавшие из Ирана музыканты. Они расселись на ковре в углу зала, извлекли из футляров редчайшие инструменты, работы старинных иранских мастеров. В зале воцарилась тишина. Тарист коснулся струн, и полилась печальная музыка.
Один из музыкантов поднес ладонь к уху - классический жест восточных певцов - и громко запел:
Твой стан как персидская сабля
Твои губы - пылающий рубин.
Был бы я турецким султаном, взял бы я тебя в жены.
Я вплетал бы жемчужины в твои косы
Целовал бы пятки твои
Свое сердце преподнес бы я тебе в золотой чаше.
Потом он умолк, но песню подхватил другой. С болью в голосе он пел:
И ты, красавица моя, как мышь, крадешься
Каждую ночь в соседний дом.
Рыдал тар, навзрыд плакала кеманча, и уже третий певец страстно подхватил:
Он шакал, он - неверный...
О несчастье! О позор!
Он умолк, и после короткого проигрыша тара запел четвертый:
Три дня точил я кинжал,
На четвертый зарезал я своего врага.
Я разрезал его на маленькие кусочки.
Я перебросил тебя, любимая, через седло,
Я повязал свое лицо платком войны
И поскакал с тобою в горы.
Недалеко от меня, у одной из тяжелых портьер стояли директор и преподаватель географии.
- Какая кошмарная музыка, - тихо проговорил директор. - Это напоминает рев осла. Интересно, есть ли какой-нибудь смысл в этом пении.
- Здесь не должно быть смысла, как нет и мелодии, - отвечал преподаватель.
Я уже хотел на цыпочках отойти от них, но тут почувствовал, как осторожно шевельнулась тяжелая портьера. Я осторожно оглянулся и увидел седого старика с необычно светлыми глазами, который, спрятавшись, слушал музыку. Глаза старика странно блестели. Он плакал.
Это был отец Ильяс бека, Его Превосходительство Зейнал ага. Его большие жилистые руки дрожали. Подумать только! Это руки, которые едва ли в состоянии были написать имя своего хозяина, теперь распоряжаются семьюдесятью миллионами рублей.
Я отвернулся. Зейнал ага был простым крестьянином, но понимал в искусстве пения больше, чем учителя, выпустившие нас в свет.
Песня закончилась. Теперь музыканты играли кавказскую танцевальную мелодию. Я прошелся по залу. Ребята разбились на группы и пили вино. Даже мусульмане. Я пить не стал.
Подруги и сестры моих одноклассников стояли по углам и весело болтали. Среди них было много светловолосых, голубоглазых, напудренных русских девушек. Они разговаривали с русскими, иногда с армянами или грузинами, но стоило заговорить с ними мусульманину, как девушки тут же насмешливо фыркали, что-то односложно отвечали и отходили.
Кто-то сел за пианино. Зазвучал вальс. Директор пригласил на танец дочь губернатора.
Слава Аллаху!
- Добрый вечер, Ильяс бек, - слышу я со стороны лестницы. - Я немного опоздала. Но совершенно не виновата.
Я бросился к лестнице и увидел Нино, одетую не в вечернее платье, но и не в бальную форму учениц лицея святой Тамары. Талия ее была так туго стянута, что, казалось, ее можно обхватить ладонью. На плечах Нино была наброшена короткая бархатная пелеринка с золотыми пуговицами. Длинная бархатная юбка закрывала стройные ножки. Виднелись лишь носки ее сафьяновых туфелек. Голову Нино украшала маленькая шляпка, лоб стягивали два ряда тяжелых золотых монет. Нино была похожа сейчас на византийского ангела в древнем праздничном наряде грузинских цариц!
- Не сердись, Али хан, - смеялся ангел. - Пока завяжешь все тесемки этой юбки, целый час пройдет. Это юбка моей бабушки. Я только ради тебя с таким трудом натянула ее на себя.
- Первый танец мой! - воскликнул Ильяс бек.
Нино вопросительно посмотрела на меня. Я кивнул. Танцевать я не любил, к тому же танцевал плохо. А Ильяс беку я вполне мог доверить Нино. Он знал, как следует вести себя.
- "Молитву Шамиля"! - крикнул Ильяс бек музыкантам, и те тут же без перехода заиграли танец.
Ильяс выпрыгнул на середину зала, выхватил из ножен кинжал. Ноги его мелькали в ритме зажигательного кавказского танца. В руке сверкал клинок кинжала. Нино плавно подплыла к нему. Ножки у нее были маленькие, как у куколки.
Начался танец Шамиля. Нино - невеста, которой предстояло быть похищенной... Зажав в зубах кинжал и раскинув в стороны руки, Ильяс хищной птицей кружил вокруг девушки. Нино легко ускользала от него. В грациозных движениях ее рук ощущались страх, безнадежность, жертвенность. Левая рука сжимала платок. Трепет пробегал по ее телу. Неподвижными оставались лишь цепочки, свисающие с ее шляпки. Так и должно было быть, это было самым трудным в танце. Только грузинка могла с такой скоростью кружить по залу, и чтобы при этом цепочки не шелохнулись. Ильяс соколом преследовал стремительно ускользающую добычу. Не останавливаясь ни на миг, не давая ей пощады, он несся кругами за своей жертвой. Движения его рук становились все более властными, и, напротив, все слабей руки Нино, отбивали его атаки. И вот она замерла, трепеща всем телом, как загнанная охотником лань. Все выше, все более торжествующими становились прыжки Ильяса. Глаза Нино молили о пощаде, руки трепетали. Громче звучала музыка. Потом левая рука Нино разжалась, платок упал наземь, и в тот же миг кинжал Ильяса пригвоздил платок к полу.
Танец закончился...
Я позабыл упомянуть об одной вещи: перед танцем мы с Ильяс беком обменялись кинжалами. Так что это мой клинок пронзил платок Нино. Излишняя предосторожность никогда не повредит. Не зря ведь в старину мудрые люди говорили: "Прежде чем поручить верблюда покровительству Аллаха, покрепче привяжи его к забору".
ГЛАВА ПЯТАЯ
- Когда наши славные предки явились в этот край, чтоб добыть себе великую славу и навести ужас на другие народы, они, увидев издали горные вершины, закричали: "Взгляни на снег!.. Вон там... снег лежит!" Потом же, приблизившись к горам и найдя здесь девственные леса, они воскликнули: "Великий сад!". Здесь обыгрываются омонимические сочетания "гара бах" - "взгляни на снег" и "гара баг" - "великий сад"
Вот с тех пор эту землю и называют Карабах. Карабахцы называют ее Сунюк, а еще раньше ее называли Агвар. Так что, хан, тебе следует знать, что наш край очень древний и славный.
Старый Мустафа, у которого я в Шуше снимал комнату, умолк. Его лицо и весь облик выражали гордость. Он отпил глоток фруктовой водки, отломил кусочек необыкновенно вкусного сыра, будто сплетенного из бесчисленного числа нитей и напоминающего девичью косу.
- В наших краях живут Тьма и духи Тьмы. 0ни охраняют несметные сокровища. Это каждому ребенку известно. Но есть в горах священные камни, меж которых текут священные реки. У нас есть все. Ты сходи в город, пройдись, погуляй, погляди, работает ли хоть один человек. Хотя бы один! Поищи, увидишь ли ты хотя бы одного грустного человека. Хотя бы одного! Найдешь ли хоть одного трезвого. Хоть одного! Иди, ага, смотри, удивляйся, восхищайся!
Старый Мустафа еще долго мог бы так же непринужденно болтать. Что меня действительно приводило в восторг, так это необыкновенная хвастливость карабахцев. Чего только они ни придумывали о своей земле, каких только небылиц ни плели! Не далее как вчера один толстый армянин пытался убедить меня в том, что шушинской церкви Мараш никак не меньше пяти тысяч лет.
- Не ври, - сказал я ему. - Христианству еще нет и двух тысяч лет. Разве могла быть построена церковь до рождения самого Христа.
Толстяк очень обиделся.
- Ты, конечно, человек образованный, тут и спорить нечего. Но послушай, что говорят об этом наши старики. - И толстяк торжественно произнес: - У других народов христианству две тысячи лет, но в Карабах Христос Спаситель явился за три тысячи лет до этого. Вот так-то.
Еще по дороге в Шушу, когда я проезжал по каменному мосту, кучер рассказывал мне:
- Этот мост по пути в Иран построил Александр Македонский в честь беспримерной храбрости своих воинов.
На основании моста были выбиты цифры "1897". Я указал на них кучеру. -Эх, ага, - не растерялся тот, - это сделали русские, специально, чтобы принизить нашу славу.
Странным городом была Шуша. Основанная на высоте полутора тысяч метров, она стала своего рода мостом между Кавказом, Ираном и Турцией. В этом городе, со всех сторон окруженном живописными горами, лесами, реками, издавна жили мусульмане и христиане. Люди строили себе в горах и долинах маленькие домики из необожженного кирпича и торжественно именовали их дворцами. Дворцы эти принадлежали мусульманским бекам и агаларам и армянским помещикам - меликам и нахарарам. Хозяева дворцов могли часами сидеть на веранде, курить кальян и рассказывать о том, как неоднократно Россию спасали царские генералы, бывшие родом из Карабаха, и вообще неизвестно, что стало бы с империей, если б не карабахцы.
Мы, то есть я и мой гочу-телохранитель, по извилистым дорогам за семь часов добрались от маленькой железнодорожной станции до Шуши. Гочу обычно становились вооруженные слуги, чувствующие в себе тягу к разбою.
Эти вооруженные с головы до ног люди чаще всего неразговорчивы, может быть, потому, что их мысли полностью поглощены воспоминаниями о тех далеких днях, когда они были разбойниками и проявляли чудеса героизма. Отец нанял мне в сопровождающего гочу, то ли чтоб меня уберечь в пути от чужих, то ли чужих - от меня. Этого я никак не мог понять.
Мой гочу оказался человеком крайне любезным. К тому же его с семьей Ширванширов связывало какое-то дальнее родство. Поэтому как на родственника на него вполне можно было положиться. Только на Востоке можно встретить такое.
Я жил в Шуше уже пять дней и в ожидании приезда Нино целыми днями слушал рассказы шушинцев о том, что все люди, когда-либо прославившиеся богатством, военными подвигами или какими-то иными добродетелями, конечно же, были родом из Шуши.
А еще я часто бродил по городскому парку, разглядывал минареты мечетей. Шуша очень благочестивый город: для шестидесяти тысяч населения здесь было построено десять мечетей и семнадцать церквей. К тому же вокруг города было бесконечное количество пиров - мест поклонения, среди которых, несомненно, первое место занимали два дерева святого Сары бека. Туда хвастливые карабахцы повели меня в первый же день приезда.
Могила святого находилась в часе езды от города. Ежегодно, в определенный день, все горожане собираются здесь поклониться могиле святого. Люди рассаживаются под священными деревьями, трапезничают. Отличающиеся особым благочестием не идут, а ползут к могиле на коленях. Дело это трудное, поэтому причисляется к особым заслугам. Деревья, растущие на могиле святого, трогать руками запрещено. Того, кто коснется хотя бы листика на тех деревьях, немедленно разобьет паралич. Вот каким могуществом обладает Сары бек!
Однако никто до сих пор не смог толком объяснить мне, какое же чудо явил этот святой. Вместо этого мне во всех деталях начинали рассказывать об одном случае, происшедшем с ним. Как-то Сары бека преследовали враги. Конь его мчался по гребню горы, которая и по сей день возвышается недалеко от Шуши. Hyamishya olduqu kimi suallarin myovzusu myohyurlyu bir paket ichindya Tiflisdyan qyalirdi. Hyamin qyun imtahan salonunda qimnaziyanin myudiri paketin myohyuryunyu qoparib tyantyanyali suryatdya imtahanin myovzusunu elan etdi: “Tyurqenevin asyarlyarindya ideal rus qadin ruhunu tyacyassyum etdiryan qadin obrazlari”.
Bu asan myovzu idi. Necya istyasyaydim elya dya yaza bilyardim. Amma qyaryak rus qadinlarini tyariflyayyaydim, bununla da oyunu udmush olurdum. Fizikadan yazili imtahan daha aqir idi. Amma fizikadan biliyimin yetyarsiz olduqundan kyochyurtmya kimi sinaqdan chixmish “Syanyat” kyomyayimya chatdi. Fizika baryerini dya ashdim. Bundan sonra imtahan komissiyasi tyalyabyalyarya bir qyunlyuk istirahyat verdi.
Sonra isya shifahi imtahanlarin nyovbyasi qyaldi. Burada kyochyurtmya artiq kyomyak etmyazdi. Shifahi imtahanda tyalyabya suallara oz bashina cavab vermyalidir. Imtahandan kechya bilmyak uchyun asan suallara, chox syoylyamyaklya cavablar vermyakdyan bashqa charya yox idi.
Birinci shifahi imtahan din dyarsindyan idi. Din dyarsi myuyallimimiz qimnaziya Mollasi byutyun ili arxa planda qalirdi. Lakin bu qyun o masanin arxasinda oturmushdu. Onun aynindya ipyak kimi titryayyan qenish cyubbyasi vya peyqyambyarin varisi olduqunu qyostyaryan yashil qurshaqi var idi. Mollanin tyalyabyalyarya qarshi uryayi chox yumshaq idi. O, myandyan ancaq qyalmyayi-shyahadyati sorushdu vya myan cyasaryatlya bir shiya kimi: la ilahya illyallah Myahyammyadyan Ryasulullah Aliyyyalyanvyaliyullah. (1) - deyyandyan sonra, din myuyallimimiz myanya an yyuksyak qiymyat verib buraxdi. “Allahdan bashqa Ryab yoxdur, Myahyammyad onun Peyqyambyaridir, Ali dya Allahin canishinidir”.
Kyalmyayi-shyahadyatdyaki bu son syozlyar an vacib syozlyar idi, chyunki shiyalyari syunni myazhyab myansublarindan ayiran da bu syozlyar idi. Molla bizya syoylyayirdi ki, aqyar syunni qardashlar doqru yoldan ayrilmish olsalar da, yenya cyanab-i Allahin syunnilyarya qarshi myarhyamyatini onlarin uzyarindyan chyakmyamishdir. Mollamiz chox qenish fikirli adam idi.
Tarix myuyallimimiz isya son dyaryacya dar dyushyuncyali bir adam idi. Myan imtahan biletini qyotyurdyum. Biletdyaki, suali oxudum, kefim pozuldu. Sual isya belya idi: “Myadyatovun Qyancyadya qyalyabyasi”. Bu sual myanya dyushmyush olduqu uchyun myuyallimin keyfi pozulmushdu. Qyancya yaxinliqindaki dyoyyushdya ruslar, Bakida knyaz Sisianishvilinin bashini kyasyan Hyuseynqulu xana kyomyak eylyamish olan babam qyorkyamli cyanqavyar Ibrahim xan Shirvanshirya hyucum edyaryak onu xaincyasinya oldyurmyushlyardi.
- Shirvanshir, siz hyuququnuzdan istifadya edib, istyasyaniz imtahan biletini dyayishya bilyarsiniz” - deyya tarix myallimi dillyandi.
Myuyallimin syozlyari yumshaq syaslyanirdi. Myan uzyarlyarinya tarixya aid suallar yazilib byukyulmyush kichicik imtahan biletlyari ilya dolu olan kasaya shyubhya ilya baxdim. Hyar bir tyalyabya qyotyurdyuyyu imtahan biletini ancaq bir dyafya dyayishmyak hyuququna malik idi. Belya halda tyalyabya an yyuksyak qiymyat almaq imkanindan myahrum olurdu. Myan dya imtahan biletini dyayishdiryaryak talehimlya oynamaq istyamirdim. Hech olmasa babamin Qyancya yaxinliqindaki dyoyyushdya necya hyalak olduqundan xyabyarim var idi. Halbuki qabaqimdaki kasada Prussiya hyokmdari Fridrix Vilhelmya vya ya Amerika vyatyandash myuharibyasinin syabyablyarinya dair myuyammali suallar var idi. Bu suallarin cavablarindan kim bash chixarda bilyardi?
Imtahan biletimin dyayishdirmyayyacyayimi bir isharya ilya myuyallimya bildirib: “Chox saq olun, myan oz imtahan biletimya cavab veryacyayyam” dedim.
Ondan sonra isya, bacardiqim qyadyar nyazakyat chyarchivyasindyan chixmayaraq, ruslari Azyarbaycandan qovmaq uchyun Iran shahzadyasi Abbas Mirzyanin qirx minlik ordu ilya Tyabrizdyan yola dyushmyasindyan, milliyyatcya ermyani olan Char qenerali Valerian Myadyatovun besh minlik ordu ilya Qyancyadya necya qarshilandiqindan, toplardan iranlilara atyash achmaqi amr etmyasindyan, hyayatlarinda top syasi eshitmyamish Iranlilari necya top atyashinya tutduqlarindan shahzadya Abbas Mirzyanin dya atdan yixilib syuryunya-syuryunya qedib bir xyandyakdya siqindiqindan, Iran ordusunun pyaryan-pyaryan olmasindan vya Ibrahim xan Shirvanshirin bir dyastya cyanqavyarlya chayi kechmyak istyayyarkyan asir alinib qyullyalyandiyindyan danishdim. Syozyumya yekun vurub dedim ki, “Bu qyalyabya qoshunlarin cyasaryatindyan chox, Myadyatovun toplarinin texniki ustyunlyuyyu sayyasindya aldya edildi. Ruslarin qyalyabyasi nyaticyasindya Tyurkmyanchay syulh myuqavilyasi baqlandi. Bu myuqavilyayya asasyan iranlilar ruslara xyarac vermyali oldular vya xyarac-yuzyundyan dya besh vilayyat xarabaliqa chevrildi”.
Ishlyatdiyim son cyumlyalyar myani “yaxshi” qiymyatindyan myahrum etdi. Chyunki “yaxshi” qiymyatini almaq uchyun qyaryak deyyaydimki, “Qyalyabya ruslarin qyostyardiklyari byoyyuk cyasaryat sayyasindya qazanildi: bu cyasaryatlya Ruslar ozlyarindyan sayca syakkiz dyafya vya daha chox olan Iran ordusunu qachmaqa myacbur etdilyar. Qyalyabyanin nyaticyasindya isya Tyurkmyanchay syulh myuqavilyasi baqlandi vya myuqavilya sayyasindya Iran qyarb myadyaniyyyati vya qyarb bazarlari ilya tyamas qurmaq fyursyatini alya kechirya bildi.
Verilyacyak qiymyat myani hech maraqlandirmirdi. Chyunki ulu babamin shyaryafindyan syoz dyushyandya myanim uchyun “yaxshi” vya “kafi” qiymyatlyari arasinda hech bir fyarq yox idi.
Bununla imtahanlar qurtardi. Qimnaziya myudiri byoyyuk iftixar hissiilya bizya imtahanlardan myuvyaffyaqiyyyatlya kechib myazun olduqumuzu bildirdi. Bu syozlyari eshidyan kimi biz hamimiz azadliqa chixmish myahbuslar kimi byoyyuk sevinclya pillyakyanlyarlya ashaqi endik. Qyunyashin shyualari qyozyumyuzyu qamashdirirdi. Sari syahra qumunun incya dyanyalyari kyuchya asfaltinin ustyunyu byuryumyushdyu. Syakkiz il arzindya bizim keshiyimizi chyakyan kyuchyamizdyaki polis nyafyari yanashib qimnaziyani bitirmyak myunasibyatilya bizi tyabrik etdi. Biz dya tyashyakkyuryumyuzyu bildirib hyar birimiz ona alli qyapik pul verdik. Biz bir dyastya quldur dyastyasi kimi baqira-baqira shyahyarya daqilishdiq.
Myan tyalyasya-tyalyasya evya qyaldim. Evdyakilyar myani iranlilar uzyarindya qyalyabya chalmish makedoniyali Isqyandyar kimi qarshiladilar. Xidmyatchilyar myanya qorxa-qorxa baxirdilar. Atam myanim uzyumdyan qyozyumdyan opdyu vya “Myandyan uch sheydyan birini dilyayya bilyarsyan” - dedi... amim isya dedi ki, belya aqilli bir qyancin iryaliyya qetmyasi uchyun onun Tehrana qetmyasi lazimdir. Ilk hyayyacan dalqasi sovushandan sonra xyalvyatcya telefona yanashdim. Iki hyaftya idi ki, Nino ilya danishmamishdim. Telefon aparatinin dyastyayini qyotyuryub, aparatin disqini saat aqryabi istiqamyatindya firlatdim vya “33 – 81” nyomryani yiqmaqi istyayiryam deyya baqirdim. Ninonun syasi eshidildi: “Ali, imtahani verdinmi?”.
- Verdim, Nino.
- Tyabrik ediryam, Ali.
- Chox saq ol. Nya vaxt vya harada qyoryushyak Nino?
- Saat beshdya Qubernator baqinin qyolmyachyasi yaninda, Ali. Daha artiq danishmaqa imkan yox idi. Chyunki arxamda dayanan qohumlarimin, vya xidmyatchilyarin shyaklyanmish qulaqlari myandya idi. Ninonun arxasinda isya aristokrat anasi durub qulaq asirdi. Nya isya...
Myan, yuxariya, atamin byoyyuk otaqina qalxdim. Atamla, amim divanda oturub chay ichirdilyar. Xidmyatchilyar ayaq ustya durub, qyozlyarini myanya zillyamishdilyar.
Kamillik imtahani hyalya axira chatmamishdi. Kyohnya anyanyayya qyorya atamin hyayatin astanasinda duran oqluna hyayatin byutyun myudrikliklyarini tyafyarryuati ilya achmasi lazim idi.
Atam:
- ”Oqlum” deyya syozya bashladi. Hyayata qyadyam basdiqin bu anda myan syanya myusyalmanliqin vyazifyalyarini bir daha xatirlatmaq istyayiryam. Biz allaha inamin olmadiqi bir Myamlyakyatdya yashayiriq. Myahv olmamaq vya ayaq altinda qalmamaq uchyun biz, qyadim anyanyalyarimizi vya kyohnya hyayat tyarzimizi myutlyaq qorumaliyiq. Oqlum ibadyati unutma, ichki ichmya, tanimadiqin qadinlarla durub oturma, yoxsullara vya zyaiflyarya myarhyamyat qyostyar. Haqq din uqrunda da daima qilincini siyirmaqa hazir ol. Dyoyyush meydaninda can versyan, bu myan qocani aqridacaq, amma shyaryafsiz bir yol sechsyan, myan qoca kishi xyacalyat chyakyacyayyam. Dyushmyanlyarini hech bir zaman baqishlama, oqlum, biz xristian deyilik. Sabahin qayqisini dyushyunmya, chyunki sabahini dyushyunyan adam uryakli olmaz.
Axirinci nyasihyatim dya budur ki, “Myahyammyadin imanini vya Imam Cyafyar tyariqyatinin shiyalik tyamyallyarini hech bir vaxt unutma”.
Amim vya evdyakilyar atami chox byoyyuk maraqla dinlyayirdilyar. Sonra atam ayaqa qalxdi, alimdyan tutdu vya birdyan-birya titryak vya boquq bir syaslya dedi: - Syanya yalvariram: siyasyatlya myashqul olma! Nya istyayirsyan elya, amma siyasyatya qarishma.
Atamin bu istyayini yerinya yetiryacyayimya amin idim. Chyunki siyasyat myandyan chox uzaq idi. Nino isya, fikrimcya, siyasi bir problem deyildi. Atam myani bir daha qucaqladi. Indi myan, nyahayyat tam kamil bir adam idim.
Ryasmi qimnaziya uniformasi hyalya dya aynimdya idi. Myan dyuz saat beshin yarisinda yavash-yavash qala darvazasindan kechib dyaniz sahilinya tyaryaf qetdim. Sonra saqa dyonyub qubernator sarayinin yanindan kechyaryak, Bakinin qumlu torpaqinda byoyyuk zyahmyatlya salinmish baqa tyaryaf iryalilyadim.
Ichimdya azad vya qyaribya bir hiss var idi. Shyahyarin byalyadiyyya ryaisi faytonla yanimdan kechdi vya myan syakkiz ilya arzindya ilk dyafya idi ki, onun qabaqinda nya fyaryaqyat durmali idim vya nya dya ona hyarbi sayaqi salam vermyali idim,. Baki qimnaziyasinin uniformasindan qyumyushyu kokapdini shapkamdan chixarmishdim. Bunlar myazun olduqumdan iryali qyalirdi. Indi myan myulki bir shyaxs kimi qyazib dolanirdim, vya hyatta elya bir an oldu ki, istyadim haminin qyozyu qabaqinda siqaret yandirim. Lakin tyutyunya nifryatim olduqu uchyun, siqaret chyakmyak fikrindyan imtina edib qubernator baqina qirdim.
Qubernator baqi byoyyuk bir baq idi. Orada nadir, qyoryunyushlyari qyamli olan aqaclar vya asfalt dyoshyanmish ciqirlar var idi. Saqda qyadim qala divari uzanib qedirdi. Ortada isya shyahyar klubunun aq myarmyar syutunlari qyoryunyurdyu. Aqaclarin arasinda da choxlu skamyalar qoyulmushdu. Palma aqaclarinin arasindan batan qyunyashin qirmiziqtil shyualari syuzyulyurdyu. Klubun yaxinliqinda bir qyolmyachya vardi. Qyolmyachya dediyim iri qaya dashlarindan hyoryulmyush nyahyanq bir dyayirmi hovuz idi. Shyahyar byalyadiyyyasi hovuzu qu qushlarinin orada myaskyan salib qyazinmyasi niyyyatilya tikdirmishdi. Lakinbu sadyacya niyyyat olaraq qalmishdi. chyunki su chox baha idi vya olkyadya dya bir dyanya dya olsun qu qushu yox idi. Buna qyorya dya hovuz olyu divin qyoz chuxuru kimi abyadi olaraq syamaya baxirdi.
Skamyalarin birindya oturdum. Qyunyash dyord bucaq boz binalarin dyumdyuz hamar damlarindan ishiq sachirdi. Arxamdaki aqaclarin kyolqyalyari qetdikcya uzanirdi. Bashina mavi zolaqli chadra ortmyush, ayaqlarina da shap-shup edyan ev bashmaqlari qeymish bir qadin yanimdan kechdi. Chadranin altindan qadinin uzun dimdik burnu qyoryunyurdyu. Dimdik burun myani izlyayirmish kimi myan tyaryafya yyonyaldi. Tez bashimi yan tyaryafya chevirdim. Bu anda myanim uzyarimya qyaribya bir yorqunluq chyokdyu. Nya yaxshi ki, Nino charshab ortmyurdyu vya onun burnu dimdik burun deyildi. Myan Ninonu hech bir zaman chadra ortmyayya qoymayacaqam.
Batan qyunyashin pariltisinda Ninonun simasi durdu qyozlyarimin qabaqinda.
Nino Kipiani... bu nya qyozyal qyurcyu adi idi. Avropanin adyat vya anyanyalyarini sevyan alicyanab valideynlyari olan Nino! Ninonun aqappaq qyozyal sifyatindyaki uzun qara kipriklyari altinda iri, qyulyar, qiqilcim sachan Qafqazli qyozlyari var idi. Belya xosh vya shyan qyozlyar yalniz qyurcyu qizlarinda olur. Nazik, hilal qashli Ninonun profili hyazryati Myaryyamin profilini xatirladirdi. Bu oxshatmalar myanya xosh qyalirdi. Ancaq bu cyur qadinlar o qyaribya vya anlashilmaz dyunyanin simvolu olan hyazryati Myaryyamya byanzyadilya bilyardi.
Qenish chyollyardyan asmish kyulyaklyarin qyatirdiyi qyoz qamashdiran qumlarla ortyulmyush qubernator baqina diqqyatlya baxdim. Qyozlyarimi yumdum. Birdyan yanimda shyan bir qyulyush syasi eshitdim:
“Allah, Allah! Siz Romeoya baxin! Culyettasini qyozlyayyarkyan yuxuya qedib!”
Yerimdyan sichradim. Nino dyuz yanimda dayanmishdi. Aynindya myuqyaddyas Tamara qiz litseyinin mavi ryanqdya uniformasi var idi. Nino shyarqlilyarin xoshuna qyalmyayyacyak qyadyar ariq vya incya idi. Amma myandyaki incya duyqulari oyadan da elya onun bu qyusuru idi. Onun on yeddi yashi var idi vya myan onu ilk dyafya Nikolay kyuchyasindyan litseyya qetdiyi birinci qyundyan taniyirdim.
Nino yanimda oturdu. Onun qyozyal kipriklyarinin altindan qyozlyari par-par parildayirdi: “Demyali, axir ki, imtahani verdin, hya? Syanya qyorya bir az narahat idim”.
Alimi onun chiyninya qoydum: “Bir az hyayyacanli idim. Amma qyoryursyan dya, qyalbindya tanri qorxusu olan Allah hyamishya kyomyak edir”.
Nino qyulya-qyulya: “bir ildyan sonra syanin dya myanim uchyun Tanri rolu oynamaqin qyaryak olacaq. Istyayiryam ki, bizim imtahanlar bashlayanda partamin altinda qizlyanib riyaziyyatdan verilyan suallarin cavablarini myanya pichildayasan.
Hyalya bir nechya il bundan avvyal biz bu baryadya raziliqa qyalmishdik. O zaman on iki yashli Nino byoyyuk tyanyaffyusdya qyozlyari yashla dolu myaktyablyarimizin arasindaki yolu qacharaq bizim tyaryafya qyaldi vya myani oz siniflyarinya dartib apardi. Myan dyars boyunca onun partasinin altinda chyombyalib, myuyallimin riyaziyyatdan sorushduqu suallarin cavablarini kitaba baxib Ninoya pichildayirdim. O qyundyan byari myan Ninonun nyazyarindya bir qyahryaman olaraq qalmishdim.
- Amin vya onun xanimi necyadir? - deyya Nino sorushdu. Deyyasyan qyarb tyababyati amimin xanimina yardim edib, amma Zeynyab xanimda hech bir alamyat qyoryunmyur. Buna baxmayaraq amim qyostyarilyan yardimin kyomyayinya byoyyuk umidlyar byaslyayir – dedim.
- Syan arvadini chadranin altinda qizlyadyacyaksyan mi? - deyya Nino dillyandi.
- Onu qyati deyya bilmiryam. Vyaziyyyatya baxir. Chadra qadini qyunyashdyan, tozdan vya yadlarin pis baxishlarindan qoruyur.
Birdyan birya Ninonun sifyati qipqirmizi qizardi.
- Syan hyamishyalik olaraq Asiyali qalacaqsan. Yad baxishlar syanya niyya mane olur? Qadin bashqasinin xoshuna qyalmyak istyayyarsya nya olar?
- Qadin qyaryak bashqasinin yox yalniz oz arinin xoshuna qyalmyayya chalishsin. Achiq sifyat, chilpaq kyuryak, yariya kimi ortyulmyush sinya, incya ayaqlardaki shyaffaf corablar – bunlarin hamisi nyasya vyad edir. Chyunki qadini belya vyaziyyyatdya qyoryan kishi, daha artiqini qyormyak istyayyacyakdir. Kishini belya arzulardan “qorumaq” uchyun isya qadin chadra ortmyalidir.
Nino myanya tyayaccyublya baxa-baxa qaldi.
- Syancya, Avropada on yeddi yashindaki qizlarla on doqquz yashindaki oqlanlar hech belya sheylyardyan danisharlarmi?
- Zyann etmiryam.
- Elya isya qyal biz dya bu baryadya danishmayaq – deyya Nino syart shyakildya dedi vya dodaqlarini sixdi.
Alim Ninonun sachlarini tumarlayirdi. O, bashini qaldirdi. Batan qyunyashin son pariltisi onun qyozlyarinya dyushmyushdyu. Ona doqru ayildim... Onun dodaqlari incyaliklya, iradyasiz aralandi. Myan bichimsiz bir shyakildya onu xeyli opdyum. Sonra birdyan myani ityalyayib, myandyan ayrildi. Ikimiz dya susub alaqaranliqi seyr edirdik. Bir az sonra etdiyimiz hyaryakyatdyan utanmish kimi olaraq ayaqa qalxdiq.
Al-yalya verib Qubernator baqini tyark etdik.
Baqdan chixarkyan Nino dillyandi:
- Hyar halda, myan dya qyaryak chadra qeyyaydim.
O, pyart halda qyulyumsyadi. Indi hyar shey oz yoluna dyushmyushdyu. Myan onu evlyarinya qyadyar otyurdyum. Ayrilarkyan: “Shyubhyasiz ki, sizin buraxilish qecyasinya qyalyacyayyam!” dedi. Onun alini tutdum: “Nino, bu yay nya edyacyaksyan?” dedim.
- Yayda biz ailyavi Shushaya qedyacyayik. Amma bu o demyak deyil ki, biz Shushaya qediriksya, syan dya qyaryak oraya qedyasyan.
- Chox yaxshi, belya isya yayda Shushada qyoryushyarik:
- Ali xan, vallahi syan lap zyahlya tyokyan adamsan. Amma hech bilmiryam ki, niyya syandyan bu qyadyar xoshum qyalir.
Nino evlyarinya qirdi, arxasinca qapi baqlandi. Myan isya evimizya qetdim. Amimin sifyati qurumush bir kyartyankyalyani andiran xyadimaqasi dishlyarini aqarda-aqarda myanya dedi: “Qyurcyu qadinlari chox qyozyaldirlyar, xan. Amma onlari baqlarda choxlu adamlarin kechdiyi yerlyardya opmyak yaramaz. Chyunki atrafdan bunu qyoryan olur”.
Onun qansiz qulaqini chyakdim. Xyadimaqalarin istyadiklyari zaman son dyaryacya sheytan olmaqlarini bilirdim.
Sonra atami qyormyayya qetdim.
- Myazun olduqum uchyun, syan myanya uch arzumun yerinya yetirilmyasinya syoz vermishdin. Syandyan istyayyacyayimin birincisini artiq biliryam – dedim.
Bu yay Qarabaqa qetmyak istyayiryam.
Atam uzun-uzadi uzyumya baxdi vya sonra qyulyumsyayyaryak bashini yirqaladi.
IV
Zeynal aqa Baki yaxinliqindaki Binyaqyadi kyandindyan olan cahil bir kyandli idi. Onun shoran chyoldya tozlu, byoyyuk bir torpaq sahyasi vardi. Illyar boyu az chox o sahyani akib becyaryardi. Sonra bir qyun zyalzyalyalyarin biri onun torpaq sahyasindya yariq amyalya qyatirdi. Bu achilan yariqdan da neft fishqirmaqa bashlamishdi. O qyundyan sonra Zeynal aqa bir daha hyayatda pul qazanmaq uchyun bashqa yollar axtarmaqa lyuzum qyormyamishdi. Sel kimi qyalyan pulu comyardcyasinya xyarclyayirdi. Amma buna baxmayaraq hyar qyun pul artir vya onun uchyun bu pul yyukya chevrilirdi. Elya bir yyukya chevrilirdi ki, onu lap aldyan salmishdi. Bu qyadyar achiq bir talehin ardindan sonra kishi bir fyalakyatin qyalyacyayinya inanmaqa bashlamishdi. Zeynal aqa myahkum olunmush myahbus kimi edam hyokmyunyu qyozlyayyaryak yashamaqa bashlamishdi. O, myascidlyar, xyastyaxanalar, tyacridxanalar tikdirirdi. Bu arada Myakkyayya dya hyaccya qedib haci olmush vya orada da yetimxanalar
tikdirmishdi. Lakin hech bir ryushvyat qyabul etmirdi. Yetmish yashinda ikyan evlyandiyi on syakkiz yashli arvadi onun namusuna lyakya qyatirmishdi. Zeynal aqa zalimcasina vya vyahshicyasinya namusunun intiqamini almish, ondan sonra da bir yorqun kishiyya chevrilmishdi. Onun ailyasi daqilmish, bir oqlu onu tyark etmish, o birisi oqlu isya ozyunyu intihar edyaryak ona misilsiz bir shyaryafsizlik qyatirmishdi.
Bu syabyabdyan dya Zeynal aqanin sachlari aqarmish vya beli byukyulmyushdyu. Bakidaki qirx otaqli sarayinda yalqiz yashayirdi. Onun hyayatda saq qalmish yeqanya oqlu Ilyas byay bizim sinif yoldashimiz olduqu uchyun buraxilish ziyafyatimiz, tavani qaya dashindan dyuzyaldilmish Zeynal aqanin evinin byoyyuk ziyafyat salonunda tyashkil edilmishdi.
Axsham saat syakkizdya myan, salonun enli myarmyar pillyakyanlyarilya yuxari qalxdim. Yuxarida Ilyas byay pillyakyanin bashinda dayanib qonaqlari qarshilayirdi. O da myanim kimi belindyaki kyamyarindyan zyarif xyancyar sallanan yarashiqli chyarkyaz libasini qeyinmishdi.
Quzu dyarisindyan olan papaqini isya chixartmamishdir. Chyunki bu qyundyan etibaryan hamimiz belya qeyinmyak imtiyazina sahib idik. Saq alimi, papaqima vurub: “Salamyun aleykim, Ilyas byay” deyyaryak, kyohnya milli adyatlya allyarimizi bir-birimizya uzatdiq: myanim saq alim onun saq alini sixdi.
“Bu qecya cyuzamxana baqlanacaq” - deyya Ilyas byay pichildadi. Myan razi halda bashimi yirqaladim.
Cyuzamxana, bizim sinfin ixtirasi vya sirri idi. Hyatta illyarlya shyahyarimizdya yashayan rus myuyallimlyarinin olkyamizdyan bir tikya belya xyabyarlyari yox idi. Ona qyorya dya biz onlari aldadib Bakinin yaxinliqinda bir cyuzamxana olduqunu syoylyamishdik. Ichimizdyan bir dyarsdyan yayinmaq istyayirdisya, o saat o, sinif nyumayyandyasinya deyirdi. O, da sinif myuyallimimizin yanina qedyar vya dishlyarini qicirda-qicirda xyabyar verirdi ki, cyuzamxanadan bir xyastya shyahyarya qachib. Polis onu axtarir. Sonra polisin cyuzamxanani aramaqa chixmish olduqunu da alavya edyardi. Shyubhya var ki, xyastya hyamin o tyalyabyanin yashadiqi myahyallyadya qizlyanir. Sinif myuyallimimiz bu xyabyari eshidyan kimi ryanqi qachirdi vya qachan xyastyanin tutulub tyakrar cyuzamxanaya salinana qyadyar hyamin tyalyabyanin dyarsdyan buraxilmasina icazya verirdi.
Bu cyur alavya tyatil bir hyaftya, byazyan dya daha chox davam edyardi. Amma hech bir myuyallimin aqlina belya qyalmirdi ki, sanitariya idaryasinya qedib shyahyarin yaxinliqinda doqrudan da bir cyuzamxana olub-olmadiqini sorushsun.
Myan aqzina kimi adamlarla dolu ziyafyat salonuna qirdim. Sifyatindya ***susi bir tyantyanya vya bayram ifadyasi olan qimnaziya myudirimiz Vasiliy Qriqoryevich Xrapko, byoyyuk bir ada ilya salonun kyuncyundya oturmushdu. Myuyallimlyar onu ahatyayya almishdilar. Ona yaxinlashdim vya dyarin bir ehtiramla ona bash aydim. Myudirlya baqli bir danishiq olduqu zaman myusyalman tyalyabyalyarinin tyarcyumyachiliyini myan edyardim. Chyunki xarici dillyari vya lyahcyalyari son dyaryacya cyald qavraya bilirdim. Myusyalman tyalyablyarinin choxu rusca danisharkyan elya ilk cyumlyalyarindya rus asilli olmadiqlarini ashkar etdiyi halda, myan hyalya ustyalik bir chox rus lyahcyalyarinin dya bilirdim.
Myudirimiz Peterburqdan idi. Ona qyorya dya onunla Peterburq lyahcyasindya danishmaq lazim idi. Yyani samitlyari pichilti ilya deyib, saitlyari udmaq lazim idi. Syassiz danishmaq qyozyal syaslyanmirdi, amma son dyaryacya nyacib bir hyaryakyat sayilirdi. Myudirimiz olkyanin uzaq syarhyad boylarinadyak inkishaf elyayyan ruslashdirma siyasyatinin yayilmish olmasindan sevinirdi.
- Axshaminiz xeyir olsun, cyanab myudir – deyya utancaq shyakildya ona myuraciyat etdim.
- Axshaminiz xeyir, Shirvanshir. Imtahan qorxusundan ozyunyuzya qyalya bilmisinizmi?
- Byali, cyanab myudir. Lakin o qorxu kechdikdyan sonra dyahshyatli bir ahvalatin shahidi oldum.
- Nya olub ki?
- O cyuzyamxana myasyalyasini deyiryam.
- Cyuzyamxanaya nya olub axi?
- Xyabyariniz yoxdurmu, cyanab myudir! Dyunyan byutyun xyastyalyar xyastyaxanadaqachib shyahyarya doqru yyuryushya kechmishlyar. Onlara qarshi Salyan kazarmasindan iki hyarbi hissya qyondyarmyak lazim qyalmishdi. Xyastyalyar iki kyandi tamam ishqal etmishlyar. Asqyarlyar dya o kyandlyari myuhasiryayya almish, xyastyalyari qyullyalyamish vya evlyarya od vurub yandirmishdilar. Bu dyahshyatli bir ahvalat deyilmi, cyanab myudir? Cyuzamxana deyilyan bir yer artiq yoxdur. Chyuryumyush atlyari byadyanlyarindyan tyokyulyan qirtlaqlarinda at parchalari xirilti ilya sallanan iylyanmish xyastyalyar shyahyar darvazasinin qapilari arxasinda syariliblyar. Onlarin ustyunya yavash-yavash neft tyokyaryak yandirirdilar.
Myudirin qyozlyari kyallyasinya chixdi. Onun alninda muncuq kimi tyar damlalari qyoryunmyayya bashladi. Byalkya dya uryayindya fikirlyashirdi ki, hyalya nya qyadyar, qec deyil, qedib nazirya desin, onu bashqa bir yerya kechirtsinlyar.
O, boqunuq bir syaslya:
- ”Bura dyahshyatli bir myamlyakyatdir!” - dedi: Amma, balalarim, myahz burada insanlar yyuksyak dyaryacyadya intizamin vya hakimiyyyat orqanlarinin cyald hyaryakyat etmyasinin nya qyadyar vacib olduqunu basha dyushyurlyar.
Sinfimizin ushaqlari myudirin atrafina toplashib onun qayda-qanununun faydali olmasi baryadya nitqini dinlyadilyar. Cyuzamxananin ishi bitmishdi. Arxamizdan qyalyan son sinif tyalyabyalyari indi qyaryak ozlyari yeni bir nyomrya uyduraydilar. Birdyan myan sorushdum:
Cyanab myudir, xyabyariniz varmi ki, Myammyad Heydyarin oqlu myaktyabimizin ikinci sinfindya oxuyur.
Nya-yaya!
Myudirimizin qyozlyari az qala tyapyasinya chixdi. Myammyad Heydyar hyar sinifdya an azi uch il qalmishdi. O, on alti yashinda evlyanmishdi, lakin buna baxmayaraq yenya myaktyabya qyalirdi. Myammyad Heydyarin oqlunun doqquz yashi tamam olan kimi, o da eyni qimnaziyaya daxil olmushdu.Xoshbyaxt ata, bu hyaqiqyati hyar sheydyan avvyal sirr kimi saxlamaqa chalishmishdi.
Lakin bir qyun byoyyuk tyanyaffyusdya dolu yanaqli bir oqlan qacharaq Myammyad Heydyarya yaxinlashdi vya qyunahsiz qyozlyarilya ona baxaraq dedi: “Ata myanya besh qyapik ver, shokolad alim. Vermyasyan riyaziyyat misallarini bashqasinin dyaftyarindyan kyochyurtdyuyyunyu anama deyyacyayyam”.
Myammyad Heydyar xyacalyatindyan qipqirmizi olmushdu. O, oqlunun bashini yumruqlamish, sonra ata olduqunu vya oqlunun da eyni myaktyabdya oxuduqunu uyqun bir anda myudirya syoylyamyamizi bizdyan xahish etmishdi.
Myudirimiz yenya sorushdu:
- Yyani, altinci sinif shaqirdi Myammyad Heydyarin ikinci sinifdya oxuyan bir oqlu var?
Byali elyadir. O sizdyan chox uzr istyayir. Myammyad Heydyar oqlunun da ozyu kimi bir elm adami olmasini arzulayir. Qyarb biliyinya yiyyalyanmyak hyavyasi onda qetdikcya daha qenish vyusyat alir.
Myudirimiz qipqirmizi oldu. O, dinmyaz-syoylyamyaz dayanib, ata ilya oqlunun eyni zamanda, eyni myaktyabdya oxuduqlarinin, myaktyab qaydalarina zidd olub-olmadiqi baryadya dyushyundyu. Lakin hech bir qyarara qyalya bilmyadi.
Zalin yanindan balaca bir qapi achildi. On yashlarinda bir oqlan ushaqi qalin pyardyalyari yan tyaryafya chyakdi, sonra Irandan qyalmish qara byadyanli dyord kor musiqichilyarin alindyan tutub onlari salona qyatirdi. Kor musiqichilyar al-yalya tutub salonun bir kyuncyundyaki xalinin ustyundya oturdular. Allyarindyaki nadir musiqi alyatlyari Iranda yyuz il bundan avvyal dyuzyaldilmishdi.
Fyaryad edyan bir musiqi dilya qyaldi. Musiqichilyardyan biri salam veryan kimi qyazyalxan pozasi ilya alini qulaqina qoydu. Bu, shyarq myuqyannilyarinin klassik hyaryakyati idi. Salona bir syassizlik chyokdyu. Bu dyafya korlardan biri hyayyacanla dolub dasharaq ud chalmaqa bashladi. Sonra da qyazyalxan sakit bir syaslya, oxumaqa bashladi:
“Bir Iran xyancyari kimisyan,
Parlayan yaqut dodaqlarin
Tyurk Sultani olaydim, nikah baqlayardim syanya,
Incilyar hyoryardim, qulac-qulac sachlarina
Vya opyar, opyardim topuqlarini
QIZIL TASDA qyatiryardim,
Allyarimlya qyalbimi syanya...”
Qyazyalxan susmushdu. Onun yaninda oturan xanyandya syasini qaldirdi vya byoyyuk nifryatlya baqirdi:
“Vya hyar qecya Bir sichan kimi qachardin Eyvandan qonshunun evinya” Tamburun qyamli syasi atrafa yayildi. Kamancha da hyazin bir syaslya myalyayirdi. Bu dyafya uchyuncyu xanyandyanin oxumaqinin syasi yyuksyaldi:
“O ki bir chaqqaldir, onda iman yox, Eyvah, lyakyalyandim, qara byaxtim ox!..”
Bir an atrafa syassizlik chyokdyu. Uch, dyord qisa musiqi ahyanqindyan sonra dyordyuncyu xanyandya xyafif vya incya bir tyarzdya oxumaqa bashladi... «Uch qyun itilyadim xyancyarimi. Dyordyuncyudya sapladib, haqlayib dyushmyanimi, Para-para etdim onu Tyarkimya atiram syani, sevqilim, Dyoyyush ortyuyyumlya ortyuryam uzyumyu Vya dyord nala chapiram syaninlya daqlara”.
Myan qalin pyardyalyardyan birinin yaninda dayanmishdim. Myanim yaxinliqimda myudirimiz vya coqrafiya myuyallimimiz dayanmishdilar. Myudirimiz sakit syaslya:
Nya qorxulu musiqidir! Deyya fisildadi. Elya bil dyahshyatli bir syasya qulaq asirsan. Qyoryasyan bu shyarqidya syoylyanilyan syozlyarin myanasi nyadyan ibaryatdir.
- Elya musiqinin ahyanqi kimi myanasiz olmalidir, - deyya coqrafiya myuyallimimiz cavab verdi.
Istyadim ayaq barmaqlarimin ustyundya kimsyayya bildirmyadyan sakitcya oradan uzaqlashim. Birdyan qyordyum ki, qalin pyardya yavashca tyarpyanyan kimi oldu. Ehtiyatla atrafa baxdim. Sachlari qar kimi aq, qyozlyari qeyri adi bir shyakildya parlayan bir qoca kishi pyardyanin arxasinda durub musiqini dinlyayib aqlayirdi. Bu qoca kishi Ilyas byayin atasi, Alahyazryat Zeynal aqa idi. Onun mavi damarli yumshaciq allyari asirdi. O allyardya byalkya imza atmaqa belya qyuvvya qalmamishdi, lakin bu allyar yetmish milyon manat pula hakim idi.
Zeynal aqa, sadya bir kyandli idi. Lakin xanyandyalik syanyati haqqinda byoyyuk tyacryubyayya malik idi.
Qyazyal sona yetdi. Musiqichilyar bu dyafya bir Qafqaz oyun havasi chaldilar. Myan salonda syuzmyayya bashladim. Tyalyabyalyar orada qrup-qrup dayanib oz aralarinda syohbyat edirdilyar. Onlardan byazilyari shyarab ichirdilyar. Myan isya ichmirdim.
Sinif yoldashlarimiz dostlari vya tanishlari ilya bir kyuncya chyakilib oz aralarinda zarafatlashirdilar. Atrafda sachlari sari, qyozlyari mavi, sifyatlyari pudrali birchox rus qizlari vardi. Onlar rus tyalyabyalyari ilya vya byazyan dya ermyani vya qyurcyu tyalyabyalyari ilya syohbyat edirdilyar. Lakin onlarin yanlarina bir myusyalman tyalyabyasi yaxinlashanda rus qizlari bir an ozlyarini itirir, sonra isya dyarhal istehza ilya ozlyarini chyakir, hirilti ilya qyulyur, bir-iki kyalmya syoz syoylyayib, uzaqlashardilar.
Biri pianoya yaxinlashib vals chalmaqa bashladi. Myudirimiz qubernatorun qizini ryaqsya dyavyat etdi.
Shyukyur allaha! Pillyakyanin ust tyaryafindyan Ninonun syasi qyaldi: Axshaminiz xeyir, Ilyas byay. Bir az qecikdim. Amma bu myanim qyunahim deyildir.
Myan bayira sichradim. Nino nya bayir paltari vya nya dya myuqyaddyas Tamara qiz litseyinin uniformasini qeymishdi. Qizil dyuymyali qisa bir myaxmyar chyapqyan onun chiyinlyarinya atilmishdi. Onun beli elya six vya incya baqlanmishdi ki, myan bir alimlya onu acha bilyacyayimya inanirdim.
Uzun qara bir myaxmyar yubkasi ayaqlarina chatirdi. Myan ancaq onun ayaqqabilarinin burunlarini qyoryurdyum. Bashina kichik bir bashliq qoymushdu. Alnindan da iki cyarqya qizil sikkya asilmishdi. Qyurcyu shahzadya xaniminin qyadim vaxtlardan qalma bayram libasi vya hyalya ustyalik bir Bizans Madonnasinin simasi!
Madonna bir qyahqyahya chyakdi:
Yox, Ali xan syan hirslyanmyamyalisyan. Bu yubkanin baqlarini baqlamaq saatlar chyakir. Nyanyamin yubkasidir. Bunu yalniz sizin shyaryafinizya zorla aynimya qeymishyam. Myanimlya birinci ryaqsi kim edyacyak? - deyya Ilyas byay syaslyandi. Nino sual dolu qyozlyari ilya myanya baxdi. Bashimla “ryaqs et” deyya myan isharya etdim. Yaxshi ryaqs edya bilmirdim.
Ilyas byayya Ninonu etibar edya bilyardim. Chyunki Ilyas byay adyab arkani bilyan bir dost idi.
Ilyas byay musiqichilyarya syas elyadi:
Shamilin duasini chalin”
Birdyan chilqin bir melodiya yyuksyaldi. Ilyas byay salonun ortasina sichradi. Xyancyarini siyirdi. Onun ayaqlari Qafqazlilarin daq ryaqsinin atyashli ritmiylya hyaryakyatya qyaldi. Xyancyarin tiyyasi onun alindya parlayirdi. Nino ryaqs edya-edya ona yaxinlashdi. O, kichik ayaqlari ilya balaca oyuncaqlara byanzyayirdi. “Shamilin duasi” musiqisi chalinirdi. Biz al vuraraq musiqinin tempini tutmaqa chalishirdiq. Nino qachirilmali olan qyalin idi... Ilyas xyancyari dishlyarinin arasina aldi. Ilyasin qollari yirtici qushun qanadlari tyak achilmish vya qizin atrafinda dolashirdi. Ninonun ayaqlari da durmadan firlanaraq salonun atrafinda oynayirdi. Onun titryayyan qollarinin hyaryakyati qachirilacaq bir qyalinin qorxu, umidsizlik vya fyadakarliqini ifadya edirdi. Sol alindya bir cib dyasmali tutmushdu. Onun byutyun byadyani asirdi. Yalniz bashliqindaki qizil sikkyalyar cyarqya ilya tyarpyanmyadyan qalmishdi. Belya dya olmali idi vya ryaqsdya an chyatin shey elya bu idi. Bu dyaryacya chilqinliqla salon boyunca ryaqs etmyak vya bashliqindaki qizil sikkyalyarin birini dya tyarpyanmyayya qoymamaq ancaq qyurcyu qizlarina myaxsus idi. Ilyas byay, ona aman vermyadyan dairya boyunca Ninonun dalinca qachirdi. Ilyasin qollari ilya etdiyi isharyalyar, qetdikcya daha amiranya olurdu. Ninonun da hyucumu dyaf etmyayya chalishan hyaryakyatlyari qetdikcya incyalyashirdi. Nyahayyat Nino yolu bir ovchu tyaryafindyan kyasilmish maral kimi dayandi. Ilyas byayin onun atrafinda chizdiqi dairya qetdikcya daralirdi. Ninonun qyozlyari itayatkar idi. Onun allyari asirdi.
Musiqinin kyaskin syasi qet-qedya yyuksyalirdi. Nino sol alini achdi. Onun alindyaki dyasmal dalqalanaraq yerya dyushdyu. Elya bu anda da Ilyas byayin xyancyari Ninonun ipyak dyasmalina ilishdi vya onu yerya mixladi.
Simvolik ryaqs sona chatdi.
Yeri qyalmishkyan bir sheyi yada salmaq istyayiryam ki, ryaqsdyan qabaq myan oz xyancyarimi Ilyas byayya vermishdim. Onun xyancyarini dya ozyumya qyotyurmyushdyum. Demyali, Ninonun dyasmalini kyasyan myanim xyancyarimin tiyyasi idi. Ishini daima pirli tutmaq lazimdir. Kyohnya bir atalar syozyundya deyilir ki, “Dyavyani Allahin amanyatinya tapshirmazdan avvyal onun ipini kola six baqla”.
V
“Ey xan, qyudryatli acdadlarimiz bir qyun ozlyarinya byoyyuk shyaryaf vya atrafi dyahshyatya qyatiryan ad veryacyaklyari bu diyara ilk dyafya ayaq basdiqlari zaman “Qara bax!... orada qar var!” - deyya qishqirmishlar. Daqlara yaxinlashib, balta dyaymyamish meshyalyari qyordyukdya isya “Qara baq!” deyya qishqirmishdilar. Doqrudan da daqlarin yamaclari qara bir baqa oxshayirdi. Elya o zamandan byari bu diyara Qarabaq deyilir. Avvyallyar ora Aqvar, sonralar isya Syunik deyyardilyar. Ey xan, indi bil ki bizim diyar chox qyadim vya shyohryatli bir diyardir.
Shushada bir otaqini kirayya qyotyurdyuyyum ev sahibim Mustafa kishi yenya myaqrur syassizliyya qapandi. Sonra kichik bir bardaqdan Qarabaqin meyvya araqindan bir qyadyah ichib, hyoryuklyarya byanzyar qeyri adi pendirdyan bir tikya kyasdi vya boshboqazliqina davam etdi: “Bizim daqlarimizda qaranliq ruhlar myaskyan salib vya nyahyanq xyazinyalyarin keshiyini chyakirlyar. Bunu hami bilir. Daqlarimizda myuqyaddyas dashlar vardir. Meshyalyarimizin ichindyan isya myuqyaddyas chaylar axir. Allaha shyukyur hyar sheyimiz var. Shyahyardya bir qyazinib atrafiniza baxin... hech qyamli, dyardli bir adam qyoryarsinizmi? Qyatiyyyan yox. Ayiq adam qyorya bilyarsinizmi? Yox. Aqa, bizim myamlyakyatimizdya chashib qalacaqsiniz”.
Myan bu diyarin shirin yalanchiliqina tyayaccyublyanirdim. Oz balaca diyarlarini shyohryatlyandirmyak uchyun onlarin uydurmadiqi ryavayyat qalmamishdi. Hyalya dyunyan kyok bir ermyani myanya Shushadaki Marash kilsyasinin besh min il bundan avvyal tikildiyini inandirmaqa chalishirdi. Ona qayidib dedim ki: “Myanya belya yalanchi uydurmalari danishma. Byutyun xristianliqin yashi hech iki min il deyildir. Axi xristian kilsyasi Xristosdan qabaq tikilya bilmyazdi?!” Myanim dediyim syozlyar hyamin ermyaniyya byark toxunmushdu. O, tyanyali tyarzdya dedi: “Albyattya, syan oxumush, qyormyush bir adamsan, syanya syozyum yoxdur. Amma icazya ver bu yashli kishi syanya bir nechya syoz desin: “Byalkya dya xristianliq bashqa olkyalyardya iki min il bundan qabaq yaranib. Lakin Xristos ishiqini biz Qarabaqlilara bashqalarindan uch min il qabaq qyostyarib. Besh dyaqiqya sonra hyamin adam, qyozyunyu qirpmadan, myanya fransiz qenerali Muratin Shusha ermyanisi olduqunu syoylyamyayya bashladi. Quyya o, Qarabaq adinin shyaryafini fransada yaymaq uchyun ushaq yashlarinda Shushadan Fransaya qetmishdi.
Myan Shushada yol ustyu bir dash kyorpyunyun ustyundyan faytonla kechyarkyan faytonchu kyorpyunyu myanya qyostyarib qyururla dedi ki, “Bax, bu kyorpyunyu Makedoniyali IsqyandyarIrana qedyarkyan tikdirmishdir. O, orada olmyaz qyahryamanliqlar qyostyarmishdi”.
Halbuki kyorpyunyun ashaqi hissyasindyaki dashin ustyundya kyorpyunyun tikilmya ilinin tarixi “1897” il qyostyarilmishdi. Faytonchunun syozlyarinin doqru olmadiqini ona isharya edib hyamin yazini ona qyostyardim. O, da ozyunyu o yerya qoymayib cavab verdi: “Eh, aqa, ruslar bizim zyafyarlyarimizi qisqandiqlari uchyun o tarixi sonradan oraya hyakk etmishlyar”.
Shusha qyaribya bir shyahyardir. Meshyalyar vya chaylarla ahatya olunmush bu shyahyar daqlarin yyuksyakliklyarindya, dyaniz syaviyyyasindyan min besh yyuz metr hyundyurlyuklya tikilmishdir. Myusyalmanlarla Ermyanilyar orada barish ichindya qyul kimi qyun kechirib yashayirdilar. Chyunki Shusha uzun illyardyan byari qafqaz, Iran vya Tyurkiyya olkyalyari arasinda kyorpyu olmushdur. Daqlarda vya chay vadilyarindya chiy kyarpicdyan tikilmish balaca komalar ucalirdi. Yerli ushaqlar chox zaman bu komalari saray adlandirirdilar. Bu shyahyar atrafindaki komalarda myusyalman byaylyari ilya aqalari vya ermyani myaliklyari yashayirdilar. Bu adamlar evlyarinin qapilarinda saatlarla oturub qyalyanlarini chyakyaryak bir-birlyarinya Rus imperatorluqunun myahv olmasinin qarshisi dyafyalyarlya Qarabaq qenerallari tyaryafindyan alinmasindan danishardilar vya Qarabaqlilar olmasaydi imperiyanin bashina nyalyar qyalya bilyacyayindyan durmadan bir-birlyarini anlatmaqdan yorulmazdilar.
Myan vya qochum, dyamir yol stansiyasindan at arabasi ilya ayri-yuyryu daq yollarindan kechyaryak yeddi saatdan sonra Shushaya chatdiq. Qochuluqdaqa chox quldurluqa meyl qyostyaryan silahli nyokyarlyarin peshyasi idi. Tyapyadyan dirnaqa kimi silahlanmish bu adamlar qaradinmyaz olardilar. Onlarin hamisinin da sifyatlyarindya savashchi cizqilyari vardir. Atam qochunu myanya qoshmushdu ki, yolda myani yad adamlardan qorusun. Qochum etibarli bir adam idi. Elya bil bir az da Shirvanshirlyar nyaslinya qohumluqu da chatirdi. Bu cyur qohumlara ancaq shyarqdya rast qyalmyak olardi.
Artiq besh qyun idi ki, Shushada idim. Ninonun qyalmyasini qyozlyayirdim. Bu besh qyundya yerlilyarim myanya dyunyanin byutyun iqidlyarinin vya shyohryatli adamlarinin shushali olmaqlarindan danishirdilar.
Myan shyahyarin baqchalarini, parklarini qyazir vya myascid minaryalyarini seyr edirdim. Shusha chox myomin shyahyar idi. Oradaki myascid vya kilsyalyar altmish minlik ahali uchyun kifayyat idi. Ustyalik shyahyar atrafinda saysiz-hesabsiz pirlyar, birinci nyovbyadya dya shyubhyasiz ki, myuqyaddyas Vyali Saray byayin iki aqaci dururdu. Elya ilk qyundyan shushalilar myani bu yerlyarya dartib aparmishdilar. Myuqyaddyas Vyali Saray byayin qyabri Shushadan bir saat arali idi. Hyar il byutyun shyahyar ahli oraya ziyaryatya qedyar vya ehsanlar veryardi. Tyund qara ryanqli paltarlar qeymish dindarlar isya balaca meshyadya qorunan myuqyaddyas Vyali Saray byayin qyabrinya qyadyar olan yolu diz ustya syuryunya-syuryunya qedyardilyar. Bu xeyli narahatchiliq yaratsa da, zyavvarlarin diqqyatini ***susilya cyalb edirdi. Myuqyaddyas Vyalinin qyabri ustyundyaki aqaclar byoyyumyushdyulyar. Onlara toxunmaq an byoyyuk qyunah sayilirdi. Kim aqaclarin bircya yarpaqina toxunsaydi, elya yerindyacya iflic olardi. Myuqyaddyas Vyali Saray byay bax belyacya qyudryatli adam idi.
Amma bu myuqyaddyasin indiyyadyak hansi myocyuzyani qyostyardiyini myanya hech kim izah edya bilmyadi. Bunun avyazindya isya camaat onun bir ishindya tyafyarryuati ilya myanya danishdilar ki, quya o bir dyafya dyushmyanlyari tyaryafindyan tyaqib olunarkyan onun ati hyalya bu qyun dya shushanin yerlyashdiyi daqin tyapyasindya chapir. Когда преследователи совсем уже настигали святого, Сары бек резко натянул поводья, и его конь одним могучим прыжком перелетел через горы, скалы, пролетел надо всем городом.
Правоверные и сейчас могут видеть отпечатки следов копыт этого замечательного коня.
Я выразил сомнение в возможности, подобного прыжка. Мои собеседники были оскорблены до глубины души.
- Но, ага, это ведь был карабахский конь! - возразили мне.
И тут же рассказали очередную легенду о карабахских конях. Все в этом крае прекрасно, но лучшее в Карабахе - кони. Иранский шах Ага Мухаммед, уверяли меня, готов был отдать за карабахского коня весь свой гарем. (Интересно, известно ли моим друзьям, что Ага Мухаммед был импотентом.). Это воистину, священные кони. Для того чтобы вывести эту лучшую в мире породу, мудрецы сотни лет ломали головы, пока, наконец, не появился карабахский гнедой.
Рассказы эти разбудили мое любопытство, и я попросил показать мне одного из этих великолепных коней. Проще пробраться в гарем султана, огорченно ответили мне, чем в стойла, где стоят карабахские гнедые. Во всем Карабахе их сохранилось всего двенадцать голов. Попытавшегося увидеть их накажут, как конокрада. Даже владелец коня садится на него лишь в случае войны.
Мне явно не везло. Судя по всему, приходилось удовлетвориться одними лишь рассказами об этой замечательной породе.
Итак, я жил в Шуше, слушал болтовню старого Мустафы и ждал Нино. Я уже был пресыщен легендами об этой земле.
- Эх, хан, - сказал мне как-то Мустафа, - твои предки были воинами, а ты - человек образованный, в гимназии учился. Поэтому должен понимать толк в искусстве. Персы гордятся Саади, Хафизом, Фирдоуси, русские - Пушкиным. Где-то на Западе, я слышал, жил поэт Гете, который написал стихи о дьяволе.
- Ты думаешь, они все были родом из Карабаха. - поинтересовался я.
- Нет, уважаемый гость, я не это хочу сказать. Просто я думаю, что наши поэты гораздо лучше! Они такие талантливые, что даже не записывают свои стихи на бумагу, а просто читают их наизусть.
- Ты имеешь в виду ашугов.
- Да, - отвечал старик, и в его голосе послышались почтительные нотки, - я говорю об ашугах. Они живут в окрестных селах, и завтра у них будет состязание. Не хочешь ли ты присутствовать на этом замечательном зрелище. Я согласился, и на следующий день извилистыми горными, тропинками мы поднялись в село Дашкенд, которое считается центром ашугского искусства на Кавказе. Ашуги есть почти в каждом карабахском селе. Зимой они пишут стихи, а весной появляются перед публикой и поют свои песни во дворцах и лачугах. Но есть три деревни, где живут только ашуги, и с давних времен в знак преклонения перед поэзией феодалы освободили эти села от податей. В число подобных сел входил и Дашкенд.
С первого взгляда можно было понять, что жители этого села - не простые крестьяне. Мужчины здесь отпускали длинные волосы и щеголяли в шелковых рубашках. Друг на друга они поглядывали с подозрением. Женщины ухаживали за мужчинами и носили их музыкальные инструменты. Их глаза были печальны.
В село съехалось много богатых мусульман и армян со всего Карабаха. Они жаждали насладиться искусством ашугов.
Зрители собрались на главной площади Дашкенда. В центре образованного ими круга стояли два ашуга. Вид у них был до того решительный, что казалось, будто они готовятся вступить друг с другом в смертельную схватку. Каждый испепелял соперника ненавидящим взглядом. Ветер трепал их длинные волосы.
- От тебя пахнет навозом, - крикнул один, - и морда, как у свиньи! Таланта у тебя меньше, чем волос на животе девственницы. Ты за гроши сочиняешь сам о себе гнусные песенки.
- А ты вырядился, как шут, - не оставался в долгу другой, - и пищишь, как оскопленный евнух! Ты не можешь продать свой талант, потому что его у тебя просто нет. Пробавляешься объедками с моего стола, усыпанного жемчужинами.
Они ругались долго. На первый взгляд, эта перебранка могла показаться скучной, но она была частью состязания, и слушатели аплодисментами встречали каждую удачную реплику. Потом в круг вышел старик с благообразным лицом святого и длинными волосами. Громким голосом он объявил темы для импровизаций: одну лирическую - "Луна над Араксом" и вторую эпическую "Смерть Ага Мухаммед шаха"
Ашуги подняли головы к небу и запели. Они пели о жестоком правителе Ага Мухаммеде, лишенном мужской силы. Шах отправился в Тифлис, чтобы искупаться в тамошних серных водах и излечиться от своего позора. Но серные ванны ему не помогли, и разгневанный правитель сравнял Тифлис с землей, зверски истребил всех тифлисцев - и мужчин, и женщин. Обратно он возвращался через Карабах. Ночью, когда он спал в своем шатре, кто-то заколол его кинжалом. Так и умер этот великий шах, не познав радостей жизни. Во время военных походов ему доводилось голодать, жить на сухом хлебе с айраном. Он покорил бесчисленное множество стран, а умер в степи, как бездомный нищий. Такую участь уготовила судьба правителю Ага Мухаммед шаху.
Итак, ашуги пели, щедро одаривая слушателей классическими двустишиями и рифмами. Один из них подробно описал муки шаха-импотента в стране самых красивых женщин, другой же в деталях живописал казнь прекрасных грузинок.
Слушатели восторженно наградили певцов громкими аплодисментами. По лицам ашугов струился пот. И вдруг один из них нежным голосом пропел:
- На кого похожа луна над Араксом.
Второй, сердитый, подхватил:
- На лицо твоей любимой.
Первый продолжил:
- Нежен свет той луны.
На что его соперник сердито возразил:
- Нет, луна похожа на щит героя,
павшего жертвой в бою.
Так мучили они друг друга, стремясь вырвать первенство. Потом каждый спел по песне. Они воспевали красоту Луны, воды Аракса, струящиеся, как девичьи косы, влюбленных, которые по ночам приходят на берег и глядят на луну, отражающуюся в реке...
Победителем был объявлен сердитый ашуг. Он с ухмылкой принял в награду саз своего соперника.
Я подошел к победителю. Он угрюмо глядел по сторонам, собирая деньги.
- Ты рад своей победе. - спросил я.
Он с отвращением сплюнул и отвечал:
- Это нельзя считать победой, ага. Вот раньше были победы! Лет сто тому назад победитель мог отрубить голову побежденному. Тогда очень уважали искусство. А мы разнежились, ослабели. Сейчас никто не отдаст жизнь за строчку стиха.
- Ты теперь лучший поэт в округе.
- Нет, - ответил он, и в глазах его появилась печаль. - Нет, повторил он, - я всего лишь ремесленник. Я - ненастоящий ашуг.
- А что значит быть настоящим ашугом.
- В месяце Рамазан есть странная, таинственная ночь, она называется ночью Кадыра. Рамазан - девятый месяц по лунному календарю. В эту ночь природа на час засыпает. Замирают воды в реках, злые духи не стерегут сокровищ. Можно услышать, как растут травы, перешептываются деревья. Русалки выходят из рек, а люди, зачатые в ту ночь, становятся мудрецами и поэтами. В ночь Кадыра ашуг должен призвать покровителя поэтов пророка Ильяса. В христианской мифологии - пророк Илья. Пророк появляется в нужное время, дает ашугу отпить из своей чаши и говорит ему: "С этого дня ты настоящий ашуг и на все в мире будешь смотреть моими глазами". Поэту, который получил это благословение, подвластно все, перед ним склоняют головы животные и люди, ветры и моря, потому что есть в его поэзии сила и мощь Высшей Воли.
Ашуг сел на землю, закрыл лицо руками и разрыдался.
- Но никто не знает, какая из ночей - ночь Кадыра и в который час этой ночи нужно уснуть. Потому и не появляются настоящие ашуги.
И он ушел. Одинокий, угрюмый, молчаливый. Одинокий степной волк, живущий в зеленом раю Карабаха.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
В узком каменном ложе звенел родник Пехачпур. Деревья вокруг него, похожие на усталых святых, тянули головы к небу. Шуша пряталась за невысоким холмом. Южнее тянулись армянские пастбища, чем-то напоминающие библейские. А на востоке, в пыльных степях терялись карабахские поля Азербайджана. Оттуда ветер доносил обжигающее, как огонь Заратустры, дыхание природы.
Но деревья у нас над головами были тихи и неподвижны, словно только недавно их оставили ангелы древних времен. Дым наших костров, казалось, подчеркивал таинственную святость этой картины.
Вокруг костра расстелены пестрые ковры, на которых мы расположились, скатерть уставлена бутылками вина, фруктами, овощами и сыром. На мангалах жарились шашлыки.
Зазандари, странствующие музыканты, устроились чуть поодаль, у родника. Даже названия их инструментов уже звучали, как музыка: дайре, чияури, тар, диплипито. Они напевали что-то нежное, любовное. Эту песню заказали грузины, которым хотелось усилить очарование окружающего нас волшебного пейзажа. Будь здесь наш преподаватель латыни, он бы это стремление горожан слиться с сельской природой назвал "дионисийским настроением". Веселую компанию на ночную прогулку в лес недалеко от Шуши пригласила семья Кипиани, наконец-то переехавшая сюда из Баку.
Прямо напротив меня сидел отец Нино, который в этом ночном застолье исполнял роль тамады со всем мастерством, возможным в настоящих условиях.
У него были густые черные усы, сверкающие глаза и румяное лицо. Сейчас он пил, высоко подняв бокал с вином. Я тоже отпил глоток. В другое время я не стал бы этого делать, но отказаться пить, когда этого требует тамада, значит проявить неучтивость.
Слуги принесли воду из родника. Всего лишь глоток ее, и ты можешь есть сколько угодно и никогда не насытишься, потому что вода родника Пехачпур одно из бесчисленных чудес Карабаха. Мы пили родниковую воду, и горы еды на скатерти постепенно таяли.
В дрожащем отблеске костра я видел профиль матери Нино. Она сидела рядом с мужем, и глаза ее сияли смехом. Женщина с такими глазами могла появиться на свет только в Мингрелии, в долинах Риони, где когда-то встретились прекрасная колдунья Медея и аргонавт Ясон.
- Выпьем за здоровье почтенного Дидиани! - воскликнул тамада, поднимая бокал.
Дидиани, старик с детскими глазами, благодарно склонил голову. Этим тостом начался третий круг. Бокалы опустели. Волшебная вода родника Пехачпур не давала пьянеть. Все были трезвы, грузины за столом любят повеселиться от всего сердца. Но при этом их мозг остается чистым и незамутненным, как воды родника Пехачпур.
Не одни мы в эту ночь устроили застолье в лесу. Повсюду между деревьев виднелись огоньки множества костров, потому что каждую неделю шушинцы собирались у родников. Их застолья продолжались до самого утра. Здесь, под деревьями, напоминающими идолов священного леса, веселились и христиане, и мусульмане.
Я взглянул на сидящую рядом Нино. Она тут же отвела взгляд и продолжила беседу с седым Дидиани. Таковы были требования обычая: уважение - старшим, любовь - молодым...
- Вы должны как-нибудь непременно приехать в мой дворец в Зугдиди. Он стоит на берегу Риони. Когда-то мидийские рабы овечьим руном собирали здесь золото. Приезжайте и вы, Али хан, увидите древние тропические леса Мингрелии, которых еще не коснулся топор.
- С удовольствием, почтенный Дидиани, но приеду не ради лесов, а ради вас.
- Вы имеете что-нибудь против лесов. Для меня лес - это воплощение совершенной жизни.
В наш разговор вмешалась Нино.
- Али хан боится лесов, как дети - джиннов.
-- Ну, положим, не до такой степени. Но насколько вам дороги леса, так же мне дорога степь. - Дидиани заморгал своими наивными глазами. - Меня, Ваша светлость, - продолжил я, - пугает мир лесов, я теряюсь в нем. Этот мир полон для меня загадок и ужасов, джиннов и чертей. Здесь мало что видно, дороги непроходимы и темны. Солнечные лучи теряют свой жар в гущах деревьев. Все сумеречно и нереально. Меня угнетает лесная тень, а шелест листьев и ветвей наводит на меня грусть. Я люблю простые вещи - ветер, песок, камни. Степь проста, как удар мечом. Лес же - это запутанный гордиев узел. Я теряюсь в лесу, Ваша светлость.
Дидиани задумчиво посмотрел на меня.
- У вас душа степняка, - сказал он. - Я думаю, для определения людей достаточно разбить их на два вида: лесовиков и степняков. На Востоке можно без вина опьянеть в степи. Людей пьянят жаркий ветер и горячий песок. Мир степи прост и без проблем. Лес же полон вопросов. Степь не задает вопросов и ничего не обещает. Но жар души идет из леса. Человек степи, такой, как я его понимаю, способен лишь на одно чувство и знает лишь одну истину. Эти две вещи наполняют его душу. А лесной человек многолик. Из степи происходят фанатики, а лес рождает людей творческих. В этом основная разница между Востоком и Западом.
- Вот почему мы, армяне и грузины, живем в лесах, - вмешался в разговор толстяк Мелик Нахарарян, представитель одного из известнейших армянских родов.
Этот человек с выпученными глазами, над которыми нависали густые брови, обожал выпивку и философские разговоры. Он поднял тост за мое здоровье и громко произнес:
- Али хан! Орлы рождаются в горах, а тигры - в чащах. Что же рождается в степи.
- Львы и воины, - ответил я, заслужив восторженные аплодисменты Нино.
Подали шашлыки. Вновь наполнились и опустели бокалы. По всему лесу разносился шум грузинского застолья. Дидиани что-то живо обсуждал с Нахараряном. Воспользовавшись этим, Нино устремила на меня радостный и вопросительный взгляд.
Я кивнул. Было уже темно. В отсвете костров люди походили на чертей или разбойников. На нас никто не обращал внимания,
Я поднялся и медленно направился к роднику. Наклонился, зачерпнул ладонью воды, выпил. До чего же она была вкусной! Я долго стоял, любуясь отражающимися в воде звездами.
Позади послышались шаги. Хрустнула под маленькой ножкой сухая ветка... Я протянул руку, и Нино тут же ухватилась за нее. Мы медленным шагом скрылись в глубине леса. Деревья смотрели на нас хмуро и неодобрительно. Удаляться от костра считалось у них неприличным. Нино села на небольшой полянке и потянула меня за руку к себе. В веселом и счастливом Карабахе царствовали довольно строгие и суровые законы. Старый Мустафа с ужасом рассказывал мне, что восемнадцать лет назад в одной семье была нарушена верность, и с тех пор там фруктовые деревья не плодоносили.
Мы с Нино сидели, глядя друг на друга. В лунном свете ее лицо было бледно и загадочно.
- Княжна, - прошептал я.
Нино искоса посмотрела на меня.
Вот уже двадцать четыре часа, как она носила титул княжны, это было итого двадцатичетырехлетней тяжбы ее отца, доказывавшего и доказавшего, наконец, свое право на титул князя, о чем свидетельствовала полученная сегодня утром телеграмма из Петербурга. Старик обрадовался как ребенок, нашедший потерянную маму, и на радостях пригласил всех нас на эту ночную прогулку.
- Княжна, - повторил я и взял ее лицо в ладони.
Она не сопротивлялась. Может быть, выпила чуть больше, чем следовало, кахетинского или ее пьянили лес и лунный свет. Я поцеловал ее. Ладошки Нино были мягкими и теплыми. Тело ее тоже не оказывало никакого сопротивления.
Мы лежали на мягком мху, и Нино смотрела мне в глаза. Я осторожно коснулся сосков ее девичьих грудей. Неведомые ощущения, рождавшиеся в груди Нино, передавались и мне. Все ее существо было охвачено сейчас лишь одним чувством, и чувство это было могучим, подобно силе земного притяжения. Радость телесного наслаждения полностью захватила ее. Глаза Нино были закрыты, лицо стало тоньше и серьезней. Я расстегнул на ней платье. Тело ее в лунном свете казалось выточенным из сердолика и отдавало матовым сиянием. Я слышал, как бьется ее сердце. Охваченная страстью, она бормотала что-то жаркое и неразборчивое. Я спрятал лицо меж ее маленьких грудей и почувствовал, как теряю голову от аромата ее тела, чуть солоноватого вкуса ее кожи. Колени Нино дрожали, по лицу текли слезы. Я целовал ее глаза, щеки, осушая поцелуями слезы.
Она села, не произнеся ни слова. Сейчас лишь загадочные и необъяснимые чувства, бушевавшие в ее груди, могли пробудить ее. Моей Нино было все еще семнадцать лет, и она посещала лицей святой царицы Тамары.
- Мне кажется, я тебя люблю, Али хан, - проговорила она потом. - Люблю даже сейчас, когда стала княжной.
- Кажется, ты недолго будешь княжной, - отвечал я.
Нино не поняла меня.
- Что ты хочешь этим сказать. - растерянно спросила она, - Ты думаешь, царь лишит нас этого титула.
- Ты лишишься титула, как только выйдешь замуж. Но титул хана тоже неплох.
Нино сцепила руки на затылке, запрокинула голову и засмеялась.
- Хан, а может быть, жена хана. Такого титула на свете не существует. И, вообще у тебя странная манера предлагать руку и сердце, если ты имел в виду именно это...
- Именно это я и имел в виду.
Пальчики Нино коснулись моих щек и исчезли в волосах.
- А если я приму твое предложение, ты будешь хранить этот шушинский лес, как одно из лучших воспоминаний и заключишь мир с деревьями. Да.
- Мне кажется, да...
- А в свадебное путешествие мы поедем к твоему дяде в Тегеран, и там я, под специальным конвоем, навещу гарем шахиншаха и должна буду пить с уймой толстых женщин чай и вести светскую беседу.
- Ну и что.
- А потом я смогу гулять только по степи, потому что там не будет мужчины, который увидит меня.
- Нет, Нино, я не заставлю тебя гулять по степи, потому что она тебе не понравится.
Нино приблизила ко мне лицо и ткнулась носиком в мой лоб.
- Может быть, я и вправду выйду за тебя замуж, Али хан. Но подумал ли ты, какие преграды нам тогда предстоит преодолеть, кроме степи и леса.
- Ты о чем.
- Во-первых, мои родители умрут от горя, если я выйду замуж за мусульманина. Потом твой отец потребует, чтобы я приняла ислам. А если я сделаю это, то батюшка сошлет меня в Сибирь за то, что я отреклась от христианства, а заодно и тебя за то, что принудил меня к этому.
Я рассмеялся.
- Нам придется жить на льдине посреди Северного Ледовитого океана, и огромные белые медведи растерзают нас на кусочки. Нет, Нино, все будет не так плохо. Ты не должна будешь принимать ислам, твои родители не умрут от горя, в свадебное путешествие мы поедем в Париж или Берлин, чтобы ты могла увидеть деревья Булонского леса и зверей в знаменитом берлинском зоопарке. Что ты на это скажешь.
Нино удивленно посмотрела на меня.
- Ты очень любишь меня, поэтому я не говорю "нет", но и говорить "да" еще рано. Ведь я не убегаю от тебя! Вот окончу лицей, тогда и поговорим с родителями. Но ты не должен похищать меня. Умоляю, только не делай этого. Я знаю, как это у вас делается: хватаете девушку, перебрасываете её через седло, увозите в горы, а в итоге начинается кровная война с семьей Кипиани.
Вдруг Нино превратилась в веселую и шаловливую девушку. Казалось, смеется все ее тело: лицо, руки, ноги, вся кожа. Прислонясь к стволу дерева, она смотрела на меня снизу вверх. Я стоял против нее. Здесь, под деревом, она походила на дивного зверька, случайно забежавшего в лес и испугавшегося охотника.
- Пойдем, - сказала она.
Мы пошли к костру. Вдруг она замерла, подняла голову и взглянула на луну.
- А наши дети, к какой религии они будут относиться. - тревожно спросила она.
- Обязательно к самой лучшей и самой чистой, - неопределенно ответил я.
Она недоверчиво посмотрела на меня, помолчала, а потом жалобно спросила:
- Кстати, я не очень стара для тебя. Скоро мне исполнится семнадцать лет. Твоей будущей жене сейчас должно быть двенадцать.
Нет, она не слишком стара для меня, успокоил я ее, может быть, слишком умна. Никто, кстати, не говорит, что слишком большой ум - это всегда достоинство.
Может быть, на Востоке мы все рано созреваем, стареем и мудреем. А может быть, все мы одинаково глупы и простодушны. Этого я не знал.
Эти деревья, Нино, свет костров в отдалении - все смущало, тревожило меня. Я чувствовал себя совершенно запутавшимся. Может быть, и я перепил кахетинского и, как степной разбойник, забылся в тихом саду любви.
Но в действительности Нино вовсе не была похожа на жертву степного разбойника. Она спокойно и решительно смотрела в будущее.
Когда мы снова оказались у родника Пехачпур, уж и следа не осталось от слез, смеха, нежного возбуждения.
Никто нашего исчезновения не заметил. Я сел у костра и вдруг почувствовал, как горят у меня губы. Я поспешно наполнил бокал водой из Пехачпура и выпил. Когда я ставил бокал, встретился глазами с Меликом Нахараряном. Взгляд этот был дружелюбен, заботлив и чуть покровительствен.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Я лежал на веранде маленького домика, который снимал в Шуше, и предавался любовным мечтаниям.
Моя любовь была не такой, как у других. Она была особенной с самого начала. Нино я встретил не у ручья, не у водопада, а на Николаевской, по дороге в лицей. И уже по одному этому моя любовь должна совершенно отличаться ото всех историй, которые мне доводилось слышать от отца, дедушки, дядей.
На Востоке любовь начинается либо у тихо шелестящих сельских ручьев, либо же где-нибудь у шумных городских фонтанов. Вечерами девушки с кувшинами на плечах отправляются к ручью. А неподалеку собираются парни, которые ведут неспешные беседы о битвах, разбойниках и совершенно не обращают внимания на проходящих мимо девушек. Девушки медленно наполняют свои кувшины и так же медленно возвращаются. Полные по самое горлышко кувшины нести тяжело. Девушки боятся поскользнуться, платки сползают у них с лица, и красавицы застенчиво опускают глаза. Но бывает, что одна из них случайно поднимает глаза, и ее взгляд встречается с взглядом кого-нибудь из парней. Если у ручья несколько раз встретятся взглядами молодые люди, все уже знают - это начало любовной истории.
Остальное происходит уже само собой. Влюбленный парень бродит по окрестностям города и поет печальные песни. Его родня обсуждает с родителями девушки вопросы приданого и другие не менее важные проблемы, а мудрецы пытаются подсчитать, сколько новых бойцов произведут на свет эти молодожены. Вот как просто все происходит, все заранее рассчитано и решено.
А что же я. Где затерялся мой ручей. Где платок на лице Нино. Странно. Разглядеть лицо женщины под платком невозможно, но это не мешает узнать о ее привычках, мыслях, желаниях. Платок скрывает глаза женщины, ее нос, рот, но не душу. Душа восточной женщины не столь уж загадочна. Она многим отличается от женщин, не скрывающих лица под чадрой. Потому что можно увидеть глаза, нос, губы западных женщин, но постичь, что скрывается за всем этим, не сможет даже величайший мудрец, думающий, что он все знает на свете...
Я люблю Нино, но иногда она приводит меня в замешательство, изумляет, повергает в сомнения. Ей доставляет удовольствие, когда на улице на нее заглядываются посторонние мужчины. В то время как восточную женщину это рассердило бы. Она целует меня. Я ласкаю ее груди, ноги. А ведь мы с ней даже не помолвлены! Когда она читает книги про любовь, глаза ее становятся мечтательными. А спросишь, о чем она задумалась, - покачает удивленно головой и скажет: "Сама не знаю". Когда Нино рядом со мной - у меня нет вообще никаких мыслей, желаний. Мне кажется, у нее такой характер оттого, что она часто ездила в Россию. Отец всегда возил ее с собой в Петербург. А всем известно, что русские женщины - самые сумасшедшие женщины на свете. Их глаза полны страсти, они часто обманывают мужей и изменяют им с другими. И, несмотря на это, у них очень редко бывает больше двух детей. Так карает их Аллах!
Но я все равно люблю Нино. Люблю ее глаза, голос, смех, люблю, как она разговаривает, даже мысли ее люблю. Мы с ней поженимся, и она, несмотря на веселый, резвый, мечтательный нрав, будет, как и все грузинские женщины, хорошей женой. Дай-то Аллах!
Я повернулся на другой бок. Эти мысли ничего, кроме удовольствия, мне не приносили. Что могло быть приятней, чем лежать, закрыв глаза, и думать о будущем, то есть о Нино. А наше будущее - это женитьба; оно начнется со дня нашей свадьбы, с того дня, когда Нино станет моей женой.
Это, наверное, будет очень суматошный день. Я не смогу даже увидеть Нино. Говорят, нет ничего хуже, чем когда в день свадьбы жених и невеста появляются вместе. Мои друзья, вооруженные, на конях, заберут Нино из ее дома. Лицо ее будет закрыто плотным платком. Только в этот день, в день свадьбы, ей придется выполнить восточный обряд. Мулла будет задавать вопросы, а мои товарищи, стоя по углам комнаты - шептать заклинания против бессилия. Этого тоже требует обычай. Потому что у каждого человека есть враги, и в день свадьбы они до половины вынимают кинжалы из ножен, обращают лица к Западу и шепчут:
- Анисани, банисани, мамаварн, каниани - он не может этого, он не может этого, он не может этого.
Но, слава Аллаху, у меня есть хорошие друзья, и Ильяс бек знает все спасительные заклинанья наизусть.
Сразу после бракосочетания мы должны тут же расстаться. Нино пойдет к своим подругам, а я - к друзьям. Каждый из нас проведет последний день юности порознь.
А потом. Да, что потом.
Я на мгновение открываю глаза, вижу веранду, деревья в саду и опять закрываю глаза, чтобы снова все обдумать. День свадьбы - очень важный день в жизни, может быть, даже самый важный, но в то же время это самый тяжелый день.
В день свадьбы нелегко будет попасть и в спальню невесты. Вдоль длинного коридора у каждой двери стоят люди в масках, и они пропускают тебя только после того, как заплатишь им. А друзья уходят, подбросив в спальню петуха или кота, или подстроив еще какую-нибудь каверзу. Я должен буду внимательно осмотреть все. Бывает даже, что в постели прячется старуха и требует выкупа за то, чтоб освободить брачное ложе...
И вот, наконец, я остаюсь один. Открывается дверь, и входит Нино. Теперь начинается самая сложная часть свадебной церемонии. Нино смеется и с надеждой смотрит на меня. Ее тело стянуто сафьяновым корсетом. Он завязан впереди сложно переплетающимися узелками. Развязать их - дело очень сложное, но в том-то и состоит смысл корсета. Я должен сам развязать все узелки. Нино не имеет права помогать мне в этом. Или поможет. Узлы и в самом деле очень сложные, но перерезать их ножом - значит опозориться и признать свое бессилие. Мужчина должен доказать, что он сам себе господин. Ведь на следующий день друзья придут и захотят взглянуть на развязанные узелки. Горе несчастному, который не сможет предъявить их: о нем будет говорить весь город.
В свадебную ночь дом напоминает муравейник. Повсюду стоят друзья, знакомые друзей и друзья знакомых. Они везде: в коридорах, на крыше, даже на улице. Они ждут и, если ждать приходится долго, теряют терпение.
Тогда они начинают стучать в дверь, мяукать, лаять, но как только раздается долгожданный выстрел из пистолета - все мгновенно меняется. Все тут же на радостях начинают палить в воздух, выходят на улицу и становятся в караул, чтобы выпустить нас с Нино, лишь когда им самим захочется этого.
Да, это будет воистину прекрасная свадьба. Свадьба с соблюдением всех старинных обрядов.
Я, кажется, незаметно заснул на мягкой тахте. Потому что когда я открыл глаза, то увидел, что гочу мой сидит на земле и острием ножа чистит ногти. Как же я не заметил его прихода.
Я лениво зевнул и спросил:
- Ну, что новенького, братец.
- Ничего особенного не произошло, ага, - ответил он своим противным голосом. - По соседству подрались женщины да какой-то осел от испуга плюхнулся в реку, так до сих пор там и сидит...
Гочу умолк, спрятал свой кинжал в ножны.
- Государь император объявил войну нескольким европейским королям, равнодушно добавил он после недолгого молчания.
- Что. Какую войну.
Я вскочил и удивленно уставился на него.
- Самую обыкновенную войну.
-- Да что ты болтаешь. Кому он объявил войну.
- Разным европейским королям. Я забыл их имена. Их там было много. А Мустафа записал их имена.
- Скорей позови его сюда!
Удивленный моим столь живым интересом, гочу тряхнул головой и вышел. Через некоторое время он вернулся с хозяином дома.
Гордый обширностью и глубиной своих познаний, Мустафа довольно усмехался. Да, конечно, царь объявил войну, об этом знает весь город. Только я один сплю здесь и не в курсе происходящего. Почему царь объявил войну. Этого никто точно сказать не мог. Во всяком случае, подобное решение царя свидетельствует о необычайной мудрости нашего монарха.
- Но кому он объявил войну. - теряя терпение, крикнул я.
Мустафа сунул руку в карман, достал оттуда мятый лист бумаги, откашлялся и торжественно, хотя и с большим трудом, начал читать:
- Императору Германии, императору Австро-Венгрии, королю баварскому, королю прусскому, правителю Саксонии, королю Венгрии и еще ряду мелких графств и княжеств.
- Я ведь говорил тебе, ага, что невозможно всех упомнить, - виноватым тоном проговорил гочу.
Мустафа спрятал листок в карман.
- Вместе с тем Его величество султан Великой Османской империи и халиф Мехмет Рашид, а также Его величество шахиншах Ирана Султан Ахмед шах объявили, что они в этой войне участвовать не намерены. Таким образом, кяфиры воюют друг с другом, а нас это совсем не касается. Мулла в мечети Мухаммеда Али полагает, что победят немцы.
Колокольный звон разнесся по всему городу, прервал Мустафу. Я выбежал на улицу.
Знойное августовское небо неподвижно висело над городом. Легкие облачка издали глядели на землю безучастными свидетелями. Звон колоколов долетел до окружающих город гор и эхом возвращался обратно. На улицах было многолюдно. Перепуганные и взволнованные лица были обращены вверх к куполам и минаретам. Пыль столбом стояла в сухом воздухе. Люди нервничали. Немой угрозой нависали над нами стены мечетей и церквей. Наконец перезвон колоколов смолк. На минарете мечети у нашего дома появился толстый мулла в ярком одеянии. Он рупором поднес ко рту ладони и торжественно, но в то же время печально прокричал:
- Идите на намаз, идите на намаз, лучше молиться, чем спать!
Гочу оседлал коня, я вскочил в седло и, не обращая внимания на испуганные взгляды людей, пустился по улицам, выехал за город по узкой извилистой дороге, во весь опор промчался мимо домов карабахских аристократов.
- Али хан, ты уже рвешься в бой. - кричали мне вслед эти простые крестьяне, считающиеся здесь аристократами.
Я взглянул на лежавшую внизу долину, туда, где посреди сада стоял небольшой домик с плоской крышей. Заглядевшись на этот домик, я позабыл, обо всех правилах верховой езды и на полном скаку пустил коня вниз под гору. Дом становился все ближе и постепенно заслонял собой и горы, и небо, и город, и царя, и вообще весь мир.
Я направил коня прямо в сад. Из дома вышел какой-то слуга, неподвижно застыл у дверей и устремил на меня невидящий взгляд.
- Князь с семьей три часа назад покинул город, - проговорил он.
Рука моя невольно дернулась к кинжалу. Слуга отпрянул в сторону.
- Княжна Нино оставила господину Али хану Ширванширу письмо. Он сунул руку во внутренний карман пиджака и протянул мне письмо. Я соскочил с коня и сел на ступеньки. Я нетерпеливо разорвал мягкий, белый и надушенный конверт. Письмо было написано крупным детским почерком:
"Дорогой Али хан! Неожиданно началась война, и мы должны вернуться в Баку. Я не успела сообщить тебе об этом. Не сердись на меня. Я плачу и люблю тебя. Жду тебя и очень скучаю. В дороге я буду думать только о тебе. Папа думает, что война закончится быстро, и мы победим. Из-за всей этой суматохи я совсем потеряла голову. Прошу тебя, съезди в Шушу и купи мне ковер. Я не успела сама его купить. Пусть на ковре будет яркий рисунок конской головы. Целую тебя. В Баку, кажется, будет еще очень жарко. Твоя Нино".
Я сложил письмо. По сути дела вокруг все было, как должно быть. Кроме меня. Мне, Али хану Ширванширу, следовало бы явиться к городскому голове, поздравить его с началом войны или же, по крайней мере, заказать в одной из мечетей молитву во славу русского оружия. Я же вместо этого, как сумасшедший прыгаю, в седло и мчусь в долину.
Я сидел на ступеньках, уставившись в пространство. Конечно, я вел себя глупо. Tyaqib edyanlyar ona yaxinlashmamishdan onun ati nyahyanq sichrayishla daqlarin, qayalarin vya Shushanin ustyundyan uchub qeyb olmushdu. Myominlyar bu qyun belya nyacib heyvanin endiyi qayalarda hyakk olunmush nal izlyarini qyorya bilirdilyar. Bir atin o dyaryacyadya sichramasinin myumkyun olduquna shyubhya etdiyimi bildiryandya onlar incimish halda and-aman edib dedilyar ki, “Aqa, bu at Qarabaq ati idi!” Bunu deyib, qarabaq ati baryadya myanya bir maraqli ahvalat syoylyadilyar:
“Bizim diyarda hyar shey qyozyaldir” - deyya syoylyamyayya bashladilar. Ancaq bu diyarin an qyozyal sheylyarindyan biri dya qarabaq atlari idi. Qarabaqin shyohryatli atini almaq uchyun Iran shahi Aqa Myahyammyad byutyun hyaryamxanasini bu atin avyazinya vermyayya hazir idi. Qyoryasyan myanim dostlarim Aqa Myahyammyad shahin axtalanib xyadimaqa olduqunu bilmirdilyarmi? Bu at deyilyanya qyorya “Myuqyaddyas yaranmish bir at idi”. Bu myocyuzyali at cinsini meydana qyatiryanya qyadyar insanlar yyuz illyar boyu durmadan amyak syarf etmish vya nyaticyadya yeni at cinsi – Qarabaqin myashhur kyahyar ati yaranmishdi. Dyunyanin an myashhur cins ati Qarabaqin qirmizi qizili ryanqli ati idi.
Bu qyadyar tyarifdyan sonra atlara maraqim artdi vya xahish etdim ki, o qyozyal atlarin birini myanya qyostyarsinlyar. Dostlarim qayqikesh baxishlarla myani syuzyub dedilyar ki, “Sultanin hyaryamxanasina qirmyak – Qarabaq atlarinin tyovlyasinya qirmyakdyan asandir. Qarabaqda cyami on iki belya kyahyar ati vardir. Bu atlarin sahiblyari ancaq myuharibya olan zaman onlari minirlyar”. Byaxtim qyatirmyamishdi. Ona qyorya dya onlarin o afsanyavi Qarabaq atlari baryadya syoylyadiklyari ilya kifayyatlyanmyali idim.
Indi isya shushadaki maqarda oturmush Mustafa kishinin bosh uydurmalarina qulaq asa-asa Ninonu qyozlyayirdim. Bu afsanyavi diyara da artiq alishmishdim.
“Ey xan – deyya Mustafa kishi syozya bashladi – Sizin acdadlariniz myuharibyalyar aparmishlar, syan isya tyahsilli, oxumush bir adamsan. Elya ona qyorya dya qyozyal syanyatlyar haqqinda byahs edilyan syohbyatlyardyan bashin chixir. Farslar Syadi, Hafiz, vya Firdovsi ilya, ruslar isya Pushkin ilya fyaxr edirlyar. Uzaq Qyarbdya dya Qyote adli bir shair olub vya o, sheytan haqqinda sher yazib”.
Onun syozyunyu kyasyaryak: “Byalkya bu shairlyar dya Qarabaqdan chixiblar?”- dedim.
- Xeyir, hyormyatli qonaq, amma demyak lazimdir ki, bizim shairlyarimiz onlardan daha istedadlidir. Onlar o qyadyar qyururlu idilyar ki, sherlyarini kaqiza yazmadan azbyar oxuyurdular.
- Hansi shairlyari nyazyardya tutursan, ashiqlarimi?
- Byali, ashiqlari nyazyardya tuturam – deyya Mustafa kishi myotyabyar shyakildya cavab verdi. Onlar Shushanin atrafindaki kyandlyardya yashayirlar. Sabah ashiqlarin dyarvish qyahvyaxanasinda yarishlari var. Qedib onlari heyran-heyran dinlyamyak istyayirsyanmi?
- Raziliqimi bildirdim vya ertyasi qyun ayri-yuyryu yollarla yoxushu qalxib Qafqaz ashiq syanyatinin dayaq nyoqtyasi sayilan Dash kyandya qyaldik. Demyak olar ki, Qarabaqin hyar kyandindya yerli ashiqlar vardi. Onlar qishda sher yazarlar, mahnilar vya dyarvishlyarin ryaqs motivlyarini byastyalyayyarlyar, baharda isya klublar vya saraylarda yeni shyarqilyarini vya mahnilarini oxuyardilar. Qarabaqda uch kyand vardi ki, orada ancaq sirf ashiqlar yashayirdilar. Shyarqin ta qyadim zamandan sheriyyyatya hyormyat byaslyamyasinin alamyati olaraq yerli feodallar onlari verqidyan azad etmishdilyar.
Bu kyandlyardyan biri dya Dash kyand idi.
Bu kyand sakinlyarinin adi kyandli olmadiqlarini myuyayyyan etmyak uchyun onlara bircya dyafya baxmaq kifayyat idi. Onlarin kishilyari uzun sach buraxirlar vya ipyak kaftanlar qeyirlyar. Qadinlari isya qyamqin baxishlarla kishilyarinin dalinca qedib musiqi alyatlyarini dashiyardilar. Ashiqlari heyran-heyran dinlyamyak uchyun Dash kyand Shushadan qyalmish dyovlyatli myusyalmanlar vya ermyanilyarlya dolu idi. Tamashachi kyutlyasi kyandin asas meydanchasinda toplashmishdi. Meydanin ortasinda isya bir-birilya amansiz dyoyyushya hazir olan iki iqid ashiq dayanmishdi. Onlar burunlarini chyakyaryak – bir-birlyarinya nifryatlya baxirdilar. Asyan kyulyak onlarin sachlarini yellyadirdi. Ashiqlardan biri qishqirib dedi: - Syanin paltarindan tyazyak iyi qyalir, sifyatin donuz sifyatinya byanzyayir, istedadin an nazik tyukdyan dya nazikdir vya syanya bir az pul versyalyar ozyun haqqinda tyahqiramiz sher yazarsan”.
O biri ashiq aciqli-aciqli syasini ucaldaraq dedi:
- Syanin paltarin tyalxyak libasina byanzyayir, syasin dya xyadimaqanin syasini xatirladir. Myanim istedadim yoxdursa, syanin dya shairliyin yoxdur. Syan ancaq myanim dolu syufryamdyan atilan tyortyokyuntyulyarlya yashayirsan. Ashiqlar qet-qedya qizisharaq bir-birlyarini iynyali syozlyarlya tyahqir edirdilyar.
Nyahayyat meydana aq sachli nurani bir qoca qyaldi. O, ashiqlar arasindaki yarishma uchyun iki myovzu elan etdi:
Myovzulardan biri “Araz uzyarindya ay”, diqyari isya “Aqa Myahyammyad shahin olyumyu” idi.
Ashiqlar bashlarini qyoyya chevirib sherlyarini oxumaqa bashladilar. Onlar oxuyurdular ki, Aqa Myahyammyad shah kishilik qyucyunyu yenidyan qaytarmaq uchyun Tiflisya, kyukyurdlyu vannalar qyabul etmyak uchyun qedir. Ona kyukyurtlyu vannalar da kyomyak etmyayyandya Xyadim aqa shyahyari yerlya-yeksan etmish vya byutyun qadin vya kishilyari vyahshicyasinya oldyurtmyushdyu. Lakin dala qayidan zaman tale onu Qarabaqa tyalyasdirdi. O, oz chadirinda yatdiqi yerdya xyancyarlya oldyuryulmyushdyu. Byoyyuk shah hyayatdan hech bir hyazz almadan oldyuryuldyu. O, hyarb yyuryushlyari zamani acliqa dyozmyush, qara chyoryak yeyyaryak, ayran ichib yashamishdi. O, saysiz-hesabsiz olkyalyari fyath etmishdi, amma syahradaki dilyanchilyar qyadyar yoxsul olmushdu. Xyadim aqaMyahyammyad belya adam idi.
Ashiqlar byutyun bunlari aruz vyazni uslubunda oxuyurdular. Onlarin biri an qyozyal qadinlarin yashadiqi olkyadya Xyadimaqanin ishqyancyalyarinya dyaqiqliyi ilya tyasvir edir, o birisi isya bu qadinlarin edam syahnyasini tyafyarryuati ilya tyasvir edirdi. Tamashachilar myamnun olmushdular. Ashiqlarin alinlarindan muncuq iriliyindya tyar dyanyalyari axirdi. Birdyan myulayim syasi olan ashiq syaslyandi: “Araz uzyarindyaki Ay kimya byanzyayir?”
Aciqli ashiq onun syozyunyu kyasyaryak: “Syanin sevqilinin camalina” dedi.
Myulayim syasi olan ashiq dillyandi: “Bu Ayin ishiqi myulayimdir”.
- Xeyir, - deyya aciqli ashiq cavab verdi. - Bu Ay shyahid olmush cyanqavyar bir dyoyyushchyunyun qalxanina byanzyayir”.
Bu byanzyatmyadya birinciliyi aldya etmyak uchyun ashiqlar yorulub biri-birini taqyatdyan salirdilar. Sonra onlarin hyar ikisi ayri-ayriliqda Ayin qyozyalliyindyan, dyuzyanlikdya bir Bakiryanin sach hyorkyusyu kimi dolana-dolana asyan kyulyayya, Araz chayinin sularinda aks olunan Aya Baxan sevqililyardyan shyarqilyar oxuyurdular.
Byanzyatmyalyarin sonunda aciqli qalib elan edildi vya xosha qyalmyaz bir qyulyushlya ryaqibinin sazini myukafat olaraq alindyan aldi. Sazin chanaqi aqzina qyadyar pullarla doldurularkyan qashqabaqini sallayib atrafa baxirdi.
- Qyalyabyanya qyorya sevinirsyanmi? - deyya sorushdum. O nifryatlya yerya tyupyurdyu vya dedi: – Aqa, buna qyalyabyami deyyarlyar? Haradadir o kechmish yarishmalar. Yyuz il bundan qabaq belya yarishmalarin sonunda qalib qyalyan myaqlubun bashini chapa bilyardi. O zamanlar syanyatya hyormyat byoyyuk idi. Indi nazik uryakli olmushuq. Indi kimsya bir qoshma uchyun qanini fyada etmir.
- Indi syan bu diyarin an yaxshi ashiqisan.
- Yox – dedi vya onun qyozlyarindya dyarin bir kyadyar qyoryundyu. - Myan ancaq bir syanyatkaram. Asl ashiq deyilyam.
Byas asl ashiq nya demyakdir?
Aciqli ashiq dillyandi: - ”Ramazan ayinda” asraryanqiz bir qecya vardir. Ona Qyadir qecyasi deyirlyar. Bu qecyadya tyabiyat bir saatliqa yatir. Chaylarda sular axmir, cinlyar, sheytanlar xyazinyalyarin keshiyindya durmurlar. Chyamyanlyardya otlarin artdiqini vya aqaclarin danishdiqini eshitmyak olur. Chaylardan su pyarilyari yyuksyalir vya o qecyadya dyunyaya qyalyan adamlar alim vya shair olurlar. Qyadir qecyasindya ashiq qyaryak byutyun shairlyarin hamisi olan Ilyas peyqyambyari chaqirsin. Peyqyambyar dyuz vaxtinda peyda olur vya oz camindan ashiqa su verib deyir: - Bu qyundyan etibaryan syan asl ashiqsan vya yer uzyundya hyar sheyi myanim qyozlyarimlya qyoryacyaksyan.
Buna nail olan ashiq hyar unsyurya hakim olur: byutyun insanlar vya heyvanlar, kyulyaklyar vya dyanizlyar onun syasinya bash ayir, chyunki onun syasindya artiq peyqyambyarin qyudryati vya qyucyu vardir.
Aciqli ashiq yerya oturdu, uzyunyu allyari arasina aldi vya birdyan birya hyonkyur-hyonkyur aqlamaqa bashladi.
- Amma Qyadir qecyasinin hansi qecya olduqunu vya bu qecyanin hansi saatinda yatmaq lazim olduqunu artiq hech kim bilmir. Buna qyorya dya bu dyunyada asl ashiq qalmayib.
Dyunyada tyanha qalmish aciqli ashiq ayaqa durub qyamqin vya qaradinmyaz halda Qarabaqin yashil cyannyatini bir syahra canavari kimi tyark etdi.
VI
Isa bulaqi oz yataqinda shiriltiyla axirdi. Onun atrafindaki aqaclar yorqun myuqyaddyaslyar kimi bashlarini qyoyya qaldirmishdilar. Cyanuba doqru choban yaylaqlarini xatirladan yam-yashil otlaqlar ufyuqya doqru uzanib qedirdi. Shusha tyapyalyarin ardinda qalmishdi. Shyarqdya isya Qarabaq tarlalari Azyarbaycanin tozlu chyollyari ichindya qyozdyan itirdi. Zyardyusht atyashlyarinin qizqin nyafyasi, chyol kyulyaklyarinin qanadlarinda dyuzyanliyi syupyuryurdyu. Atrafimizdaki qorunan meshyadya an kichicik yarpaq belya tyarpyanmirdi. Qyadim zyamanyalyarin ilahyalyari buralari tyark edib qetmish olsalar da fyusunkarliqlari sanki hyalya dya qalmishdi. Bizim tonqalin atyashi dya bu myuqyaddyas yerlya ahd-peyman olsun deyya yandirilmish nechya-nechya ocaqlardan chox qerilyarya qalmishdi. Ryanqaryanq xalilar dairyavi shyakildya tonqalin atrafina syarilmishdi. Xalilarin ustyundya myan kef chyakyan qyurcyulyarlya bir yerdya oturmushdum. Ocaqin atrafindaki xalilarin uzyarindya kyupyalyar dolusu shyarab, cyurbyacyur meyvyalyar, ust-yustya qalanmish tyaryavyaz, pendir, syabzyalyar dyuzyulmyushdyu. Bulaq boyunca Sasandi adlanan syayyah ashiqlar oturmushdular. Onlarin allyarindyaki alyatlyarin adlari elya musiqini xatirladirdi: dairya, chinuri, tara, diplipito.
Onlar farsi usulda bir bayati vya lirik bir myahyabbyat mahnisi oxumaqa bashladilar. Bu mahnini ekzotik tyasiri artirmaq uchyun qyurcyulyar arzu etmishdilyar. Aqyar latin dili myuyallimimiz burada olsaydi, myamlyakyat anyanyalyarinin bir hissyasinya chevrilmish bu aylyancyani “Diyonisios alyami” adlandirardi. Nyahayyat oradaki kurortun shyan qonaqlarini Shusha yaxinliqindaki meshyadya tyashkil olunmush qecya ziyafyatinya dyavyat edyan Kipiani ailyasi qyalib chixdi.
Qarshimda Ninonun atasi oturmushdu. O, ziyafyat myarasiminin shyartlyarinya uyqun olaraq tamada rolunu ifa edirdi. Onun parlaq qyozlyari, qirmizimtil sifyati vya qapqara uzun biqlari var idi. Kipiani alindyaki qyadyahi myanim shyaryafimya qaldirib ichdi. Myan ichki ichmyadiyim halda qyadyahimi qaldirib bir qurtum ichdim. Bashqa vaxt olsaydi ichmyazdim, amma myaclisya tamadaliq edyan Ninonun atasi shyarab ichmyayi tyalyab edyandya, ichmyamyak nyazakyatsizlik olardi.
Ushaqlar bulaqdan su qyatirdilyar. Bu sudan ichyan adam kefi istyadiyi qyadyar yeyib ichya bilyardi vya artiq yemyakdyan dya zyarrya qyadyar narahatchiliq hissi etmyazdi. Chyunki Isa bulaqinin suyu da Qarabaqin saysiz-hesabsiz myocyuzyalyarindyan biri idi. Ocaqin shyolyalyanyan ishiqinda Ninonun anasinin profilini qyordyum. Onun syart bir profili vardi. O, arinin yaninda oturmushdu, onun qyozlyari qyulyurdyu. Bu qyozlyar nya vaxtsa sehrkar Medeyanin Arqono Yasonla tanish olduqu Rion obasindaki Minqrelliyanin yaratdiqi qyozlyar idi.
Tamada qyadyahini qaldirdi: “Ichyak myohtyaryam Dadianinin saqliqina!”
Ushaq baxishli bir qoca ona tyashyakkyur etdi. Bununla da uchyuncyu dyovrya bashlandi. Hyarya oz qyadyahini bir nyafyasya boshaltdi. Ancaq syarxosh olani yox idi. Qyurcyulyar syufrya bashinda olanda uryakdyan nyashyalyanmyayi sevirlyar. Amma onlarin aqillari Isa bulaqinin suyu kimi tyamiz vya shyaffaf qalirdi.
Meshyalikdya kef myaclisi dyuzyaldyan tyakcya biz deyildik. Meshya saysiz-hesabsiz ocaqlarin ishiqina qyarq olmushdu. Chyunki byutyun shushalilar hyar hyaftya myuxtyalif bulaqlarin bashina yiqilirlar. Kef myaclislyari syahyar achilana qyadyar davam edirdi. Myusyalmanlarla Xristianlar myuqyaddyas meshyaciyin byutlyari xatirladan aqaclarinin kyolqyasi altinda shyanlyanirdilyar.
Myan, yanimda oturan Ninoya baxdim. O, aqsachli Didiani ilya syohbyat edirdi. Bu da adyat vya anyanyanin bir alamyati idi: qocalara hyormyat, cavanlara myahyabbyat...
Didiani dillyandi:
- Siz qyaryak bir fyursyat tapib, myanim Zuqdidi yay malikanamya qyalyasiniz. Malikanyam Rion chayinin qiraqindadir. Bir zamanlar bura Medeanin kyolyalyarinin qoyun yunlari ilya qizil tozlarini yuduqlari yer idi. Ali xan, siz dya qyalin. Siz Minqreliyanin balta dyaymyamish tropik meshyalyarini vya qyadim aqaclarini qyoryarsiniz.
- Myamnuniyyyatlya, myohtyaryam Didiani, qyalyaryam, amma aqaclari qyormyak uchyun yox, sizya qyorya qyalyaryam.
- Nyayya qyorya aqaclarin aleyhinyasiniz? Myanim uchyun aqaclar Kamil hyayatin tyacyassyumyudyur.
Nino syohbyatya qarishdi:
- Ali xan xyayalyatlyardyan qorxan ushaqlar kimi aqaclardan qorxur.
- Elya deyil canim, - dedim. Ancaq sizin uchyun aqaclar nya qyadyar azizdirsya, myanim uchyun dya bir o qyadyar chyollyar azizdir. Myohtyaryam Dadiani, aqaclarin olduqu dyunya myani karixdirir. Bu dyunya vahimya, cin vya sheytanlarla doludur. Ustyalik meshyalyarin ichi qaranliqdir. Qyunyashin shyualari aqaclarin kyolqyasindya yox olur. Meshyalyarin qaranliqlari myani sixir, budaqlarin xishiltilarini eshidyandya isya qyalbimya hyuzn chyokyur. Myan, sadya sheylyardyan xoshlaniram: kyulyaklyardyan, qumlardan vya dashlardan. Chyol bir qilinc zyarbyasi kimi sadyadir. Meshyalyar isya Qordiy dyuyyunyu kimi dolashiqdir. Dolashiq, cyancyalli myasyalya. Red. Myan meshyanin ichinya qirdiyim zaman chashib yolumu tam itiriryam, myohtyaryam Didiani. Didiani fikirli-fikirli myanya baxib dedi:
- Sizdya chyol adaminin ruhu var. Qyoryunyur, insanlari byolmyak uchyun yalniz bir doqru usul vardir: insanlari meshya adamlarina vya chyol adamlarina byolmyak lazimdir. Shyarqin ichkisiz syarxoshluqu chyoldyan qyalir. Chyollyardya isti kyulyaklyarlya qizmar qum insanlari syarxosh edir. Orada hyayat sadya vya problemsizdir. Meshyalyar isya min bir suallarla doludur. Chyol isya kimsyadyan bir shey istyamyaz, kimsyayya, bir shey vermyaz vya hech bir shey dya vyadd etmyaz. Lakin ruhun atyashi meshyadyaki odundan qyalir. Chyol adaminin, yyani qyozlyarimlya qyorya bildiyim tyak bir uzyu vardir. O, tyak bir hyaqiqyat taniyir, o tyak hyaqiqyat dya onun qyalbini doldurur. Meshya adaminin isya min bir sifyati vardir. Tyayassyubkeshlyar chyoldyan, yaradicilar isya meshyalyardyan qyalirlyar. Byalkya dya Shyarq vya Qyarb arasindaki asas fyarq dya elya budur.
Adli-sanli ermyani syulalyasindyan olan qyombul Myalik Nachararyan:
- Biz ermyanilyarlya qyurcyulyar elya bu syabyabdyan meshyalyari sevirik – deyya syohbyatya qarishdi. Domba qyozlyari vya qalin kol kimi qashlari olan bu adam filosofluq etmyayya vya ichkiyya artiq dyaryacyadya meyl qyostyarirdi. Nachararyan qyadyahini myanim shyaryafimya qaldiraraq byarkdyan dedi:
- Ali xan, daqlardan qartallar, meshyalyardyan dya pyalyanqlyar chixir, byas chyollyardyan nya chixir?
- Aslanlar vya cyanqavyarlyar! - deyya cavab verdim. Nino razi halda chocuqcasina al chaldi.
Shishlyarin uzyarindya nar kimi qizarmish kabablar paylanirdi. Qyadyahlyar dyafyalyarlya dolub boshalirdi. Qyurcyu shyanliyinin syadasi meshyani byuryumyushdyu. Didiani Nachararyanla nyayi isya myuzakirya edirdilyar. Nino da fyursyatdyan istifadya edib sualedici baxishini myanya zillyadi. Myan raziliq isharyasi olaraq bashimi tyarpyatdim. Artiq qaranliq chyokmyushdyu. Ocaq ishiqinda keflyanmish adamlar cinlyari, ya da quldurlari andirirdilar. Hech kim bizya fikir vermirdi. Ayaqa durub yavash-yavash bulaq tyaryafya qetdim. Ayilyaryak ovucumla suyu qyotyuryub ichdim. Bulaqdan su ichmyak adama chox xosh qyalirdi. Bir xeyli orada dayanib suyun ustyunya dyushyan ulduzlarin aksini seyr etdim. Arxamda ayaq syaslyari eshidildi. Quru bir budaq kichik bir ayaqin altinda shaqqildadi... Alimi uzatdim, Nino alimi dyarhal tutdu. Biz al-yalya verib meshyanin dyarinliklyarinya qetdik.
Ocaqin bashindan ayrilmamish meshyanin dyarinliklyarinya qetmyak dyuzqyun bir hyaryakyat deyildi. Nino balaca bir chyamyanlikdya oturdu. Sonra myani dya ozyunya doqru chyakdi. Hyamishya shyan vya shad olan Qarabaqda da ciddi vya syart adyatlyar var idi. Mustafa kishi myanya dyahshyat ichindya danishmishdi ki, on syakkiz il bundan qabaq Qarabaqda bir ailyadya syadaqyat pozulmush vya bunun nyaticyasindya dya o qyundyan byari meyvya aqaclari myahsullarini azaltmishlar.
Biz biri-birimizya baxirdiq. Ay ishiqinda Ninonun sifyati solqun qyoryunyurdyu. “Prinses” deyya ona myuraciyat etdim. Nino chyapyaki myanya baxdi. Artiq iyirmi dyord saat idi ki, o, prinses olmushdur. Atasinin knyaz ryutbyasinya layiq olduqunu isbat edib, Peterburqdaki Chara qyabul etdirya bilmyasi isya iyirmi dyord il chyakmishdi. Bu qyun syahyar Peterburqdan Ninonun atasina teleqram qyalmishdi. Ninonun atasi itirdiyi anasini yenidyan tapmish bir ushaq kimi sevinirdi. O, hamimizi qecya ziyafyatinya dyavyat etdi.
- ”Prinses”, - deyya myan tyakrar etdim.Sonra Ninonun uzyunyu allyarimin arasina aldim. O hech bir myuqavimyat qyostyarmirdi. Ola bilsin ki, Kaxetiya shyarabini chox ichmishdi vya yaxud da onu syarxosh edyan meshya vya ay ishiqi idi. Myan onu opdyum. Onun ovuclarinin ichlyari yumshaq vyailiq idi. Biz yumshaq yosunlarin ustyundya uzanmishdiq. Nino myanim uzyumya baxirdi. Onun sifyati nazilmish vya ciddilyashmishdi. Ay ishiqinda onun byadyani sarimtil aqiq dashi kimi parildayirdi. Myan onun uryak dyoyyuntyusyunyu eshidirdim. Onun dizlyari asirdi, qyozlyarindyan yash qyalirdi. Qyozlyarindyan qyalyan yashlarini dodaqlarimla sildim vya nyam yanaqlarini qurutdum.
Nino ayaqa qalxdi. Onun susmaqi yalniz daxilindyaki myuyammali hisslyardyan idi. Myanim Ninomun on yeddi yashi hyalya tyazyacya tamam olmushdu. O, myuqyaddyas Kralicha Tamara litseyinya tyazyacya qedirdi. Nino dillyanib dedi ki, «Alixan myanya elya qyalir ki, syani seviryam. Hyatta indi prinses olduqum halda da syani seviryam”.
- Byalkya prinsesliyin artiq uzun chyakmyayyacyak - deyya cavab verdim.
Nino syozyumyu basha dyushmyadi karixmish halda dedi:
- Sya nya demyak istyayirsyan? Yyani char atamin prinseslik unvanini bizdyan qeri mi alacaq?
- Syan arya qedyan kimi o unvani itiryacyaksyan. Amma xanliq unvani da chox qyozyal bir unvandir.
Nino allyarini boynunun ardinda charpazlashdirdi, bashini qeri atib qyahqyahya ilya qyuldyu:
- Xan, byalkya elya Xan xanimi? Xan xanimlari uchyun bir unvan yoxdur? Umumiyyyatlya, syanin qyaribya bir evlyanmya tyaklifi iryali syurmyak usulun var, – aqyar bunu nyazyardya tutursansa...
- Myan bunu nyazyardya tuturam.
- Nino uzyumyu tumarladi vya onun barmaqlari sachlarimin ichyarisindya itdi:
- Ayyar birdyan byali desyam, onda syan omryunyun sonuna qyadyar Shusha yaxinliqindaki meshyani xosh xatirya kimi yadda saxlayacaq vya aqaclarla syulh baqlayacaqsan?
- Myanya elya qyalir ki, edyaryam hyar halda.
- Toydan sonraki syayahyatimizi kechirmyak uchyun Tehrandaki aminqilya qedyarik, myan dya orada ***susi nyazaryat altinda olan Shahyanshahin hyaryamxanasini ziyaryat edyacyayyam. Oradaki shishman qadinlarla chay ichib syohbyat etmyali olacaqam.
- Bashqa?
- Ondan sonra da myan chyollyari qyazya bilyacyayyam, chyunki orada myanya baxa bilyacyak bir ins-cins olmayacaq.
- Yox, Nino, syan chyollyari qyazib baxmayacaqsan, chyunki xoshuna qyalmyayyacyak.
Nino allyarini uzadib boqazimdan tutdu vya burnunu alnima yapishdirib dedi:
- Ali xan, byalkya elya doqrudan da syanya arya qetdim. Amma hech fikirlyashmisyanmi ki, biz meshya vya chyollyardyan bashqa nya kimi anqyallyar qarshimiza chixacaq?
- Hansi anqyallyar?
- Avvyala myanim bir myusyalmana arya qetdiyim uchyun atam vya anam kyadyarlyarindyan olyacyaklyar. Sonra syanin atan syanya lyanyat oxuyub tyalyab edyacyak ki, myan myusyalmanchiliqi qyabul edim. Bunu da qyabul etsyam bu dyafya char babamiz, xristian dininya satqinliq etdiyimya qyorya myani Sibirya syurqyun edyacyak: Syani dya tyahrik etdiyin uchyun myanya qoshacaq.
Myan qyulya-qyulya cavab verdim:
- Sonra da biz, Shimal dyanizinin ortasinda, bir buz daqinin uzyarindya oturacaqiq. Iri aq ayilar da qyalib bizi tikya-tikya edib yeyyacyaklyar. Yox, Nino, zyann etdiyin qyadyar dya pis olmayacaq. Syan myusyalmanchiliqi qyabul etmyalisyan, valideynlyarin dya kyadyarlyanib olmyayyacyaklyar. Toydan sonraki syayahyatimizi dya yaxshi kechirmyak uchyun Parisya vya Berlinya qedyarik ki, syan oralari qyazyarkyan Bui de Bulonun meshyasinya vya Berlinin myashhur heyvanxanasina tamasha edyarsyan.
- Indi nya deyirsyan? Nino tyayaccyublya myanya baxib cavab verdi:
Myani chox istyayirsyan, ona qyorya dya yox demiryam. Amma hya demyayya dya hyalya vaxt var. Qorxma qachasi deyilyam. Myaktyabi qurtaran kimi valideynlyarimizlya danishariq. Ancaq, syandyan xahish ediryam ki, myani qachirmaqa syay qyostyarmya. Biliryam bunu siz dya necya edirlyar. Bir qyun qyafildyan qyalib myani atin tyarkinya atirsiniz vya daqa qachirarsiniz. Nyaticyadya dya Kipianilyar ailyasi ilya qyuclyu qan davasi bashlanir.
Nino birdyan-birya shux vya dyacyal bir qiza chevrilmishdi. Onun vyucudunda elya bil hyar shey qyulyurdyu: uzyu, allyari, ayaqlari, byadyani... O bir aqaca syoykyanib, myani ashaqidan yuxariya kimi syuzdyu. Myan onun qabaqinda durmushdum. Nino aqacin kyolqyasindya, ovchularin qorxusundan meshyalyardya qizlyanyan qorxmush bir ceyrana byanzyayirdi.
- Qedyak, - deyya Nino dillyandi.
Biz meshyanin ichindyan kechib byoyyuk tonqalin yanina qayitdiq. Yolda birdyan-birya Ninonun aqlina nya isya qyaldi. O, yerindyacya dayandi bashini qaldirib Aya baxmaqa bashladi.
Byas bizim qyalyacyak ushaqlarimiz hansi dinya myansub olacaqlar? - deyya tyashvishlya sorushdu.
- Myan dya qeyri-myuyayyyan bir shyakildya dedim ki, “yan yaxshi vya tyamiz dinya myansub olacaqlar”.
Nino inamsizliqla myanya baxdi vya bir myuddyat susub fikrya qetdi. Sonra qyamli halda:
- Myan syanin uchyun chox yashli deyilyammi? Myanim bu yaxinlarda on yeddi yashim tamam olacaq. Syanin qyalyacyak hyayat yoldashinin indi on iki yashi olmali idi.
Myan onu sakitlyashdirdim. Yox, omyanim uchyun qyatiyyyan chox yashli deyildi. O hyaddyan artiq aqilli vya hiylyaqyar idi. Bir qyanc qizin aqilli vya hiylyaqyar olmasi hyaqiqyatyan yaxshi shey idimi? Myanya elya qyalirdi ki, biz shyarqlilyar vaxtindan chox tez hyaddi-buluqa chatiriq, qocaliriq vya aqillashiriq. Bununla belya byazyan hamimizin syafeh vya sadyalyovh olduqumuz qyanayatinya qyaliryam. Aslindya nya dyushyunmyak lazim idi, bilmirdim.
Aqaclar, Nino, uzaqdan ishiqi qyalyan ocaqlar myani chashdirmishdi. Amma hamidan chox myan ozyum ozyumyu chashdirmishdim. Byalkya dya myan Kaxetiya shyarabindan chox ichib, bir syahra qulduru kimi myahyabbyatin sakit baqchasinda bir syarsyari kimi dolashirdim.
Albyattya Ninonun bir chyol adaminin qurbani olduqu baryadya dyushyunmyamyayinya amin idim. O ozyunyu chox sakit aparirdi.
Biz yenidyan Isa bulaqina qayidanda Ninonun qyoz yashlarindan, qyulyushlyarindyan vya incya coshqunluqundan asyar alamyat qalmamishdi. Bizim qeybya chixib yenidyan qayitmaqimizi hech kim sezmyamishdi. Myan ocaqin qiraqinda oturdum vya birdyanhiss etdim ki, susuzluqdan dodaqlarim quruyur. Myan Isa bulaqinin suyundan bir istyakan doldurub ichdim. Istyakani syufryayya qoyarkyan Myalik Nacharyanla baxishlarimiz rastlashdi. O, myanya dostcasina, qayqi ilya vya bir azca himayyatkarcasina baxirdi.
VII
Damdaki divana uzanib myahyabbyat xyayalina dalmishdim. Myanim myahyabbyatim bashqalarinin myahyabbyatindyan tyamamilya fyarqli idi. Myan Ninoya bulaq bashinda, shyalalyalyar yaninda yox, Nikolay kyuchyasindya myaktyabya qedyarkyan rast qyalmishdim. Elya ona qyorya dya Myanim myahyabbyatim babalarimin, atamin vya amimin myahyabbyat myacaryalyarindyan chox fyarqli idi. Shyarqlilyarin myahyabbyat hekayyatlyari bulaq bashinda vya yaxud syasli-kyuylyu shyalalyalyarin yaninda bashlardi. Qizlar chiyinlyarinya syahyanq alib hyar axsham ustyu bulaq bashina qedyardilyar. Cavan oqlanlar da bulaq bashina yaxin bir yerdya dyovrya vurub oturardilar. Onlar yanlarindan kechyan qizlara hech qyozucu da baxmadan vurushmalardan vya soyqunchulardan byahs edyan syohbyatlyar edyardilyar.Qizlar syahyanqlyarini bulaq suyu ilya doldurub tyalyasmyadyan yavash-yavash evlyarinya qayidardilar. Aqzina qyadyar su ilya doldurulmush syahyanqlyar chox aqir olur. Bu dolu syahyanqlyari apararkyan byudryamyamyak uchyun qizlar orpyaklyarini dala atib, adyablya qyozlyarini yerya zillyayyardilyar.
Hyar axshamyustyu qizlar bulaq bashina qedyardilyar. Oqlanlar da hyar axshamyustyu meydanin bir qushyasindya oturardilar. Shyarqdya myahyabbyat myacaryasi belya bashlayardi.
Tyasadyufyan qizlardan biri qyozlyarini qaldirib oqlanlara nyazyar salardi. Oqlanlar yenya buna ahyamiyyyat vermyazdi. Aqyar hyamin qiz tyakraryan bulaq bashina qayidirsa, oqlanlardan biri bashini qaldirib qyoyya baxardi. Byazyan onun baxishi qizin baxishi ilya rastlashirdi. Bulaq bashinda iki qyancin baxishlari bir nechya dyafya rastlashirdisa, hami basha dyushyardi ki, myahyabbyat myacaryasi bashlayib. Qalan sheylyar artiq su kimi axib qedyardi. Eshq atyashinya dyushmyush cavan oqlan mahnilar oxuyaraq atrafi dolashmaqa bashlardi. Oqlanin yaxin qohumlari isya qiz evi ilya bashliq myasyalyasini qyotyur-qoy edyardilyar. Myudriklyar dya tyazya evlyanmyak istyayyanlyari nechya cyanqavyar dyunyaya qyatiryacyaklyarini hesablayardilar. Hyar shey qabaqcadan hazirlanib qyararlashdirilardi.
Byas myanim bulaqim harada qaldi? Hani Ninonun uzyundyaki orpyak? Qyaribyadir. Qadini orpyak altindan qyormyak myumkyun deyil, amma tanimaq olur: onlarin vyardishini, dyushyuncyasini, arzularini bilmyak olurdu. Orpyak qizlarin qyozlyarini, burnunu vya aqzini baqlayir, qyalbini, ruhunu isya yox. Shyarq qadinlarinin qyalbi chadrasiz qadinlarin qyalbindyan fyarqli idi. Chyunki, chadrasiz qadinlarin qyozlyarini, burunlarini, dodaqlarini qyormyak olur. Amma bu qyozlyarin ardindan kechyanlyari hech bir zaman bilya bilmyazsiniz. Hyatta onu chox yaxshi tanidiqinizi zyann etsyaniz belya.
Myan Ninonu seviryam, amma o yenya dya myani chashdirir, heyryatya vya shyubhyayya salirdi. Kyuchyadya ozqya kishilyar ona baxdiqlari zaman o bundan xoshlanirdi. Halbuki, yetishmish bir shyarqli qizi belya sheylyardyan diksinyardi. O myani opyurdyu. Myan dya onun qichlarini siqallayirdim. Halbuki biz hyalya hech nishanli da deyildik. Nino eshq vya myahyabbyat haqqinda olan kitablari oxuduqu zaman adyati uzrya ***lyalara dalirdi vya hyasryatlya ichin-ichin yanirdi. Ondan sorushanda ki, axi syan nyayin hyasryatini chyakirsyan. O, bashini ashaqi salib “hech ozyum dya bilmiryam” deyya cavab verirdi. Zyannimcya, Ninodaki bu xasiyyyat onun avvyallyar Rusiyada olmasindan iryali qyalir. Atasi Ninonu hyamishya ozyu ilya Peterburqa aparardi. Rus qadinlarinin necya chilqin olduqlarini hami bilir. Onlarin qyozlyari ehtirasla dolu olur, arlyarinya vyafasizliq edib, bashqalari ilya qyazirlyar. Ona qyorya dya chox nadir hallarda onlarin ikidyan artiq ushaqlari olardi. Tanri onlari da belya cyazalandirirdi. Bununla belya myan Ninonu yenya dya sevirdim. Onun qyozlyarini, syasini, qyulyushyunyu, danishiq vya dyushyuncya tyarzini sevirdim. Myan onunla evlyanyacyayyam. Onun xyayalpyaryast olmaqina baxmayaraq, o da byutyun qyurcyu qadinlari kimi yaxshi bir hyayat yoldashi olacaq. Inshallah.
Divanin uzyarindya o biri tyaryafya chevrildim. Byutyun bu dyushyuncyalyar myani yorurdu. Qyozlyarimi yumub qyalyacyayi, yyani Ninonu xyayalimda dyushyunmyak myanya daha xosh idi. Chyunki bizim qyalyacyayimiz, toy qyunyumyuzdyan, Nino myanim arvadim olan qyundyan bashlayacaqdi.
O qyun chox hyayyacanli bir qyun olacaq. O qyun myanya Ninonu qyormyayya icazya vermyayyacyaklyar. Deyilyanya qyorya toy qyunyu byaylya qyalinin birlikdya qyozya qyoryunmyasindyan pis shey yoxdur. Tyapyadyan dirnaqa qyadyar silahlanmish dostlarim atlara minib Ninonu evlyarindyan aparacaqlar. Onun uzyundya orpyak olacaq. O, yalniz bircya qyun shyarqin adyatinya bash aymyali olacaq.
Imam suallar veryacyak, myanim dostlarim da salonun bir kyuncyundya dayanib imamin suallarini qyozlyayyacyaklyar. Imam verdiyi suallarin cavablarini sorusharkyan dostlarim and-aman edyacyaklyar ki, myan iqtidarsiz deyilyam. Adyat vya anyanyalyar bunu tyalyab edirdi. Chyunki hyar bir adamin dyushmyanlyari var. Bu dyushmyanlyar toy qyunyu xyancyarlyarini qinlarindan siyirir, uzlyarini qyun batan tyaryafya yyonyaldib “Anisani, banisani, mamaverli, kaniani” deyya pichildayardilar. Yyani, “o bu ishi elyamyaz, o, bu ishi elyamyaz”.
Amma, Allaha shyukyur ki, yaxshi dostlarim vardi. Ilyas byay dya insani bu cyur caduqyarlyardyan qoruyan dualarin hamisini yaxshi bilirdi.
Toydan sonra biz dyarhal ayrilmaliyiq. Nino oz ryafiqyalyarinin, myan dya oz dostlarimin yanina qedyacyayyam. Qyancliyimizin vida qyunyunyu hyar ikimiz ayri-ayriliqda qeyd edirik.
Byas sonra?
Qyozlyarimi bir anliqa achib, damdaki divani vya baqdaki aqaclari qyoryuryam. Qyozlyarimi tyakraryan yumuram ki, ondan sonra nyalyar olacaqini daha yaxshi qyorya bilim. Chyunki toy qyunyu insanin hyayatinda an vacib vya lazimli bir qyundyursya, eyni zamanda da hyamin qyun chox aqir vya chyatin bir qyundyur. Toy qecyasindya qyalin otaqina qirmyak asan ish deyildi. Uzun koridora achilan hyar qapinin aqzinda uzlyarinya maska kechirmish adamlar dururlar. Ancaq onlarin ovuclarina pul qoyulduqdan sonra onlar yoldan chyakilirlyar. Xosh niyyyatli dostlar da qyalin otaqina bir xoruz, bir pishik vya yaxud bashqa bir qyozlyanilmyaz sheylyar qoyub qedyardilyar. Otaqa qirdiyin zaman myutlyaq otaqin hyar tyaryafinya nyazyar salmaq lazim idi. Chyunki, byazi hallarda charpayinin altinda ifritya bir qadin qizlyanirdi. O da pul qoparmadan qyalin otaqini tyark etmyazdi. Nyahayyat otaqda tyak qaliram. Qapi achilir, Nino ichyari qirir. Indi toyun an qyuclyu hissyasi bashlayir. Nino qyulyumsyayyaryak, dyavyat edici baxishlarla myanya baxir. O, byadyaninya kechi dyarisindyan tikilmish chox dar bir korset qeyinmishdi. Korset qabaq tyaryafdyan ich-ichya tikilmish baqlarla dyuyyunlyanmishdir. Korsetin dyuyyunlyari chox myuryakkyab dyuyyunlyardir. O dyuyyunlyarin hamisini myan ozyum achmaliyam. Ninonun bu ishdya myanya kyomyak etmyasinya izn verilmirdi.. Korsetin dyuyyunlyari hyaqiqyatyan son dyaryacyadya myuryakkyabdir, lakin onlari xyancyarimlya kyasib achmaq myanya byoyyuk shyaryafsizlik qyatiryardi. Kishi qyaryak ozyunya sahib olduqunu qyostyarsin. Chyunki syahyari qyun onun ryafiqyalyari qyalib achilmamish dyuyyunlyari qyormyak istyayirlyar. Vay o byadbyaxtin halina ki, dyuymyalyari oz allyari ilya achdiqini syubut edya bilmir. -Bu syabyab qyulyush myovzusuna chevrilirdi vya byutyun shyahyar ondan danishirdi.
Toy qecyasindya, toy evi qarishqa yuvasina byanzyayirdi. Dostlar vya qohumlar koridorlarda, damda vya hyatta kyuchyadya durub dyuyyunlyarin achilmasini qyozlyayirdilyar. Dyuyyunlyarin achilmasinin uzun vaxt aparmasi onlarda syabirsizlik yaradirdi. Onlar qyalin otaqinin qapisini dyoyyurlyar, pishik kimi miyoldayirlar vya nyahayyat dyuyyunlyarin achilmish olduqunu eshidyan dostlar sevincdyan elya o dyaqiqya havaya atyash achmaqa bashlayirlar. Onlar eshiyya chixib qaravul chyakmyayya bashlayirlar ki, myanimlya Ninonu yalniz istyadiklyari vaxt evdyan buraxa bilsinlyar.
Byali, bu toy qeyri adi toy olacaqdir. Ata-babalarimizin adyat vya anyanyalyari asasinda.
Divanda uzandiqim yerdya yatib yuxuya qalmisham. Qyozlyarimi achanda qyordyum ki, qochum yerdya oturub, uzun xyancyari ilya dirnaqlarini tyamizlyayir. Onun qyalishindyan hech xyabyarim olmamishdi.
Tyanbyal-tyanbyal asnyayyaryak sorushdum:
- Tyazya nya xyabyarlyar var, qardash?
Qochu da zyahlya tyokyan syasi ilya cavab verdi:
- Elya bir shey olmayib, aqa. Qonshuluqda qadinlar dalashiblar, bir eshshyak dya qorxuya dyushyub ipini qoparib chaya qachib, hyalya dya oradadir...
Qochu bir az susdu, xyancyari qinina soxdu vya laqeydliklya syozyunya davam etdi:
- Char bir chox Avropa krallarina qarshi myuharibya elan etdi.
Nya? Nya myuharibya?
Myan yerimdyan sichradim vya bashimi qaldirib qyozlyarimi ona zillyadim. Tyamamilya adi bir myuharibya. Syan nya danishirsan? Char kimlyarya myuharibya elan edib?
- Avropanin bir chox krallarina qarshi onlar o qyadyardilyar ki, adlari yadimda qalmayib. Amma Mustafa kishi onlarin hamisinin adlarini qeyd edib.
- Tez onu bura chaqir!
Myanim bu myasyalya ilya bu qyadyar maraqlanmaqima tyayaccyub edyan qochum bashini yirqaladi vya otaqdan chixib qetdi. Bir az kechyandyan sonra o ev sahibi ilya birlikdya qeri qayitdi.
Mustafa kishi o anda ozyunyu daha chox bilyan bir insan qyordyuyyu uchyun istehza ilya qyulyurdyu. Hyaqiqyatyan char myuharibya elan etmishdi. Bunu byutyun shyahyar bilirdi. Yalniz myan yatib yuxuya qaldiqim uchyun hyar sheydyan bixyabyar idim. Hyar halda, char myudrikliyini nyumayish etdirib belya hyaryakyatya qyarar vermishdi.
- Axi, char kimya qarshi myuharibya elan edib? - deyya baqirdim. Mustafa kishi alini cibinya saldi vya cibindyan bir azik kaqiz parchasichixartdi. O, boqazini aritladi vya son dyaryacya qyururla, lakin chox byoyyuk chyatinliklya oxumaqa bashladi: “Char, Alman Kayzerinya, Avstriya imperatoruna, Bavariya Kralina, Prussiya Kralina, Saksoniya Kralina, Macaristan Kralina vya daha bir chox lordlara, prinslyarya myuharibya elan edib.
- Aqa, axi, syanya avvyalcyadyan demishdim ki, adlari vya unvanlari yadda saxlamaq olmur – deyya qochum utancaq halda dillyandi. Mustafa kishi dya kaqiz parchasini qatladi vya danishmaqa davam etdi:
- Byutyun bunlarin aksinya olaraq “Byoyyuk Osmanli dyovlyatinin Xyalifya vya Alahyazryat Sultani beshinci Myahmyad Ryashid, elyacya dya Iran shahyanshahi hyazryatlyari Sultan Ahmyadshah byayan ediblyar ki, onlar bundan sonraki achiqlamaya qyadyar bu myuharibyayya qatilmayacaqlar. Belyaliklya bu myuharibya kafirlyarin oz aralarinda olacaq myuharibyadir. Myahyammyad Ali myascidinin imami belya fikirdyadir ki, myuharibyadya almanlar qalib qyalyacyaklyar...” Mustafa kishi syozlyarini tamamlaya bilmyadi. Shyahyarin hyar tyaryafindya birdyan-birya chalinmaqa bashlayan kilsya zyanqlyarinin syaslyari shyahyari byuryudyu. Myan kyuchyayya qachdim.
Qizmar avqust ayinin syamasi shyahyarin ustyundya hyaryakyatsiz vyaziyyyatdya qalmishdi. Uzaqlarda qyoryunyan mavi daqlar etinasiz shahidlyari andirirdi. Kilsya zyanqlyarinin syaslyari dya bu daqlardaki qayalara dyayib aks-syada verirdi. Kyuchyalyar adamlarla dolu idi. Hyayyacanli vya chashib qalmish sifyatlyar kilsyalyarlya myascidlyarin minarya vya qyunbyazlyarinya tamasha edirdilyar. Hava tozla dolmushdu. Insanlar hyayyacan ichindya idilyar. Kilsyalyarin byurclyari lal-dinmyaz bir tyahdid kimi bashimizin uzyarindya ucalirdi. Kilsya zyanqlyarinin syasi kyasildi. Enli vya alvan paltar qeymish kyok bir imam yaxinliqimizdaki myascidin minaryasinya chixdi. O, allyarini aqzinin iki yanina qoyaraq qyamqin bir syaslya: “namaza qyalin, namaza qyalin” - deyya myominlyari ibadyatya chaqirdi.
Myan tyovlyayya qachdim. Qochum atimi yyahyarlyadi. Ati minib, urkmyush baxishlarla myanya yol achan camaatin ichindyan dyordnalla chapdim. At qulaqlirini shyaklyamishdi. Shyahyardyan kyanara chixandan sonra ilanvari bir ciqirin enli zolaqi qarshimda achilib uzandi. Myan Qarabaq zadyaqanlarinin evlyarinin qabaqindan kyulyak kimi kechdim. Sadya kyand zadyaqanlari myanya tyayaccyublya baxir al elyayib qishqirirdilar:
- Ali xan, syanartiq dyoyyushyami qoshulursan?
Ashaqidaki dyaryayya nyazyar saldim. Orada hamar dami olan bir balaca ev baqin ortasinda yerlyashirdi. Evya baxa-baxa at minmyayin byutyun qaydalarini unutmushdum. Ati chilqincasina dik bir uchurumdan ashaqi syurdyum. Ev qet-qedya byoyyuk qyoryunyurdyu. Onun arxasindaki daqlar, syama, shyahyar, char vya byutyun dyunya yoxa chixmaqa bashladi. Dalani dyonyaryak baqa qirdim. Evdyan atalyatli bir xidmyatchi chixdi vya olyu qyozlyarini myanya zillyayib dedi:
- Zadyaqan ailyasi uch saat bundan qabaq evi tyark edib.
Qeyri-iradi olaraq alimdya xyancyarin dyastyayindyan yapishdim.
Nyokyar yana chyakildi vya dedi:
- Prinses Nino, cyanab Ali xan Shirvanshirya bir myaktub qyondyarib. O, alini pencyayinin ich cibinya saldi. Atdan dyushyub dama chixan pillyakyandya oturdum. Syabirsizliklya Ninonun qyondyardiyi atirli myaktubunu achib oxumaqa bashladim. Nino myaktubu ushaq kimi iri hyarflyarlya yazmishdi: “Azizim Ali xan! Myuharibya bashlayana qyadyar Bakiya qayitmali olduq. Syanya xyabyar vermyayya vaxtim olmadi. Myandyan incimya. Asyabilyashmya. Aqlayiram vya syani seviryam. Yay myovsyumyu hiss edilmyadyan basha chatdi. Tyacili arxamca qyal. Syani qyozlyayiryam vya hyasryatini chyakiryam. Yol boyunca yalniz syani dyushyunyacyayyam. Atam myuharibyanin chox yaxin zamanda sona yetyacyayinya vya bizim tyaryafin qyalyabya chalacaqina inanir. Myanim isya bu qarishiqliq ichindya halim chox pisdir. Syandyan xahish ediryam Shusha bazarina qedib myanya oradan bir xali alasan. Onu almaqa vaxtim olmadi. Xalinin uzyarindya ryanqaryanq kichik at bashinin naxishi olsun. Opyuryam syani. Bakida hava chox isti olmalidir”.
Syanin Ninon”.
Myaktubu qatladim. Aslindya hyar shey oz qaydasinda idi. Yalniz myan qaydada deyildim. Myan, Ali xan Shirvanshir, ozyumya yarashan bir qaydada shyahyar byalyadiyyya ryaisinin yanina qedib onu myuharibya myunasibyatilya tyabrik etmyak yaxud Shusha myascidlyarinin birinya qedib, char ordusunun zyafyari uchyun dua edib xeyir – dua almaq avyazinya, dyaliqanliqla atima minib dyaryayya chapdim.
Myan dama chixan nyardivanin bir pillyasindya oturub iryaliyya baxmaqa bashladim. Myan hyaqiqyatyan ozyumyu syafeh kimi apardim. Когда в стране объявлена война, человек не должен первым делом сломя голову мчаться к своей любимой или сидеть и читать надушенные письма. Но война шла не в нашей стране, а там, в России, и какое нам с Нино было до этого дело. Все-таки в душе моей просыпалась какая-то злость. Я злился и на старого Кипиани, который так поспешно вернулся домой в Баку, и на войну, и на лицей святой царицы Тамары, где девушек не учат, как им следует вести себя, а, прежде всего, на Нино, которая, ничего не сообщив мне, уехала, в то время как я, позабыв о своих обязанностях, о долге и звании, мчался, чтобы увидеть ее.
Я несколько раз перечитал письмо. Потом вдруг выхватил кинжал. Движение руки, мгновенный блеск клинка, и кинжал с глухим стуком вонзился в ствол дерева.
Слуга подошел к дереву, выдернул кинжал из ствола, с видом знатока осмотрел его со всех сторон, одобрительно кивнул и, возвращая мне, со страхом сказал:
- Это настоящая кубачинская сталь, и руке вашей силы не занимать.
Я вскочил на коня и, не спеша, направился в город. Вдали блестели под солнцем купола Шуши. Вся моя злоба прошла, она ушла в ствол дерева. Нино поступила верно. Эта девушка уважает своих родителей, и из нее получится хорошая жена. Мне было стыдно, я ехал, низко, опустив голову и глотая дорожную пыль. Багровое солнце клонилось к западу.
Неожиданное конское ржание заставило меня вздрогнуть и поднять голову. На мгновение я позабыл и Нино, и вообще весь мир. Я увидел маленькую лошадку с узкой небольшой головой, гордым взглядом, худым телом и тонкими, как у балерины, ногами. В седле сидел пожилой человек с вислыми усами и большим, с горбинкой носом. Это был помещик, живущий по соседству, князь Медиков. Застыв на месте, я, не веря своим глазам, любовался его конем. Мгновенно мне вспомнились рассказы о коне святого Сары бека, которых я наслушался, пока жил в Шуше.
"Это гнедой конь. Во всем Карабахе таких коней двенадцать голов. За ними строже, чем за женщинами в гареме султана".
И вот теперь этот легендарный конь стоял передо мной.
- Куда вы направляетесь, князь.
- На войну, сынок.
- Какой у вас прекрасный конь, князь!
- Да, я вижу, ты восхищен. Лишь у нескольких человек есть такие гнедые.
В глазах князя заблестели слезы гордости и волнения.
- Его сердце весит всего три килограмма. Если намочить его круп, он блестит, как золотое кольцо. Этот конь еще не видел дневного света. Сегодня, когда его вывели на воздух, лучи солнца осветили его глаза, и они заблестели, как забивший из-под земли родник. Так блестят глаза человека, добывающего огонь. Этот конь потомок коня Сары бека. Я его еще никому не показывал. Князь Меликов сел на этого коня, лишь когда царь призвал его на войну.
Он величественно попрощался и продолжал путь. Тихо позвякивала его сабля. В стране, действительно, началась война.
Домой я добрался уже затемно. Сообщение о войне взбудоражило город. Аристократы напились, бродили пьяные по улицам и стреляли в воздух. - Прольется кровь, - кричали они, - кровь будет литься рекой, мы прославим тебя, Карабах!
Дома меня ждала телеграмма. "Немедленно возвращайся домой. Отец".
- Собирайся, - сказал я гочу, - завтра едем домой.
Я вышел на улицу, наблюдая за происходящим в городе. Что-то тревожило меня, но что, я не мог понять. Я поднял голову и долго смотрел в небо, пытаясь угадать будущее.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
- Скажи, Али хан, а кто наши союзники. - спросил меня гочу.
Мы спускались вниз по извилистым улицам Шуши. Гочу, простой деревенский парень, был неутомим, он выискивал самые неожиданные вопросы на политические темы и задавал их мне.
В нашей стране люди средних классов чаще говорят о религии, политике или торговле. Война же охватывала все эти три сферы. О ней можно было говорить сколько угодно, когда угодно и где угодно - в пути, дома, в чайхане - везде. Это была тема, на которую никогда нельзя было наговориться.
- Наши союзники, гочу, это японский император, индийский король, английский король, сербский царь, король Бельгии и президент Французской республики.
Гочу недовольно поджал губы.
- Но ведь французский президент - человек гражданский, как же он сможет выйти на поле битвы и командовать сражением.
- Не знаю. Может быть, он пошлет на войну кого-нибудь из своих генералов.
- Человек должен сам участвовать в войне, а не поручать это другому. Иначе это ненастоящая война.
Он внимательно вгляделся в спину нашего возчика и тоном знатока сказал:
- Правда, царь - человек невысокий и худой, а король Гийом - напротив, широкоплечий и сильный. Он победит царя в первом же бою.
Этот простодушный человек верил, что на войне цари верхом на конях встречаются лицом к лицу и именно так начинается сражение. Переубедить его было невозможно.
- После того, как Гийом победит царя, должен выйти царевич. А царевич еще маленький и больной. У Гийома же, напротив, шестеро здоровых и сильных сыновей.
Я пытался как-то уменьшить его пессимизм.
- Но Гийом может биться только правой рукой, потому что его левая рука парализована.
- Да ну, это не имеет никакого значения. Левая рука ему нужна только для того, чтобы держать поводья коня. А для сражения левая рука не нужна.
Он немного помолчал, задумчиво морща лоб, а потом вдруг спросил:
- А правду говорят, что императору Францу-Иосифу сто лет.
- Я точно не знаю. Но он очень старый.
- Ужасно, - промолвил гочу, - такой старый человек должен будет сесть в седло, обнажить меч.
- Ему не придется делать этого.
- Как это не придется. Придется. Между ним и сербским королем кровная месть. Сейчас они кровные враги, и император Франц-Иосиф должен отомстить за убийство эрцгерцога. Будь это один из наших крестьян, может быть, дело и кончилось бы денежным расчетом. Отдал бы сто коров и дом - на том и поладили бы. Но ни один царь не должен прощать пролитой крови, иначе все так и будут прощать, и кровная месть совсем исчезнет. А если не будет кровной мести, страна погибнет.
Гочу был прав. Что бы ни говорили европейцы, но кровная месть служит для поддержания порядка в стране и сохранения полезных традиций. Конечно, старые и мудрые люди советуют за пролитую кровь брать в качестве возмещения денежную компенсацию. Но полностью отменять основу кровной мести нельзя. Ведь чем тогда закончится первое же кровопролитие.
Человечество разделено на семьи, между которыми существует определенное равновесие, поддерживаемое волей Аллаха и силой духа мужчин. Если же это равновесие насильственно нарушается, то семья, которая пошла против воли Аллаха, должна принести в жертву одного из своих членов. Таким образом, нарушенное равновесие будет восстановлено. Конечно, исполнить кровную месть не такое уж легкое дело. Бывает, что пуля мстителя летит мимо или людей гибнет, больше, чем следовало бы. Тогда кровная вражда продолжается. Но основа кровной мести верна и чиста.
Гочу отлично понимал, что я хочу сказать, и согласно кивал головой: да, столетний император, который садится на коня, чтобы совершить кровную месть, умный и справедливый человек.
- Но скажи, Али хан, если император и сербский король хотят свести друг с другом счеты, при чем же здесь другие короли.
Вопрос был очень трудным. Признаюсь, я тоже не мог найти на него ответа...
- Вот, смотри, - начал я, - наш царь и сербский король веруют в одного и того же бога, поэтому наш царь и помогает ему. А король Гийом и другие воюющие с нами государи, по-моему, родственники Франца-Иосифа. Английский король - родня царю. Вот так все и переплетено, как в цепочке.
Но мой ответ не удовлетворил гочу. Потому что японский император верует в совершенно другого бога, чем наш царь, а тот загадочный гражданский человек, который правил во Франции, не мог быть родственником ни одному из государей. К тому же, по мнению гочу, во Франции вообще ни в какого бога не верили. Поэтому она и называется республикой.
Все эти вопросы были для меня темным лесом. Я старался давать на них уклончивые, неопределенные ответы, и, наконец, сам перешел в наступление, спросив, намеревается ли мой храбрый гочу идти на войну.
Он мечтательно посмотрел на свое оружие.
- Да, - ответил, - конечно, я пойду воевать.
- А ты знаешь, что можешь не идти на войну. Ведь мы, мусульмане, освобождены от воинской повинности.
- Ну и что, я все равно хочу идти на войну. - И вдруг этот простодушный гочу стал очень разговорчивым. - Война - прекрасная штука, сказал он, - я могу обойти весь мир, услышать, как воет ветер на Западе и увидеть слезы на глазах врагов. Если я пойду на войну, мне дадут коня и винтовку, и я буду скакать с друзьями по завоеванным нами селам. А вернувшись с войны, привезу много денег, и все будут восхищаться моей удалью. Если же я погибну, то погибну, как мужчина, на поле битвы. Люди будут говорить обо мне только хорошее, а мой сын или отец станут пользоваться почетом. Да, война - прекрасная вещь. Каждый мужчина хоть раз в жизни должен побывать на войне.
Он говорил без передышки и с большим воодушевлением, представляя, как будет разить врагов, какие привезет трофеи. Глаза его сверкали, смуглое лицо напоминало героев "Шахнамэ".
Я завидовал ему. Этот простой человек точно знал, как ему следует поступать. Я же... слишком долго проучился в императорской гимназии. Вместе с учением я впитал и свойственные русскому характеру нерешительность и склонность к мечтаниям.
Вокзал был переполнен: женщины, старики, дети, крестьяне из Грузии, кочевники из Закатал.
Куда они едут. Что толкает их к путешествию. Мне кажется, они и сами не знали этого. Одни часами сидели, не двигаясь с места, другие штурмовали нужные им поезда.
У входа в зал ожидания горько плакал старик в драном тулупе. Он был родом из Ленкорани, и ему казалось, что дом его разрушен, а дети - погибли.
- Но Иран не воюет с нами, - сказал я, чтобы утешить его. Старик безнадежно посмотрел на меня.
- Нет, сынок, - ответил он, качая головой, - слишком долго иранский меч ржавел в ножнах. Теперь они обнажили его. К нам хлынут беженцы, войска шаха разрушат наши дома, потому что мы живем в империи кяфиров. За это иранский лев превратит нашу страну в пепелище. Юношей наших угонят в неволю, девушек - превратят в игрушки для забав.
И старик заплакал еще горше.
Тут появился гочу и, расталкивая людей, стал прокладывать мне дорогу к нашему поезду. Тупоносый локомотив был похож на злого дракона из детских сказок. Эти уродливые черные машины вдоль и поперек исполосовали гладь нашей степи.
Мы заперлись в купе. Правда, для этого пришлось немного приплатить проводнику, но зато нам никто не мешал, и мы могли ехать спокойно.
Гочу свободно уселся, поджав по-турецки ноги. На бархатной обивке дивана было вышито "ЗЖД" - "Закавказская железная дорога".
Наконец поезд тронулся. За окном плыла степь, погруженная в желтую сонную тишину. Лишь изредка ее гладь нарушали лысые вершины невысоких холмов.
Я опустил окно вагона и высунул голову. Откуда-то издалека с невидимых морей дул поверх холмов прохладный ветер. Скалы пылали жаром. Ветер тихо, по-змеиному, шевелил низкие кусты. Вдалеке по пескам шел караван. Верблюды испуганно оглядывались на наш поезд. Их было около сотни, может быть, даже больше. У каждого на шее висел колокольчик. Они мерно позвякивали в ритм движению, и так же ритмично покачивали головами верблюды. В музыке этой симфонии кочевья караван сливался в единое тело... Стоит неверно ступить одному из верблюдов, тут же нарушается гармония, звона. Услышав, что колокольчик звучит не так, верблюд начинает нервничать и успокаивается, лишь когда гармония звона восстанавливается.
Серое однообразие мягких песков наводило на мысли о вечности. Почему поезд увозит меня отсюда. Я принадлежу этим пескам, верблюдам, людям, ведущим караваны по этим пескам! Отчего же я не поднял руку, не потянул рычаг стоп-крана. Назад! Обратно! Я не хочу ехать в ту сторону. Я хочу вернуться! Этот однообразный звон колокольчиков каравана вечности доносит до меня отзвуки иных миров.
Что мне до мира, лежащего по ту сторону горной цепи. Какое мне дело до тамошних войн, городов, царей, людей, их забот и радостей, их грязи и чистоты. В нас иная чистота и иная грязь, иной ритм и иной облик. Поезд может увозить меня на Запад, но мыслями и душой я принадлежу Востоку.
Я долго смотрел назад, туда, где остался медленно, невозмутимо идущий своей дорогой караван, слушал глубокую тишину, и покой воцарялся в моей душе. На мою родину не посягал враг. Никто не захватывал Закавказья.
Гочу хочет ехать на войну. Он имеет на это право. Он будет сражаться за царя. Мой гочу охвачен жаждой приключений. Как и все правоверные мусульмане, он хочет видеть, как будут литься кровь и слезы его врагов.
Я тоже всем своим существом рвусь на войну. Мне хочется вдохнуть воздух жаркой схватки, увидеть дымы костров над огромным полем битвы. Какое прекрасное слово - война! В нем мужество и мощь.
Но пока мое место здесь. Я должен готовиться к тому дню, когда враг вступит на нашу землю, в наш город. Пусть сейчас на войну едут те, кто гонится за славой, но в стране должно остаться достаточное количество мужчин, чтоб разгромить врага. В душе моей живет непонятная тревога. Неважно, кто победит в этой войне, я предчувствую приближение страшной катастрофы, и она будет ужасней сотен захватнических походов царя. Существует невидимая сила, которая хочет вырвать из рук погонщика узду каравана и увести верблюдов на другие пастбища, повернуть их на другой путь. Но этими путями может идти Запад. Это не мой путь. Вот почему я остаюсь в своем доме, на своей земле. Лишь когда эта невидимая сила поднимется против моего мира, я обнажу свой меч.
Принятое решение всегда приносит успокоение.
Я отошел от окна и сел на место. В Баку, наверное, будут болтать, что я остаюсь дома из-за черных глаз прекрасной Нино. Пусть говорят. Может быть, в этом и есть доля истины. Ведь в этих черных глазах заключена для меня родная земля, зов родины, которую чужеземцы пытаются увести на чуждый ей путь.
Я остаюсь. Остаюсь, чтоб защитить мою родину от рук того невидимого чужеземца.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Баку расслабленно и лениво дремал под жаркими лучами августовского солнца. Все тем же было его древнее, изборожденное морщинами лицо. Многие русские исчезли из города. Они отправились на поля сражений воевать за царя и отечество. Полицейские ходили по домам, выискивая немцев и австрийцев. Цены на нефть подскочили, чему бакинцы были очень рады. Военные сводки могли читать только постоянные посетители чайханы. Война шла где-то далеко, на другой планете. Незнакомо и чуждо звучали названия захваченных или оставленных городов. На первых страницах газет красовались лица улыбающихся и уверенных в победе генералов.
Я не поехал в Москву поступать в институт. Не хотел оставлять родину во время войны. В конце концов, образование никуда не денется. Многие с презрением поглядывали на меня за отказ идти на войну. Однако когда я с нашей крыши смотрел на пестрые купола старого города, то понимал, что никакой призыв царя не в силах будет оторвать меня от родной земли, родных крепостных стен.
Отец изумленно и встревожено спрашивал:
- Ты в самом деле не хочешь идти на войну. Ты, Али хан Ширваншир.
- Да, отец, не хочу.
- Многие наши предки погибли на полях сражений. Это естественная смерть для мужчин нашего рода.
- Знаю, отец. Я тоже сложу голову на поле битвы, но не сейчас и не так далеко.
- Славная смерть лучше бесславной жизни.
- Я не живу бесславно. Но в этой войне я ни перед кем не ответствен и никому не должен.
Отец с недоверием смотрел на меня. Неужели его сын трус. В сотый раз он пересказывал мне историю нашей семьи.
- Еще во времена Надир шаха за иранскую империю сражались пять Ширванширов. Четверо из них погибли в сражениях во время индийского похода, и только один вернулся из Дели с богатыми трофеями. Он купил себе поместья, построил дворцы и жил еще долго после смерти этого жестокого шаха. Но в войне против Шахрур Гусейн хана этот мой предок перешел на сторону коварного шахзаде Ага Мухаммед Гаджара. Он со своими восьмью сыновьями участвовал в походах Ага Мухаммеда на Занд, Хорасан, Грузию. Из его сыновей остались в живых только трое, и после восшествия Ага Мухаммеда на престол сыновья служили в его свите. Когда Ага Мухаммед был убит, шатры Ширванширов стояли в шушинском лагере. Преемник Ага Мухаммеда - Фатали, человек мягкий и добрый, подарил Ширванширам поместья в Ширване, Мазандаране, Гилане и Азербайджане. Но за это девять Ширванширов сложили головы на полях сражений. Три брата стали наместниками шахиншаха в Ширване. Потом пришли русские. Ибрагим хан Ширваншир оборонял Баку, и его героическая смерть под Гянджой прибавила славы роду Ширванширов. После заключения Туркменчайского мирного договора владения, знамена и поля сражений Ширванширов разделились на две части. Те из Ширванширов, кто остался в Иране во время правления Мухаммед шаха, а позже при Насреддин шахе, сражались против туркменов и афганцев, где и сложили головы, Оказавшиеся же в России Ширванширы принимали участие в Крымской войне, сражались против турков, были на русско-японской войне. Они геройски погибали, а у нас взамен их жизней есть имения, ордена, и сыновья наши сдают экзамены, хоть и не могут отличить гериндиума от гериндивума.
- Наша страна опять воюет, - сказал в заключение отец, - а ты, Али хан Ширваншир, трусишь, прячешься за милосердными законами нашего государя. Что смысла в словах, если ты не впитал в кровь свою традиции нашей семьи! О героизме наших предков ты должен был узнавать не из мертвых, пыльных, пожелтевших книг, ты должен был ощутить его в своей крови.
Отец огорченно умолк. Он не понимал меня и потому презирал. Действительно ли его сын трусил. Идет война, а его сын не рвется в бой, не жаждет увидеть слезы врагов. Плох его сын, испорчен!
Я сидел на ковре, облокотившись на мягкую подушку.
- Ты обещал исполнить три моих желания, - шутливо сказал я, - первым было поехать летом в Карабах. Теперь же слушай второе: дай мне обнажить меч, когда я сам сочту нужным сделать это. Это никогда не поздно будет сделать. Мирные дни закончились, и надолго. Мой меч еще потребуется нашей родине.
- Хорошо, - сказал отец и больше никогда не говорил со мной о войне. Лишь иногда он издали внимательно смотрел на меня. Кто знает, может быть, его сын не так уж и испорчен.
Я пошел в мечеть Тезе пир и поговорил с муллой. Он тотчас понял меня и, облачившись в торжественные одежды, явился к нам домой. Он долго беседовал с отцом наедине. Мулла утверждал, что согласно Корану эта война не имеет для мусульман никакого значения, и для большей убедительности приводил высказывания пророков. С тех пор в нашем доме воцарились мир и покой.
Но это было только в нашем доме. Жажда сражений охватила большую часть молодежи, ни у кого не хватало рассудительности остаться в стороне.
Я иногда заходил к своим друзьям. Вот и сегодня от ворот Цицианишвили я свернул направо, на улицу Ашума, вышел на улицу Святой Ольги, перешел на другую сторону и постучался к старому Зейнал аге.
Ильяс бек сидел за столом и читал какое-то военное наставление. Рядом с ним, весь сморщившись от напряжения и с выражением ужаса на лице, сидел самый глупый ученик в нашей гимназии - Мухаммед Гейдар, которого война лишила остатков разума. Он поспешил бросить гимназию и теперь, как и Ильяс бек, жил лишь одной мечтой увидеть на своих плечах офицерские погоны. Оба теперь готовились к экзаменам на офицерский чин.
- Задачей армии и флота является защита царя и отечества от внешних и внутренних врагов, - уныло бормотал Мухаммед Гейдар.
Увидев книгу в руках этого несчастного, я решил подвергнуть его экзамену.
- Уважаемый Мухаммед Гейдар, скажите, пожалуйста, кто такие внешние враги.
Он поморщил лоб, подумал и выпалил:
- Это немцы и австрийцы.
- Ошибся, дорогой, - засмеялся я и прочитал ему из его книги: "Внешний враг - это военные подразделения, которые перешли наши границы с целью развязать войну".
Потом я обернулся к Ильяс беку.
- Что есть выстрел.
- Выстрел - это выбрасывание пули из ствола с помощью пороховых газов, - как автомат выпалил он.
Эта игра в вопросы и ответы продолжалась довольно долго. Просто поразительно - как сложно уничтожить противника по всем правилам науки и насколько поверхностно относятся к этому вопросу у нас на родине. А потом возбужденные Мухаммед Гейдар и Ильяс бек стали рассказывать о предстоящих военных операциях. Причем основную роль здесь играли прекрасные незнакомки, которых друзья целыми и невредимыми находили в развалинах захваченных городов. После часа мечтаний они пришли к выводу, что каждый солдат должен носить в своем ранце карту. После этого они обратили ко мне свои благосклонные взгляды.
- Когда я стану офицером, - проговорил Мухаммед Гейдар, - ты должен будешь уступать мне дорогу на улице и оказывать всяческое уважение.
- К тому времени, когда ты станешь офицером, Россия давно проиграет войну, и немцы займут Москву.
Это мое кощунственное заявление отнюдь не возмутило будущих героев. Потому что их, как и меня, совершенно не волновало, кто будет победителем в этой войне. Между нами и фронтом лежала одна шестая часть суши. Немцы не смогут захватить такую огромную территорию. Даже если это им и удастся, то какая им разница - вместо одного христианского, государя нами будет управлять другой. Все дело только в этом. Да, для Ильяс бека война была всего лишь приключением. А для Мухаммеда Гейдара возможностью славно закончить свое образование и посвятить себя достойному мужчины занятию.
Конечно, из каждого из них вышел бы отличный офицер. Потому что храбрости и героизма нашему народу не занимать. Но для чего. Во имя чего. Ни Ильяс бек, ни Мухаммед Гейдар не задавались этим вопросом. А все мои предупреждения были бесполезны: в них обоих проснулась восточная кровожадность. И успокоить ее уже было невозможно. Поэтому они с недоверием относились как к моим словам, так и ко мне самому. Почувствовав это, я ушел.
Узкими улочками я спустился к бульвару. Свинцово-зеленые волны лизали гранитные берега. В порту стояло военное судно. Я сел на скамейку и долго наблюдал за тем, как небольшое парусное суденышко борется с сильным морским ветром. Владельцем этого суденышка был бакинец. На таком судне я легко и спокойно мог бы дойти до Ирана, до древней и мирной Астары - морских ворот огромного и зеленого государства шаха, обители любви древних поэтов, напоминающей мне о героизме Рустам Зала, об ароматных розовых садах тегеранских дворцов. Рустам Зал-герой поэмы Фирдоуси "Шахнамэ". Иран - прекрасная и живописная страна.
Я несколько раз прошелся из конца в конец бульвара. Я никогда не приходил к Нино, чтоб увидеться с ней. Это противоречило бы правилам хорошего тона. Но, может быть, учитывая нынешнюю войну, старый Кипиани закроет глаза на некоторую вольность моего поведения. После долгих раздумий я набрал полную грудь воздуха и поднялся по ступенькам большого четырехэтажного дома. На втором этаже на дверях сияла латунная табличка "Князь Кипиани". Прислуга в белом переднике открыла дверь и присела в реверансе. Я отдал ей свою папаху, несмотря на то, что по обычаям Востока гость не должен снимать папаху. Но я был знаком и с европейскими обычаями. Князь с семьей сидели в зале и пили чай. Это был круглый зал, уставленный обитой красным бархатом мебелью. По углам в кадках стояли пальмы. Меня удивили стены, на которых не было ни ковров, ни масляной краски. Они были просто-напросто заклеены разрисованной бумагой. Княжеская семья пила английский чай из больших красивых чашек. На столе лежали сухари и бисквиты. Я поцеловал руку княгине. Рука пахла сухарями, бисквитом и духами. Князь пожал мне руку, а Нино, потупив глаза, протянула мне три пальчика.
Я сел. Мне тоже подали чай.
- Значит, Али хан, вы твердо решили не идти на военную службу. любезно осведомился князь.
- Да, князь, пока я не намерен делать этого.
Княгиня поставила чашку на стол.
- На вашем месте я вступила бы в один из комитетов помощи.
- Дело в том, что у меня совсем нет свободного времени. Боюсь, что смогу принести родине слишком мало пользы.
- Чем вы заняты. - удивился князь.
- Управлением нашего имения, князь.
Я попал в самую точку. Эту фразу я вычитал в каком-то английском романе. Когда какой-нибудь благородный лорд бездельничал, считалось, что он занят управлением своего имения. После этих слов я заслужил благосклонность старшего поколения семьи Кипиани, и Нино получила разрешение пойти вечером со мной в оперу. Я еще раз поцеловал ручку княгини, договорился зайти за Нино в половине восьмого и откланялся.
Нино пошла проводить меня до двери, и, когда прислуга подала мне папаху, моя любимая покраснела, опустила голову и чарующе нежно оказала на ломаном азербайджанском языке:
- Я очень рада, что ты остаешься в городе. Честное слово, очень рада. Но скажи мне, Али хан, ты, в самом деле, боишься войны. Ведь мужчины так любят воевать! Если тебя ранят, я буду любить даже твои раны.
Настал мой черед краснеть. Я крепко сжал ее руку и спокойно сказал:
- Я ничего не боюсь, Нино. Придет время, и ты будешь лечить и мои раны. А до тех пор можешь считать, меня трусом.
Нино посмотрела на меня с недоумением. Я пошел домой, раскопал какой-то старый учебник химии, и разорвал его на мелкие кусочки.
Затем я выпил настоящий иранский чай и заказал ложу в опере.
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
Резкий и яркий свет множества электрических ламп слепит глаза. С позолоченных гипсовых статуй в ложах спадает красный бархат. Лысины в зале сверкают, как звезды на ночном небосклоне. Спины и плечи женщин обнажены. Темный провал оркестровой ямы отделяет сцену от зала. Шепот, шелест программок, хлопанье женских вееров - все сливается в единый гул: через несколько минут в бакинском городском оперном театре должна начаться опера "Евгений Онегин".
Нино сидит рядом со мной. Как только в зале гаснут люстры, я обнимаю ее за плечи. Нино чуть отклоняет голову, и кажется, что она целиком поглощена музыкой. Налюбовавшись ее нежным профилем, я перевожу взгляд на сидящих в первых рядах. В третьем ряду, где-то между левым глазом и кончиком носа Нино в ритм музыке покачивается голова толстого человека с выпученными, как у барана, глазами и лбом философа. Это шушинский аристократ Мелик Нахарарян.
- Смотри, там Нахарарян, - шепчу я Нино.
- На сцену смотри, варвар, а не по сторонам, - шепотом отвечает она, но, тем не менее, косит глазами в сторону Нахараряна.
Тот оборачивается и дружески кивает.
В антракте мы встретились в буфете, куда я пошел купить Нино пару шоколадок. Нахарарян увязался за мной и зашел к нам в ложу.
- Сколько вам лет, Нахарарян. - спросил я его.
- Тридцать, - ответил он.
- Тридцать.! - удивленно воскликнула Нино. - Значит, скоро мы не увидим вас в городе.
-Но почему, княжна.
- Потому что всех мужчин вашего возраста призывают в армию.
Нахарарян захохотал. Его толстый живот при этом забавно подпрыгивал, а глаза, казалось, вот-вот выскочат из орбит.
- Очень жаль, княжна, но я не смогу пойти на войну. Врачи обнаружили у меня неизлечимое воспаление придаточных пазух, поэтому я вынужден остаться дома.
Название болезни звучало странно и напоминало какую-то желудочную. Нино удивленно выпучила глаза.
- А эта болезнь опасная. - с состраданием спросила она.
- Все зависит от самого человека. С помощью хорошего врача не каждая болезнь может стать опасной.
Нино была удивлена и рассержена.
Мелик Нахарарян происходил из одной из самых уважаемых семей Карабаха. Его отец был генералом. Сам же Мелик был здоровым, как медведь, холостяком.
Когда он покидал ложу, я пригласил его на ужин после оперы, и он принял приглашение
Поднялся занавес. Головка Нино опустилась мне на плечо. А когда зазвучал знаменитый вальс Чайковского, она подняла на меня глаза и прошептала:
- По сравнению с Нахараряном ты чуть ли не герой. По крайней мере, у тебя нет воспаления придаточных пазух.
- У армян просто больше фантазии, чем у мусульман - попытался я вступиться за Нахараряна.
Ленский громко пел под дулом онегинского пистолета, и до самой его смерти, неизбежность которой были предсказаны либретто и музыкой, головка Нино лежала на моем плече.
Это была большая победа, и ее следовало отметить.
Нахарарян ждал нас у выхода театра. На фоне фаэтона Ширванширов его автомобиль выглядел очень по-европейски.
Мы ехали по темным ночным улицам города, мимо гимназии, и лицея, которые ночью производили не столь унылое впечатление. Albyattya, hyarhansi bir olkyadya myuharibya qetdiyi zaman sevqili birinci nyovbyadya, sevqilisinin yanina qetmyalidir, daha oturub atir iyi sachan myaktublar yazmamalidir. Amma myuharibya bizim olkyadya qetmirdi, myuharibya Rusiyada idi. Bunun myanya vya Ninoya chox az dyaxli var idi. Buna baxmayaraq ichimdya qyuclyu bir hirs var idi. Myan tyacili evinya qayidan yashli Kipianiyya vya myuqyaddyas Kralicha Tamara litseyinya hirslyanmishdim. Chyunki onlar myuharibya zamani qizlara ozlyarini necya aparmaqi oyryadya bilmyamishdilyar. Hyar sheydyan avvyal isya ad-sanimi unudaraq ozyumyu Ninoya tez chatdirmaq uchyun tyalyasmyayimya baxmayaraq onun xyabyarsiz chixib qetmyasinya qyazyablyanmishdim. Myaktubu tyakraryan bir nechya dyafya oxudum. Birdyan xyancyarimi siyirdim. Alimi qaldirib ani bir suryatdya onu qabaqa atdim. Xyancyarin tiyyasi viyiltili bir syaslya havada ucharaq parildadi vya qarshimizdaki aqacin qyovdyasinya sancildi. Nyokyar aqaca yanashib, xyancyari aqacin qyovdyasindyan chyakib chixardi. O, bashi chixan bir adam kimi xyancyarin hyar tyaryafinya baxib myanya qaytardi vya bir az qorxu ilya dedi:
- ”Xalis Kyubyachi poladidir, qolunuz da qyuvvyatli qoldur”.
Myan ata minib yavash-yavash evya tyaryaf qetdim. Uzaqda shyahyarin qyunbyazlyari qyoryunyurdyu. Artiq hirsim soyumushdu. O aqacin qyovdyasinya sancilib qalmishdi.
Nino yerdyan qyoyya qyadyar haqliydi. O, valideynlyarinya hyormyat edyan bir qizdir. Xyacalyat chyakdiyim uchyun bashimi ashaqi salib atimi syurmyayya davam etdim. Kyuchyalyar toz-torpaq ichindya idi. Qyunyash dya qizarib Qyarbdya batirdi.
Birdyan bir at kishnyamyasi myani diksindirdi. Bashimi qaldirdim vya heyryatdyan aqzim achila qaldi. Bir anliqa Ninonu da, byutyun dyunyani da unutdum. Balaca bashi, myaqrur baxishi, ariq qyovdyasi vya balet ryaqqasyasinin ayaqlari kimi nazik ayaqlari olan bir at durmushdu qarshimda. Qyunyashin shyualari altinda atin al qirmizi dyarisi parpar sayrishirdi. Atin belindya isya sallaq biqi, ayri burunlu bir qoca kishi oturmushdu. Bu, qonshuluqda yashayan Knyaz Melikov idi. Myan qyozlyarimya inanmamish kimi heyranliqla ata baxirdim.
Myan Shushaya ilk qyaldiyim qyunlyardya camaat myuqyaddyas Sari byayin qirmizi-qizili ryanqdya olan myashhur cins aryab atlarindan myanya danishmishdilar.
Bu kyahyar atdi. Byutyun Qarabaqda bu atdan ancaq on ikisi vardir. Onlari sultanin hyaryamindyaki qadinlari qoruyan kimi qoruyurdular. O qirmizi-qizili myocyuzya indi qyozlyarimin onyundya dururdu.
- Yolunuz haradir, knyaz? - deyya sorushdum.
- Myuharibyayya, oqlum.
- Nya qyozyal atdir, Knyaz!
- Hya, qyoryuryam valeh olmusan! Bu cyur kyahyar atini qyormyush olanlar barmaqla sayilacaq qyadyar azdir.
Knyazin qyozlyari doldu:
- Atin yalniz uryayi uch kilo aqirliqindadir. Onun uzyarinya su tyokyandya byadyani qizil uzyuk kimi parlayir. O hyalya qyunyash ishiqini qyormyamishdir. Bu qyun onu tyovlyasindyan chixardanda qyunyashin shyuasi onun qyozlyarinya dyushdyu. Onun qyozlyari qayalar arasindan yeni fishqirmish bir bulaq kimi parildayirdi. Odu kyashf edyan insanin qyozlyari dya ilk alovu qyordyuyyu zaman hyar halda belya parlayib. Bu kyahyar Sari byayin atinin cinsindyandir. Myan onu bu qyunya qyadyar hech kimya qyostyarmyamishdim. Yalniz char hyazryatlyari myuharibya elan etdiyi zaman bu myocyuzyali kyahyar ata knyaz Melikov minyardi.
O, qyururla myanim ilya saqollashdi. Qilincini xyafifcya shiqqildadib atini syurdyu.
Olkyadya doqrudan da myuharibya bashlamishdi. Evya qyalib chatanda hava qaralmishdi. Myuharibya chilqinliqi shyahyari shyovqya qyatirmishdi. Yerli zadyaqanlar syarxosh vyaziyyyatdya syas-kyuylya kyuchyalyardya vya meydanlarda atlarini chapa-chapa havaya qyullya atirdilar.
- Qan axacaq, qan – deyya qishqirirdilar. - Qan su yerinya, axacaq Ey Qarabaq, syanin adin dyunyaya yayilacaq, adina shan-shyovkyat qyalyacyak.
Evdya myani bir teleqram qyozlyayirdi: “Dyarhal evya qayit. Atan”.
Qochuya:
- Ashyalarimizi yaqishdir, - deyya amr etdim, sabah yola chixiriq.
Kyuchyayya chixaraq shyahyardyaki hyarc-myarcliyi seyr etdim. Myani nya isya narahat edirdi, amma syabyabini bilmirdim.
Bashimi qaldirib ulduzlara baxdim vya xeyli vaxt dyushyunyub fikrya qetdim.
VIII
Ali xan, de qyoryum bizim dostlarimiz kimlyardir?” - deyya qochum myandyan sorushdu.
Biz Shushanin dolamanc yoxushlu yollari ilya ashaqi enirdik. Sadya kyandli balasi olan qochum myuharibya vya siyasyat sahyasinya aid belya qyaribya suallari biri-birinin ardinca vermyakdyan yorulmurdu. Olkyamizdya orta tyabyaqyadyan olan adamlarin syohbyat etmyayya uch myovzusu var idi: din, siyasyat vya ticaryat. Myuharibya byutyun bu sahyalyari ahatya edirdi. Myuharibyadyan istyadiyin zaman, istyadiyin yerdya vya istyadiyi qyadyar danisha bilyardin. Chyunki bu myovzunu dinlyamyakdyan hech kim yorulmaq bilmirdi.
- Qochum – dedim. Bizim dostlarimiz Yaponiya imperatoru, hindistan Krali, Inqiltyarya krali, Serbiya krali, Belchika Krali vya Fransa respublikasinin prezidentidir.
Qochu bu syohbyatdyan narazi halda dodaqlarini byuzdyu:
- Fransa respublikasinin prezidenti axi sivil bir adamdir. O necya dyoyyush meydanina qedib, myuharibya apara bilyar?
- Bilmiryam, byalkya oz yerinya qenerallarindan birini qyondyaryacyak.
- Adam qyaryak myuharibyani ozyu aparsin, bashqasinin umidinya qoymasin. Yoxsa, myuharibyanin sonu hech dya xeyirli olmaz.
Qochu yorqun baxishlarla faytonchumuzu syuzyub, syarishtyali adam kimi danishmaqa bashladi:
- Char balacaboy, ciliz bir adamdir. Kayzer Qilyom isya aksinya, iri qyovdyali vya qyuclyudyur. O, elya ilk dyoyyushdya charin ohdyasindyan qyalyacyak.
Bu sadyalyovh qochum elya bilirdi ki, myuharibyani bashlamaq uchyun iki dyushmyan olkyalyarinin hyokmdarlari atlarina minyaryak onlari bir-birlyarinin uzyarlyarinya syuryacyaklyar vya myuharibya dya belya bashlayacaqdir. Aslindya myuharibyanin belya bashlamadiqini syoylyayyaryak onu inandirmaqa chalishmaq myanasiz idi. Kayzer Qilyom chari vurub yixandan sonra shahzadya meydana chixmalidir. Shahzadya isya chox qyanc, ustyalik dya xyastyadir. Halbuki, qilyomun aslan kimi alti saqlam vya qolu qyuvvyatli oqlanlari vardir.
Myan onun byadbinliyini sovushdurmaqa chalishdim:
- Qilyom ancaq saq ali ilya vurusha bilyar, chyunki onun sol qolu shikyastdir.
- Eh, bunun hech bir ahyamiyyyati yoxdur. Sol al ona yalniz atin yyuyyanini tutmaq uchyun lazim olacaqdir. Vurushmaq uchyun isya ona saq al lazimdir,
Qochum dyarin dyushyuncyalyarya daldiqi uchyun alninda cizqilyar amyalya qyalmishdi. O birdyan-birya sorushdu:
- Kayzer Frans Yozefin doqrudan mi yyuz yashi var?
- Dyaqiq deyya bilmyaryam. Amma chox qoca olduqu shyubhyasizdir.
- O yashda bir qocanin atina minib qilincini chyakyaryak vurushmasi dyahshyatdir – deyya qochum dillyandi.
- Allah onun yardimchisi olsun.
- Amma, onun vurushmasina lyuzum yoxdur.
Necya yyani lyuzum yoxdur?
- Ona qyorya ki, onunla Serbiya Krali arasinda qan davasi vardir. Indi onlar bir-birlyarilya qan dyushmyanlyaridirlyar. Kayzer Frans Yozef dya oz vyaliyahdinin tyokyulyan qaninin intiqamini almalidir. Bizim kyandlilyardyan biri olsaydi, yyaqin ki, yyuz besh inyaklya bir ev verib qan pulunu odyayya bilyardi. Amma Kafzer tyokyulyan qani baqishlaya bilmyazdi. Aqyar hami tyokyulyan qani baqishlamali olsaydi, ondan sonra qan davasi tezliklya aradan qalxardi. Qan davasi da olmasa, olkya tyanyazzyul edyar.
Qochum haqli idi. Avropalilar nya deyirlyar desinlyar, qan davasi dyovlyat qurulushunun vya insan davranishinin an onyamli tyamyalini tyashkil edirdi. Albyattya, yashli vya myudrik kishilyar alavya qan tyokyulmyamyasi uchyun yalvarib yaxarirdilar ki, axidilan qanin avyazindya byoyyuk miqdarda pul alib onlari baqishlasinlar. Amma tyokyulyan qan davasinin asasini myuhafizya etmyak lazimdir. Aks tyaqdirdya tyokyulyan qanlarin sonu haraya chatardi?
Byashyariyyyat millyatlyarya deyil ailyalyarya byolyunmyushdyu. Ailyalyar arasinda isya Allahin buyuruquna vya kishilyarin qyuclyu inamina asaslanan bir myuvazinyat vardi. Kobud zorakiliq nyaticyasindya bu myuvazinyat pozularsa. Allahin buyuruquna qarshi qedyan ailya dya bir uzvyunyu qurban vermyalidir. Bu yolla da myuvazinyat byarpa olunur. Ancaq, qan qisasini yerinya yetirmyak bir az chyatin ishdir. Chox vaxt qisas alan adamin qyullyasi hyadyafya dyaymir, ya da onun qyullyasi lazim olandan daha chox adam oldyuryur. Ondan sonra qan davasi davam edir. Qan qisasinin asasi isya doqru vya aydindir. Qochum myani chox yaxshi basha dyushyurdyu vya raziliq ilya bashini yirqalayirdi. Oz vyaliyahdinin tyokyulyan qaninin intiqamini almaq uchyun yyuz yashi olan Kayzer Yozef atina minib davaya hazirlanmasi qyozyal vya adalyatli bir hyaryakyat idi.
- Ali xan, aqyar Kayzer ilya Serbiya krali qan ustyundya dyoyyushmyak istyayirlyarsya, bashqa hyokmdarlar bu ishya niyya qarishirlar? - deyya qochum dillyandi.
Bu sual chox chyatin sual idi, ozyum dya bu suala cavab tapa bilmyazdim...- Buraya bax, - deyya syozya bashladim, -bizim char da Serbiya Kralinin syacdya etdiyi Tanriya itayat edir, elya ona qyorya dya chara kyomyak edirdi. Myanim fikrimcya Kayzer Qilyomla diqyar dyushmyan krallar vya imperatorlar qohumdurlar. Inqiltyarya krali charla qohumdur. Belyaliklya, hyar shey zyancir kimi biri-birilya baqli olur.
Myanim cavabim qochumu qane etmyadi. Chyunki Yaponiya imperatoru charin Tanrisindan tamamilya fyarqli olan bir Tanriya itayat edirdi. Fransada hyokmdarliq edyan o myuyammali myulki shyaxsin isya hech bir hyokmdarlarla qohumluqu olmayacaqina qochum amin idi. Bunlar hyalya bir yana, qochumun fikrincya, Fransada tanri deyilyan bir varliq da yox idi. Demyali fransizlar allahsizdi. Ona qyorya dya, o olkyayya respublika deyilir.
Byutyun bunlar myanya dya qaranliq idi. Qochuma qeyri-myuyayyyan bir shyakildya cavablar verib sorushdum ki, qyoryasyan myanim iqid qochum myuharibyayya qedyacyakdirmi? Qochum ***lyali baxishlarla silahlarina baxdi.
- Byali, - deyya cavab verdi – tyabii ki, myan myuharibyayya qedyacyayyam. Amma bilirsyan ki, myan myuharibyayya qetmyayya dya bilyaryam. Chyunki biz myusyalmanlar hyarbi xidmyatdyan azadiq. Ancaq ona baxmayaraq myan yenya dya myuharibyayya qetmyak istyayiryam, – deyya sadyalyovh qochum birdyan-birya hyayyacana qyaldi. - Myuharibya yaxshi sheydi. Myuharibyanin sayyasindya chox syayahyat etmyak vya uzaq diyarlara qetmyak myumkyun olacaqdi. Qyarbdya kyulyaklyarin viyiltisini eshidyacyak vya dyushmyanlyarin tyokdyuklyari qyoz yashlarini qyorya bilyacyayyam. Myuharibyayya qetsyam myanya bir at vya bir tyufyanq veryacyaklyar. Myan silah dostlarimla birlikdya tutduqumuz kyandlyarin ichyarisindyan byoyyuk ruh yyuksyakliyi ilya kechyacyayik. Myuharibyadyan qayidanda isya ozyumlya choxlu pul qyatiryacyayyam, qyahryaman olduqum uchyun hami myanim qyahryamanliqimi bayram edyacyak. Aqyar hyalak olsam, asl kishi kimi dyoyyush meydaninda qyahryamancasina hyalak olacaqam. O zaman da hami myanim qyahryamancasina hyalak olmaqimdan danishacaq, oqluma vya atama byoyyuk hyormyat qyostyaryacyaklyar. Kimya qarshi olursa-olsun myuharibya yaxshi sheydir. Kishi qyaryak omryundya hech olmasa bir dyafya myuharibyayya qetsin.
Qochum durmadan shyovqlya danishirdi. O, dyushmyanlyarinya vuracaqi yaralardan danishir vya hyatta xyayalinda artiq hyarbi qyanimyatlyarini dya qyoryurdyu. Onun qyozlyari qetdikcya artan ehtirasdan parlayirdi, qarayaniz sifyati isya ilahi “Shahnamya” asyarinin syahifyalyarindyaki afsanyavi cyanqavyarlyarinin simasini xatirladirdi.
Myan hyaqiqyatyan ona qibtya edirdim, chyunki o nya edyacyayini dyaqiq bilyan sadya bir adamdi. Myan isya qyalyacyayya xyayalpyaryastlik vya qyararsizliqla baxirdim. Myan rus imperator qimnaziyasinda oxuduqum zaman tyalyab olunandan da artiq oxumushdum. Ruslarin xyayalpyaryasliyi myanya dya kechmishdi.
Qyalib Dyamir yol stansiyasina chatdiq. Qyurcyustandan olan qadinlarla, ushaqlar, qocalar vya Zaqataladan qyalmish kyochyarilyar stansiyanin binasina dolmushdular. Onlarin haradan qyalib vya haraya qetmyak istyadiklyarini bilyan yox idi. Elya bil bunu hech ozlyari dya bilmirdilyar. Onlar palchiq topalari kimi dinmyaz-syoylyamyaz yerdya otururdular, ya da ki, hansi istiqamyatya qetmyasindyan asili olmayaraq qyalyan qatarlara hyucum edib vaqonlara dolushurdular. Aynindya qoyun dyarisindyan ciriq kyurk olan bir qoca qyozlyamya zalinin qapisinda oturub hyonkyur-hyonkyur aqlayirdi. O, Iran syarhyadindyaki Lyankyaran shyahyarindyan idi. Ona elya qyalirdi ki, onun evi yanib yerlya yeksan olmush, ushaqlari da olmyushlyar. Ona dedim ki, Iran bizimlya myuharibya aparmir. O, umidsiz halda myanya baxib dedi: “Yox, aqa Iranin qilinci uzun illyardi ki, paslanmishdi. Indi isya o qilinci yenidyan itilyayiblyar. Qecyalyar bizya basqin edyacyaklyar, Shahsevyanlyar dya evlyarimizi yerlya-yeksan edyacyaklyar, chyunki biz kafirlyar imperiyasinda yashayiriq. Iran aslani olkyamizi xarabazara cheviryacyak. Qizlarimiz kyolya, oqlanlarimiz da Iran shahpyaryastlyarinin oyuncaqi olacaq”.Qocanin myanasiz fyaryadlari davam edirdi. Qochum qarishiqliqda camaati ityalyayya-ityalyayya vaqona minmyak uchyun yol achirdi. Chox byoyyuk aziyyyatdyan sonra nyahayyat vaqona minya bildik. Konduktora pul veryandyan sonra o bizya bir kupe achdi. Biz dya sakitlyashib oturduq. Lokomotivin kyut simasi Nuh ayyamindan qalma ajdahani xatirladirdi. Syahramizin fonunda onun qara yirtici bir qyoryunyushyu vardi.
Qochum uzyarindya qizili sapla toxunmush “Z.J.D.”(1) hyarflyari olan myaxmyar dyoshyakchyanin ustyundya oturdu. ZJD – Zaqafqazskaya jeleznaya doroqa. Qatar aqir-aqir hyaryakyatlya chyol myanzyaryalyarinin ichindyan kechmyayya bashladi. Ta uzaqlara qyadyar uzanan sapsari qumlar, yumshaq vya yuvarlaq tyapyalyar, kyulyaklyardyan vya qyunyash shyualarindan chatlamish qayaliqlar ishiq sachirdilar.
Vaqonun pyancyaryasini achib bayira baxdim. Qizmar qum tyapyalyarinin ustyundyan, chox-chox uzaqlarda olan dyaniz tyaryafdyan syarin kyulyak asirdi. Chilpaq qayalar qipqirmizi qyoz kimi kyozyarirdi. Syahranin atrafini byuryuyyan tozlu kollar ilansayaqi tyarpyashirdi.
Sonra syahrada bir karvan qyoryundyu. Karvandaki yyuzdyan chox bir vya iki hyorqyuclyu irili-kichikli dyavyalyarin hamisi urkyak baxishlarini qatara zillyamishdilyar. Hyar dyavyanin boynunda zinqirov var idi. Onlar ayaqlarini qorxaq addimlarla zinqirovlarin syaslyarinin ahyanqinya uyqun olaraq atir, bashlarini da ona uyqun suryatdya yellyadirdilyar. Dyavyanin biri byudryasya vya ya addimini syahv qoysa zinqirovun birininsyasidyarhalkyasilir. Dyavyalyarinhamisi bunu hiss edir vya onlar narahat olmaqa bashlayirlar. Karvanda yalniz ahyanq byarpa olunandan sonra dyavyalyar sakitlyashir. Chyolyun qizqin ***lyalarindan doqmush vya eyni xyamirdyan yaradilmish dyavya chyolyun simvoludur.
Dyavya karvani aqir-aqir qyun chixan tyaryafdyan uzaqlasharaq, bir xyayal alyamindya yox olurdu. Qatar isya qyun batan istiqamyatinya qedirdi. Myan oraya, dyavyalyarya, onlari aparan adamlara vya qumlu syahraya myansubam! Myan qatari saxlamaq uchyun nya syabyabdyansya alimi qaldirib ehtiyat aylyacini dartmadim? Chyunki myan artiq o istiqamyatya qetmyak istyamirdim. Qatar Qyarbya tyaryaf qedya bilyar, amma myan byutyun qyalbimlya, byutyun ruhumla Shyarqya myansubam.
Kupenin pyancyaryasini achib, bashimi bayira chixartdim. Karvan artiq uzaqlarda qalmishdi. Onun arxasinca baxdim tam bir syukut chyokmyushdyu. Myanim olkyamdya hech bir dyushmyan yox idi. Zaqafqaziya chyollyarini hech kim tyahdid etmirdi. Qochum myuharibyayya qetmyak istyayirdi. Onun uchyun durum bashqaydi. Chyunki o, char uchyun dya vurushar, qyarb uchyun dya. Qochum oz macyara pyaryastliyinin asiridi. O, byazin asiyalilar kimi dyushmyanlyarinin qan axitmasini vya onlarin qyoz yashlarini qyormyak istyayirdi. Myan dya myuharibyayya qetmyak istyayirdim: Byutyun varliqim qanli bir myuharibyanin qyatirdiyi hyuriyyyatin hyasryatini chyakirdi. Ichim qecyalyar dyoyyush meydanindan ucalan tyustyulyari qyormyak arzulari ilya dolu idi. Myuharibya – an qyozyal syozdyur. Onda kishilik vya qyudryat hiss olunur. Hyar halda myan burada qalmaliyam ki, dyushmyanin olkyamizya ayaq basdiqi qyunya ozyumyu onlara qarshi hazirlayim. Qoy bu myuharibyayya lovqalar qetsinlyar. Amma olkyamizdya kifayyat qyadyar adam qalmalidir ki, dyushmyani dyaf etmyak myumkyun olsun. Yenya dya ichimdya boquq bir hiss vardi. Hiss ediryam ki, bu myuharibyadya kim qalib qyalirsya-qyalsin, bizim uchyun charin istila yyuryushlyarindyan dya byoyyuk bir tyahlyukya meydana chixar. Qyozya qyoryunmyaz bir qyuvvya karvanin ipini sarbanin alindyan alir vya onu zorla yad otlaqlara, yad yollara dyondyarmyak istyayir. Bu yollar isya, ancaq qyarbin yollari ola bilyar. Myan o yolla qetmyak istyamiryam. Ona qyorya dya myan myuharibyayya qetmyayib vyatyanimdya qalmaq istyayiryam. Ancaq o qyozyaqyoryunmyaz qyuvvya myanim dyunyama qarshi qalxarsa, yalniz o zaman myan qilincimi qinindan siyiracaqam.
Oturduqum yerdya rahat dyushyunyurdyum. Insan dyushyundyuyyunyu axira chatdiranda rahat olur. Ola bilyar camaat syoz yayacaq ki, myan Ninonun qara qyozlyarindyan ayrila bilmyadiyim uchyun myuharibyayya qetmyayib evdya qaliram. Qoy desinlyar. Ola bilyar ki, bunu deyyanlyar byalkya dya haqlidirlar. Amma onlar onu da bilsinlyar ki, bu qara qyozlyar myanim uchyun vyatyan torpaqidir, yadellilyarin yad yola dartib aparmaq istyadiyi vyatyan ovladinin nidasidir. Myan dya qaliram ki, ana vyatyanimi qyozyaqyoryunmyaz yadelli dyushmyanlyardyan qoruyum.
Qyozlyarim qochuma satashdi. O shirin yuxu ichindya xor-xor xoruldayirdi.
IX
Baki shyahyar avqust qyunyashinin altinda syust dyushmyushdyu. Onun qyadim, qirish tutmush sifyati hech dyayishmyamishdi. Ruslarin choxu shyahyardyan qeybya chixmishdilar. Onlar oz charlari vya vyatyanlyari uqrunda cyabhyayya qetmishdilyar. Polis bir-bir evlyari qyazib almanlarla avstriyalilari axtarirdi. Neftin qiymyati artmishdi. Shyahyar qala divarlarinin ichindya vya bayirinda yashayan adamlarin keflyari saz, hyayatlarindan da myamnun idilyar. Myuharibya baryadya myalumatlari yalniz chayxanalarin daimi myushtyarilyari eshidya bilirdilyar. Myuharibya sanki chox uzaqlarda, bashqa bir planetdya qedirdi. Myuharibyadya fyath edilyan vya yaxud itirilyan shyahyarlyarlya qyasyabyalyarin adlari chox uzaqdan eshidilir vya qulaqlarda yad kimi syaslyanirdi. Byutyun qyazetlyarin birinci syahifyalyarindya myuxtyalif qenerallarin shyakillyari chap edilirdi. Bu qenerallar bir dost kimi ozlyarindyan razi halda, zyafyarya arxayin kimi tyasvir olunurdular. Myuharibya qedya-qedya vyatyanimi tyark etmyak istyamirdim. Elya ona qyorya dya Moskvaya qedib xarici dillyar institutuna daxil olmadim. Bir dya tyahsil qachmirdi ha. Myuharibyayya qetmyadiyim uchyun bir choxlari myanya nifryat edirdi.
Lakin myan evimizin damindan kyohnya shyahyarin ryanqaryanq qyubbyalyarini seyr edyan zaman dyark edirdim ki, charin hech bir chaqirishi myani doqma qala divarlarindan ayira bilmyaz.
Myanim davranishim atami karixdirmishdi. O, tyashvishlya myandyan sorushdu:
- Syan, Ali xan Shirvanshir, doqrudan da myuharibyayya qetmyak istyamirsyan?
- Byali, ata qetmyak istyamiryam.
- Acdadlarimizin choxu dyoyyush meydaninda hyalak olublar. Bu bizim ailyadya tyabii bir haldir.
- Biliryam, ata. Myan dya dyoyyush meydaninda can veryacyayyam, amma indi yox, elya uzaq cyabhyalyardya dya yox.
-Shyaryafsiz yashamaqdansa, shyaryafli olmyak daha yaxshidir.
- Myan shyaryafsiz yashamiram. Bu myuharibya myani maraqdandirmir.
Atam shyubhyali-shyubhyali myanya baxdi. Yoxsa ovlad yetishdiriryam deyya o qorxaq ovladmi yetishdirmishdi? Yyuzyuncyu dyafya o, myanya ailyamizin tarixchyasini tyakraryan nyaql etmyayya bashladi: hyalya Nadir shahin hakimiyyyati dyovryundya besh Shirvanshir Qyumyush Aslan olkyasi uqrunda necya vurushduqlarini danishdi. Onlardan dyordyu Hindistana yyuryush vaxti dyoyyush meydaninda hyalak olmushdu. Yalniz biri Dehlidyan bol qyanimyatlya qayitmishdi. O, sonralar malikanyalyar almish vya saraylar tikdirmishdi dya. Qorxulu hyokmdarin dyovryundyan dya saq-salamat chixmishdi. Amma Shahruh Hyuseyn xana qarshi vurushduqu zaman acdadim qyaddar Qacar shahzadyasi Aqa Myahyammyadin tyaryafinya kechmishdi. Ondan sonra o adam syakkiz oqlu ilya birlikdya Aqa Myahyammyadin Zyand, Xorasan vya Qyurcyustan yyuryushlyarindya ishtirak edib. Onun syakkiz oqlundan uchyu saq qalmishdi. Onlar da bu byoyyuk Xyadim shah olandan sonra da ona qulluq etmyakdya davam edirdilyar. Aqa Myahyammyad oldyuryuldyuyyu qecya o uch qardashin chadirlari Shahin Shushadaki qyararqahinda qurulu qalmishdi. Aqa Myahyammyadin varisi Fyatyali xanin onlara Shirvanda, Mazandaranda, Qilanda vya Azyarbaycanda byaxsh etdiyi tyasyarryufatlarla, malikanyalyar Shirvanshirlyar nyaslinin doqquz iqidinin qanlarinin bahasina basha qyalmishdi. Bu uch qardash shahyanshahin varis canishinlyari kimi Shirvanda hyokmdarliq edirdilyar. Sonra ruslar qyaldilyar. Ibrahim xan Shirvanshir o vaxt Bakini myudafiya edirdi. Onun Qyancya yaxinliqinda qyahryamancasina shyahid olmasi Shirvanshirlyar nyaslinya shan, shyaryaf qyatirmishdi. Yalniz Tyurkmyanchay syulh myuqavilyasindyan sonra Shirvanshirlyarin arasina ayriliq dyushmyushdyu. Nyaslimizin uzvlyari Myahyammyad shahla Nyasryaddin shahin hakimiyyyatlyari zamani tyurkmyanlyarlya Afqanlara qarshi dyoyyushlyardya vurushub hyalak oldular. Nyaslimizin ruslar tyaryafindya olan uzvlyari dya charin Krim myuharibyasindya, tyurklyarya qarshi dyoyyushlyardya vya Rus-yapon myuharibyasindya dyoyyushyub hyalak olurdular. Nyaslimizin shan vya shyaryaflya dashidiqi saysiz-hesabsiz ordenlyar, nishanlar belyacya qazanilmishdi. Oqullarimiz Qerindium vya Qerindivyum arasindaki fyarqi bilmyadiklyari halda, belya imtahanlari vermyayya qadir idilyar.
Atam syozyunya yekun vurub dedi:
- Olkyadya yenya myuharibyadir, amma syan Ali xan, charin iltifatli bir fyarmaninin ardinda qizlyanib qorxaqliq edirsyan. Nyaslimizin tarixchyasi syanin qanina yerimyayibsya, nya desyam dya faydasi yoxdur. Syan acdadlarimizin qyahryamanliqlarini toz basmish kitablarin syahifyalyarindya yox, qyalbindya vya qan damarlarinda oxumali idin.
Atam qyamqin halda susdu. O, myani basha dyushmyadiyi uchyun myanya nifryat edirdi. Onun oqlu doqrudanmi qorxaq idi? Olkyadya myuharibyadir, amma onun oqlu dyoyyushya can atmir. Dyushmyanin qanina susamir, onlarin diz chyokdyuyyunyu vya aqladiqlarini qyormyak istyamirdi. Yox, onun oqlu korlanib, yoldan chixib!
Myan xalchanin ustyundya bardash qurub oturmushdum. Yumshaq yastiqa syoykyanib zarafatla dedim: “Myanya demishdin ki, uch shey edya bilyarsyan. Birincisi ilk yazimi Qarabaqda kechirmyakdi. Ikincisi, myan oz qilincimi ancaq ozyum istyadiyim zaman qinindan siyiracam. Bu ishin dya chox qec olacaqini dyushyunmyuryam. Yanilmiramsa syulh qyunlyari uzun zaman uchyun qurtarib. Bizim vyatyanimizin myanim qilincima daha sonra ehtiyaci olacaq.
Atam, yaxshi deyib susdu vya bir daha myuharibyadyan syoz salmadi. Yalniz hyardyanbir sorushucu baxishlarla qyoz ucu myanya baxardi. Byalkya oqlu hyalya korlanmayib, kim bilir?
Bu aradan Tyazya Pir myascidinya qedib, oranin imami ilya syohbyat etdim. Imam dyarhal myani basha dyushdyu. O yarashiqli libasini qeyib evimizya qyaldi. Imam atamla bir otaqa qirib orada bir xeyli syohbyat etdilyar. Uzun syuryan syohbyat asnasinda imam atama demishdi ki, Qurani Kyarimya asasyan bu myuharibyanin myusyalman ilya hech bir alaqyasi yoxdur. O, oz syozlyarini tyasdiq etmyak uchyun peyqyambyarin bir chox kyalamini da atama syoylyamishdi. Ondan sonra bizim evimizdya sakitlik hyokm syurmyayya bashladi. Evimizya barishiq vya amin-amanliq qyaldi.
Amma bu sakitlik yalniz bizim evdya idi. Qyanclyarimizdya dyoyyush hyavyasi yaranmishdi. Bundan kyanarda qalmaq da hyar adamin ishi deyildi. Byazyan dostlarima bash chyakmyayya qedirdim. Bu qyun dya myan Sisanishvili darvazasindan kechib, saqa Hashim kyuchyasinya dyondyum. Sonra da myuqyaddyas Olqa kyuchyasindyan kechib, Zeynal aqanin evinya qetdim.
Ilyas byay masanin arxasinda oturub hyarbiyya aid olan asyarlyari oxuyurdu. Onun yaninda qashlari chatilmish vya sifyatinya dyahshyat chyokmyush, myaktyabdya an axmaq shaqird olan Myammyad Heydyar chyombyalib oturmushdu. Myuharibya onu aqilli bashli sarsitmishdi. O da elm ocaqini tyalyasik atib Ilyas byay kimi yalniz chiyinlyarindya qizili sapla ishlyanmish zabit paqonlarinin varliqini hiss etmyak arzusu ilya yashayirdi. Ona qyorya dya onlarin hyar ikisi zabitlik myaktyabinya daxil olmaq uchyun inadkarcasina imtahana hazirlashirdilar. Otaqa qiryandya Myammyad Heydyarin myayus miriltisini eshitdim: “Ordu vya donanmanin vyazifyasi chari vya vyatyani xarici vya daxili dyushmyanlyardyan qorumaqdir”.
Myan bu zavallinin alindyan kitabi qyotyuryub, onu imtahan etmyayya bashladim:
- Myohtyaryam Myammyad Heydyar, myanya syoylyayya bilyarsyanmi ki, xarici dyushmyan dediyin kimdir.
O, alnini qirishdirib chox dyarin fikrya qetdi. Sonra birdyan partladi. “Almanlar vya Avstriyalilar”.
Tyamamilya yanilirsan aziz dostum, - deyya qyuldyum. Sonra qyalyabya qazanmish bir insan kimi kitabdan oxudum:
“Xarici dyushmyan termini, myuharibya etmyak myaqsyadilya bizim syarhyadlyarimizi ashan vya ya ashmaq tyahlyukyasini yaradan hyar nyov hyarbi hissyadir”.
Sonra uzyumyu Ilyas byayya chevirdim:
- Syan myanya deyya bilyarsyanmi “Atyash nya demyakdir?”
Ilyas byay bir avtomat kimi cavab verdi: “Atyash, barit qazinin kyomyayi ilya qyullyanin lyulyadyan chixmasina deyilir”.
Bu sual-cavab oyunu bir myuddyat davam etdi. Biz elmin byutyun qaydalarina riayyat edib dyushmyani myahv etmyayin nya qyadyar chyatin olduquna vya bu syanyatya bizim olkyadya hyalya dya chox syathi amyal edildiyinya heyryat edirdik.
Sonra Myammyad Heydyarlya Ilyas byay sevincindyan vyacdya qyalib qyalyacyak hyarbi amyaliyyatlardan danishmaqa bashladilar. Dyuz bir saatliq ***lyapyaryastlikdyan sonra hyar ikisi belya nyaticyayya qyaldilyar ki, hyar bir asqyar oz xyarityasini arxa chantasinda dashimalidir. Bunu deyyandyan sonra onlar myarhyamyatli baxishlarini myanya zillyadilyar. Myammyad Heydyar syozya bashladi:
- Myan zabit olduqum zaman, syan qyaryak kyuchyadya qedyarkyan myanya yol veryasyan vya myanya byoyyuk hyormyat qyostyaryasyan. Chyunki myan cyasur qanimla syanin tyanbyal qyovdyani myudafiya edyacyayyam.
- Syan zabit olana qyadyar myuharibya choxdan sona chatmish olacaq, almanlar da Moskvani tutacaqlar.
Myanim bu qyanayatim qyalyacyak iki qyahryamanimin keflyarini hech dya pozmadi. Chyunki myuharibyadya kimin qalib chixacaqi myanim kimi onlari da maraqlandirmirdi. Bizimlya dyoyyush meydani arasinda dyunyanin altida biri qyadyar byoyyuk bir myasafya var idi. Almanlar bu qyadyar ucsuz-bucaqsiz yeri tuta bilmyazdilyar. Aqyar almanlar lap bu qyadyar yeri tutsaydilar da, bizim uchyun fyarqi yox idi. Chyunki bir xristian hyokmdarin yerinya o biri xristian bizya hyokmranliq edyacyaydi. Ilyas byay uchyun myuharibya bir myacarya idi. Myammyad Heydyar uchyun isya myaktyab hyayatini shyaryafli bir shyakildya basha vurub, ozyunya bir kishi syanyati sechmyak fyursyati idi.
Albyattya onlarin hyar ikisindyan yaxshi cyabhya zabiti chixardi. Myan buna amin idim. Chyunki xalqimizda iqidlik vya cyasaryat kifayyat qyadyardi. Amma nya fayda? Bu suali nya Ilyas byay vya nya dya Myammyad Heydyar bir kyarya dya olsun sorushmurdular. Myanim xyabyardarliqlarimin hamisi tam bosha chixdi. Chyunki onlarin hyar ikisindya Shyarqlilyarin qan ichyarliyi hyavyasi oyanmishdi. Onu syondyurmyak artiq myumkyun deyildi.
Bu syabyabdyan dya onlar myanim syozlyarimya vya ozyumya etinasizliq qyostyaryandyan sonra myan, Zeynal aqanin evini tyark etdim. Myahyallyani kechib sahil baqina qyaldim. Qurqushun ryanqli Xyazyar dyanizinin duzlu sulari sahildyaki qranit dashlari yalayirdi. Limanda bir hyarbi qyami durmushdu. Sahildya oturub kichik dalqalarda iqidcyasinya charpishan balaca yelkyanli qyamilyarya tamasha etdim. Myan onlarin birinya minib rahatca Iran shahinin yashil diyarinin darvazasi olan qyadim Astara limanina qedya bilyardim. Bu diyar, klassik iran shairlyarinin son dyaryacya qyozyal yazilmish rubailyarini, Ryustyam Zalin qyahryamanliqlarini, Tehran saraylarinin atirli qizilqyul baqchalarini myanya xatirladirdi. Iran qeyri adi bir xyayal diyari idi.
Myan bir nechya dyafya sahil baqini o bash bu basha qyazdim. Ninoqilya qedib orada onunla qyoryushmyak myanya hyalya bir az qyaribya qyalirdi. Chyunki belya tyaqdirdya davranish qaydalarina qarshi zidd olacaqdim. Amma, myuharibyani nyazyarya alaraq byalkya dya qoca Kipiani bu hyaryakyatimya dya qyoz yumardi. Chox dyushyundyukdyan sonra, nyahayyat dyarindyan nyafyas alib, dyord myartyabyali binanin pillyakyanlyari ilya yuxari qalxdim. Binanin ikinci myartyabyasindyaki qirish qapisinin uzyarindya “Knyaz Kipiani” syozlyari yazilmish byuryunc bir lyovhya vardi. Qapinin zyanqini basdim. Aq orlyuklyu bir xidmyatchi qiz qapini achdi vya reverans etdi. Papaqimi ona verdim. Shyarqin adyatinya qyorya, qonaq papaqini chixartmamalidir. Amma Avropalilarin myaclisindya hansi shyakildya hyaryakyat etmyayin qaydalarini bilirdim.
Knyaz Kipianinin ailyasi byoyyuk qonaq otaqinda oturub chay ichirdilyar. Qonaq otaqindaki mebelin uzyunya qirmizi ipyak parcha chyakilmish, kyunclyardya palma aqaclari vya dibchyaklyardya chichyaklyar dururdu. Divarlara isya sadyacya naxishli divar kaqizlari chyakilmishdi. Kipianiailyasinin uzvlyari byazyakli iri fincanlarda syudlyu inqilis chayi ichirdilyar.Masanin ustyundya suxari vya inqilis usulu ilya hazirlanmish biskvit qoyulmushdu. Ninonun anasinin alini opdyum. Onun alindyan suxari, biskvit vya atir iyi qyalirdi. Knyaz myanya al verdi. Nino qizlincyachay fincaninin ichinya baxaraq uch barmaqini myanya uzatdi.
Myan aylyashyandyan sonra, myanya dya chay qyatirdilyar. Ali xan demyali qyati qyarara qyalmisiniz ki, myuharibyayya qetmyayyacyaksiniz, deyya knyaz zarafatla sorushdu.
- Byali, knyaz myancya hyalyalik vaxti chatmayib. Ninonun anasi fincani masanin ustyunya qoyub dillyandi.
- Sizin yerinizdya olsaydim, bari myuharibya qeyryatlyarinya yardim qayyasiylya qurulmush komityalyarin birinya uzv olardim. Hech olmasa bu vya ya bashqa shyakildya bir uniforma qeymyak fyursyatini aldya edya bilyardiniz.
- Bu yaxshi fikirdir, myan dya belya edyacyayyam, - deyya knyaz syozyunya davam etdi:
- Dyuz deyirsiniz, knyaz. Amma ish burasindadir ki, bosh vaxtim o qyadyar azdir ki, qorxuram ana vyatyan myandyan chox az fayda qyorsyun.
Knyaz tyayaccyublya uzyumya baxib sorushdu:
- Byas siz bosh vaxtlarinda nya ilya myashqul olursunuz?
- Malikanyamizin idarya edilmyasi ilya myashqulam, knyaz. Bu cavab yerinya dyushdyu. Bu cyumlyani myan bir inqilis yazichisinin romaninda vya ya bashqa bir yerdya oxumushdum. Aqyar bir alicyanab lordun ishi-qyucyu yoxdursa, demyali o, oz malikanyasini idarya etmyaklya myashquldur. Bu cyumlyani ishlyatdiyim uchyun knyaz ailyasinin ryaqbyatini qazandim. Bir nechya bu cyur cyumlyalyar ishlyadyandyan sonra Kipianilyar ailyasi myanya byoyyuk bir nyazakyat qyostyaryaryak o axsham Ninonu operaya aparmaqa icazya verdilyar. Myan yenya dya Ninonun anasinin alini opdyum, bash aydim vya hyatta “r” hyarfini peterburqlular kimi tyalyaffyuz edya-edya danishdim. Axsham saat syakkizin yarisinda qyalib Ninonu operaya aparacaqima syoz verdim.
Nino myani qapiya qyadyar otyurdyu. Papaqimi xidmyatchi qizin alindyan aldiqim zaman o, qizarib bashini ashaqi dikdi, sonra Nino heyran edici bir shirinliklya pozuq Azyarbaycan lyahcyasi ilya dedi: “Shyahyardya qaldiqin uchyun chox sevincyak oldum Ali xan”, Syan doqrudanmi myuharibyayya qetmyakdyan qorxursan? Axi kishilyar myuharibyadyan xoshlanirlar. Syan myuharibyayya qedib yaralansan da yaralarini belya sevyacyayyam”.
Myan Ninonun alini tutub sixdim vya sakit tyarzdya dedim ki, “Myan hech nyadyan qorxmuram, bir qyun qyalyacyak syan myanim yaralarimi sariyacaqsan. O qyunya kimi myani qorxaq hesab edya bilyarsyan”. Nino nya demyak istyadiyimi anlamadan chashqin-chashqin myanya baxdi.
Ondan ayrilandan sonra evya qetdim vya hirsimdyan kyohnya bir kimya kitabini ciriq-ciriq edib yerya chirpdim. Bir az hirsim soyuyandan sonra bir fincan Iran chayi ichdim vya operaya zyanq edib bir loja sifarish etdim.
X
- Tez qyozlyarini baqla, allyarinlya qulaqlarini tut vya dyushyuncyalyarinya qyarq ol. Tehrandaki o qecyani xatirlayirsanmi?
Dashdan tikilmish byoyyuk bir ziyafyat salonu var idi, iri salonun qirish qapisi uzyarindya Nyasryaddin Shahin shyaryafli adi hyakk edilmishdi. Salonun ortasindaki dyordkyunc syahnyanin atrafinda oturmush, ayaq ustya durmush vya uzanmish vyaziyyyatdya olan lyayaqyatli kishilyar, dyacyal ushaqlar vya vyacdya qyalmish qyanclyarlya dolu idi. Onlar hyazryati Hyuseynin Kyarbyala myusibyatini qyostyaryan shyabehya tamasha edirdilyar. Salonda ishiq chox zyaif yanirdi. Syahnyadya saqqalli bir myalyak hyazryati Hyuseynya tyasyalli verirdi. Zalim xyalifya Yezid, syuvarilyarini syahraya qyondyarir ki, hyazryati Hyuseynin bashini kyasib ona qyatirsinlyar. Nalya vya shyuvyan syaslyarini qilinclarin cinqiltisi kyasir. Ali, Fatma vya insanliqin ilk qadini olan Hyavva syahnyadya qyazishib uzun ryubai dyuzyumlyarini oxuyurdular. Hyazryati Hyuseynin bashini qizil bir sinidya qyatirib Xyalifyayya verirlyar. Tamashachilar titryayir vya aqlashirlar. Bir imam cyarqyalyari qyazib, aqlayan tamashachilarin qyoz yashlarini pambiqla balaca bir shyushyayya yiqirdi. O, qyozyashlarinda son dyaryacya ovsunlu bir qyuvvyatin olduquna inanirdi. Myominin inami artdiqca shyabehin tyasiri dya qyuclyanirdi. Enli bir taxta lyovhyasi syahra dekorasiyasi vyazifyasini qyoryurdyu. Sandiq xyalifyanin lyal-cyavahiryatlya byazyadilmish taxtini, bir nechya aqac diryaklyar cyannyat baqini vya saqqalli bir kishi dya hyazryati Peyqyambyarin qizini tyasvir edirdi.
- Indi isya qyozlyarini ach, allyarini qulaqlarindan qyotyur vya atrafina bax!
Saysiz-hesabsiz elektrik lampalarinin kyaskin vya parlaq ishiqi qyoz qamashdirirdi. Lojalar qipsdyan dyuzyaldilmish vya uzyarindya qizil suyu chyakilmish ilahya fiqurlari ilya byazyadilmishdi. Onlarin ustyu qirmizi myaxmyarlya ortyulmyushdyu. Tamasha salonundaki kishilyarin daz bashlari qecyalyar qyoy qyubbyasindya qyoryunyan ulduzlar kimi parildayirdi. Byazi qadinlarin isya kyuryaklyari vya qollari chilpaq olduqundan salonda hyayyacan yaranirdi. Tamashachilari syahnyadyan qaranliq bir uchurum ayirirdi. Bu qaranliq uchurumda utancaq kimi qyoryunyan musiqichilyar oturub allyarindyaki musiqi alyatlyarini kyoklyayirdilyar. Teatrin salonunda pichiltilarin syasi, proqram vyaryaqlyarinin xishiltisi vya yelpiklyarin tiqqiltilari bir-birinya qarishmishdi. Bir nechya dyaqiqyadyan sonra Baki shyahyar opera teatrinda “Yevqeni Oneqin” tamashasi bashlanmali idi.
Nino yanimda oturmushdu. Onun zyarif simasi myanya tyaryaf yyonyalmishdi. Onun dodaqlari nyam, qyozlyari quru idi. O qyadyar dya danishqan deyildi. Ishiqlar syonyan kimi qolumu Ninonun chiyinlyarinya qoydum. Nino bashini yana chyakdi, elya bil ki, byutyun fikri Chaykovskinin musiqisindya idi. Yevqeni Oneqin shahanya qyoryunyushyu olan kostyumu ilya syahnyadya qyazir, Tatyana da ariyasini oxuyurdu.
Myan operani hyamishya dram teatrindan ustyun tutardim. Chyunki operadaki hadisyalyar, dramdakilara nisbyatyan byasit idi vya choxu da avvyalcyadyan byalli idi. Dram teatrinda isya syahnyadyaki hadisyalyari adam necya olsa da bilirdi. Musiqi qurultulu olmadiqi zaman operaya hech bir etirazim yoxdu. Lakin dramda olub bityan qarmaqarishiq, qyaribya hadisyalyari izlyamyayya chox zaman hyaddyan artiq vaxt syarf edirdim. Salonda qaranliqdir. Myan qyozlyarimi yumduqum zaman qonshularim ruhumun bir musiqi okeaninin ovsunlu dyarinliklyarinya batdiqini dyushyunyurdyulyar.
Bu dyafya qyozlyarimi yummadim. Ninonun zyarif profili arxasinda parterin birinci cyarqyalyarindya oturanlari nyazyardyan kechirirdim. Uchyuncyu cyarqyanin ortasinda qoyun qyozlyu vya filosof alinli bir kyok adam oturmushdu. Bu, Shushanin zadyaqan ermyanilyarindyan olan Myalik Nachararyan idi.
Bax, Nachararyan oradadir – deyya Ninonun qulaqina pichildadim.
Ay barbar, syahnyayya bax, atrafa yox, - deyya Nino pichilti ilya cavab verdi, amma buna baxmayaraq ozyu dya qyoz ucu kyok ermyani tyaryafya baxdi.
Nachararyan oturduqu yerdya bashini chevirib dostcasina salam verdi. Tyanyaffyusdya Ninoya shokolad almaq uchyun bufetya qetdim. Bufetin qarshisinda Nachararyanla qarshilashdim. Sonra tosqun bir az da kechyal olan Nachararyan lojamiza qyalib oturdu. “Nachararyan nechya yashiniz var”, - deyya ondan sorushdum. O, “otuz” deyya cavab verdi.
Nachararyanin cavabi Ninonun diqqyatini cyalb etdi vya heyryatlyandirdi: “Demyali, bundan sonra sizi shyahyardya qyorya bilmyayyacyayik”.
- Nyayya qyorya, prinses?
- Chyunki sizin yashiniz da olanlari asqyarliyya chaqirmishlar.
Nachararyan byarkdyan qyuldyu, onun qyozlyari az qala hyadyaqyasindyan chixacaq idi vya shishman qarni atlana-atlana dedi:
- Tyayassyuflyar olsun ki, prinses, myan myuharibyayya qedya bilmyaryam. Hyakim myandya saqalmaz bir byoyryak xyastyaliyi tapib, elya buna qyorya dya myan asqyarliyya qetmyayib evdya qalmaliyam.
Xyastyaliyin adi qyaribya syaslyanirdi.
Nino tyayaccyubdyan qyozlyarini byaryaltdi vya uryakyananliqla sorushdu:
- Bu xyastyalik tyahlyukyalidirmi?
- Bu insanin ozyundyan asilidir. Ishini bilyan hyakimin kyomyayi ilya hech bir xyastyalik tyahlyukyali ola bilmyaz.
Nino heyryatlyanmishdi vya hyam dya qyazyablyanmishdi.
Myalik Nachararyan Qarabaqin an nyufuzlu ailyasinya myansubdu. Onun atasi qeneral idi, ozyu dya ayi kimi saqlam vya zirpi idi. Ustyalik evli dya deyildi.
Pyardya qalxanda Nino bashini chiynimya qoydu. Chaykovskinin myashhur valsi chalinmaqa bashlananda isya Nino qyozlyarini myanya dikib pichildadi:
- Syan Nachararyanla myuqayisyadya az qala qyahryamansan. Hech olmasa syandya adi dolashiq olan xyastyalik yoxdur.
Qyahryaman Lenski tenor syasiylya oxuya-oxuya Yevqeni Oneqinin tapancasinin lyulyasi qabaqina chixib, qabaqcadan proqramlashdirilmish suryatdya oldyuryulyanya qyadyar belya Nino bashini myanim chiynimdyan qaldirmadi.
Nachararyan bizi operanin qirishindya qyozlyayirdi. Onun avtomobili var idi. Avtomobilya minib shyahyarimizin qaranliq dar kyuchyalyarindyan, qimnaziyanin vya litseyin qabaqindan kechdik. Автомобиль остановился у каменных ступенек городского клуба.
Нино было не совсем безопасно появляться здесь, так как она еще училась в лицее. Но, с другой стороны, в обществе господ Ширваншира и Нахараряна княжна Кипиани могла и нарушить правила лицея святой Тамары.
Мы прошли на ярко освещенную террасу, выходящую в темноту Губернаторского сада. Отсюда были видны звезды, мягко светящееся море и маяки Наргена.
Зазвенели бокалы. Нино и Нахарарян пили шампанское. Они пили вдвоем, потому что ничто в мире, даже прекрасные глаза Нино, не могли бы заставить меня прикоснуться к спиртному на глазах всего города. Поэтому я, как обычно, пил апельсиновый сок. Наконец оркестр из шести музыкантов решил порадовать нас антрактом. Воспользовавшись этим, Нахарарян очень серьезно и задумчиво сказал:
- Вот сидим мы здесь, вместе, представители трех самых больших народов Кавказа, - грузинка, мусульманин и армянин. Все мы трое рождены под одним небом, живем на одной земле. Между нами есть разница, но мы едины, как Троица. Мы одновременно являемся и европейцами, и азиатами, вобрали в себя и Запад, и Восток. И обоим отдаем мы свое богатство.
- Мне всегда казалось, - заговорила Нино, - что кавказцев всегда отличала воинственность. А вот сейчас я сижу рядом с двумя кавказцами, которые совершенно не хотят воевать.
Нахарарян взглянул на нее.
- Княжна, - мягко сказал он, - мы оба хотим воевать, но не друг против друга. Мы отделены от русских высокой стеной Кавказских гор. Если русские победят, наша земля перейдет в их полное владение. Мы будем лишены наших святынь, языка, национальных особенностей. И вместо того, чтобы выполнять роль моста между Европой и Азией, станем просто подобием тех и других. Нет уж, кто воюет за царя, воюет против Кавказа.
- Иранцы и турки грабят нашу страну, шах разорил восток, а султан запад, - проговорила Нино, и казалось, ее устами говорят мудрецы из лицея святой царицы Тамары. - Сколько девушек взяли они наложницами в гаремы! Русские не по собственной воле пришли сюда. Их позвали мы. Грузинский царь Георгий XII добровольно сдался русскому царю. Разве вы не слышали знаменитых слов: "Мы берем на себя оборону грузинского царства не для того, чтоб увеличить нашу и без того огромную империю".
Конечно, мы знали эти слова. Восемь лет подряд нам вдалбливали эти слова из манифеста Александра I, изданного более ста лет назад. "Мы берем на себя оборону грузинского царства...". Эти слова выбиты в бронзе в центре Тифлиса.
Нино не так уж не права. В те времена гаремы Востока были полны кавказскими женщинами, а улицы кавказских городов - убитыми христианами. Я мог бы сказать Нино в ответ: "Я - мусульманин, вы - христиане. Аллах отдал вас в наши руки", но счел за благо промолчать. Мне было любопытно, что ответит ей Нахарарян.
- Дело в том, княжна, - сказал он, - что человек, обладающий способностью мыслить политически, должен иметь мужество даже для того, чтобы совершить несправедливый или необъективный поступок. Я согласен с вами, что мир на нашу землю пришел вместе с русскими. Но сейчас мы, народы Кавказа, и без помощи русских можем сохранить этот мир. Теперь же русские утверждают, что они защищают нас друг от друга. Поэтому сюда направлены русские воинские части, русские чиновники и русский губернатор. Но посудите сами, княжна, должны ли вы опасаться меня. Или нужно ли спасать меня от Али хана. Разве мы не сидели вместе на пестрых коврах у шушинских родников за дружеской беседой. Да и Иран, сейчас уже не так опасен, чтобы кавказские народы боялись его. Наш враг на севере и он уверяет нас, что мы маленькие дети, которых нужно охранять друг от друга. А мы давно вышли из детского возраста.
- Так вы поэтому не идете на войну. - вставила тут Нино.
Выпитое шампанское сделало Нахараряна разговорчивым.
- Не только поэтому, - ответил он. - Я к тому же еще и лентяй и сибарит, люблю спокойную жизнь. Во-первых, я обижен на русских за то, что они конфисковали имущество армянской церкви. Во-вторых, лучше сидеть здесь, на террасе клуба, чем гнить в окопах. Моя семья пользуется достаточным уважением. А я - человек, любящий комфорт.
- Я думаю немного иначе, - сказал я, - я не любитель комфорта, а войну люблю. Но конкретно эта война мне не нравится.
Нахарарян отпил вина и взглянул на меня.
- Вы еще молоды, мой друг.
Он говорил много, но все его слова звучали умно. К тому времени, когда мы собрались уходить, Нино, кажется, уже поверила в правоту Нахараряна. Он повез нас домой на своей машине и по дороге не переставал разглагольствовать.
- Этот замечательный город - ворота в Европу. Если бы Россия не была такой отсталой, мы давно стали бы европейской страной.
Тут я вспомнил наши веселые дни в гимназии и засмеялся. Ведь наш преподаватель географии тоже хотел, чтобы наш город стал европейским.
Был прекрасный вечер. Мы прощались. Нахарарян отвернулся и глядел на море, я поцеловал глаза и руки Нино. Потом Нахарарян подвез меня к воротам Цицианишвили... Дальше на автомобиле не проедешь. Там, за крепостными стенами, начиналась Азия.
- Вы собираетесь пожениться с Нино. - спросил Нахарарян, прощаясь.
- Если Бог даст.
- Друг мой, вам придется преодолеть слишком много трудностей. Если понадобится помощь, я всегда к вашим услугам. Я хочу, чтобы вы стали первой семьей, которая свяжет наши народы узами родства. Мы должны объединиться, быть одним целым.
Я с признательностью пожал ему руку. Значит, в самом деле, и среди армян есть достойные люди. Это открытие ошеломило меня.
Домой я вернулся усталый. Слуга сидел на полу, поджав ноги, и что-то читал. Я взглянул на книгу. По страницам вилась изящная вязь арабских букв Корана. Слуга встал и поклонился. Я взял у него Священную книгу и начал читать: "О, вы, кто верует! Знайте, вино, азартные игры и рисунки отвратительны и суть, порождения сатаны. Держитесь подальше от них и, быть может, вы обретете счастье. Это сатана хочет отвратить вас от веры и поклонения Аллаху".
Какой-то сладковатый аромат шел со страниц книги. Тихо шелестела тонкая цветная матовая бумага. Серьезны и поучительны были слова Аллаха, переплетенные в мягкую кожу. Я вернул книгу слуге. У себя в комнате я вытянулся на широком, мягком диване и закрыл глаза, как делал всегда, когда мне надо было, как следует подумать и все разложить по местам. Шампанское, Онегин на балу, прозрачные бараньи глаза Нахараряна, нежные губы Нино, орды врагов, которые, перейдя горы, ринулись на нас, чтобы захватить наш город все это закружилось перед моими глазами.
С улицы доносилась какая-то монотонная песня. Это был влюбленный Ашум. Он был очень стар, и никто уже не знал, кого он так страстно любил. Люди прозвали его Меджнуном. По ночам он бродил по улицам города, потом садился на каком-нибудь углу и до самого утра плакал и пел о своей любви, о своей боли.
Однообразие его песен навевало сон. Я отвернулся к стене и крепко уснул.
Жизнь пока была прекрасной.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
У палки два конца, и оба одинаковые. Перевернешь ее, а ничего не изменится.
Так же и со мной, я все тот же, что месяц или год назад. Идет все та же война, все те же генералы одерживают победы или терпят поражения. Только вот люди, которые еще совсем недавно называли меня трусом, теперь при встрече стыдливо опускают глаза. Друзья и знакомые вдруг оценили по достоинству мой необыкновенный ум, и даже отец смотрит на меня с гордостью. А ведь ничего не изменилось.
Сегодня по городу поползли слухи, что султан Великой Османской империи Его величество Мехмет Рашид решил объявить войну христианскому миру. Его победоносная армия успешно наступает с востока, чтобы освободить мусульман от гнета России и Англии. Объявлена священная война - джихад, и над дворцом халифа развевается зеленое знамя Пророка.
Именно эта новость и сделала меня героем. Пораженные моей проницательностью, друзья признали, что я был прав, когда отказался идти на войну - ведь ни один мусульманин никогда не сражался против султана. А турки придут в Баку, и наш народ воссоединится с турецким, возникнет единое сообщество братьев по вере.
Восторги друзей я принимал молча. Умный человек должен быть безразличен к похвалам и брани. Друзья же раскладывали перед собой карты города и принимались обсуждать ситуацию, оживленно споря - с какой стороны турки войдут в Баку. Их разногласия разрешил я, сказав, что, откуда бы турки ни подошли, в город они войдут только через Арменикенд. Это вызвало новый взрыв восторга у моих друзей,
Потребовалась всего лишь одна ночь для того, чтобы в людях произошли коренные изменения. Ни один мусульманин уже не хватался за оружие и, не рвался сражаться за Россию. Зейнал ага выложил кучу денег, чтобы оставить в бакинском гарнизоне Ильяс бека, внезапно утратившего боевой пыл. Бедняга Ильяс бек! Он сдал экзамены на офицерский чин незадолго до вступления Турции в войну. В этом не было ничего удивительного. Поразительным было, каким непостижимым образом умудрился сдать экзамен и Мухаммед Гейдар.
Теперь оба лейтенанта проводили все дни в казарме и завидовали мне, не присягавшему на верность царю. У этих бедолаг обратного пути не было. Но ведь никто не заставлял их принимать присягу. Они сделали это совершенно добровольно, и, измени они ей теперь, я первый не подал бы им руки.
В последнее время я стал очень хмурым, задумчивым. Что-то мучило меня, а конкретного решения найти я не мог. Иногда по ночам уходил из дома и быстрыми шагами направлялся к небольшой мечети, рядом с которой в стареньком домике жил мой одноклассник Сеид Мустафа. Его отец был имамом этой мечети, а дедушка - известным в священном городе Мешхеде ученым. Сам Сеид Мустафа был человеком глубоко религиозным и постоянно носил зеленый пояс. Пять раз в день он совершал намаз, а в день ашура до крови бичевал себя цепями. Ашура - десятый день месяца мухаррам (первого месяца мусульманского лунного календаря), день смерти имама Гусейна в Кербала. Нино считала его фанатиком и ненавидела. Я же любил в Сеиде Мустафе чистоту и четкость взглядов, позволяющие ему отличать добро от зла, истину от лжи.
В этот вечер Сеид Мустафа встретил меня с грустной улыбкой мудреца.
- Ты слышал, Али хан, богач Ягуб оглы купил двенадцать ящиков шампанского, чтобы распить их с турецким офицером, который первым войдет в Баку. Подумать только! Шампанское! Вино в честь правоверных воинов-мусульман!
Я пожал плечами.
- А чему ты удивляешься, Сеид. Люди совсем потеряли голову!
- Если Аллах на кого-то разгневается, - сердито ответил Сеид, - то сведет его с пути истинного. - Он вскочил и взволнованно расхаживал по комнате. Губы его дрожали. - Вчера восемь человек бежали из города, чтобы вступить в армию султана. Восемь человек! Есть у них голова на плечах, я тебя спрашиваю, Али хан.
- Думаю, в голове у них пусто, как в животе голодного осла, осторожно ответил я, не до конца понимая, что же так возмутило моего друга.
А Сеид все более распалялся.
- Подумать только! Шииты воюют на стороне суннитского халифа! А разве не Езид пролил кровь внука Пророка. Разве не Муавийя казнил имама Али. И кто же истинный наследник Пророка. Халиф или незримый Имам Вечности, в чьих жилах течет кровь Пророка. Вот уже сколько столетий шииты в трауре. У нас с этими отступниками чаще вспыхивали войны, чем с христианами. Здесь - шииты, там - сунниты, и между нами нет ничего общего! Давно ли султан Селим уничтожил сорок тысяч шиитов. И что же теперь. Шииты идут сражаться под знаменами халифа, истребившего наследников Пророка. Неужели все забыто. И гибель сторонников истинной веры, и тайное убийство имамов. В этом шиитском городе люди с восторгом ждут прихода суннитов и уничтожения нашей религии. Ведь чего хочет Турция.! Энвер подошел уже к Урмие. Иран будет расчленен, религия погибнет. О, святой Али, явись со своим огненным мечом! Явись, о святой Али, и покарай этих отступников! О святой Али!..
Сеид Мустафа был охвачен религиозным экстазом. Он неистово бил себя в грудь, по щекам его текли слезы. Я был потрясен. Где же истина. Верно, турки - сунниты, однако, несмотря на это, я всем сердцем ждал вступления в город войск Энвера. Так что же. Напрасно, значит, была пролита кровь наших шехидов - безвинно погибших мучеников.
- Сеид, - проговорил я, - но ведь турки - наши братья. У нас один язык, в наших жилах течет одна и та же туранская кровь. Может быть, поэтому достойней погибнуть под знаменами халифа.
Сеид Мустафа вытер слезы.
- В моих жилах течет кровь пророка Магомета, - спокойно и с достоинством ответил он. - Ты говоришь, туранская кровь. Мне кажется, ты забыл, чему нас учили в гимназии. Кто живет сейчас на Алтае. Кем заселены просторы Сибири. Такими же тюрками, как и мы. Они говорят на нашем языке, в их жилах течет та же кровь. Но Аллах не дал им истинной веры, они до сих пор поклоняются своим идолам: богине воды - Су-Тенгри, богине неба Теб-Тенгри. А если в один прекрасный день якуты или алтайцы наберутся сил и пойдут на нас войной, мы, шииты, должны будем радоваться победам этих идолопоклонников только потому, что они одной с нами крови.
- Что же нам остается, Сеид! Иранский меч заржавел. А если мы пойдем против турков, получится, что мы помогаем царю. Неужели во имя Магомета мы должны защищать царский крест от полумесяца халифа. Что нам делать, Сеид.
- Что делать. Я и сам не знаю этого, Али хан.
Я смущённо умолк.
Чадила керосиновая лампа, слабо освещающая пёстрые узоры маленького коврика для намаза. Вытканные на нем яркие цветы делали коврик, похожим на небольшую лужайку, которую можно свернуть и взять с собой в путешествие.
Легко Сеиду осуждать грехи людей. Мирская жизнь была для него лишь временной необходимостью. Пройдет лет двадцать, он станет муллой в мечети имама Рзы, войдет в число мешхедских мудрецов, незримо, но ощутимо влияющих на судьбу Ирана. Уже сейчас он смотрел на мир глазами человека, понимающего, что он постарел, и смирившегося с этим. Но пусть даже он снова сделает Иран великим и могучим, это не помешало бы ему оставаться по-прежнему непримиримым в вопросах веры, быть твердо убежденным в том, что лучше погибнуть, чем погрязнуть в греховности мирских наслаждений. Вот почему Сеид молчал, не зная, что ответить. За это я и любил его - одинокого стража истинной веры.
- Наша судьба в руках Аллаха, Сеид, - сказал я. - Пусть он сам ведет нас по пути истины. Но я пришел сегодня, чтобы поговорить о другом.
Медленно перебирая янтарные четки, Сеид глядел на свои покрашенные хной ногти. Потом закрыл глаза, отчего его рябое лицо стало еще шире, и проговорил:
- Знаю, Али хан, ты хочешь жениться.
Я удивленно вскочил на ноги. В мои намерения входило обсудить с ним возможность создания военно-политической организации молодых шиитов, а он заговорил со мной, как мулла, уже готовый женить меня.
- Да откуда ты знаешь, что я собираюсь жениться. И какое это может иметь отношение к тебе.
- Желание я прочитал в твоих глазах, и хоть небольшое, но все-таки имею к этому отношение, потому что я - твой друг. Ты хочешь жениться на христианке Нино, которая меня терпеть не может, верно.
- Верно, Мустафа. И что же ты на это скажешь.
Мустафа поднял на меня серьезные умные, глаза.
- Я говорю: "Да". Мужчина должен жениться, и очень хорошо, когда он женится на женщине, которую любит. Неважно - нравится он женщине или нет. Умный мужчина не станет добиваться благосклонности женщины. Женщина - это поле, а мужчина - сеятель. Разве должно поле любить крестьянина. Нет. Достаточно и того, что крестьянин любит землю. Женись. Но помни, что женщина всего лишь поле, и не больше того.
- По-твоему выходит, что у женщины нет ни разума, ни души. - спросил я.
- И ты еще спрашиваешь об этом. - проговорил он, с сожалением глядя на меня. - Конечно. В них нет ни ума, ни души. Да и зачем они женщине. Ей достаточно быть плодовитой и рожать много детей. Не забывай, Али хан, по шариату свидетельство одного мужчины перевешивает свидетельство трех женщин.
Я ждал, что Сеид будет возражать против моей женитьбы на христианке Нино, которая к тому же не любит его, и поэтому немного нервничал. Его слова успокоили меня. Это был ответ воистину откровенного и умного человека
- Значит, тебя не волнует, что она христианка. - с облегчением спросил я. - Может быть, ей следует принять ислам.
- А зачем. - удивился он. - Существо, лишенное души и разума, не может иметь и веры. Женщина в загробной жизни не попадает ни рай, ни ад. Она после смерти исчезает, растворяется. Но сыновья, которых она родит, должны стать шиитами.
Я кивнул в знак согласия.
Сеид Мустафа подошел к книжной полке, взял запылившуюся книгу. "История династии сельджуков" - успел прочитать я прежде, чем он распахнул ее.
- Вот, на двести седьмой странице. "В 637 году хиджры в своем дворце Гебадийе скончался султан Аладдин Кейгубад. После него на трон взошел Гиясаддин Кейхосров. Этот падишах женился на некоей грузинке, и любовь его к ней была столь велика, что повелел он на монетах чеканить свой профиль вместе с изображением этой христианки. Однажды мудрецы и святые люди явились к султану и сказали: "Султан не должен нарушать шариата. Это грех". "Аллах поставил меня повелевать вами, - с гневом ответил султан. - А ваше дело - подчиняться мне...". Мудрецы ушли в глубокой печали. Однако Аллах открыл глаза султану на всю греховность его поступков, и султан вновь призвал к себе мудрецов. "Я не хочу нарушать священных законов, - сказал он, - потому что Аллах возложил исполнение их на меня. А посему повелеваю отныне чеканить на монетах изображение льва, сжимающего в передней лапе меч, - это буду я. А солнце, сияющее над моей головой, - моя любимая жена". С тех пор на гербе Ирана лев и солнце. А знатоки утверждают, что нет в мире женщин красивее грузинок".
Сеид Мустафа захлопнул книгу.
- Видишь, - сказал он, с улыбкой посмотрев на меня, - ты повторяешь то, что сделал некогда Кейхосров. Ни один закон не запрещает этого. Грузинки - одно из благ, завещанных Пророком правоверным. Пророк сказал в Коране: "Иди и возьми ее".
Его жесткое лицо вдруг смягчилось. Маленькие умные глазки засияли. Сеид Мустафа был счастлив тем, что благодаря Священной книге смог разрешить маленькую проблему двадцатого века. Весь его облик говорил: пусть знают неверные, где записана истина!
Я обнял его, поцеловал и с легким сердцем отправился домой. На пустынных ночных улицах шаги мои звучали уверенно и твердо. Теперь я нашел поддержку в Священной книге, у старого султана и всезнающего Мустафы.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Степь - ворота в таинственный и непостижимый мир. Мой конь мчится, оставляя за собой облако пыли. Подо мной мягкое, словно набитое пухом, казацкое седло. Терские казаки спят, подложив эти седла под голову, и даже стоят на них. Все свое, имущество - каравай хлеба, бутылку вина, украденные в кабардинских селах золотые монеты - казаки возят в мешках, притороченных к седлу. Но мой мешок пуст.
Степной ветер свистит в ушах. Конь уносит меня в вечность этих серых песков. Мягкая кабардинская епанча защищает меня от ветра. Воины и разбойники придумали епанчу специально для походов и грабежей. Ее в один миг можно превратить и в палатку, в нее можно и завернуть награбленное добро. А как легко с ее помощью похищать девушек - закутанные в епанчу, они сидят тихо, как птички в клетке.
Я скачу к воротам Боз Гурд, стоящим недалеко от Баку, прямо в степи еще с незапамятных времен. Это две скалы, возвышающиеся посреди бескрайнего океана песка. Древние предания рассказывают, что праматерь тюркских народов Боз Гурд провела османцев через этот каменный проход к зеленым анатолийским лугам.
У этих скал в полнолуние собираются шакалы и степные волки и, задрав к небу морды, воют, как собаки, чующие покойника. Быть может, в Луне они видят покойника. Поразительно в собаках это чутье на смерть. Они начинают выть, когда человек еще жив, словно предчувствуют, что смертный час его близок. А ведь собаки одной породы с волками, которых Энвер паша привел на Кавказ. Как и мы, подданные Российской империи...
Я несся по бескрайней степи. Рядом, не отставая от меня, скакал отец. Он сидел в седле, низко склонившись к самой гриве коня, и походил на мифических кентавров.
- Сафар хан! - хрипло крикнул я. - Сафар хан, мне надо поговорить с тобой.
По имени я называл отца только в исключительных случаях.
- Говори на скаку, сынок. Когда всадник сливается с конем, и говорить легче.
Не издевается ли отец надо мной. Я стал немилосердно хлестать коня плеткой. Отец удивленно поднял брови, легким движением послал своего коня вперед. Мы снова оказались рядом.
- Слушаю, сынок, что ты хотел сказать.
В его голосе мне послышалась насмешка.
- Я хочу жениться, Сафар хан.
Наступило долгое молчание. Только ветер бил в лицо и свистел в ушах.
- Я построю тебе дом на берегу моря, - ответил, наконец, Сафар хан. Я приглядел одно замечательное местечко. А летом будешь жить в Мардакяне. Первенца назовем Ибрагимом, в честь прадеда. Если захочешь, подарю тебе и автомобиль. Впрочем, это бесполезная игрушка. У нас нет для него дорог. Лучше построим конюшню.
Он замолчал. Мы уже миновали ворота Боз Гурд и скакали теперь к морю, в направлении поселка Баилов.
- Мне поискать тебе невесту или ты уже присмотрел себе кого-нибудь. голос отца звучал словно издали. - Нынешние молодые люди сами находят себе невест.
- Я хочу жениться на Нино Кипиани.
Ни единый мускул не дрогнул на лице отца. Его правая рука по-прежнему сжимала поводья.
- На Нино Кипиани, - повторил он. - У Нино Кипиани узкие бедра. Хотя, по-моему, у всех грузинок узкие бедра, но, несмотря на это, они рожают здоровых детей.
- Отец! - возмущенно воскликнул я.
Отец с улыбкой посмотрел на меня.
- Ты еще очень молод, Али хан. Для девушек хорошая фигура важнее знания языков, - сказал он и с абсолютным равнодушием спросил: - Когда ты хочешь жениться.
- Осенью, когда Нино окончит лицей.
- Отлично! Значит, ребенок родится в будущем году, в мае. Май счастливый месяц.
- Но, отец!
Казалось, отец издевается надо мной. Ведь я женюсь на Нино не из-за стройности ее талии или знания языков. Я женюсь, потому что люблю ее.
Отец снова улыбнулся. Потом натянул поводья и сказал:
- Степь пустынна. Давай где-нибудь остановимся и перекусим. Я проголодался. Вот прямо здесь и отдохнем немного.
Мы соскочили с коней. Отец достал из мешка хлеб и сыр. Отломив половину хлеба, он протянул его мне, но я не был голоден. Полулежа на песке, отец неторопливо ел, задумчиво глядя вдаль. Вдруг лицо его стало серьезным.
- Ты очень правильно делаешь, что женишься. Я женился трижды, но мои жены мерли, как осенние мухи. И вот теперь, как ты знаешь, я холост. Но если женишься ты, может быть, женюсь и я. Твоя Нино - христианка. Не позволяй ей приносить в твой дом чужую веру. Пусть ходит по воскресеньям в церковь, но священников чтобы в доме не было. Женщины - сосуд очень хрупкий, это надо помнить. Не бей ее, когда она будет беременна. Но не забывай, что хозяин в доме - ты, а она должна быть лишь твоей тенью. Ты знаешь - мусульманам разрешается держать четырех жен одновременно. Но будет лучше, если ты удовлетворишься одной. Конечно, если Нино окажется бесплодной, тогда - другое дело. Не изменяй жене. Она имеет право на каждую каплю твоего семени. Прелюбодей проклят во веки веков. Будь с ней терпелив. Женщины, как дети, только хитрее и злее. Это очень важно помнить. Делай ей много подарков, но если она что-нибудь посоветует, обязательно поступи наоборот.
- Но, отец, я же люблю ее!
- Вообще-то муж не должен любить свою жену, - проговорил отец, качая головой. - Мужчина должен любить родину, любить войну. Некоторые любят красивые ковры, редкое оружие. Конечно, бывают случаи, когда мужчина любит женщину. Ты и сам знаешь о любви Меджнуна к Лейли, читал газели Хафиза. Он ведь всю жизнь писал о любви. Впрочем, знающие люди говорят, что Хафиз не спал ни с одной женщиной. А Меджнун был самым обычным сумасшедшим. Поверь мне: мужчина должен оберегать женщину, а не любить ее. Таково повеление Аллаха.
Отец умолк. Я тоже молчал. Может быть, он прав. Не любовь должна быть для мужчины главным. Отцу лучше знать об этом.
Он неожиданно прервал молчание и засмеялся.
- Ладно, завтра я пойду к князю Кипиани и обсужу с ним этот вопрос. Или мир настолько изменился, что теперь молодые люди сами ходят свататься.
- Я сам поговорю с Кипиани, - поспешно сказал я.
Мы снова сели на коней и поскакали к Баилову. Скоро показался уродливый темный лес нефтяных вышек. Биби-Эйбат - район Баку, где находятся нефтяные промыслы. Его воздух пропитан смрадом нефти. У фонтанирующих скважин стояли рабочие с черными от нефти руками. Она стекала с их пальцев и капала на землю. Со стороны баиловской тюрьмы раздались выстрелы.
- Кого-то расстреляли. - крикнул я.
Но нет, в этот день в баиловской тюрьме никого не расстреливали. Выстрелы доносились из казарм бакинского гарнизона. Там солдат обучали военному делу.
- Хочешь навестить друзей. - спросил отец.
Я утвердительно кивнул, и мы направили коней к учебному плацу казарм. Ильяс бек и Мухаммед Гейдар проводили занятия в своих ротах. По их лицам ручьем струился пот.
- Напра-во! Нале-во!
Мухаммед Гейдар выглядел ужасно серьезным. Ильяс бек же напоминал покорную чужой воле марионетку. Они подошли к нам, поздоровались.
- Ну как, нравится вам военная служба. - спросил я. Ильяс бек промолчал.
- Как бы там ни было, - это получше гимназии, - хмуро сказал Мухаммед Гейдар.
- У нас сейчас новый полковой командир, - сообщил Ильяс бек. Шушинец, князь Меликов.
- Меликов. Не тот ли это Меликов, владелец знаменитого гнедого.
- Он самый. Легенды об этом коне ходят по всему гарнизону.
Мы помолчали. На плацу лежал толстый слой песка. Ильяс бек тоскливо посмотрел в сторону ворот. В его глазах была зависть.
- Ты, кажется, завидуешь Али хану. - сказал отец, положив руки ему на плечи. - Не завидуй. Он, кажется, намерен расстаться со своей свободой.
Ильяс бек рассмеялся:
- И верно, ведь ты собираешься жениться на Нино, не так ли.
- Самое время, - оживился Мухаммед Гейдар, - довольно бездельничать. Теперь ты узнаешь, почем фунт лиха. - В голосе его слышалось злорадство, но слова звучали слишком наивно.
Что могли знать о жизни Мухаммед Гейдар и его жена, не высовывающая носа из-под чадры.
Я попрощался с ними, и мы с отцом вернулись домой. Азиатские дома бывают прохладны. По ночам ты словно окунаешься в свежесть родниковой воды. А днем кажется, что попал в холодную баню. Я лежал на диване, когда зазвонил телефон.
- Умираю от жары и математики, Али хан, - услышал я голос Нино. Приди же, помоги мне.
А через десять минут Нино уже протягивала мне свои тонкие ручки. Нежные пальчики были в чернилах. Я расцеловал каждое чернильное пятнышко.
- Нино, я говорил с отцом. Он согласен.
Нино трепетала и смеялась, застенчиво поглядывая в сторону комнаты. Лицо ее разрумянилось. Она вплотную приблизилась ко мне и прошептала:
- Я боюсь, Али хан, очень боюсь!
- Чего ты боишься. Неужели экзаменов.
- Нет, - сказала она и отвернулась, устремив взгляд на море, а потом в притворном ужасе схватилась за голову:
- Ах, Али хан из города Икс в город Игрек едет поезд со скоростью пятьдесят километров в час...
Словно гора свалилась с плеч, и я, счастливый, уткнулся в ее тетради.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
Густой туман с моря окутал город, и оттого свет фонарей на перекрестках зыбок и еле различим.
Я нервно расхаживаю вдоль берега. Сквозь пелену тумана почти не видно прохожих. Равнодушными или испуганными силуэтами они возникают передо мной и вновь растворяются в плотной серости.
Я споткнулся о широкую доску, валявшуюся на дороге, и упал на какого-то амбала. Он что-то жевал, судя по всему, анашу и, уставившись бессмысленным взглядом в пространство, пребывал в настоящий момент в глубоком забытье. С досадой треснув его по спине кулаком, я пошел дальше.
В окнах домов мерцал свет. Я закрыл глаза и опять споткнулся о брошенную на дороге бутылку. Передо мной тут же возникло испуганное звоном стекла лицо какого-то иранца.
Из тумана выплыл чей-то толстый живот, и я услышал приветливый голос:
- Добрый вечер, Али хан.
Я поднял голову и увидел улыбающегося Нахараряна. "Проклятье!" подумал я и хотел уже бежать, но Нахарарян крепко держал меня за руку.
- Вам не по себе, друг мой. Побудьте лучше со мной.
Его голос источал умиротворение и благожелательность. Вдруг страшная усталость навалилась на меня. Я покрылся холодным потом, и, казалось, вот-вот лишусь сил.
- Пойдемте-ка в ресторан Филипосянца, - предложил Нахарарян.
Я согласился. Мне было уже все равно, что происходит со мной.
Мы пошли по Барятинской к большому ресторану. Нахарарян продолжал держать меня за руку.
Расположившись в мягком кресле, он сочувственно сказал:
- Это горячность, Али хан, обычная кавказская горячность. Результат этой проклятой жары. Или чего-то другого. Может, есть другая причина, заставляющая вас бежать без оглядки.
Мягкие кресла ресторана, стены, обитые красным шелком, - все навевало уют и покой. Qecyalyar bu iki tyahsil ocaqinin qyorkyami insana xosh tyasir baqishlayirdi. Biz shyahyar klubunun myarmyar pillyakyanlyari qarshisinda dayandiq. Ninonu buraya qyatirmyak olduqca tyahlyukyali idi, chyunki o hyalya litseydya oxuyurdu. Nino, Shirvanshir vya Nachararyanadli cyanablarin myushayiyatindyadirsya, demyali prinses Kipiani myuqyaddyas Kralicha Tamara litseyinin qaydalarini pozulmasinda narahat olmaya bilyardi. Biz qur ishiqli qenish balkona kechdik. Klubun balkonu qecya qaranliqina qyarq olmush Qubernator baqina chixirdi. Myan ulduzlari, ishiq sachan dyanizi vya Narqin adasinin mayaklarini seyr etdim.
Qyadyahlyarin cinqiltili syasi qyaldi. Nino vya Nachararyan shampan shyarabi ichirdilyar. Chyunki dyunyada hech bir shey, hyatta Ninonun qyozlyari belya myani oz doqma shyahyarimdya camaatin qyozyu qabaqinda spirtli ichki ichmyayya myacbur edya bilmyazdi. Elya bu syabyabdyan dya myan hyamishya olduqu kimi portaqal suyu ichirdim. Alti nyafyardyan ibaryat olan orkestr nyahayyat fasilya edyan vaxt, Nachararyan ciddi vya dyushyuncyali bir tyarzdya dedi:
- Budur, Qafqazin uch byoyyuk xalqinin nyumayyandyalyari olan biz bir yerdya oturmushuq: Bir qyurcyu qizi, bir myusyalman vya bir dya ermyani. Uchyumyuz dya eyni syama altinda doqulmush, eyni torpaq ustyundya yashayiriq. Aramizda fyarq vardir, amma yenya dya eyni, Myaryyam, hyazryati Isa vya Cyabrail uchlyuyyu kimi birik. Eyni zamanda biz avropaliyiq vya hyam dya asiyali. Qyarbdyan dya aliriq, Shyarqdyan dya. Amma hyar ikisinya dya mal-dyovlyat veririk.
Nino syozya bashladi:
- Myan hyamishya elya zyann edirdim ki, Qafqazlilarin an vacib ***susiyyyatlyari dava etmyakdir. Lakin indi myan hech bir dyoyyushmyak istyamyayyan iki qafqazlinin arasinda oturmusham.
Nachararyan xosh sifyatlya ona baxib dedi:
- Xeyr, Aslindya hyar ikimiz dya dyoyyushmyak istyayirik, prinses, amma biri-birimizya qarshi yox. Bizi ruslardan sildirim bir daq ayirir. Bu daq Qafqaz daqlaridir. Aqyar bu myuharibyadya ruslar qalib qyalyarlyarsya, olkyamiz tam myanada ruslashacaq. Biz ibadyatxanalarimizdan, dilimizdyan vya milli ***susiyyyalyarimizdyan myahrum olacaqiq. Biz Avropa vya Asiya arasinda kyorpyu rolunu oynamaq avyazindya, hyar ikisinin myalyazi olacaqiq. Yox, kim char uchyun vurusharsa, o Qafqazlilara qarshi vurushur demyakdir.
Nino myuqyaddyas Tamara litseyindya dyarsliklyardyan oyryandiyini tyakrarladi: “Iranlilar vya tyurklyar olkyamizi chapib talayirlar. Shah shyarqi yerlya-yeksan etmishdir, Sultan da qyarbi. Nya qyadyar qiz qul edilyaryak uzaq diyarlarin hyaryamxanalarina aparildi. Ruslar isya buraya oz raziliqlari ilya qyalmyamishlyar. Biz onlari chaqirmishiq. Qyurcyu krali XII Qeorqiy kyonyullyu olaraq chara tyaslim olub. Myaqyar charin dediyi syozlyarlya tanish deyilsinizmi: “Biz qyurcyu kralliqinin myudafiyasini onsuz da ucsuz-bucaqsiz olan imperiyamizi byoyyutmyak uchyun uzyarimizya qyotyurmyuryuk”.
Albyattya, biz bu syozlyari eshitmishdik. Char birinci Aleksandrin yyuz il bundan qabaq haqqimizda chixartdiqi manifesti dyuz syakkiz il oxuduqumuz myaktyabdya bashimiza yeritmyayya chalishmishlar. “Biz qyurcyu kralliqinin myudafiyasini onsuz da ucsuz-bucaqsiz olan imperiyamizi daha artiq byoyyutmyak uchyun...” syozlyari Tiflisin myarkyazi kyuchyasindya vurulan byuryunc bir lyovhyanin uzyarindya hyakk edilmishdi.
Nino haqsiz deyildi. O zamanlar Shyarq hyaryamxanalari myuharibyalyardya yaxalanmish Qafqaz qadinlari ilya, Qafqaz shyahyarlyarinin kyuchyalyari isya xristian cyasyadlyari ilya dolu idi. Myan Ninoya cavab verib deyya bilyardim ki, “Myan myusyalmanam, siz isya xristian. Allah da sizi bizya qyanimyat byaxsh edib”. Lakin susmaqa ustyunlyuk verdim vya Nachararyanin cavabini qyozlyadim.
O dedi:
- Baxin, prinses, siyasi dyushyuncyasi olan adamin byazyan haqsizliq, hyatta adalyatsizlik edyacyak qyadyar cyasaryat qyostyarmyasi dya lazimdir. Byali raziyam, olkyamizya syulh ruslarla birlikdya qyaldi. Lakin biz Qafqazlilar bu syulhyu indi ruslarin kyomyayi olmadan da qoruyub saxlaya bilyarik. Ruslar bizi biri-birimizdyan qorumalarinin qyaryakliyini iryali syuryaryak buraya rus hyarbi hissyalyari, rus chinovniklyari vya rus qubernatoru qyondyariblyar. Indi, prinses, ozyunyuz deyin, siz ozyunyuzyu myandyan qorumalisinizmi? Myanim dya Ali xandan qorunmam lazimdirmi? Bu yaxin kechmishdya biz Shushanin yaxinliqindaki Isa bulaqinin bashinda alvan xalchalarin ustyundya oturub dostcasina syohbyat etmirdikmi? Iran artiq bizimlya dyushmyan deyildir ki, Qafqaz xalqlari ondan qorxmali olsunlar. Indi dyushmyanimiz shimalda oturub vya bizi inandirmaqa chalishir ki, biz biri-birimizdyan myudafiya olunmali ushaqlariq. Ancaq bizlyar artiq choxdandir ki, ushaqliqi arxada qoyub, ushaqliq yashindan chixmishiq.
- Demyali ona qyorya myuharibyayya qetmirsiniz? - deyya Nino sorushdu. Nachararyan hyaddyan artiq shampan shyarabi ichmishdi. “Yox, syabyab tyakcya buna qyorya deyil” - deyya syoz bashladi. Myan hyam dya tyanbyalyam, ozyu dya rahat yashamaqi seviryam. Ermyani kilsyasinin amlakini ruslar myusadirya etdiklyari uchyun onlardan kyusmyushyam. Sonra da ki, klubun balkonunda oturmaq, atyash xyattindyaki syanqyarlyardya chyuryumyakdyan yaxshidir. Bizim ailyamiz myashhurlashmaq uchyun kifayyat qyadyar chalishib vurushmushdu. Myan ozyum isya kef ahliyyam.
- Myan bu myovzuya tamam bashqa nyoqtyayi nyazyarlya baxiram, - dedim. Myan kef ahli deyilyam, myuharibyadyan dya xoshum qyalir. Amma myahz bu myuharibyadyan xoshum qyalmir.
Nachararyan shyarab ichya-ichya myanya baxib dedi:
“Siz hyalya qyancsiniz, dostum, ona qyorya” - dedi vya shampan badyasini tyakrar qaldirib syohbyatinya davam etdi. Biz durub evya qetmyayya hazirlashanda Nino artiq deyyasyan Nachararyanin haqli olduquna tyaxminyan inanmishdi. Nachararyanin avtomobilinya mindik. Yolda Nachararyan yenya dya dillyandi:
- Bu qeyri adi shyahyar Avropanin darvazasidir. Aqyar Rusiya belya qeridya qalmasaydi, olkyamiz choxdan Avropa olkyasinya chevrilyardi.
- Myan coqrafiya dyarslyarindyaki xosh qyunlyari yada salib uryakdyan qyahqyahya chyakdim. Chyunki coqrafiya myuyallimimiz dya shyahyarimizi Avropaya daxil etmyak istyayirdi.
O qyun chox xosh bir axsham kechirdik. Vidalashanda myan Ninonun qyozlyarindyan vya allyarindyan opdyum. Nachararyan isya bashini dyanizya tyaryaf chevirib dyanizi seyr edirdi. Sonra da Nachararyan myani avtomobili ilya Sisianashvili darvazasina tyaryaf apardi. Avtomobil oradan daha iryaliyya qedya bilmyazdi. Chyunki qala divarlarinin arxa tyaryafi Asiya idi.
Nachararyan myanim ilya vidalashan zaman sorushdu:
- Nino ilya evlyanyacyaksinizmi?
- Inshallah, qismyat olsa.
- Dostum, onunla evlyanmyak uchyun bir chox chyatinliklyarin ohdyasindyan qyalmyali olacaqsan. Aqyar kyomyayya ehtiyaciniz olsa, qulluqunuzda haziram. Myan istyayiryam ki, siz bashqa-bashqa dinlyarya myansub olsaniz da xalqimizi qohumluq alaqyalyari ilya baqlayan ilk ailyani qurasiniz. Myan belya evlyanmyalyarya uryakdyan tyaryafdaram. Biz al-yalya verib myovqelyarimizi myudafiya etmyaliyik. Birlyashmyaliyik vya bir olmaliyiq.
Syamimiyyyatlya onun alini sixdim. Demyali hyaqiqyatyan dya lyayaqyatli vya vicdanli ermyanilyar dya var imish. Kyashf etdiyim bu yenilik son dyaryacya insani dyushyunmyayya myacbur edirdi.
Yorqun halda evya qyaldim. Xidmyatchi yerdya bardash qurub kitab oxuyurdu. Alindyaki kitaba bir nyazyar saldim: Qurani Kyarimin syahifyalyari incya yazilarla dolu idi. Xildmyatchi ayaqa qalxaraq myani salamladi.
Alindyaki myuqyaddyas kitabi onun alindyan alib oxumaqa bashladim: “Ey myominlyar, unutmayin ki, shyarab ichmyak, qumar oynamaq vya canlinin ryasmini chyakmyak qadaqan edilmishdir vya bunlar sheytan amyallyaridir. Bunlardan uzaq qachin ki, byalkya xoshbyaxtliyya nail olasaniz. Sheytan sizi Allahin dyushyuncyasindyan vya ibadyatindyan dyondyarmyak istyayir”.
Quranin syahifyalyarindyan atrafa xosh bir qoxu qyalirdi. Incya sarimtil ryanqli vyaryaqlyar xishildayirdi. Allahin iki dyari ortyuklyu cild arasina alinmish kyalamlari ciddi vya oyyudverici idi. Qurani xidmyatchinin ozyunya qaytardim, sonra yuxari otaqima qalxdim. Divan qenish vya yumshaq idi. Hyamishyaki adyatim uzrya dyarin dyushyunmyak vya hyar sheyi yaxshi qyormyak uchyun qyozlyarimi yumdum. Shampan shyarabi, bal syahnyasindyaki Yevqeni Oneqin, Nachararyanin achiq ryanqli qoyun qyozlyari, Ninonun zyarif dodaqlari vya shyahyarimizi zyabt etmyak uchyun daq tyaryafindyan shyahyar divarlarini ashan saysiz-hesabsiz dyushmyan dyastyalyari qyozyumyun qabaqinda canlandi.
Kyuchyadyan bir mahni syasi qyaldi. Bu, ashiq olmush Hashim kishi idi. O, chox yashli idi vya hech kim onun hansi eshq uchyun kyadyarlyandiyini bilmirdi. Camaat ona “myacnun” - eshq xyastyasi adini vermishdi. Qecyalyar shyahyarin qaranliq kyuchyalyarindya syarqyardan dolashir, dalanlarin birindya yerya oturur vya syahyar achilana qyadyar aqlaya-aqlaya oz eshqindyan shyarqilyar oxuyardi.
Onun oxuduqlari ahyanqli adama yuxu qyatirirdi. Uzyumyu divara chevirib dyarin yuxuya qetdim.
Hyayat hyalya dya chox qyozyal idi.
XI
Chomaqin iki bashi var. Bir bashi yuxari, o biri dya ashaqi bashdir. Chomaqin ortasindan tutub chevirsyan yuxari bash ashaqida, ashaqi bash da yuxarida olur. Chomaqin ozyundya isya hech bir shey dyayishmir.
Myanim vyaziyyyatim dya elya bu cyur idi. Myan bir ay vya yaxud bir il bundan qabaqki adam idim.
Qoca dyunyada eyni myuharibya qedir, eyni qenerallar ya qalib qyalir, ya da myaqlub olurdular. Amma bir az avvyal myanya qorxaq deyyanlyar, indi myanimlya kyuchyadya qarshilashdiqlari zaman xyacalyat chyakdiklyarindyan qyozlyarini yerya zillyayirlyar. Dostlarimla qohumlarim vaxti ilya myuharibyayya qetmyamyayimya qyararimi veryaryak chox aqillica davranmish olduqumu syoylyayirlyar, atam da myanya iftixarla baxirdi. Lakin chomaqda hech bir shey dyayishmyamishdi.
Bir qyun shyahyardya xyabyar yayilir ki, Byoyyuk Osmanli Imperatorluqunun sultani alahyazryat Mehmyat Ryashid kafirlyar dyunyasina qarshi myuharibya elan etmyak qyararina qyalib, Sultanin myuzyaffyar qoshunlari myusyalmanlari Rusiyanin vya Inqiltyaryanin boyunduruqundan qurtarmaq uchyun shyarqya vya qyarbya iryalilyayirdi. Bununla da Cihad – myuqyaddyas myuharibya elan edilmish vya xyalifyanin sarayinin ustyundya dya Peyqyambyarin yashil bayraqi dalqalanirmish. Bu xyabyar myanimqyahryamana chevrilmyayimya syabyab oldu. Dostlarim qyalib myanim uzaqqyoryanliyimya syacdya edirdilyar. Chyunki, myuharibyayya qetmyamyakdya haqli idim. Myusyalman hech bir vaxt Sultana qarshi vurushmamalidir. Tyurklyar isya Bakiya qyalyacyaklyar vya Tyurklyarlya birlyashdiyimiz zaman da xalqimiz byoyyuk bir myusyalman dyovlyati meydana qyatiryacyakdi.
Myan susurdum. Dostlarimin myani tyariflyamyalyarinya cavab vermyadyan bashimi ashaqi salib onlari dinlyayirdim. Aqli bashinda olan adam tyarifya dya, nifryatya dya soyuqqanli olmalidir. Dostlarim xyarityalyari achib vyaziyyyati myuzakirya edirdilyar.
Tyurklyarin shyahyarin hansi tyaryafindyan Bakiya qiryacyaklyari baryadya dostlarim biri-birilya myubahisya edirdilyar. Myubahisyani saxlamaq uchyun, dedim ki, tyurklyar Bakiya hansi tyaryafdyan qyalirlyarsya qyalsinlyar, ancaq onlar myutlyaq shyahyarya Ermyanikyand tyaryafdyan qiryacyaklyar. Bu syozdyan sonra dostlarim myanya heyranliqla baxib, bir daha zyakami vya uzaqqyoryanliyimi tyariflyadilyar. Insanlarin tyabiyati bir qecya ichindya kyokyundyan dyayishdi. O qyundyan sonra artiq hech bir myusyalman silaha sarilmaqa qalxmadi. Zeynal aqa da byoyyuk miqdarda pul qoyub birdyan-birya dyoyyushmyak hyavyasini itiryan Ilyas byayi Baki qarnizonunda saxlaya bildi. Ilyas byay Osmanli sultani myuharibya elan etmyazdyan bir az qabaq zabitlik imtahanindan kechmishdi. Myammyad Heydyar dya imtahan verib zabit olmaqa myuvyaffyaq olmushdu. Indi hyar ikisi leytenant ryutbyasiylya kazarmada oturub, chara syadaqyat andini ichmyayyan myanya qibtya edirdilyar. Onlarin qeriyya dyonyush yolu artiq yox idi. Onlari zabit olmaqa hech kim myacbur etmyamishdi. Onlar bunu kyonyullyu etmishdilyar vya chara syadaqyat andini ichmishdilyar. Aqyar onlar bu andi pozsaydilar onlara arxa cheviryan ilk insan elya myan ozyum olacaqdim.
O qyunlyardya myan chox qaradinmyaz olmushdum. Qecyalyar hyardyanbir evdyan chixib, iti addimlarla yaxinliqdaki kichik myascidya qedyardim. Myascidin yaninda kyohnya bir ev var idi. Bu evdya myanim kyohnya myaktyab yoldashim Seyid Mustafa yashayirdi. Seyid Mustafa Peyqyambyarin sadiq qulu idi. Onun balaca badami qyozlyari vya chopur sifyati var idi. O, myansub olduqu ryutbyanin yashil qurshaqini taxirdi. Onun atasi balaca myascidin imami idi. Babasi isya myuqyaddyas Myashhyad shyahyarindya Imam Rzanin tyurbyasindya taninmish bir alim idi. Seyid Mustafa dindar idi. O, qyundya uch dyafya namaz qilirdi. Isanin dyushmyanini ayaqlari altinda azmyak myaqsyadilya allahsiz xyalifya Yezidin adini pyancyasinya yazmishdi. Seyid Mustafa Myahyarryam ayinin onuncu qyunyunya dyushyan ashurada qan fishqirana qyadyar sinya vurardi. Nino onun din uqrunda aqlini itirmish olduqunu hesab etdiyi uchyun ona nifryat edirdi. Halbuki myan onun tyamiz vya achiq dyunya qyoryushlyarinya qyorya Seyid Mustafani sevirdim. O, xeyri shyardyan, haqqi da nahaqdan hamidan yaxshi sechya bilirdi.
Seyid Mustafa myani myudrik bir adamin shyan qyulyushyu ilya qarshilayib dedi:
- Ali xan, eshitmisyan? Dyovlyatli Yaqub oqlu on iki yeshik shampan shyarabi alib ki, onlari shyahyarya qiryan ilk tyurk zabiti ilya ichsin. Ali xan, shampan shyarabi anladinmi? Myusyalman Cihad dyoyyushchyulyarinin shyaryafinya shampan shyarabi!
Chiyinlyarimi dartib dedim:
- Niyya tyayaccyublyanirsyan, ay Seyid? Insanlar aqillarini itiriblyar.
Seyid aciqla dedi:
- Allah qyazyablyandiyi adami yolundan azdirar.
Seyid yerindyan atildi. Onun dodaqlari asirdi:
- Dyunyan syakkiz adam asqyarlikdyan qachib ki, Sultanin ordusunda xidmyat etsin. Syakkiz adam! Ali xan anlayirsanmi? De qyoryum, bu syakkiz nyafyar nya etdiklyarini basha dyushyurlyarmi?
- Hyar halda qush beyinli adamlardir: - deyya ehtiyatla cavab verdim. Buna baxmayaraq, uryayim Anvyar Pasha ordularinin shyahyarimizya qiryacyayi ani qyormyak istyayirdi.
- Bir ishya bax, Ali xan, dedi:
- Shiyalyar syunni Xyalifyanin tyaryafindya vurushurlar. Myaqyar Yezid Peyqyambyar nyavyasinin qanini tyokmyamishdirmi? Myaqyar Myuaviyya hyazryati Alini qyatlya yetirmyadimi? Byas Peyqyambyarin varisi kimdir? Xyalifyami, yoxsa damarlarinda Peyqyambyar qani axan qyozyaqyoryunmyaz abyadiyyyat Imami? Yyuz illyardyan byaridir ki, shiya kyutlyasi yas saxlayir, bizimlya kafirlyardyan dya betyar olan bu dyonyuklyar arasinda qan axir. Burada shiya, orada syunni vya onlarin arasinda hech bir kyorpyu yoxdur.
Sultan Syalimin qirx min shiyani qilincdan kechirdiyi qyundyan hech dya chox kechmyamishdir. Byas indi? Shiyalyar Peyqyambyarin varisini myahv edyan xyalifya uchyun vurushurlar. Myaqyar hyar shey, myominlyarin qani, Imamlarin sirli olyumlyari yaddan chixmishdir? Burada shiya shyahyarindya insanlar oturub syunnilyarin qyalmyasini vya dinimizi myahv etmyasini hyasryatlya qyozlyayirlyar. Axi Tyurkiyya nya istyayir?! Anvyar Urmiyaya kimi iryalilyamishdir. Iran parchalanacaq, din myahv olacaq. Ya Ali, od sachan qilincinla qyal! Qyal, ya Ali, bu dyonyuklyarin cyazasini ver! Ya Ali, ya Ali...!
Seyid Mustafanin yanaqlarindan qyoz yashlari axirdi. O, yumruqu ilya sinyasinya vururdu. Myan sarsilmish halda ona baxirdim. Nyayin haqq vya nyayin isya nahaq olduqunu artiq bilmirdim. Dyuzdyur, tyurklyar syunnidirlyar. Amma buna baxmayaraq, uryayim, Anvyar Pashanin ordusunun shyahyarimizya qiryacyayi ani qyormyak istyayirdi.
Axi bu nya demyakdi? Shyahidlyarimizin qani myaqyar bosh yerya axib?
Seyid, - dedim, - tyurklyar dya bizim tayfadandir. Ikimiz eyni dildya danishiriq. Ikimizin dya damarlarinda turan qani axir. Byalkya dya ona qyorya Xyalifyanin ayparali bayraqinin altinda olmyak daha asandir.
Seyid Mustafa qyozlyarini sildi. Sakit vya qyururla dedi:
- Myanim damarlarimda Myahyammyad Peyqyambyarin qani axir. Turan qanimi deyirsyan? Myanya elya qyalir ki, myaktyabdya oyryandiklyarini bir az unudursan. Qet Altay daqlarina, hyatta daha uzaqlara, qet Sibir hyududlarina kimi, bax qyor orada kimlyar yashayir? Bizim dilimizdya danishan, bizim qanimizdan olan, bizim kimi tyurklyar. Amma Allah onlari yolundan azdirmish vya onlar byutpyaryast qalmishlar. Ozlyari dya dasha, torpaqa, byutlyarya sitayish edirlyar. Su ilahiyasi sayilan Su-Tenqriyya, syama ilahyasi olan Teb-Tenqriyya syacdya edirlyar. Aqyar qyunlyarin birindya oralarda yashayan yakutlar vya yaxud altaylilar qyuvvyatlyanib bizya qarshi myuharibya elan edyarlyarsya, onda biz shiyalyar, eyni qana malik olduqumuz uchyun bu byutpyaryastlyarin qyalyabyasinya sevinmyaliyik?
- Elya isya nya etmyaliyik, Seyid? - deyya sorushdum. - Iranin qilinci paslanib. Tyurklyarya qarshi vurushsaq chara kyomyak etmish olariq. Myaqyar Myahyammyad Peyqyambyarin adi ilya biz charin xachini xyalifyanin ayparali bayraqina qarshi myudafiya etmyaliyik? Axi nya etmyaliyik, Seyid?
Seyid Mustafa sonsuz bir kyadyarya byuryunmyushdyu. O, myanya baxib dedi:
- Ali xan, sorushursan ki, nya etmyaliyik? Bunu myan ozyum dya bilmiryam.
Seyid Mustafa dyahshyatli iztirab ichindya idi. Myan pyart halda susdum. Seyidin otaqindaki balaca neft lampasi his elyayyaryak yanirdi. Lampanin sarimtil zyaif ishiqi namaz xalchasinin ryanqaryanq naxishlarini ishiqlandirirdi. Bu namaz xalchasi qatlanib yola qyotyuryulya bilyacyak qyaribya bir boxchani xatirladirdi. Seyid Mustafa da bu dyunyaya bir syayahyat dolayisiyla qyalmish kimiydi. Zatyan bashqalarinin qyunahlarini pislyamyak Seyid uchyun chox asan idi. On il, iyirmi il kechyacyak vya Myashhyaddya qyozya qyoryunmyadyan vya hiss edilmyadyan Iranin taleyini idarya edyan myudriklyarin biri Imam Rzanin tyurbyasindya imamliq edyacyakdir. Onun qyozlyari artiq indidyan qocaldiqindan xyabyardar olan bir qocanin qyozlyarini xatirladirdi. Aqyar o, Iranin yenidyan byoyyuk vya qyudryatli bir dyovlyat olmasina qyatirib chixartsaydi da, yenya haqq vya din myasyalyalyarindya zyarrya qyadyar qyuzyashtya qetmyazdi. O, qyunaha batib dyunyanin nemyatlyarindyan hyazz almaqdansa, myahv olmaqin doqru olduquna inanirdi. Seyid ona qyorya susur vya nya edyacyayini bilmirdi. Hyaqiqi haqq vya din astanasinda tyanha keshikchi olan Seyid Mustafani myan elya buna qyorya chox istyayirdim.
Syohbyatin myovzusunu dyayishdirmyak uchyun dedim:
- Seyid, talehimiz cyanabi Allahin alindyadir. Qoy Allah bizi doqru yoldan ayirmasin. Ancaq myan bu qyun syaninlya o myovzuda deyil, bam-bashqa shey haqqinda danishmaq istyayiryam.
Seyid Mustafa xinali allyarinya baxdi. O, kyahryaba tyasbehini chevirmyaklya myashqul idi. Bashini qaldirib qyulyumsyadi. Onun chopur sifyati elya bil bir az da enlilyashdi: “Dyardini biliryam, Ali xan. Evlyanmyak istyayirsyan” - dedi. Ozyumyu itirmish bir halda yerimdyan sichradim. Myan Seyid Mustafa ilya shiya hyarbi-siyasi qyanclik tyashkilati qurmaq myasyalyasini myuzakirya etmyak niyyyatindya idim. Amma Seyid, artiq indidyan myanim nikahimi kyasmyayya hazir olan molla kimi danishirdi.
- Axi, syan myanim evlyanmyak istyadiyimi haradan bilirsyan? Bir dya ki, evlyanmyak istyamyayimin syanya nya dyaxli var?
- Syanin niyyyatini qyozlyarindyan oxuyuram. Syan myanim dostum olduqun uchyun dya evlyanmyak istyayinin bir az da olsa myanya dyaxli var. Syan myandyan xoshu qyalmyayyan xristian Nino ilya evlyanmyak istyayirsyan? Elyadir mi?
- Dyuzdyur, Mustafa. Byas syan nya deyirsyan buna?
Seyid Mustafa iti vya aqilli baxishlarini myanya dikib dedi:
- Myan syanya “hya” deyiryam, Ali xan. Kishi evlyanib yuva qurmalidir. Ozyu dya an vacib odur ki, byayyandiyin qizla evlyanyasyan. Qadinin kishidyan xoshu qyalmyasi vacib deyildir. Aqilli kishi qadinin iltifatini qazanmaqa syay qyostyarmyaz.
Qadin bir tarladir, kishi dya akinchi. Myaqyar tarlanin hyokmyan akinchini sevmyasinya lyuzum varmi? Yox, chyunki akinchinin torpaqi, tarlani sevmyasi kifayyatdir. Evlyan. Amma hech bir zaman yaddan chixartma ki, qadin yalniz vyayalniz sadyacya bir tarladir.
- Demyali, syan belya fikirdyasyan ki, qadinin ruhu da, zyakasi da yoxdur? - deyya ondan sorushdum.
Seyid Mustafa caniyananliqla myanya baxib dedi:
- Bunu hyalya sorushursan da, Ali xan? Tyabii ki, bunlarin hech biri onlarda yoxdur. Bunlar axi ona nyayya lazimdir? Qadinin bakirya olmasi vya choxlu ushaq doqmasi ona yetyar.
Shyariyat deyir ki, bir kishinin shahidliyi uch qadinin shahidliyindyan daha myaqbuldur. Bunu yaddan chixartma, Ali xan. Myan hyayyacanla oturub qyozlyayirdim ki, dindar Seyid Mustafa zyahlyasi qedyan bir xristian qizi ilya evlyanmyak istyadiyimya qyorya myanya lyanyatlyar yaqdirmaqa bashlayacaq. Lakin onun cavabi myani sakitlyashdirdi. Bu cavab onun achiq vya aqilli insan olduqunu bir daha isbat edirdi.
Yavashca ondan sorushdum:
- Demyali Ninonun xristian olmasina etirazin yoxdur? Byalkya myusyalman olmasi shyartdir?
- Niyya shyart olsun? - deyya Seyid Mustafa sorushdu. Zyakasi vya ruhu olmayan bir myaxluqun dini, imani da olmaz. Qadin qisminya nya cyannyatdya, nya dya cyahyannyamdya yer var. Qadin qismi olyandyan sonra daqilib hechya dyonyur. Unutma ki, ondan olan oqlanlar, albyattya shiya olmalidirlar.
Bashimi razi halda yirqaladim. Seyid Mustafa ayaqa durub kitab ryafinya yaxinlashdi. Onun meymun allyarinya byanzyayyan uzun allyari ustyunyu toz basmish bir kitabi ryafdyan qyotyurdyu. Kitabin cildinya nyazyar saldim. Orada farsca “Cheynabi Tyavarix al syalcuq” syozlyari yazilmishdi. Yyani Syalcuq syulalyasinin tarixi.
Seyid kitabi achdi vya dedi:
- Budur, syahifya 207.
Sonra yyuksyak syaslya oxumaqa bashladi.
- Hicri 637-ci ildya Sultan Alyaddin Keyqubad Qyabadiyyya sarayinda vyafat etdi. Onun yerinya Syalcuq taxtina Qiyasyaddin Keyxosrov kechdi. Chox kechmyadyan Qiyasyaddin Keyxosrov bir qyurcyu prinsesi ilya evlyandi. Onun qyurcyu qizina myahyabbyati o qyadyar qyuclyu idi ki, sikkyalyarin uzyarindya oz shyakli ilya yanashi, arvadinin da shyaklini vurmaqi amr etdi. Bir qyun alimlyarlya din xadimlyari sultanin yanina qyalib deyirlyar: “Sultanin shyariyatya qarshi chixmasi dyuzqyun deyildir. Onun bu amyali qyunah ishlyatmyakdyan ibaryatdir”.
Qyudryatli hyokmdar Qiyasyaddin bu syozlyari eshidib qyazyablya cavab verdi: “Cyanabi Allah myani sizya hyokmdar tyayin edib. Sizin vyazifyaniz dya itayat etmyakdir”. Alimlyarlya din xadimlyari hyokmdarin syozlyarindyan sonra qedib kyadyarya qyarq oldular. Lakin Allah sultan Qiyasyaddin Keyxosrovun qyozlyarini achdi vya o, alimlyari yanina chaqirtdirib onlara basha saldi ki, - ”Myan myuqyaddyas qanunlari pozmaq istyamiryam, chyunki onlara riayyat etmyak vyazifyasini Allah myanim boynuma qoyub. Elya buna qyorya dya amr ediryam: uzun yali olan vya saq pyancyasindya qilinc tutan aslan myanyam. Bashimin uzyarindya parildayan qyunyash dya chox sevdiyim qadindir. Dediklyarim dya sizin uchyun qanundur”. O zamandan byari aslan vya qyunyash Iranin simvoludur. Aqilli kishilyar isya deyirlyar ki, “qyurcyu qadinlarindan qyozyal qadin yoxdur”.
Seyid Mustafa kitabi baqladi vya uzyumya baxib qyulyumsyadi. Qyoryursyan dya, vaxti ilya Keyxosrovun etdiyini indi syan edirsyan. Hech bir qanun bunu qadaqan etmir. Qyurcyu qadinlari da Peyqyambyarin dindar myominlyarinya vyad etdiyi qyanimyatin bir hissyasidir. Peyqyambyar Quranda deyir: “Qedin onlari alin”.
Seyid Mustafanin dyardli sifyati birdyan-birya yumshaldi. Onun muncuq kimi balaca qyozlyari ishiqlandi. O, iyirminci asrin balaca bir tyaryaddyudyunyu myuqyaddyas Qurani Kyarimin kyalami vasityasilya aradan qaldirdiqi uchyun ozyunyu xoshbyaxt sayirdi. Onun byutyun vyucudu byayan edib deyirdi: qoy, kafirlyar asl tyaryaqqinin harada olduqunu bilsinlyar!
Onun otaqindan chixib, evya tyaryaf qetdim. Qaranliq kyuchyalyardya myatin addimlarla addimlayirdim. Chyunki arxam-myuqyaddyas Qurani Kyarim, Sultan Qiyasyaddin Keyxosrov vya bilikli Seyid Mustafa idi.
XII
Chyol sirli vya anlashilmaz bir dyunyanin darvazasina byanzyayir. Atimin nallarinin altindan toz vya xirdaca dashlar atrafa syapyalyanirdi. Altimdaki Terek kazaklarinin yyahyari yumshaq idi, elya bil onun ichini yonqarla doldurmushdular. Terek kazaklari bu yyahyarin ustyundya yatir, uzanir, vya hyam dya ayaq ustyundya dayanirdilar. Kazakin vari da, yoxu da bu yyahyardyan asilan heybyanin ichindya olur: – bir kyombya chyoryak, bir shyushya araq vya Qabardin kyandlyarindyan oqurladiqi qizil sikkyalyar. Myanim isya heybyam bosh idi. Chyol kyulyayinin viyiltisi ichindya atimi chapirdim. Qyuclyu kyulyayin qopardiqi tozanaqdan qyoz-qyozyu qyormyurdyu. Chiynimdyaki yumshaq Qabardin yapincisi myani kyulyakdyan qoruyurdu. Quldurlar vya cyanqavyarlyar bu qeyim nyovyunyu soyqunchuluq vya qyazinti uchyun ixtira etmishdilyar. Yapincidan nya qyun ishiqlari vya nya dya yaqmir damcilari kechyabilirdi. Bu qarayapincini bir an ichyarisindya chadira chevirmyak vya onu byukyub basqin zamani oqurlanmish sheylyari onun qatlari ichindya qizlyatmyak dya myumkyundyur. Qachirilmish qizlar isya tutuqushu qyafyasdya oturan kimi yapincinin ichindya byuzyushyub dinmyaz oturardilar.
Myan atimi qurd darvazasina doqru syurdyum. Baki yaxinliqindaki chyollyuyyun tam ortasinda yerlyashyan bu darvazani lap qyadim zamanlarin bahadirlari dyuzyaltmishlyar. Bu darvaza, qum okeaninin ortasinda ucalan kyulyakdyan kobudlashmish iki boz qayadan ibaryat idi. Tyurklyarin acdadi sayilan Boz qurd o zaman Osmanli tyurklyarinin qabaqina dyushyaryak, onlari bu darvazadan kechirdib, Anadolunun yashil yamaclarina aparmishlar. Ayli qecyalyardya chaqqallar vya chyol qurdlari qayaliqlarin bashinda yiqishib cyasyad qyormyush kyopyaklyar kimi ulayirdilar. Onlarin cyasyad iyi baryadya anlashilmaz vya qeyri-adi bir hissiyyatlari vardir. Onlarin nyazyarindya Ay da bir cyasyaddir. Hyar hansi birevdya olyum yataqinda yatan adam varsa, itlyar bashlayirdilar ulashmaqa. Onlar cyasyad iyini hyalya adam olyum yataqinda olan zaman hiss edirlyar.Bu itlyar chyol qurdlarinin cinsindyan vya nyaslindyandirlyar.
Chyolyun ucsuz-bucaqsiz boshluqundaatimi syuryurdyum. Yanimda da atam atinin belindya oturub eyni syuryatlya iryalilyayirdi.
– Syafyar xan! – deyya atami syaslyadim. Syasim boquq chixirdi. Atami chox nadir hallarda oz adi ilya chaqirardim.
– Syafyar xan, syaninlya danishmaq istyayiryam.
– Atam chapa-chapa myanya chatib, “danish oqlum” dedi. Atlilar hyamahyanqliklya birlyashyandya danishmaq daha asan olur.
Qyoryasyan atam myani alya salirdi? Onun qashlari chatilmishdi.
– Buyur, oqlum, nya deyirsyan? – Onun syasi myanya istehzali qyoryundyu.
– Evlyanmyak istyayiryam, Syafyar xan.
Araya uzun bir syukut chyokdyu. Kyulyayin viyiltisi isya kyasilmirdi. Atin nallari altindan chixan xirdaca dashlar, tozla qarishib atrafa syapyalyanirdi.
Nyahayyat atamin syasi eshidildi:
– Myan syanya dyaniz qiraqinda imaryat tikdiryacyayyam. Qyozyal bir yer taniyiram. Byalkya imaryatin hyayyatindya bir tyovlya dya tikdirmyali oldum. Yay aylarinda Myardyakanda da qala bilyarsyan. Birinci oqlunun adini isya acdadimizin shyaryafinya Ibrahim qoymalisan. Istyasyan syanya bir avtomobil dya alib verya bilyaryam. Amma avtomobil uchyun yararli yollarimiz yoxdur. Cins atlar saxlamaq uchyun tyovlya daha yaxshidir.
Yenya syukut chyokdyu. Qurd darvazasi artiq arxada qalmishdi.
Atlarimizi dyanizya tyaryaf, Bayil qyasyabyasinya tyaryaf syuryurdyuk. Atamin syasi elya bil uzaqdan qyalirmish kimi eshidilirdi. O dedi:
– Myan qyaryak axtarib syanya layiqli qyozyal bir qiz tapim, yoxsa syan ozyun tapmaq istyayirsyan? Son zamanlar qyanclyarin choxu qizlari ozlyari axtarib tapirlar.
– Myan Nino Kipiani ilya evlyanmyak istyayiryam.
Atamin simasinda hech nya dyayishmyadi. O saq ali ilya atin yyuyyanini tutmushdu.
– Nino Kipiani ilya? – deyya o syozya bashladi. – Nino Kipianinin incya beli var. Myanya elya qyalir ki, byutyun qyurcyu qizlari incyabeldirlyar. Lakin buna baxmayaraq onlar saqlam ushaqlar doqurlar.
– Axi, ata! – deyya hirslyandim.
Ancaqhech ozyum dya bilmirdim ki. nyayya qyorya hirslyanmishyam. Atam myanya kyanardan baxaraq qyulyumsyayirdi.
– Syan hyalya chox qyancsyan, Ali xan. Qadinin beli onun xarici dillyar bilmyayindyan daha chox onyamlidir. Sonra atam achiq bir laqeydliklya sorushdu.
– Nya vaxt evlyanmyak istyayirsyan?
– Payizda, Nino myaktyabi bitiryandya.
– Chox qyozyal. Demyaliushaq qyalyan may ayinda dyunyaya qyalyacyak. May ayi chox xoshbyaxt aydir.
– Ata!
Myani daha anlashilmaz bir hirs byuryudyu. Myanya elya qyalirdi ki, atam myani laqa qoyur. Myan Nino ilya onun belinya qyorya vya yaxud xarici dillyari bildiyindyan otryu evlyanmiryam. Onu sevdiyim uchyun evlyaniryam.
Atam qyulyumsyayirdi. Sonra atini saxlayib dedi:
- Chyol ucsuz-bucaqsiz vya bomboshdur. Hansi tyapyanin yaninda olursa-olsun, fyarqi yoxdur, oturub chyoryak yeyyak. Acmisham. Elya burada da bir az dincyalyak.
Atlardan dyushdyuk. Atam yyahyarinya asilmish heybyasindyan tyandir chyoryayi ilya pendir chixartdi vya yarisini myanya uzatdi. Myan isya ac deyildim. Qumun ustyundya uzanmishiq, atam yeyir vya uzaqlara baxirdi. Birdyan onun sifyati ciddilyashdi, dirsyaklyanib ozyunyu dyuzyaltdi. Sonra bardash qurub oturdu:
- Chox yaxshi edirsyan ki, evlyanmyak istyayirsyan. Myan uch dyafya evlyanmishyam. Amma arvadlarim payiz milchyayi kimi olyub qedirdilyar. Indi isya bildiyin kimi evli dya deyilyam. Amma syan evlyansyan, byalkya myan dya evlyandim. Syanin Ninon xristian qizidir. Onun evimizya ozqya dinini qyatirmyasinya imkan vermya. Bazar qyunlyari onu kilsyayya qyondyarya bilyarsyan, amma evinya qyaryak keshish ayaqi dyaymyasin. Qadin tez sinan incya qaba byanzyayir. Bunu bilmyak syanya vacibdir. Hamilya olduqu vaxt ona al qaldirma, ehtiyat elya. Amma hech vaxt yadindan chixartma ki, evin aqasi syansyan, o dya syanin kyolqyandyayashamalidir. Bilirsyan ki, hyar bir myusyalmana dyord qadina qyadyar evlyanmyak icazya verilir. Amma bir qadinla kifayyatlyansyan daha yaxshi olar. Aqyar Ninonun ushaqi olmasa, o bashqa myasyalyadir. Arvadina syadaqyatsizlik elyamya. Onunla syabirli ol. Qadinlar ushaq kimidirlyar, amma ushaqlardan fyarqli olaraq onlar daha hiylyaqyar vya daha yaman olurlar. Bunu da bilmyalisyan, bu chox vacib myasyalyadir. Istyadiyin vaxt ona choxlu hyadiyyyalyar qyatir, ipyak vya dash – qash ver.
- Ata, myan onu seviryam.
O bashini yirqaladi:
– Umumiyyyatlya kishi qyaryak arvadi sevmyasin. Kishi vyatyanini, myuharibyani sevyar. Byazi kishilyar dyaqyozyal xalchalari vya yaxud nadir silahlari sevirlyar. Ancaq kishinin qadini sevmyasinya rast qyalmyak olur. Leyli vya Myacnunun dillyardya azbyar olan eshqindyan vya yaxud Hafizin qyazyallyarindyan xyabyarin varmi? Hafiz byutyun omryu boyu eshqi – myahyabbyati tyaryannyum edib. Amma byazi aqilli adamlar deyirlyar ki, Hafiz omryundya bir qadinla belya yatmayib. Myacnun isyayamyalli – bashli dyali idi. Inan myanya oqlum. Kishi qadini qorumalidir, ona baxmalidir, amma sevmyak qadinin vyazifyasidir. Allahin buyruqu belyadir.
Myan ona cavab vermyayib susmaqi ustyun tutdum. Atam da dinmyaz oturdu. Byalkya dya o haqli idi. Kishinin hyayatinda myahyabbyat an vacib, an myuhyum shey deyil. Myan hyalya hyayatda atamin tyacryubya vya bildiyinin zirvyasinya chatmamishdim.
Atam birdyan-birya qyulyaryak dedi: “Yaxshi, myan sabah Knyaz Kipianininyanina qedib, myasyalyani onunla danisharam. Yoxsa dyunya dyayishib, artiq qyanclyar ozlyari indi qiza elchi qedirlyar?
– Kipianlilyarlya myan ozyum qedib danishacaqam, – deyya tyalyasik cavab verdim.
Atlaraminib Bayila tyaryaf syurdyuk. Bir az kechyandyan sonra Bibiheybyatin neft vishkalari qyoryundyu. Qara neft buruqlari eybyacyar qyoryunyushlyu qaranliq bir meshyani xatirladirdi. Atrafi neft qoxusu byuryumyushdyu. Allyarindyan neft damcilayan fyahlyalyar, neft fishqiran buruqun yaninda dayanmishdilar. Bayil hyabsxanasinin yanindan kechyandya birdyan-birya qyullya syasi eshitdik. “Kimi qyullyalyayirlyar?” – deyya myan sorushdum.
– Yox, bu dyafya Bayil hyabsxanasinda hech kimi qyullyalyamirdirlyar. Qyullya syaslyari Bayil qarnizonunun kazarmasindan qyalirdi. Orada asqyarlyarya myuharibya tyalimini oyryadirdilyar.
– Dostlarini qyormyak istyayirsyanmi? – deyya atam sorushdu. Bashimla ona “byali” isharyasi etdim. Atlarimizi kazarmanin tyalim meydanchasina syurdyuk. Ilyas byaylya Myammyad Heydyar oz hissyalyarindyaki asqyarlyarya tyalim kechirdilyar. Onlarin alinlarindan tyar syuzyulyurdyu.
Myammyad Heydyarin sifyatindya chox ciddi bir ifadya vardi. Ilyas byay isya bashqa bir nyafyar tyaryafindyan idarya edilyan incya bir oyuncaqi andirirdi. Hyar ikisi bizya yaxinlashib salam verdilyar.
– “Hyarbi xidmyat necyadir, xoshunuza qyalirmi? – deyya sorushdum.
Ilyas byay cavab vermyadi...
Myammyad Heydyar dya qashqabaqini tyokyub dedi ki, hyar haldamyaktyabdyan yaxshidir.
Ilyas byay dya dillyandi.
– Alayimiza yeni bir komandan qyalir. Shushalidir, adi Knyaz Melikovdur.
– Melikov? O kyahyar ati olan Melikov deyilmi?
– Byali, ozyudyur ki, var. Indidyan byutyun qarnizon o atdan afsanyalyar danishir.
Bir myuddyat aramiza syukut chyokdyu. Kazarmanin kechid meydanini qati toz tyabyaqyasi ortmyushdyu. Ilyas byay qisqanc vya sixintilibaxishlarla asqyarlyar tyaryafya baxirdi. Atam alini onun chiyninya qoydu:
– Deyyasyan, Ali xana hyasyad aparirsan ki, o azaddir. Paxilliq elyamya, chyunki o, da oz raziliqi ilya azadliqini aldyan vermyak niyyyatindyadir. Ilyas byay heyryatya dyushmyush halda uzun-uzadi qyuldyu: “Byali, amma o azadliqini Ninoya verir” – dedi:
Myammyad Heydyar dya sual verici baxishlarla bashini qaldirib dedi:
– Evlyanmyayinin artiq vaxtidir.
Myammyad Heydyar ailyavi idi. Arvadi chadra ortyurdyu. Onun adini nya myan bilirdim, nya dya Ilyas byay. O, myani bashdan ayaqa diqqyatlya syuzdyu, sonra alnini qirishdirib dedi:
– “Indi hyayatin aslindya nya demyak olduqunu anlayacaqsan”.
Bu syozlyar Myammyad Heydyarin dilindya chox sadyalyovhcyasinya syaslyanirdi. Axi Myammyad Heydyarlya onun chadrali arvadi hyayat haqqinda nya bilya bilyardilyar?
Hyar ikisinin allyarini sixib kazarmani tyark etdik.
Evya qayidib divanda uzandim. Asiyalilarin evlyari daima syarin olur. Qecyalyar otaqlar bulaq suyu tyak syarin olur. Qyundyuzlyar isya evya qiryandya elya bil ki, soyuq hamama qirirsyan.
Birdyan telefon zyanq chaldi. Ninonun syasi qyaldi: “Istidyan, bir dya riyaziyyatin alindyan olyuryam, Ali xan. Qyal myanya kyomyak elya”.
On dyaqiqyadyan sonra artiq Nino incya allyarini myanya uzadirdi. Onun qyalyam kimi incya barmaqlari myuryakkyabyabulashmishdi.
Myan myuryakkyab lyakyalyarya bulashmish bu barmaqlari opdyum.
– Nino, atamla danishdim. O, razidir.
Nino titryak vyaziyyyatdya qyulyurdyu. Utancaqliqla evinya qyoz qyazdirdi. Onun yanaqlari qizarmishdi. O, myanya yaxinlashdi, myan onun irilyashmish qyoz byabyaklyarini qyoryurdyum. Sonra pichildaya-pichildaya:
– Ali xan, qorxuram, chox qorxuram. – dedi:
– Imtahandan mi qorxursan, Nino?
“Yox” deyib qyozlyarini dyanizya tyaryaf zillyadi. Sonra barmaqlarini sachlarinin arasina salib dedi:
– Ali xan, bir qatar saatda on kilometr syuryatlya “A” shyahyarindyan “B” shyahyarinya qedir...”
Uryayim achildi vya sevincyak olub onun riyaziyyat kitablarini vyaryaqlyamyayya bashladim.
XIII
Six bir duman dyaniz tyaryafdyan qyalib shyahyari byuryuyyurdyu. Tinlyardya yanan fyanyarlyar zyaif ishiq yayirdi. Hirsdyan vurnuxan adam kimi sahil boyunca qyazmyayya bashladim. Duman elya six idi ki, insanlarin uzlyarini belya qyormyak olmurdu. Qarshima chixan adamlar ya etinasiz vya yaxud dayurkmyush kimi qyoryunyub qeyb olurdular. Yola atilmish bir taxta tirinya ilishib, chyombyalmish bir liman hambalinin ustyunya yixildim. Onun myanasiz baxishlari chox – chox uzaqlara zillyanmishdi. Hambalin qalin dodaqlari tyarpyanirdi. O, xash – xash cheynyayirdi vya artiq dyarin, nyashyali xyayallar ichindya idi. Yumruqumu onun kyuryayinya andyarib yoluma davam etdim. Limanin atrafindaki binalarin pyancyaryalyarindyan qyalyan ishiqlar sayrishirdi. Ishiqdan qyozlyarim qamashdi. Birdyan yerya atilmish shyushya parchalarina ayaqlarimi basdim. Onlarin cinqiltisinin syasindyan vahimyayya dyushmyush bir adamin sifyati qyoryundyu. Dumanin ichindya bu kyok adamin qarni myani dyahshyatya qyatirdi. Myan yolumla qedyarkyan onun qarnina toxundum. Onun qarni yumshaq vya piyli idi. Birdyan mehriban bir syas eshitdim: “Axshaminiz xeyir, Ali xan”. Bashimi qaldirib baxdiqda Nachararyani qyordyum.O, qyulya – qyulya uzyumya baxirdi. “ Lyanyat sheytana”, deyyaqishqirib yolumu davam etmyak istyadim. Lakin o, myanim qolumdan byark – byark tutub dedi:
– Sizi pyarishan qyoryuryam, dostum. Istyayirsiniz qalin myanimlya”.
Onun syasi shyafqyatlya syaslyanirdi. Birdyan birya ozyumyu chox yorqun hiss etdim. Myani soyuq tyar basmishdi, artiq taqyatim yox idi. Nachararyan: “qyal qedyak Filiposyansin restoranina” dedi: - ”Olar” deyya bashimla isharya etdim. Myanim uchyun artiq hech bir fyarqi yox idi. Nachararyan alimdyan tutub myani Baryatinsk kyuchyasindyaki byoyyuk bir restorana apardi. Restoraninyumshaq mebellyari var idi. Divarlarina da qirmizi ipyak parchalar chyakilmishdi.
Yumshaq kreslolarda oturduqdan sonra Nachararyan hyamdyard bir adamin adasi ilya dedi:
– Bu dyalilikdir, nyadir Ali xan, Qafqaz dyaliliyi. Byalkya dya bu byurkyudyandir. Ya da bambashqa bir sheydyan amyalya qyalib? Sizin bashinizi qyotyuryub qachmaqa vadar edyan bashqa syabyablyarmi var? Я глотнул горячего чая и принялся рассказывать, как позвонил сегодня старому Кипиани, как Нино тайком выскользнула из дома, как я целовал руку княгине, пожимал руку князю, как рассказывал старику о доходах нашей семьи, как потом на чистом русском языке, которому позавидовал бы даже царь, попросил руки княжны Нино.
- А потом. Говорите, дорогой, - в голосе Нахараряна звучал искренний интерес.
- Потом. Ну, слушайте. - И, подражая грузинскому акценту князя, я повторил сказанное им: - Уважаемый Али хан! Сын мой! Поверьте, я не мечтал бы о лучшем муже для своей дочери. Любая женщина почла бы за счастье стать женой такого человека, как вы! Но ведь Нино еще слишком молода. Что может знать о любви эта девочка. Она еще учится. Не перенимать же нам обычаи индусов отдавать дочерей замуж еще детьми! При этом не следует забывать и о разнице в вероисповедании, воспитании, происхождении, общественном положении. Я говорю это для вашего же добра. Думаю, и ваш батюшка согласился бы со мной. Но оставим даже все это. Разве не видите, какие страшные времена наступили. Кто знает, чем все это кончится! Я тоже желаю Нино счастья. Знаю, она уверена, что любит вас. Я не хочу мешать ее счастью. Поэтому хочу предложить: давайте дождемся конца войны. Вы оба станете старше и, если все еще будете любить друг друга, тогда опять вернемся к нашему разговору.
- И что же вы теперь собираетесь делать, хан. - спросил Нахарарян.
- Похищу Нино и увезу ее в Иран. Я не потерплю такого позора. Подумать только: отказать потомку рода Ширванширов! Да о чем он думает, этот Кипиани! Нахарарян, я считаю себя оскорбленным. Род Ширванширов древнее Кипиани. Во времена Ага Мухаммед Гаджара мы покорили всю Грузию. В те времена любой Кипиани с радостью отдал бы свою дочь за Ширваншира. Он мне говорит о разнице в вероисповедании! Что он хочет этим сказать. Что ислам хуже христианства. А моя честь. Да надо мной родной отец смеяться станет. "Посмотрите, - скажет, - христианин отказался отдать ему дочь в жены!". Мы, мусульмане, старые волки. Еще сто лет тому назад...
Злоба душила меня, мешала говорить. Я умолк. И без того я наговорил слишком много.
Нахарарян ведь тоже христианин, и мои слова могли оскорбить его. К счастью, этого не случилось.
- Я понимаю причину вашего гнева, Али хан. Но ведь он не отказал вам. Смешно, конечно, ждать конца войны. Кипиани просто не хочет понять, что его дочь уже выросла. Я ничего не имею против похищения Нино. Это старый испытанный способ, полностью соответствующий нашим обычаям. Но это не единственный путь. Кто-то должен объяснить князю культурное, политическое значение брака. После этого он, наверное, даст свое согласие.
- Кто же сделает это.
- Как это кто. Я! - воскликнул Нахарарян, ударяя себя в грудь.
- Будьте спокойны, Али хан, доверьте это дело мне.
Я удивленно посмотрел на него. Интересно, что на уме у этого армянина. Может быть, накануне входа в город турок хочет завязать более тесные связи с мусульманами. Мне до этого не было никакого дела. Во всяком случае, он предлагает мне союз. И я крепко пожал ему руку.
- Я обо всем извещу вас. Вы ничего не предпринимайте и, главное, не похищайте пока девушку. Прибегнем к этому в самом крайнем случае.
Вдруг мне почему-то показалось, что я могу положиться на этого толстяка. Я поднялся, обнял его на прощание и вышел из ресторана. Не успел я выйти на улицу, как кто-то окликнул меня. Я оглянулся и увидел старого друга отца, Сулеймана ага, который, как оказалось, тоже сидел в ресторане.
- Подумать только! - воскликнул он, опустив тяжелую руку мне на плечо. - Потомок рода Ширванширов обнимается с армянином!
Я испуганно замер, но Сулеймана ага уже не было, он исчез, растворился в уличном тумане. Хорошо, что я не сказал отцу, зачем ходил сегодня к Кипиани. Скажу, что еще не говорил с князем о женитьбе. .
"Глупо так ненавидеть армян", - думал я, входя в дом.
Все последующие дни я не отходил от телефона. Даже не ожидал, что моя жизнь будет настолько связана с этой черной коробкой... Из дома я никуда не выходил, а на вопросы отца, почему я не иду говорить с родителями Нино о женитьбе, отвечал что-то невнятное. Время от времени я вздрагивал от телефонного звонка и выслушивал доклады Нино, больше напоминающие отчеты с полей сражения:
- Али, это ты. Слушай, Нахарарян сидит с мамой и беседует о стихах моего прадедушки Илико Чавчавадзе.
Чуть позже она снова звонила:
- Али, слышишь. Нахарарян утверждает, что иранская культура оказала огромное влияние на Руставели и царицу Тамару.
Очередной звонок.
- Али хан! Нахарарян пьет с папой чай. Только что он сказал, что тайна этого города в непостижимом родстве рас и народов.
Еще через полчаса:
- Какая умница этот Нахарарян!
Я засмеялся и повесил трубку. Так текли дни за днями. Нахарарян проводил все время в доме Кипиани: ел, пил, болтал. Он даже гулял с Кипиани, давая последнему то невыполнимые, а то и дельные советы. Я по телефону получал информацию обо всех хитростях армянина.
- Нахарарян рассказывает, что родилась новая Луна. Он говорит, что власть золота над человеком - это результат поклонения Луне народов древнего Кавказа и Ирана. Али хан, я уже не могу слышать этот бред. Приходи в сад.
Мы встретились на нашем месте у крепостной стены. Нино торопливо передала мне самые последние сообщения. Мать умоляет ее не связывать свою жизнь с диким мусульманином, а отец полушутя уверяет Нино, что я обязательно заточу ее в гарем. На что моя маленькая Нино, смеясь, но совершенно серьезно предупредила родителей:
- А вы не боитесь. Что вы будете делать, если он похитит меня.
Я погладил ее по головке. Мою Нино я знал хорошо - она всегда добивалась задуманного.
- Война эта может продолжаться еще десять лет. Ужасно, что родители заставляют нас так долго ждать.
- Ты, действительно, так любишь меня, Нино.
- Мы не сможем прожить друг без друга, - проговорила она, и губки ее задрожали. - Мои родители все осложняют. Но по-ихнему не выйдет, я не отступлюсь от своего. Люблю ли я тебя. Да, я вправду люблю тебя. Но ни в коем случае не похищай меня!
Она умолкла, ведь не может человек говорить и целоваться одновременно. Потом она упорхнула домой, и снова посыпались ее рапорты по телефону:
- Нахарарян говорит, что получил письмо от двоюродного брата из Тифлиса. Говорит, что царский наместник на Кавказе приветствует смешанные браки. Наместник считает это одним из путей сближения Востока с западной культурой. Ты понимаешь, к чему он клонит.
Ничего я не понимал. Я лениво сидел дома и молчал. Пришла моя двоюродная сестра Айше и рассказала, что за последние три дня Нино по пяти предметам получила "неудовлетворительно". Айше, естественно, во всем обвинила меня. Оказывается, вместо заботы о нашем будущем я должен тревожиться об учебе Нино. Потом мы сели с Айше за нарды, я проиграл, и довольная Айше обещала помочь Нино в учебе.
Снова телефонный звонок.
- Это ты. Они вот уже сколько времени говорят о политике и экономике. Нахарарян говорит, что завидует мусульманам, которым удалось вложить свое состояние в иранские имения. Кто знает, что будет с этой Россией. Может, все полетит в тартарары. А в Иране землю могут покупать только мусульмане. Говорит, точно знает, что половина Гилана принадлежит Ширванширам. Учитывая назревающий в России переворот, иметь земли за границей - значит, обеспечить свое будущее. Это произвело на родителей большое впечатление. Мама теперь говорит, что и среди мусульман встречаются люди с внутренней культурой.
Два дня спустя после этого разговора армянский шахматист выиграл свою партию. Зазвонил телефон, и Нино, то смеясь, то плача, сообщила:
- Отец с матерью благословляют нас. Аминь!
- Пусть твой отец сам позвонит мне. Он оскорбил меня.
Именно так все и произошло. Голос князя звучал елейно, мягко. Когда с тобой говорят таким образом, трудно отвечать грубостью.
- Вы не могли бы придти к нам Али хан.
Я помчался к ним. Княгиня расплакалась и поцеловала меня. Князь был одет торжественно, и настроение у него было отличное. Он тоже говорил о браке, семейной жизни, но слова его отличались от тех, что говорил мне отец. - Брак, - говорил князь, - основан на взаимном доверии и заботе супругов друг о друге. Муж и жена должны всегда советоваться друг с другом и быть опорой друг другу. Должны помнить, что оба - люди свободные и совершенно равноправные.
В свою очередь я заверил князя, что никогда не буду заставлять Нино носить чадру и не заведу гарема.
Тут вошла Нино, и я коснулся ее лба невинным поцелуем. Нино втянула голову в плечи и напоминала беспомощную птичку.
- Но пока никто не должен знать об этом, - сказал князь. - Пусть Нино сначала окончит лицей, а уж потом огласим вашу помолвку. Дочь моя, обратился он к Нино, - учись хорошо. Если ты срежешься на экзаменах, придется ждать еще год.
- Будь покоен, папа, - ответила Нино, вздернув свои точеные, словно вычерченные карандашом брови, - я успешно выдержу оба испытания - и в лицее, и в семейной жизни. И в том, и в другом мне поможет Али хан.
У подъезда Нино меня ждал в машине Нахарарян. Его слегка навыкате глаза выжидающе смотрели на меня.
- Нахарарян, - обратился я к нему, - я твой должник. Что подарить тебе. Хочешь деревню в Дагестане. Или иранский орден. Может быть, тебя устроит апельсиновый сад в Энзели.
- Ничего, - воскликнул он, хлопнув меня по плечу. - Мне ничего не надо. Я счастлив, что смог повернуть колесо судьбы на верную стезю. Этого мне достаточно.
Я с благодарностью взглянул на него. Мы выехали за город и направились в сторону Биби-Эйбатской бухты. Грязные, черные машины вгрызались в землю, высасывая ее соки. Наблюдая эту картину, я подумал, что семейство Нобелей завершает свое дело по изменению нашего пейзажа с той же страстностью, с какой Нахарарян старался ради меня. Значительная часть моря уже была засыпана землей и слилась с сушей. Теперь эта территория не принадлежала морю. Она навсегда была отторгнута у него, но и землей не стала.
На противоположном конце участка кто-то открыл чайхану. Мы сели там и заказали чай. Это был лучший в мире чай, крепкий, как алкоголь. Опьяненный его ароматом, Нахарарян рассказывал об истреблении армян в Малой Азии и ожидающемся вторжении турок в Карабах.
- Не бойтесь, - сказал я, - если турки войдут в Баку, я спрячу вас у себя дома.
- Я ничего не боюсь, - ответил Нахарарян.
Далеко в море над Наргеном зажглись звезды. На землю опускалась вечерняя тишина!
- Море и берег, как мужа и жену, объединяет борьба противоположностей.
Это сказал я или Нахарарян. Я ничего не помнил. Нахарарян привез меня домой.
- Князь Кипиани благодарит семью Ширванширов за оказанную честь. Нино - моя невеста. Сходи завтра к ним и реши остальные вопросы.
Я был усталым и счастливым.
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
Летели недели, месяцы. Много событий произошло в мире, в нашей стране и у нас дома. Ночи стали длиннее, листья с деревьев Губернаторского сада осыпались и шуршали под ногами. С мутного неба лил мутный дождь. Выпал первый снежок, отдавший город во власть зимы.
А потом ночи опять стали короче.
Из степи в город мерным шагом стали приходить караваны верблюдов. Их желтая шерсть была усыпана песком, а глаза по-прежнему устремлены в даль вечности. Они тащили пушки, были обвешаны винтовками и ящиками с продовольствием. Все это были трофеи, захваченные в жестоком сражении. По улицам в ободранном сером обмундировании шли колонны пленных турков. Их вели в порт, откуда пароходом переправляли на Нарген, где пленные умирали от дизентерии, голода и тоски по родине. Некоторым удавалось бежать, они гибли в солончаковых пустынях Ирана или свинцовых волнах Каспия.
Война, которая, казалось шла очень далеко, совершенно неожиданно добралась и до нас. С севера прибывали эшелоны с солдатами, с запада поезда с ранеными. Царь сместил своего дядю с поста главнокомандующего и принял командование армией на себя.
Дядя царя был теперь наместником на Кавказе. Черной, грозной тенью он навис над нашей родиной. Великий князь Николай Николаевич! Его длинная худая рука тянулась к самой Анатолии. Он вымещал свою ярость и зло на племянника, посылая дивизии в жестокие набеги. Гнев великого князя, перевалив заснеженные горы и пустынные степи, простирался до Багдада, Трабзона и Стамбула. Люди прозвали его "длинный Николай" и с ужасом рассказывали о его зверствах и поистине безумной жажде кровавых сражений. В войну уже было втянуто много стран. Фронт растянулся от Афганистана до Северного моря, а в газетах мелькали имена королей, полководцев, государств, как трупные мухи, облепившие тела павших героев.
Снова наступило лето. Знойное солнце сжигало город. Асфальт плавился под ногами прохожих.
Я проводил дни в чайхане или в кафе с друзьями. Многие отвернулись от меня из-за дружбы с Нахараряном. Дивизия Ильяс бека все еще стояла в городе, и по-прежнему солдаты занимались строевой подготовкой на пыльном плацу. Зрители, как и раньше, заполняли залы оперы, театров, кинематографов.
Событий было много, но нигде - ни в мире, ни на родине, ни дома ничего не изменилось.
Нино, изнемогая под бременем экзаменов, прибегала ко мне, и я гладил ее нежные прохладные ладони.
Страх затаился в глубине ее глаз. Айше рассказывала мне, что преподаватель, проявляя благосклонность к невесте, Ширваншира, ставил ей в журнале сплошные "удовлетворительно". Когда мы с Нино гуляли по улицам, ее одноклассницы с любопытством посматривали в нашу сторону. Мы ходили в клуб, в театр, на танцевальные вечера, но очень редко нам удавалось оставаться вдвоем. Нас плотной стеной окружали друзья. Мы всегда оказывались в обществе Ильяс бека, Мухаммеда Гейдара, Нахараряна и даже набожного Сеида Мустафы. Мои друзья никак не могли поладить Нахараряном. Стоило толстому и богатому Нахараряну выпить шампанского и завести речь о взаимной любви кавказских народов, как Мухаммед Гейдар тут же мрачнел.
- Господин Нахарарян, - не выдержал он как-то, - мне ваша забота кажется неуместной. Потому что после войны в живых останется очень мало армян.
- Но Нахарарян будет в числе выживших! - воскликнула Нино.
Нахарарян молча пил шампанское. До меня доходили слухи, что он собирался все свое состояние перевести в швейцарский банк. Но меня это не касалось. Я только попросил Мухаммеда Гейдара быть с Нахараряном полюбезней.
- Я ненавижу армян, - хмуро сказал он.
Наконец наступило время экзаменов, и в экзаменационном зале лицея святой Тамары Нино прибегая к математическим формулам, цитатам из классиков и историческим датам доказала свою зрелость. В трудный момент она пускала в ход очарование огромных грузинских глаз.
После выпускного бала я проводил потерявшую от счастья голову Нино домой.
- Теперь вы жених и невеста, - сказал старый Кипиани. - Собирайтесь, Али хан, поедем в Тифлис. Я должен представить вас нашему роду.
Итак, мы отправилась в Тифлис.
Город напоминал густой лес, где каждое дерево имело свое имя: дяди, племянники, тети, племянницы. В этой чаще мудрено было не заблудиться. Имена звучали звонко, как удары топором по старому дубу: Орбелиани, Чавчавадзе, Церетели, Амилахвари, Абашидзе!
В саду Дидубе семья Орбелиани давала званый обед. Грузинская зурна играла кахетинскую боевую песню "Мравалявери", хевсурскую "Лило", приехавший из Кутаиси двоюродный брат Абашидзе пел песню имеретинских горцев "Мгали Делия". Обед перешел в ужин, который продолжался всю ночь. Когда из-за гор появились первые лучи солнца, музыканты заиграли гимн "Восстань, о царица Тамара, Грузия рыдает о тебе".
Я безмолвно сидел рядом с Нино.
Несколько молодых кузенов танцевали грузинский танец с саблями. В рассветных сумерках картина выглядела нереально и напоминала неинтересный театральный номер. Я прислушался к разговору своих соседей по столу.
- Один из Церетели защищал Тифлис от Чингиз хана.
- Вы знаете, без сомнения, род Чавчавадзе гораздо древнее царского рода Багратиони.
- Откуда пошел род Орбелиани. Как это откуда. Первый Орбелиани пришел три тысячи лет назад из Китая. Он был сыном китайского императора. До сих пор в роду Орбелиани рождаются люди с раскосыми глазами.
Я осторожно взглянул на них. Что значили всего несколько поколений Ширванширов, появившихся на свет до меня, в сравнении с этими древними родами.
- Не расстраивайся, Али хан, - утешила меня Нино. - Мои дяди происходят из древних и знатных родов. Но ты подумай, где были их предки, когда твои покоряли Тифлис.
Я ничего не ответил, но слова Нино придали мне бодрости: уже сейчас, в кругу своей семьи Нино причисляла себя к семье Ширванширов. Как же мне не радоваться этому. Я с благодарностью взглянул на нее.
Жидким пламенем обжигало красное кахетинское. Я нерешительно поднял бокал и произнес тост в честь рода Орбелиани. Незнакомая мне старушка наклонилась и прошептала:
- Пейте спокойно, Али хан. Это вино, дарованное богом. Об этом теперь мало кто знает. Все остальные вина от дьявола.
В город мы вернулись на рассвете. Я хотел ехать в гостиницу, но то ли кузен, то ли дядя, я не разобрал, воспротивился этому.
- Вчера вы были гостем Орбелиани, сегодня прошу вас быть моим гостем. Завтракать будем в Тургвино. А днем посидим немного с друзьями.
Я оказался пленником грузинских князей. Так пролетела неделя - мы пили алазанское и кахетинское, ели шашлыки и овечий сыр. Кузены четко сменяли друг друга на страже грузинского гостеприимства. Но они-то сменяли друг друга, а мы с Нино переходили из рук в руки. Стойкость и выносливость Нино приводили меня в восторг. К концу недели она была свежа, как утренняя роса. Глаза ее улыбались, а ротик без устали болтал с кузинами и тетушками. Только по чуть охрипшему голосу можно было догадаться, что она день и ночь танцевала, ела, пила и совсем не спала.
На восьмой день рано утром в моей комнате появились кузены Сандро, Додико, Вамех и Coco. Я в ужасе натянул одеяло на голову. Но они были непреклонны.
- Али хан, сегодня вы гость семьи Шакели. Мы проводим вас в их имение в Годжори.
Я угрюмо ответил, что сегодня не в состоянии быть чьим-либо гостем. Я молил их открыть сегодня передо мной врата рая и пусть сам архангел Михаил с огненным мечом введет меня в рай, потому что я гибну во имя благого дела.
Но мои слова не возымели никакого действия. Они переглянулись, безжалостно расхохотались и сказали:
- Серные ванны.
- Серные ванны, - повторил я. - Серные ванны. Но ведь они в аду, а я прошусь в рай.
- Нет, - заверили меня мои родственники, - серные ванны именно то, что тебе необходимо.
Я постарался встать. Голова была словно налита свинцом. Руки и ноги онемели, и я их не чувствовал. Из зеркала на меня смотрело уродливое бледное лицо.
"Так мне и надо, - думал я про себя. - Жидкое пламя, кахетинское вино. Будто не знал, что мусульманину пить нельзя".
- Мы сообщим Нино, - сказал Вамех, - и поедем в Годжори часа через четыре, когда ты придешь в себя.
Вамех вышел из комнаты, и я слышал, как он говорит по телефону:
- Али хан неожиданно заболел. Сейчас полечим его серными ваннами, и часа через четыре все будет в порядке. Княжна Нино с семьей могут отправляться в путь прямо сейчас. Мы приедем позже. Нет, ничего опасного. Просто немного нездоровится. Вот и все.
Я еле держался на ногах. Голова кружилась. Как же грузинское гостеприимство отличалось от спокойных, благопристойных приемов, которые оказывал нам в Тегеране дядя. В Тегеране пьют крепкий чай и ведут размеренные беседы о поэзии, науках. Здесь же пьют вино, танцуют и веселятся. Неужели это врата в Европу. Нет, конечно, нет. Это наш край, просто он отличается от остальных азиатских стран. Да, здесь тоже ворота, только куда они ведут. Быть может, к мудрости, воплощенной в детском веселье, беззаботных танцах. Я не знаю этого.
Измученный вконец, шатаясь, я спустился по лестнице, и мы сели в фаэтон.
- В баню, - скомандовал Сандро извозчику, тот хлестнул коней, и мы, проехав через Мейдан, остановились у большого дома с куполами.
У ворот стоял страшно худой, полуголый мужчина. Он был погружен в меланхолическую прострацию и совершенно не замечал нас.
- Гамарджоба, Мекиссе! - поздоровался с ним Сандро.
Человек вздрогнул, поклонился нам.
- Гамарджоба, Гавади, - ответил он. - Здравствуй, князь!
Нас провели в большой и сильно натопленный зал Бейбутова, где на каменном полу лежали голые люди. Мы тоже разделись и прошли во второй зал. Здесь в полу были прорезаны четырехугольные колодцы, наполненные серными водами.
- Когда-то в глубокой древности некий падишах выпускает в небо своего сокола. Тот набрасывается на тетерева. Падишах ждет, а сокол все не возвращается. Тогда он начинает искать свою птицу и забредает в небольшой лесок. А в этом лесу бьет серный источник. Видит падишах, что и сокол, и тетерев тонут в воде. Как увидел падишах этот источник, сразу решил основать на этом месте Тифлис. Тетеревиная баня здесь, а вместо леса теперь стоит Тифлис. С серы Тифлис начался, серой он и кончится.
Комната была полна пара. Удушливо пахло тухлыми яйцами. Тела моих спутников блестели от пота. Я массировал грудь, и сера проникала мне в поры. В памяти мелькали имена полководцев, завоевывавших этот город. Джаладдин Хорезмский, сын Чингиз хана Чагатай, Тимур. Все они, опьянев от крови, смывали в серной воде тяжесть пролитой ими крови.
- Довольно, Али хан, выходи, - прервал мои размышления голос Сандро. Я осторожно вылез из серной воды и распростерся без сил на каменном полу в соседней комнате.
- Мекиссе! - крикнул Сандро.
Появился тот самый Мекиссе, который встречал нас у входа в баню. Был он совершенно голым, с чалмой на гладко выбритой голове. Я перевернулся на живот, Мекиссе вспрыгнул на меня и принялся топтать с мастерством заправского танцора. Вдоволь наплясавшись, он вонзил мне в спину свои острые пальцы, стал выкручивать руки и проделывал это с таким усердием, что я слышал, как хрустят мои кости. Кузены стояли рядом и давали советы:
- Помассируй ему суставы еще раз, Мекиссе! Ему очень нездоровится.
- Спину потопчи еще немного. Вот так, хорошо. А теперь хорошенько разомни левый бок.
Как ни странно, но я не ощущал никакой боли. Мне было очень хорошо. Массажист явно не зря старался, я чувствовал, как мои мышцы опять наливаются силой.
- Довольно! - сказал, наконец, Мекиссе.
Я с трудом поднялся, ощущая приятную ломоту во всем теле.
Потом мы опять прошли во второй зал, где я погрузил ноющее тело в холодный серный источник. У меня на миг перехватило дыхание. Но почти тут же по телу разлилась приятная расслабленность.
Я вылез из ванной, обернулся в простыню и вернулся в первый зал. Кузены и Мекиссе выжидающе посмотрели на меня.
Без тени смущения я заявил, что зверски голоден.
- Он выздоровел! - воскликнули в один голос кузены. - Немедленно подать арбуз, сыр, зелень и вино!
Лечение было окончено.
Всю усталость и слабость как рукой сняло, аромат сочной, алой мякоти холодного арбуза перебил запах серы. Кузены налегали на "Напереули".
- Ты видишь!.. - воскликнул Додико, но продолжать не стал. Впрочем, этого и не требовалось. Его "Ты видишь!.." вобрало в себя и гордость за тбилисские серные ванны, и заботу о гостях, пострадавших от грузинского гостеприимства, и опеку Додико над оказавшимся столь слабым родственником-мусульманином.
К нашему столу, подсаживались все новые и новые люди. Полуголые соседи с бутылками вина, которые они держали бережно, но крепко, как оружие: князья, их кредиторы, слуги, бездельники, интеллигенты, поэты, помещики все собрались за одним столом. Это напоминало уже не баню, а скорее клуб или кофейню, собрание смешных голых людей, в глазах которых сиял беззаботный смех.
- Османы идут, - говорил какой-то толстяк с маленькими глазками-пуговками. - Великому князю не взять Стамбула. Я слышал, что немецкие генералы привезли в Стамбул такую пушку, что если выстрелить из нее, снаряд долетает до самого Тифлиса.
- Вы ошибаетесь, князь, - возразил ему другой. - Такой пушки еще не создали. Ее только проектируют. Но даже если и создадут, из нее нельзя будет обстреливать Тифлис. Все карты у немцев фальшивые, потому что их составляли русские. Представляете, русские еще задолго до войны составили карты и переправили их немцам. Русские карты! Да разве у русских могут быть правильные карты.!
Кто-то в углу тяжело вздохнул. Я оглянулся и увидел седого старика с орлиным носом.
- Бедная Грузия! - старик опять вздохнул. - Мы оказались меж двух огней. Победят османы - конец потомкам Тамары. А победят русские - великий князь своей железной лапой задушит нас. Уже сейчас наши лучшие сыны гибнут на войне. Тех же, кто выживет, задушат либо османы, либо великий князь, либо кто-то третий, какая-нибудь машина или американцы. Мы в безвыходном положении. Наш боевой дух гаснет. Пришел конец государству царицы Тамары. Посмотрите, до чего мы дошли: наши солдаты малы ростом и слабы, урожай плохой, вино кислое.
Старик в третий раз тяжело вздохнул и умолк. Мы тоже молчали, подавленные его словами.
- Они убили Багратиона, - послышался вдруг испуганный, хриплый шепот. - Русские отомстили ему за то, что он похитил царскую племянницу. Царь специально назначил его командующим иреванским полком и отправил на войну. Багратион сражался как лев, но погиб, сраженный восемнадцатью пулями.
Кузены пили вино, а я сидел, поджав под себя ноги, и думал о том, что род Багратиони один из древнейших княжеских родов в христианском мире. Седой старик был прав - Грузия действительно была меж двух огней.
- У него остался сын, Теймураз Багратион, - сказал, кто-то. - Вот, кто наш истинный царь. Его спрятали и охраняют.
Вновь воцарилось молчание. Подошел Мекиссе и встал рядом, прислонившись к стене.
- У нас прекрасная страна, - зевая, сказал Додико. - Здесь есть и серные источники, и Тифлис, и война, и кахетинское. Вы поглядите только, как прекрасна Алазань, когда она течет по равнине. Хоть и гибнет Грузия, но быть грузином - прекрасно. Все, что вы тут говорите, ничего, кроме безнадежности, не рождает. Скажите мне, когда в стране царицы Тамары было иначе. Никогда. И, несмотря на это, реки текут, сады расцветают, а народ наш танцует и веселится. Наша Грузия прекрасна и останется прекрасной, несмотря на всю безнадежность.
Закончив свою короткую речь, этот стройный, красивый юноша, потомок певцов и героев, поднялся.
- Слава Богу, что у нас есть еще такие юноши, - отозвался седобородый старик, сидящий в углу.
- Али хан, - прошептал, наклоняясь ко мне Вамех, - не забудь, сегодня ты в Годжори, гость семьи Шакели.
Мы вышли из бани, сели в фаэтон. Извозчик хлестнул коней.
- Шакели - древний дворянский род... - начал Вамех, и мне стоило большого труда сдержать смех.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
Мы с Нино сидели в кафе "Мефистофель" на Головинской. Прямо перед нами возвышалась гора Давида. На вершине стоял монастырь.
Родня решила сегодня дать нам передышку.
Нино задумчиво смотрела на монастырь, и я знал, о чем она думает. Там, на горе, была могила, которую мы собирались навестить. В ней покоится прах Александра Грибоедова, поэта и царского посланника. На надгробии выбита эпитафия: "Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя.".
Ее звали Нино Чавчавадзе. Именно Нино. Ей было шестнадцать лет, когда она стала женой посла и поэта Грибоедова. Нино, которая сидела сейчас рядом, доводилась ей внучатой племянницей по материнской линии.
Той Нино было семнадцать лет, когда тегеранцы с криками: "О, святой Али!" окружили дом русского посланника. А у посланника был только маленький кинжал и всего один пистолет. Какой-то кузнец с улицы Зул-ли-Султан тяжелым кистенем размозжил ему грудь. Разорванное на куски тело посланника было выброшено на пустырь. Голову обглодали собаки. Вот и все, что осталось от поэта и посланника. Фатали шах Гаджар был очень доволен. Был счастлив и его наследник - Аббас Мирза. Мудрец и фанатик, старик Меши ага получил от шаха щедрую награду, а одному из Ширванширов шах пожаловал имение в Гилане.
Но все это происходило сто лет назад. А сейчас я, потомок Ширванширов, сижу в Тифлисе в кафе "Мефистофель" с Нино, правнучкой жены Грибоедова.
- Послушай, Нино, а ведь мы с тобой должны быть кровными врагами, сказал я, кивая в сторону монастыря. - Ты тоже поставишь мне когда-нибудь такое надгробье.
- Может быть, - отвечала Нино. - Впрочем, это будет зависеть от твоего поведения. Будешь вести себя хорошо, поставлю.
Она допила свой кофе и поднялась.
- Пойдем, погуляем по городу.
Нино питала к Тифлису какую-то нежную, почти материнскую любовь. По Головинской мы двинулись к узким улочкам старого города, зашли в Сионскую церковь. Внутри церкви было очень темно и сыро. Над алтарем висел крест, сколоченный из виноградной лозы. Эту лозу принесла святая Нино во время своего первого паломничества в Святую землю. Нино опустилась у алтаря на колени, перекрестившись, подняла голову к иконе, на которой была изображена ее святая покровительница. Isti chayimi qurtum – qurtum ichyaryak; Kipianiqilya telefonla zyanq edyaryak o qyun onlardan qyoryush uchyun icazya aldiqimi, Ninonun ayaqlarinin ucunda, qorxu ichindya evdyan qizlincya chixdiqini, prinsesin alini opdyuyyumyu, knyaz Kipianinin alini sixdiqimi, kyokyu chox qyadimlyarya qedyan nyaslimizdyan, habelya prinses Nino ilya evlyanmyak istyadiyimi tyamiz rus dilindya necya basha saldiqimi Nachararyana nyaql etdim.
“Chox yaxshi, byas sonra necya oldu?”
Bu ahvalatlar Nachararyani hyaqiqyatyan chox maraqlandirmishdi.
– Sonrasi necya olub qulaq asin, deyim.
– Myan knyaz Kipianinin hyaryakyatlyarini yamsilayib, onun rus dilindya azaciq qyurcyu lyahcyasi ilya myanya necya myuraciyat etdiyini nyaql etdim: «Aziz oqlum, myohtyaryam Ali xan. Inanin ki, myan qizim Nino uchyun sizdyan daha yaxshi bir adam tyasyavvyur dya bilmiryam. Sizin xasiyyyatinizdya olan bir adamla evlyanmyak hyar bir qadin uchyun xoshbyaxtlikdir. Amma Ninonun yashini nyazyarya almaq lazimdir. Axi, o hyalya myaktyabya qedir. Bu ushaqin myahyabbyat haqqinda nya anlayishi ola bilyar? Hyar halda biz hindlilyarin ushaq yashlarinda evlyanmyak adyatini tyakrarlamayacaqiq. Bir dya ki, hyar ikiniz ayri-ayri dinlyarya myansubsunuz vya yetishmya tyarzlyariniz dya biri-birinizdyan chox fyarqlidir. Bunu myan sizin yaxshiliqiniz uchyun deyiryam. Atanizin da myanim kimi dyushyunmyakdya olduquna aminyam. Hyar sheyi qoyaq bir yana, qyormyursyunyuz nya zyamanyadir, dyahshyatli myuharibya shyaraitindya yashayiriq. Kim bilir sabah nya olacaq! Myan dya qizim Ninonun xoshbyaxtliyini istyayiryam. Biliryam ki, o sizi sevir. Myan onun xoshbyaxtliyinya mane olmaq istyamiryam. Amma bir sheyi demyak istyayiryam: qyalin myuharibyanin qurtarmaqini qyozlyayyak. O vaxt ikiniz dya daha byoyyumyush olacaqsiniz. Aqyar onda da bir-birinizi bu qyunkyu qyadyar sevsyaniz, syaninlya bir daha qyoryushyarik”.
– Byas indi nya fikirdyasiniz, Ali xan? – deyya Nachararyan sorushdu.
– Myan Ninonu qachirdib Irana aparacaqam. Bu ryusvaychiliqa myan dyozya bilmyaryam. Syan ishya bir bax, Shirvanshir nyaslindyan biri olan Ali xana yox cavabi verilsin? Bu hyaryakyatilya knyaz Kipiani qyoryan nya fikirlyashir? Myan ozyumyu tyahqir olunmush hesab ediryam. Shirvanshirlyar nyasli Kipianilyar nyaslindyan daha chox qyadimdir. Aqa Myahyammyad shah Qacar dyovryundya Shirvanshirlyar byutyun Qyurcyustani yerlya-yeksan etmishdilyar. O vaxtlar olsa idi Kipianilyar oz qizlarini byoyyuk sevinclya Shirvanshirlyarin oqullarina veryardilyar. Sonra o, dini fyarqlyardyan danishdi: Bununla da Kipianinin nya demyak istyadiyini basha dyushmyadim. Myaqyar Islam dini xristian dinindyan ashaqi dindir? Byas myanim shyaryafim nya olacaq? Indi atam myanya istehza ilya qyulyub deyyacyak ki, bir ishya bax ha, bir xristian oz qizini myanya vermyakdyan imtina edir!
Biz myusyalmanlar dishlyari tyokyulmyush canavarlariq. Yyuz il bundan qabaq olsaydi...
Qyazyabimdyan syasim kyasildi. Susdum. Aslinya qalsa, onsuz da hyaddindyan artiq danishmishdim.
Nachararyan da xristian idi. O da ozyunyu tyahqir olunmush hesab etsyaydi haqli olardi. Amma ozyunyu o yerya qoymadi.
– Qyazyabinizi basha dyushyuryam, Ali xan, – deyya Nachararyan dillyandi. Lakin knyaz Kipiani sizya yox demyayib axi. Tyabii ki, myuharibyanin sonuna kimi qyozlyamyak, albyattya qyulyuncdyur. Kipiani sadyacya qizinin artiq byoyyumyush olduqunu basha dyushmyak istyamir. Qizi qachirtmaqa cyahd qyostyarmyayinya syozyum yoxdur. Qiz qachirtma kyohnya, sinaqdan chixmish yoldur, bizimadyatlyarimizya dya uyqundur. Amma bu son chixish yolu deyildir. Qyaryak biri knyaz Kipianinin yanina qedib bu nikahinnecya deyim, myadyani vya siyasi ahyamiyyyatini ona izah etsin. Ondan sonra onun yola qyalyacyayinya aminyam.
– Byas bu ishi kimya tapshirmaq olar?
Elya bunu deyyan kimi Nachararyan alini sinyasinya vurub byarkdyan baqirdi:
– Necya yyani kimya, myanya! Arxayin olun, Ali xan, bu ishi myanya etibar edin.
Tyayaccyublya ona baxdim. Qyoryasyan bu ermyaninin myaqsyadi nyadir ki, omyanim shyaxsi ishimya ikinci dyafyadir ki, qarishir. Byalkya tyurklyarin Qafqaza doqruiryalilyamyakdya olduqlarini qyordyuyyu uchyun o, myusyalmanlarla yaxin alaqya yaratmaqa chalishirdi. Yoxsa, o doqrudan da Qafqaz xalqlarinin ittifaqini qurmaq niyyyatindyadir? Kim bilir? Myanya hech bir fyarqi yox idi. Hyar halda o myanim myuttyafiqim idi. Alimi Nachararyana uzatdim. O, alimi myohkyam sixib dedi:
– Sizi hyar sheydyan xyabyardar edyacyayyam. Amma Ninonu qachirtmaq uchyun cyahd qyostyarmyayya tyalyasmyayin. Aqyar bashqa charya qalmazsa o zaman buna al atarsiniz.
Ayaqa qalxdim. Birdyan-birya myandya elya hiss oyandi ki, bu yekyaqarin adama bel baqlamaq olar. Myan onu qucaqlayaraq restorandan chixdim. Elya ayaqimi kyuchyayya qoymushdum ki, kimsya tyalyasik ozyunyu myanya chatdirdi. Arxaya dyonyub baxanda ozyunyu myanya chatdiran adami tanidim. O, atamin kyohnya dostu Syuleyman Aqa idi. Biz restoranda olarkyan o da orada idi. Syuleyman Aqa aqir alini chiynimya qoyub dedi: “Ayib olsun syanya, Ali xan! Shirvanshir nyaslinin ovladi da ermyanini qucaqlayarmi?” Chashqinliqdan aqzim achila qaldi. Lakin Syuleyman aqa qecyanin dumaninda qeyb oldu. Yoluma davam etdim. Yaxshi ki, Kipianiqilya bu qyun nyayya qyorya qetdiyimi atama demyamishyam. Achari chixardib qapini achmaq istyayyarkyan bashimi yirqalayib oz-yozyumya dyushyundyum: “Myusyalmanlarin ermyanilyarya qarshi belya nifryat hissi byaslyamyasiqyoryasyan haradandir?
Bu ahvalatdan sonra qyunyum telefon aparatinin yaninda kechirdi. Bu iri dyastyakli yyondyamsiz qara ryanqli aparata birdyan-birya, hech aqlima qyalmyayyacyak dyaryacyadya elya baqlanmishdim ki, evdyan bayira da chixmaq istyamirdim. Atam sorushanda ki, niyya qedib Nino ilya evlyanmyak istyadiyini onun valideynlyarinya bildirmirsyan. Myan ona dodaqalti anlashilmaz bir syoz deyirdim. Bu asnada masanin uzyarindyaki telefonun dyahshyatli syasi myani diksindirdi. Dyastyayi qaldirdim, Nino dyoyyush meydanindan myalumat verirdi:
“Ali, syansyan? Qulaq as. Nachararyan anamla oturub, ulu babam shair Iliko Chavchavadzenin sherlyarindyan danishir”. Bir az sonra: «Ali, eshidirsyan myani? Nachararyan, shair Shota Rustaveliyya vya kralicha Tamaraya Iran myadyaniyyyatinin byoyyuk tyasiri olduqunu syoylyayir”. Bir az sonra da:
“Ali xan, Nachararyan atamla chay ichir. Elya indicya o, dedi ki, bu shyahyarin sirri ondaki irqlyarin vya millyatlyarin anlashilmaz birliyindyan, yaxinliqindan iryali qyalir.
Yarim saatdan sonra telefon aparatinin dyastyayindyan yenya Ninonun syasi eshidilir. “Nachararyan lap aqil dyaryasi imish”. O, deyir ki, “Qafqazda barish ichindya yashayan bir irq varsa, o da bu irqin doqulduqu yer Bakidir”. Qyahqyahya ilya qyulyub telefonun dyastyayini yerinya qoydum.
Qyunlyar bu cyur biri-birinin ardinca kechib qedirdi. Nachararyan Kipianiqilin evindyan al chyakmirdi:onlarin evindya yeyir, ichir qyunyunyu bu evdya kechirirdi. O, hyatta onlarla qyazmyayya chixir vya onlara mistik, byazyan dya amyali myaslyahyatlyar verirdi. Myan telefon xyatti vasityasilya ermyani hiylyaqyarliyini heyryatlya izlyayirdim: “Nachararyan yer uzyundyaki ilk pulun Ay shyaklindya dyuzyaldiyini syoylyayir. On dyord qecyalik, ay shyakilli qizil sikkyalyar vya onlarin insan uzyarindyaki tyasiri Qafqazlilar vya Iranlilarin qyadim zamanlarda Aya sitayish etmyalyarinin nyaticyasidir. Ali xan artiq bu bosh syohbyatlyarya qulaq asa bilmiryam. Qubernator baqina qyal”.
Qubernator baqina qedib, kyohnya qala divarlarinin yaninda qyoryushdyuk. Nino tyalyasik qisa cyumlyalyarlya myanya son myalumatlari byoyyuk hyayyacanla danishdi. Anasi dad-aman edyaryak Ninoya nyasihyat edib ki, o oz qyanc hyayatini qyalmya bir myusyalmana etibar etmyasin. Atasi isya zarafat edyaryak xyabyardarliq edib ki, quya myan Ninonu hyaryamxanaya qyondyaryacyayyam.
Qyanc Nino isya qyahqyahya ilya qyulmyush vya eyni zamanda ciddi shyakildya valideynlyarinya xyabyardarliq edib demishdi:
“Hyalya qyozlyayin...Ali xan myani qachirarsa, o zaman neylyayyacyaksiniz?”
Onun sachlarini tumarladim. Myan oz Ninomu yaxshi taniyirdim. Nino istyadiyini bilmyasya belya, hyamishya arzusuna nail olurdu.
Nino deyinya-deyinya dedi:
– Bu myuharibya on il davam edya bilyar. Valideynlyarin bizdyan uzun bir zaman qyozlyamyayimizi istyamyalyari dyahshyatdir.
– Nino, myani doqrudan da belya sevirsyan?
Onun dodaqlari titryadi:
– Biz biri-birimizdyan ayri yashaya bilmyarik. Myanim valideynlyarim ishi son dyaryacya chyatinlyashdirirlyar. Amma myan fikrimdyan dyonmyayyacyayyam, sorushursan ki, doqrudan da sevirsyan? Hya, syani hyaqiqyatyan seviryam. Amma myani qyotyuryub qachsan, vay syanin halina!
Nino susdu. Sonra oqrunca aradan chixib evlyarinya qetdi vya telefon oyunu tyazyadyan bashladi:
– “Ali xan, Nachararyan deyir ki, onun amisi oqlu Tiflisdyan ona myaktub yazib bildirir ki, charin Qafqazdaki canishini qarishiq nikahlara tyaryafdardir. Canishin bunu, Shyarqin Qyarb myadyaniyyyatinya qovushmasinin bir usulu hesab edir. Onun nya demyak istyadiyini basha dyushyursyanmi, Ali xan?”
– Yox, myan artiq hech birshey basha dyushmyurdyum. Myan sadyacya tyanbyal-tyanbyal evdya oturub myumkyun qyadyar az danishirdim. Nino ilya bir sinifdya oxuyan xalam qizi Aishya yanima qyalib, xyabyar verdi ki, Nino son uch qyundya bir nechya dyarsdyan “qeyri-kafi” qiymyat almishdi. Albyattya, Aishya bunun qyunahini myanim ustyumya atirdi. Myan qyalyacyayin qayqisina qalmaqdansa, qyaryak Ninonun ev tapshiriqlarina diqqyatimi artiraydim. Aishyanin qabaqinda xyacalyat chyakirdim. Sonra xalam qizi ilya nyard oynadiq. Aishya oyunu uddu vya qedyandya Ninonun dyarslyarinya kyomyak edyacyayinya myanya syoz verdi.
Yenya telefon zyanq chaldi: “Syansyan Ali xan, bir nechya saatdir ki, siyasyat vya tyasyarryufat ishlyarindyan danishirlar. Nachararyan deyir ki, pullarini Irandaki malikanyalyarya syarbyast qoya bildiklyari uchyun myusyalmanlara qibtya edir. Kim bilir, Rusiyanin bashina nyalyar qyalyacyak? Byalkya hyar shey daqilacaq. Iranda isya ancaq myusyalmanlar torpaq ala bilyarlyar. O, Qilanin yarisinin Shirvanshirlyar ailyasinya myansub olduqunu bildirir. Rusiya da qopacaq hyar hansi bir hyanqamyayya qarshi an myukyammyal qarant, bashqa olkyalyardya torpaq sahibi olmaqdir. Bu qyalyacyayi tyaminat altina alir. Nachararyanin bu syozlyari valideynlyarimya misilsiz tyasir qyostyarib. Anam bir chox myusyalmanlarin hyaqiqyatyan chox myadyani olduqlarini syoylyayir.
Bu syohbyatin ustyundyan iki qyun kechyandyan sonra telefon zyanq chaldi. Telefonda sevincindyan qyulyan vya aqlayan Nino myanya xyabyar verdi ki:
– Anamla, atam bizya xeyir-dua verdilyar. Allaha chox shyukyur.
– Nino, qoy avvyalcya syanin atan myanya zyanq elyasin. Chyunki ilk qyalishimdya o myani tyahqir edib. Elya dya oldu. Knyaz myanya zyanq chaldi. Knyazin syasi myulayim vya myarhyamyatli idi: “Qizimin qyalbindyakilyari oxumaqa chalishdim. Qizimin sizya qarshi olan hisslyari daxilyan myuqyaddyasdir. Bu durumda onun yolunu kyasmyak qyunah olardi. Bizya qyalin, Ali xan!”
Qetdim onlarin evlyarinya, Ninonun anasi myani qyoryub opdyu vya aqladi. Knyaz Kipiani bayramsayaqi qeyinmishdi. O da nikahdan, ar-arvadliqdan danishdi. Amma onun fikirlyari ataminkindyan fyarqli idi. Knyazin fikrincya, nikah qarshiliqli etimad vya qarshiliqli qayqiya asaslanir. Ar ilya arvad hyamishya myaslyahyatlyashmyali vya ishdya biri-birlyarinya kyomyak etmyalidirlyar. Onlar hyamishya yadda saxlamalidirlar ki, ikisi dya azad ruhlu vya byarabyar hyuquqlu insanlardir.
Ninonu hech bir zaman chadra qeymyayya myacbur etmyayyacyayimya vya hyaryamxanada saxlamaqa cyahd qyostyarmyayyacyayimya dair onlara syoz verdim. Nino ichyari qirdi vya myan onun alnindan opdyum. Bashini chiyinlyari arasinda qizlyatmyayya chalishan Nino kyomyak istyayyan kichicik bir qusha byanzyayirdi.
Knyaz da alavya edib dedi:
– Amma bu ishdyan hech kimin qyatiyyyan xyabyari olmamalidir. Avvyalcya Nino myaktyabi bitirmyalidir, sonra isya bu ishi hamiya bildiryarik. Qizim, chalish yaxshi oxu. Aqyar imtahandan kyasilsyan, daha bir il qyozlyamyali olacaqsan.
Nino qyalyam kimi olan qashlarini qaldirdi: “Arxayin ol, ata. Myan hyar iki imtahandan myuvyaffyaqiyyyatlya chixacam:hyam myaktyabdya, hyam dya ailyadya. Hyar iki halda Ali xan myanya kyomyak edyacyakdir”.
Onlarin evindyan bayira chixdiqim zaman qyordyum ki, Nachararyan mashinin yaninda dayanib myani qyozlyayir. Onun domba qyozlyari myanya zillyanmishdi.
– Nachararyan, – deyya syaslyandim – syanya nya istyayirsyan hyadiyya edim: Daqistanda bir kyand, vya yaxud bir Iran ordeni? Byalkya Anzyalidya portaqal baqlari istyayirsyan?
O, alini chiynimya qoyub dedi:
– Onlarin hech birini istyamiryam. Taleyin tyakyarini dyuz yola chyakya bildiyim uchyun xoshbyaxtyam. Bu myanim uchyun kifayyatdir.
Minnyatdarliqla onun uzyunya baxdim. Shyahyardyan chixib Bibi-heybyat kyorfyazinya tyaryaf qetdik. Chirkli qara mashinlar neft hopmush torpaqa ishqyancya etmyaklya myashqul idilyar. Nachararyan myanya necya canfyashanliq edirdisya, Nobel kompaniyasi eyni coshqunluqla olkyanin tyabii myanzyaryasini dyayishdirmyak ishini basha chatdirirdi. Dyanizin byoyyuk bir qismi torpaqla doldurularaq qurudulmush vya sahilya birlyashdirilmishdi. Ishini bilyanlyardyan bir nyafyar torpaqla doldurulmush yeni arazinin uzyarindya kichik bir chayxana achmishdi. Biz orada oturub Chin chayi ichdik. Alkoqol kimi syart olan bu chay dyunyanin an nyafis chayi idi. Chayin qyozyal atrindyan myast olan Nachararyan Qarabaqa hyucumu qyozlyanilyan tyurklyardyan vya Anadoludatyurklyarlya ermyanilyar arasindaki qirqinlardan danishirdi.
– Qorxma, – dedim. Aqyar tyurklyar Bakiya qyalyarlyarsya, syani evimdya qizlyadyaryam.
Nachararyan cavab verdi ki, o hech nyadyan qorxmur.
Narqin adasinin arxasinda ulduzlar parildashirdi. Sahilya dilsiz bir syukut chyokmyushdyu: “Dyanizlya sahil daimi myudarizyadya abyadi birlyashyan arlya arvad kimi idi”. Bunu qyoryasyan myanmi dedim, yoxsa Nachararyan? Artiq yadimda deyildi. Nachararyan myani evimizya qyatirdi. Atamin yanina qedib dedim: “Knyaz Kipiani Shirvanshirlyar ailyasinin ona qyostyardiyi hyormyat uchyun minnyatdarliqini bildirir. Nino artiq myanim nishanlimdir. Sabah onlaraqedin vya qalan myasyalyalyari dya hyall edin.
Myan chox yorqun vya chox xoshbyaxt idim.
XIV
Qyunlyar hyaftyalyarya, hyaftyalyar dya aylara qarishib qedirdi. Bu zaman arzindya dyunyada, olkyamizdya vya evimizdya chox sheylyar bash vermishdi. Qecyalyar dya uzanmishdi. Aqaclardan tyokyulyan saralmish yarpaqlar Qubernator baqinin ciqirlarini ortmyushdyu. Payiz yaqmurlari ufyuqyu qaraltmishdi. Dyanizin uzyarindya nazik buz laylari uzyurdyu vya onlar sahildyaki qayaliqlara dyayib parchalanirdi. Qyunlyarin birindya kyuchyalyar aqappaq qarla ortyuldyu vya bir myuddyat qish hyokm syurdyu. Sonra qecyalyar yenya dya qisalmaqa bashladi.
Syahradan shyahyarya aqir addimlarla yyuklyu dyavyalyar qyalmyayya bashladi. Dyavyalyarin sari tyuklyari quma, torpaqa bulashmish vya abyadiyyyatya baxan qyozlyari hyalya dya uzaqlara zillyanmishdi. Dyavyalyar qyullya vya silah dolu sandiqlar dashiyirdilar. Bunlarin hamisi byoyyuk bir dyoyyushdya alya kechirilmish hyarbi qyanimyat idi. Tyurk asirlyari dya cir-cindira chevrilmish boz ryanqli uniformalarinda kyuchyalyardyan kechirdilyar. Onlar dyaniz sahilinya tyaryaf qedirdilyar. Orada asirlyari kichik qyamilyarya doldurub Narqin adasina aparirdilar. Asirlyar bu adada dizenteriya xyastyaliyindyan, acliqdan vya vyatyan hyasryatindyan myahv olurdular. Qachmaqa myuvyaffyaq olanlar Iranin duz basmish syahralarinda vya yaxud da Xyazyar dyanizinin boz ryanqli dalqalarinda can verirdilyar.
Myuharibya chox uzaqlarda qedirdi. Amma indi qyozlyanilmyadyan myuharibya qyalib lap yaxina chatmishdi. Biz onu yaxindan hiss edya bilirdik.
Shimaldan asqyarlyarlya, Qyarbdyan isya yaralilarla dolu qatarlar qyalirdi. Char oz amisini komandan vyazifyasindyan kyanar edib, orduya ozyu ryahbyarlik etmyayya bashlamishdi.
Charin amisi indi Qafqazin hyokmdari idi. Onun qaranliq vya qorxunc kyolqyasi vyatyanimizin uzyarinya chyokmyushdyu. Byoyyuk knyaz Nikolay Nikolayevichin uzun vya ariq allyari Anadolunun myarkyazinya qyadyar uzanirdi. O, chara qarshi byaslyadiyi qyazyabini ordularinin amansiz vya vyahshicyasinya hyucumlari ilya soyudurdu. Byoyyuk knyazin qyazyabi ilya qurlayan ordu qarli daqlari vya qumlu syahralari asharaq Baqdad, Trabzon vya Istanbula qyadyar uzanib qedirdi. Camaat ona “uzun Nikolay” lyaqyabini vermishdi. Onun vyahshi chilqinliqindan, qyazyabya qyalmish myuharibya qudurqanliqindan hami vahimya ilya danishirdi. Myuharibyayya bir chox olkyalyar qoshulmushdular. Cyabhya Afqanistandan Shimal dyanizinya kimi uzanirdi. Myuxtyalif hyokmdarlarin, dyovlyatlyarin vya syarkyardyalyarin adlari, cyabhyadya can vermish qyahryamanlarin cyasyadlyarinya qonmush zyahyarli milchyaklyar kimi qyazetlyarin syahifyalyarini doldururdu. Yenya yay qyaldi. Qizmar qyunyash syahyarin bashina od yaqdirirdi. Kyuchyalyardyakiasfalt adamin ayaqlari altinda ariyirdi. Shyarqdya vya hyam dya Qyarbdya zyafyarlyar bayram edilirdi.
Myan vaxtimi chayxanalarda, kafelyardya, dostlarimin yaninda vya evimdya kechirirdim. Ermyani Nachararyanla dostluq etdiyimya qyorya bir choxlari myandyan uz dyondyarmishdilyar. Ilyas byayin alayi hyalya dya shyahyardya idi. Onlar kazarmanin tozlu hyayyatindya hyarbi tyalim kechirdilyar. Opera, teatr vya kinoteatrlar myuharibyadyan qabaq olduqu kimi tamashachilarin uzyunya achiq idi. Chox sheylyar bash vermishdi, amma olkyamizdya vya evimizdya hech bir shey dyayishmyamishdi.
Imtahanlarin yyukyu altinda inildyayyan Nino yanima qyalyan zaman onun qyozlyarindya dyarin bir qorxu var idi. Xalam qizi Aishya myuyallimlyarin Shirvanshirin nishanlisina myarhyamyat qyostyarib sinif jurnalina bir-birinin ardinca “kafi” qiymyatlyar yazdiqlarini xyabyar verdi. Nino ilya birlikdya kyuchyadya qyazyan zaman onun myaktyab ryafiqyalyari byoyyuk bir maraqla arxamizca baxib, bizi qyozdyan ityanya qyadyar izlyayirdilyar. Biz shyahyar klubuna, teatrlara vya ryaqs qecyalyarinya qedirdik.
Ancaq nadir hallarda tyak qalirdiq. Dostlarimiz bizi xeyirxahliqla kechilmyaz bir qala divari kimi ahatya edirdilyar. Ilyas byay, Myammyad Heydyar, Nachararyan vya hyatta dindar Seyid Mustafa belya bizi myushayiyat edirdilyar. Onlarin oz aralarinda syozlyari bir-birilya tutmurdu. Kyok vya zyanqin olan Nachararyan shampan shyarabi ichib, Qafqaz xalqlari arasindaki qarshiliqli myahyabbyatdyan danishdiqi zaman Myammyad Heydyarin ahvali pozuldu vya dyozmyayib dedi: “Cyanab Nachararyan, myanya elya qyalir ki, qayqikeshliyiniz yersizdir. Chyunki myuharibyadyan sonra onsuz da cyuzi miqdarda ermyanilyar saq qalmish olacaqlar”.
Nino yerindyan atilib syaslyandi:
– Amma Nachararyan saq qalan kishilyardyan biri olacaqdir.
Nachararyan syohbyatya qarishmayib, shampan shyarabi ichmyakdya davam edirdi. Myanim eshitdiyimya qyorya o, byutyun pullarini Isvech banklarina kechirmyak niyyyatindyadir. Myan Myammyad Heydyardyan Nachararyanla bir az mehriban olmaqi xahish etdim. O, qash-qabaqini sallayib dedi: “Hech bilmiryam nya syabyabdyan ermyanilyarya nifryat ediryam”.
Bu ahvalatin ustyundyan qyunlyar, hyaftyalyar, aylar kechdi. Nyahayyat, imtahan qyunyu qyaldi, Nino myuqyaddyas kralicha Tamara litseyinin imtahan zalinda dayanib riyazi tyanliklyarin hyall edilmyasindya, klassik asyarlyardyan iqtibaslar vya tarixi ryaqyamlyar vasityasilya kamilliyini syubuta yetirdi vya myazun oldu.
Buraxilish qecyasindyan sonra sevincindyan ozyunya yer tapa bilmyayyan Ninonu evlyarinya qyatiryandyan sonra qoca Kipiani dedi:
– Indi siz nishanlisiniz. Hazirlashin Ali xan, Tiflisya qedirik. Sizi ailyamizlya tanish etmyak istyayiryam. Belyaliklya, biz Qyurcyustanin paytaxti Tiflisya yola dyushdyuk.
Tiflis six bir meshyani xatirladirdi. Bu meshyadya hyar bir aqacin oz adi vardi. Hyar bir aqac o birisinin ya amisi, ya amioqlusu, ya dayioqlusu, ya xalasi, ya da xalasi qizi idi. Bu shyahyardya yolu tapmaq, azmaq insan uchyun o qyadyar dya asan ish deyildi. Adlar kyohnya palida vurulmush balta syasikimi adamin qulaqinda cinqildyayirdi:
Orbeliani, Chavchavadze, Sereteli, Amilaxari, Abashidze shyahyarin kyanarinda Didube baqinda ziyafyat verirdi. Chalqichilar qyurcyu zurnasinda kaxetiyalilarin dyoyyush havasi olan “Mravalyaver”i vya chilqin xevsurlarin “Lilo” ryaqs havalarini chaldilar. Qutaisidyan qyalyan Abashidze familli ami oqlu Iveriya daqinin mahnisi olan “Mqali Deliya”ni oxudu. Bir amioqlu da “Davlur” ryaqsini oynadi. Ziyafyat byutyun qecya davam etdi. Qyunyash daqlarin arxasindan yavash-yavash ishiq sachmaqa bashlayanda musiqichilyar himn chalmaqa bashladilar: “Dur, ey kralicha Tamara, Qyurcyustan syanin uchyun aqlayir”. Myan dinmyaz-syoylyamyazNinonun yaninda oturmushdum. Birdyan birya qabaqimizda xyancyar vya qilinclar parladi.
Syubh ala qaranliqinda bir dyastya ami oqlanlarinin ifa etdiklyari qyurcyu xyancyar ryaqsi maraqsiz bir syahnya oyununu xatirladirdi.
Yanimda oturanlarin syohbyatlyarinya qulaq asirdim: Onlar kechmish yyuz illiklyardyan bu qyunyumyuzya qyadyar uzanib qyalyan yanqilardan danishirdilar: Saakadze komandasinda olan Sereteli nyaslinin bir nyumayyandyasi Tiflisi Chinqiz xandan myudafiya edib. Yyaqin xyabyariniz var ki, Chavchavadzelyar nyasli, Kral nyaslindyan olan Baqrationlardan daha chox qyadimdir.
Birinci Orbeliani kim idi vya haradan qyalmishdi? Necya yyani haradan. O, uch min il bundan qabaq Chindyan qyalmishdi. Chin imperatorunun oqullarindan biri idi. Orbeliani nyaslindyan olan byazilyari indi dya qiyiqqyozdyurlyar.
Utancaq-utancaq atrafa qyoz qyazdirdim. Byutyun bu kyoklyulyarin qabaqinda myandyan avvyal abyadiyyyatya qovushan Shirvanshirlyar kimlyar, idi?
Nino myanya tyasyalli verdi: “Syan bunlara fikir vermya, Ali xan. Myanim amilyarim chox qyadim vya adli-sanli nyasildyandir. Amma bir fikirlyash. Syanin ulu babalarin Tiflisi fyath etdiklyari zaman, byas onlarin acdadlari harada idilyar?
Hech bir shey demyadim, amma qyururlandim. Nino elyaindidyan, oz qohum-yaqrabasinin ichyarisindya ozyunyu Shirvanshir arvadi hesab edirdi. Myan minnyatdarliqla ona baxdim. Fyaryahlyanmyayyasyan nya edyasyan!
Qirmizi Kaxetiya shyarabi duru atyash kimi idi. Myan tyaryaddyudlya qyadyahimi qaldirib Orbeliani ailyasinin shyaryafinya saqliq dedim. Yashli bir qadin bashini myanya tyaryaf ayib dedi: “Bu shyarab safdir, chyunki tanri ona nyafyas vermishdir. Arxayin ichin, Ali xan. Bunu chox az adam bilir. O biri myastliklyarin hamisi sheytandan qyalir”.
Biz shyahyarya qayidan vaxt hava tamam ishiqlanmishdi. Otelimya qetmyak istyayirdim. Lakin amioqlu idi, ya da ami idi, bilmyadim, o myani saxlayib dedi:
– Kechyan qecya siz Orbeliani ailyasinin qonaqi idiniz, bu qyun isya myanim qonaqimsiniz. Syahyar yemyayini “Purqvinoda” edyacyayik. Qyunorta da dostlarimizla birqya nahar edyacyayik.
Myan qyurcyu qonaqpyarvyarliyinin asiri olmushdum. Bir hyaftyam elya bu minvalla ziyafyatlyardya kechmishdi: Hyar qyun Alazan vya Kaxetiya shyarablari, kabablar vya motal pendirlyari vya s. amioqlular qyurcyu qonaqpyarvyarliyinin keshiyini chyakyan asqyarlyar kimi bir-birini avyaz edirdilyar. Dyayishyan onlar idi, dyayishmyadyan yerindya qalan isya myanimlya Nino idi. Ninonun syabrinya myayattyal qalmishdim. Hyaftyanin axirinda o, hyalya dya bahar shehi kimi qyumrah idi. Ninonun qyozlyari qyulyur, dodaqlari da amioqlularla, xalalarla, bibilyarlya vya onlarin qizlari ilya syohbyat etmyakdyan yorulmaq bilmirdi. Onun qecya, qyundyuz ryaqs etmish, shyarab ichmish vya qyozyunya yuxu qetmyamish olduqunu sadyacya syasindyaki balaca xirilti bildirirdi.
Syakkizinci qyunyun sabahi Sandro, Dodiko, Vamech vya Soso adli qohumlar yatdiqim otaqa qyaldilyar. Myan qorxmush halda yorqani bashima chyakdim. Lakin onlar zalimcasina bashladilar syozya:
– Ali xan, bu qyun siz Chakelilyarin qonaqisiniz. Sizi onun Qacoridyaki malikanyasinya aparacayiq.
Qash-qabaqimi sallayib dedim ki, myan bu qyun hech kimin qonaqi deyilyam. Qoy bu qyun myan yaziq shyahidin uzyunya cyannyat qapilari achilsin vya myalaikya Mikayil alovlu qilinci ilya myani cyannyatya salsin, chyunki myan xosh amyal yolundahyalak olmusham.
Syozlyarim onlara hech bir tyasir elyamyadi. Onlar bir-birinin uzyunya baxib byarkdyan myarhyamyatsizcyasinya qyahqyahya chyakdilyar. Sonra da bir kyalmya syoz dedilyar: “Kyukyurd suyu vannasi”.
“Kyukyurd suyu vannasi” deyya tyakrar etdim. Nya kyukyurd suyu vannasi, o ancaq cyahyannyamdya olur. Halbuki myan cyannyatya qediryam.
Qohumlar dedilyar ki, yox, elya an yaxshisi kyukyurd suyudur. Chalishdim ki, ayaqa durum. Bashim qurqushun kimi aqirlashmishdi. Al-ayaqim keyimishdi, onlari elya bil hech dya hiss etmirdim. Qyuzqyuyya baxarkyan orada parlaqliqini itirmish qyozlyarlya, ryanqi qachmish bir sifyat qyordyum.
Oz-yozyumya deyinya-deyinya: “Myanya belya yaxshidir. Hyaqiqyatyan Kaxetiya shyarabi maye atyashi imish? Byas bilmirdin ki, myusyalman shyarab ichmyaz”.
Vamec myanya myuraciyat edib dedi:
– Biz Ninoya xyabyar veryarik. Dyord saatdan sonra Qacoriyya qedyacyayik. O vaxta qyadyar syan dya ozyunya qyalyarsyan.
Vamec eshiyya chixdi. Myan onun telefonla danishdiqini eshidirdim: «Ali xan birdyan-birya kefsizlyamishdi. Indi onu kyukyurdlyu hamamlara aparib, kyukyurd suyu ilya myualicya edyarlyar. Prinses Ninoya syoylyayin ki, ailyasi ilya birlikdya elya indi Qacoriyya yola dyushsyunlyar. Biz dya bir az sonra qyalyarik. Ali xanin xyastyaliyi tyahlyukyali deyil. Sadyacya ozyunyu o qyadyar dya yaxshi hiss etmir”.
Qyuclya ayaqa durdum. Bashim qicyallyanirdi. Qyurcyu qonaqpyarvyarliyi Tehranda amimin sakit vya alicyanab qonaq qyabulundan tamamilya fyarqli idi. Amimin evindya oturub tyund chay ichirsyan, sherlyardyan vya bildiyin elmlyardyan danishirsan. Halbuki burada shyarab ichirlyar, ryaqs edirlyar, shyarqilyar syoylyayirlyar vya deyib-qyulyurlyar: bu ziyafyatdyaki qonaqlar uzyu yola olduqlari kimi, hyam dya syart sifyatli idilyar. Bu imishmi Avropanin qapisi? Yox, tyabii ki, yox. Bu olkya Asiyanin diqyar hissyalyarindyan fyarqlyanirdi. Bura darvaza olmaqina darvazadir, amma bu darvazanin qapisi haraya achilir? Byalkya dya ushaq sevincindya, qayqisiz ushaq oyunlarinda tyacyassyum tapan bir myudrikliyya aparirdi, bu darvaza! Bilmirdim. Bildiyim shey o idi ki, chox yorqunam. Pillyakyanlya yirqalana-yirqalana ashaqi dyushdyum. Faytona mindik.
“Kyukyurdlyu hamamlara! – deyya Sandro faytonchuya chiqirdi. Faytonchu atlari qamchiladi vya shyahyarin Meydan myahyallyasindyan kechib, qyumbyazli byoyyuk bir binanin qabaqinda dayandiq. Binanin qapisinin aqzinda canlidan chox skeleti andiran yarichilpaq bir kishi dayanib, bizi qyozlyayirdi. Bu kishi elya xyayala qetmishdi ki, qyozlyari achiq ola-ola bizi qyormyurdyu.
“Qamarcoba, Mekisse” deyya Sandro ona myuraciyat etdi. Qapidaki kishi diksinyaryak ozyunya qyalib bash aydi vya dedi: “Qamarcoba, Tevadi, Salam knyaz”. Sonra da o, qapini achib bizi binanin iri salonuna apardi. Salon chox byoyyuk vya isti idi. Dash dyoshyamyalyarinin uzyarindya chilpaq adamlar uzanmishdilar. Biz paltarlarimizi soyunduq vya koridordan kechib ikinci otaqa qirdik. Otaqin dyoshyamyasindya kvadrat bichimli byoyyuk dyaliklyar var idi. O dyaliklyar buxarlanan isti kyukyurdlyu sularla dolu idi.
Sandronun syasi elya bil chox uzaqdan qyalirdi: “Chox qyadim zamanlarda bir kral ova chixmishdi. O, ov qushunu bir meshya xoruzunun ustyunya shiqidir. Kral ov qushunun ovu ilya birlikdya qeri dyonmyasini xeyli qyozlyayir. Lakin nya ov qushu, nya dya meshya xoruzu qeri qayidir. Nyahayyat, kral bashlayir onlari axtarmaqa. Axtara-axtara qyalib chixir balaca bir meshyaliyya. Bu meshyalikdya kyukyurdlyu su axirdi. Kral ov qushunun da, meshya xoruzunun da kyukyurdlyu chayda boqulub oldyuyyunyu qyoryur. Kral kyukyurdlyu sulari qyordyukdyan sonra elya hyamin yerin yaninda Tiflis shyahyarinin tyamyal dashini qoyur. Indi syanin dediyinya qyorya, meshya xoruzu hamami buradadir. O balaca meshyalik dya shyahyarin Meydan myahyallyasindya yerlyashirmish.
Qyumbyazli binanin ichi kyukyurd buxari ilya dolmushdu. Isti hamami kyukyurd iyi byuryumyushdyu. Elya bil lax yumurtanin iyi idi. Qohumlarin byadyani tyardyan parildayirdi. Alimi kyoksyumya syurtyaryak ovushdurdum, kyukyurd byadyanimya yeriyirdi. Myan bu shyahyari fyath etdikdyan sonra kyukyurdlyu hamamlarda chimyan byutyun cyanqavyarlyari vya fatehlyari xatirladim. Cyalalyaddin Xaryazmi, Topal Teymuru vya Chinqiz xanin oqlu Ciqatayi. Tyokdyuklyari qandan syarxosh olmush bu shyaxslyar, sonra kyukyurd suyuna qirib qanli aqirliqi yuyub yyunqyullyashmishdilyar.
– Byasdi Ali xan, chix bayira.
Qohumumun syasi myani xyayaldan ayiltdi. Yavash-yavash kyukyurdlyu sudan chixdim, yandaki otaqa kechib taqyatsiz halda dash dyoshyamyanin ustyunya syarildim.
– Mekisse! – deyya Sandro chiqirdi.
Bizi buraya qyatiryan Mekisse qyaldi. Sonradan onun hamamchi olduqunuyoyryandik. O, chilchilpaq idi vya ulqyuclya qirxilmish bashina chalma qoymushdu. Syan demya, kisyachi dya o elya ozyu idi. Myan uzyu ustya uzandim, Mekisse kyuryayimya sichradi. O, xali ustyundya ryaqs edyan ryaqqas kimi kyuryayimi myaharyatlya tapdalayirdi. Bundan sonra onun barmaqlari biz kimi atimya batirdi. Qollarimi elya bururdu ki, syumyuklyarimin xirchiltisini eshidirdim. Qohumlarim yanimda durub ona myaslyahyat verirdilyar.
– Mekisse, bir dya onun kyuryayinya atil. Hya, bax belya yaxshidir. Indi onun sol tyaryafini amyalli bashli ovxala.
Bu masajdan sonra yyunqyullyashmishdim. Aqappaq sabun kyopyuyyunyun ichindya uzanmishdim. Kisyachinin amyayi hyadyar qetmyamishdi. Hiss edirdim ki, byadyanimin byutyun azyalyalyarinya qyuc qayidir.
“Byasdir” – deyya Mekisse dillyandi. Myan ozyumyu qyuclya qaldirdim. Yandaki otaqa kechib ikinci hovuzun soyuq kyukyurdlyu suyuna qirdim. Birdyan-birya soyuq suyun ichinya qiryandya bir an nyafyasim tutuldu. Bir azdan sonra azyalyalyarim yumshalmaqa bashladi. Aq bir qyatfyayya byuryunyub dala qayitdim. Qohumlarimla Mekisse umid dolu qyozlyarlya myanya baxirdilar. Myan chox ciddi bir tyarzdya dedim ki, “acmisham” vya bardash qurub oturdum.
Qohumlarim “o saqalib” deyya birqya syaslyandilyar vya “tez qarpiz, pendir, xiyar, qyoyyarti, chyoryak vya shyarab qyatirin!” dedilyar.
Myualicyam qurtarmishdi.
Biz hamamin qirish salonunda oturub, yemyak-ichmyaklya myashqul olduq. Byutyun yorqunluqum vya zyaifliyim kechib qetmishdi. Buz kimi qarpizin qipqirmizi shirin dilimi byadyanimdyaki kyukyurd iyisini aparmishdi. Qohumlarim da aq “Napareyli” shyarabini qurtum-qurtum ichirdilyar. “Qyoryursyan dya!” deyya Dodiko syozya bashladi, amma syozyunyu bitirmyadi. Chyunki bu bircya “qyoryursyan dya” syozyu hyar sheyi ifadya edirdi. Olkyalyarinin kyukyurdlyu su vannasindan duyulan qyurur, qyurcyu qonaqpyarvyarliyindyan “ziyan qyormyush” qonaqlara qayqi hissi vya Dodikonun myusyalman qohumunun zyaifliyindyan otryu boynuna qyotyurdyuyyu myasuliyyyat hissi bu bir kyalmya ilya ifadya olunurdu.
Ziyafyat syufryamizya choxlu adam qoshulurdu. Chilpaq qonshularimiz shyarab shyushyalyarini allyarindya silah kimi tutub syufryamizya yaxin qyalirdilyar. Knyazlar, onlarin borc veryanlyari, asan varlanmaqyolunu axtaran adamlar, bilici kishilyar, shairlyar vya daq yerlyarindyan qyalyan myulk sahiblyari... qyurcyu byarabyarliyinin shyan bir simvoluhalinda qyalib bizimlya bir syufrya bashinda oturdular. Bu artiq hamam deyildi, daha chox klub, qyahvyaxana vya yaxud da chilpaq, qyulmyali adamlarin, qayqisiz, qyulyar qyozlyari olan insanlarin yiqincaqi idi.
Balaca qyozlyu kyok bir kishi syozya bashladi:
– Osmanlilar qyalirlyar. Eshitdiyimya qyorya bir alman qenerali elya bir top qyatirib ki, onu atanda myarmi dyuz qyalib Tiflisdyaki Sion myabyadinya dyayya bilyar.
– Siz yanilirsiniz, knyaz, – deyyabashqasi cavab verdi.
– Bu topu hyalya dyuzyaltmyayiblyar. Onu dyuzyaltmyayi planlashdiriblar. Aqyar top hazir olsa belya, onunla Tiflisi vurmaq olmaz.Almanlarin alindya olan byutyun xyarityalyar yanlishdir. Chyunki onlari hyalya myuharibyadyan avvyal ruslar hazirlayib almanlara otyurmyushlyar.
Kyuncdyan biri dyarindyan ah chyakdi. Bashimi chevirib baxanda, aq saqqalli, qartal burunlu qoca bir kishini qyordyum. Qoca dyarindyan ah chyakyaryak syozya bashladi:
– Zavalli Qyurcyustan! Biz odla su arasinda qalmishiq. Myuharibyadya almanlar qyalyabya chalsalar, Tamara myamlyakyatinin axiri chatacaq. Ruslar myuharibyadya qalib chixsalar, byas nya olacaq? O zaman soluq sifyatli char oz istyayinya nail olacaq, amma byoyyuk knyazin barmaqlari xirtdyayimizi daha byark sixacaqdir. Elya indi an iqid qyanclyarimiz myuharibya meydanlarinda hyalak olurlar. Saq qalanlari isya ya byoyyuk knyaz vya yaxud bashqa bir dyushmyan boqacaq. Biz chixilmaz bir vyaziyyyatyadyushmyushyuk. Bizim dyoyyush ruhumuz birdyan-birya syonyub qedyacyak. Tamara myamlyakyatinin axiri chatib. Bizim qyunyumyuzya baxin: dyoyyushchyulyarimiz balaca boy vya zyaif, myahsullarimiz pis, shyarablarimiz da tursh.
Qoca aqir nyafyas alaraq susdu. Biz dya susmushduq. Birdyan boquq bir pichiltisyasi eshidildi:
– Onlar Baqrationu oldyurdyulyar. Charin qardashi qizini qyotyuryub qachdiqi uchyun ruslar ondan intiqam aldilar. Charin ozyu onu Iryavan alayininkomandani tyayin edib cyabhyayya yolladi. Baqration da aslan kimi dyoyyushdyu, amma on syakkiz qyullya ilya vurulub oldyuryuldyu.
Qohumlarim shyarab ichirdilyar. Myan dya bardash qurub, qyozlyarimi yerya zillyayyaryak Baqrationu dyushyunyurdyum. Baqrationun ailyasi xristian alyaminin an qyadim knyaz nyasli idi.
Saqqalli qoca haqli idi. Qyurcyustan hyaqiqyatyan dya odla su arasinda qalmishdi.
Syufrya atrafinda oturanlarin biri dillyandi:
– Baqrationun bir oqlu qalib – Teymuraz Baqration, asl kraldir ki, var. Ona xyalyal toxunmasin deyya bir nyafyar onu qizlyadib qoruyur. Araya yenya syukut chyokdyu. Mekisse kyuryayini divara syoykyayib ozyunyu dininya hyasr etmish bir peyqyambyar adasi ilya dayanmishdi.
Dodiko syukutu pozub, asnyayyaryak dedi:
– Bizim olkyamiz qeyri-adi qyozyal bir olkyadir. Tiflis shyahyari vya onun kyukyurdlyu hamamlari, Kaxetiya shyarablari! Hyalya bir dyuzyanliyin ortasindan shirilti ilya axan Alazan chayina baxin. Qyurcyustan myahv olursa belya, qyurcyu olmaq xaryuquladya bir sheydir. Sizin burada etdiyiniz syohbyatlyar umidsizlik yaradir. Amma deyin qyoryum, Tamara myamlyakyatindya bundan yaxshi qyunlyar qyoryan olubdumu? Hech vaxt, elya hyamishya belya olub. Buna baxmayaraq yenya dya chaylarimiz shirilti ilya axir, baqlari byoyyuyyur, xalqimiz da chalib-oynayir. Byutyun umidsizliyya baxmayaraq, bizim Qyurcyustanimiz qyozyaldir vya qyozyal olaraq da qalacaq.
Bu qyaddi-qamyatli Dodiko syozyunyu qurtarib ayaqa durdu. Myaxmyar kimi yumshaq dyarisi olan bu cavan oqlan myuqyanni vya qyahryamanlar nyaslindyan idi.
Kyuncdya oturan aqsaqqalli qoca xoshbyaxtcyasinya qyulyumsyayib dedi:
– Shyukyurlyar olsun ki, belya dyaliqanlilarimiz var, olmaqda da davam edyacyak.
Vamec myanya tyaryaf ayilyaryak pichildadi: «Ali xan, unutma ki, bu qyun syan Qacoridya Shakelilyarin qonaqisan”.
Hamimiz qalxib qeyindik vya bayira chixdiq. Faytonchu qamchini shappildatdi. Vamec dya: “Shakelilyar qyadim zadyaqan nyaslindyandirlyar...” deyib syozya bashlayanda myan uryakdyan qyahqyahya chyakib qyuldyum.
XV
Nino ilya Qolovinski prospektindyaki “Mefistofel” kafesindya oturmushduq. Myuqyaddyas Davud daqi vya onun tyapyasindyaki qyadim monastir qarshimizda ucalirdi. Qohumlarimiz bizya bir qyunlyuk istirahyat vermishdilyar. Nino monastira baxirdi. Myan onun nya baryadya dyushyundyuyyunyu bilirdim. Bizim ziyaryat etmish olduqumuz Davud daqinda bir myazar vardi. Bu myazarda taninmish shair vya alahyazryat charin naziri Aleksandr Qriboyedov yatirdi. Onun myazar dashinin uzyarindya arvadi Nino tyaryafindyan ashaqidaki syozlyar yazilmishdi:
“Syanin aqlin vya amyallyarin unudulmazdir, amma nya uchyun Ninonun myahyabbyati syanin omryundyan uzun yashadi?”
Nino? Byali, Nino. O Nino Chavchavadze idi. Taninmish shair vya charin naziri olan Qriboyedov Nino ilya evlyanyandya, Ninonun on alti yashi vardi. Nino Chavchavadze myanim yanimda oturan Ninonun byoyyuk xalasi idi. Tehranda camaat rus nazirinin evini myuhasiryayya alan zaman Ninonun on yeddi yashi var idi.
Camaat oradaki qarishiqliqin ichindyan “Ya Ali! Ya Ali!”- deyya qishqirirdilar. Nazir Qriboyedovun balaca bir xyancyari vya bir tapanchasi var idi. Camaat evya zorla qirdikdyan sonra Zilli Sultan kyuchyasindyan olan bir dyamirchi alindyaki iri kyurz ilya naziri vurub onun sinyasini parchalamishdi. Nazirin meyitini chyollyuyya atmishdilar. Onun bashini isya itlyar parchalamishdi. Shair vya charin nazirindyan qalan bu olmushdu. Iran shahi Fyatyali shah Qacar bu qirqindan chox razi qalmishdi. Onun vyaliyahdi Abbas Mirzya dya chox xoshbyaxt idi. Bu qarishiqliqi hyayata kechiryanlyardyan biri olan fanatik qoca Myashyadi Aqa shahdan choxlu myukafat almishdi. Byoyyuk amim Shirvanshirya dya shah Qilanda bir malikanya baqishlamishdi.
Byutyun bunlar yyuz il bundan qabaq bash vermishdi. Indi isya myan Shirvanshir nyaslinin ovladi, Qriboyedovun arvadinin yaxin qohumu olan Nino ilya birlikdya Tiflisdya “Mefistofel” kafesindya oturmushuq.
Bashimla Davud daqini Ninoya qyostyarib dedim:
“Syan dya myanim myazarimin dashina bu qyadyar qyozyal syozlyar yazdiracaqsanmi?”
– Byalkya dya, - deyya Nino cavab verdi. Ancaq bu syanin davranishindan asilidir.Ozyunyu yaxshi aparsan, yazdiraram.
Nino qyahvyasini axira kimi ichdi.
– Dur qedyak shyahyari qyazyak, – dedi.
– Ayaqa durdum. Bir ushaq anasini sevyan kimi, Nino dya bu shyahyari elya sevirdi. Biz Qolovinski prospekti ilya kyohnya shyahyarin dar kyuchyalyarinya tyaryaf qetdik. Sion kilsyasinya chatanda Nino dayandi. Biz kilsyayya qirdik. Kilsyanin ichi qaranliq vya ryutubyatli idi. Ichyaridya, uzyum tyanyayindyan dyuzyaldilmish bir xach asilmishdi. Qyurcyustana nur qyatiryan myuqyaddyas Nino bir uzyum tyanyayini ilk dyafya ziyaryat etdiyi qyarbdyan qyatirmishdi.
Nino kyursyunyun onyundya xach chyakib, bashini qaldirdi vya yuxarida asilmish myuqyaddyas himayyachinin ryasminya baxdi.
- Прости меня, святая Нино, - шептали ее губы.
В тусклом свете, сочащемся через окна, я увидел на глазах Нино слезы.
- Пойдем, - сказал я, и Нино покорно пошла за мной.
Мы молча бродили по городу.
- А скажи-ка, какой это грех должна отпустить тебе святая Нино. задал я, наконец, не дававший мне покоя вопрос.
- Тебя, Али хан.
Голос ее прозвучал грустно и устало. Судя по всему, гулять с Нино по Тифлису - не такое уж веселое занятие.
- А почему меня.
Мы шли уже по площади. Люди сидели за столиками кафе, вынесенными прямо на улицу. Слышался звук зурны. Внизу пенилась Кура.
Взгляд Нино был устремлен в даль, так, словно в этой дали она пыталась отыскать себя.
- Тебя, - повторила она, - и тебя, и все, что было.
Я понял, что она хотела сказать, но все-таки переспросил:
- Что ты сказала.
Нино остановилась.
- Пройдись по Тифлису. Пройдись и внимательно посмотри. Увидишь ли ты хоть одну женщину в чадре. Нет. Ощущается ли здесь азиатский дух. Нет. Здесь совершенно иной мир. Улицы здесь широки, а сердца людей чисты. Только здесь, в Тифлисе, я становлюсь собой. Здесь уже не встретишь фанатичных дураков, вроде Сеида Мустафы, болванов, вроде Мухаммеда Гейдара.
- Эта страна, Нино, находится между молотом и наковальней.
Каблучки туфелек Нино звонко стучали по камням древних мостовых.
- В том-то все и дело! - воскликнула она. - Поэтому Тамерлан семь раз разрушал Тифлис. Поэтому на нас нападали турки, иранцы, арабы, монголы. Они разрушили Грузию, растоптали ее, убили, но им не удалось овладеть ею в полном смысле этого слова. Святая Нино принесла сюда виноградную лозу с Запада, и потому мы относимся к Европе, а не к Азии. Мы - не азиаты. Мы страна, расположенная на востоке Европы. Неужели ты не чувствуешь этого.
Нино шла, все убыстряя шаг, на ее по-детски гладком лбу появились морщинки.
- Хочешь, я скажу тебе, почему, благодаря чему, твоя Нино смогла появиться на свет. Благодаря тому, что мы оказали достойное сопротивление всем, кто хотел покорить нас, - Тамерлану, Чингиз хану, шаху Аббасу, шаху Тахмасибу, шаху Исмаилу... Сегодня ты пришел сюда безоружным, без огромных слонов, армии, но и ты из рода кровавых шахов, ты - их наследник. Неужели моим дочерям или внучкам придется носить чадру, а как только будет наточен иранский меч, мои сыновья и внуки в сотый раз разрушат Тифлис. Ах, Али хан, нам обоим следовало бы принадлежать Западу...
Я взял ее пальчики в свою ладонь.
- Что мне сделать для тебя, Нино.
- Ах, Али хан, - повторила она. - Я очень глупая. Мне хочется, чтобы ты полюбил широкие улицы и зеленые леса, хочется, чтобы ты не цеплялся за прогнившие стены Азии, а лучше понял жизнь. Я боюсь, что лет через десять ты превратишься в набожного лицемера и в один прекрасный день, сидя в своем гиланском имении, скажешь мне: "Нино, ты - всего лишь поле". Вот скажи: за что ты любишь меня.
Да, в Тифлисе Нино стала совершенно иной. Казалось, ее пьянит сам влажный куринский воздух.
- За что я люблю тебя. Я люблю тебя, Нино, люблю твои глаза, твой голос, твои аромат, походку. Чего же еще ты хочешь. Я люблю тебя всей душой. Пойми же, любовь всюду одна и та же - что в Грузии, что в Иране. Вот здесь, на этом самом месте ваш великий поэт Руставели слагал любовные песни царице Тамаре. А его стихи так похожи на иранские рубаи! Пойми же, без Руставели нет Грузии, а без Ирана нет Руставели.
- Ты говоришь, именно здесь. - задумчиво проговорила Нино. - Здесь же жил и великий поэт Саят Нова, написавший замечательные любовные стихи. Шах отрубил ему голову за то, что он в своих стихах воспевал любовь грузин.
У Нино сегодня было очень плохое настроение, с ней трудно было говорить. Она прощалась со своей родиной и, как каждый человек, в момент прощания остро ощущала любовь к ней.
- Али хан, - со вздохом заговорила она опять, - ты любишь мои глаза, нос, лоб - всю меня, но при этом забываешь об одном. Любишь ли ты мою душу.
- Да, - измученно ответил я, - я люблю и твою душу.
Удивительно, мне смешно было слушать проповеди Сеида Мустафы об отсутствии души у женщины, почему же тогда меня так, рассердил вопрос Нино. Да и что такое - женская душа. Женщину должно радовать, если мужчину не интересует, что таится в глубине ее души.
-А ты за что любишь меня, Нино.
И вдруг Нино по-детски расплакалась прямо посреди улицы.
- Прости меня, Али хан. Я люблю тебя, просто тебя. Люблю такого, какой ты есть. Я только боюсь мира, в котором ты живешь. Я, наверное, сошла с ума: говорю с женихом - и ругаю его за походы Чингиз хана! Прости свою Нино, Али хан. Ведь это глупо - взваливать на тебя ответственность за то, что мусульмане убивали грузин. Но ведь твоя Нино- частичка ненавистной тебе Европы, и здесь, в Тифлисе, я ощущаю это с особенной силой. Мы с тобой любим друг друга, но мне по сердцу леса и луга, ты же любишь горы, камни, песок, потому что ты - сын степи. Вот почему я боюсь тебя, твоей любви, твоего мира.
Я был растерян, не мог понять ее.
- Ну и дальше. - спросил я.
- Дальше. - Нино вытерла слезы и засмеялась, кокетливо склонив головку. - Ты хочешь знать, что будет дальше. А ничего! Через три месяца мы поженимся. Чего же еще ты хочешь.
В этом была вся Нино. От слез она могла перейти к смеху, от любви - к ненависти. Она простила мне все походы Чингиз хана и опять любила меня.
Схватив за руку, Нино потащила меня через мост к узким, извилистым улочкам базара. Так она просила у меня прощения.
В Тифлисе с его европейским обликом базар был единственным уголком Азии. Толстые армяне и персы, торгующие коврами, демонстрировали покупателям все многоцветье иранских сокровищниц. Полки лавок ломились под тяжестью медной и бронзовой посуды с выгравированными мудрыми изречениями. Какая-то молодая голубоглазая уроженка Курдистана гадала прохожим и, казалось, сама поражалась тому, как много она знает. У винных лавок толпились бездельники, поглощенные серьезными дискуссиями о Боге и мире.
В этой пестроте базара растаяла вся грусть Нино. На узких базарных улочках пересекались пути азербайджанских и армянских купцов, курдских гадальщиц, персидских поваров, осетинских священников, русских, арабов, ингушей, индусов. В многоголосом, многоязыком гуле базара нам удалось лишь разобрать:
- Когда мои предки уводили в плен в Вавилон твоих предков...
Конец фразы потонул в громком смехе слушателей. Смеялась и Нино, она смеялась над евреями, ассирийцами, над этим базаром, над слезами, пролитыми на тифлисские мостовые.
Мы пошли дальше и скоро опять очутились на Головинской, у кафе "Мефистофель".
- Зайдем. - нерешительно предложил я.
- Нет. Давай отметим наше примирение посещением монастыря святого Давида.
Мы свернули к фуникулеру, сели в красный вагончик, который медленно повез нас на гору Давида. По мере того, как город постепенно уплывал вниз, Нино рассказывала мне историю постройки этого знаменитого монастыря.
- Когда-то давным-давно на этой горе жил святой Давид. А в городе жила царевна, которая любила одного князя. Но князь бросил царевну, когда у нее должен был родиться ребенок. Разъяренный царь потребовал, чтобы дочь назвала ему имя совратителя. Не желая выдавать своего возлюбленного, царевна сказала, что отец ее ребенка - святой Давид. Царь приказал привести святого во дворец. Давида привели к царю, и царевна при нем повторила, что он и есть отец ребенка. Тогда святой Давид коснулся своим посохом царевны и произошло чудо. Из чрева ее послышался детский голос, который назвал имя истинного отца. Более того, по заклятию Давида царевна родила вместо ребенка камень, из которого забил источник святого Давида. Теперь бесплодные женщины совершают в этом источнике омовение, чтобы исцелиться от своего недуга. - Нино помолчала, а потом задумчиво добавила: - Как хорошо, Али хан, что святой Давид умер, а его посох бесследно исчез.
Мы были уже на вершине горы.
- А ты не хочешь пройти к источнику. - спросил я.
- Нет, Али хан, у нас впереди еще целый год.
Мы стояли у стен монастыря и смотрели вниз, на город. Кура была окутана голубым туманом. Купола церквей одинокими силуэтами возвышались в океане камня. Город был окружен зеленым кольцом дач. Вдалеке высился Метехский замок. Когда-то здесь жили грузинские цари, теперь же содержатся кавказцы, осмелившиеся выражать недовольство политикой русской империи. Нино старалась не смотреть на этот замок. Кажется, эта картина поколебала ее верноподданнические чувства.
- Из твоей родни кто-нибудь сидит в Метехе. - спросил я.
- Нет, но по закону тебе следовало бы находиться там. Пойдем, Али хан. - Куда.
- На могилу Грибоедова.
Мы обогнули монастырскую стену и подошли к старому, заброшенному надгробью.
"Ум и дела твои бессмертны в памяти русской, но для чего пережила тебя любовь моя."
В Тифлисе есть поверье: если девушка приложит камушек к надгробью, и он прилипнет, значит, девушка еще в этом году выйдет замуж.
Нино подобрала гальку, прижала ее к надгробью, но камень не удержался и скатился нам под ноги. Нино глубоко вздохнула.
Я посмотрел на ее расстроенное лицо и рассмеялся.
- Видишь. И это всего за три месяца до свадьбы! Значит, прав был наш Пророк: "Не веруй в мертвых идолов".
- Верно, - ответила Нино и замолчала.
Мы вернулись к фуникулеру.
- А что мы будем делать после войны. - спросила Нино.
- После войны. То же, что и сейчас. Гулять по городу, ходить в гости к друзьям, ездить в Карабах, воспитывать наших детей. Что может быть лучше.
- Я хотела бы хоть раз съездить в Европу.
- Непременно. В Париж, Берлин. Причем на всю зиму.
- Да, да, на всю зиму.
- Нино, тебе не нравится наш город. Хочешь, переедем жить в Тифлис.
- Спасибо, Али хан, ты очень заботлив. Будем жить в Баку.
- По-моему, нет в мире города лучше Баку.
- Я знаю, ты скучаешь. Постоянно тоскуешь о древней Крепости и душеспасительных разговорах с Сеидом Мустафой. Ну что ж, я люблю тебя. Оставайся таким, какой ты есть.
- Я люблю свою родину, Нино, люблю каждый камушек, каждую песчинку.
- Знаю, Али. Это удивительно - так любить Баку. Для приезжих - это всего лишь жаркий, пыльный, воняющий нефтью город.
- Правильно, потому что они чужие...
Нино положила руку мне на плечо и коснулась губами щеки:
- А мы с тобой не чужие и чужими никогда не будем. Ты будешь всегда любить меня, Али хан, да.
- Конечно, Нино.
Фуникулер спустился в город. Крепко обнявшись, мы вышли на Головинскую. По левую сторону был разбит уютный садик, обнесенный тонкой ажурной, решеткой. Ворота были заперты. Над воротами сверкал позолотой императорский двуглавый орел. Под ним, как высеченные из камня, стояли двое часовых, потому что сад был частью резиденции великого князя Николая Николаевича.
- Погляди! - сказала Нино, внезапно остановившись и показывая на сад.
По аллее прогуливался высокий худой мужчина с седой головой. Мужчина оглянулся и посмотрел в нашу сторону. Глаза великого князя были полны холодной задумчивости, губы плотно сжаты. Отсюда, из-за деревьев, он казался огромным диким зверем.
- Как, по-твоему, Али хан, о чем он думает.
- Скорее всего, о царской короне.
- Она очень пойдет его седым волосам. Что же он будет делать.
- Наверное, свергнет царя.
- Пойдем, Али хан, я боюсь.
- Ты не должен плохо говорить о царе и великом князе, - сказала Нино, когда мы отошли. - Они защищают нас от турков.
- Твоя родина между молотом и наковальней.
- Моя родина. А твоя.
- Мы в другом положении. Нас не зажали в тиски. Мы лежим на наковальне, а молот в руках великого князя. За то мы и ненавидим его.
- Все вы бредите Энвер пашой. Какая глупость! Ты не дождешься прихода Энвера. Великий князь разобьет его!
- Аллах велик, и это ведомо только ему, - спокойно ответил я.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Армия великого князя стояла в Трабзоне. Захватив Эрзурум, русские войска перешли Курдистанские горы и двигались на Багдад. Они уже взяли Тегеран, Тебриз и даже священный Мешхед. Над Турцией и Ираном нависла зловещая тень Николая Николаевича. Как-то во время встречи с грузинской аристократией великий князь сказал:
- Согласно воле государя я не успокоюсь, пока слава золотого византийского креста не воссияет над куполами Айя-Софии.
Положение в мусульманских странах было сложным. В Баку лишь гочу и амбалы продолжали еще верить в мощь турок и победоносный меч Энвера. Ирана уже не существовало, а в скором времени то же ожидало и Турцию.
Отец был хмур. Он теперь часто куда-то уходил, а если был дома, то читал сводки с театра военных действий в газетах, либо, склонившись над картой, шепотом повторял названия оставленных городов, и потом часами неподвижно сидел, перебирая четки.
Мои же дни проходили в ювелирных, цветочных или книжных лавках, где я покупал подарки для Нино. С ней я забывал о войне, великом князе, нависшей над мусульманскими странами угрозе.
- Будь вечером дома, - попросил меня как-то отец, - к нам придут люди, чтобы обсудить кое-какие серьезные проблемы.
Отец проговорил все это со смущенным видом и смотрел куда-то в сторону.
Я все понял.
- Ведь ты, кажется, взял с меня клятву никогда не заниматься политикой. - насмешливо сказал я.
- Тревожиться за судьбу своего народа - не значит заниматься политикой. Бывают времена, когда боль за судьбу народа становится главным в жизни человека.
Именно в этот вечер мы с Нино собирались в оперу. В Баку гастролировал Шаляпин, и Нино уже несколько дней пребывала в радостном ожидании. Надо было что-то придумать.
Я позвонил Ильяс беку.
- Ты не мог бы пойти сегодня с Нино в театр. Билеты есть, а пойти я никак не могу.
- О чем ты говоришь, Али хан! - удрученно воскликнул Ильяс бек. - Я не принадлежу сам себе. Сегодня ночью мы с Мухаммед Гейдаром дежурим в казарме!
Тогда я позвонил Сеиду Мустафе.
- Ничего не выйдет, - ответил он. - Именно сегодня я должен встретиться с верховным муллой Гаджи Максудом. Он всего на несколько дней приехал из Ирана.
Я позвонил Нахараряну. Он немного смущен:
- А почему вы не идете, Али хан.
- У нас сегодня собираются гости.
- Чтобы обсудить, как уничтожить всех армян, не так ли. Конечно, я не должен ходить в театры, когда мой народ истекает кровью, но для чего тогда друзья. Кроме того, Шаляпин поет просто превосходно.
Наконец-то! Все-таки настоящие друзья познаются в беде. Я объяснился с Нино и остался дома.
Гости начали сходиться с семи часов.
К половине восьмого в нашем зале, устланном красными коврами и османскими подушками, находился уже миллиард рублей. Точнее, здесь собрались люди, состояние которых оценивалось в общей сложности в миллиард рублей. Их было всего несколько человек, и я давно был знаком с ними.
Первым явился отец Ильяс бека - Зейнал ага, сутулый старик с мутными, влажными глазами. Он сел на мягкую тахту, положил рядом трость, потом отщипнул кусок турецкой халвы и стал медленно жевать ее.
За ним пришли два брата - Али Асадулла и Мирза Асадулла, сыновья покойного Шамси, оставившего своим наследникам десять-двенадцать миллионов. Шамси дал своим детям образование, благодаря которому унаследовавшие отцовскую хватку братья, значительно увеличили его состояние. Больше всего на свете Мирза Асадулла ценил деньги, ум и покой. Али Асадулла был полной противоположностью брату. Он, казалось, был создан из негасимого огня Зороастра, обожал борьбу, риск, опасности. По слухам, Али Асадулла был непременным участником многих кровавых событий, происходивших у нас.
Сидевший рядом с ним угрюмый Буньятзаде риска не любил. Он любил женщин, в этой компании, Буньятзаде был единственным, кто имел четырех жен. Жены его постоянно устраивали между собой жестокие побоища, это огорчало Буньятзаде, но справиться с собой он никак не мог. На вопрос, сколько у него детей, Буньятзаде угрюмо отвечал:
- Пятнадцать, или восемнадцать. Ну откуда мне, бедному, знать.
Такой же ответ он давал, когда, интересовались размерами его состояния.
В противоположном углу зала сидел Юсиф оглы, пылавший к Буньятзаде черной завистью. У, Юсиф оглы была всего одна жена, да и та страшная уродина. В день свадьбы она сказала ему:
- Имей в виду, если вздумаешь гулять, я всем твоим женщинам отрежу уши, носы и вырежу груди, А что я сделаю с тобой - страшно даже подумать,
Зная скандальный характер семьи, из которой он взял жену, тихий и скромный по характеру Юсиф оглы понимал, что это не пустые угрозы, и утешался коллекционированием картин.
В половине восьмого в зал вошел худощавый мужчина небольшого роста. Его тонкие пальцы на маленьких ручках были покрашены хной. При появлении этого человека все присутствующие в зале встали и поклонились, выражая тем самым сочувствие горю, постигшему его. Несколько лет назад он потерял своего единственного сына Исмаила. В память о сыне старик построил на Николаевской роскошный особняк, на фасаде которого большими буквами было выбито "Исмаил". Этот особняк он передал исламскому благотворительному обществу. На наше собрание он был приглашен лишь потому, что обладал двумястами миллионов рублей. Мы не могли считать его мусульманином, так как он был сторонником отступника Баба, казненного Насреддин шахом. Баб (1819-1850) - глава мусульманской секты, расстрелянный при Насреддин шахе за стремление осуществить общественно-политические реформы. Мало кто из нас мог точно сказать, чего добивался Баб, зато все хорошо знали, что Насреддин шах приказал загонять под ногти бабидам раскаленные иглы, сжигать их на кострах, забивать до смерти плетьми. Людей порядочных подобным наказаниям, конечно же, никто подвергать не стал бы. Имя этого старика было Ага Муса Наги.
В восемь часов все приглашенные были в сборе. Эти нефтяные магнаты пили чай, закусывали сладостями и вели мирную беседу о процветании своих промыслов, о лошадях, дачах, деньгах, проигранных за карточными столами. Этого требовал обычай, и согласно ему до девяти часов все разговоры вертелись только вокруг подобных тем. Ровно в девять слуги убрали чай, сладости, плотно закрыли двери, и отец сказал:
- Сын Шамси Асадуллы - Мирза Асадулла хочет поделиться с нами некоторыми мыслями о судьбе нашего народа. Давайте выслушаем его.
Мирза Асадулла поднял красивое задумчивое лицо.
- Если великий князь победит, - медленно заговорил он, - то на свете не останется ни одного исламского государства. А это послужит лишь усилению царя. Нас он, конечно, не тронет, потому что у нас есть деньги. Но все мечети и школы прикажет закрыть, нам будет запрещено говорить на родном языке, иностранцев здесь станет больше, чем нас, и некому будет уже защитить мусульман. Вне всякого сомнения, любая, даже самая маленькая победа Энвера послужила бы нашей пользе. Но сможем ли мы помочь ему в этом деле. Нет. По моему мнению, не сможем. Да, у нас есть деньги, но у царя их больше. У нас люди, но у царя их больше. Так что же мы, можем сделать. Быть может, нам следует собрать денег, людей и снарядить полк для царской армии. Тогда после войны его гнет будет не столь силен. Что вы думаете об этом. Видите ли иной выход.
Мирза Асадулла замолчал. Слово взял его брат.
- Ты хочешь помочь царю. Но кто знает, может быть, после войны и царя не будет.
- Пусть даже царя свергнут, в стране все равно останется много русских. Братья умолкли.
- Никто не может знать, что записано в книге наших судеб, - вступил в разговор Зейнал ага. 0н говорил тихо, словно из последних сил. - Даже если будет захвачен Стамбул, это нельзя будет считать победой великого князя. Потому что ключи нашего счастья не в Стамбуле. Они на Западе. Пусть они называются немцами, там все равно победят - турки. Русские захватили Трабзон, а турки - Варшаву. Вы говорите о русских. Да осталось ли в них что-нибудь русское. Я слышал, что царем правит какой-то мужик Распутин, который царицу называет "мамой". Есть даже великий князь, который хочет свергнуть царя. А другие ждут конца войны, чтобы начать бунт. Одним словом, после этой войны все будет по-другому.
- Да, - поддержал его усатый толстяк, - да, после войны все будет иначе.
Это был адвокат Фатали хан Хойский. Мы знали его как человека, который везде и всегда защищал права народа, его честь и достоинство.
- Да, ситуация изменится, - продолжал Фатали хан. - Но именно поэтому мы не должны искать ничьей благосклонности. Кто бы ни победил в этой войне, он будет ослаблен, раны его заживут еще не скоро. Мы же будем сильны и поэтому сможем тогда уже не просить, а требовать. Мы - страна исламская, шиитская, и от царского ли двора или османского будем требовать одного и того же: полной независимости во всех вопросах. И чем слабее станут эти сильные государства после войны, тем ближе будем мы к свободе. А свобода увеличит могущество наших еще не растраченных сил, денег и нефти. Надо помнить, что не мы зависим от мира, а мир - от нас. В этом зале собрано состояние в миллиард рублей. Ждать! Какое прекрасное слово! Ждать исхода войны, кто победит - русские или турки. Потому что победитель будет искать нашей благосклонности - ведь, в наших руках нефть. А что же нам делать до тех пор. Строить во имя нашей веры госпитали, сиротские дома, дома призрения, чтобы люди не могли обвинить нас в равнодушии!
Я молча сидел в углу, весь кипя от злобы. Али Асадулла подошел ко мне, сел рядом и спросил:
- А вы что думаете об этом, Али хан. - И, не дожидаясь ответа, наклонился ко мне и зашептал: - Разве плохо было бы избавиться от всех русских, которые живут у нас. Да и не только русских, но и всех чужих, всех, кто говорит на другом языке, у кого другая вера, кто думает не так, как мы. По сути дела мы все хотим этого, но только я осмеливаюсь говорить об этом вслух. Что же будете теперь. Мне все равно, пусть правит Фатали хан. Хотелось бы, конечно, чтобы к власти пришел Энвер, но ничего, пусть будет Фатали хан. Главное - под корень вырезать всех чужих.
И столько нежной тоски прозвучало в словах "под корень вырезать", будто он говорил о любви, а лицо засияло при этом хитрой улыбкой. Я промолчал. Наступила очередь бабида Ага Муса Наги. Он поднял голову, и его маленькие, глубоко посаженые глазки заблестели.
- Я человек старый, - начал он, - и все, что я здесь вижу и слышу, глубоко печалит меня. Русские хотят уничтожить турков, турки - армян, армяне - нас, а мы - русских. Не знаю, хорошо это или плохо. Мы выслушали Зейнал ага, Мирзу, Али, Фатали хана, Я разделяю их тревоги о школах, родном языке, больницах и свободе. Все это очень хорошо. Но кому нужны школы, если в них будут учить всякой ерунде. Кому нужны больницы, где будут лечить тело, забывая о душе. Наши души рвутся к Аллаху. Конечно, каждый народ думает, что у него свой Бог. Но я думаю, что Аллах, говорящий устами всех пророков, - един. Оттого я верую в Иисуса, Моисея, Конфуция, Будду, Магомета. Все мы - творения Аллаха и, пройдя сквозь Баб, вновь вернемся к нему. Баб - ворота. В данном случае имеется в виду и Баб - руководитель и идеолог движения. Об этом мы должны сказать народу. Надо объяснить, что нет ни белого, ни черного, потому что в черном таится белое, а в белом заключено черное. Я думаю, надо делать так, чтоб никому не был причинен вред, потому что мы представляем собой частицу людей и частица нас заключена в каждом человеке.
Мы были растеряны. Так вот, значит, в чем суть учения этого отступника Баба.
Я услышал рядом чей-то всхлип, оглянулся и застыл от изумления: слезы лились из глаз Али Асадуллы.
- Какие прекрасные слова! - проговорил он сквозь рыдания. - Как вы правы! Какое это счастье - слушать вас! О Создатель! Если б все люди могли так замечательно рассуждать!
Он вытер слезы, еще несколько раз всхлипнул, а потом спокойно продолжал:
- Глубокоуважаемый друг! Нет никаких сомнений в том, что рука Аллаха сильней и могущественней всех! Однако, о, мудрейший друг мой, нет никакого сомнения в том, что нельзя всегда и во всем надеяться на милость Создателя. Мы лишь смиренные рабы его, и коль нет милосердия, нам следует самим искать пути устранения трудностей.
На мой взгляд, Али Асадулла был прав и когда говорил это, и когда притворно плакал незадолго до этого. Я взглянул на Мирзу, пораженный, он с гордостью смотрел на брата.
Наконец гости поднялись, с достоинством раскланялись и разошлись. Зал опустел и теперь производил тягостное впечатление. Мне стало одиноко.
- Пойду в казармы, - сказал я слуге. - Сегодня там дежурит Ильяс бек.
Пройдя мимо дома Нино, я спустился к набережной и направился к казарме. Окно комнаты дежурных было освещено. Ильяс бек и Мухаммед Гейдар играли в нарды. Целиком поглощенные игрой, они молча кивнули мне. Закончив партию, Ильяс бек отшвырнул кости в угол и расстегнул ворот мундира.
- Ну, как прошло совещание. - спросил он. - Асадулла, наверное, снова клялся, что перережет всех русских.
- Да, что-то в этом роде он и говорил. Какие новости с фронта.
- Фронта. - По тону Ильяс бека чувствовалось, что эта война ему уже осточертела. - Немцы заняли всю Польшу. Великий князь застрял где-то в снегах, хотя по другим сведениям, он уже захватил Багдад. Турки, может быть, захватят Египет. Откуда мне знать. Мне все на свете надоело.
- И ничего не надоело, - поднял голову Мухаммед Гейдар. - У нас есть кони, есть люди, мы кое-что смыслим в оружии. Что же еще нужно мужчине. Иногда мне хочется перемахнуть гору, оказаться в окопах и лицом к лицу встретиться с врагом. Он должен быть сильным и пахнуть потом.
- Тогда почему ты не просишься на фронт. - спросил я.
Мухаммед Гейдар грустно посмотрел на меня.
- Я не из тех, кто стреляет в мусульман. Пусть они будут даже суннитами. Здесь все должно быть иначе.
Мне стало жаль этого широкоплечего, сильного и простодушного парня, который жаждал военных подвигов.
- А что же такое случилось с нашей страной. - Он замолчал, поморщился, и сам ответил: - Что случилось с нашей страной. Мы должны были бы строить мечети, поливать землю. Нашей земле нужна влага. Что же хорошего в том, что каждый, кто приходит в нашу страну, называет нас дураками. Пусть мы дураки, но это наше дело. Дальше. Мне кажется, нам следовало бы развести большой костер и сжечь все нефтяные промыслы. Прекрасная была бы картина, и мы опять стали бы бедными. Тогда бы мы никому не были нужны, и эти приезжие отстали бы от нас. А вместо нефтяных вышек я построил бы прекрасную мечеть с голубым куполом. И еще я хотел бы привезти быков, распахать землю и посадить на месте нефтяных промыслов пшеницу.
Высказав свои воззрения на будущее, Мухаммед Гейдар умолк.
- А потом. - расхохотался Ильяс бек. - Потом запретим читать и писать, будем жить при свечах и выбирать в падишахи самых глупых.
Мухаммед Гейдар пропустил насмешку мимо ушей.
- Было бы неплохо. В старину дураков было еще больше. Но они копали не нефтяные скважины, а оросительные каналы, и не чужие грабили нас; а мы их. И счастливых людей в старину было гораздо больше.
Мне так понравились его слова, что захотелось обнять и расцеловать этого простого парня, который говорит то, что думает.
Вдруг кто-то резко постучал в окно. Я вскочил и выглянул наружу. На меня уставилось смуглое, изрытое оспинами лицо. Я подбежал к двери и впустил взволнованного Сеида Мустафу. Его эммаме съехала с головы, по лицу густо струился пот. Эммамэ-оловной убор духовных лиц. Зеленый пояс развязался, одежда покрылась пылью. Он упал на стул и, задыхаясь, проговорил:
- Полчаса назад Нахарарян похитил Нино. Они сейчас на мардакянской дороге.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Мухаммед Гейдар вскочил с места. Глазки его сузились.
- Я седлаю коней! - крикнул он, выбегая за дверь.
Мои щеки пылали. Кровь стучала в висках. В голове гудело. Казалось, какая-то невидимая сила обрушила мне на голову страшный удар. Откуда-то, словно сквозь сон, до меня доносился голос Ильяс бека:
- Возьми себя в руки, Али хан, возьми себя в руки. Пока мы их не поймаем, держи себя в руках, а потом можешь делать, что хочешь.
Он стоял передо мной, повязывая мне пояс с висящим на нем кавказским кинжалом. Лицо Ильяс бека было бледно.
- Держи, - он сунул мне в руки пистолет. - Будь спокоен, Али хан. Береги себя для мардакянской дороги.
Я непроизвольно опустил пистолет в карман. Надо мной склонилось рябое лицо Сеида Мустафы. Сначала я видел лишь, как шевелятся его губы, потом услышал прерывистый шепот:
- Я вышел из дома, чтобы встретиться с муллой Гаджи Максудом. Он остановился в доме рядом с театром. В одиннадцать я от него ушел. Прохожу мимо театра, а там как раз закончился этот безбожный концерт. Вижу, Нино садится в машину Нахараряна. Но машина с места не трогается. Они сидят и о чем-то говорят. Мне что-то не понравилось выражение лица Нахараряна. Подхожу ближе, слышу, Нино говорит: "Нет, я его люблю". А Нахарарян в твет: "Я вас люблю сильней. От этой страны скоро камня на камне не останется. Я должен вырвать вас из когтей Азии!" Нино говорит: "Нет, отвезите меня домой". Нахарарян завел мотор. Я прыгнул сзади на машину. Они подъехали к дому Кипиани. Но из машины не вышли, все разговаривали. Я видел, как Нино плакала. Вдруг Нахарарян обнял ее и поцеловал, а потом закричал: "Вы не должны стать добычей этих дикарей!" И снова стал что-то шептать ей. Я только расслышал фразу: "Ко мне домой, в Мардакяны! Мы обвенчаемся в Москве, а потом уедем в Швецию". Я увидел, как Нино оттолкнула его. Мотор завелся, и они уехали. Что я мог сделать. Бросился, чтобы... Sonra o, “myuqyaddyas Nino, myani baqishla” – deyya pichildadi.
Kilsya pyancyaryalyarindyan ichyari dyushyan ishiqda myan onun qyozlyarinin yashli olduqunu qyordyum.
– Qyal buradan qedyak, – dedim. Nino itayatkarcasina kilsyadyan chixdi. Dinmyaz-syoylyamyaz kyuchyalyari qyazdik. Nyahayyat myan dillyandim:
– De qyoryum, myuqyaddyas Nino syanin hansi qyunahlarini baqishlamalidir?
– Syani, Ali xan.
Onun syasi qyamqin vya yorqun idi. Tiflis kyuchyalyarindya Nino ilya birlikdya qyazmyak xatali bir hyaryakyat idi.
– Nya uchyun?
Biz artiq meydana chatmishdiq. Qyurcyulyarkafelyardya, elya kyuchyanin ortasinda oturmushdular. Haradansa zurna syasi qyalirdi. Lap ashaqilarda isya Kyur chayi kyopyuklyanya-kyopyuklyanya axirdi. Nino chox uzaqlara baxirdi. Elya bil ki, o, uzaqlarda oz kechmishini axtarirdi.
– Nya dyushyunyursyan, – deyya sorushdum.
– Syani vya byutyun olub kechyanlyari, – deyya Nino cavab verdi.
Myan onun nya demyak istyadiyini basha dyushdyum. Lakin yenya dya ondan sorushdum:
– Nya dedin?
Nino dayanib syozya bashladi:
– Qet Tiflisi qyaz vya shyahyarya diqqyatlya bax. Bu shyahyardya hech chadrali qadin qyoryacyaksyanmi? Yox. Burada hech Asiya shyahyarlyarinin havasi duyulurmu? Yox, bu shyahyar bashqa bir dyunyadir. Kyuchyalyari enli, insanlari isya achiq qyalblidir. Ali xan myan Tiflisdya olduqum zamanlar ozyumyu aqilli bir insan kimi hiss ediryam. Chyunki burada Seyid Mustafa kimi sarsaqlara vya Myammyad Heydyar kimi bashiboshlara rast qyalya bilmyazsyan. Burada hyayat rahat vya shyandir.
Lakin bu olkya chyakiclya zindan arasindadir, Nino.
Nino balaca ayaqlari ilya dash dyoshyamyanin uzyarindya atlana-atlana yeriyyaryak syohbyatinya davam etdi: “Bax elya syabyab dya budur. Topal Teymur Tiflisi yeddi dyafya yerlya-yeksan edib, sonra isya tyurklyar, iranlilar, aryablyar vya monqollar da olkyamizya yyuryushlyar etmishlyar. Onlar Qyurcyustani xarabaxanaya chevirmishlyar, insanlari qyatlya yetirmishdilyar, lakin hech bir zaman ona sahib ola bilmyamishdilyar. Myuqyaddyas Nino buraya uzyum tyanyaklyarini Qyarbdyan qyatirmishdi. Demyali biz dya Qyarbya myansubuq. Bizim olkya Asiyaya aid deyil, biz dya Asiyali deyilik. Biz Avropanin shyarqindya yerlyashyan bir olkyayik. Myaqyar syan burada bunu hiss etmirsyan?”
Ninonun qashlari chatilmish vya addimlarini tez-tez atmaqa bashlamishdi. Onun ushaq alni byuzyushmyushdyu: “Bilirsyan, syanin Ninon nyayya qyorya bu qyun burdadir? Qyal syanya basha salim: ona qyorya ki, biz Topal Teymura, Chinqiz xana, Shah Tyahmasibya vya Shah Ismayila myatanyatlya myuqavimyat qyostyarmishik. Bax elya buna qyorya dya myan varam. Indi isya syan qilinclarin, hyar sheyi azib kechyan fillyarin, atrafinda cyanqavyarlyarin olmadan Tiflisya qyalmisyan. Halbuki syan allyari qana bulashmish shahlarin nyaslindyansyan. Qyalyacyakdya myanim qizlarim chadra ortyacyaklyar vya Iranin qilinci yenya dya iti olan zaman myanim oqullarim vya nyavyalyarim Tiflisi byalkya dya yyuzyuncyu dyafya yerlya-yeksan edyacyaklyar. Ah, Ali xan, biz qyaryak ikimiz dya Qyarbya myansub olaydiq”.
Onun alini alimya aldim: “Nino, syanin uchyun nya istyayirsyan, edim?”
– Eh, Ali xan, – myan chox axmaq qizam, – deyya Nino cavab verdi.
Myan istyayiryam ki, syan enli kyuchyalyari, qenish bulvarlari olan vya yashil meshyalyari sevyasyan. Myan istyayiryam ki, syan Asiyanin chyuryuk divarlarina yapishib qalmayasan, hyayati yaxshi basha dyushyasyan. Myan qorxuram ki, on ildyan sonra syan myominlyashib, hiylyaqyar bir adama chevrilyasyan. Sonra da Qilandaki malikanyandya oturub qyunlyarin bir qyunyu myanya deyyasyan ki: “Nino, syan yalniz bir tarlasan”. Indi de qyoryum, myani nya uchyun sevirsyan?
Tiflis Ninonu chashdirmishdi. Nino elya bil Kyuryun sahilinin nyamli havasinda syarxosh olmushdu.
– Deyirsyan syani nya uchyun seviryam, Nino? Myan syanin qyozlyarini, syanin syasini, syanin atrini vya syanin yerishini seviryam. Daha bundan artiq nya istyayirsyan? Sevdiyim ancaq syansyan. Basha dyush ki, myahyabbyat deyilyan shey Qyurcyustanda necyadirsya, elya Iranda da o cyurdyur. Sizin byoyyuk shairiniz Rustaveli min il bundan qabaq bizim durduqumuz yerdya kralicha Tamaraya myahyabbyat sherlyarini oxuyurdu. Onun sherlyari Iran ryubailyarinya byanzyayir.
Nino dyushyunyaryak dedi:
– Bizim durduqumuz yerdya deyirsyan? Byalkya dya elya byoyyuk myahyabbyat shairi Sayat Nova da bu yerdya dayanmishdi? Amma qyurcyulyarin myahyabbyatini sherlyarindya tyaryannyum etdiyi uchyun shah onun bashini vurdurtmushdu.
Bu qyun myanim Ninomun kefi yox idi. Chyunki o, vyatyani ilya vidalashirdi. Nino vyatyaninya olan dyarin eshqini avvyalki vaxtlardan daha chox hiss edirdi. O, ah chyakib syozya bashladi:
– Ali xan, syan myanim qyozlyarimi, burnumu, sachlarimi sevirsyan, lakin syan bir sheyi yaddan chixarirsan. O da myanim ruhumdu. Indi de qyoryak, syan myanim ruhumu da sevirsyanmi?
Myan yorqun halda cavab verdim ki, byali, myan syanin ruhunu da seviryam. Qyaribyadir: Seyid Mustafa deyyandya ki, “qadinlarda ruh yoxdur” myan ona qyulyurdyum. Amma indi Nino onun ruhunu sevdiyimi bildirmyayi myandyan tyalyab edir. Axi bu qadin ruhu nya deyilyan sheydir? Qadin sevinmyalidir ki, kishi onun ruhunun dyarinliyindya olanlari bilmyak istyamir.
– Byas syan myani nya uchyun sevirsyan, Nino?
Nino birdyan-birya, elya kyuchyanin ortasinda aqlamaqa bashladi. Yanaqlarindan syuzyulyan iri yash damlalari onu balaca bir ushaqa dyondyarmishdi.
– Ali xan, baqishla myani. Myan syani seviryam, sadyacya syani, olduqun kimi. Amma syanin yashadiqin alyam myani qorxudur. Ali xan, myan dyaliyyam. Syan ishya bax ki, kyuchyanin ortasinda nishanlimla dayanib, Chinqiz xanin byutyun hyarbi yyuryushlyarinin qyunahini syanin ustyunya atiram. Oz Ninonu baqishla, Ali xan. Chinqiz xanin hyarbi yyuryushlyarindya qyurcyulyarin myusyalmanlar tyaryafindyan oldyuryulmyasinin myasuliyyyatini syanin ustyunya atmaq da axmaqliqdir. Ancaq basha dyush ki, myan syanin Ninon, nifryat etdiyin Avropanin kichicik bir parchasiyam vya bunu burada, Tiflisdya avvyalki vaxtlardan daha chox hiss ediryam. Myan syani seviryam, syan dya myani sevirsyan. Lakin myan meshyalyari vya chyamyanliklyari seviryam, syan isya daqlari, dashlari vya chyollyari sevirsyan. Chyunki syan chyol ovladisan. Ona qyorya dya syanin myahyabbyatindyan, syanin alyamindyan qorxuram.
Chashib qalmishdim, onun syozlyarini basha dyushmyurdyum:
“Hya, sonra?” – deyya sorushdum.
“Sonra” – deyya Nino qyozlyarinin yashini silib, yenya qyulmyayya bashladi vya bashini yan tyaryafya ayib dedi: “Sonra nya olacaq? Uch aydan sonra evlyanmyaliyik, daha bundan artiq nya istyayirsyan ki?”
Nino aqlamaqi da, qyulmyayi dya, sevmyayi vya nifryat etmyayi dya bacarirdi.
O, Chinqiz xanin byutyun yyuryushlyarini myanya baqishladi vya yenya dya myani sevmyayindya davam etdi. Nino alimdyan tutaraq myani darta-darta “Veri” kyorpyusyundyan kechirdib, bazarin ayri-yuyryu dar kyuchyalyarinya apardi. Bu Ninosayaqi uzr istyamyak idi. Bu bazar Tiflisin Avropa formasinda olan yeqanya Shyarq bazari idi. Xali tacirlyarindyan ermyanilyar vya farslar orada Iran xyazinyasinin ryanqaryanq ziynyatlyarini camaatin qabaqina tyokmyushdyulyar. Ustyundya myudrik syozlyar hyakk edilmish mis vya byuryunc ashyalar dyukanlarin ryaflyarini doldururdu. Mavi qyozlyu bir kyurd qizi fala baxirdi. Hyar kichik chayxananin qabaqinda Tiflisin saysiz-hesabsiz avara vya tyanbyallyari yiqishib dyunya myasyalyalyari baryadya bosh-bosh syohbyatlyar edirdilyar. Shyahyardya myuxtyalif dildya danishanlarin syasi qulaqlarimizda cinqildyayirdi. Ninonun kyadyari bazarin min bir ryanqli qarmaqarishiqliqinda itib qetmishdi. Iranli ashpazlar, ermyani syayyar saticilari, kyurd falchilari, osetin keshishlyari, azyarbaycanlilar, ruslar, aryablyar, inqushlar, hindlilyar – Asiyanin byutyun xalqlari Tiflis bazarinin dar yollarinda qyoryushyurdyulyar. Tacirlyar bir chyambyar tyashkil edyaryak dayanmishdilar. Bir Assuriyali, bir yyahudi ilya myubahisya edirdi. Biz yalniz bu syozlyari eshidya bildik: “Myanim acdadlarim syanin acdadlarini Babil asaryatinya aparanda...”
Atrafda duranlardan qyahqyahya qopdu. Nino da yyahudilyarya, assuriyalilara, qarmaqarishiq bazara, Tiflisin dash kyuchyalyarinya tyokdyuyyu qyoz yashlarina qyulyurdyu. Yolumuza davam etdik. Bir nechya addim atandan sonra bir daha Qolovinski prospektindyaki “Mefistofel” kafesinin qabaqina chixdiq.
– Ichyari qiryak mi? – deyya tyaryaddyudlya sorushdum. Aslindya isya, nya etmyak istyadiyimi hech ozyum dya bilmirdim.
– Yox, barishmaqimizin shyaryafinya qyal myuqyaddyas Davud daqindaki monastira qedyak.
Yan kyuchyayya dyonyub funikulyora tyaryaf qetdik. Bir azdan sonra mindiyimiz qirmizi ryanqli kichik vaqon yavash-yavash Davud daqina qalxmaqa bashladi. Nino daqin tyapyasindyaki dillyar azbyari olmush myashhur monastirin yaranmasi tarixchyasini myanya danishmaqa bashladi:
“Bir chox illyar bundan qabaq bu daqda myuqyaddyas Davud yashayirmish. Shyahyardya isya bir kral qizi varmish. O qiz bir knyaz ilya eshqbazliq edib, onunla qyunah ish tuturmush. Bir qyun knyaz qizi atir. Qiz da hamilya imish. Bu hadisyadyan xyabyar tutmush kral chox qyazyablyanmish vya qizini bashdan chixaran adamin kimliyini sorushmushdu. Qiz sevqilisinin adini demyayya qorxduquna qyorya onun yerinya myuqyaddyas Davudun adini chyakir. Hirsindyan qyazyabya qyalmish kral amr edir ki, Davudu onun sarayina qyatirsinlyar. Davudu saraya qyatiryandyan sonra kral oz qizini da oraya chaqirtdirir. Kralin qizi atasinin qabaqinda da dediklyarini tyakrar edir. Myuqyaddyas Davud dya alindyaki hyasasini qizin qarnina toxundurur vya o zaman birdyan myocyuzya yaranir. Qizin qarnindaki ushaqin syasi qyalir vya syas asl qyunahkarin adini chyakir. O zaman myuqyaddyas Davud allyarin qyoyya qaldiraraq dua etmish vya qiz ovlad yerinya dash doqmushdu. Indi hyamin dashin dibindyan myuqyaddyas Davud bulaqinin suyu fishqirmaqa bashlayib. Ushaqi olmayan qadinlar isya bu bulaqin suyunda chimirlyar ki, ushaqlari olsun”.
Nino dyushyuncyali tyarzdya alavya etdi: “Ali xan, indi myuqyaddyas Davud olmyush vya onun sehrli asasi qeyb olmushdu”.
Nino monastirin yaranma tarixchyasini bitirdiyi vaxt, biz artiq daqin bashina chatmishdiq.
– Nino, bulaq bashina qetmyak istyayirsyanmi? – deyya sorushdum.
– Xeyr, Ali xan, bir il dya qyozlyasyam, hyar halda yaxshi olar.
Biz, monastirin atrafini hyar tyaryafdyan ahatya etmish divarlarinin yaninda durub, shyahyarya baxirdiq. Kyur chayinin sahili mavi duman ichindya idi. Evlyarin damlarindan qyoryunyan kilsyalyarin qyubbyalyari tyanha adalari xatirladirdi. Shyahyarin shyarqindya vya qyarbindya tiflislilyarin dincyaldiklyari baqlar uzanirdi. Uzaqlarda qapqara qyoryunyan Metex qalasi ucalirdi. Bir zamanlar qyurcyu krallarina myaskyan olmush bu qala, indi char imperatorluqu siyasyatinya qarishmaq cyasaryatini qyostyarmish Qafqazlilari bu qalada saxlayirlar. Nino bashini yana tyaryaf chevirdi. Deyyasyan bu myashhur ishqyancya qalasini qyoryan Ninoda chara olan syadaqyat sarsilmishdi.
– Syanin qohumlarindan Metex qalasinda yatan varmi, Nino? – deyya sorushdum.
– Yox, amma syanin qohumlarindan orada yatan olmalidir. Ali xan, qedyak.
– Hara qedyak, Nino?
– Qriboyedovun myazarini ziyaryat edyak.
Monastir divarini dyonyub, baximsizliq ucbatindan kyohnyalib pis vyaziyyyatya dyushmyush bir myazar dashina yaxinlashdiq. Onun uzyarindya “Syanin aqlin vya amyallyarin unudulmazdir, amma nya uchyun Ninonun myahyabbyati syanin omryundyan uzun yashadi?” syozlyari hyakk edilmishdi.
Nino ayilib yerdyan bir chinqil qyotyurdyu. O, chinqili qyabir dashina vurub alini chyakdi. Chinqil yerya dyushdyu vya ayaqlarimizin altina yuvarlandi. Nino dyarindyan ah chyakdi. Bu kyohnya Tiflisin ***rafati idi: aqyar bir qiz chinqili nyam myazar dashina vurursa vya chinqil bir anliqa oraya yapishib qalirsa, demyali hyamin il qiz arya qedyacyakdir. Ninonun isya dashi yerya dyushmyushdyu.
Ninonun pyart olmush sifyatinya baxib qyuldyum:
– “Qyoryursyan dya, evlyanmyayimizdyan uch ay qabaq belya shey bash verir! Demyali, bizim Peyqyambyarimiz dyuz demishdir ki, “Olyu dashlara inam etmya”.
Nino “haqlisan” deyib susdu.
Biz yenidyan funikulyor tyaryafya qetdik.
– Myuharibya sona yetyandyan sonra nya edyacyayik? – deyya Nino sorushdu. Myuharibya sona yetyandyan sonra Bakinin kyuchyalyarindya vya meydanlarinda qyazmyayya chixacaqiq, dostlarimizin evlyarinya qonaq qedyacyayik, Qarabaqa syayahyat edyacyayik, qyalyacyak ushaqlarimizi byoyyudyacyayik. Bundan yaxshi nya ola bilyar.
– Myan qedib Avropani qyazmyak istyardim.
– Parisya, Berlinya, haraya istyasyan, oraya da qedyarik. Bir qish uzunu qyazyarik xarici olkyalyari. Nino, yoxsa, artiq bizim vyatyanimizi sevmirsyan? Istyasyan Tiflisdya dya yashaya bilyarik.
-Tyashyakkyur ediryam, Ali xan, syan myanim qayqima chox qalirsan. Biz elya Bakida qalacaqiq.
-Nino myancya dyunyada Bakidan yaxshi yer yoxdur.
-Yyani, o qyadyar bashqa shyahyarlyar qyormyusyan ki?
-Xeyr, qyormyamishyam. Ancaq istyasyan, syaninlya birlikdya dyunya qyazintisinya chixib byutyun shyahyarlyari qyoryaryam.
– O zaman qetdiyimiz hyar yerdya yenya dya Bakinin kyohnya divarlarini vya Seyid Mustafa ilya syohbyatlyarini yada salaraq myamlyakyat hyasryati chyakyacyaksyan. Nya isya, bu syohbyatlyarin ustyundyan kechyak. Chyunki myan syani seviryam.
Haqlisan, Nino, myan oz vyatyanimizi, onun hyar dashini, syahrasindaki hyar qum dyanyasini dya seviryam.
– Biliryam, Ali xan, burada qyaribya bir shey yoxdur. Acnyabilyar uchyun bizim shyahyarimiz sadyacya isti, tozlu vya neftya bulashmish sixici bir shyahyardir.
– Bu acnyabilyar bizim shyahyari tanimadiqlari uchyun belya dyushyunyurlyar.
– Nino alini chiynimya qoydu. Onun dodaqlari yanaqima toxundu:
“Biz isya yad acnyabilyardyan deyilik vya hech bir zaman da yad olmayacaqiq. Myani daima sevyacyaksyanmi, Ali xan?”
– Qiyamyatyadyak, Nino.
Mashinimiz shyahyardyaki duracaqa chatmishdi. Yenya Qolovinski prospekti ilya qedirdik. Fyaqyat bu syafyar bir-birimizya sarilmishdiq. Sol tyaryafimizdya nazik burma dyamir barmaqliqlarla dairyayya alinmish byoyyuk park uzanirdi. Parkin baqli qapisinin qabaqinda iki asqyar nyovbya chyakirdi. Onlar dash heykyal kimi quruyub durmushdular. Qapinin ustyundya rus charliqini tyamsil edyan qizil suyuna salinmish qartal asilmishdi. Bu park Qafqaz canishini, byoyyuk knyaz Nikolay Nikolayevichin sarayi idi. Nino birdyan dayandi. “Buraya bax” – deyya parki qyostyardi. Parkin hyar iki tyaryafindya hyundyur sham aqaclari var idi. Orada uzun boylu, ariq, aq sachli bir kishi qyazishirdi. O uzyunyu cheviryan kimi dyali baxishli qyozlyarindyan byoyyuk knyazi tanidim. Onun uzyu uzunsov, dodaqlari da qisilmishdi. Sham aqaclarinin kyolqyasindya byoyyuk knyaz vyahshi bir heyvana byanzyayirdi.
– Ali xan, qyoryasyan o nya dyushyunyur? – hyar halda charin tacini, Nino.
Tac onun chal sachlarina yaxshi yarashar. Byas o nya edyacyakdir?
– Deyirlyar ki, o chari taxtindan deviryacyakdir.
– Qyal, Ali xan, buradan qedyak myan qorxuram.
Biz nazik dyamir burma barmaqliqlarla dairyayya alinmish qyozyal parkdan uzaqlashdiq.
– Ali xan, – deyya Nino dillyandi, syan charin vya byoyyuk knyazin aleyhinya o qyadyar dya pis sheylyar danishmamalisan, onlar bizi tyurklyardyan qoruyurlar.
– Syanin vyatyanin chyakiclya zindan arasindadir.
– Myanim vyatyanim? Byas syanin vyatyaninin vyaziyyyati daha yaxshidir?
– Bizim vyaziyyyatimiz daha bashqadir. Biz myanqyanyadya deyilik.
– Biz zindanin ustyundya uzanmishiq, byoyyuk knyaz dya chyakici alindya tutub. Ona qyorya dya ona nifryat edirik.
– Siz Anvyar pashani sevirsiniz. Bu aqilsiz bir sheydir. Onun shyahyarimizya qyalishini hech bir vaxt qyormyayyacyaksiniz. Byoyyuk knyaz qyalyabya chalacaq.
– Allah byoyyukdyur vya orasini ancaq allah bilir, – deyya ehtiyatli cavab verdim.
XVI
Byoyyuk knyazin qoshunlari Trabzona qirmish, Arzurumu almish, Kyurdyustan daqlarini ashib Baqdad istiqamyatindya iryalilyayirdilyar. Byoyyuk knyazin qoshunlari Tehrana, Tyabrizya vya hyatta myuqyaddyas Myashhyadya belya soxulmushdular. Artiq Tyurkiyyanin vya Iranin yarisi uzyarindya Nikolay Nikolayevichin zyahmli kabusu dolashirdi. Byoyyuk knyaz qyurcyu zadyaqanlarinin toplantilarinin birindya belya demishdi:
“Charin amrinya tabe olaraq myan, Istanbuldaki Aya Sofyanin qyubbyasi uzyarindya qizil Bizans xachinin oz shan, shyohryatilya parlamayacaqina qyadyar rahatliq tapa bilmyayyacyayyam”.
Hilal bayraqli olkyalyarin vyaziyyyati yaxshi deyildi. Shyahyardya Osmanli imperatorluqunun qyudryatindyan vya Anvyar pashanin myuzyaffyar qilincindan danishan qochularla, hamballar qalmishdilar. Iran kimi bir olkya artiq myovcud deyildi, bir az sonra Tyurkiyya adinda bir olkya dya qalmayacaqdi.
Atam yaman qaradinmyaz olmushdu, o, chox zaman evdya olmurdu. O, byazyan myuharibya byulletenlyarini oxuyur vya xyarityalyarya baxirdi. Aldyan qedyan shyahyarlyarin adlarini pichilti ilya chyakirdi. Sonra da alindya tyasbeh saatlarla danishmadan bir yerdya otururdu. Myan isya zyarqyarxanalari, chichyak dyukanlarini vya kitab maqazalarini durmadan qyazib Ninoya qiymyatli hyadiyyyalyar alirdim. Bu ishlyari qyordyuyyum zaman myuharibya byoyyuk knyaz vya tyahlyukya altinda olan hilal bayraqi bir nechya saatliqa zehnimdyan chixib yayinirdi.
Bir qyun atam dedi: “Axsham evdya ol, Ali xan. Bizya byazi adamlar qyalyacyak vya byazi myasyalyalyar baryadya syohbyat edyacyayik”.
O bir az pyart idi. Bashini yana cheviryarkyan, vyaziyyyati anladim vya istehza ilya dedim:
Ata, myaqyar myan syanya and ichmyamishdim ki, myan hech vaxt siyasyatlya myashqul olmayacaqam.
– Oz xalqinin taleyi ilya maraqlanmaq vya onun qeydinya qalmaq, siyasyatlya myashqul olmaq demyak deyildir. Ali xan, elya vaxtlar olur ki, xalqin taleyini dyushyunmyak vya onun qeydinya qalmaq bir vyazifyayya chevrilir.
O axsham Ninonu operaya aparmaq uchyun avvyalcyadyan hazirliq qyormyushdyum.
Bakiya mahir syanyat ustasi Shalyapin qyalmishdi. Nino nechya qyun idi ki, bu tamashaya baxmaqa hazirlashirdi.
Ishim olduqu uchyun telefonun dyastyayini qyotyuryub Ilyas byayya zyanq etdim: “Ilyas byay, bu qyun myanim vacib ishim var. Ninonu myanim yerimya operaya apara bilyarsyanmi? Biletlyari avvyalcyadyan almisham”.
Xyattin o bashindan dilxor bir syas qyaldi: “Nya danishirsan Ali xan? Axshamlar syarbyast olmadiqimi bilmirsyanmi? Bu qecya myan Myammyad Heydyarlya kazarmada nyovbyatchiyyam”.
Sonra Seyid Mustafaya zyanq etdim.
– Qedya bilmyaryam, – dedi,chyunki,bu axsham hyormyatli imam Haci Maqsud ilya qyoryushyum var. O, Irandan yalniz iki-yuch qyunlyuyya qyalib.
Axirda Nachararyana zyanq etmyali oldum. Onun syasindya byoyyuk chashqinliq ifadyasi hiss olunurdu: “Yaxshi, syan nya uchyun operaya qetmyak istyamirsyan, Ali xan?” – deyya sorushdu.
– Evdya qonaqlarimiz var – dedim.
– Syanin xahishinya vya bu qecya operada Shalyapin ishtirak etdiyinya qyorya qedyaryam.
Chox shyukyur! Darda olan adama kyomyaklik edyan hyayatda hyaqiqi dostdur.
Ninoya zyanq edib, qyalya bilmyayyacyayimi vya onu operaya Nachararyanin myushayiyat edyacyayini syoylyadim vya operaya qetmyayib evdya qaldim.
Dyuz saat yeddidya qyozlyadiyimiz qonaqlar qyalmyayya bashladilar. Var dyovlyati bir milyardi ashan qonaqlarimiz, qirmizi xalchalar vya qush tyukyundyan olan osmanli dyoshyakchyalyari syarilmish byoyyuk zalimiza toplashmishdilar. Qonaqlarin sayi chox deyildi. Myan onlarin hamisini nechya illyar idi ki, taniyirdim.
Ilyas byayin atasi Zeynal aqa birinci qyalmishdi. Onun beli byukyulmyush, sulu qyozlyari dumanlashmishdi. Zeynal aqa divanda oturub, hyasasini yanina qoydu vya bir tikya tyurk halvasindan qyotyuryub yavash-yavash yemyayya bashladi. Ondan sonra iki qardash, Ali Asyadulla vya Mirzya Asyadulla bizya qyaldilyar. Onlarin myarhum atalari Shyamsi byay on iki milyon pul qoyub qetmishdi. Qardashlara atalarinin zyakasi da ayrica miras qalmishdi. Onlar ustyalik yazib-oxumaqi oyryanmishdilyar. Ona qyorya dya onlar atadan qalan milyonlarin sayini qat-qat artirmishdilar. Mirzya Asyadulla pulu, aqilli insanlari vya sakitliyi sevyardi. Qardashi Ali Asyadulla isya Zyardyusht atyashi kimi idi. O tyukyanmyaz alova byanzyayirdi. Durmadan hyaryakyatdya idi. Onun vurushmaqdan vya syarqyuzyashtdyan xoshu qyalirdi.
Hyar yerdya onun qirishdiyi vurushmalarda tyokdyuyyu qanli hadisyalyardyan syohbyat edilirdi. Onun yaninda oturan qaraqabaq Bunyatzadya syarqyuzyashti sevmyazdi, amma eshqdyan chox xoshlanardi. Aramizda dyord arvadi olan yeqanya adam o idi. Onun arvadlari bir-birilyari ilya amansizcasina dalashardilar. Onlara qyorya Bunyatzadya xyacalyat chyakirdi, amma oz tyabiyatinya qarshi hech nya edya bilmirdi. Ondan nechya ushaqi olduqunu sorushanda, daima qyamli-qyamli cavab verirdi: “Bilmiryam on beshdir vya yaxud on syakkiz. Axi myan yaziq bunu haradan bilim?” ondan milyonlarin sayini sorushanda da o, eyni cavabi veryardi.
Zalin o biri kyuncyundya oturan Yusif oqlu Bunyadzadyayya paxilliq vya bir az qisqancliqla baxirdi. Yusif oqlunun bircya arvadi var idi, deyilyanya qyorya o da eybyacyarin biri idi. Onun arvadi hyalya toylari olan qyun ona demishdi: “Aqyar syan xyayanyat edib bashqa qadinlara baxsan, myan o qadinlarin avvyalcya qulaqlarini, sonra burunlarini vya dyoshlyarini kyasyacyayyam. Syanya nya edyacyayimi isya demyak istyamiryam” bu qadin davakar bir ailyanin qizi idi. Zavalli Yusif oqlu arvadinin hyadya-qorxusundan chyakinyaryak saqina-soluna baxmaz, ryasm toplamaqla myashqul olardi.
Saat syakkizin yarisinda zalimiza balacaboy vya ariq bir kishi qirdi. Onun incya barmaqlarinin dirnaqlari xinali idi. O qapidan ichyari qiryandya hamimiz yerimizdyan qalxib ona bashsaqliqi verdik. Chyunki ona byadbyaxtlik uz vermishdi. Bir nechya vaxt bundan qabaq onun yeqanya oqlu Ismayil vyafat etmishdi. Kishi oqlunun xatiryasinya Nikolay kyuchyasindya cah-cyalalli bir imaryat tikdirmishdi. Binanin uz tyaryafindya par-par parildayan iri qizil hyarflyarlya “Ismayil” syozyu yazilmishdi. Kishi bu binanin Islam xeyriyyya cyamiyyyatinya verilmyasini vyasiyyyat etmishdi. O kishinin adi Aqa Musa Naqi idi vya iki yyuz milyon manata sahib olduqu uchyun bizim dyastyamizya daxil ola bilmishdi. Chyunki Aqa Musa artiq myusyalman deyildi. O, Nyasryaddin shahin edam etdirdiyi Myurtyad Babin kafir tyariqyatinya myansub idi. Babin nya istyadiyini aramizda yalniz bir nechyasi bilirdi. Amma hamimiz yaxshi bilirdik ki, Nyasryaddin shah Bahailyarin dirnaqinin altina yanib kyozyarmish biz batirtdirir, onlari diri-diri tonqallarda yandirtdirir vya qamchi ilya olyanya qyadyar dyoydyuryurdyu. Bu cyur aqir cyazalara myaruz qalan bir tyariqyat insanlara hyokmyan chox sheytani sheylyar oyryatmyayya chalishmaliydi.
Saat syakkizdya qonaqlarin hamisi evimizin byoyyuk zalinda toplashmishdilar. Neft shahzadyalyari zalda oturub chay ichirdilyar, shirniyyyat yeyirdilyar vya durmadan inkishaf edyan ishlyarindyan, evlyarindyan, atlarindan, baqlarindan, qumarxanadaki yashil mahud ortyuklyu masalarin ustyundya uduzduqlari pullardan danishirdilar. Onlar adyatya sadiq qalib saat doqquza qyadyar byutyun danishiqlarini yekunlashdirdilar. Saat dyuz doqquzda nyokyarlyar qyalib syufryani yiqishdirdilar vya zalin qapisini baqlayandan sonra atam “Shyamsi Asyadullanin oqlu Mirzya Asdullanin xalqimizin taleyi baryadya byazi fikirlyari var. Qyalin onu dinlyayyak” deyyaryak toplantini achdi.
Mirzya Asyadulla o qyozyal, ***lyali bashini qaldirib danishmaqa bashladi: “Bu myuharibyani Byoyyuk Knyaz udarsa, artiq xyarityadya bir dyanya dya olsun Islam olkyasi qalmayacaq, charin uzyarimizya enyacyak qolu daha chox qyuclyanyacyak. Char bu qecya burada toplanmish olan bizlyarya albyattya ki, toxunmayacaq, chyunki bizlyar pulluyuq. Amma myascidlyarimizi, myaktyablyarimizi bir-bir baqlayacaq vya ana dilimizdya danishmaqimizi da qadaqan edyacyakdir. Vyatyanimizi acnyabilyar idarya etmyayya bashlayacaqlar. Chyunki, Myahyammyad Hyummyatini qoruyacaq kimsya qalmamish olacaq. Aqyar myuharibyani Anvyar Pasha udarsa, vyaziyyyatimiz yaxshi olacaqdir. Amma bu ishdya biz ona kyomyak qyostyarya bilyarikmi? Myanim fikrimcya yox, kyomyak edya bilmyarik. Byali, biz pulluyuq, amma char bizdyan dya pulludur. Byas biz bu vyaziyyyatdya nya etmyaliyik? Aqyar biz pulumuzun bir qismini vya xalqimizdan ibaryat alay yaradaraq onu silahlandirib chara versyak, byalkya myuharibyadyan sonra bizlya myulayim ryaftar edyar. Siz nya fikirdyasiniz? Byalkya bunun bashqa chixish yolu vardir?
Onun qardashi Ali syoz alib dedi:
– Charin qolu daha chox qyuclyanyacyak deyirsyan. Kim bilir, byalkya myuharibyadyan sonra charin hech qolu da qalmayacaq. Amma, char qetsya dya, olkyamizdya choxlu rus qalacaq. Qardashim, onlarin sayi azala da bilyar.
– Onlarin hamisini qirib tyokmyak olmaz, Ali.
Sonra qocalib taqyatdyan dyushmyush Zeynal aqa syoz alib donuq bir syaslya danishmaqa bashladi:
– Kitabda yazilani hech kim bilmir. Byoyyuk knyaz Istanbulu alsa belya, onun qyalyabyasi qyalyabya sayila bilmyaz. Chyunki bizim xoshbyaxtliyimizin achari Istanbulda deyil, achar Qyarbdyadir. Qyarb cyabhyasindya isya tyurklyar qalib qyalyacyaklyar. Ruslar Trabzonu, tyurklyar dya Varshavani aliblar. Ruslardan danishirsiniz? Onlarda hech rusluq qalibdimi? Eshitmishyam ki, Rasputin adinda bir kyandli chara hyokmranliq edir, onun qizlarini siqallayir, charin arvadina da “Mama” deyir. Chari taxtindan yixmaq istyayyan knyazlar da vardir. Hyatta usyan elyamyayya hazirlashanlar da vardir. Myuharibyadyan sonra hyar shey kyokyundyan dyayishyacyak. Hech bir shey kyohnyadyaki kimi olmayacaq.
Uzun biqlari vya parildayan qyozlyari olan bir kyok adam syoz alib dedi: “Byali, bu myuharibyadyan sonra hyaqiqyatyan hyar shey kyokyundyan dyayishyacyak”.
Bunlari syoylyayyan, peshyasi vyakil olan, Xoylu Fyatyali xan idi. Biz onun daima xalq ishinin qayqisini vya qeyryatini chyakyan bir adam olduqunu bilirdik.
Fyatyali xan ciddilyashib syozyunya davam etdi:
– Hyar sheyin dyayishyacyayi uchyun biz hech kimdyan lyutfkarliq dilyamyali deyilik. Bu myuharibyadya kim qalib qyalirsya-qyalsin, onun dyoyyushlyardya aldiqi yaralar chox olacaq vya o zyaiflyayyacyak. Biz isya zyaif dyushmyayyacyayik, yaralilarimiz olmayacaq, dilyanmyak ehtiyacini duymayacaqiq vya qur syaslya tyalyab etmyak qyucyunya sahib olacaqiq. Bizim olkyamiz myusyalman olkyasidir. Biz Osmanlilardan nya qyozlyayiriksya, Romanovlardan da eyni sheyi tyalyab edirik. Bizi hyar sahyadya maraqlandiran myustyaqillikdir. Myuharibyadyan sonra bu qyuclyu dyovlyatlyar nya qyadyar zyaif dyushsyalyar, biz o qyadyar azadliqa yaxinlashacaqiq. Bu azadliq bizya itirilmish qyudryatimizdyan, pulumuzdan vya neftimizdyan qyalyacyak. Elya buna qyorya dya unutmayin ki, bizim dyunyaya yox, dyunyanin bizya ehtiyaci olacaqdir.
Zalda bir milyard manat toplamish qonaqlarimizi bu syozlyar son dyaryacya myamnun etmishdi. Indi qyozlyamyak vya kimin qalib qyalyacyayini qyormyak lazimdir: ruslarinmi, yoxsa tyurklyarinmi? Bizim neftimiz vardi, myuharibyadyan qalib chixan da bizya yalvarib lyutfkarliq dilyayyacyak. Byas o vaxta qyadyar biz nya etmyaliyik? Xyastyaxanalar, ushaq baqchalari, korlara myaxsus klinikalar tikdirmyaliyik. Haqq Dini uqrunda vurushanlara siqinacaq vermyaliyik. Elya etmyaliyik ki. bizi aqidyasizlikdya qyunahlandirmasinlar.
Myan isya dinmyaz-syoylyamyaz bir kyuncdya oturmushdum. Ali Asyadulla zalin o bashindan qyalib yanimda oturdu: “Bu baryadya siz nya fikirdyasiniz, Ali xan?” – deyya myandyan sorushdu. Ali Asyadulla myanim cavabimi qyozlyamyadyan bashini myanya tyaryaf ayib, pichilti ilya danishmaqa bashladi: «Olkyamizdyakiruslarin hamisini tyamizlyamyak yaxshi olmazdimi? Tyakcya ruslari yox, bizim dilimizdya danishmayan, bizim dinimizdyan olmayan, vya bizdyan fyarqli dyushyunyan byutyun acnyabilyari tyamizlyasyak daha yaxshi olmazdimi? Aslindya biz hamimiz bunu istyayirik, amma bu dyushyuncyani achiq syoylyamyayya cyasaryat tapan tyak myanyam. Byas bundan sonra nya olacaq? Myanya sual verirsinizsya, shyaxsyan myan Anvyar Pashaya ustyunlyuk veryardim. Amma olkyamizi Fyatyali xan da idarya edya bilyar. Bashlica myasyalya isya odur ki, olkyamizdyan acnyabilyari tyamizlyamyaliyik.
O, “tyamizlyamyaliyik” syozyunyu elya nyazakyatlya vya yumshaq bir tonla dedi ki, elya bil eshq elan edirdi. O, hiylyaqyarcyasinya qyulyumsyayirdi. Myan ona cavab vermyadim.
Indi nyovbya Byahai Aqa Musa Naqinin idi. O danishmaqa bashlayanda onun balaca, ichyari batmish qyozlyari parildayirdi:
– Myan yashli bir adamam, – deyya syozya bashladi. – Qyordyuklyarim, eshitdiklyarim myani chox kyadyarlyandirir. Ruslar tyurklyari oldyuryurlyar, tyurklyar ermyanilyarlya vurushurlar. Ermyanilyar isya bizim kyokyumyuzyu kyasmyayya can atirlar. Indi biz dya olkyamizdyan ruslari tyamizlyamyayya chalishiriq. Bunun yaxshi olub-olmadiqini bilmiryam. Biz Zeynal aqanin, Mirzya Asyadullanin, Ali Asyadullanin, Fyatyali xanin xalqimizin taleyi baryadya fikirlyarini dinlyadik. Myan onlarin myaktyablyarimizin, ana dilimizin, xyastyaxanalarimizin vya azadliqimizin son dyaryacya qayqisina qaldiqlarini biliryam. Bu pis shey deyil! Amma orada yalniz bosh sheylyar tyadrik edilirsya, o myaktyab kimya vya nyayya lazimdir? Byadyani myualicya edib, ruhu yaddan chixardan xyastyaxananin nya faydasi vardir? Bizim ruhumuz tanriya doqru qetmyak istyayir. Dyuzdyur, hyar bir millyat ozyunya myaxsus bir tanrisi olduquna inanir. Lakin myanim fikrimcya kechmish nechya-nechya ulularin diliylya desyak, ozyunyu bizya tanitmish olan Allah birdir. Buna qyorya dya myan eyni zamanda hyam Hyazryati Isaya, Musaya, Konfusiyya, Buddaya vya hyam dya Myahyammyad Peyqyambyarya inaniram. Biz hamimiz bir Allahdan tyoryanmishik vya Bab yoluyla onun yanina dyonyacyayik. Burada XIX asrin 40-ci illyarindya shiyalik asasinda yaranmish dini tyariqyatin banisi Bab nyazyardya tutulur. Bunu xalqa bildirmyak lazimdir ki, nya qara var, nya dya aq. Chyunki qarada aq, aqda da qara vardir. Ona qyorya dya myaslyahyat qyoryuryam: qyalin elya bir ish qyormyayyak ki, dyunyada kimsyayya zyaryar dyaysin. Chyunki bizim hyar birimiz hyar ruhun bir parchasiyiq vya hyar ruh da bizim bir parchamizdir.
Biz pyart halda oturmushduq. Demyali Babin kafir ideyasi bu imish. Yanimda kiminsya byarkdyan hichqirdiqini eshitdim. Bashimi chevirib baxdim vya tyayaccyublyandiyimdyan quruyub qaldim:
Ali Asyadullanin sifyatindyan qyoz yashlari sel kimi axirdi. Ali Asyadulla hichqira-hichqira dedi:
– Ah, nya qyadyar siz haqlisiniz! Sizya qulaq asmaq byoyyuk xoshbyaxtlikdir. Ey ulu Tanrim Aqa Musa, byutyun insanlar bu qyadyar dyarin biliyya malik olsaydilar, dyardimiz olmazdi?
Sonra o qyoz yashlarini silib, dyarin bir kyoks otyurdyu vya sakitlyashmish bir shyakildya syohbyatinya davam etdi:
- Ey dyarin hyormyat byaslyadiyimiz dostum! Hech bir shyubhya yoxdur ki, Tanrinin qolu hamimizin qolundan qyuvvyatli vya qyudryatlidir. Lakin ey, myudriklik dyaryasi olan dostum, bu da hyaqiqyatdir ki, insan Kyull-Ixtiyarin iltifat ruhuna hyamishya bel baqlaya bilmyaz vya bel dya baqlamamalidir. Biz hamimiz insaniq, biz qyaryak ozyumyuz byutyun chyatinliklyarimizi aradan qaldirmaq yollarini axtarib tapaq.
Ali Asyadullanin ustaliqla syoylyadiyi kyalmyalyar, chox aqilli kyalmyalyar idi. Onun qyoz yashlari axitmasi da aqilli bir oyun idi. Myan Alinin qardashi Mirzyayya baxdim. Mirzya mat-myayattyal, iftixar hissilya qardashina baxirdi.
Nyahayyat qonaqlar ayaqa durdular. Mehribancasina bir-birlyarinya “Salamat qalin, dodaqlarinizdan tyabyassyum askik olmasin” deyib ayrildilar.
Toplanti sona chatdi. Hyarya oz evinya qetdi. Saat on birin yarisi idi. Evimizin qonaq zali, bosh idi vya adama aqir tyasir baqishlayirdi. Myani tyanhaliq hissi byuryudyu. Xidmyatchiyya: “Myan kazarmaya qediryam. Ilyas byay bu qecya nyovbyatchidir” deyib evdyan chixdim.
Ninoqilin evinin yanindan kechib dyaniz kyanari ilya byoyyuk kazarmayatyaryaf yollandim. Kazarmanin nyovbyatchi otaqinin pyancyaryasindyan ishiq qyalirdi. Ilyas byaylya Myammyad Heydyar nyard oynayirdilar. Nyovbyatchi otaqina qirdim. Onlar syaslyarini chixartmadan bashlari ilya myanya salam verdilyar. Nyahayyat, nyard oyunu basha chatdi. Ilyas byay nyardin zyarini kyuncya atdi vya yaxasini dyuymyalyadi. Sonra “toplanti necya kechdi?” deyya sorushdu.
– Ali Asyadulla olkyamizdyan byutyun ruslari tyamizlyayyacyayinya yenya and ichdimi?
– Byali, tyaxminyan elya dedi. Byas sizdya myuharibyadyan nya xyabyar var?
Ilyas byay, myuharibyadyan tyanqya qyalmish bir adam kimi cavab verdi:
– Myuharibyani deyirsyan? Almanlar Polshani tutublar. Byoyyuk knyaz deyilyanya qyorya qarli yollarda batib qalib vya ya da Baqdadi zyabt edib. Tyurklyar dya byalkya Misiri tutdular. Kim bilir? Bu dyunya yaman can sixici olub.
Myammyad Heydyar sachlari azca kyasilmish bashini qaldirib dedi:
– Hech dya can sixici deyil. Bizim atlarimiz vya asqyarlyarimiz var, silah ishlyatmyayi dya bilirik. Kishiyya bundan bashqa nya lazimdir. Byazyan istyayiryam ki, daqlari ashim, syanqyarlyardya oturub qabaqimda dyushmyan qyoryum. Dyushmyan dediyinin qyuclyu azyalyalyari olmalidir, byadyani dya tyar qoxumalidir.
– Onda nya uchyun cyabhyayya kyonyullyu qetmirsyan? – deyya sorushdum. Myammyad Heydyar kyadyarlya myanya baxib dedi:
– Myan elya kishilyardyan deyilyam ki, din qardashlarim tyurklyarya atyash achim.
Myan nyavazishlya ona baxdim. Bu enlikyuryakli, qyuclyu, sadyalyovh sifyatli qyanc burada oturub, dyoyyush hyasryatindyan az qala partlayirdi.
Myammyad Heydyar oturduqu yerdyan myahzun-myahzun dillyandi:
– Myan cyabhyayya qetmyak istyayiryam, amma qetmiryam.
– Byas bizim myamlyakyatimizdya nyalyar etmyaliyik, – deyya sorushdum.
O susdu vya alnini qirishdirdi, xeyli vaxt kechyandyan sonra, dedi:
Biz qyaryak myascidlyar tikyaydik, torpaqa su veryaydik. Torpaqimiz suya myohtacdir. Sonra onlarla acnyabilyarin olkyamizya qyalib ikidya bir bizya axmaqdemyalyari yaxshi ish deyil. Myanya elya qyalir ki, byoyyuk bir tonqal qalayib byutyun neft buruqlarini yandirmaq yaxshi olardi. O zaman qyozyal bir myanzyarya amyalya qyalyardi vya biz yenya dya kasib vyaziyyyatimizya qayidardiq. Biz o zaman hech kimya lazim olmazdiq vya acnyabilyar dya yaxamizdan al chyakyardilyar. Myan neft buruqlarinin yerinya, mavi ryanqli qyozyal myascid tikdiryardim. Bir dya istyayyardim ki, bu qyun neft chixan sahyalyardya dya taxil akyaydilyar. Myammyad Heydyar dyushyuncyalyarinin xyayalina dolaraq susdu. Ilyas byay qyahqyahya chyakib qyuldyu. Byas sonra? - Sonra da oxumaqi vya yazmaqi qadaqan etmyali, elektrik avyazinya sham ishiqindan istifadya etmyali vya olkyamizdyaki an syafeh adami da padshah sechmyaliyik, hya?!
Myammyad Heydyar bu istehzaya myahyal qoymadi:
– Kechmish zamanda indikindyan daha chox syafeh adamlar var idi. Amma o syafeh adamlar neft buruqlari yerinya su kanallari tikirdilyar vya indikindyan fyarqli olaraq biz acnyabilyari soyurduq, onlar bizi yox. Kechmishdya xoshbyaxt insanlar da indikindyan daha chox idi.
Onun dediyi syozlyarelya xoshuma qyaldi ki, istyadim bu byasitadami qucaqlayib opyum.
Lakin birdyan-birya kimsya qapini hyayyacanla dyoymyayya bashladi. Myan tez yerimdyan sichradim vya qapini achib bayira baxdim. Seyid Mustafa hyayyacanli halda ichyari qirdi. Onun ammamyasinin sariqi syokyulmyush, ucu tyardyan parlayan qashlarinin uzyarinya dyushmyushdyu. Yashil qurshaqi achilmishdi, boz ryanqli fyasi isya toz ichindya idi. O, ryanqi qachmish halda kyursyuyya chyokdyu vya lyahlyayya-lyahlyayya dedi:
– Nachararyan yarim saat bundan qabaq Ninonu qachirtdi. Indi onlar Myardyakan yolundadirlar.
XVII
Myammyad Heydyar yerindyan sichradi. Onun qyozlyari lap balacalashmishdi. “Myan atlari yyahyarlyayyaryam!” deyib bayira qachdi. Sifyatim yanirdi. Qan qicqahima vururdu, bashimda bir qurultu vardi. Elya bil qyozyaqyoryunmyaz bir qyuvvya dyayyanyaklya bashima zyarbya vururdu. Ilyas byayin syasi elya bil chox uzaqlardan qyalirdi: «Ozyunyu itirmya, Ali xan, syabirli ol. Onlari yaxalayacaqiq. O vaxta qyadyar ozyunyu alya al”.
Ilyas byay qabaqimda durmushdu. Onun incya sifyati son dyaryacya solmushdu. Ustyundya Qafqaz xyancyari olan kyamyari belimya baqladi. Sonra “qyotyur” deyib alimya dya bir tapancha verdi:
– Yenya deyiryam, syabirli ol, Ali xan – dedi – qyazyabini Myardyakan yoluna saxla.
Nya etdiyimi bilmyadyan tapanchani cibimya qoydum. Seyid Mustafanin chopur sifyati myanya tyaryaf dyondyu. Myan onun qalin dodaqlarinin qimildandiqini qyordyum vya syoylyadiyi qiriq-qiriq cyumlyalyarini eshitdim: “Evdyan chixdim ki, qedib molla Haci Maqsudla qyoryushyum. Onun qaldiqi ev operanin yanindadir. “Saat on birdya Molla Maqsudun evindyan chixib operanin yanindan kechirdim. Tamasha sona chatmishdi. Birdyan qyordyum ki, Nino Nachararyanla avtomashina minirlyar. Amma mashin yerindyan tyarpyanmyadi. Onlar mashinin ichindya bir-birilya danishirdilar. Nachararyanin sifyatinin ifadyasi hech xoshuma qyalmyadi. Qaranliqda onlara yaxinlashib danishiqlarina qulaq asmaqa bashladim. Nino “olmaz” deyirdi, “myan onu seviryam”. Nachararyan da cavab verirdi ki, “myan syani ondan da chox seviryam” deyirdi. Bu olkyanin dashi dash ustyundya qalmayacaq! Myan syani Asiyanin alindyan alib qachirdacaqam. Nino cavab verdi ki, “yox, myani evimizya apar”. Nachararyan motoru ishya saldi. Myan mashinin arxasina atildim. Avtomashin Kipianiqilin evinya yaxinlashdi. Yoldaki danishiqlarini eshidya bilmyadim. Nino aqlayirdi. Nachararyan birdyan Ninonu qucaqlayib uzyundyan opdyu. “Syan bu vyahshi insanlarin alinya dyushmyamyalisyan” – deyya Nachararyan syaslyandi. Sonra pichilti ilya nyasya dedi. Myan yalniz onun axirda dediyi syozyu eshidya bildim: “Myanim Myardyakandaki evimya qedirik. Biz Moskvaya qedib kyabin kyasdiryarik, oradan da Isvechya qedyarik”. Myan qyordyum ki, Nino onu ityalyadi. Nachararyan mashini ishya saldi vya onlar qetdilyar. O zaman avtomashinin arxasinda asildiqim yerdyan atlanib var qyucyumlya qachdim ki... Но то ли он не договорил, то ли я не мог больше слушать его. Тут двери распахнулись настежь, и Мухаммед Гейдар крикнул:
- Кони готовы!
Мы бросились на плац. В свете луны я увидел оседланных коней, они тихо ржали, перебирая копытами.
- Возьми этого! - крикнул Мухаммед Гейдар, бросая мне поводья одного из них.
Я взглянул на коня и обмер - это был знаменитый гнедой, принадлежащий командиру полка Меликову.
- Командир будет в ярости, - поморщился Мухаммед Гейдар. - До сих пор никто посторонний не садился на его коня. Но он летит, как молния. Не жалей коня. На нем ты их быстро догонишь.
Я вскочил в седло, хлестнул легендарного коня плеткой. Гнедой взвился на дыбы и одним прыжком вынес меня с плаца.
Пылая ненавистью, ни о чем не думая, я несся вдоль берега, то и дело нахлестывая коня. Мимо стремительно мелькали дома, пучки искр вырывались из-под копыт гнедого. Не зная, на ком выместить злобу, я натянул повод. Конь снова взвился на дыбы и понесся еще резвей. Вот и последний домик остался позади. Предо мной лежали залитые лунным светом поля и узкая мардакянская дорога. По обе стороны тянулись бахчи. Освещенные луной дыни напоминали золотые самородки. Конь мчался во весь опор. Я сидел, низко склонившись почти к самой шее коня.
Вот значит как! И вдруг все словно ожило у меня перед глазами... Я увидел, как они разговаривают, слышал каждое их слово. Теперь мне все было понятно. План Нахараряна был прост и реален: Энвер ведет войну в Малой Азии. Трон царя зашатался. В армии великого князя есть армянский батальон. Если фронт будет прорван, османские войска хлынут в Армению, Карабах и Баку. Нахарарян прекрасно сознавал, чем это может кончиться. Поэтому он перевел в Швеции все свое золото.
Я отчетливо представил себе сцену в ложе оперного театра и их разговор:
- Княжна, ничто не объединяет Восток с Западом, даже любовь.
Нино молчит. Она слушает.
- Все мы, кому угрожает османский меч, должны объединиться, протянуть руки друг другу. Мы - посланцы Европы в Азии. Я люблю вас, княжна. Мы достойны друг друга. Жить в Стокгольме легко. Стокгольм - это Европа, Запад.
Нино молчит...
- Эта страна будет разрушена до основания. Вы должны сами определить свою судьбу, Нино. Кончится война, и мы переедем в Лондон, будем приняты при дворе. Европейцы должны сами определять свою судьбу. Я очень уважаю Али хана, но он - варвар, вечный раб степи.
Я издал звериный вой и в бешенстве хлестнул коня плеткой. Так воют степные волки, задрав морды к луне, протяжно и печально. Весь ночной мрак вобрал в себя этот вой. В горле саднило. Почему я так вою под луной здесь, на мардакянской дороге. Нельзя растрачивать ярость, я должен сохранить ее для встречи с ними. Ветер хлестал мне в лицо. Слезились глаза. Но это все ветер! Только из-за него льются у меня слезы! Я не плачу. Не плачу, хоть и понял: ничто больше не объединяет Восток с Западом, даже любовь. О, эти коварные сияющие грузинские глазки! Да, я дитя степей, рожден тюркской серой волчицей. Как Нахарарян все хорошо продумал: "Обвенчаемся в Москве, уедем в Стокгольм". Подумать только! Отель в Стокгольме. Теплая белоснежная постель. И еще вилла в Лондоне.
Я в ярости еще ниже пригибаюсь к коню и вдруг неожиданно для себя вонзаюсь зубами в конскую шею. Солоноватая кровь наполняет рот. Вилла. У Нахараряна есть вилла в Мардакянах. Прямо посреди фруктового сада. Все состоятельные жители Баку построили себе здесь виллы. Вилла Нахараряна стоит на самом берегу. Из белого мрамора, с колоннами в античном стиле. Я был как-то на этой вилле. Видел там роскошную кровать красного дерева, застеленную белоснежным бельем, как в стокгольмских отелях.
Я совершенно уверен, что Нахарарян не станет всю ночь заниматься пустой болтовней. Конечно, он сделает свое дело... Это несомненно... Перед моими глазами отчетливо встали и эта кровать, и грузинские глаза, в которых под пеленой страха таилось сладострастие.
Я еще яростней вонзил зубы в шею коня. Скорее, скорее! Спеши! Но не теряй самообладания, Али хан, сдерживай свою злость!
Какая узкая дорога!
И вдруг я начал громко смеяться. Какое счастье, что мы в Азии! Какое великое счастье, что мы в дикой, отсталой, нецивилизованной Азии! Где нет никаких дорог, а есть лишь узкие тропинки, годные только для карабахских гнедых! Разве может автомобиль развить на такой дороге большую скорость.
Желтые лица дынь по краям дороги были обращены ко мне. Они будто хотели сказать мне: "Дороги плохие, эти дороги не для английских автомобилей. Они созданы для тех, кто скачет на карабахских гнедых".
Выдержит ли конь. Перед глазами встало лицо Меликова. Тогда в Шуше он обнажил свою саблю и воскликнул: "Я сяду на этого коня только тогда, когда царь призовет меня на военную, службу". Будь, что будет, мне все равно. Пусть хоть разорвется от плача сердце старого карабахца! Что мне за дело! Я снова хлестнул коня.
Наконец вдали за кустами я услышал тихое гудение мотора. Потом различил слабый свет. Автомобиль! Это они! Осторожно преодолевая ухабы и выбоины, машина медленно, продвигалась вперед. Европейская машина, которой трудно на азиатских дорогах. Я еще раз хлестнул коня. Уже можно было различить сидящего за рулем Нахараряна. И... Нино! Она сидела, съежившись в уголке.
Неужели они не слышат конского топота.
Неужели Нахарарян не прислушивается к ночной тишине.
Судя по всему, здесь, на мардакянской дороге, он чувствует себя очень уверенно в европейском автомобиле. Надо остановить этот лакированный ящик. Остановить прямо здесь!
Я выхватил пистолет. Ну, дорогой бельгиец, настал твой черед, Покажи, на что ты способен! Выстрел! Узкий язык пламени на мгновение разорвал ночной мрак. Отлично, бельгиец! Прекрасный выстрел! Точно в цель!
Автомобиль присел на левое колесо. Хвала Аллаху, лакированный ящик остановился!
Отбросив ставший ненужным пистолет, я подскакал к автомобилю, распахнул дверцу и в упор посмотрел на сидящих в нем беглецов.
Потрясенная происходящим Нино сидела с неподвижно застывшим, безжизненным, как маска, лицом. Ее била крупная дрожь.
Лицо Нахараряна было искажено от страха, дрожащие пальцы тянулись к пистолету. Ага, значит, он не так уж уверенно чувствует себя в своем европейском автомобиле. На его толстом пальце сверкал тяжелый перстень с бриллиантом.
Ну, давай, Али хан! Теперь ты можешь дать волю своей ярости. Не дай выстрелить этой дрожащей от страха туше! Кинжал обнажен! Как упоительно просвистел он в воздухе!
Где я научился так бросать его. В Иране. В Шуше. Нигде! Я унаследовал это от своих предков Ширванширов, совершавших походы в Индию, покорявших Дели.
Нахарарян издал неожиданный для мужчины тонкий визг. Пальцы его выронили пистолет, из локтя брызнул фонтанчик крови.
Какое великое счастье - пролить на мардакянской дороге кровь своего врага! Издали донесся стук копыт.
Видно, его услышал и Нахарарян. Проворно выскочив из машины, он одним прыжком исчез в кустах. Я подобрал кинжал и бросился за ним. Колючие ветки хлестали по лицу, царапали руки, под ногами хрустели сухие листья. Где-то совсем недалеко слышалось тяжелое дыхание Нахараряна. Как загнанный зверь, он несся, не разбирая дороги.
Стокгольмского отеля захотел.! Жди, будет тебе отель! Никогда больше твои мерзкие толстые губы не коснутся Нино!
Ага! Вот он! Убегает, продирается через кусты. Он уже на бахче, бежит в сторону моря. Где мой пистолет. Ах да, я бросил его около машины!
Колючки в кровь раздирают мне руки. Наконец-то бахча!
Бледная, как лицо покойника, луна. Круглые дыни лежат, подставив ее холодным лучам свои глупые толстые морды. Я наступаю на одну из них, и она с хрустом лопается.
Нет, Нахарарян, ты не вывезешь своего золота в Швецию!
Вот он!
Я хватаю его за плечо и разворачиваю к себе! Лицо его пылает ненавистью. Как у вора, застигнутого на месте преступления.
Первый удар пришелся мне в челюсть. Еще один- в грудь!
Бей, Нахарарян, в Европе ты научился боксировать!
У меня потемнело в глазах. На миг прервалось дыхание!
Я - всего лишь азиат, Нахарарян, меня не учили бить ниже пояса.
Я - степной волк, и ярость лишь придает мне силы.
Я бросился на него, обхватил его тяжелую тушу поперек, как бревно, и швырнул на землю. Мои колени уперлись в круглый живот, пальцы сдавили горло. Он попытался достать меня кулаками. Рыча, мы покатились по земле. Нахараряну удалось подмять меня, его руки сдавили мне горло. Искаженное ненавистью лицо побагровело от напряжения. Рот перекосился. Я. ударил его ногами в живот и почувствовал, как каблуки сапог погрузились в это жирное тело. Он попробовал вырваться из моих рук. В разорванной на груди рубашке белело его открытое горло. С глухим рыком я вонзил в него зубы.
Да, Нахарарян, да! Так деремся мы, азиаты! Мы не бьем ниже пояса, а по-волчьи вонзаем зубы в горло врагу!
Я ощущал, как дрожат под зубами его напрягшиеся жилы. Вдруг его рука заскользила вдоль моего пояса. Кинжал! Мой кинжал! Нахарарян тянется к нему. Как же я мог в пылу борьбы, позабыть о нем. В тот же миг лезвие блеснуло перед моим лицом, и я ощутил острый удар в бок. Но, к счастью, клинок скользнул по ребрам.
Какая у меня, оказывается, теплая кровь!
Я вырвал у него клинок. Теперь Нахарарян был подо мной. Голова его запрокинута. Еще одна глупая толстая дыня, уставившаяся на бледную, как лицо покойника, луну.
Я занес над ним кинжал и услышал тонкий, пронзительный, полный животного страха крик. Казалось, его лицо превратилось в один сплошной рот.
Стокгольмского отеля захотел. Получай, свинья! Получай, глупая дыня!
Чего я жду. Почему не убиваю его.
- Бей, Али хан, бей! - услышал я голос позади. Это кричал Мухаммед Гейдар.
- Бей прямо в сердце! Сверху вниз!
Крик Нахараряна оборвался. Не знаю, долог ли он, тот миг между жизнью и смертью, но сейчас мне хотелось еще немного продлить его и еще раз насладиться полным предсмертного ужаса воплем врага.
Я опять взмахнул кинжалом и изо всех сил вонзил его Нахараряну в сердце. Его тело конвульсивно дернулось и застыло.
Я медленно поднялся, ощущая огромную усталость. Одежда моя была залита кровью. Моей. Его. Теперь уже это не имело никакого значения.
- Молодец, Али хан! - воскликнул сияющий Мухаммед Гейдар. - Ты настоящий мужчина!
Ныла рана в боку. С помощью поддерживающего меня под локоть Мухаммеда Гейдара я вернулся на дорогу, туда, где сверкал под луной черный лакированный ящик, принадлежавший Нахараряну, где ждали меня еще двое моих друзей, державших под уздцы четырех коней.
Ильяс бек пожал мне руку. Сеид Мустафа слегка приподнял зеленую эммаме. Он крепко обнимал за талию сидящую впереди него Нино.
- Что делать с женщиной. Ты сам убьешь ее или поручишь сделать это мне.
Сеид Мустафа проговорил эти слова спокойно, голос его звучал тихо, а глаза были полузакрыты, словно он дремал.
Нино не проронила ни звука.
- Давай, Али хан, - сказал Мухаммед Гейдар, протягивая мне кинжал.
Я взглянул в белое, как мел, лицо Ильяс бека. Он кивнул.
- Труп мы бросим в море!
Я медленно приближался к Нино и видел, как постепенно расширяются от ужаса ее глаза...
...На переменах она, плача, прибегала к нам с учебниками под мышкой. А один раз я сидел под ее партой и шепотом подсказывал:
- Карл Великий короновался в Аахене в восьмисотом году...
Почему она молчит сейчас. Почему не плачет, как тогда. Или незнание года коронации Карла Великого более тяжкий грех, чем...
Я прижался щекой к шее коня и устало взглянул на Нино. Наши взгляды встретились, но ее глаза по-прежнему молчали. Она сидела на коне Сеида Мустафы, устремив взгляд на кинжал, и была в этот миг прекрасна.
Лучшая в мире кровь - грузинская!
Самые красивые губы - у грузинок!
Но эти губы целовали Нахараряна! И Нахарарян, мечтавший увезти свое золото в Швецию, целовал их!
- Ильяс бек, я ранен. Отвези княжну Нино домой. Ночью холодно. Укрой чем-нибудь княжну. Запомни, Ильяс бек, если хоть один волос упадет с головы Нино, я убью тебя. Ты слышишь, Ильяс бек. Я твердо обещаю это тебе. Мухаммед Гейдар, Сеид Мустафа, я очень ослабел. Помогите мне. Отвезите меня домой. Я истекаю кровью.
Я вцепился в гриву карабахского гнедого, Мухаммед Гейдар помог мне сесть в седло. Ильяс бек подошел к Нино, бережно поднял ее на руки и усадил в мягкое казацкое седло. Нино безучастно позволила ему сделать это. Ильяс бек набросил на плечи Нино свой китель, потом обернулся ко мне и кивнул на прощанье. Лицо его все еще было бледным.
Я долго смотрел им вслед.
- Ты герой, Али хан! - воскликнул Мухаммед Гейдар, вскакивая на коня. - Ты дрался, как герой, и поступил так, как должен был поступить.
- Ее жизнь была в твоих руках, - проговорил, склонив голову, Сеид Мустафа. - Ты мог убить ее, а мог и помиловать. Шариатом допустимо и то, и другое.
И Сеид Мустафа мечтательно рассмеялся, Мухаммед Гейдар вложил поводья мне в руки.
Мы молча поскакали по ночной дороге. Впереди ласково светили огни Баку.
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
С уступа, нависшего над глубокой пропастью, открывается суровая, но величественная картина: мрачные скалы без малейшего признака растительности, словно некий титан разбросал здесь в беспорядке огромные камни.
А вдоль края пропасти - будто кто-то подвесил их здесь - лепятся один к другому, убегая вверх по скалам, убогие домишки, и плоская крыша одного служит двором другого.
Внизу, на дне пропасти звенит ручей. В чистом, прозрачном воздухе сверкают под лучами солнца скалы. Между ними вьется, теряясь где-то внизу, узкая тропинка.
Это дагестанский аул.
Внутри домика полумрак, на пол брошена плотная циновка. Две деревянные балки подпирают выступающий снаружи козырек крыши.
В бездонном небе застыл, распластав крылья, орел.
Я лежал на небольшом дворике-крыше и с наслаждением посасывал янтарный мундштук кальяна. Чья-то рука заботливо подмешала в табак анашу. Легкий ветерок уносит сизый табачный дым и холодит покрытое испариной лицо. Виски мои холодны, как лед. Клубы дыма плывут в воздухе, образуя удивительные фигуры, чье-то лицо выплывает со дна пропасти, кружась и множась, оно приближается, и я узнаю его - это Рустам 3ал с ковра, висящего в моей комнате в Баку.
Давно ли я лежал там, укутанный теплым одеялом. Болела рана. Я слышал звуки шагов, тихие голоса за стеной. До меня донесся голос отца.
- Прошу простить меня, господин комиссар, - говорил он, - но я сам не знаю, где сейчас мой сын. Думаю, он убежал в Иран и в настоящее время скрывается у своего дяди. Искренне сожалею, господин комиссар.
- Против вашего сына, - рокотал в ответ бас комиссара полиции, возбуждено уголовное дело. Он обвиняется в убийстве. Уже подписан ордер на его арест. Мы отыщем и арестуем его пусть даже в Иране.
- Я могу только приветствовать это, потому что не сомневаюсь - мой сын невиновен, и любой суд оправдает его. Убийство насильника никогда не считалось преступлением. И кроме того...
В соседней комнате воцарилась тишина, и мне показалось, что я слышу шелест новеньких купюр.
- Конечно, конечно, - зарокотал опять комиссар. - Ох, уж эта молодежь! Горячие головы! Чуть что - сразу за кинжал. Я - лицо официальное, но как отец прекрасно вас понимаю. Вашему сыну не следует больше появляться в Баку. А приказ о его аресте я все же вынужден буду переслать в Иран.
Затем послышался звук удаляющихся шагов и снова тишина...
Изящные буквы на ковре переплетались, создавая загадочный лабиринт. Я попробовал проследить взглядом за причудливой линией, которая, изгибаясь, образовывала букву "нун", но опять почувствовал приступ головокружения и потерял сознание.
Продолжалось это недолго. Сознание постепенно возвращалось ко мне, и я видел склонившиеся надо мной незнакомые лица, слышал шепот, но не мог различить слов.
Когда же сознание окончательно прояснилось, я увидел улыбающихся Ильяс бека и Мухаммеда Гейдара. Оба они были в мундирах. Я с трудом поднялся и сел в постели.
- Вот, зашли попрощаться. Отправляемся на фронт.
- Как.
Ильяс бек грустно поправил ремень и начал рассказ:
- В ту ночь я доставил княжну Нино домой. Всю дорогу она не проронила ни слова. Я сдал княжну родителям и отправился в казармы. А через несколько часов все стало известно. На Меликова страшно было смотреть. Он заперся в своем кабинете и пил. На коня своего даже смотреть не стал, а вечером вообще приказал пристрелить его. Наутро он подал рапорт с просьбой отправить его на фронт. Отцу пришлось как следует похлопотать за нас, но добился он только того, что дело не было передано в военный трибунал. Потом пришел приказ о переводе нас в действующую армию. Причём на передовую.
- Простите меня, друзья. Это я во всем виноват!
Но друзья в один голос запротестовали:
- Нет, нет, ты - герой. Ты вел себя, как мужчина. Мы гордимся тобой.
- А как Нино. Вы видели ее.
Ильяс бек и Мухаммед Гейдар помрачнели.
- Нет, не видели.
Ответ прозвучал очень сухо, и я не стал больше говорить об этом.
- Не тревожься за нас, - улыбнувшись, сказал Ильяс бек. - Мы как-нибудь устроимся и на передовой.
Мы рассмеялись, обнялись на прощание, и друзья ушли.
Я снова почувствовал подступающую слабость и упал на подушки. "Бедные мои друзья! - думал я, блуждая взглядом по рисунку на ковре. - У них из-за меня неприятности..."
Липкое полузабытье опять затянуло меня. Как в тумане, возникало перед моими глазами то смеющееся, то печальное лицо Нино. Чьи-то руки тормошили меня.
- Надо дать ему анашу, - сказал кто-то на персидском. - Очень помогает при душевных муках.
В губы мне вложили янтарный мундштук, я вновь погрузился в полудрему и откуда-то издали слышал чей-то голос:
- Почтенный хан, я потрясен обрушившимся на нас несчастьем. Сейчас я хочу только одного - чтобы наши дети поженились как можно скорей.
- Но, дорогой князь, Али хан не может сейчас жениться. Он - кровник. Ведь Нахараряны объявили нас кровными врагами. Жизнь моего сына ежеминутно подвергается смертельной опасности, поэтому я отправил Али хана в Иран. В настоящее время он никак не может жениться на вашей дочери.
- Я умоляю вас, Сафар хан, неужели мы не сумеем защитить наших детей. Они могут уехать отсюда хоть в Индию, хоть в Испанию. Поймите, Сафар хан, честь моей дочери запятнана, и лишь брак может спасти ее доброе имя.
- Но ваша светлость, разве Али хан запятнал честь вашей дочери. К тому же вы всегда найдете для княжны жениха среди русских или армян.
- Хан, мы могли бы представить это просто как невинную прогулку, и никто бы ничего не заподозрил. Ваш сын поспешил. Он слишком погорячился и должен исправить свою ошибку.
- Как бы там ни было, Али хан - кровник, он не может жениться.
- Но, Сафар хан, поймите меня, я ведь тоже отец...
Голоса умолкли. Наступило долгое, тягостное молчание. Я глядел на крупинки анаши, напоминающие муравьев.
Наконец, пришел день, когда с меня сняли повязки. Я осторожно коснулся рубца. Это первая рана, нанесенная мне врагом. Я поднялся с постели и, все еще ощущая слабость в ногах, медленно прошелся по комнате. Слуги почтительно стояли в стороне, готовые в любой момент броситься мне на помощь.
Дверь распахнулась, и в комнату вошел отец. Слуги тотчас вышли.
Я серьезно поглядел на него, ожидая, что он скажет.
- К нам каждый день приходят из полиции, - сказал он после некоторого молчания. - И, кстати, не только они разыскивают тебя. За тобой охотятся все Нахараряны. Пятеро из них уже уехали в Иран. Да, чуть не забыл, - отец усмехнулся, - Меликовы тоже объявили тебя своим кровным врагом. Из-за гнедого. А друзей твоих отправили на фронт. - Он еще немного помолчал и добавил: - Я расставил вокруг дома двадцать человек охраны.
Я стоял, опустив голову, не произнося ни слова. Рука отца легла мне на плечо.
- Я горжусь тобой, Али хан, горжусь. - Голос отца звучал ласково. - На твоем месте я поступил бы так же.
- Ты доволен мной, отец.
- Я очень доволен тобой, - ответил он, потом обнял меня и, глядя прямо в глаза, спросил: - Но объясни мне, почему ты не убил ее.
- Не знаю, отец... Я был слишком измучен.
- Лучше бы ты убил ее. Впрочем, теперь уже поздно говорить, об этом. Но я тебя не корю за это. Мы все, вся семья гордимся тобой.
- Что же теперь будет, отец.
Он прошелся по комнате и со вздохом сказал:
- Здесь ты, конечно, оставаться не можешь. И в Иран тебе ехать нельзя. Тебя разыскивают полиция и две могущественные семьи. Будет лучше, если ты уедешь в Дагестан. Поживешь в каком-нибудь глухом ауле, где тебя никто не найдет. Ни полиция, ни армяне не посмеют сунуть туда нос.
- И до каких пор я останусь там.
- Ты пробудешь там долго, Али хан. До тех пор, пока полиция не закроет дело, а враждующие семьи помирятся со мной. Я навещу тебя.
Той же ночью в сопровождении надежной охраны я отправился в путь...
Здесь, в доме Кази Муллы я находился под надежным покровительством дагестанского гостеприимства. Жители аула знали, что я - кровник, и это придавало мне в их глазах ореол героя и мученика. Я был окружен незримой, но постоянной заботой хозяина дома и его домочадцев. Кто-то следил за тем, чтобы в моем кальяне табак всегда был смешан с анашой.
Курил я много, уносясь в волнах призрачных видений. Стараясь отвлечь меня, Кази Мулла без умолку болтал.
- Не засыпай, Али хан! Послушай, что я расскажу тебе. Ты знаешь историю Андалала.
- Андалала. - вяло повторил я.
- Да ты хоть знаешь, что такое Андалал. Знаешь ли ты, что шестьсот лет тому назад Андалал был большим и сильным селом. Правил здесь очень добрый, умный и храбрый хан. Но разве народ когда-нибудь ценит свое счастье. Не понравилось людям, что у них такой мягкий и добрый правитель, пришли они к хану и сказали: "Ты надоел нам, убирайся отсюда!" Горько стала хану слышать эти несправедливые слова, заплакал он, потом простился с родными, сел на коня и отправился в Иран. Там он поступил на службу к шаху и, благодаря своему уму, смог в скором времени достичь высокого положения. Шах очень ценил его советы и всегда прислушивался к ним. Хан же стал великим полководцем, покорил для шахской короны много земель. Но, несмотря на все почести и богатство, он не мог забыть несправедливости андалалцев, и обида на Андалал не унималась в его сердце. После долгих размышлений он решил уговорить шаха совершить поход на Андалал, чтобы смести его с лица земли.
"Правитель Андалала богат золотом и несметными сокровищами, - сказал он шаху. - Если мы возьмем эту деревню, все богатство поступит в шахскую казну".
Шаху это предложение понравилось, он снарядил войско, сам встал во главе его, и двинулись они на Дагестан. Вот подошли иранцы к Андалалу, разбили у подножья гор лагерь и потребовали, чтобы жители села сдались.
"Вас больше, но вы - в долине, - отвечали им андалалцы, - а нас хоть и меньше, но мы на горе. Но сильней и вас, и нас - Аллах в небесах. На все его воля. Мы без боя не сдадимся".
На защиту своей деревни встал весь народ - и мужчины, и женщины, и дети. А в первых рядах обороняющихся сражались сыновья того самого хана. Храбро бились иранцы, но родная земля придавала андалалцам сил, опрокинули они противника, иранцы дрогнули, побежали. Впереди всех бежал доблестный шах, замыкал отступающее войско хан, который привел врагов.
Прошли годы. Хан старел, все сильней мучили его угрызения совести, и все сильней тянуло его в родную деревню, хотелось ему увидеть напоследок Андалал, покаяться перед земляками. Оставил он свой тегеранский дворец, приехал в Андалал. Но никто из андалалцев не захотел иметь дела с предателем. Бродил хан от дома к дому, но нигде не встретил ни сочувствия, ни понимания. Пришел тогда он к кази и говорит: "Я вернулся на родину, чтобы искупить свою вину. Пусть люди судят меня по законам предков".
Приказал кази созвать всех жителей деревни, связали хану руки, и кази объявил приговор:
"Этот человек совершил преступление, и по законам наших предков он должен быть похоронен заживо. Что вы скажете на это."
"Да будет так!" - закричали люди.
Но кази был человеком справедливым.
"Хочешь ли ты сказать что-нибудь в свое оправдание." - спросил он хана.
"Нет, - ответил тот. - Я виноват и готов принять смерть. Это очень хорошо, что в Андалале так свято чтут законы предков. Только почему же тогда вы забыли о другом законе, который гласит, что сын, поднявший меч на отца, должен быть казнен на его могиле. Разве не сражались против меня мои сыновья. Я требую справедливости. По закону и они должны быть казнены".
Услышали люди эти слова и зарыдали. И вместе со всеми плакал кази, потому что хоть и были сыновья хана самыми уважаемыми в Андалале людьми, но закон - есть закон, и он должен быть исполнен.
"Да будет так, - горестно воскликнул кази, и предатель Андалала был похоронен заживо, а гордость деревни - его доблестные сыновья обезглавлены на могиле отца..."
- Какая длинная и глупая сказка, - проговорил я недовольным голосом. Этот твой хан жил шестьсот лет тому назад, и к тому же был подлецом. Лучше расскажи что-нибудь поинтересней.
Кази Мулла обиделся.
- А ты слышал про имама Шамиля. - сердито засопев, спросил он. - Я многое могу рассказать о нем. Это было недавно, всего пятьдесят лет назад. В те времена наш народ был счастлив. Мы не пили вина, не знали, что такое табак. Воров у нас почти не было, а если случалась кража, вору отрубали правую руку. Так мы и жили до тех пор, пока в наши горы не пришли русские. Когда они захватили Дагестан, имаму Шамилю явился Пророк и повелел объявить захватчикам газават. Под знамена Шамиля встал весь Кавказ, в том числе и наши чеченцы. Но русские были сильнее нас. Они убивали наших мужчин, сжигали села, вытаптывали поля. Отправились тогда наши старейшины к имаму просить его освободить чеченцев от клятвы. Но вместо имама они встретились с его матерью - Ханум, женщиной очень доброй, мягкосердечной.
"Я обо всем расскажу имаму, - пообещала Ханум. - Он должен освободить чеченцев от их клятвы".
Ханум была достойной, уважаемой женщиной, а имам - хорошим сыном. Но когда она передала имаму просьбу чеченцев, тот ответил:
"Коран велит казнить предателей. Но Коран запрещает также неповиновение родителям, отказ в их просьбе. Я не знаю, как мне поступить. Я должен молить Аллаха наставить меня на путь истинный".
Три дня и три ночи провел имам в молитвах, а потом вышел к народу и объявил:
"Люди, слушайте волю Аллаха. Первый же человек, который заговорит со мной о предательстве, должен быть наказан плетьми. Первой об этом заговорила моя мать, и она будет наказана за это ста ударами плетью".
Солдаты увели Ханум, сорвали с нее чадру, бросили на ступени мечети. Но едва на ее плечи обрушился первый удар, Шамиль упал на колени и воскликнул:
"Закон Всевышнего нерушим. Никто не в силах отменить его. Но Коран дозволяет детям принять наказание за грехи родителей. - С этими словами имам сорвал с себя одежду, лег на ступени и приказал палачу: - Бей меня, и если я почувствую, что ты бьешь в полсилы, то велю отрубить тебе голову, не будь я Шамилем".
Девяносто девять ударов плетью получил Шамиль. Он лежал, истекая кровью, кожа на спине была разодрана в клочья. Народ в ужасе смотрел на своего имама, но никто отныне не осмеливался и помыслить о предательстве. Вот как мы жили пятьдесят лет назад, и народ наш был тогда счастлив.
Я молчал. Орла в небе уже не было видно. Смеркалось. На минарете маленькой мечети появился муэдзин. Кази Мулла расстелил коврики для намаза, и мы помолились, обратившись лицами к Мекке. Удивительно, до чего молитвы на арабском языке похожи на старинные боевые песни.
- Ступай, Кази Мулла. Ты - настоящий друг. А теперь дай мне поспать.
Он недоверчиво посмотрел на меня. Потом, пыхтя и охая, поворошил анашу в кальяне, вышел из комнаты. Я слышал, как он сказал соседу:
- Он очень болен!
- В Дагестане никто долго не болеет, - ответил сосед.
Я лежал на крыше и смотрел в пропасть.
Ну что, Нахарарян, как поживают твои золотые слитки в Швеции.
Я закрыл глаза.
Почему Нино молчит. Почему она молчит.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Мелко семеня, гуськом идут по деревне женщины и дети. На их лицах написаны усталость и напряжение. Они пришли издалека. В руках - торбы, они бережно прижимают их к груди, как драгоценнейшую ношу. В этих торбах земля, которую они накопали очень далеко отсюда, и навоз. За это богатство они отдали овец, серебро, ткани. Здесь, в горах, земля, принесенная из долины, взрастит пшеницу и накормит людей.
На небольших террасах скал отведены участки для посева, которые обносятся прочными кирпичными заборами. Иначе ураганные ветры и снежные лавины сметут тонкий слой земли. При особо сильных ветрах женщины укрывают землю одеялами. Поля здесь обычно небольшие, шага три в длину и четыре - в ширину. Сюда весной аккуратно засевается зерно. Летом же, когда наступает пора жатвы, мужчины еще затемно уходят в горы, долго молятся перед началом работы, а потом, обвязавшись прочными канатами, бережно срезают редкие колосья. Из перемолотых зерен женщины испекут гладкие, длинные чуреки, и в первый чурек, в благодарность земле за дарованное ею благо, они запекут серебряную монету.
Я шел вдоль забора одного из таких полей, когда навстречу мне вышел мужчина в широкой овечьей папахе. Он толкал перед собой двухколесную арбу, издававшую немилосердный, похожий на детский плач скрип. Звук этот был пронзительным и разносился далеко по горам.
- Брат мой, - сказал я ему. - Я выпишу из Баку мазут. Надо смазать колеса твоей арбы.
Крестьянин в ответ усмехнулся.
- А зачем. Человек я простой, скрываться мне незачем. Любой может услышать приближение моей арбы. Для чего мне смазывать ее колеса. Так делают только абреки.
- Абреки.
- Ну да, абреки, беглецы, те, кто не могут жить среди людей.
- А разве много еще абреков.
- Достаточно. Все они - грабители и убийцы. Только одни делают это для блага народа, а другие - ради собственной выгоды. Но каждый абрек обязательно приносит страшную клятву.
- Что это за клятва.
Крестьянин оставил арбу, сел под забором, достал из хурджуна соленый овечий сыр, отломил, протянул кусок мне. Из сыра торчал застрявший там черный овечий волос. O, syozyunyu axira kimi deyya bilmyadi, bilmiryam, byalkya dya myan ona axira kimi qulaq asmamisham. Myammyad Heydyar qapini taybatay achib ichyari qirdi: “Atlar hazirdir!” – deyyabaqirdi. Biz tyalyasik meydanchaya qachdiq. Ay ishiqinda kishnyayyan vya nallari ilya yavash-yavash yeri eshyalyayyan yyahyarli atlari qyordyum. Myammyad Heydyar atin birinin yyuyyanini myanya uzadib: “Tut bunu, bu syanin” dedi. Myan ata baxanda heyryatimdyan yerimdya quruyub qaldim. Bu at, alay komandani Myalikovun Qarabaqda ad chixarmish kyahyar ati idi. Myammyad Heydyar uz-qyozyunyu turshutdu:
– Komandan xyabyar tutsa, ozyundyan chixacaq. Chyunki bu ati indiyya kimi ozqya adam minmyayib. Bu at ildirim kimi chapir. Ona heyifin qyalmyasin. Syan onlara ancaq bu atla chata bilyarsyan.
Myan cyald atin yyahyarinya sichradim. Qamchini bu myocyuzyali atin arxasina vurdum. At bir sichrayishla myani kazarmanin hyayyatindyan bayira chixartdi. Qachanlari izlyamyak uchyun myan ati dyaniz sahili ilya syurdyum. Ichim nifryat vya hirslya dolu idi. Hyar sheyi yaddan chixartmishdim. Ati tez-tez qamchilayirdim. Atin nallarindan qiqilcim chixirdi. Shyahyar evlyari bir-bir arxamda qalirdi. Qyazyabim qet-qedya artirdi. Hirsimdyan atin yyuyyanini dartdim. At dik durdu. Sonra yenya dyordnalli uchmaqa bashladi. Nyahayyat, ay ishiqi dyushmyush tarlalari vya Myardyakana qedyan dar yolu qyordyum. Hava syarin idi. Qecyanin syarin havasi asyablyarimi bir az sakitlyashdirirdi.
Yolun saqinda vya solunda qarpiz, yemish bostanlari uzanirdi. Ay ishiqinda yumru qarpizlar iri qizil halqalar kimi parildayirdi, yemishlyar isya qizil kyulchyalyarya oxshayirdi. At dyordayaq chapirdi. Adamin hech ruhu da incimirdi. Myumkyun olduqu qyadyar ozyumyu atin boynuna yaxin aymishdim. Uzyum onun sari yalina toxunurdu. Birdyan birya hyar shey qyozlyarimin qabaqinda canlandi...
Myan onlarin danishdiqlari hyar syozyu sanki eshidirdim. Myan indi hyar sheyi lap yaxshi basha dyushyurdyum. Indi dyark edirdim ki, Nachararyanin plani sadya vya real bir plandir: Anvyar pasha Anadoluda vurushur. Charin taxti laxlamaqa bashlamishdi. Byoyyuk knyazin ordusunda ermyani batalyonu var. Cyabhya chyokdyuyyu tyaqdirdya, Osmanli ordusuErmyanistana, Qarabaqa vya Bakiya axib qyalyacyakdi. Nachararyan bunun nya nyaticya veryacyayini yaxshi basha dyushyan bir adamdi. Ona qyorya dya Nachararyan saysiz-hesabsiz qizil kyulchyalyarini Isvechya qyondyarirdi. Qafqaz xalqlarinin qardashliqlarindan artiq hech nya qalmamishdi. O qecya operadaki loja qyozlyarimin qabaqinda canlandi. Nachararyan vya Nino lojada oturub syohbyat edirlyar:
– Prinses, Shyarq ilya Qyarb arasinda hech bir kyorpyu ola bilmyaz, hyatta myahyabbyat kyorpyusyu belya yoxdur.
Nino susaraq Nachararyanin dediklyarini dinlyayirdi.
– Osmanli qilincinin tyahlyukyasi altinda olan bizlyar qyaryak al-yalya verib birlyashyak. Biz Avropanin Asiyadaki elchilyariyik. Prinses, myan syani seviryam. Biz bir-birimizya layiqik. Stokholmda hyayat bizim uchyun chox rahat olacaq. Stokholm Avropadir, Qyarbdir.
Bu syozlyar qulaqimda elya cinqildyayirdi ki, elya bil myan dya lojada onlarin yaninda oturmushdum:
– Osmanli ordusu qyalyarsya, bu olkyanin dashi dash ustya qalmayacaq.
Nachararyan syozyunyu tamamlayaraq dedi:
– Talehinizin necya olacaqini shyaxsyan ozyunyuz myuyayyyan etmyalisiniz, Nino. Myuharibyadyan sonra Londona kyochyarik. Bizi sarayda qyabul edyacyaklyar. Axi Avropali ozyu oz taleyini myuyayyyan etmyayi bacarmalidir. Myan dya Ali xana hyormyat ediryam, ancaq o, syahranin abyadi qulu olan bir barbardir.
Bu syozlyar xyayalimda syaslyanyandya ati qamchiladim. Myandyan vyahshi bir baqirti chixdi. Chyol qurdlari ayi qyoryandya belya ulayirlar. Myan dya qurdlar kimi syuryakli vya kyadyarli bir tyarzdya ulayirdim. Qishqirmaqdan boqazim aqriyirdi. Axi ay ishiqi dyushmyush Myardyakan yolunda niyya qishqiriram? Qyazyabimi sonraya saxlamaliyam. Kyaskin kyulyak qamchi kimi uzyumya vururdu. Qyozlyarimdyan yash qyalirdi. Yox, yox myan aqlamiram. Qyoz yashlarima syabyab bashqa shey deyil, ancaq kyulyakdir. Myan hyatta Shyarq vya Qyarb arasinda kyorpyunyun, elyacya dya myahyabbyat kyorpyusyunyun olmadiqini birdyan-birya anlasam da aqlamiram. Ah, o hiylyaqyar, qyulyumsyayyan qyurcyu qyozlyari! Byali, myan chyol ovladiyam, tyurklyarin boz qurdundan tyoryanmishyam. Qyor Nachararyan hyar sheyi necya ustaliqla planlashdirmishdi: “Moskvada kyabin kyasdirib, sonra da Stokholma qetmyak”. Syan bir buna bax, Stokholmda bir otel. Tyamiz, isti vya aqappaq yorqan-dyoshyak. Londonda da bir villa? Hirsimdyan bashimi atin boynuna yaxin ayiryam. Birdyan qeyri-iradi olaraq atin boynunu dishlyadim. Aqzim duzlu qan dadi ilya doldu. Villa? Nachararyanin Myardyakandaki meyvya baqlarinin ichindya bir villasi vardi. Bakinin byutyun varlilarinin da burada villalari var idi. Nachararyanin villasi aq myarmyardyan tikilib, Roma uslubunda syutunlari olan vya dyanizin qiraqinda yerlyashyan bir villa idi.Qyoryasyan, avtomashin ilya Qarabaq ati hansi syuryatlya qedya bilyarlyar? Nachararyanin villasini qyormyushdyum. Qirmizi aqacdan dyuzyaldilmish enli bir charpayisi vardir. O charpayinin ustyunya Stokholm otelindya olduqu kimi aqappaq dyoshyak aqi syarilmishdi.
Biliryam, o byutyun qecyani oturub Ninoya filosofluq etmyayyacyak.
O ancaq oz ishini qyoryacyak...
Nachararyanin charpayisi qyozlyarimin qabaqinda idi.O charpayi vya shyahvyatlya dolu, qorxu pyardyasi altinda qizlyanmish o qyozyal qyurcyu qyozlyari qyozyumyun qabaqinda canlandi. Bu dyafya atin boynunu byark-byark dishlyadim. O qyozyal at dyordnalla chapirdi. Tyalyas, tez tyalyas! Ozyunyu itirmya, Ali xan, onlari yaxalayana kimi qyazyabini ichindya saxla!
Myardyakana qedyan bu yol nya dar yol imish. Birdyan-birya qyahqyahya chyakib qyulmyayya bashladim. Nya byoyyuk xoshbyaxtlikdir ki, biz Asiyada yashayiriq, qeridya qalmish, sivilizasiyadan uzaq olan Asiyada.Qarabaq atlari uchyun yararli ciqirlari olan Asiyada! Qyoryasyan bu dar yollarda avtomobil byoyyuk syuryatlya qedya bilyar, ya Qarabaqin kyahyar atlari? Qyarbdya istehsal olunmush avtomobillyar uchyun bizim qenish vya rahat yollarimiz yoxdur.
Yolun qiraqindaki bostanlardan qarpiz vya yemishlyar elya bil myanya baxirdilar. Elya bil onlarin sifyatlyari var idi vya onlar dil achib deyirdilyar: “Bu yollar xarici avtomobillyar uchyun deyildir. Bu yollar Qarabaq atlarini chapanlar uchyundyur”.
Qyoryasyan bu at syuryatya tab qyatirya bilyacyakmi? Hech sanmirdim. Bu anda knyaz Melikovun sifyati qyaldi durdu qyozlyarimin qabaqinda. O, Shushadaki qyunyashli qyunlyarin birindya qilincini shaqqildadib demishdi: “Yalniz char hyazryatlyari myuharibya elan etdiklyari zaman myan bu myocyuzyali ati minyacyayyam”. Eh, nya olursa olsun, istyayirsya qoy, o qoca Qarabaqlinin ati uchyun aqlamaqdan lap uryayi partlayib olsyun, myanya nya var. Ata daha iki qamchi vurub fit chalaraq havani yardim. Yolun kyanarlari yabani kolluqlarla dolu idi. Nyahayyat, uzaqdan avtomobil motorunun syasini eshitdim. Indi iki byoyyuk faranin kyalya-kyotyur yollara ishiq sachdiqini qyordyum. Bu avtomobilin sachdiqi ishiq idi. Asiyanin yararsiz yollarinda Avropa avtomobili syandyalyayya-syandyalyayya qedirdi. Ata daha bir qamchi vurduqdan sonra, artiq avtomobilin syukani arxasinda oturan Nachararyani qyordyum. Nino isya byuzyushyub bir kyuncdya oturmushdu. Axi, nya uchyun onlar atin nallarinin syasini eshitmirdilyar?
Myaqyar Nachararyan qecya syukutunda kyanardan qyalyan syasi eshitmirdi. Hyar halda Nachararyan Myardyakan yolunda syurdyuyyu Avropa avtomobilindya ozyunyu arxayin hiss edirdi. Myan alimi tapanchaya atdim. Qyal myarifyatini qyostyar Belchika mali, indi nyovbya syanindir oz-yozyumya deyib tapanchanin tyatiyini sixdim. Atilan qyullyanin ishiqi ani olaraq qaranliqi yardi. Avtomobilin sol arxa tyakyari boshalib ayildi. Chapib mashina yaxinlashdim. Qan beynimya vurdu. Tapanchani kyanara tulladim. Artiq nya etdiyimi bilmirdim. Qorxudan qyozlyari tyapyasinya chixmish iki sifyat myanya baxirdi. Nachararyan titryak alini tapanchaya uzadir. Aha, demyali o, Avropa avtomobilindya o qyadyar dya arxayin deyildi. Onun iri vya kyok barmaqlarinin birindya iri brilyantli uzyuyyunyu qyordyum. Tez, cyald ol, Ali xan! Indi byutyun qyazyabini byuruzya verya bilyarsyan! Xyancyari chyakdim. Yox, bu titryak al atyash acha bilmyaz. Xyancyar xosh bir ahyanqlya havada viyildadi. Myan belya xyancyar atmaqi harada oyryanmishdim? Irandami? Yoxsa Shushadami? Hyar hansi bir yerdya! Bu qabiliyyyat bizim acdadlarimizdan myanya miras qalmishdi. Hindistana yyuryush edib, Dehlini dizya chyokdyuryan ilk Shirvanshirdyan myanya miras qalmishdir. Qyozlyanilmyadyan tyayaccyublyu bir qishqiriq syasi qyaldi. Nachararyanin bilyayindyan qan fishqirirdi. Myardyakan yolunda dyushmyanin qanini qyormyak nya byoyyuk xoshbyaxtlikdir. Tapancha onun alindyan yerya dyushdyu. Sonra iri bir cyamdyak avtomobildyan chixib, yerlya syuryunmyayya bashladi. Yolu kechyaryak, yol kyanarindaki yabani kolluqlarin ichindya itdi. Xyancyari qyotyuryub qinina qoydum.
Nino avtomobilin yumshaq oturacaqinda quruyub qalmishdi. Onunsifyatindya an kichik ifadya belya yox idi. O, dashdan yonulmush heykyal kimi hyaryakyatsiz idi. Uzaqdan nal syaslyari qyalirdi. Tez kolluqa tullandim. Tikanli kolluqlarda cizilmish allyarimdyan qan axirdi. Quru budaqlar da allyarimi kyasirdi. Quru xyazyallyar ayaqlarimin altinda xishildayirdi.
Oradan bir az kyanarda qovulan vyahshi bir heyvanin – Nachararyanin syasi qyalirdi. Buna bax, Stokholmda otel! Ay qyordyun ha, o oteli! Qalin, kobud dodaqlarin ay dyaydi ha Ninonun yanaqlarina. Indi onu qyoryuryam. Nachararyan byudryayir, iri kyok allyari ilya six kolluqlari yarmaqa chalishirdi. O kolluqlari kechyandyan sonra bostanlarin ichindyan dyaniz sahilinya doqru qachirdi. O alchaqi qyoryan kimi tapancham yadima dyushdyu. Hani myanim tapancham? Aha, yadima dyushdyu. Tapanchani avtomobilin yaninda tullamishdim. Myan dya yabani kolluqlarin ichindyan kechyaryak, onun dalinca qachmaqa bashladim. Kolluqlarin tikanlarindan cizilmish allyarim qanamishdi. Budur, bostana chatdim. Bostanda qyordyuyyum ilk qarpiz myanya yumru, kyok vya sarsaq bir adami xatirladirdi. Onun ustyundyan kechdim. Qarpiz ayaqimin altinda partlayib tikya-tikya oldu. Yyuyyuryub bostani kechdim. Ayin solqun shyuasi qarpiz vya yemish bostanina zyaif ishiq salirdi.
Ey Nachararyan, bil ki, qizil kyulchyalyari Isvechya apara bilmyayyacyaksyan!
Indi, birdyan Nachararyanin chiynindyan yapishdim. O, uzyunyu chevirdi vya kyotyuk kimi qarshimda durdu. Qyozlyarindyan qyoryunyurdyu ki, o ifsha olunmushdu. Artiq myan onun kim vya nya olduqunu biliryam. Onun birinci yumruqu chyanyamya dyaydi. Ikinci yumruqu isya dyoshyumya ilishdi:
Nachararyan, syan boks vurushmasini Avropada oyryanmisyan. Bashim qicyallyandi. Bir saniyyalik nyafyasim tutuldu. Myan ancaq Asiyaliyam, Nachararyan. Myanya qurshaqdan ashaqi yumruq vurmaq syanyatini hech vaxt oyryatmyamishlyar.
Myan bir chyol qurdu kimi qyazyabdyan yalniz qizisha biliryam – deyib Nachararyanin ustyunya atildim. Onun qyovdyasindyan yapishdim. Elya bil aqac kyotyuyyunyu qollarim arasina almishdim. Ayaqlarimla onun yekya qarnini sixib, allyarimlya dya yoqun boynundan yapishdim. Nachararyan Avropada oyryandiyi byutyun vurushma qaydalarini unudaraq myani vyahshi kimi yumruqlamaqa bashladi. Ashaqi ayildim vya birlikdya yerya yixildiq. Yerdya firlanirdiq. Birdyan myan onun altina dyushdyum. Onun xirtdyayimya kechirdiyi barmaqlari myani boqmaqa bashladi. Nachararyanin zyadyalyanmish sifyatinin bir tyaryafi ayilmishdi. Ayaqlarimla onun piyli qarnina vururdum. Bir anliqa alimdyan chixanda onun yaxasinin cirildiqini qyordyum. Birdyan dishlyarimlya onun aq yoqun boqazindan yapishdim. Byali, Nachararyan, biz Asiyalilar belya vurushuruq! Qurshaqdan ashaqi vurmuruq! Boz qurd kimi yapishiriq dyushmyanin boqazindan. Onun damarlarinin dyoyyuntyusyunyu hiss edirdim.
Nachararyan alini myanim belimdyaki xyancyarimya uzadirdi. Dyoyyushyun qizqin chaqinda belimdyaki xyancyari tamamilya yadimdan chixartmishdim. Xyancyarin tiyyasi qyozyumyun qabaqinda parladi. Qabirqamda bir aqri hiss etdim. Qyor nya qyadyar qanim isti imish. Xyancyarin ucu qabirqalarimin ustyundyan syuryushdyu. Onun boqazini buraxib, yarali alindyan xyancyari qapdim. Indi o, myanim altimdadir, uzyu dya aya tyaryaf baxirdi. Xyancyari havaya qaldirdim. O bashini dala atib nazik syasi ilya qishqirmaqa bashladi. Onun byutyun sifyati dyahshyatdyan, qorxudan achilmish aqizdan ibaryat idi.
Axi niyya vurmuram? Nyayi qyozlyayiryam? Arxamdan bir syas qyaldi: “Qyabyard onu, Ali xan, qyabyard!”
Bu Myammyad Heydyarin syasi idi:
– Xyancyari uryayinin bashina endir vya qirdiyi yerdyan ashaqa doqru chyak.
Myan olyum nyoqtyasinin harada olduqunu biliryam. Amma bir an qyozlyayib, dyushmyanimin fyaryad syasini bir daha eshitmyak istyayiryam. Sonra xyancyari qaldirdim. Azyalyalyarim artiq qyarilmishdi. Xyancyari dyushmyanin dyuz uryayinin bashina endirdim. O, arxasi ustya chapalayib can verirdi. Yavash-yavash ayaqa durdum. Paltarim qana bulashmishdi. Kimin qani idi bu? Myanim, yoxsa onun? Indi bunun hech bir fyarqi yox idi. Myammyad Heydyar dishlyarini qicayib dedi: «Ali xan, myan syanya omryum boyu hyormyat edyacyayyam”.
Qabirqam aqriyirdi. Myammyad Heydyar qoluma qirdi. Kolluqun ichindyan chixib Myardyakana qedyan dar yolda durmush, byoyyuk bir qutunun yanina qyaldik. Orada dyord at vya iki atli dayanmishdi. Ilyas byay myanya al verib salamlashdi. Seyid Mustafa yashil ammamyasini bir az yuxari qaldirdi. O, atinin tyarkindya Ninonu otuzdurub byark-byark tutmushdu. Nino susurdu.
Seyid Mustafa yumshaq bir syaslya:
– Arvadla nya edyacyaksyan? Onu xyancyarlya syan oldyuryacyaksyan, yoxsa myan oldyuryum? – deyya dillyandi.
Myammyad Heydyar myanya tyaryaf xyancyar uzadib: – Oldyur onu, Ali xan – dedi. Myan Ilyas byayya baxirdim. Onun uzyu tyabashir kimi aqarmishdi: – “Biz cyasyadi dyanizya atariq” – dedi.
Ninoya yaxinlashiram. Onun qyozlyari qorxudan byoyyumyushdyu...
Byoyyuk tyanyaffyus vaxti o, alindya myaktyab chantasi qyozlyarindyan dya yash sel kimi axa-axa kyuchyani kechyaryak bizim myaktyabimizya qyalyardi. Bir dyafya imtahan vaxti partasinin altinda qizlyanib, pichilti ilya ona deyirdim: “Byoyyuk Karlin bashina 800-cyu ildya Axendya tac qoyulmushdu”.
Nyayya qyorya Nino susur. Nya uchyun Nino o zaman byoyyuk tyanyaffyusdya yardim istyamyak uchyun yanima qyalib qyoz yashlarini axidib aqladiqi kimi aqlamir? Byoyyuk Karlin bashina nya zaman tac qoyulduqunu bilmyadiyi uchyun onun tyaqsiri yox idi. Myan onun mindiyi atin boynunu qucaqlayib Ninonun uzyunya baxdim. Baxishlarimiz rastlashdi. Ay ishiqinda qyozlyarini alimdyaki xyancyarya dikmish, Seyid Mustafanin atinin yyahyarindya oturan Nino nya qyadyar qyozyal idi. Dyunyanin an qyozyal qani qyurcyu qanidir. Qyurcyu dodaqlari da qyozyaldir. Amma onlari Isvechya qizil kyulchyalyarini qachirmaq istyayyan Nachararyan opmyushdyur!
– Ilyas byay, myan yaraliyam. Prinses Ninonu evlyarinya apar. Hava soyuqdur, Ninonun chiyninya bir shey salarsan. Ilyas byay, eshidirsyan, aqyar prinses Nino saq-salamat evinya chatmasa syani oldyuryacyayyam. Eshitdin? Ilyas byay, bu myanim qyati syozyumdyur. Myammyad Heydyar, Seyid Mustafa ozyumyu halsiz hiss ediryam. Myani evya aparin. Evya qyadyar myanya yardim edin. Qan itirdiyimdyan taqyatdyan dyushyub zyaiflyamishyam.
Qarabaq atinin yalindan yapishdim. Myammyad Heydyarin kyomyayi ilya atima mindim. Ilyas byay Ninoya yaxinlashdi, qayqi ilya onu oz yumshaq yyahyarinya oturtdu. Nino myuqavimyat qyostyarmirdi... Ilyas byay pencyayini chixardib nyavazishlya Ninonun chiyninya saldi. Onun ryanqi hyalya dya solqun idi. Ilyas byay bashini myanya tyaryaf chevirib saqollashdi. Biliryam, Ilyas byay Ninonu saq-salamat aparib evinya chatdiracaq. Ilyas byaylya Nino bizdyan uzaqlashdilar.
Myammyad Heydyar atinin yyahyarinya atildi: “Ali xan, syan qyahryamansan. Aslan kimi dyoyyushdyun, vyazifyani dya yerinya yetirdin”.
Seyid Mustafa isya bashini ashaqi salib dedi: «Ali xan, onun hyayati syanin alindyadir. Syan onu oldyurya dya bilyarsyan, istyasyan baqishlaya da bilyarsyan shyariyat hyar ikisinya icazya verir”.
Seyid Mustafa fikirli-fikirli qyulyumsyayirdi. Myammyad Heydyar atin yyuyyanini myanya verdi.
Biz Bakinin nazli-nazli sayrishan ishiqlarina doqru dinmyaz-syoylyamyaz atlarimizi qecya yolu ilya syurmyayya bashladiq.
XVIII
Uchurumun kyanarindaki dash bir eyvanda qyaribya bir myanzyarya achilirdi: kyulyaklyarin dyoyyaclyadiyi quru sari qayalar. Iri, kyalya-kyotyur dashlar qaba halda bir-birinin ustyunya qoyularaq divar halina qyatirilmishdi. Bir-birlyarinya yapishmish dyord bucaq shyaklindya olan sadya komalar sildirim qayalara syoykyanmishdi. Bir komanin dami, o biri koma uchyun hyayyat rolunu oynayirdi. Uchurumun dyuz dibindyan shirilti ilya chay axirdi. Achiq aydin havada qayalar parildayirdi. Bu qayaliqlarin arasi ilya ashaqi enyan dash ciqir dibinya yaxinlashdiqca qyozdyan itirdi. Bura auldur, Daqistanin bir kyandidir. Komanin ichi qaranliqdir, yerya kilimlyar dyoshyanib. Komanin damini bayirdan iki diryak saxlayirdi. Qyoyyun dyarinliklyarindya qanadlarini byutyov achmish bir qartal elya bil dashdan dyuzyalmishdi.
Myan balaca dam-hyayyatdya uzanmishdim. Aqzimda sulu qyalyanin kyahryaba myushtyuyyu dodaqlarimin arasinda idi. Myan bu qyalyanin tyustyusyunyu ciyyarlyarimya chyakirdim. Qicqahim buz kimi soyuq idi. Zyaif kyulyak qyalyanin tyustyusyunyu atrafa yayirdi. Kiminsya “qayqikesh” ali tyutyunyumyun ichinya nyashya atmishdi. Ayaqlarimin yaninda achilan uchurumun dyarinliklyarinya baxiram vya dumanliqda dolashan sifyatlyari qyoryuryam. Tanish simalar qarshimda peyda olurlar. Onlar Bakidaki otaqimin divarini byazyayyan xalchadaki Ryustyam Zaloqlunun suryatini xatirladirdi. Bir nechya qyun bundan avvyal myan qalin ipyakli yorqana byuryunyub o otaqda uzanmishdim. Qabirqalarim aqriyirdi. O biri otaqdan addim syaslyari qyalirdi. Kimsya yavashca danishirdi. Qulaq asdim! Syaslyarin tonu yavash-yavash yyuksyalirdi. Bu atamin syasi idi: «Uzr istyayiryam, cyanab polis ryaisi, oqlumun harada olduqunu hech myan ozyum dya bilmiryam. Belya qyuman ediryam ki, o Irana, amisinin yanina qedib. Chox tyayassyuf ediryam, cyanab polis ryaisi”.
Polis ryaisinin syasi qur vya qyazyabli qyalirdi:
– Sizin oqlunuza qarshi adam oldyurmyak baryadya cinayyat ishi qaldirilib. Onun hyabs edilmyasinya dair artiq amr dya hazirdir. Biz onu hyatta Iranda belya tapib hyabs edyacyayik.
Myan bunu ancaq alqishlayardim. Shyubhyam yox idi ki, onun ishi hyar hansi bir myahkyamya hyuzuruna chixarilarsa myanim oqlum hyamin myahkyamyadya byarayat qazanacaqdi. Chyunki, hadisyalyarin inkishafi ilya alaqyadar bashqasinin hyaryakyatinya cavab olaraq canini vurub oldyurmyak cinayyat deyildir. Bundan bashqa...
Myan tyazya pullarin xishiltisini eshitdim, byalkya dya myanya elya qyalirdi. Sonra syukut chyokdyu vya yenya dya polis ryaisinin syasi qyaldi:
– Ah, nya deyim bu dyaliqanli cavanlara. Bir shey olan kimi bellyarindyaki xyancyarya al atirlar. Myan dyovlyat adamiyam. Tyabii ki, sizi dya basha dyushyuryam. Dyaliqanli oqlunuz shyahyardya qyoryunmyamyalidir. Hyabsi baryadyaki hyokmyu isya Irana qyondyarmyaliyyam.
Addimlar uzaqlashir. Yenya dya dyarin bir syukut chyokyur. Xalchanin uzyarindyaki zyarif hyarflyar labirintya byanzyayirdi. Hyarflyarin cizqisini izlyamyayya bashladim. Xyatt yarashiqli bir tyarzdya “nun” hyarfindya birlyashirdi...
Bashim qicyallyanirdi. Tanimadiqim simalar ayilib uzyumya baxirdilar vya dodaqlarinda anlashilmaz syozlyar deyirdilyar. Sonra yataqimdan durub charpayimda oturdum vya qyordyum ki, Ilyas byaylya, Myammyad Heydyar qarshimda durublar. Ikisi dya qyulyumsyayirdi vya onlar dyoyyush paltari qeymishdilyar.
– Qyalmishik syaninlya vidalashaq. Bizi cyabhyayya qyondyarirlyar.
– Niyya?
Ilyas byay patrondashini dartdi:
– Myan Ninonu evinya apardim. Byutyun yol boyu bir kyalmya dya olsun syoylyamyadi. Sonra da atimi kazarmaya syurdyum. Bir nechya saatdan sonra hami hyar sheyi bilirdi. Alay komandani Melikov kabinetini baqlayib, syarxosh olana qyadyar ichki ichdi. O, kyahyar atini bir daha qyormyak istyamirdi. Axsham isya atinin vurulmasi baryadya amr etdi. Sonra da cyabhyayya kyonyullyu qetmyayya hazir olduqunu bildirdi. Atam xeyli pul xyarclyayib hyarbi tribunala verilmyamizi qabaqladi. Amma bundan artiq hech nya edya bilmyadi. Bizi dya cyabhyayya qyondyarmyayya qyarar verdilyar. Ozyu dya cyabhyanin on xyattinya.
– Myani baqishlayin. Bunlarin hamisi myanim qyunahimdir.
Hyar ikisi qyati etiraz etdilyar:
– Yox, yox, syan asl qyahryamansan. Syan kishi kimi hyaryakyat etdin.
Biz syaninlya fyaxr edirik.
– Ninonu qyormyusyunyuzmyu?
Ikisi dya pyart halda:
– Yox, Ninonu qyormyamishik.
Cavab chox soyuq syaslyandi.
Biz qucaqlashdiq.
– Bizdyan narahat olma. Cyabhyadya ozyumyuzya bir yer tapacayiq.
Qyulyushdyuk, opyushdyuk. Sonra qapi arxadan baqlandi.
Bashimi yastiqa qoyub qyozlyarimi qirmizi ryanqli xalchanin naxishlarina zillyadim. Yaziq dostlarim! Bu myanim qyunahimdir. Qyozlyarim achiq ola-ola qyaribya xyayallara dalmishdim. Hyar shey qyozlyarimin qabaqindan chyakilib yox olurdu. Ninonun qah qyulyan, qah da ciddilyashyan sifyatidumanlar ichindya qyoryunyurdyu. Yad allyar myanim vyucudumatoxunurdu. Kimsya farsca dedi: “Ona xash-xash vermyak lazimdir. Vicdan azabina qarshi chox kyomyak edir”
Biri kyahryaba myushtyuyyu aqzima qoydu vya bu qyozyu achiq, xyayallardan ayilarkyan qulaqima syas qyaldi:
– Myohtyaryam xan, myan sarsilmisham. Bu nya faciyadir bashimiza qyaldi. Myan istyayiryam ki, qizim sizin oqlunuzun yanina qetsin. Onlar dyarhal evlyanmyalidirlyar”.
– Myohtyaryam knyaz, Ali xan evlyanya bilmyaz. Son hadisyadyan sonra Ali xan artiq qanlidir. Indi Nachararyan ailyasi ilya aramizda qan davasi var. Myan oqlumu Irana qyondyarmishyam. Onun hyayatinin hyar ani tyahlyukya altindadir.
Oqlum Ali xan,sizin qiziniza ar ola bilmyaz.
– Syafyar xan, chox rica ediryam, ushaqlarimizi qorumaq lazimdir. Onlar buradan Hindistana vya yaxud Ispaniyaya chixib qetmyalidirlyar. Myanim qiziminnamusu lyakyalyanib. Onun namusunu ancaq nikah xilas edya bilyar”.
– Myohtyaryam knyaz, bu Ali xanin tyaqsiri deyildir. Sonra da qiziniz aqyar istyarsya onun uchyun bir rus vya yaxud bir ermyani kyuryakyan belya tapila bilyar. Myan buna aminyam.
– Amma chox xahish ediryam. Qizim zyaryarsiz, myasum bir qecya qyazintisinya chixmishdi, desyam hech kyas buna inanmaz. Elya boqanaq havada kim belya qyazintiyya chixa bilyar. Oqlunuz bu ishi qyormyakdya tyalyasib. Ona qarshi syuryulyan ittiham tyamamyan syahvdir. Oqlunuz bu syahvi dyuzyaltmyalidir”.
– Orasini dyushyunyuryuk, knyaz. Lakin nya olursa olsun, Ali xan artiq qanlidir. Onun uchyun o, evlyanya bilmyaz.
– Syafyar xan, myanim dya bir ata olduqumu unutmayin. Syaslyar kyasildi. Hyar yeri yenidyan bir syassizlik byuryudyu.
Nyahayyat, yaralarimin sarqilarini achdilar. Byadyanimdya ilk shyaryafli nishanya olan yara yerimya toxundum. Sonra ayaqa durdum. Tyaryaddyudlya addim ataraq otaqin ichindya yerimyayya bashladim. Nyokyarlyar urkmyush baxishlarla myanya baxirdilar. Otaqin qapisi achildi. Atam ichyari qirdi. Qyalbim shiddyatlya chirpinmaqa bashladi. Nyokyarlyar otaqdan chixdilar.
Atam bir myuddyat susdu. O, otaqda qyazishmyayya bashladi. Sonra yerindya dayanib dedi:
– Hyar qyun evimizya polis qyalir. Polisdyan bashqa Nachararyanlar ailyasi hyar yerdya syani axtarir. Onlarin besh nyafyari artiq Irana qetmishlyar. Myan evi qorumaq uchyun evin atrafina silahlanmish iyirmi nyafyar adam qoymusham. Hya, yadimdan chixmamish deyim ki, Melikovlar da istifadya etdiyin kyahyar atindan otryu syani qan dyushmyani elan ediblyar.
Dostlarini da cyabhyayya qyondyarmyayya nail oldular.
Myan cavab vermyadyan bashimi ashaqi aymishdim. Atam yanima qyalib alini chiynimya qoydu vya mehribanliqla dedi:
– Myan syaninlya fyaxr ediryam, Ali xan. Myan syanin yerindya olsa idim, elya myan dya eyni sheyi edyardim.
– Ata, syan razisanmi?
– Ozyu dya hyadsiz dyaryacyadya raziyam, – deyya atam cavab verdi vya myani qucaqlayib dyuz qyozlyarimin ichinya baxa-baxa sorushdu:
– Qizi nyayya qyorya oldyurmyadin?
– Bilmiryam, ata. Myan yorqun idim.
– Onu da oldyursyaydin, chox yaxshi olardi. Indi artiq qecdir. Myan syani bunun uchyuntyaqsirlyandirmiryam. Byutyun ailyamiz syaninlya son dyaryacya fyaxr edir.
– Byas bunun axiri nya olacaq, ata?
– Atam, fikirli-fikirlinyafyas alaraqyenidyan otaqda qyazishmyayya bashladi.Sonra hyayyacanla ah chyakib dedi:
– Syan burada qala bilmyazsyan. Irana da qedya bilmyazsyan. Polis vya iki nyufuzlu ailya syani axtarirlar. An yaxshisi budur ki, Daqistana qedyasyan. Oradaki aullarin birinya qedyarsyan, syani hech kim tapa bilmyaz. Chyunki, nya bir ermyani vya nya dya polis nyafyari cyuryatedib oraya qedya bilmyaz.
– Byas nya vaxtadyak orada qalmaliyam, ata?
– Orada uzun bir vaxta qyadyar qalmalisan, Ali xan. O vaxta qyadyar ki, polis bash veryan hadisyani unutsun vya dyushmyan ailyalyar bizimlya barishsin. Myan syanya ara bir bash chyakyacyayyam.
O qecya yola dyushdyum. Avvyalcya Mahacqalaya, oradan da daqlara yollandim. Uzun yallari olan balacaboy atlarin belindya dar daq yollari ilya yuxari dirmashirdiq. Hyadyafimiz dyahshyatli bir uchurumun bashindaki ucqar bir aul idi.
Indi myan burada, Daqistan qonaqpyarvyarliyinin etibarli himayyasindya idim. Camaat myanya qanli kimi baxirdilar. Zyarif allyar tyutyunyunya nyashya qarishdirirdilar. Myan chox chyakirdim. Xyayallar ichindya uzyaryak susurdum. Qanadinin altinda himayya tapdiqim adam-atamin dostu Qazi Mollaidi. O, myanya qayqi qyostyarirdi. Qazi Molla durmadan danishirdi, vya onun dediyi syozlyar qyozlyarimin qabaqinda canlanan hyayyacanli xyayallarimi daqidirdi.
– Ozyunyu xyayallara syuryuklyamya, Ali xan! Myanya qulaq as. Syan Andalalin ahvalatini hech eshitmisyanmi?
Bilirsyanmi, Andalal nyadir? Alti yyuz il bundan qabaq Andalal qyozyal bir kyand idi. Byoyyuk qyalbli, aqilli vya cyasur bir xan oranin hyokmdari idi. Lakin xalq onun bu qyadyar syaxavyatinya dyozya bilmirdi. Buna qyorya dya bir qyun camaat hyokmdarin hyuzuruna qyalib dedilyar: “Biz syanin alindyan artiq bezmishik, chix qet olkyamizdyan”. Hyokmdar bu syozlyari eshidib hyonkyur-hyonkyur aqladi, yaxin adamlari ilya vidalashib atina mindi vya chox uzaqlara, Irana qetdi. Orada o, byoyyuk bir adam oldu. Shah onu ozyunya myushavir etdi. O, bir chox olkyalyari vya shyahyarlyari fyath etdi. Lakin Andalal xalqina qarshi qyalbindyaki kini saxlayirdi. Ona qyorya dya o deyirdi ki, “Andalal vadisindya choxlu qizil vya dash-qash dolu chox zyanqin xyazinyalyar var, biz orani fyath etmyaliyik”.
Shah byoyyuk bir ordu ilya Daqistana yola dyushdyu. O zaman Andalal xalqi, “siz sayca choxsunuz, amma daqlarin atyaklyarindyasiniz. Bizim sayimiz isya sizinkindyan chox azdir, ancaq biz daqin bashindayiq. Lakin bizdyan yuxarida da cyanabi Allah var. O byanzyari olmayan Tanri hamimizdan qyuclyudyur” dedilyar. Belyaliklya, Andalal xalqi dyoyyushya qirishdi. Dyoyyushdya kishilyar, qadinlarvya ushaqlar ishtirak edirdilyar. On cyabhyadya isya Andalal hyokmdarinin Irana qedyarkyan kyanddya qalmish oqullari vurushurdular. Dyoyyushdya Iranlilar myaqlub oldular. Ilk qachanlardan biri shah oldu. Axirda qachan isya shahi Andalala qyatiryan oranin hyokmdari oldu.
Bu hadisyanin ustyundyan on il kechdi. Hyokmdar yashlandi vya vyatyan uchyun hyasryat chyakmyayya bashlayir. O, Tehrandaki sarayini tyark edib atina minir vya vyatyaninya yola dyushyur. Lakin kyandinya qyaldiyi zaman, camaat dyushmyan ordusunu Andalala qyatiryan xaini taniyir. Onlar onun uzyunya tyupyuryurlyar vya qapilarini onun sifyatinya baqlayirlar. Hyokmdarbyutyun qyunyu ati ilya kyandin ichindya dolashir, amma ozyunya bir dost tapa bilmir. Nyahayyat, o, qazinin yanina qedir vya ona “Myan vaxti ilya etdiyim qyunahimin cyazasini chyakmyak uchyun vyatyanimya qyalmishyam. Myani myuhakimya et. Shyariyatimizya uyqun olaraq hyokm et” dedi. Qazi da atrafindakilara amr etdi ki, onun al-ayaqini baqlasinlar vya sonra byayan edib qyararini bildirdi: “Acdadlarimizin qanununayasasyan bu adam diri-diri basdirilmalidir”. Sonra isya qazi adamlara myuraciyat edyaryak sorushur: “Ay camaat, byayan edilmish qyarara siz nya deyirsiniz? Camaat da “Qoy elya olsun!” deyya qishqirdilar. Lakin qazi adalyatli adam olduqu uchyun ondan sorushur: “Ozyunyu myudafiya etmyak uchyun nya deyya bilyarsyan?” Hyokmdar ona cavab veryaryak deyir: “Hech bir shey deyya bilmyaryam, myan qyunahkaram”.Acdadlarimizin qanunlarina belya hyormyatlya amyal edilmyasi yaxshi sheydir. Lakin acdadlarimizin eyni zamanda bashqa bir qanunu da vardir. Bu qanunda deyilir ki, atasina qarshi vurushan oqul oldyuryulmyalidir. Myan dya o qanuna asaslanaraq oz ataliq haqqimi tyalyab ediryam. Oqullarim myanya qarshi vurushdular, elya ona qyorya dya onlarin bashlari myanim myazarimin ustyundya vurulmalidir. Qazi “Qoy belya olsun” deyya hyokm edir. Ondan sonra isya qazi camaat ilya birlikdya aqlayir. Chyunki hyokmdarin oqullari byoyyuk hyormyatya malik idilyar, camaat onlari chox sevirdi.
Lakin qanun qanundur, o yerinya yetirilmyali idi. Belyaliklya, xain hyokmdar diri-diri basdirildi vya olkyanin an cyanqavyar dyoyyushchyulyari olan hyokmdarin oqullarinin bashlari atalarinin myazari ustyundya vuruldu.
– Bu cansixici bir ahvalatdir – deyya donquldanib sorushdum: – Bundan yaxshi ahvalat tapmadin ki, danishasan? Syanin syoylyadiyin ahvalatdaki qyahryaman alti yyuz il bundan qabaq olyub, ozyu dya xain olub.
Qazi Molla burnunu chyakdi, aqir bir nyafyas alib sorushdu:
– Sheyx Shamildyan xyabyarin varmi? Myan Sheyx Shamil haqqinda hyar sheyi biliryam. Alli il bundan qabaq Sheyx Shamil buranin hyokmdari idi. Sheyx Shamilin hyokmranliqi dyovryundya xalq chox xoshbyaxt idi, nya shyarab ichyan var idi vya nya dya siqara chyakyan. Hyar hansi bir oqru yaxalandiqi zaman onun saq ali bilyayindyan kyasilirdi. Amma demyak olar ki, hech oqru da yox idi. Bu xoshbyaxt qyunlyar ruslar qyalyanya kimi davam etdi. Ruslar qyaldiyi zaman isya peyqyambyar afyandimiz Sheyx Shamilya vyahy qyaldi vya Qazavat myuharibya aparmaqi amr etdi.
Byutyun daq xalqlari ahd-peyman ilya Sheyx Shamilin myuttyafiqi idilyar. Chechen xalqi onlarin arasinda idi. Lakin ruslar qyuclyu idilyar. Onlar chechenlyari qorxutmaqa bashladilar. Onlarin kyandlyarini yandirir vya tarlalarini myahv edirdilyar. O zaman chechen kyochyarilyarinin myudriklyari Darqoya Sheyx Shamilinimaryatinya qyalirlyar. Lakin onlar Sheyx Shamilin hyuzuruna qyaldiklyari zaman oraya nya niyyyatlya qyalmish olduqlarini syoylyamyayya cyasaryat etmyamishlyar. Ona qyorya dya onlar Sheyx Shamilin anasi Xanimin yanina qedib onunla qyoryushyurlyar. Xanim uryayi yumshaq qadin idi. O, chechenlyarin bashlarina qyatirilyan azab-yaziyyyatlyari dinlyadiyi zaman kyadyarindyan aqlamaqa bashlamishdi: “Myan Sheyxya deyyaryam, o, sizi ahddyan azad etmyalidir”. Xanim byoyyuk nyufuza malik idi. Sheyx dya anasina daima xeyirli bir ovlad olmushdu. Bir dyafya Sheyx Shamil demishdi ki, “anasina dyard qyatiryan ovlada lyanyat olsun”. Xanim Sheyx Shamilyachechenlyarin dyardindyan danishanda, “Quran xyayanyati qadaqan edir” – deyya Sheyx syoylyamishdi. Ancaq Quran ovladin anaya qarshi chixmasini vya onun syozyunyu yerya salmaqini da qadaqan edir. Myanim myudrikliyim, idrakim bu myushkyulatdan chixmaq uchyun kifayyat deyildir. Myan ibadyat edib, oruc tutacaqam ki, Allah myanya dyuz yol qyostyarsin. Sheyx uch qyun, uch qecya oruc tutur. Sonra xalqin qarshisina chixib deyir: Allah myanya ilham verdi vya buyurdu ki, “xyayanyat baryadya myanimlya danishan ilk adam yyuz shallaqa myahkum olunmalidir”. Myanimlya xyayanyatdyan ilk dyafya byahs edyan, myanim anam Xanim olub. Myan onu yyuz shallaq cyazasina myahkum ediryam.
Xanimi meydana qyatirirlyar. Dyoyyushchyulyar onun chadrasini bashindan dartirlar, sonra onu myascidin pillyakanlarina yixib shallaqlarini havaya qaldirirlar. Sheyxin anasina birinci shallaq vurulan kimi, Shamil diz ustya yixilib hyonkyur-hyonkyur aqlayir vya imdad edib deyir: “Cyanab Allahin qanunlarina qarshi chixmaq olmaz. Hech kim o qanunlari dyayishdirya bilmyaz, hyatta myan dya dyayishdirya bilmyaryam. Lakin Quran bir sheyya icazya verir. Ovladlar valideynlyarinin cyazasini oz uzyarlyarinya qyotyurya bilyarlyar. Ona qyorya dya anamin cyazasinin qalan hissyasini myan ustyumya qyotyuryuryam. Sonra Sheyx Shamil cyubbyasini chixartdi vya xalqin qyozlyari qabaqinda myascidin pillyakyanlyarinya uzanib chiqirir: “Sheyx olmaqima baxmayin, aqyar myan hiss etsyam ki, shallaqi var qyucyunyuzlya vurmursunuz, bashinizi vurduracayam”. Sheyxya doxsan doqquz shallaq vurulur. Shallaqin vurulmasi sona chatanda Sheyxin byadyani qan ichindya idi. Onun dyarisi parcha-parcha olmushdu. Ozyu dya pillyakyanlyarin uzyarinya syarilib qalmishdi. Xalq bu myanzyaryani qyoryandya dyahshyatya qyalir. O qyundyan sonra bir daha kimsya xyayanyat kyalmyasini aqzina almaqa cyasaryat etmir. Alli il bundan qabaq daqlarimizda idarya usulu bu cyur idi. Xalq da chox xoshbyaxt idi.
Myan susmushdum. Syamadaki qartal uzaqlashib qyozdyan itmishdi. Qaranliq chyokyurdyu. Balaca myascidin minaryasindya molla qyoryundyu. Qazi Molla namaz xalchalarini achib yerya syardi. Biz uzyumyuzyu qiblyayya cheviryaryak axsham namazini qildiq. Namaz dualari kyohnya dyoyyush shyarqilyarini xatirladirdi. – Artiq qedya bilyarsyan Qazi Molla – dedim – syan hyaqiqyatyan myanim dostumsan. Myan yatmaq istyayiryam.
Qazi Molla shyubhyaylya myanya baxdi. Sonra kyoksyunyu dyarindyan otyuryaryak tyanbyakimya nyashya qirintilarini qarishdirdi. Otaqdan chixdiqi zaman onun qonshuya syoylyadiklyarini eshitdim: “Qanli chox xyastyadir!”
Qonshu da ona cavab verdi: “Daqistanda hech kim uzun myuddyat xyastya olmur”, deyya cavab verdi.
XIX
Sifyatlyarindyan qyarqinlik vya yorqunluq yaqan qadinlar vya ushaqlar kyandin ichindyan kechirdilyar. Allyarindya torpaq vya peyinlya dolu torbalar var idi. Onlar chox qiymyatli yyuklyarini bir dyafinya sandiqi kimi allyarindya byark-byark tutub asyabi halda dashiyirdilar. Chyunki, bu torpaqi onlar chox uzaq vadilyardyan qyatirirdilyar, avyazindya isya qyumyush sikkyalyar vya al dyazqahlarinda toxunmush qumashlar vermishdilyar. Onlar istyayirdilyar ki, baha qiymyatya satin alinmish bu qiymyatli torpaqi chilpaq qayalardaki shoran torpaqlara syapsinlyar vya ahalini yashatmaq uchyun bu yoxsul sahyalyar taxil versin.
Bu sahyalyari becyarmyak uchyun kishilyar bellyarinya kyandir baqlayib ishlyayirdilyar. Onlar bu qayaliqlarda syaliqya ilya toxum syapirdilyar. Kyulyak vya torpaq syuryushmyalyarindyan qyalyacyak tarlalari qorumaq uchyun, tarlalarin yuxari tyaryafindya chiy kyarpicdyan hasar hyoryurdyulyar. Daqistanin kobud, chilpaq qayaliqlarinin ortasindaki tarlalar bu cyur yaranirdi. Bu tarlalarin eni uch addim, uzunluqu isya dyord addim idi. Kishilyar ala-qaranliqdan tarlalara qedirdilyar. Onlar byaryakyatli torpaqlarda ishlyamyayya bashlamazdan avvyal xeyli dua edirdilyar, ancaq bundan sonra ayilib ishlyamyayya bashlayirdilar. Kyulyak asyandya isya qadinlar tarlalarini qorumaq uchyun evlyarindyan adyallar qyatirib torpaqin ustyunya syaryardilyar. Onlar syunbyullyari qabarmish allyari ilya siqallayir, seyryak bityan syunbyullyari kichik oraqlarla bichirdilyar. Sonra isya taxili uyyudyub uzun, yasti chyoryaklyar bishirirdilyar. Bu dash-kyasyakli qayalardaki torpaqin qyostyardiyi myocyuzyayya minnyatdarliq alamyati olaraq ilk bishirdiklyari chyoryayin ichinya sikkya qoyardilar.
Myan balaca bir tarlanin hasari boyunca yeriyirdim. Yuxarida, qayaliqlarin ustyundya qoyunlar byudryayya-byudryayya yeriyirdilyar. Bashinda aq vya enli qecya papaqi olan bir kyandli iki tyakyarli arabasi ilya qarshima chixdi. Onun arabasinin tyakyarlyarinin syasi kyorpyalyarin chiqirtisini andirirdi. Bu syasi lap uzaqlardan da eshitmyak olardi.
– Qardash, dedim – Bakidaki dostlarimdan birinya myaktub yazacaqam ki, syanin arabanin tyakyarlyarinin oxlarini yaqlamaq uchyun syanya bir az yaq qyondyarsin.
Kyandli qyulyumsyundyu:
– Eh, qardash, myan adi bir adamam vya nya uchyun ozyumyu qizlyatmyayya chalishmaliyam? Iki tyakyarli arabamin qyalishini hami eshitsin deyya, onun tyakyarlyarinin oxlarini yaqlamiram. Bu ishi yalniz abreklyar edir.
– Abreklyar?
– Byali, abreklyar, icmadan qovulanlar.
– Bu tyaryaflyardya abreklyar choxdurmu?
– Kifayyat qyadyardir. Onlar quldur vya qatildirlyar. Abreklyarin byazilyari bunu xalqin xeyri uchyun byazilyari isya oz myanfyayatlyari uchyun edirlyar, amma hyar sheydyan avvyal abreklyarin chox myudhish bir and ichmyalyari shyartdir.
– O necya anddir?
Kyandli arabasini dayandirib yerya dyushdyu. O, tarlasinin hasarina syoykyandi, xurcunundan bir parcha duzlu qoyun pendiri chixarib uzun barmaqlari ilya onu parchaladi, yarisini da myanya verdi. Motal pendirin ichindya qara qoyun tyuklyari var idi. Kyandlinin verdiyi pendiri myan dya yedim.
- Так значит, ты не знаешь о клятве абреков. - начал крестьянин. Абрек в полночь приходит тайком в мечеть и произносит там такие слова: "Клянусь этим святым для меня местом, что отныне я - человек, отвергнутый людьми. Клянусь беспощадно убивать людей. Клянусь отнимать у людей все, что дорого их сердцам, чести и достоинству, клянусь убивать младенцев на груди матерей, жечь дома бедняков, приносить горе туда, где до сих пор царила радость. Если же я изменю своей клятве, если во мне заговорят любовь или жалость, пусть мне никогда не увидеть могил своих предков, да не утолит моей жажды вода, а голода - хлеб, да останется мой труп непогребенным и шелудивая собака осквернит его".
Крестьянин произносил эти слова серьезным и торжественным голосом, обратив лицо к небу, и глаза его были, как небо, голубыми и бездонными.
- Вот как клянутся абреки, - проговорил он после недолгого молчания.
- Каким же надо быть человеком, чтобы приносить такую клятву.
- Каким человеком, ты спрашиваешь. Человеком, совершившим самое страшное преступление.
Мы расстались, и я направился домой, томимый беспощадным солнцем и еще больше - бурей вопросов, вызванных разговором с крестьянином. Его спокойный голос, мерно произносящий эти страшные слова клятвы, все еще звучал в моих ушах.
Кто я такой. Не тот ли самый абрек, отвергнутый обществом и вынужденный скрываться в горах. Может быть, и мне прокрасться темной ночью в мечеть и принести там страшную клятву абреков.
Подойдя к дому, я увидел у ворот трех коней под седлом. Сбруя одного из них была отделана серебром. Во дворе сидел толстый парень. На поясе его поблёскивал кинжал в позолоченных ножнах. При виде меня парень заулыбался, и я сразу узнал его. Это был Арслан ага, сын богатого нефтепромышленника. Мы учились с ним в одной гимназии, но Арслан ага был младше меня, и поэтому знакомы мы были мало. Однако сейчас я обнял его, как родного. Арслан ага покраснел от удовольствия.
- Вот, проезжал тут со слугами, дай, думаю, заверну по пути к тебе, смущенно пробормотал он.
Я дружески похлопал его по плечу.
- Будь моим гостем, Арслан ага. Закатим пир в честь нашей встречи. Кази Мулла! Готовь угощение, у меня гость из Баку!
Уже полчаса спустя Арслан ага сидел напротив меня и с аппетитом уписывал шашлык,
- Я очень рад видеть вас, Али хан. Вы, как герой, живете в далеком селе, скрываясь от кровных врагов. Можете быть спокойны, я никому не скажу, где вы находитесь.
Я мог быть спокоен. Весь Баку будет знать, где я нахожусь.
- Мне Сеид Мустафа сказал, где я могу вас найти. А потом оказалось, что эта деревня как раз стоит на моем пути. Поэтому Сеид попросил меня передать вам привет.
- А куда вы едете, Арслан ага.
- В Кисловодск, на воды. Двое слуг сопровождают меня.
- Вот оно как! - засмеялся я.
Он ответил мне невиннейшей улыбкой.
- Скажите мне тогда, Арслан ага, почему же вы не поехали прямо поездом.
- Клянусь Аллахом, хотелось немного подышать горным воздухом. Поэтому я в Махачкале сошел с поезда и направился прямиком в Кисловодск.
- Но, кажется, дорога на Кисловодск в трех днях пути отсюда.
Арслан ага с притворным огорчением посмотрел на меня.
- В самом деле. Эх, значит, меня неверно информировали. Но я все равно рад, хоть вас навестил.
Этот дурачок проделал такую дорогу, чтобы увидеть меня и рассказать потом об этом дома. Если это действительно так, значит, я стал в Баку очень популярной личностью.
Я налил ему вина. Он большими, жадными глотками осушил бокал, а потом простодушно спросил:
- А скажите, Али хан, за это время вы никого больше не убили. Прошу, умоляю вас, скажите правду. Клянусь Аллахом, я никому не расскажу.
- Как это не убил. Убил, человек двадцать-тридцать.
-Нет, ради Аллаха, скажите правду!
Он пил, а я все подливал ему, подливал.
- А вы женитесь на Нино. В городе все только об этом и говорят. Говорят, вы все еще любите ее.
Он от всего сердца расхохотался и снова потянулся к бокалу.
- Знаете, мы все так удивились. Целыми днями только об этом и говорили.
- Не может быть! А что в Баку нового.
- В Баку. Ничего. Начали издавать новую газету. Рабочие бастуют. Учителя в гимназии говорили, что вы всегда были таким жестоким. Но скажите, как вы узнали обо всем.
- Дорогой Арслан, друг мой, довольно вопросов. Теперь моя очередь. Вы видели Нино. А кого-нибудь из Нахарарянов. Что делают Кипиани.
Бедняга чуть не подавился куском мяса.
- Клянусь Аллахом, не знаю, ничего не знаю. Я никого не видел. Потому, что очень редко выходил на улицу.
- Почему, друг мой. Вы болели.
- Да, да, - радостно подтвердил он. - Болел. Причем очень сильно. Я заразился дифтерией. Представьте себе, мне делали по пять уколов в день.
- Против дифтерии.
- Да.
- Пейте, Арслан ага. Вино полезно для здоровья.
Он выпил.
- Друг мой, - проговорил я, склоняясь над ним, - скажите, когда вы в последний раз говорили правду.
Он поднял на меня прозрачно-невинный взгляд.
- В гимназии, - совершенно искренне сознался вдруг он, - когда отвечал, сколько будет трижды три.
Этот простак был пьян в стельку. Я решил воспользоваться этим и устроил ему форменный допрос. Вино было сладким, Арслан ага - еще очень молодым, и мне ничего не стоило выпытать у него, что приехал он ко мне из любопытства, что никогда дифтерией не болел и в курсе всех бакинских сплетен.
- Нахараряны хотят убить тебя, но выжидают удобного случая. Они не спешат... Я иногда заходил к Кипиани. Нино долго болела. Потом ее возили в Тифлис. Сейчас она вернулась. Я видел ее на балу у губернатора. Знаешь, она пила вино, как воду, и беспрерывно смеялась. А танцевала только с русскими. Родители хотят отправить ее в Москву, а она не хочет. Каждый день гуляет по городу, и все русские влюблены в нее... Ильяс бек награжден орденом. Мухаммед Гейдар тоже ранен... У Нахарарянов сгорела вилла. Ходили слухи, будто ее подожгли твои друзья... Да, еще... Нино купила собаку и каждый день беспощадно избивает ее. Никто не знает, как она назвала эту собаку. Одни говорят - Али хан, другие - Нахарарян. А мне кажется, что она зовет собаку Сеид Мустафа... Видел и твоего отца. Он сказал, что изобьет меня, если я буду продолжать сплетничать... Кипиани купили дом в Тифлисе. Может быть, переселятся туда насовсем.
Я с сожалением посмотрел на него.
- Что же из тебя выйдет, Арслан ага.
Он пьяно взглянул на меня и ответил:
- Падишах.
- Что.
- Я хочу стать падишахом в какой-нибудь прекрасной стране. Хочу, чтоб у меня было много солдат.
- А потом.
- Потом хочу умереть.
- Почему.
- Хочу уничтожить свое царство и умереть!
Я засмеялся, и это, кажется, его обидело.
- Подлецы, засадили меня на три дня в карцер.
- Где. В гимназии.
- Да, и знаешь, за что. За то, что я написал статью в новую газету. А статья была о жестоком обращении с учениками в гимназии. Клянусь Аллахом, такой поднялся переполох!
- Эх, Арслан ага, разве станет порядочный человек писать статьи в газетах.
- Станет. Увидишь, я вернусь и напишу статью о тебе. Только имени не назову, потому что, во-первых, не люблю называть имен, а во-вторых, я твой друг. А статью назову так: "Бегство от кровного врага, или о Достойных сожаления обычаях в нашей стране".
Он допил бутылку, а потом повалился на тюфяк и тут же уснул мертвым сном. В комнату вошел его слуга и укоризненно посмотрел на меня. Его взгляд словно говорил: "Ну, не стыдно ли, Али хан, спаивать такого благовоспитанного мальчика."
Я вышел из комнаты. До чего же омерзителен этот Арслан ага! Во всяком случае, половина из того, что он мне наговорил, - наглая ложь. С чего бы это Нино стала избивать бедную собаку. Интересно, как же она ее назвала.
Спустившись по сельской дороге, вниз, я присел на камень. Со всех сторон меня окружали угрюмо, нависавшие скалы. Что хранят они в своих морщинах. Прошлое. Людские страсти. Звезды в ночном небе напоминали огни Баку. В моих зрачках отражались тысячи лучей, идущих из бесконечности. Час ли, два ли просидел я так, устремив взгляд в небеса.
"Значит, она танцует с русскими.!"
И вдруг во мне проснулось острое желание вернуться в город и завершить кошмар той роковой ночи.
Мимо с шуршанием пробежала ящерица. Я поймал ее и ощутил, как бьется в моей ладони ее охваченное ужасом смерти сердце. Я осторожно погладил ее холодную кожу. Поднес к лицу и вгляделся в выпученные от страха глазки. Древний зверек с огрубевшей от старости кожей походил на оживший вдруг камень.
- Избить тебя, Нино.- спросил я, обращаясь к ящерице, и вспомнил рассказ Арслана ага о собаке Нино. - Только... как же может человек избить ящерицу.
Вдруг зверек на мгновение открыл пасть. Оттуда высунулся и тут же снова исчез раздвоенный язычок. Я засмеялся. Язычок был нежный и тонкий. Я разжал ладонь, и ящерица мгновенно исчезла во тьме между камнями.
Когда я вернулся домой, Арслан ага еще спал. Голова его покоилась на коленях заботливого слуги.
Я поднялся на крышу и до самого утреннего намаза курил анашу.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Не знаю, как это произошло, но в один прекрасный день я проснулся и увидел стоящую передо мной Нино.
- Однако ты здесь обленился, Али хан, - сказала она, присаживаясь на край тюфяка, - к тому же храпишь во сне, это тебе не идет.
- Это из-за анаши, - хмуро ответил я, еще плохо соображая, что происходит.
Нино покачала головой.
- Тогда прекрати курить ее.
- Как ты можешь избивать свою собаку, бессердечная.
- Собаку. А! Я держу ее за хвост левой рукой, а правой так хлещу, что...
- А как ты называешь ее при этом.
- Килиманджаро, - спокойно ответила Нино.
Я протер глаза, и вдруг все отчетливо предстало передо мной: Нахарарян, карабахский гнедой, залитая лунным светом мардакянская дорога, сидящая на коне Сеида Нино.
Нино! Только теперь я окончательно проснулся.
- Нино!- воскликнул я и вскочил на ноги. - Как ты здесь очутилась.
- Арслан ага рассказывает по всему городу, что ты хочешь убить меня. Я услышала это и тут же приехала сюда.
В ее глазах стояли слезы.
- Если б ты знал, как я соскучилась по тебе, Али хан.
Мои пальцы тонули в ее густых волосах, губы приникли к ее губам, они дрогнули, раскрылись, одурманивая, лишая рассудка.
Я бросил ее на постель, одним движением сорвав с нее платье, бесконечно долго ласкал ее, упиваясь нежностью и ароматом ее кожи. Нино взволнованно дышала, глядя мне в глаза. Ее маленькие груди трепетали в моих ладонях. Я крепко сжал Нино в объятиях. Она обвила мою шею тонкими руками и застонала. Мы лежали, плотно прижавшись друг к другу, и я ощущал каждое ребрышко ее худенького тела.
- Нино! - прошептал я, пряча лицо на ее груди.
Казалось, какая-то таинственная, непостижимая сила заключалась в этом слове. Стоило мне произнести его и реальность куда-то отступила, остались лишь большие грузинские глаза, полные слез, и все - страх, радость, любопытство и мгновенная острая боль - отразилось в них.
Нино не заплакала. Лишь, будто устыдившись своей наготы, натянула на себя одеяло, прижалась ко мне лицом. Осторожно, словно боясь испугать ее, я поднял одеяло и лег рядом. Нино порывисто прижалась ко мне, и была в этом порыве жажда земли, истосковавшейся по дождю.
...Время остановилось...
...Мы лежали друг подле друга, измученные и счастливые.
- Теперь я возвращаюсь домой, - сказала вдруг Нино, - потому что вижу, ты совсем не собираешься убивать меня.
- Ты приехала сюда одна.
- Нет, меня привез Сеид Мустафа. Он сказал, что привезет меня к тебе, но если я буду мучить тебя, то сам меня убьет. Вот он, сидит во дворе с пистолетом в руке. Можешь позвать его, если я тебя разочаровала.
Но я не стал звать Сеида Мустафу, а вместо этого поцеловал Нино.
- Ты для этого приехала сюда.
- Нет, - просто сказала она.
- Тогда объясни мне кое-что.
- Что.
- Почему в ту ночь, сидя на коне Сеида, ты не произнесла ни слова.
- Из гордости.
- А сейчас почему ты здесь.
- Тоже из гордости...
Я взял ее руку и стал нежно перебирать тонкие пальчики.
- А Нахарарян.
- Нахарарян. - тихо переспросила Нино. - Не думай, что он увез меня против моей воли. Я знала, что делала, и считала, что поступаю правильно. Потом я поняла, что ошиблась, но это не снимает с меня вины. Во всем была виновата я, и я должна была умереть. Вот почему я тогда молчала, поэтому и сейчас я приехала сюда. Теперь ты знаешь все.
Я благодарно поцеловал ее теплую ладонь. Нино говорила правду, хоть и знала, что эта правда может ей дорого обойтись.
Она встала, грустно, словно прощаясь, обвела взглядом комнату.
- Теперь я вернусь домой, - проговорила она. - Тебе совсем не обязательно жениться на мне, - напряженно улыбаясь, добавила она, - я уезжаю в Москву.
Я подошел к двери, приотворил одну створку. Сеид Мустафа все так же сидел, поджав ноги, и поигрывал пистолетом. Талию, его обтягивал неизменный зеленый пояс.
- Сеид, - громко сказал я, - позови сюда муллу и одного свидетеля. Через час я женюсь.
- Муллу звать ни к чему, - отозвался мой друг, - я сам женю вас, у меня есть такое право. Нужны будут только два свидетеля.
Я закрыл дверь. Нино сидела на кровати, рассыпав по плечам густые черные волосы.
- Подумай, что ты делаешь, Али хан, - смеясь, сказала она. - Ты женишься на распутной женщине.
Я лег рядом с ней, и мы крепко обнялись.
- Ты, в самом деле, хочешь жениться на мне. - прошептала она.
- Да, если ты согласишься стать моей женой... Потому что я теперь кровник, и враги ищут меня.
- Знаю. Но сюда они не доберутся. Давай останемся здесь.
- Что ты говоришь, Нино. Ты хочешь остаться здесь. В этой дыре, без дома, без услуг.
- Да, - отвечала она. - Я хочу остаться здесь. И ты должен оставаться здесь. Я стану вести хозяйство, печь хлеб и буду тебе хорошей женой.
- А не соскучишься.
- Нет, - ответила Нино. - Ведь мы будем спать под одним одеялом.
В дверь постучали. Я оделся. Нино накинула мой халат. В комнату вошел Сеид Мустафа в сопровождении двух свидетелей. Сеид уселся на пол, достал из-за пояса бронзовую чернильницу, на крышке которой было выгравировано: "Лишь путем, указанным Аллахом". Положив на левую ладонь лист бумаги. Сеид обмакнул в чернила камышовое перо и красивым, торжественным шрифтом вывел: "Во имя Аллаха всемилостивого и милосердного". Потом он обратил лицо ко мне.
- Ага, как ваше имя.
- Али хан, сын Сафар хана из рода Ширванширов.
- Какого вы вероисповедания.
- Я - мусульманин. Принадлежу к шиитской секте имама Джафара.
- Каково ваше желание.
- Я хочу жениться на этой женщине.
-- Ханум, как ваше имя.
- Я - княжна Нино Кипиани.
- Какого вы вероисповедания.
- Я принадлежу к греко-православной церкви.
- Каково ваше желание.
- Я хочу стать женой этого мужчины.
- Вы намерены сохранить свою веру или желаете принять веру супруга.
Нино мгновение колебалась, потом подняла голову и гордо и решительно ответила:
- Я намерена сохранить свою веру.
Сеид записал ее ответ. Бумага ловко скользила в его ладони, покрываясь затейливой вязью арабских букв. Наш брачный договор был готов. - Подпишитесь, - велел Сеид.
Я поставил свою подпись.
- Какое имя мне следует написать. - спросила Нино.
- Новое.
Она крепко сжала перо и уверенно вывела: "Нино ханум Ширваншир". Затем наступила очередь свидетелей, после чего Сеид Мустафа вытащил свою печать и приложил ее к договору. "Раб божий Хафиз Сеид Мустафа Мешеди".
Он подал документ мне, потом обнял меня и прошептал на персидском:
- Али хан, я - плохой человек. Но Арслан ага сказал, что ты в горах погибнешь без Нино. Я не мог допустить этого. Это было бы грехом. И Нино умоляла меня привезти ее сюда. Если то, что она говорила, правда, люби ее. Если нет, мы завтра же убьем ее.
- Она, конечно же, солгала, Сеид Мустафа, но пусть живет, не будем убивать ее.
Сеид растерянно взглянул на меня и засмеялся.
А через час мы торжественно выбросили в пропасть мой кальян. На этом завершилась наша свадебная церемония.
Так, совершенно неожиданно для меня жизнь снова заблистала всеми своими красками. Она была прекрасна. Прекрасней, чем когда бы то ни было.
Когда я шел по улице, и встречные улыбались мне, я улыбался им в ответ, потому что был счастлив. Чувствовал я себя превосходно, и мне хотелось всю оставшуюся жизнь провести на нашей крыше вдвоем с Нино.
Моя жена разгуливала по дому в красных дагестанских шальварах и ничем не отличалась от остальных женщин аула. Глядя на нее, никто бы не подумал, что эта женщина привыкла жить, думать и поступать иначе. В деревне не принято было держать слуг, поэтому и Нино наотрез отказалась от прислуги. Она готовила обед, болтала с соседками, а потом пересказывала мне все деревенские сплетни.
Я же проводил дни на охоте, возвращался домой с добычей и ел только то, что готовила мне Нино.
Дни наши протекали так: рано утром я наблюдал, как Нино, босая, с кувшином в руке шла за водой. Потом она возвращалась, осторожно ступая босыми ступнями по острым камням, и несла на правом плече кувшин, обвив его тонкой рукой. До сих пор она всего только раз споткнулась, выронив кувшин, после чего долго плакала, переживая свой позор, а соседские женщины утешали ее.
Так каждое утро вместе с остальными женщинами деревни Нино ходила за водой. Они гуськом поднимались в гору, и я издали видел босые ступни Нино. Она напряженно смотрела только вперед. Я тоже смотрел куда угодно, только не ей в лицо. Нино хорошо усвоила законы горцев. А один из этих законов гласил: женщина при посторонних никоим образом не должна выявлять свою любовь.
Нино входила в полутемный домик, закрывала дверь, подавала мне воды умыться, потом приносила хлеб, сыр, мед, и мы как истинные сельские жители ели все это руками. Мы сидели на полу - Нино очень быстро научилась сидеть по-турецки. После еды она облизывала пальцы, сверкая жемчужно-белыми зубками.
- По здешним обычаям, - говорила она потом, - теперь я должна вымыть тебе ноги. Но так как мы здесь одни, и на реку ходила я, вымой лучше ты мне. Я погружал в воду эти маленькие, забавные игрушки, которые она называла своими ногами, она по-детски шлепала ступнями, и вода брызгала мне в лицо. Потом мы поднимались на крышу. Я садился на тюфяк, Нино вытягивалась у моих ног. Иногда она мурлыкала какую-нибудь песенку, иногда же молчала, обратив ко мне свой лик мадонны. По ночам она спала, свернувшись в клубок, как маленький зверек.
- Али хан, ты счастлив. - спросила она однажды.
- Очень. А ты. Не хочешь вернуться в Баку.
- Нет, - серьезно ответила она. - Я хочу доказать, что могу служить своему мужу и делать все, что делают азиатские женщины.
Когда керосиновая лампа гасла, Нино ложилась подле меня и, глядя в темноту, начинала разговаривать сама с собой. Ее волновало многое: столько ли чеснока надо было положить в жаркое из баранины. Была ли любовная связь у Руставели с царицей Тамарой. Что она здесь будет делать, если у нее внезапно разболятся зубы. За что вчера соседка била мужа веником.
- Сколько в жизни тайн, - шептала она, засыпая.
А по ночам она вдруг садилась в постели, трогала меня за локоть, гордо и хвастливо заявляла: "Я - Нино!" и снова засыпала, а я укрывал одеялом ее нежные плечи. "Ты достойна лучшей жизни, Нино", - думал я.
Как-то я поехал в расположенный неподалеку городок Гунзах. Купил там керосиновую лампу, лютню, шелковый платок для Нино и граммофон... При виде граммофона Нино запрыгала от радости.
К сожаление, в Гунзахе нашлись всего две пластинки. На одной был записан танец горцев, а на другой - ария из "Аиды". Мы слушали их целыми днями и заслушали до того, что обе мелодии слились для нас в одно целое.
Изредка приходили вести из Баку. Родители Нино умоляли нас уехать в одну из цивилизованных стран, грозя в противном случае лишить своего благословения. Один раз приехал отец Нино. Увидев жилище своей дочери, князь пришел в ужас.
- О боже, что это такое. Немедленно уезжайте отсюда! Нино заболеет в этой глуши!
- Я еще никогда не была такой здоровой, как сейчас, отец, - ответила Нино. - Мы не можем уехать отсюда. Ведь я не хочу остаться вдовой.
- Но есть же и другие страны, куда Нахараряны не смогут добраться. Например, Испания...
- А как можно попасть в Испанию, батюшка.
- Через Швецию.
- Я не хочу никуда ехать через Швецию, - отрезала Нино.
Князь уехал ни с чем. Каждый месяц он присылал белье, сдобные булочки, книги. Все, кроме книг, Нино раздавала людям в деревне.
Однажды к нам приехал и мой отец. Нино встретила его с застенчивой улыбкой. Так, будучи еще лицеисткой, она улыбалась при посторонних.
- Ты готовишь обед.
- Да.
- И воду носишь.
- Да.
- Я устал с дороги, можешь вымыть мне ноги.
Нино тут же принесла тазик и вымыла отцу ноги.
- Спасибо, - сказал отец и, вытащив из кармана ожерелье из розового жемчуга, надел Нино на шею. Потом он стал есть.
- Али хан, - сказал отец после еды, - у тебя хорошая жена, но плохая кухарка. Я пришлю тебе кухарку из Баку.
- Прошу вас, не делайте этого, - воскликнула Нино, - я хочу сама прислуживать мужу.
Отец рассмеялся, а потом прислал Нино из Баку бриллиантовые сережки.
Жизнь в деревне была спокойной. Лишь однажды Кази Мулла прибежал к нам с важным сообщением, что на краю деревни поймали неизвестного человека. Говорят, этот, человек армянин, и к тому же вооружен. Вся деревня сбежалась поглазеть на пойманного. Я был здесь гостем, и моя смерть легла бы несмываемым позором на каждого жителя деревни. Мне тоже захотелось взглянуть на пойманного. Да, это был армянин, но никто не мог бы со всей определенностью утверждать, принадлежал ли неизвестный к роду Нахарарянов. Совет старейшин деревня принял решение избить этого человека и изгнать его из села. Если он из рода Нахарарянов, то расскажет и другим о том, что с ним здесь, произошло. Если же он не имеет к Нахарарянам, никакого отношения, тогда Аллах, видя добрые намерения крестьян, простит им этот грех.
Где-то на другой планете шла война, ни мы о ней никаких известий не имели. Горы были полны легенд о временах Шамиля. Время от времени друзья присылали газеты, но я их не читал.
- Ты еще не забыл, что идет война. - спросила меня как-то Нино.
- В самом деле, - рассмеялся я, - чуть было не забыл. Прекрасней жизни и представить было невозможно. Это был подарок Аллаха Али хану.
А потом я получил письмо. Его доставил какой-то человек, прискакавший на взмыленном коне. На конверте было написано: "Али хану от Арслан ага".
- Что ему надо. - удивилась Нино.
- Вам много писем, но они еще идут, - сказал посыльный, - Арслан ага щедро заплатил мне за то, чтобы эту новость вы узнали от него первого.
"Кончилась наша сельская идиллия", - подумал я, распечатывая конверт. "Во имя Аллаха милостивого и милосердного!
Здравствуй, Али хан!
Как ты живешь. Как твои кони, вино, бараны и люди, с которыми ты живешь. Я живу хорошо, и с моими конями, вином и людьми, слава Аллаху, все благополучно.
Хочу сообщить тебе, что в нашем городе произошло важное событие. Заключенные вышли из тюрьмы и разгуливают теперь по улицам. Знаю, ты спросишь: а как же полиция. Так знай же, что теперь полицейские сидят на месте бывших заключенных. В тюрьме у моря. А солдаты. Никаких солдат нет. Представляю, ты сейчас качаешь головой и думаешь - как же допускает подобное губернатор. Так вот. К твоему сведению - наш мудрейший губернатор вчера бежал из города. Надоело ему управлять этими болванами, вот он и сбежал. После него осталась только пара штанов и старая кокарда.
А вот теперь ты, наверное, смеешься, Али хан, и думаешь, что я вру. Как это ни удивительно, мой друг, но на этот раз я говорю чистую правду. Тогда ты, наверное, спросишь - почему же в таком случае царь не присылает в город новых полицейских и нового губернатора. Так знай же - царя больше не существует.
Я еще не знаю, как все это называется, но вчера мы поколотили директора гимназии, и нам никто не мешал делать это.
Я - твой друг, Али хан и поэтому, зная, что многие будут писать тебе, хочу сообщить об этом первым. Все Нахараряны сбежали, а полиции больше не существует. Желаю тебе здоровья и счастья.
Твой друг и раб Арслан ага".
Я поднял голову и посмотрел на побледневшую Нино.
- Али хан, путь свободен, - дрогнувшим голосом проговорила она.
- Мы возвращаемся домой, домой! - возбужденно повторяла она, сияя от счастья, а потом бросилась мне на шею и разрыдалась.
- Да, конечно, Нино, мы возвращаемся...
Я был счастлив не меньше моей жены, но к этому счастью примешивался оттенок грусти.
Скалы высились вдали во всем своем великолепии. Пчелиные соты домиков. Невысокий минарет, стоявший посреди деревни, как молчаливое предостережение. Наша сельская идиллия подошла к концу...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ
На лицах людей радость и страх. Улицы пестрят транспарантами с бессмысленными лозунгами. Вчерашние базарные торговки теперь митингуют на каждом перекрестке, требуя свободы рабам. Фронт развален. Великий князь исчез, город наводнили солдаты в драных шинелях. По ночам слышалась перестрелка, а днем - грабили магазины.
Нино внимательно изучала атлас.
- Я ищу спокойную страну, - говорила она, водя пальцем по карте.
- Может, уедем в Москву или Петербург. - насмешливо спросил я.
Она в ответ презрительно передернула плечами и ткнула пальцем в Норвегию.
- Конечно, это тихая страна, - задумчиво проговорила она, - но как мы можем туда добраться.
И Нино тяжело вздохнула.
- Да, туда нам не добраться. А как насчет Америки.
- В океане полно подводных лодок, - язвительно заметил я.
- Индия, Испания, Китай, Япония.
- Там или воюют, или это слишком далеко.
- Мы в западне, Али хан!
- Ты все верно поняла, Нино. Пытаться куда-то бежать не имеет смысла. Мы должны оставаться здесь и стараться обеспечить порядок до прихода турков.
- Ну почему я вышла замуж за героя, - с притворным негодованием воскликнула Нино. - Господи, митинги! Если так будет продолжаться и дальше, я сбегу к твоему дяде в Иран.
- Так долго продолжаться не может, - ответил я и ушел.
В зале Исламского благотворительного общества шло собрание. Выступали те же самые господа, которые некогда у нас дома так пеклись о судьбе народа.
В дверях я столкнулся с Ильяс беком. После отречения царя от престола они с Мухаммедом Гейдаром вернулись с фронта домой. Война явно пошла на пользу моим друзьям, теперь это были люди, повидавшие ад, и, судя по всему, увиденное оставило в их душах глубокий след.
- Мы должны что-то предпринять, - сказал мне Ильяс бек. - Враг стоит у самого города.
- Да, нам следует защищаться.
- Нет, нам следует атаковать!
С этими словами Ильяс бек взошел на трибуну.
- Мусульмане! - воскликнул он. - Я хочу еще раз объяснить вам, какая ситуация сложилась в городе. С началом революции фронт развалился. Русские с оружием в руках стоят у города, полные решимости начать грабежи. В настоящее время в Баку всего одно мусульманское войсковое соединение. Это наша добровольческая "Дикая Дивизия". Но мы уступаем русским и в численности, и в вооружении. Вторая войсковая часть, расквартированная в городе, - это боевые подразделения армянской националистической партии "Дашнакцутюн". Лидеры этой партии - Лалай и Андроник заключили с нами соглашение. Они создают ополчение из армянского населения Баку и направляют его в Карабах и Армению для защиты этих земель. Мы дали согласие на создание этого ополчения и его поход в Армению. Взамен этого армяне готовы объединиться с нами и предъявить русским ультиматум. Мы требуем, чтобы русская армия и беженцы впредь не проходили через наш город. Если русские отклонят наши требования, мы в союзе с армянами будем в состоянии добиться своего военным путем. Мусульмане, записывайтесь в "Дикую дивизию" и беритесь за оружие! Враг у ворот города!
Я внимательно слушал Ильяс бека. От его речи пахло войной и кровью.
Вот уже несколько недель, как во дворе казармы я учился стрелять из пулемета, и сейчас представлялась возможность применить свои знания на деле.
Мухаммед Гейдар стоял рядом со мной и поигрывал своим патронташем. Я наклонился и прошептал ему:
- После собрания зайдите с Ильяс беком ко мне. Сеид Мустафа тоже будет у нас. Надо обсудить ситуацию.
Он кивнул в ответ. Услышав, что у нас будут гости, Нино, как истинная хозяйка, принялась заваривать чай, и к приходу моих друзей все было готово.
Они явились при полном вооружении. Даже на зеленом поясе Сеида Мустафы висел кинжал.
Странное, необъяснимое спокойствие владело нами. Город накануне сражения казался строгим, хмурым и потому чужим. Правда, те же самые люди все еще торговали на улицах или просто прогуливались, но теперь в их движениях, поступках, жестах ощущался какой-то нереальный, кошмарный оттенок. Они словно понимали, что эти их будничные занятия в скором времени будут казаться совершенно бессмысленными.
- У вас достаточно оружия. - спросил Ильяс бек.
- Пять винтовок, восемь пистолетов, один пулемет и боеприпасы к ним. Кроме того, в доме есть подвал, где можно будет укрыть женщин и детей.
- Я в подвал не пойду, - твердо сказала Нино. - Я тоже буду защищать свой дом.
В голосе Нино звучала обида.
- Мы будем стрелять, Нино, а вы - перевязывать раненых, - спокойно ответил Мухаммед Гейдар.
Нино опустила глаза, пытаясь скрыть от посторонних бушевавшую в них ярость.
- О, Господи, улицы города станут полем сражения, - глухим голосом проговорила она, - театр превратится в штаб... Скоро пройтись по Николаевской станет трудней, чем уехать в Китай! А для того, чтобы попасть в лицей святой Тамары, придется либо изменить мировоззрение, либо же вступить в бой с целой армией. Я уже вижу, как вы ползете по Губернаторскому саду и устанавливаете пулемет у бассейна, где мы когда-то встречались с Али ханом... Как все стало странно!
- Боя не будет, - уверенно сказал Ильяс бек. - Русские примут наш ультиматум.
Мухаммед Гейдар горько рассмеялся.
- Совсем забыл: по дороге сюда я встретил Асадуллу. Он сказал мне, что русские не приняли нашего ультиматума. Они требуют, чтобы мы сдали оружие. Я лично своего оружия сдавать не намерен.
- Для нас и наших союзников-армян это означает сражение, - сказал Ильяс бек.
Нино молчала, отвернувшись к окну. Сеид Мустафа растерянно поправил свою эммаме.
- О Аллах, Аллах! Я никогда не был в, бою. И я не так умен, как Али хан. Но я хорошо знаю шариат. Мусульманин в бою не должен рассчитывать на верность христиан. Вообще, дурно полагаться на кого-либо. Так гласит шариат, и такова жизнь.
– Demyali, abreklyarin andindan xyabyarin yoxdur? Abreklyar qecya yarisi qizlincya myascidya qyalib belya and ichirlyar: “hyormyat etdiyim bu myuqyaddyas yerdya and ichiryam ki, bu qyundyan etibaryan myan syurqyun olunmush kimi yashayacaqam. Insan qani tyokyacyayyam vya hech kimya ryahm etmyayyacyayyam. Myan hamiya qyanim olacaqam. And ichiryam ki, insanlarin sevdiklyari, vicdanlarina vya namuslarina myaqbul nya varsa, hamisini oqurlayacaqam. Syudyamyar kyorpyalyari xyancyarlya doqrayacaqam. An faqir dilyanchinin belya daxmasina od vurub yandiracaqam. Insanlarin uzyu qyuldyuyyu hyar yerya kyadyar qyatiryacyayyam. Aqyar bu andimi yerinya yetirmyasyam, qoy myanya acdadlarimin myazarini bir daha qyormyak nyasib olmasin, su susuzluqumu, chyoryak acliqimi yatirmasin, cyasyadim tozlu yollarin ustyundya syarilib qalsin vya kyuchya itlyari qyalib cyasyadimi murdarlasinlar”. Kyandlinin syasinin tonu chox ciddi idi, onun uzyu qyunyashya tyaryaf idi, qyozlyari yashil vya baxishlari dyarin idi.
– Byali, deyya kyandli dillyandi, – abreklyarin andi belyadir.
– Byas bu andi ichyanlyar kimlyardir?
– Chox haqsizliqa myaruz qalan adamlar. – deyib susdu.
Myan dya evya yollandim. Aulun dyordkyunc daxmalari kuba byanzyayirdi. Qyunyashin qizmar shyualari tyapyamizi deshirdi. Byalkya, myan ozyum dya bu vyahshi daqlara syurqyun edilmish bir abrekyam. Yoxsa myan dya Daqistan quldurlari kimi qecya yarisi myascidya qedib and ichmyaliyyam? Kyandlinin abrek andi haqqinda syoylyadiyi kyalmyalyar hyalya dya qulaqlarimda cinqildyayirdi. Sonra komanin qabaqinda yyahyarli uch yad atli qyordyum. Atlardan birinin yyuyyani qyumyushdyan idi. Komanin daminda isya kyamyarindya qizil xyancyari olan on alti yashlarinda kyok bir oqlan oturmushdu. O myanya al elyayyaryak qyuldyu. Bu qyanc vaxti ilya bizimlya bir myaktyabdya oxuyan Arslan aqa idi. Onun atasinin zyanqin neft quyulari var idi. Arslan aqanin syahhyati yaxshi olmadiqi uchyun o, myualicyayya tez-tez Kislovodska qedyardi. O myandyan chox balaca olduqu uchyun onu yaxshi tanimirdim. Lakin burada, daqin bashindaki kyanddya onu hyararyatlya bir qardash kimi qucaqladim. O, qyururdan qizardi vya dedi: “Nyokyarlyarimlya kyandin yanindan kechirdim vya qyarara qyaldim ki, syanya bir bash chyakim”.
Alimi dostcasina onun chiyninya qoydum.
– Qonaqim ol, Arslan aqa. Bu qecya shyahyarimiz shyaryafinya ziyafyat verilyacyak.
Sonra uzyumyu daxmaya tyaryaf tutub syaslyandim:
– Qazi Molla, ziyafyat syufryasini hazirla: Bakidan qonaqin qyalib.
Yarim saatdan sonra Arslan aqa hyasirin ustyundya oturub qoyun atindyan kabab yeyib shyanlyanirdi.
– Syani qyormyayimya chox shadam, Ali xan. Syan bir qyahryaman kimi bu uzaq kyanddya yashayib, ozyunyu qan dyushmyanindyan qoruyursan. Amma arxayin ola bilyarsyan. Myan syanin olduqun yeri hech kimya demyayyacyayyam.
Myan bu baryadya hech narahat deyildim. Chyunki Bakida myanim harada olduqumu hami bilirdi.
– Myani necya tapdin?
– Syanin yerini myanya Seyid Mustafa dedi. Sonra aydin oldu ki, syanin qaldiqin kyand elya myanim yolumun ustyundyadir. Seyid Mustafa syanya salam qyondyardi.
– Yaxshi, indi syanin yolun hansi tyaryafyadir, Arslan aqa?
– Kislovodska qediryam. Bu iki nyokyarlyarim dya myanimlya qedyacyaklyar.
– Belya de! – deyya qyulyumsyadim. O, da son dyaryacya myasumcasina myanya baxirdi.
– Arslan aqa, de qyoryum Kislovodska niyya qatarla qetmirsyan?
– Vallah, bir az daq havasi almaq istyadim. Mahachqalada qatardan dyushyub atlara minib kyasmya yolla Kislovodska qedyacyayik. O, aqzini shirin kyokya ilya doldurub lyazzyatlya yeyirdi.
– Amma, Kislovodska kyasmya yol deyyasyan buradan uch qyunlyuk yol myasafyasi uzaqliqindadir.
Arslan aqa tyayassyuflyanirmish kimi cavab verdi:
– Doqrudanmi? Demyak myanya yanlish myalumat veriblyar. Amma yenya seviniryam ki, hech olmasa sizya bash chyakya bildim.
Bu qyanc, hyar halda yolunu qyasdyan bu qyadyar uzaq salib ki, Bakiya qayidandan sonra myani qyordyuyyunyu evdya danisha bilsin. Demyali Bakida shyohryatim xeyli yayilib.
Arslan aqanin styakanina shyarab tyokdyum. O byoyyuk qurtumlarla shyarabi ichdi. Bir az kechyandyan sonra sadyalyovhlyuklya myandyan sorushdu:
– Ali xan, deyin qyoryum o qyundyan bu qyunya qyadyar bashqa bir adami oldyurmyusyanmi, yalvariram, myanya dyuzyunyu deyin. And ichiryam, hech kimya demyaryam.
– Byali, oldyurmyushyam, ozyu dya bir chox adami.
– Syan allah dyuzyunyu deyirsyan? O keyflyanmishdi vya hyalya dya ichmyayinya davam edirdi. Myan dya onun styakanini durmadan shyarabla doldururdum. “Byas Nino ilya evlyanyacyaksyanmi?” – deyya sorushdu, shyahyardya camaat bu baryadya deyir ki, syan onu hyalya dya sevirsyan.
O, keyfli halda qyahqyahya chyakib qyuldyu vya shyarab ichmyayinya davam etdi. Bilirsyan, biz hamimiz ozyumyuzyu elya itirmishdik ki, elya byutyun qyunyu syohbyatimiz bu baryadya qedirdi.
– Doqrudan? Byas Bakida nya xyabyar var, Arslan aqa?
– Bakidami? Hech nya. Tyazya bir qyazet buraxmaqa bashlayiblar.
Fyahlyalyar tyatil elyayirlyar. Myuyallimlyarimiz hyardyan bir sizin zatyan chox syuryatlya parlayan bir tyalyabya olduqunuzu syoylyayirlyar. Allah eshqinya de qyoryum Ninonun qachirildiqini necya oyryandin?
– Aziz qardashim Arslan, qyozyal dostum, artiq byasdir suallar verdin. Indi nyovbya myanimdir De qyoryum Ninonu hech qyormyusyanmi? Byas Nachararyanqildyan necya, bir kimsyayya rast qyalmisyanmi? Kipianilyar neylyayirlyar? Bu baryadya nya deyirlyar? Zavalli Arslan aqanin aqzindaki loxma az qaldi ki, boqazinda qalsin.
– Vallah, hech bir xyabyarim yoxdur. Hech kimi qyormyamishyam. Chyunki kyuchyayya nadir hallarda chixiram.
– Nyayya qyorya dostum? Xyastya deyildin ki?
– Hya, byark xyastyalyanmishdim. Difteriyaya tutulmushdum. Tyasyavvyur edin ki, qyundya uch dyafya dyarman qyabul edirdim.
– Difteriyaya qarshi?
– Byali.
– Ichmyayini davam et, Arslan aqa. Shyarab saqlamliq uchyun chox yaxshidir.
Ichdi. Sonra ona tyaryaf ayilib sorushdum:
– Aziz dostum, de qyoryum, axirinci dyafya nya zaman dyuz syoz danishmisan?
O, myasum qyozlyari ilya myanya baxdi vya syamimi tyarzdya dedi: “Myaktyabdya, uch dyafya uchyun nechya olduqunu bildiyim zamandan”.
Dadli shyarab bu sadyalyovh qyanci tamam syarxosh etmishdi. Onun suallarima az-chox doqru cavab veryacyayi vaxti chatmishdi. Elya ona qyorya dya onu dindirmyayya bashladim. O kyandya ancaq maraq myaqsyadi ilya qyalmish olduqunu, difteriya xyastyaliyinya tutulmadiqini vya Bakida qedyan byutyun dedi-qodulari dyarinliyinya qyadyar bildiyini etiraf etdi. Sonra o, ozyunya myaxsus bir formada chyaryanchilik edyaryak: “Nachararyanlar syani oldyurmyak istyayirlyar” dedi. “Lakin onlar alverishli bir fyursyati qyozlyayirlyar. Bir-iki dyafya Kipianilyari ziyaryat etmyayya qetdim. Uzun zaman idi ki, Nino xyastyalyanmishdi. Sonra onu Tiflisya apardilar. Indi o, qeri qayidib. Ninonu shyahyar klubunda kechirilyan balda qyordyum. Bilirsyan...”
– O shyarabi su kimi ichir vya durmadan qyahqyahyalyarlya qyulyurdyu.
– O, ancaq rus zabitlyari ilya ryaqs edirdi. Valideynlyari onu Moskvaya qyondyarmyak istyayirlyar, amma o qetmyak istyamir. Nino hyar qyun shyahyarya chixir vya byutyun ruslar ona vurulublar. Ilyas byayya orden verilib, Myammyad Heydyar dya cyabhyadya yaralanib. Nachararyanlarin villasi yanib kyul oldu. Deyirlyar ki, villani syanin dostlarin yandiriblar.
– Daha bashqa nya xyabyar var?
– Hya, bir dya, Nino kichik bir it alib. Hyar qyun onu amansizcasina dyoyyur. Itya nya ad qoyduqunu hech kim bilmir. Byazi adamlar Ninonun onu Ali xan, bashqalari isya Nachararyan deyya chaqirdiqlarini syoylyayirlyar. Ancaq myanya elya qyalir ki, Nino itini Seyid Mustafa deyya chaqirir. Syanin atani da qyormyushyam. O myanya dedi ki, aqyar yenya dya dedi-qoduyla myashqul olsan syani dyoyyacyayyam. Kipianilyar Tiflisdya ev aliblar. Byalkya birdyafyalik kyochyub orada yerlyashdilyar.
Arslan aqa, chox yalanchi bir myalumatdir.
– Byas syan nya olacaqsan, Arslan aqa?
– O syarxosh baxishlari ilya myanya baxib dedi: “Kral olacaqam”.
– Nya olacaqsan?
– Myan qyozyal bir olkyanin krali olmaq istyayiryam. Istyayiryam ki, choxlu syuvarim olsun.
– Sonra nya istyayirsyan?
– Olmyak istyayiryam.
– Nya uchyun?
– Krali olacaqim olkyani fyath edyarkyan olmyak istyayiryam!
Myan qyahqyahya chyakib qyuldyum. Deyyasyan o, bundan incidi.
– Yaramazlar myani uch qyunlyuyya karantinya qoydular.
– Harada, myaktyabdya?
– Hya, ozyu dya bilirsyan niyya? Chyunki yenya qyazet uchyun myaqalya yazmishdim. Myaqalyamdya orta myaktyab shaqirdlyari ilya qyaddar ryaftar edildiyi baryadya yazmishdim. Vallah, elya qiyamyat qopmushdu ki!
– Ay Arslan aqa, adam hyar qyazetya myaqalya yazmaz
– Yazar, qyoryarsyan, shyahyarya qayidanda syanin haqqinda da yazacaqam. Ancaq syanin adini yazmayacaqam. Chyunki ad chyakmyakdyan xoshum qyalmir. Axi, hyam dya ki, syanin dostunam. Belya bir shey yazacaqam: “Qan davasindan qachish... olkyamizin pis bir adyati”.
O, shyushyadya qalan shyarabi axira qyadyar ichdi, sonra kilimin ustyunya uzanib yuxuya qetdi. Onun nyokyari ichyari qirdi vya naraziliqda uzyumya baxdi. Elya bil baxishi ilya deyirdi: “Ayib olsun sizya, Ali xan, bu zavalli ushaqi bu qyadyar ichirdyarlyarmi?”
Qalxib qecyanin qaranliqinda bayira chixdim. Syan bu yaramaz cavana, Arslan aqaya bax! Hyar halda, shyubhyasiz ki, dediklyarinin yarisi uydurmaydi. Nyayya qyorya Nino itini hyar qyun dyoymyaliydi? Allah bilir ki, o itinya nya ad qoymushdu!
Kyand yolu ilya ashaqi enib tarlalarin qiraqinda oturdum. Qayalar ayin qaranliqinda yuxaridan myanya aciqli-aciqli baxirdilar. Qyoryasyan onlar kechmishi mi, yoxsa insanlarin xyayallarindan kechyanlyari mi xatirlayirdilar. Qaranliq syamadaki ulduzlar Bakinin ishiqlarini xatirladirdi.
Sonsuzluqdan qyalyan minlyarlya shyua myanim qyoz byabyayimdya aksini tapirdi. Belyacya bir saat, byalkya dya daha chox oturduqum yerdya syamani seyr etdim. “Demyali Nino rus zabitlyari ilya ryaqs edir” deyya dyushyundyum. Birdyan birya o xyayalyatlyarlya dolu qecyani axira chatdirmaq uchyun Bakiya qayitmaq istyadim. Bir kyartyankyalya xishilti ilya yanimdan kechyandya onu tutdum. Onun qyaflyat qorxusuna byuryunmyush uryayi ovucumun ichindya chirpinirdi. Myan onun soyuq byadyanini siqalladim. Onun balaca qyozlyari qorxudan myanya baxirdi. Onu yuxari qaldirib diqqyatlya baxdim. Dyarisi solmush bu myaxluq qyadimdyan qalmish, ustyu qurumush bir dyariylya ortyulmyush canli bir dashi xatirladirdi.
Kyartyankyalyayya “Nino” deyya myuraciyat etdim vya Ninonun itini yadima saldim. “Nino syani dyoyyum?” Amma... adam kyartyankyalyani necya dyoyya bilyar?
Birdyan kyartyankyalya aqzini achdi. Aqzindan iti dili bayira chixdi vya dyarhal qeri chyakildi. Myan qyahqyahya chyakib qyuldyum. Onun dili kichik vya chevik idi. Ovcumu achdim vya kyartyankyalya qaranliqda, dashlarin arasinda yox oldu.
Ayaqa qalxib komaya qayitdim. Arslan aqa hyalya dya yerdya syarilib yatirdi. Onun bashi syadaqyatli nyokyarinin dizlyari ustyundya idi.
Dama chixdim namaz vaxtina qyadyar bir papiros chyakdim.
XX
Hech ozyum dya bilmiryam ki, bu necya oldu. Bir qyun oyanib qarshimda Ninonu qyordyum.
– Yaman tyanbyal olmusan, Ali xan, – deyya Nino dillyandi.
Sonra isya dyoshyayimin qiraqinda oturdu.
– Ustyalik yatanda da xoruldayirsan, bu da hech syanya yarashmir.
Ayaqa qalxib tyars-tyars ona baxdim: “Xoruldamaq tyutyunyumya qatilan nyashyadyandir” dedim.
Nino bashi ilya syozlyarimi tyasdiqlyadi:
– Elya isya nyashya chyakmyayi qyaryak buraxasan.
– Ay syafeh, de qyoryum aldiqin o yaziq iti niyya dyoyyursyan? Itimi, sol alimlya onun quyruqundan yapishiram, saq alimlya dya kyuryayinya vura-vura onu dyoyyuryam.
– Byas itinya nya ad qoymusan?
Nino myulayim bir syaslya:
– Onu Kilimancaro deyya chaqiriram.
Qyozlyarimi ovushdurdum vya birdyan hyar shey qyozlyarimin qabaqinda canlandi: Nachararyan, Qarabaq ati, ay ishiqi ilya aydinlashmish yol vya Seyidin tyarkindyaki Nino.
“Nino!” deyya baqiraraq yerimdyan atildim: “Buraya necya qyalya bildin”?
Arslan aqa, myani oldyurmyak istyadiyini shyahyardya hamiya danishib. Elya ona qyorya dya buraya qyaldim.
Onun qyozlyari yashla dolu idi.
– Syanin uchyun elya darixmisham ki, Ali xan, hech inanmazsan.
Alim Ninonun sachlarina toxundu. Onu qucaqlayib opdyum, dodaqlari achildi. Dodaqlarinin hyararyati myani myast eylyadi.
Ninonu dyoshyayya uzandirdim vya aynindyaki ipyak paltarini chixartdim. Onun byadyani yumshaq vya atirli idi. Nino o qyadyar ariq idi ki, onun qabirqalari qyoryunyurdyu. Onu qucaqima alib elya byark sixdim ki, aqridan zaridi. “Nino” dedim. Bu kyalmyanin sanki sehrli qyudryati vardi. Bu kyalmyanin sehri ilya real nya vardisa, qeybya chixdi. Bu realliqdan yalniz ikiyasharmish iri qyurcyu qyozlyari vya hyar sheyi – qorxunu, lyazzyati, maraqi vya xoshbyaxtliyi birdyan-birya yaxshi yandiran aqrini aks etdiryan qyozlyar qalmishdi. Nino hech aqlamadi, fyaryad da qoparmadi. Nino birdyan-birya yorqani qaldirib, onun altina qirdi vya sifyatini sinyamya dayayaraq qizlyatdi. Onun zyarif byadyaninin hyar bir hyaryakyati yaqisha susamish torpaqin imdadini xatirladirdi.
Yorqani xyafifcya ayaq ucuma doqru chyakdim.
Bir myuddyat syassiz, yorqun vya xoshbyaxt halda uzandiqimiz yerdya qaldiq. Birdyan Nino dillyandi:
– Indi myan evimizya qayidacaqam. Artiq syanin myani oldyurmyayyacyayini anladim.
– Burayatyakmi qyalmisyan, Nino?
– Yox, myani buraya Seyid Mustafa qyatirdi. O myani buraya qyatiryarkyan dedi ki, syani Ali xanin yanina apariram. Amma onu incitsyan, syani oldyuryaryam. Odur ha, Seyid Mustafa bayirda oturub, alindya dya tapancha, aqyar syani myayus etmishyamsya, onu ichyari chaqira bilyarsyan.
Myan onu chaqirmadim. Avyazindya Ninonu opdyum.
– Elya bunun uchyun buraya qyalmisyan?
– Yox, – deyya Nino dyuzyunyu dedi.
– Elya isya syoylya qyoryum, nya uchyun buraya qyalmisyan?
– Nyayi syoylyayim? – deyya Nino dillyandi.
– O qecya Seyid Mustafanin atinin tyarkindya Bakiya dyonyarkyan niyya susurdun?
– Qyururumdan.
– Byas indi nya uchyun buradasan?
O da qyururumdan...
Onun alini alimya alib, chyahrayi qyul ryanqli barmaqlarini oynatdim.
– Byas Nachararyanmyasyalyasini necya izah edyacyaksyan? – dedim.
Nino yavashca dedi:
– Hech fikirlyashmya ki, o myani zorla qachirdirdi. Myan elya hyaryakyat etmyaklya dya doqru etdiyimya inanirdim. Lakin yanilmishdim. Qyunah myandya idi vya myan olmyali idim. Onun uchyun danishmayib susurdum... Elya bu syabyabdyan dya buraya qyalmishyam. Indi hyar sheyi artiq oyryandinmi?
Onun isti ovucunun ichini opdyum. Hyaqiqyat onun ozyu uchyun chox tyahlyukyali bir shey olduqu halda O, achiqini danishirdi. Sonra Nino ayaqa durdu, otaqa nyazyar saldi, qyamqin halda dedi:
– Indi myan evimizya qayidiram. Syan myanimlya evlyanmyali deyilsyan.
Myan Moskvaya qediryam.
Myan qapiya yaxinlashib, qapinin bir tayini axira qyadyar achdim. Chopur dostum Seyid Mustafa silahi alindya qapinin bayir tyaryafindya bardash qurub oturmushdu. Onun yashil qurshaqi da belindya idi.
– Seyid – dedim – qet bir molla vya bir shahid chaqir. Bir saata evlyaniryam.
Seyid cavab verdi:
– Molla chaqirmayacaqam. Yalniz iki shahid qyatiryacyayyam. Kyabini dya myan ozyum kyasyacyayyam. Myanim buna syalahiyyyatim chatir.
Qapini baqladim. Nino charpayida oturmushdu. Onun qara sachlar chiyinlyarinya tyokyulmyushdyu. O qyuldyu:
– Bir fikirlyash nya edirsyan, Ali xan. Syan pozqun bir qizla evlyanirsyan.
Myan onun yanina uzandim.
– Syan doqrudan da myanimlya evlyanmyak istyayirsyan? – deyya Nino sorushdu.
– Aqyar myani arliyya qyabul edyarsyansya...Bilirsyan ki, qanliyam, dyushmyanlyarim myani axtarirlar.
– Biliryam, amma onlar buraya qyalib chixmazlar. Qyal elya biz dya burada qalaq.
– Nino, syan hyaqiqyatyan burada myanim yanimda qalmaq istyayirsyan? Bu daq kyandindya, bu kasib komada, evsiz, nyokyarsiz?
– Byali, – deyya Nino cavab verdi. Myan burada qalmaq istyayiryam, chyunki syanin burada qalmaqin vacibdir. Myan ev ishlyarini qyoryaryam, chyoryak bishiryaryam vya syanya yaxshi arvad olaram.
– Byas burada darixmayacaqsan?
– Yox, axi necya darixa bilyaryam ki,... syaninlya bir yorqanin altinda yatacayiq.
Kimsya qapini dyoydyu. Paltarimi qeydim. Nino da pijamami ayninya qeydi. Bashinda tyazya ammamya olan Seyid Mustafa ichyari qirdi. Onun dalinca da iki shahid. Sonra Seyid yerdya oturdu, qurshaqindan bir qyalyamdan chixartdi. Qyalyamdanin ustyundya “Yalniz allah yolunda” syozlyari yazilmishdi. O, bir kaqiz qyotyuryub sol ovucunda tutdu. Sonra qamish qyalyami myuryakkyabya batirdi. Zyarif bir xyatlya yazmaqabashladi: “Bismillahyul – ryahmanyur-ryahim”. Sonra myanya uzyunyu tutub sorushdu:
– Aqa, adiniz nyadir?
– Ali xan Shirvanshir. Shirvanshir nyaslindyan olan Syafyar xanin oqlu Ali xan.
– Dininiz?
– Myusyalmanam alhyamdyulillah.
– Istyayiniz nyadir?
– Istyayim bu qadinla evlyanmyakdir.
– Xanim, sizin adiniz nyadir?
– Prinses Nino Kipiani.
– Dininiz?
– Rum Ortodoks kilsyasinya myansubam.
– Sizin istyayiniz nyadir?
– Bu adamin arvadi olmaq istyayiryam.
– Dininizi saxlamaq fikrindyasiniz, yoxsa arinizin dininya kechmyak istyayirsiniz?
Nino bir anliqa tyaryaddyud etdi, sonra bashini qaldirib, qyurur vya qyatiyyyatlya dedi:
– Myan oz dinimi saxlamaq niyyyatindyayyam.
Seyid cyasaryatlya yazirdi. Kaqiz onun ovcunun ichindyan syuryushyur vya kaqizin uzyari yavash-yavash chox qyozyal aryab kyalmyalyarilya dolurdu. Kyabin kaqizi hazir idi.
– Indi siz imzalayin – deyya Seyid dillyandi.
Imzami kaqizin altina atdim.
Indi myan hansi famili yazmaliyam? – deyya Nino sorushdu.
– Tyazya famili.
Nino bir allya qyalyami myohkyam sixib yazdi: “Nino xanim Shirvanshir”.
Sonra shahidlyar dya imzalarini qoydular. Seyid Mustafa uzyarindya oz adi hyakk olunmush myohyuryunyu chixardib kaqiza basdi. Zyarif kufi xyatti ilya orada bu syozlyar hyakk olunmushdu: “Kyull-Ixtiyarin qulu Hafiz Seyid Mustafa Myashhyadi”. Seyid kyabin syanyadini myanya uzatdi. Sonra myani qucaqlayib farsca dedi: «Ali xan, myan yaxshi adam deyilyam”. Lakin Arslan aqa dediki, syan Ninosuz bu daqlarda aldyan qedyarsyan vya ayyash olarsan. Bu da qyunahdir. Nino yalvardi ki, onu da buraya qyatirim. Aqyar Ninonun dediklyari hyaqiqyatdirsya, onu sevmyalisyan. Hyaqiqyat deyilsya, elya sabah onu oldyuryak.
– Onun dediklyari hyaqiqyat deyil, amma onu oldyurmyayyacyayik, qoy yashasin.
Seyid Mustafa chashqin bir baxishla myanya baxdi. Sonra otaqa qyoz qyazdirib qyah-qyahya ilya qyuldyu.
Bir saatdan sonra sulu qyalyan tyantyanya ilya uchurumdan ashaqi atildi. Byutyun toy myarasimimiz bundan ibaryat oldu.
Qyozlyanilmyadyan hyayat birdyan-birya yenidyan qyozyallyashmyayya bashladi. Myan kyuchyadyan kechyandya kyand camaati myanya baxib qyulyumsyayirdi. Myan dya onlara qyulyumsyayyaryak cavab verirdim. Chyunki xoshbyaxt idim. Ozyumyu misilsiz dyaryacyadya yaxshi hiss edirdim. Istyardim ki, byutyun omryumyu balaca ayaqlari olan, parlaq qirmizi ryanqli Daqistan shalvari qeymish Nino ilya birlikdya burada kechirdim.
Nino ozyunyu auldaki hyayata uyqunlashdirmishdi. Nino auldaki byutyun qadinlardan fyarqli olaraq bashqa cyur yashamaqi, bashqa cyur dyushyunmyayi vya bashqa cyur davranmaqi bacaran bir qadin olduqunu kimsya hiss etmirdi. Kyanddya hech kimin ev xidmyatchisi olmadiqi uchyun, Nino da xidmyatchi tutmaqdan qyatiyyyatlya imtina edirdi. Nino yemyak bishirirdi, qonshuluqdaki qadinlarla laqqirti vurur vya kyandin byutyun dedi-qodularini da bir-bir myanya danishardi. Myan isya ata minib ova chixir, ovladiqim heyvanlari evya qyatirir vya Ninonun bishirdiyi byutyun qyaribya yemyaklyari yeyirdim.
Bizim qyundyalikhyayatimiz belya kechirdi: syahyar tezdyan myan Ninonun ayaqyalin vya alindya bosh bir byoyyuk syahyanq bulaqa su qyatirmyayya qetmyasini seyr edirdim. Syahyanqi doldurduqdan sonra o yalin ayaqlarini kyalya-kyotyur dashlarin ustyunya ehtiyatda qoya-qoya qeri qayidirdi. Syahyanqi saq chiyninya qaldirib, zyarif allyari ilya onun dyastyayindyan byark-byark yapishirdi. Nino yalniz bir dyafya byudryayib yixilmishdi, syahyanq dya alindyan chixib yuvarlana-yuvarlana ashaqi dyushmyushdyu. O zaman bu ryusvaychiliqa dyozmyayyan Nino aci qyoz yashlari tyokyurdyu. Qonshuluqdaki qadinlar ona tyasyalli verirdilyar. Bu hadisyadyan sonra Nino su qyatirmyak uchyun hyar qyun kyandin qadinlari ilya birlikdya bulaqa qedirdi. Onlar qaz yerishi ilya yamaclardan yuxari dirmanirdilar. Myan uzaqdan Ninonun yalin ayaqlarini qyoryurdyum. Nino ciddi baxishlarla iryaliyya baxirdi. Belya vaxtlarda o myanya baxmazdi, myan dya baxishlarimi onun yanindan bashqa tyaryaflyarya chevirirdim. O daqlilarin qanununu yaxshi qavramishdi.Qanun isya bu idi ki, qadin hech bir vyachlya bashqa adamlarin yaninda oz myahyabbyatini biruzya vermyamyalidir. Nino qaranliq komaya qirir, qapini ortyur, syahyanqi yerya qoyur vya myanya bir parch su verirdi. Sonra kyuncdyan chyoryak, pendir vya bal chixarib qyatirirdi vya biz dya kyand camaati kimi yemyayi al ilya yeyyardik. Nino yerdya bardash qurub oturmaqi da oyryanmishdi.Yemyayimizi yeyib qurtardiqdan sonraNino barmaqlarini yalayaraq aqappaq dishlyarini qyostyaryardi. Sonra deyyardi:
Buradaki anyanyayya qyorya, indi myan syanin ayaqlarini yumaliyam. Lakin biz tyak olduqumuza qyorya vya myan dya bulaqa qedib su qyatirdiyimya qyorya, syan myanim ayaqlarimi yumalisan.
Myan onun ayaq adlandirdiqi kichicik, qyulmyali oyuncaqlari suya qoyurdum. Nino ushaq kimi ayaqlarini oynadir, uzyumya su zyarryalyari sichradirdi. Sonra da dama chixib orada otururduq. Nino byazyan pyasdyan mahni oxuyardi, byazyan dya Madonnaya byanzyar sifyatini myanya chevirib susardi. Myan isya Madonnanin sifyatinya baxmaqdan hech yorulmurdum. Hyar qecya balaca bir heyvan kimi byuzyushyub yatardi.
Bir dyafya Nino myandyan sorushdu:
– Ali xan, xoshbyaxtsyanmi?
– Chox xoshbyaxtyam. Byas syan Bakiya qayitmaq istyayirsyanmi?
– Yox! – deyya ciddi cavab verdi – myan qyostyarmyak istyayiryam ki, byutyun Asiya qadinlarinin bacardiqini myan dya bacariram, oz arimya dya qulluq edya biliryam.
Neft lampasini syondyurdyuyyumyuz zaman Nino yataqa uzanir, qaranliqin dyarinliklyarinya baxaraq onyamli myasyalyalyar baryadya dyushyunyurdyu: qyoryasyan qoyun qizartmasina bu qyadyar sarimsaq tyokmyak lazim idi, ya yox? Qyoryasyan shair Rustaveli ilya kralicha Tamara arasinda bir myahyabbyat alaqyasi vardi, yoxsa, yox? Kyanddya yashayan zaman birdyan dish aqrisi tutsa, kyanddya nya edyacyam vya nyayya qyorya dyunyan qonshudaki arvad arini syupyurqya ilya amansizcasina dyoyyurdyu?
Nino dyardli-dyardli “Hyayat myocyuzyalyarlya doludur” deyib yatardi. Qecyalyar oyanar, dirsyayimya toxunar, sonra da son dyaryacya qyurur vya lovqaliqla: “myan Ninoyam” deyib yenya yatardi. Myan onun incya chiyinlyarini yorqanla ortyardim.
“Nino – deyya fikirlyashirdim – syan hyaqiqyatyan Daqistanin kyandindyaki hyayatdan daha yaxshi yerlyardya yashamaqa layiq adamsan”.
Bir qyun yaxinliqimizdaki Qunzax qyasyabyasinya qetmishdim. Qeriyya qayidanda neft lampasi, qrammofon vya bir adyad dya ipyak sharf qyatirdim... Nino qrammofonu qyordyukdya qyozlyari kyallyasinya chixdi. Amma chox tyayassyuf ki, byutyun Qunzaxda ancaq iki qrammofon vali var idi. Onlardan biri daqli ryaqsi, ikincisi isya “Aida” operasindan bir ariya idi. Biz bu vallarin ahyanqlyari arasindaki fyarqi bilmyayincyayya qyadyar onlari dalbadal qoyub qulaq asirdiq.
Bakidan arabir xyabyar qyalirdi. Ninonun valideynlyari bizya yalvarirdilar ki, bir myadyani olkyayya qedib orada yashayaq, yoxsa bizya lyanyat oxuyacaqlar. Ninonun atasi bircya dyafya yanimiza qyaldi. Qizinin komada yashadiqini qyordyuyyu zaman knyaz ozyundyan chixdi.
– Allah eshqinya, burani tyark edin. Bu yabani yerdya Nino hyaqiqyatyan xyastyalyanya bilyar.
Nino cavab verdi ki: – Ata, myan hech vaxt indiki kimi saqlam olmamisham. Biz buradan hech yana qedya bilmyarik. Myan bu yashda dul qalmaq istyamiryam.
– Axi, dyunyada bityaryaf olkyalyar var, myasyalyan Ispaniya. Nachararyanlardan hech biri orada sizya ilishya bilmyaz.
– Byas Ispaniyaya necya qedya bilyarik, Ata?
– Isvech yolu ilya.
Nino qyazyablya cavab verdi ki, myan Isvech yolu ilya hech yana qetmyak istyamiryam.
Knyaz Bakiya qayitdi. O, hyar ay bizya alt paltarlari, shirniyyat vya kitablar qyondyarirdi. Nino da kitablari saxlayir, qalan sheylyari isya kyand camaatina hyadiyyya veryardi.
Bir qyun atam yanimiza qyaldi. Nino onu utancaq bir tyabyassyumlya qarshiladi.
– Yemyaklyari syanmi bishirirsyan? – deyya atam sorushdu.
– Byali, myan bishiriryam.
– Suyu da syan dashiyirsan?
– Byali, myan dashiyiram.
– Yoldan yorqun qyalmishyam, myanim ayaqlarimi yuya bilyarsyanmi?
Nino dyarhal qedib su vya lyayyani qyatirib atamin ayaqlarini yudu. Atam: “Tyashyakkyur ediryam” deyib cibindyan chyahrayi mirvaridyan dyuzyulmyush bir boyunbaqi chixardib Ninonun boynuna taxdi. Sonra Ninonun hazirlamish olduqu syufryayya oturub onun bishirdiyi yemyayi yedi vya qyararini bildirdi: “Ali xan, syanya layiq bir arvadin var, yalniz onun ashpazliqi pisdir. Syanya Bakidan bir ashpaz qyondyaryacyayyam”.
Nino qishqirib dedi:
– Sizdyan xahish ediryam qyondyarmyayin – dedi – myan arimya ozyum qulluq etmyak istyayiryam.
Atam qyuldyu vya shyahyarya qayidan kimi Ninoya brilyant qashli bir cyut sirqa qyondyardi.
Kyandimizdya hyayat son dyaryacya sakit idi. Yalniz bir dyafya Qazi Mollabyoyyuk bir xyabyarlya yanimiza qyalib dedi ki, kyandin kyanarinda silahli bir namyalum shyaxs yaxalanib. Deyirlyar ki, bu namyalum shyaxs ermyani imish. Kyanddya hay-kyuy qopdu... Chyunki yaxalanan adamin hyadyafi olan myan, kyandin qonaqi idim. Myanim olyumyum buradaki hyar bir kyandlinin shyaryaf vya heysiyyyatinya vurulmush silinmyaz bir lyakya ola bilyardi. Bayira chixdim ki, qedim o adami qyoryum. Hyaqiqyatyan bu adam ermyani idi. Lakin onun Nachararyan nyaslindyan olub-olmadiqini syoylyamyak chyatin idi. Kyandin aqsaqqallari toplashib myaslyahyatlyashirlyarvya belya qyarara qyalirlyar ki, o adama bir nechya myohkyam shallaq vurub kyanddyan qovsunlar. Aqyar o Nachararyanlarin nyaslindyandirsya, qedib o birilyarinya xyabyar veryacyak. Yox, aqyar o nyasildyan deyilsya, onda allah kyandlilyarin xosh niyyyatini qyoryub, onlarin qyunahini baqishlayacaq. Haradasa, bashqa bir planetdya myuharibya qedirdi. Bizim bundan xyabyarimiz yox idi. Daqlarimiz Shamil dyovryunyun afsanyalyari ilya dolu idi. Myuharibya xyabyarlyari bizya hech qyalib chatmirdi. Dostlarimiz vaxtashiri bizya qyazet qyondyarirdilyar, lakin myan qyalyan qyazetlyari oxumadan bir kyanara atirdim. Nino bir dyafya sorushdu:
– Yadindan chixmayib ki, myuharibya hyalya dya davam edir.
Myan qyulya-qyulya cavab verdim:
– Nino, doqrusunu deyim ki, myuharibyani tamam yadimdan chixarmishdim. Dyuzyu, kechmishlya qyalyacyak arasinda byasit bir ara olsa belya, myanim uchyun o anlarda yashadiqimdan daha qyozyal bir hyayat ola bilmyazdi. Bu, Ali xan Shirvanshirya olan Tanrinin hyadiyyyasi idi.
Elya bu vaxt tyar ichindya olan atin ustyundya bir nyafyar bizya myaktub qyatirdi. Myaktub nya atamdan, nya dya Seyid Mustafadan idi. Myaktubun ustyundya “Arslan aqadan Ali xana” syozlyari yazilmishdi. Nino tyayaccyublya sorushdu:
– O bizdyan nya istyayya bilyar?
Atli dedi ki, sizya choxlu myaktub qyondyariblyar, onlar yoldadirlar. Arslan aqa myanya choxlu pul verdi ki, bu xyabyari siz birinci olaraq ondan eshidyasiniz. “Auldaki hyayatimiz sona chatir” deyya dyushyunyub myaktubu achdim: Sonra myaktubu oxumaqa bashladim:
“Sizi tanri adindan salamlayiram, Ali xan, necyasiniz? Atlariniz, shyarabiniz, qoyunlariniz vya birlikdya yashadiqiniz insanlar necyadirlyar? Myani sorushsaniz, myan yaxshiyam, atlarim, shyarablarim vya atrafimdakilar da yaxshidir. Xyabyarin olsun deyya bildiriryam ki, shyahyarimizdya byoyyuk hadisya bash verib. Myahbuslar hyabsxanadan buraxiliblar, indi onlar shyahyarimizin kyuchyalyarindya qyazishirlyar. Biliryam, indi sorushacaqsan ki, byas polislyar haradadirlar? Amma bil ki, dyunyanya qyadyar hyokumyat nyumayyandyalyari olan polislyar indi dyaniz qiraqindaki zindandadirlar. Byas asqyarlyar? Artiq asqyar-filan da yoxdur. Biliryam, dostum, indi bashini yellyayib deyyacyaksyan ki, byas bizim qubernator bu ishlyarya necya yol verir? Aqah ol ki, bizim aqilli qubernatorumuz yararsiz adamlari idarya etmyakdyan yorulub, dyunyan shyahyarimizdyan qachmishdir. Ondan ancaq bir dyast shalvar vya bir kyohnya kokardi qalib. Yyaqin ki, myanya qyulyursyan, fikirlyashirsyan ki, yalan danishiram. Inan dostum, myan yalan danishmiram. Biliryam, indi ozyun-yozyunya sual verib deyyacyaksyan ki, byas nyayya qyorya char shyahyarimizya ordu birliklyari vya yeni qubernator qyondyarmir? Xyabyarin olsun ki, artiq char myovcud deyil. Umumiyyyatlya indi hech bir shey myovcud deyil. Hyalya bilmiryam bu sheylyarya nya ad verirlyar, lakin dyunyan myaktyabin bash myuyallimini dyoydyuk vya hech kim bizya mane olmadi. Myan syanin dostunam, Ali xan. Ona qyorya dya byutyun bunlari syanya ilk dyafya xyabyar veryan myan olmaq istyayiryam. Byutyun Nachararyanlar olkyalyarinya qachiblar. Shyahyardya dya daha polis myovcud deyil. Saq-salamat qalin, Ali xan. Syanin dostun vya qulun Arslan aqa”.
Bashimi qaldirdim. Ninonun ryanqi qachmishdi. O, titryak syaslya dillyandi:
– Ali xan, yol achiqdir. Biz evya qayidiriq, evya!
Qyuclyu sevincdyan vyacdya qyalyan Nino bu syozlyari tyakrar edirdi. O, boynuma sarilib “qedirik” deyya hichqira-hichqira aqlamaqa bashladi. O, yalin ayaqlarini auldaki tozlu hyayyatya dyoyyaclyamyayya bashladi.
– Hya, elyadir Nino, tyabii ki, biz evimizya qayidiriq.
Myan hyam sevinirdim vya hyam dya kyadyarlyanirdim. Sarimtil qarali daqlar byutyun qyozyalliyi vya cazibyadarliqi ilya uzaqda parildayirdi.
Uchurumun uzyarinya soxulmush ari yuvalarini andiran kichik komalara baxdim, sonra uzyumyu myominlyari ibadyatya chaqiran kichik minaryayya chevirdim.
O qyun aul hyayatinin son qyunyu idi.
XXI
Insanlarin sifyatindya qorxu vya sevinc hissi bir-birinya qarishdiqi aydin hiss olunurdu. Kyuchyalyarin bu bashindan o bashina kimi uzanan qizili ryanqli qiymyatli kaqizlarda myanasiz shyuarlar yazilmishdi. Bazarda alver edyan qadinlar tinlyardya toplanib Amerika Hindularina vya Afrika zyancilyarinya azadliq verilmyasini tyalyab edirdilyar. Myuharibyanin qedishi tyarsinya dyonmyushdyu. Byoyyuk knyaz qeybya chixmishdi vya cirim-cindir, ust-bashdan tyokyulmyush, ichindya haldan dyushmyush asqyar qaliqlari shyahyarin kyuchyalyarindya syarqyardan dolashirdilar. Qecyalyar atishma syaslyari eshidilir, qyundyuzlyar isya qarishiqliq yaradanlar dyukanlari qaryat edirdilyar.
Nino ayilib atlasa baxirdi. “Myan myuharibya olmayan bir olkya axtariram” deyya Nino barmaqini ryanqaryanq byazi syarhyad cizqilyarinin uzyarindya qyazdirirdi.
Myan dya istehza ilya dedim:
“Byalkya Moskvaya vya yaxud da Peterburqa qedyak?” dedim.
Nino chiyinlyarini chyakdi. Nino birdyan barmaqini Norvechin uzyarindya saxladi.
– Albyattya, o olkyanin barish ichindya olduquna aminyam. Amma oraya necya qedya bilyarik?
Nino kyoksyunyu otyurdyu.
– Yox, oraya qedya bilmyarik. Byas Amerikaya nya deyirsyan?
– Atlantik okean dyushmyanin sualti qayiqlari ilya doludur, – dedim. Byas Hindistan, Ispaniya, Chin, Yaponiya?
– Oralarda da ya myuharibya qedir, ya da oralara qedib chixa bilmyarik.
– Ali xan, demyali biz tyalyayya dyushmyushyuk?
– Dyuz basha dyushmyusyan, Nino. Indi qachmaqin hech bir myanasi yoxdur. Indi biz hech olmasa tyurklyar qyalyanya kimi shyahyar ahlinin saqlam aqilli vya tyamkinli olmasinin yollarini axtarmaliyiq.
Nino narazi halda dillyandi:
– Axi niyya myan qyahryamana arya qetmishyam! Myan shyuarlari, nitqlyari sevmiryam. Aqyar bu ishlyar belya davam edyarsya, Irandaki syanin aminin yanina qachacaqam.
– Belya davam edya bilmyaz, – deyib evi tyark etdim.
Islam xeyriyyya cyamiyyyatinin binasinda bir toplanti vardi. Bir nechya ay bundan qabaq atamin evindya xalqimizin aqibyatinya byoyyuk qayqi qyostyaryan alicyanab adamlar orada deyildilyar. Binanin salonuna qolu qyuvvyatli cavanlar dolushmushdular. Qapida Ilyas byayya rast qyaldim. Ilyas byay Myammyad Heydyarlya birlikdya cyabhyadyan qayitmishdilar. Charin oz taxtini tyark etmyasini eshidib shyahyarya qyalmishdilyar. Myuharibyadya qyordyuklyarini qiyamyatya qyadyar uryaklyarindya dashiyacaq adamlara byanzyayirdilyar.
– Ali xan – deyya Ilyas byay myanya myuraciyat etdi – biz hyaryakyat etmyaliyik. Dyushmyan shyahyarin qapisinda dayanib
– Byali, biz ozyumyuzyu myudafiya etmyaliyik.
– Yox, bizim hyucuma kechmyayimiz lazimdir.
Ilyas byay bu syozlyari deyib xitabyat kyursyusyunya qalxdi vya amiranya bir syaslya danishmaqa bashladi: “Hyormyatli myusyalmanlar! Myan bir daha shyahyarimizin vyaziyyyatini sizya izah etmyak istyayiryam.
Inqilab bashlanandan byari cyabhya daqilir. Rus ordusundan qachmish allyari silahli fyararilyar soyqunchuluqa hazir vyaziyyyatdya Bakinin atrafinda dayaniblar. Shyahyardya yalniz bir myusyalman hyarbi hissyasi vardir. Bu hissya dya “Vyahshi diviziya”nin kyonyullyulyarindyan ibaryatdir. Biz hyam sayca vya hyam dya hyarbi sursat baximindan rus ordusundan zyaifik. Shyahyarimizdyaki ikinci hyarbi hissya isya “Dashnaksyutyun” adli ermyani millyatchi partiyasinin hyarbi dyastyalyaridir. Bu partiyanin liderlyari olan Stepan Lalayev vya Andronik Ozanyan bizimlya tyamas yaratmishlar. Onlar Qarabaqi vya Ermyanistani myudafiya etmyak uchyun shyahyarin ermyani sakinlyarindyan ibaryat ordu dyuzyaldirdilyar. Biz bu ordunun yaradilmasi, elyacya dya onun Ermyanistan tyaryafya yyuryush etmyasi baryasindyaki plani tyasvib etmishik. Bu syabyabdyan dya ermyanilyar bizimlya birlyashib ruslara ultimatum vermyayya razidirlar. Biz tyalyab edirik ki, rus asqyarlyari vya qachqinlari bir dya bizim shyahyarimizdyan kechmyasinlyar. Ruslar bizim tyalyabimizi ryadd etsyalyar, biz ermyanilyarlya ittifaqda oz tyalyablyarimizi hyarbi yolla yerinya yetirmyak iqtidarindayiq. Myusyalmanlar, “Vyahshi diviziya”ya yazilin vya silaha sarilin. Dyushmyan qapi aqzindadir”.
Myan qulaq asirdim. Bu nitqdyan myuharibya vya qan iyi qyalirdi. Artiq nechya qyun idi ki, kazarmanin hyayyatindya pulemyotdan necya istifadya etmyayi oyryanirdim. Indi bu yeni bilqini lazimli yerdya tyatbiq etmyak olardi. Myammyad Heydyar yanimda dayanib patrondashlari ilya oynayirdi, ayilib onun qulaqina dedim: “Toplantidan sonra Ilyas byaylya bizya qyalin. Seyid Mustafa da bizdya olacaq. Biz vyaziyyyati myuzakirya etmyaliyik”.
Myammyad Heydyar bashi ilya “qyalyarik” isharyatini edib qetdi. Dostlari chox kechmyadyan qyaldilyar. Onlar silahli idilyar. Hyattya Seyid Mustafa belya yashil qurshaqinin altina bir xyancyar taxmishdi. Nino bir evdar qadin kimi tyalyasik chay hazirladi. Ichimizdya anlashilmaz bir sakitlik var idi. Myuharibya aryafyasindya shyahyar sixintili vya yad qyoryunyurdyu. Hyalya dya kyuchyalyardya insanlar qyazishirdilyar, ishya qedirdilyar vya bazarlarda alver edirdilyar. Amma onlarin hyaryakyatlyarindya qeyri-real cyahyatlyari sezmyak olurdu. Elya bil onlar hyayatin qyundyalik vyardishlyarinin tezliklya myanasizliqa chevrilyacyayini indidyan basha dyushyurdyulyar.
– Evinizdya kifayyat qyadyar silahiniz varmi? – deyya Ilyas byay sorushdu.
– Besh tyufyanq, syakkiz tapancha, bir pulemyot vya dyoyyush sursatimiz var.
– Bundan bashqa evinizdya qadinlarla ushaqlarin siqinacaqi uchyun zirzyaminiz varmi?
Nino birdyan bashini qaldirdi vya qyatiyyyatlya dedi:
– Myan zirzyamiyya qetmyayyacyayyam. Myan evimi myudafiya edyacyayyam. Onun syasi chox syart vya qyati idi.
Myammyad Heydyar chox sakit tyarzdya dedi:
– Nino, biz silah tyatbiq edyacyayik, aqyar yaralansaq, siz dya yaralarimizi sariyarsiniz.
Nino bashini ashaqi aydi. Onun syasi tutulmush qyoryunyurdyu: “Aman Allah, shyahyarimizin kyuchyalyari dyoyyush meydanina, teatrimizin binasi da bash qyararqaha chevrilyacyak. Bir azdan sonra isya, Nikolay kyuchyasinya qetmyak Chinya qetmyakdyan dya chyatin olacaq. Myuqyaddyas Tamara litseyinya qetmyak uchyun ya dyunyaqyoryushyunyu dyayishmyak vya yaxud bir ordunu myaqlub etmyak lazim olacaqdir. Qubernator baqina qarni ustya syuryunya-syuryunya qetmyayinizi vya vaxti ilya Ali xanla qyoryushdyuyyum hovuzun yaninda pulemyot qurulacaqini xyayalimda canlandirdim. Biz chox qyaribya bir shyahyardya yashayiriq”.
Sonra Ilyas byay syozya bashladi:
– Shyahyarin ichindya dyoyyush olmayacaqina aminyam. Ruslar bizim ultimatumu qyabul edyacyaklyar.
Myammyad Heydyar aciqli-aciqli qyulyub dedi:
– Sizya demyayi yaddan chixartdim, buraya qyalyandya yolda Asyadullaha rast qyaldim. O, dedi ki, ruslar ultimatumu ryadd ediblyar. Onlar tyalyab edirlyar ki, biz silahlarimizi tyaslim edyak. Myan silahimi onlara vermyayyacyayyam.
Ilyas byay dedi:
– Bu bizim ermyani myuttyafiqlyarimiz uchyun myuharibya demyakdir.
Nino susurdu, onun sifyati pyancyaryayya tyaryaf chevrilmishdi. Seyid Mustafa ammamyasini dyuzyaldib dedi:
– Allah, Allah! Myan cyabhyadya olmamisham. Ali xan qyadyar dya aqilli deyilyam. Lakin shyaraiti yaxshi biliryam. Myuharibya zamani myusyalmanlar kafirlyarin syadaqyatinya bel baqlayarsa, o myuharibyadyan xeyir qyalmyaz. Aslindya, bashqasina bel baqlamaqin ozyu pis sheydir. Shyariyat belya buyurur, hyayat da belyadir. Кто командует армянскими отрядами. Степа Лалай! Вы же прекрасно знаете, кто это такой. В 1905 году мусульмане убили его родителей, и я не верю, что он может это забыть. Я вообще не верю, что армяне будут воевать на нашей стороне против русских. Ведь кто такие эти русские. Жалкие оборванцы, анархисты, бандиты. И руководит ими тоже армянин - Степан Шаумян. А армянские националисты скорей договорятся с армянскими анархистами, чем с азербайджанскими националистами. Все это ясно, как Коран.
- Сеид, - возразила Нино, - если победят русские, то не поздоровится ни Лалаю, ни Андронику.
Мухаммед Гейдар расхохотался.
- Простите меня, - сказал он потом в ответ на наши удивленные взгляды, - только я сейчас подумал: а что будет с армянами, если победим мы. Если турки войдут в Армению, мы же не станем защищать ее...
- К чему сейчас говорить об этом! - рассердился Ильяс бек. - Это даже не подлежит обсуждению. Армянский вопрос будет решен легко и просто: батальоны Лалая уйдут в Армению. Вместе с солдатами уйдут и их семьи. Таким образом, в Баку через год не останется армян. У них будет свое государство, а у нас - свое. Мы будем жить, как соседи...
- Ильяс бек, - не выдержал я. - Сеид совершенно прав. Не забывайте о голосе крови. Степа Лалай должен быть последним подлецом, чтобы забыть о родителях, убитых мусульманами, и не попытаться отомстить за них.
- Или же он должен быть политиком, Али хан. Он должен быть человеком, который подавит в себе чувство мести, чтобы спасти свой народ от уничтожения. Если он человек умный, то перейдет на нашу сторону. Это принесет пользу и ему самому, и его народу.
Мы проспорили, до темноты.
- Будьте, кем хотите, - вмешалась, наконец, Нино, - будьте политиками, будьте - простыми людьми. Я прошу лишь об одном: возвращайтесь через неделю живыми и здоровыми. Потому что если в городе начнутся бои...
Она не договорила.
Ночью Нино легла рядом со мной, и я видел, что она не спит. Она лежала, устремив взгляд в окно, ее влажные губы были слегка приоткрыты. Я обнял ее. Она повернулась ко мне и прошептала:
- Ты тоже будешь воевать, Али хан.
- Конечно, Нино.
- Конечно, ты будешь воевать, - повторила она, потом, ни слова не говоря, обхватила мое лицо руками, прижалась ко мне всем телом, и, широко раскрыв глаза, подставила губы. Льнущее ко мне тело было охвачено страстью. Нино все жарче прижималась ко мне, и в ее объятиях ощущались желание и страх. На лице лежал отсвет какого-то иного мира, куда дорогу знала лишь она.
Запрокинув голову, она крепко стиснула в ладонях мое лицо и совсем тихо прошептала:
- Я назову ребенка Али.
Потом опять замолчала и снова устремила в окно тревожный и задумчивый взгляд.
В бледном свете луны старинный минарет был похож на тонкую красивую чинару. Мрачной грозной громадой лежали тени крепостных стен. Откуда-то издали доносился звон металла - кто-то точил свой кинжал. Это был уже голос завтрашнего дня, предвестник нашего будущего.
Вдруг зазвонил телефон. Я поднялся, подошел в темноте к телефону и снял трубку. Звонил Ильяс бек.
- Армяне заключили союз с русскими. Они требуют полного разоружения мусульман. Срок до трех часов завтрашнего дня. Мы их условий, конечно же, не примем. Ты с пулеметом займешь позицию на крепостной стене, по левую сторону от ворот Цицианишвили. Я пришлю к тебе еще двадцать человек. Подготовь все для защиты ворот.
Я повесил трубку, Нино сидела на кровати и вопросительно смотрела на меня. Я взял кинжал и проверил его лезвие.
- Что произошло, Али хан.
- Враг у крепостных ворот.
Я оделся и позвал слуг. Это были сильные, высокие, широкоплечие люди. Я раздал им винтовки и прошел в комнату отца. Он стоял перед зеркалом, и слуга чистил ему черкеску.
- Где твоя позиция, Али хан.
- У ворот Цицианишвили.
- Очень хорошо. Я буду в штабе, в зале Исламского благотворительного общества. - Он нацепил на пояс саблю и, разгладив усы, продолжал. - Будь смелым, Али хан. Действуй решительно. Враги не должны попасть в крепость. Если они займут площадь перед воротами, перекрой им дорогу пулеметным огнем. Асадулла приведет крестьян и на Николаевской атакует противника с тыла. - Он положил в карман пистолет и устало добавил: - В восемь уходит последний корабль в Иран, Нино обязательно должна уплыть на нем. Потому что если победят русские, они обесчестят всех женщин.
Я вернулся к себе. Нино говорила по телефону.
- Нет, мама, я остаюсь здесь. Нет, нет, никакой опасности нет. Спасибо, папа, не беспокойся, продуктов у нас достаточно. Да, спасибо. Только прошу, оставьте меня в покое. Отстаньте от меня! Нет, не приду! Повторяю, не хочу приходить, не приду! - крикнула она и бросила трубку.
- Ты права, Нино, - сказал я. - Потому что у отца ты не будешь в безопасности. В восемь в Иран уходит последний пароход. Собирайся.
Ее лицо залилось краской.
- Ты гонишь меня, Али хан.
Еще ни разу я не видел Нино такой.
- В Тегеране ты будешь в безопасности, Нино. Если мы потерпим поражение, они обесчестят всех женщин.
Она взглянула мне в лицо и твердо сказала:
- Никто не сможет обесчестить меня! Будь спокоен, Али хан.
- Уезжай в Иран, Нино. Еще не поздно.
- Довольно об этом, Али, - серьезно ответила она. - Я очень боюсь. Боюсь врагов, боюсь предстоящего боя, всех ужасов, которые ожидают нас впереди. Но все-таки я остаюсь здесь. Я знаю, что не смогу помочь тебе, но хочу быть рядом. Я должна остаться здесь, вот и все.
Я радостно поцеловал ее в глаза. Нино хоть и спорила со мной, но все-таки была хорошей женой.
Я вышел из дома, когда еще только начинало светать. На улицах царил хаос, пыль стояла столбом.
Мои слуги залегли у каменных бойниц на крепостной стене. Тридцать человек, присланных Ильяс 6eком, заняли позиции со стороны опустевшей Думской площади. Их загорелые, усатые лица были серьезны. Они лежали молча, полные спокойного достоинства. Вокруг все затихло. Лишь вестовые пробегали по крепостным стенам, принося очередной приказ из штаба. Где-то там, теперь уже далеко от нас представители духовенства и аксакалы пытались в последний момент совершить чудо и добиться мирного исхода.
Взошло солнце. Я оглянулся на свой дом и увидел сидевшую на крыше Нино. Лицо ее было обращено к солнцу.
Днем она принесла нам еду и вплоть до самого ухода стояла молча, как тень, с ужасом глядя по сторонам.
В час дня с минарета прозвучал заунывный и торжественный голос Сеида Мустафы, призывающий мусульман к молитве. Пропев азан, Сеид, волоча за собой винтовку, пришел к нам. На поясе его висел Коран.
Я выглянул по ту сторону крепостной стены на Думскую площадь. Тишина, лишь густой столб пыли и несколько спешащих перепуганных прохожих. Какая-то женщина в чадре, бранясь, бежала за выскочившими на площадь мальчишками.
Один... Два... Три...
Бой часов на здании городской управы разорвал тишину.
И с последним ударом распахнулись ворота в иной мир, стоявший у порога нашего города.
Зазвучали первые выстрелы...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
Ночь была безлунной. Парусная лодка медленно покачивалась на волнах. Горько-соленые брызги летели в лодку. В ночной темноте черный парус трепетал, как крыло гигантской птицы.
Я лежал на мокром дне лодки, завернувшись в бурку. Рулевой с широким безбородым лицом равнодушно смотрел на звезды. Я поднял голову и коснулся человека, лежавшего рядом и тоже укутавшегося в бурку.
- Сеид Мустафа. - спросил я. - Ты здесь.
Сеид повернулся ко мне.
- Лежи спокойно, Али хан, я здесь, - ответил он.
На его щеках блестели слезы. Я резко поднялся и сел.
- Мухаммед Гейдар погиб, - сказал я. - Я видел его тело на Николаевской. Они отрезали ему нос и уши.
Сеид приблизил ко мне лицо.
- Русские вошли со стороны Баилова и заняли бульвар. Ты убивал всех, кто пытался войти на Думскую площадь.
- Да, - кивнул я, - а потом появился Асадулла и приказал наступать. Мы пошли в атаку почти безоружные, с одними лишь штыками и кинжалами. А ты читал заупокойную молитву.
- А ты. Ты разил их налево и направо. Кстати, знаешь, кто стоял на углу у дома Ашума. Нахараряны. Всей семьей. И все они убиты.
- И все они убиты, - повторил я. - На крыше дома Ашума я поставил восемь пулеметов. Мы контролировали все вокруг...
Сеид Мустафа потер лоб. Лицо его было черным, словно вымазано сажей. Он перебирал четки, их красные камни походили на алые капли крови на ладони Сеида.
- Там весь день строчил пулемет. Кто-то сообщил о твоей гибели. Нино тоже слышала это, но не поверила, не заплакала. Она отказалась спрятаться в подвале. Ушла в свою комнату и молча сидела там. А пулеметы все строчили. Потом Нино вдруг закрыла лицо руками и закричала: "Довольно, я больше не хочу, не хочу!" Но пулеметы не умолкали. И так продолжалось до восьми вечера. Потом кончились боеприпасы. Но русские этого не знали. Они думали, что мы готовим для них западню... И Муса Наги погиб... Лалай задушил его...
Я молчал. Рулевой все так же продолжал смотреть на звезды. Легкий ветерок играл его шелковой рубашкой.
- Я слышал, - продолжал Сеид, - что ты участвовал в рукопашной у ворот Цицианишвили. Сам я не видел этого, потому что был на другом конце крепостной стены.
- Да, я был в рукопашной. Заколол какого-то толстяка. Был весь в его крови. Говорят, убили и мою двоюродную сестру Айше.
Море было тихим. Смоляной дух шел от лодки. Она была безымянна, эта лодка, как и берега Кызылкумов.
- Трупы, которые стаскивали в мечеть, мы складывали один на другой, снова заговорил Сеид. - Потом мы обнажили кинжалы и тоже пошли в бой. Почти все погибли. Мне же Аллах смерти не дал. Ильяс бек тоже жив. Он скрывается в деревне. Ты знаешь, ваш дом полностью разграблен. Ничего не осталось: ни мебели, ни посуды - все унесли. Остались лишь голые стены.
Все мое тело было одной сплошной болью. Я закрыл глаза и снова увидел залитый нефтью биби-эйбатский берег, сложенные на телеге трупы. Нино с узелком в руках. Потом появилась эта лодка. Светил маяк на Наргене. В ночной тьме город исчез из вида. Лишь суровыми часовыми возвышались нефтяные вышки...
И вот теперь я лежу на дне лодки, укутавшись в бурку, и грудь мою терзает невыносимая боль. Я поднял голову и посмотрел в исхудавшее бледное лицо Нино.
Рядом с рулевым сидел отец. Они о чем-то говорили, и до меня доносились обрывки их разговора.
- Так ты говоришь, что в оазисе Чарджоу люди могут менять цвет глаз по своему желанию.
- Это истинная правда, хан. Лишь в одном месте на свете люди могут делать это - в оазисе Чарджоу. Там был святой пророк...
Я коснулся холодной руки Нино и почувствовал, как дрожат ее пальцы.
- Подумать только, - сказал я, - отец разговаривает о чудесах оазиса Джарджоу! Каким же надо быть твердым человеком, чтобы с таким спокойствием выдержать такой удар.
- Я бы так не смогла. Ты знаешь, даже пыль на улицах была красной от крови.
Нино спрятала лицо в ладонях и тихо заплакала. Плечи ее дрожали. Я сел рядом с ней и вдруг вспомнил площадь у крепостной стены, распростершееся на Николаевской тело Мухаммеда Гейдара, залитый кровью пиджак убитого мной толстяка.
Страдания остаются на долю живых.
- Так ты говоришь, на Челекене водятся змеи. - донесся издали голос отца. Челекен - полуостров на восточном побережье Каспия.
- Да, хан, очень большие ядовитые змеи. Однако до сих пор никто этих змей собственными глазами не видел. Один святой, живущий в мервском оазисе, рассказывал, что...
Я больше не в силах был слушать это.
- Отец, Азия погибла, - сказал я, подходя к рулю, - наши друзья пали на поле боя, мы лишились дома. Гнев Аллаха обрушился на нас, а ты говоришь о челекенских змеях.
Лицо отца осталось по-прежнему спокойным. Он прислонился к мачте и взглянул на меня.
- Азия не погибла, - проговорил он после долгого молчания. Изменились лишь ее границы, причем изменились навечно. Теперь Баку уже принадлежит Европе, и это не случайно. Ведь в Баку не осталось больше азиатов.
- Но ведь три дня я защищал Азию пулеметом, кинжалом.
- Ты - герой, Али хан. Но впрочем, что такое храбрость. Европейцы тоже храбры. Ты и те, кто сражались вместе с тобой, уже не азиаты. Во мне нет ненависти к Европе. Она мне безразлична. В тебе же заключена частица Европы. Ты учился в русской гимназии, знаешь латынь, и жена у тебя европейка. И после этого ты все еще продолжаешь считать себя азиатом. Ведь даже в случае твоей победы ты волей-неволей ввел бы в Баку европейский образ жизни. Какая разница, - кто проложит у нас в стране автомобильные дороги, построит фабрики - мы или русские. Иначе и быть не могло. Утопить своего врага в крови еще не значит быть истинным азиатом.
- А что значит - быть истинным азиатом.
- Ты, Али хан, наполовину европеец. Потому и задаешь этот вопрос. И совершенно бессмысленно что-то объяснять тебе, потому что тебя может убедить только то, что ты увидишь собственными глазами. Сейчас ты подавлен. Поражение мучит тебя, и ты не скрываешь своей боли.
Отец умолк и закрыл глаза. Подобно многим старикам в Иране и Баку, он, кроме реального мира, смог создать в своей душе иной мир, мир, в котором он обрел себе недоступное для остальных убежище. Живущий в том мире человек мог похоронить своих друзей и в то же время спокойно рассуждать с рулевым о чудесах чарджоуского оазиса. Я знал о существовании этого мира, но пути к нему еще не смог найти. Меня прочными цепями сковывала печальная реальность.
Отныне я перестал быть азиатом. Никто меня этим не попрекал, но, казалось, все об этом знали. Я стал чужаком, и теперь мне оставалось лишь мечтать вновь обрести себе приют в волшебном мире Азии.
Я стоял у паруса, глядя на море. Мухаммед Гейдар погиб. Айше убита, наш дом разграблен, и вот теперь на этом маленьком паруснике я плыву в Иран, где царит великий покой.
Нино подошла ко мне.
- Что мы будем делать в Иране. - промолвила она, опустив голову.
- Отдыхать, Нино.
- Как хорошо - отдохнуть. Я ужасно хочу спать, Али хан, так бы и проспала целый месяц, может, даже год. Хочу спать в саду под зелеными деревьями. И чтобы не было стрельбы.
- Ты плывешь именно в такую страну. Иран спит уже тысячу лет, там стреляют только в крайних случаях.
Мы сели на скамейку, и Нино тут же уснула. А я смотрел на Сеида, на капли крови на его руках. Он молился. Сеид знал дорогу в тот таинственный мир, который начинается в конце реальной жизни.
Там, за горизонтом, откуда всходило солнце, лежал Иран.
Потом, сидя на дне лодки, мы ели сушеную рыбу и уже ощущали дыхание Ирана. Рулевой беседовал с отцом и смотрел на меня с таким безразличием, что...
К исходу четвертого дня пути на горизонте появилась желтоватая полоска, похожая на облачко. Но это было не облачко. Перед нами лежал Иран. Полоска все увеличивалась, я уже различал домики, порт.
Мы прибыли в Энзели, бросили якорь у старого, прогнившего причала. К нам подошел какой-то мужчина в долгополом мундире и бухарской папахе. На эмблеме папахи были изображены лев, поднявшийся на задние лапы, и заходящее солнце.
За чиновником поспешили двое полицейских в драных мундирах.
- Дорогие гости, я приветствую вас, как первые лучи солнца приветствуют новорожденного ребенка. Есть ли у вас документы. торжественно проговорил чиновник.
- Мы - Ширванширы, - отвечал отец.
- Не имеет, ли счастье Асад-ас-Салтане Ширваншир, Лев Империи, пред которым всегда распахнуты алмазные двери дворца шаха, быть вашим родственником.
- Да, это мой брат.
Мы вышли из лодки и пошли, сопровождаемые чиновником.
- Асад-ас-Салтане ожидал вашего прибытия. Присланная им машина сильней льва, быстрей марала, прекрасней орла, крепче скалы.
Мы повернули за угол и увидели старенький "Форд" со многими заплатками на шинах. Казалось, машина вот-вот развалится. Когда мы сели в машину, "Форд" задрожал. Но водитель величественно смотрел вдаль, словно управлял он, по меньшей мере, океанским кораблем. Только после получасовых усилий ему удалось завести автомобиль, и по тегеранской дороге мы направились в Решт.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ
От Энзели, Решта, дорог и придорожных деревень веяло духом степи. Время от времени на горизонте возникали Аби-Езид, Шейтан-сую - миражи пустыни, жаждущей воды. Призраки иранской степи. Дорога на Решт шла вдоль иссохшего, пошедшего трещинами берега реки. Иранские реки обычно пересыхают, лишь изредка можно встретить заброшенные пруды, небольшие озерца. Суровые и надменные, словно древние титаны, скалы бросали тень на эту иссушенную землю.
Издали послышался перезвон колокольчиков каравана. Верблюды размеренным, медленным шагом поднимались на крутой холм. Впереди с посохом в руке шел погонщик. За ним - люди в черных одеждах. Чувствовалось, что животным трудно идти в гору, и они делают это из последних сил. С боков верблюдов свисали тяжелые тюки. Что в них. Исфаганские ткани. Гиланская шерсть.
Машина замедлила ход, а потом остановилась. Верблюды медленно прошли мимо нас, и тогда мы увидели: в тюках - трупы. Сто или двести обернутых в черную ткань трупов. Через степи и горы по ровной глади солончаков, мимо зеленых приморских оазисов несли верблюды свой страшный груз. Им предстоит долгий путь на запад. На турецкой границе чиновники в красных фесках проверят тюки, а затем караван продолжит свой путь к куполам священной Кербалаи. Там у гробницы имама Гусейна заботливые руки уложат их в могилы, где они обретут покой, пока трубный глас не возвестит наступление судного дня.
- Помолитесь за нас у гробницы имама! - крикнули мы и, прикрыв ладонями глаза, поклонились.
- Мы сами нуждаемся в молитвах, - ответил погонщик
И караван медленно уплыл вдаль, подобно призраку великой степи Аби-Езиду...
Улицы Решта. Деревянные и глиняные домики закрывают горизонт. Город пропитан дыханием тысячелетий. Невозможно охватить одним взглядом маленькие домишки, узкие улочки. Удручающее однообразие серого цвета, изредка нарушаемое черным. В городе все маленькое, в этом, наверное, сказалась покорность судьбе. Лишь изредка то там, то здесь выплывают голубые купола мечетей.
Мужчины здесь бреют головы и носят круглые, похожие на тыквы, папахи. Их непроницаемые лица напоминают застывшие мумии.
Все утопает в пыли и грязи. Но дело не в том, что иранцы испытывают непреодолимую тягу к пыли и грязи, а просто люди хотят сохранить все, как есть. Ведь каждый иранец знает, что все, в конечном итоге, обращается в прах.
Мы отдыхали в небольшой чайхане. Изнутри тянуло запахом анаши. Присутствующие неодобрительно косились на Нино.
В углу чайханы стоял дервиш в лохмотьях, с длинными нечесаными космами волос. Из его разинутого рта стекала струйка слюны. В руках дервиш держал медную пиалу, в которую собирал подаяние. Его взгляд блуждал по лицам, но, казалось, он никого не видит, словно все его существо, все силы, сознание направлены на то, чтоб услышать зов иной жизни, и он ждал от нее знамения. Вдруг он подпрыгнул на месте и вскричал:
- Глядите, глядите, солнце всходит с запада!
В дверях показался посыльный наместника.
- Его превосходительство дал приказ поставить здесь стражника для охраны этой обнаженной дамы, - доложил он, приблизившись к нам.
Речь шла, разумеется, о сидевшей без чадры Нино. Моя жена, не понимавшая по-персидски, даже бровью не повела.
Ночевали мы в доме наместника, а наутро приставленная к нам охрана уже ожидала нас в седлах. Они сопровождали нас до самого Тегерана, охраняя не только Нино, но и всех нас от возможного нападения бандитов, которыми кишел Иран.
Автомобиль медленно продвигался по вьющейся змеей степной дороге. Восемьдесят километров, семьдесят, шестьдесят. Все меньше и меньше оставалось нам до цели. Уже были видны купола городских ворот Тегерана. Чем ближе подъезжали мы к городу, тем отчетливей различались украшенные цветной глазурью ворота с выбитыми на них арабской вязью мудрыми изречениями. Казалось, это сам Дьявол устремил на нас взгляд своих черных глаз.
В пыли у городских ворот, выставив напоказ ужасающие струпья на полуголых телах, сидели нищие, дервиши, паломники, обернувшие тела в живописное тряпье. Протягивая к нам исхудавшие руки с тонкими пальцами, они бормотали стихи о красоте и величии столицы шаха, но голоса их звучали печально. Когда-то и они возлагали на этот город надежды, которым не суждено было сбыться.
Узкими улочками мы выехали на площадь Топ-мейданы, проехали площадь и затем мимо алмазных ворот шахского дворца выбрались на широкую дорогу, ведущую в пригород Тегерана - поселок Шамиран.
Шамиранский дворец встретил нас распахнутыми настежь воротами. Из сада веяло благоуханием роз, голубая глазурь на камнях дышала прохладой. Пройдя через сад, мимо фонтана, мы вошли во дворец. В полутемной комнате с плотно задернутыми портьерами на окнах было так холодно, что, казалось, ты погрузился в ручей. Мы с Нино упали на мягкую постель и забылись в глубоком, бездонном сне.
Мы спали, просыпались, пребывая в сладкой полудреме, и опять засыпали. Какое бесконечное спокойствие царило в этой комнате с наглухо закрытыми окнами, отгородившими нас от остального мира, до которого нам не было никакого дела! Низкий диван и пол были завалены бесчисленными подушками, тюфячками. Сквозь пелену сна до нас доносились трели соловья, и упоительный покой вливался в наши души. Вдалеке ото всех опасностей, от захваченной врагами бакинской крепости, дремали мы в этом большом и тихом доме. Казалось, время остановилось. Иногда Нино вздыхала и полусонная прижималась щекой к моей груди. Я обнимал ее и снова засыпал, опьяненный сладким, волнующим ароматом иранских гаремов, которым были пропитаны мягкие подушки. Мною владела бесконечная лень. Я мог часами лежать и мучиться оттого, что у меня чешется кончик носа, я же никак не почешу его. Потом нос сам по себе переставал чесаться, и я опять утопал в сладком липком сне.
Вдруг Нино проснулась, подняла голову и сказала:
- Али хан, я ужасно голодна.
Мы вышли в сад. В центре его бил фонтан, обсаженный по краям розовыми кустами. Тянули к небу свои стройные тела кипарисы. Павлины, распустив пестрые веера хвостов, неподвижно глядели на заходящее солнце. Вдали белела снежная вершина Демавенда.
Я хлопнул в ладоши. Ко мне тут же подбежал толстощекий евнух. За ним спешила старуха с ковриком и подушками. Нам постелили в тени одного из кипарисов, евнух подал воду и тазик. А потом перед нами появились вкуснейшие иранские блюда.
- Лучше есть руками, чем слышать пулеметные очереди, - проговорила Нино и потянулась левой рукой к блюду с пловом, от которого поднимался ароматный пар.
Я заметил, как наблюдавший за нами слуга скорчил презрительную мину и отвернулся. Пришлось мне объяснить Нино, что в Иране плов берут тремя пальцами правой руки. Впервые после нашего бегства из Баку Нино засмеялась, и тогда я окончательно понял, что мы в полнейшей безопасности. До чего же хорошо жить в Шамиранском дворце в Иране, стране великих поэтов и мудрецов!
- А где твой дядя Асад-ас-Салтане. - спросила вдруг Нино. - Где весь его гарем.
- Дядя, наверное, в городском дворце. И три его жены с ним. А что же касается гарема, так ведь этот сад и этот дом - все это и есть гарем.
Нино засмеялась.
- Значит, ты все-таки привез меня в гарем. Я должна была предположить, что именно этим все и кончится.
К нам приблизился худой старик и с почтением спросил, не хотим ли мы услышать его пение. Мы отказались от этого заманчивого предложения. Служанки убрали остатки еды, свернули и унесли коврик.
- Кто эти люди, Али хан.
- Прислуга, охрана...
- О господи, сколько же здесь слуг.
Я подозвал евнуха и задал ему тот же вопрос.
Евнух погрузился в глубокую задумчивость, беззвучно зашевелил губами, считая в уме, потом наконец сообщил, что в гареме двадцать восемь слуг.
- Сколько же здесь живет женщин.
- Сколько хан пожелает. Правда, сейчас здесь всего одна женщина, та, что сидит рядом с тобой. Но места здесь вполне достаточно. Асад-ас-Салтане с женами в городе. Здесь твой гарем.
Он сел рядом и продолжал:
- Меня зовут Яхья Кули. Я буду оберегать твою честь, хан. Умею писать, читать, считать. Я управляю этим домом и решаю все вопросы, связанные с женщинами. Ты можешь вполне положиться на меня. Я вижу - эта женщина не получила должного воспитания. Но не беда, я преподам ей уроки нравственности и достойного поведения. Укажите мне только дни, когда она бывает нездорова, я запишу, чтоб не забыть. Мне непременно надо знать это, чтобы судить, насколько она капризна. Я лично искупаю и побрею ее. Вижу, у нее под мышками растут волосы. Поразительно, до чего в некоторых странах не придают значения воспитанию женщин. Я завтра же выкрашу ее ноги хной и проверю ей рот, прежде чем она ляжет в постель.
- О господи, а это зачем.
- Если у женщин больные зубы, то изо рта у них идет дурной запах. Я должен проверить ей зубы и понюхать дыхание.
- О чем он там болтает. - спросила Нино.
- Этот чудак предлагает свои услуги в качестве зубного врача, ответил я, чувствуя, что оказался в дурацком положении. - Яхья Кули, обратился я к евнуху, - судя по всему, ты - человек опытный в делах культурного обхождения... Но моя жена беременна, и с ней надо быть осторожным. Поэтому давай отложим воспитание до того времени, когда родится ребенок.
Я говорил это, чувствуя, как мои щеки заливает румянец. Хоть Нино и в самом деле была беременна, тем не менее, я лгал.
- Это очень разумно, хан, - промолвил евнух. - От беременных женщин не знаешь, чего ожидать. Да, пока не забыл, есть одно средство, чтобы у вас родился мальчик. - С этими словами он оглядел худенькую фигурку Нино. - Мне кажется, пару месяцев еще можно подождать.
На веранде поднялся какой-то переполох. Я видел, как евнухи и служанки бурно жестикулируют. Яхья Кули вышел выяснить, в чем дело, и, вернувшись, торжественно доложил:
- Хан, тебя явился приветствовать почтенный ученый Хафиз Сеид Мустафа Мешхеди. Я не осмелился бы беспокоить вас в гареме. Однако Сеид - ученый человек, из рода Пророка. Он ждет вас на мужской половине.
Услышав имя Сеида, Нино подняла голову.
- Сеид Мустафа. - переспросила она. - Пусть идет сюда, выпьет с нами чаю.
Честь и достоинство рода Ширванширов были спасены лишь благодаря незнанию евнухом русского языка. Никому в голову не могло бы прийти, что жена хана намерена принять в гареме постороннего мужчину.
- Нино, - смущенно проговорил я, - дело в том, что Сеид не сможет прийти сюда. Ведь здесь гарем.
- В самом деле. Какой странный обычай. Давай тогда примем его во дворе.
- Боюсь, Нино, что... Как бы тебе объяснить... Понимаешь, в Иране все иначе. Ведь Сеид - мужчина.
У Нино от удивления глаза на лоб полезли.
- То есть ты хочешь сказать, что я не имею права видеться с Сеидом. Сеидом, который привез меня в Дагестан.
- Боюсь, что да, Нино, хотя бы на первых порах...
- Ну, хорошо, - холодно сказала она. - А теперь уходи отсюда.
Вконец расстроенный, я отправился в библиотеку, где меня ожидал Сеид. Нам подали чай, и Сеид стал рассказывать, что собирается до изгнания русских из Баку пожить в Мешхеде у своего знаменитого дяди. Я счел эту мысль вполне разумной. Как человек воспитанный, Сеид ничего не стал спрашивать о Нино, даже не упомянул ее имени.
Но вдруг дверь распахнулась, и Нино собственной персоной возникла на пороге.
- Добрый вечер, Сеид.
Голос ее был спокоен, но в нем ощущалось напряжение. Сеид Мустафа чуть не подпрыгнул от неожиданности. На его рябом лице появился неописуемый ужас.
- Не хотите ли еще чаю, Сеид. - любезно предложила Нино.
Сеид все еще не мог прийти в себя.
Из коридора доносился беспокойный топот ног. Теперь уже не было никакого сомнения в том, что честь рода Ширванширов навеки запятнана.
- Я пулеметов не испугалась, - со злой усмешкой произнесла Нино, чеканя каждое слово, - а евнуха твоего и подавно бояться не намерена.
Вечер мы провели втроем. Что ни говори, а Сеид был очень, ну просто очень воспитанным человеком.
Когда мы расходились спать, ко мне с удрученным видом подошел евнух.
- Ага, я знаю, что заслуживаю наказания. Мне не следовало спускать с нее глаз. Но кто же мог подумать, что эта женщина настолько невоспитанна. Я виноват во всем, ага.
На его толстом лице было написано самое искреннее раскаяние...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
До чего удивительна жизнь! Слыша перестрелку на залитом нефтью берегу Биби-Эйбата, я был уверен, что никогда больше не буду счастлив. Но всего лишь месяц в благоухающем розами Шамиранском дворце наполнил мою душу ощущением бесконечного покоя. Я чувствовал себя человеком, вновь обретшим свою родину.
В город я ездил редко, навещал родных, друзей или же в сопровождении слуг бродил по лабиринтам тегеранского базара, любовался там розами, разглядывал ковры, шали, шелка, перебирал изделия ювелиров, покупал отделанные золотом кувшины, изящные древние украшения, сафьяновые подушки, изысканные духи. Все это было для Нино.
Тяжелые серебряные туманы с прощальным звоном перетекали из моего кошелька в карманы иранских купцов, слуги сгибались под тяжестью этой восточной роскоши, а я продолжал свою прогулку. Туман - денежная единица в Иране. В маленькой лавочке на углу продавали Коран в сафьяновом переплете и прелестные миниатюры: на одной была изображена сидящая под кипарисом девушка, рядом с ней стоял принц, на второй - шахская охота и стремительно убегающая от охотников лань. И вновь слышался звон туманов.
Неподалеку от меня на низкой скамейке сидели два купца. Один из них доставал из широкого кармана серебряный туман и передавал его второму. Тот внимательно разглядывал монету, пробовал ее на зуб, взвешивал на маленьких весах и опускал в свой большой мешок. И так сто, тысячу, а может быть, и десять тысяч раз, до тех пор, пока долг не будет возвращен полностью. Это торговля! Святое дело! Ведь и Пророк тоже был купцом!
Все на базаре было смешано и перепутано, как в настоящем лабиринте. Рядом с купцами сидел, листая книгу, какой-то древний старец с лицом, столь густо испещренным морщинами, что издали оно напоминало скалу. Но были в этом лице благость и доброта. Длинными, тонкими пальцами он бережно перелистывал пожелтевшие, истлевшие страницы, с которых веяло ароматом ширазских цветников, доносилось пение иранских соловьев, виделись прекрасные глаза с длинными ресницами.
Шепот, гомон, крики сливались в единый гул - голос базара. Кто-то совсем рядом громко расхваливал розовую воду, розовое масло.
Вот старинный ковер очень нежной расцветки. Нино любит такие. Я начал торговаться с купцом и, наконец, велел измученным слугам:
- Отвезите все это в Шамиран. Я приеду позже.
Слуги исчезли в толпе, а я направился в маленькую чайхану, расположенную тут же на базаре. Двери чайханы были настолько низкими, что мне пришлось нагнуться, чтобы войти в переполненное людьми помещение. Посреди чайханы сидел рыжебородый мужчина и, закрыв глаза, пел газель Хафиза. Слушатели громко вздыхали, не скрывая удовольствия. Ermyani hyarbi dyastyalyarinya kimlyar ryahbyarlik edir? Stepan Lalay! Onu taniyirsiniz. Myan hech cyurya inana bilmiryam ki, ermyanilyar bizimlya birlikdya ruslara qarshi vurushsunlar. Axi qarshimizdaki bu ruslar kimlyardir? Cir-Cindir ichindya olan bir syuryu anarxistlyar vya quldur dyastyalyari. Onlarin bashchilarinin adi Stepan Shaumyandir. O da ermyanidir. Ermyani anarxistlyari ilya ermyani millyatchilyari, myusyalman millyatchilyari ilya ermyani millyatchilyarindyan tez birlyashyarlyar. Hyar shey Quranin hyaqiqyati kimi aydindir.
Seyid – deyya Nino syozya bashladi. Burada bir myantiq dya vardir. Aqyar Ruslar qalib qyalyarsya, hyar halda Stepan Lalay ilya Andranikya yaxshi myunasibyat byaslyamyayyacyaklyar.
Myammyad Heydyar birdyan-birya qaqqilti ilya qyulyub dedi:
– Dostlar, myani baqishlayin, uzr istyayiryam dyushyunyuryam ki, aqyar biz myuharibyadya qalib qyalsyak ermyanilyarin vyaziyyyati necya olacaq? Aqyar tyurklyar Ermyanistana qirsyalyar, biz onlarin olkyasini myudafiya etmyayyacyayik.
– Ilyas byay byark hirslyanyaryak dedi:
– Belya syozlyar danishmayin, hyatta aqliniza belya qyatirmyayin. Ermyani myasyalyasi chox asan vya sadya yolla hyall edilyacyak. Lalayin ryahbyarlik etdiyi batalyonlarin dyoyyushchyulyari Ermyanistana qedyacyak. Dyoyyushchyulyarlya birlikdya onlarin ailyalyari dya chixib qedyacyaklyar. Belyaliklya, bir ilin arzindya Bakida ermyani qalmayacaq. Onlar oz olkyalyarinin sahibi olacaqlar, biz dya oz olkyamizin sahibi olacaqiq. Ondan sonra da biz sadyacya iki qonshu xalq olaraq omyur syuryacyayik.
Myan syoz alaraq dedim:
– Ilyas byay, Seyid Mustafa hech dya haqsiz deyil. Bir siyasyatchi olmalidir, Ali xan. yyani elya bir adam olmalidir ki, xalqini qirqindan xilas etmyak naminya oz qyalbindyaki shyaxsi intiqam hissini boqsun. Aqyar onun aqli bashindadirsa, ozyunyun vya xalqinin myanafeyi uchyun bizim tyaryafimizdya olardi.
Biz qaranliq dyushyanya qyadyar oz aramizda myubahisya etdik. Sonra Nino syozya bashladi:
– Istyar siyasyatchi vya istyarsya dya sadya bir insan olun, lakin bir shey istyayiryam ki, bir hyaftyadyan sonra inshallah saq-salamat buraya qayidasiniz.
Aqyar shyahyardya myuharibya bashlayarsa...
Nino syozyunyu axira chatdira bilmyadi, susdu.
Qecya o myanim yanima uzandi, amma yuxulaya bilmyadi. Aqzi azaciq achiq, dodaqlari nyam idi. Nino qyozlyarini pyancyaryayya zillyayib susurdu. Myan onu qucaqladim. O, uzyunyu myanya tyaryaf chevirib sorushdu: “Ali xan, syan dya dyoyyushya qatilacaqsanmi?”
Albyattya, Nino.
O da: “Albyattya vurushacaqsan” – deyya tyakrar etdi.
Birdyan o bashimi allyari arasina alib, kyoksyunya sixdi, qyozlyarini qenish acharaq, dinmyazcya myani opdyu. Onu chilqin bir ehtiras byuryumyushdyu. Myani shyahvyatlya vya qorxu ichyarisindya ozyunya tyaryaf chyakdi. Onun simasinda elya bil bambashqa bir dyunyanin ifadyasi var idi. Birdyan bashimi qyozlyarinya yaxinlashdirib xyafif syaslya dillyandi.
– Oqlumuza «Ali adi veryacyayyam” deyib yenya susdu. Sonra tyarlyamish qyozlyari pyancyaryayya tyaryaf zillyandi. Qyadim minaryanin narin vya zyarif qurulushu ayin solqun ishiqina qyarq olmushdu. Qyadim qala divarlari isya arxasina qaranliq vya qorxunc bir kyolqya salmishdi. Uzaqlardan dyamirin dyamirya syurtyulmyasindyan chixan bir syas eshidildi.
Kimsya xyancyarini itilyayirdi vya elya bil o qyalyacyakdyan xyabyar verirdi. Bu vaxt telefon zyanq chaldi.
Yerimdyan durdum vya qaranliqda yavash-yavash yeriyib telefonun dyastyayini qyotyurdyum. Dyastyakdyan Ilyas byayin syasi qyaldi:
– Ermyanilyar ruslarla birlyashdilyar. Onlar byutyun myusyalmanlarin sabah saat uchya qyadyar tyarksilah edilmyasini tyalyab edirlyar. Tyabii ki, biz bunu ryadd edirik. Syan pulemyotu qyotyuryub qala divarlarindaki Sisianashvili darvazasinin solunda myovqe tutarsan. Syanin ohdyanya otuz nyafyar qyondyaryacyayyam. Darvazani myudafiya etmyak uchyun byutyun hazirliqlari edyarsyan.
Telefonun dyastyayini yerinya qoydum. Nino charpayida oturub, qyozlyarini myanya zillyamishdi. Myan xyancyari qyotyuryub tiyyasini yoxladim.
– Nya olub, Ali xan?
– Dyushmyan qalanin aqzinda durub, Nino.
Paltarimi qeyinib xidmyatchilyari syaslyadim. Onlar qyaldilyar. Onlarin hamisi enli kyuryakli, qyuclyu vya hyundyurboylu idilyar. Hyaryasinya bir tyufyanq verdim, sonra ashaqi enib atamin otaqina qetdim. O, qyuzqyunyun qabaqinda dayanmishdi, xidmyatchilyardyan biri dya onun chyarkyaz pencyayini shotka ilya tyamizlyayirdi.
– Harada myovqe tutacaqsan, Ali xan?
– Sisianashvili darvazasinda.
– Lap yaxshi. Myan Islam xeyriyyya cyamiyyyatinin salonunda, qyararqahda olacaqam.
Onun qilinci shaqqildadi vya biqlarini siqallayib syozyunya davam etdi: – Myatin ol, Ali xan. Dyushmyanlyar qala divarlarini ashmamalidirlar. Onlar darvaza qabaqindaki meydani tutsalar, pulemyotla onlara atyash achib qabaqlarini al. Asyadullah atraf kyandlyardyan kyandlilyari toplamaqa qetdi. Kyandlilyar dya dyushmyanya Nikolay kyuchyasindyaki arxadan hyucuma kechyacyaklyar.
O, tapanchasini cibinya qoydu vya yorqun halda myanya baxib dedi:
– Irana axirinci qyami saat syakkizdya qedir. Nino myutlyaq o qyami ilya qetmyalidir. Chyunki ruslar qalib qyalsyalyar, byutyun qadinlarin namusunu lyakyalyayyacyaklyar. Myan otaqima qetdim. Nino telefonla danishirdi.
– Yox, ana, myan burda qaliram. Yox, yox, burada hech bir tyahlyukya yoxdur. Saq ol, ata, narahat olma, bizim kifayyat qyadyar arzaqimiz var. Tyashyakkyur ediryam. Amma chox xahish ediryam ki, ozyunyuzyu uzmyayin. Yox, qyalmyayyacyayyam, yenya dya tyakrar ediryam, qyalmyak istyamiryam – deyib telefonun dyastyayini yerinya qoydu.
Myan bu syohbyatya qulaq asirdim. Nino son syozlyari hichqira-hichqira dedi:
– Nino, syan haqlisan, – dedim – chyunki atanqildya dya amin-amanliq olmayacaqdir. Son qyami Irana saat syakkizdya qedir. Ashyalarini yiq.
Onun sifyati qipqirmizi oldu.
– Syan myani buradan qovursan, Ali xan?
Myan Ninonu indiyyadyak belya qyazyabli qyormyamishdim.
– Nino, syan Tehranda amin-amanliqda yashayacaqsan. Dyushmyan qalib qyalsya, onlar byutyun qadinlarin namusunu lyakyalyayyacyaklyar.
Nino bashini qaldirib qyatiyyyatlya dedi:
– Myanim namusuma hech kim toxuna bilmyaz! Arxayin ol, Ali.
– Hyalya nya qyadyar vaxt var, Irana qet, Nino.
Nino ciddi tyarzdya dedi:
– Byasdir, Ali xan. Myan dyushmyandyan, myuharibyalyardyan vya bizi qyozlyayyan byutyun dyahshyatli sheylyardyan qorxuram. Buna baxmayaraq myan burada qaliram. Dyuzdyur, syanya kyomyayim dyaymyayyacyak, amma myan syaninyam. Myan burada qalmaliyam, vyassalam.
Elya dya oldu. Ninonun qyozlyarindyan opdyum. Fyaxr edirdim ki, belya arvadim var. Hyardyan myanya syoz qaytarsa da, Nino yaxshi bir hyayat yoldashi idi.
Myan evdyan chixdim. Syahyar achilirdi. Havada toz qoxusu vardi. Qala divarinin ustyunya chixdim. Xidmyatchilyarim allyarindya tyufyanqlyari hazir vyaziyyyatdya dayanmishdilar.
Ilyas byayin qyondyardiyi otuz nyafyar adam da bombosh qalmish Duma meydaninin qyozyatchiliyini edirdilyar. Qapqara biqlari, qarabyaniz olan bu adamlar syassiz vya asyabi halda idilyar. Kichik lyulyali pulemyot bir rusun findiq burnunu andirirdi. Atraf syukut ichindya idi. Qyararqahla alaqya saxlayan adamlar syassizcya qala divarinin ustyundya ora-bura qedib qisa xyabyarlyar qyatirirdilyar. Ruhanilyarlya aqsaqqallar son anda barish myocyuzyasinya nail olmaqa chalishirdilar.
Qyun chixdi. Chevrilib qarshi tyaryafdyaki evimya baxdim. Nino damda oturmushdu.
Qyunorta Nino yanimiza qyaldi, o bizya yemyak-ichmyak qyatirmishdi. Urkmyush halda qyozlyarini pulemyota zillyadi... Myan onu zorla evya qyondyaryanya kimi syassiz-syamirsiz kyolqyadya durub atrafa baxirdi. Saat bir idi. Seyid Mustafa minaryayya chixib kyadyarli vya ciddi bir syaslya azan verdi. Sonra yanimiza qyaldi. O, tyufyanqi arxasinca syuryuyyurdyu. Onun qurshaqinda Quran vardi.
Myan qala divarinin bayirinda Duma meydanindan iryali baxdim. Yalniz qorxudan tyalyasyan bir nechya kishini qachan qyordyum. Chadrali bir qadin deyinya-deyinya meydanda oynayan ushaqlarinin dalinca qachirdi.
Bir, iki, uch. Byalyadiyyya binasindaki saatin syasi syukutu pozdu. Bu syas sanki bambashqa bir dyunyanin qapilarini achirmish kimi shyahyarin atraf myahyallyalyarindyan ilk silah syaslyari idi.
XXII
O qecya ay qyoryunmyurdyu. Yelkyanli qayiq Xyazyar dyanizinin donuq sulari dalqalari uzyari ilya yellyanya-yellyanya uzyurdyu. Aci vya duzlu su kyopyuklyari uzyumyuzya syapyalyanirdi. Qayiqin bashimizin ustyundyaki qapqara yelkyani qecya vaxti nyahyanq bir qushun qanadlarini andirirdi.
Myan qoyun dyarisindyan olan kyurkya byuryunyub qayiqin qyoyyartyasindya uzanmishdim. Syukanchimiz qirdya vya saqqalsiz sifyatini laqeydliklya ulduzlara tyaryaf chevirib baxirdi. Bashimi qaldirdim vya alim qoyun dyarisinin qivrim tyuklyarinya toxundu. “Seyid Mustafa?” deyya syaslyandim. Chopur Mustafa bashini myanya tyaryaf aydi. O, alindya dyanyalyari qirmizi olan tyasbehini chevirirdi... Elya bil barmaqlari qan damlalari ilya oynayirdi.
Seyid Mustafa:
– Narahat olma, Ali xan, myan buradayam. “Syan rahat yat” – dedi.
Onun qyozlyarini yashli qyoryub, durub oturdum.
– Myammyad Heydyar hyalak oldu – dedim. – Onun cyasyadini Nikolay kyuchyasindya qyordyum. Burnu ilya qulaqlarini kyasmishdilyar.
Seyid uzyunyu myan tyaryafya chevirdi:
– Ruslar Bayil tyaryafdyan qyalib bulvari myuhasiryayya aldilar. Syan onlari Duma meydanindan qovub, chixardanda onlar bulvar tyaryafya qachirdilar.
Yadima dyushdyu:
– Sonra da Asyadullah qyaldi vya hyucum amrini verdi. Biz syunqyu vya xyancyarlya hyucuma kechdik. Biz hyucuma kechyarkyan syan yasin suryasini oxuyurdun.
– Byas syan? Syan dya dyushmyanlyarinin qanini ichirdin. Bilirsyanmi Hashim evinin dalaninda kimlyar bizi qyozlyayirdi? Byutyun Nachararyanlar nyasli. Onlar hamisi qirildi.
Hamisi qirildi, – deyya tyakrar etdim. Myan Hashim evinin daminda syakkiz pulemyot alya kechirdim. Biz byutyun myahyallyayya hakim olduq...
Seyid Mustafa alnini ovushdurdu. Elya bil onun uzyunya kyul ufyurmyushdyulyar: “Evin daminda byutyun qyunyu pulemyot atyashi davam etdi. Kimsya syanin olmyush olduqunu syoylyadi. Nino da bunu eshitdi, ancaq hech bir shey demyadi. O, otaqinda oturub susurdu. Pulemyotlar da atyash achmaqda davam edirdilyar. Nino birdyan-birya allyari ilya uzyunyu tutdu vya “Qurtarin artiq, qurtarin” – deyya chiqirdi. Amma pulemyotchular oz ishlyarindya idilyar. Sonra hyarbi sursatimiz qurtardi. Ancaq dyushmyan bunu bilmirdi. Atyash kyasilyandya, dyushmyan elya zyann edirdi ki, bu bir tyalyadir. Musa Haci da oldyu. Lalay onu allyari ilya boqub oldyurdyu... Daha demyayya bir syoz yoxdur”.
Myan susurdum. Syukanchimiz hyalya dya ulduzlara baxirdi. Yyunqyul dyaniz kyulyayi onun ryanqaryanq ipyak libasini yellyadirdi.
Seyid syozyunya davam edib dedi:
– Syanin Sisianashvili darvazasi yanindaki albyayaxa vurushunda olduqunu eshitdim. Myan shyaxsyan bu hadisyani qyormyadim, chyunki qala divarlarinin o biri bashinda idim.
– Dyuzdyur, myan albyayaxa – vurushunda oldum. Orada qara meshindyan pencyak qeymish bir cyamdyak var idi. Myan onu xyancyarimlya dyaldim. O, qana boyandi. Myanim xalam qizi Aishyani dya oldyurdyulyar.
Dyaniz sakit idi. Qayiqin qyovdyasindyan qyatran iyi qyalirdi. Qayiq, Qizilqum syahrasinin sahillyari kimi adsiz idi.
Seyid yavashca danishirdi: – Myascidlyarimizin myominlyari ilya qyalyan meyitlyari ust-yustya qaladiq. Sonra da xyancyarimizi siyirib dyushmyanin ustyunya cumduq. Bu dyoyyushdya chox adam hyalak oldu. Lakin myani Allah qoymadi olyum. Ilyas byay dya saqdir. O kyanddya qizlyanir. Hech bilirsyan sizin evinizi necya talan etdilyar. Evinizdya hech bir shey qalmadi: nya bir xali, nya mebel vya nya dya qab-qacaq. Hyar sheyi soyub apardilar. Yalniz lyut divarlar qaldi.
Qyozlyarimi yumdum. Byutyun byadyanim elya bil yaxib yandirici bir aqridan ibaryat idi. Bibiheybyatin xam neftlya islanmish sahilindya meyitlyarlya dolu arabalar vya alindya bir baqlama tutmush Nino qyozlyarimin qabaqina qyaldi. Narqin adasindan qyullyadyan fyanyarin ishiqi qyalirdi. Shyahyar qecyanin zyulmyat qaranliqinda qyarq olmushdu. Qapqara neft buruqlari qyamqin sifyatli hyabsxana qarovulchularini xatirladirdi...
Indi dya burada, kyurkya byuryunyub qayiqin qyoyyartyasindya uzanmisham vya dyozyulmyaz bir aqri sinyami yandirirdi. Bashimi qaldirdim. Qayiqin balaca bir kyuncyundya Nino uzanmishdi. Onun sifyati chox solqun idi. Soyuq alini alimya aldim vya barmaqlarinin yavashca titryayishini hiss etdim.
Arxamizdaki qayiqin syukanchisi yaninda atam oturmushdu. Onlarin syohbyatlyari qiriq-qiriq qulaqima chatirdi. Myanasiz sheylyar danishirdilar. Atam deyirdi:
Demyali siz hyaqiqyatyan inanirsiniz ki, Cyarco vahyasindya insanlar oz istyaklyari ilya qyozlyarinin ryanqini dyayishdirya bilirlyar? Syukanchi da buna cavab verib dedi ki, byali Ali xan, dyunyanin yalniz bir yerindya insanlar qyozlyarinin ryanqini dyayishdirya bilirlyar. O yer dya – Cyarco vahyasidir. Vaxti ilya myuqyaddyas bir kishi bu baryadya qabaqcadan xyabyar vermyak qabiliyyyatindya olmushdu.
Myan Ninoya myuraciyatlya dedim:
– Nino, atam Cyarco vahyasinin myocyuzyasi baryadya syohbyat edir. Hyar halda dyunyanin dyardlyarinya tab qyatirmyak uchyun insan qyaryak belya olsun.
Nino cavab verdi:
– Yox Ali xan, myan belya edya bilmyaryam. Myan belya etmyayi bacarmiram. Ali xan, bilirsyan, kyuchyanin tozlari da qandan qipqirmizi olmushdu.
O uzyunyu allyarinin ichinya aldi vya ichin-ichin aqlamaqa bashladi. Onun chiyinlyari asirdi...
Myan onun yaninda oturdum vya byoyyuk qala divarinin bayirindaki Duma meydanini, Myammyad Heydyarin Nikolay kyuchyasindya syarilmish meyitini, birdyan-birya qirmizi ryanqya boyanan qara meshin pencyayi xatirladim. Hyayatda saq qalmaq insana iztirab verirdi.
Chox uzaqlardan atamin syasi qyaldi: Deyirsyan Chyalyakyan adasinda choxlu ilanlar var?
– Byali, xan, hyam dya hyaddindyan artiq uzun vya zyahyarli ilanlar... Ancaq indiyya kimi o ilanlari hech kyas qyozyu ilya qyormyayib. Yalniz Myarv vahyasindya yashayan myuqyaddyas bir kishi nyaql eylyadi myanya...
Myan bu danishiqa dyozmyayib, syukana yaxinlashdim vya dedim:
– Ata, Asiya myahv olub, dostlarimiz dyoyyush meydaninda hyalak olublar, biz dya didyarqin dyushmyushyuk. Biz Allahin qyazyabinya qyalmishik, syan isya burada oturub Chyalyakyan adasindaki ilanlardan danishirsan.
Atamin sifyatindyaki ifadya dyayishmyadi. O qayiqdaki kichik yelkyan diryayinya syoykyanib, uzun zaman uzyumya baxdi:
– Oqlum, Asiya myahv olmayib. Onun yalniz syarhyadlyari dyayishilib. Baki artiq Avropa olub, bu tyasadyufi deyil. Chyunki Bakida artiq asiyali qalmamishdir.
– Ata, myan uch qyun, uch qecya Asiyani pulemyot, syunqyu vya xyancyarimlya myudafiya etmishyam.
– Syan cyasursan, Ali xan, Lakin, cyasaryat dediyin nyadir? Avropalilar da cyasurdur. Syan vya syaninlya birlikdya dyoyyushyanlyarin hamisi artiq asiyali deyilsiniz. Myan Avropaya nifryat etmiryam. Sadyacya ona qarshi etinasizam. Avropanin bir tikyasini syan ozyundya dashiyirsan. Syan rus myaktyabindya oxumusan, latincani oyryanmisyan, arvadin da avropalidir. Syan ozyunya hyalya dya asiyali deyirsyan? Syan myuharibyadya qalib qyalsyaydin, Avropa hyayat tyarzini syan ozyun Bakiya qyatiryacyakdin. Bizim uchyun nya fyarqi var, olkyamizdya zavod vya fabriklyari kimlyar tikyacyak – biz vya yaxud ruslar. Ishlyar o durumda davam edib qedya bilmyazdi. Saysiz-hesabsiz dyushmyani myahv edib qana susamaq yaxshi asiyali olmaq demyak deyil.
– Byas nya zaman yaxshi asiyali sayilmaq olar?
– Syan yari avropalisan, Ali xan. Ona qyorya dya bu suali verirsyan. Onu syanya izah edya bilmyaryam, chyunki syan hyayatda yalniz adi qyozlya qyoryunyan sheylyari qyoryursyan... Syan ancaq yerya baxirsan. Bax, buna qyorya basilmaqimiz syani aqridir vya syan aqridiqini byuruzya verirsyan.
Atam susdu. Baxishlari donuq bir ifadya almishdi. O bizim hyaqiqi dyunyamizdaki sheylyardyan daha artiqini bilirdi.
O bakili vya iranli qocalari kimi bashqa bir dyunyadan ichyarisinya chyakilya bilyacyayi, orada kimsyanin ozyunya qirishya bilmyayyacyayi, hyucum etmyayyacyayi bambashqa bir dyunyadan xyabyardar idi. Halbuki myan bu insanin dostlarini basdirdiqdan sonra bir yelkyanli qayiqin syukanchisi ilya Cyarco vahyasinin myocyuzyasi baryadya byahs edilyacyak alyamdyan dya xyabyarsiz idim. Myan dya bu alyamin qapisini dyoydyum, amma myani oraya qyabul etmyadilyar. Demyali myan artiq asiyali deyildim. Bunu hech kim myanya irad tutmurdu, amma deyyasyan bunu hami bilirdi. Myan bu arada bir acnyabiyya chevrilmishdim.
Lakin yenya oz evimdya olmaqa, Asiyanin xyayal alyaminya can atirdim. Qayiqdan dyanizin qapqara qyuzqyu kimi parildayan suyuna baxirdim. Myammyad Heydyar oldyu, Aishya hyalak oldu, evimiz talan edildi. Myan isya balaca bir yelkyanli qayiqla Shahin diyarina, byoyyuk sakitliyin hyokm syurdyuyyu Irana qediryam.
Birdyan Nino qyalib yanimda durdu vya Iranda biz nya edyacyayik? – deyya sorushdu.
– Dincyalyacyayik, Nino – dedim.
– Elyadir, istirahyat edyacyayik deyilmi? Myan dya yatmaq istyayiryam Ali xan. Bir ay, bir il yatmaq istyayiryam. Yashil aqaclari olan bir baqchada yatmaq istyayiryam. Amma orada myuharibya, atyash syaslyari olmamalidir.
– Syan elya belya bir olkyayya qedirsyan. Iran min ildir yatir vya chox nadir hallarda orada atyash syaslyari eshidilir.
Biz kichik qyoyyartyayya chixdiq. Nino o saat yuxuya qetdi. Myan isya Seyidin siluyetinya vya onun barmaqlarinin hyarlyanyan qan damlasini andiran tyasbeh dyanyalyarinya baxaraq uzun zaman uzandiqim yerdya oyaq qaldim.
Seyid dua edirdi. O, qizli dyunyaya, hyaqiqi hyayatin sona chatdiqi yerdya bashlayan dyunyaya yaxshi byalyad idi.
Qyunyashin doqduqu ufyuqyun arxasinda Iran yerlyashirdi. Qayiqin dyoshyamyasindya oturub baliq yeyirdik, su ichyarkyan Iranin artiq nyafyasini duymaqa bashlamishdiq. Tyakinen qyabilyasindyan olan yeqanya acnyabi syukanchi atamla syohbyat edir vya adi bir ashyaya baxan kimi myanya etinasizliqla baxirdi.
Dyordyuncyu qyunyun axshami ufyuqda sarimtil bir zolaq qyoryundyu. Bu zolaq buludu andirirdi, hyaqiqyatdya isya qyoryunyan Iran sahillyari idi. Myan komalari vya chox kasib bir limani qyordyum. Bu shahin Anzyalidyaki limani idi. Biz kyohnya vya taxtalari chyuryumyush limana yaxinlashib lyovbyarimizi atdiq. Uzun cyubbyali bir kishi bizya yaxinlashdi. Onun papaqinin uzyarindya qabaq pyancyasindyan birini qaldirmish shir vya doqan qyunyash ryamzi olan Iran qerbi parildayirdi. Myamurun arxasinca ust-bashi tyokyulmyush iki liman polis nyafyarlyari qyalirdi. Onlardan birincisi iri, yumru qyozlyari ilya bizya baxdi vya dedi:
– Ushaq doqulduqu qyun qyunyashin ilk shyualarini necya salamlayirsa myan dya sizi elyacya salamlayacayam. Kimliyinizi isbat etmyak uchyun yaninizda syanyadlyariniz varmi?
Atam cavab verdi ki, “biz Shirvanshirik”.
– Shah hyazryatlyarinin almaz qapisinin ozlyarinya achdiqlari Asyad-yas Syaltyanya Shirvanshir damarlarinda sizinkiylya eyni qanimi dashiyir?
– Byali, o myanim qardashimdir.
Biz qayiqdan dyushdyuk. O adam bizi myushayiyat edirdi. Anbarin yanina chatanda dedi: «Asyad-yas-Syaltyane” bilirdi ki, siz qyalyacyaksiniz. Onun qyondyardiyi mashin shirdyan qyuclyu, ceyrandan iti, qartaldan qyozyal, qayalar uzyarindya qurulmush qaladan myohkyamdir.
Biz tini dyondyuk vya onun tyariflyadiyi mashini qyordyuk. Haradasa daqilmaq uzrya olan bir “ford” mashini yol ustyundya durmushdu. Onun kyohnya rezin shinlyari bir nechya yerdyan yamanmishdi. Mashina mindik, motor titryayyaryak ishlyamyayya bashladi. Syuryucyu, okeandaki nyahyanq syarnishin qyamisinin kapitani kimi qyozlyarini uzaqlara dikmishdi. Yarim saatdan sonra biz Ryasht yolu ilya Tehrana qedirdik.
XXIII
Anzyali, Ryasht yollarindan syahra nyafyasi ilya qizmish kyuchyalyar ... Ufyuqdya “Abi-Yezid” sheytan suyu zaman-zaman bir xyayalyat kimi parlayirdi. Ryashtya qedyan byoyyuk yol chay kyanarindan kechirdi. Chayin ozyundya isya su yox idi. Onun yataqi qizmar qyunyash altinda cadar-cadar olub. Camur yataqina chevrilmishdi. Adyatyan Iran chaylarinda su olmur, ancaq orada su yiqintilarindan amyalya qyalmya palchiqli qyolmyachyalyarya tyasadyuf etmyak olurdu. Bu qyolmyachyalyarin qupquru sahillyarindya qumlar uzyarinya kyolqyalyar salan azyamyatli qayalar dururdu. Bu qayalar ibtidai dyovrdyan qalmish azman qayalari xatirladirdi. Uzaqdan bir karvanin zinqirov syaslyari qyalirdi. Syuryucyumyuz mashinin syuryatini azaltdi-biz sildirim daq silsilyalyarinin atyaklyarindya dyavyalyarin aqir yerishlya qetdiklyarini qyordyuk. Alindya asa tutmush sarban karvanin lap qabaqinda qedirdi. Onun arxasinca da bashdan ayaqadyak qara qeyimli adamlar qedirdilyar. Asyabi dyavyalyar isya yollarini etinasizliqla davam edirdilyar. Onlar addimlarini atdiqca boyunlarindan asilan zinqirovlarin syaslyari yyuksyalirdi. Dyavyalyarin bellyarindyan uzun kisyalyar asilmishdi. Bu kisyalyardyakilyar qyoryasyan Isfahan parchalarimi ya da qilan yunu idi? Syuryucyumyuz mashini saxladi. Dyavyalyarin bellyarindyaki yyuk qara kyafyanlyarya byukyulmyush meyitlyar idi. Onlarin sayi iki yyuzya qyadyar idi. Dyavyalyar aqir yerishlya yanimizdan otyub kechirdilyar. Bu karvan daqlardan, duzlu syahralarin qyoz qamashdiran hamar syathindyan vya saysiz-hesabsiz vahyalyari kechyaryak yyuk dashiyirdilar. Bu dyavyalyar chox uzaqda olan tyurk syarhyadinya chatdiqda diz chyokyacyaklyar. Bashlarinda qirmizi fyas olan kyomryukchyulyar yyuklyari yoxladiqdan sonra, karvan yenidyan yola dyuzyalib, myuqyaddyas Kyarbyala shyahyarinin qyunbyazinya qyadyar myasafyani qyat edyacyakdi. Karvan Imam Hyuseynin myaqbyaryasinya chatib yenya dayanmali idi. Orada dyavyalyarya yyuklyanmish meyitlyar qayqikesh allyarlya hazirlanmish myazarlarda dyafn edilyacyak vya qiyamyat qyunyu sheypur syasi onlari abyadiyyyat yuxusundan oyadana kimi onlar Kyarbyala qumlarinin altinda rahatliq tapacaqlar.
Allyarimizlya qyozlyarimizi baqlayaraq onlarin qarshisinda ehtiramla syacdya etdik. Byarkdyan qishqirib dedik ki, “Imamin myazarinda bizim uchyun dya dua edin”. Sarban da cavab verib dedi ki, “biz ozyumyuz dya bir duaya myohtaciq”.
Karvan yenya yoluna davam etdi. O, byoyyuk syahranin xyayalyati olan Abi Yezid kimi sakitcyasinya uzaqlashirdi.
Biz Ryashtin kyuchyalyarindyan kechirdik. Taxta vya palchiqdan tikilmish komalar ufyuqyun qabaqini kyasmishdi. Burada biz kechyan yyuzilliklyarin nyafyasini achiq-sachiq duyurduq. Bircya baxishla palchiq evlyari vya dar kyuchyalyari nyazyardyan kechirmyak olurdu. Burada hyar shey eyni ryanqdya idi. Shyahyardya hyar shey balaca idi. Ancaq hyardyanbir komalarin arasindan bash qaldiran bir myascid qyordyukdya adam sarsilirdi.
Kishilyar ulqyuclya qirxilmish bashlarina qabaqi andiran yuvarlaq shapkalar qoymushdular. Onlarin sifyatlyari dya adama maskalari xatirladirdi.
Hyar yer toz, torpaq, natyamizlik ichindya idi. Bu o demyak deyil ki, iranlilar toz, torpaq ichindya olmaqi xoshlayirlar. Onlar sadyacya hyar sheyi necya varsa, elya dya saxlamaq istyayirdilyar. Chyunki hyar bir iranli, nyahayyatdya hyar sheyin toza chevrilyacyayini zyann edirdilyar.
Biz balaca bir chayxanada oturub istirahyat etdik. Otaqdan nyashya iyi qyalirdi. Kishilyar qyozlyarini Ninoya zillyamishdilyar. Kyuncdya sachlari daqiniq, aqzi achiq, dodaqlarindan tyupyurcyak axan vya alindya naxishli mis piyalya tutan bir dyarvish dayanmishdi. O, hamiya baxirdisa da, hech kimi qyormyurdyu. Elya bil o var qyucyunyu, byutyun vyucud vya shyuurunu qyozya qyoryunmyayyan varliqin syasinya yyonyaltmishdi vya o qyozya qyoryunmyayyan varliqdan isharya qyozlyayirdi. Birdyan birya o yerindyan sichrayib baqirdi:
– Baxin, qyunyash qyarbdyan yyuksyalir; myan onu qyoryuryam.
Shyahyarin valisi tyaryafindyan qyondyarilmish nyumayyandya chayxananin qapisinda qyoryundyu:
– Alahyazryat amr edib ki, bu chilpaq qadinin myuhafizyasi uchyun burada keshikchi qoyulsun. O, chadrasiz Ninonu nyazyarya alirdi. Ninonun hali dyayishmyadi, chyunki o, farsca basha dyushmyurdyu.
Qecyani shyahyar valisinin evindya kechirtdik. Syahyar tezdyan keshikchilyarimiz atlari yyahyarlyadilyar. Charshab ortmyayyan Nino chilpaq sayildiqi uchyun vya elyacya dya olkyani byuryumyush quldurlardan qorunmaq uchyun keshikchilyar bizi Tehrana kimi myushaiyat etmyali idilyar.
Mashin yavash-yavash iryalilyayirdi. Kyohnyadyan qalmish yollarla Qyazvini kechirik. Shah Shahpur ordularini burada toplamishdi. Syafyavilyar, syanyatchilyar, syanyatchilyarin xeyirxahlari vya myuqyaddyaslyari burada myaclis qurardilar. Yyuz-yyuzyalli kilometr yol qetdim. Yol ilan kimi qivrilirdi. Nyahayyat uzaq Dyamavyandin qarli tyapyasindyan Tehran qapisinin dyord qyullyasi ehtishamla yyuksyalirdi. Qapi ryanqaryanq yumshaq chinilyarlya byazyadilmishdi. Qapinin uzyarindya zyarif aryab yazilari ilya hyakk edilmish kyalamlar elya bil sheytan qyozlyari kimi myanya baxirdi. Byoyyuk qapinin altinda toz-torpaq ichindya byadyanlyarini yara basmish dilyanchilyar vya pyarishan dyarvishlyar oturmushdular. Onlar incya barmaqli ariq allyarini bizya uzadaraq hyokmdarlara layiq Tehran shyahyarinin qyozyalliyi vya azyamyati haqqinda sherlyar oxuyurdular, amma onlarin syaslyari qyamqin vya kyadyarli idi. Onlar bu minbir qyubbyali shyahyarya nechya illyar bundan avvyal byoyyuk umidlya qyalmishdilyar. Lakin onlarin umidlyari pucha chixmishdi. Balaca mashin ayri-yuyryu dar kyuchyalyardyan, Top meydanindan vya shah sarayinin Almas darvazasi yanindan kechib shyahyarin o biri tyaryafinya, Tehranin yaxinliqindaki Shyamiran qyasyabyasinya qedyan qenish yola chixir.
Shyamiran saray baqchasinin qapilari taybatay achilmishdi. Qapidan ichyari qirdikdya qizil qyulyun atiri bizi vurdu. Biz baqchadaki fyavvaryalyarin yanindan kechib saraya qirlik. Pyancyaryalyari pyardyalyarlya ortyulmyush qaranliq otaq, bulaq suyu kimi syarin idi. Nino vya myan bashimizi yumshaq balishlara qoyub shirin yuxuya qetdik.
Biz yatdiq, oyandiq, myurqyulyadik, yuxular qyordyuk vya yenidyan yatdiq. Pyancyaryalyari pyardyalyarlya ortyulmyush bu syarin otaqda yatmaq hyaddindyan artiq xosh idi. Saysiz-hesabsiz dyoshyaklyar, yastiqlar vya xalilar alchaq divanin vya dyoshyamyanin ustyunyu ortmyushdyulyar. Yuxulu-yuxulu byulbyullyarin cyahcyahini eshidirdik. Adami qeyri-adi bir hiss byuryuyyurdyu. Biz byutyun tyahlyukyalyardyan, Bakinin aldyan dyushmyush qala divarlarindan chox uzaqlarda, byoyyuk bir sakit evdya myurqyulyayirdik. Vaxt syassiz-syamirsiz kechirdi. Nino hyardyanbir dyarin bir ah chyakir, yuxulu qalxir, sonra bashini myanim sinyamya qoyub yenidyan yuxuya qedirdi. Myan isya Iran hyaryamxanasinin cazibyadar atri qyalyan yumshaq yastiqina bashimi qoyub yatirdim. Myani dyahshyatli bir tyanbyallik byuryumyushdyu. Burnum qashindiqi zaman onu qashimaq uchyun alimi qaldirmaqa belya tyanbyallik edirdik. Nyahayyat burnumun qashintisi oz-yozyunya dayandi vya myan yenidyan yuxuya qetdim.
Nino birdyan oyandi vya bashini qaldirib dedi:
– Ali xan, acindan olyuryam.
Biz baqchaya chixdiq. Fyavvaryalyarin atrafini qizil qyullyar byuryumyushdyu. Syarv aqaclari qyoyya ucalirdi. Ryanqaryanq qanadlarini yelpinc kimi achmish tovuz qushu batmaqda olan qyunyashi, seyr edirdi. Uzaqlarda Demavyand daqi ucalirdi. Myan al chaldim. Shish sifyatli bir hyaryam xidmyatchisi tez yanimiza qyaldi. Onun dalinca da alindya xalcha vya yastiq tutan yashli bir qadin qyalirdi. Biz bir syarv aqacinin kyolqyasindya oturub syufrya achdiq. Hyaryam xidmyatchisi su vya lyayyan qyatirdi. Sonra yerya syarilmish xalinin uzyarinya Iran myatbyaxinin an lyaziz yemyaklyari ilya dolduruldu.
Pulemyotun shiqqiltisini eshitmyakdyansya xyoryayi allya yemyak yaxshidir, deyyan Nino sol alini buqlanan plova uzatdi. Xyadimaqasi qorxunc bir ifadyaylya ona baxdi. Aqasinin utanmasina shahid olmasin deyya xidmyatchi uzyunyu yana chevirdi.
Myan Ninoya, Iranda plovun saq alin uch barmaqi ilya necya yeyildiyini oyryatdim. Bakini tyark etdiyimiz qyundyan byari ilk dyafya olaraq Nino qyuldyu. Indi myan dya artiq ozyumyu sakit hiss edirdim. Shah olkyasindya, Shyamiran sarayinda, dindar shairlyarin vya myudriklyarin diyarinda hyayat chox qyozyal idi.
Nino birdyan sorushdu:
– Byas syanin amin Asyad-yas Syaltyanya ilya onun hyaryamxanasi haradadir?
– Hyar halda, shyahyardyaki saraydadi. Uch arvadi da onun yaninda olmalidir. Hyaryamxanani sorushursan? Bu baqcha vya atrafindaki otaqlar elya hyaryamxanadir da!
Nino qyuldyu:
– Demyali, myani hyaryamxanaya qyatirmisyan, elyami? Myan bilirdim ki, avvyal-axir belya olacaq.
Bu zaman ikinci bir hyaryam xidmyatchisi qyaldi. Bu xidmyatchi byadyancya ariq vya bir qoca idi. O, bizya yaxinlashib sorushdu ki, bizim uchyun mahni oxusun ya yox. Biz istyamyadiyimizi bildirdik. Uch qiz qyalib xalchalari byukdyulyar. Avvyalki qoca xidmyatchi dya qyalib syufryadyan artiq qalan yemyaklyari yiqishdirib apardi. Balaca bir oqlan da tovuz qushuna yem verirdi.
– Ali xan, bu adamlar kimdirlyar?
– Xidmyatchilyar.
– Qyoryasyan nya qyadyar xidmyatchi var burada?!
Myan bunu bilmyadiyim uchyun xidmyatchini chaqirib ondan sorushdum. O bir qyadyar fikirlyashyandyan sonra dedi ki, Hyaryamxanaya iyirmi syakkiz qulluqchu xidmyat edir.
– Byas burada nechya arvad yashayir?
– Hal-hazirda ancaq biri, o da syanin yaninda oturan qadindir. Amma burada kifayyat qyadyar yer vardir. Asyad-yas-Syaltyanya arvadlari ilya birlikdya shyahyardya yashayir. Bu indi syanin hyaryamxanandir.
Sonra o oturub syozyunya davam etdi: Myanim adim Yyahya Quludur. Myan syanin namusunun keshikchisiyyam, xan. Myan yazmaqi, oxumaqi vya hesablamaqi biliryam. Evi idarya etmyayi vya qadinlarla alaqyadar byutyun myasyalyalyardyan bashim chixir. Myanya bel baqlaya bilyarsyan. Yaninizda oturan qadinin acnyabi olduqu byallidir. Amma myan ona yavash-yavash axlaq vya ryaftar qaydalarini oyryadya bilyaryam. Myan qyoryuryam ki, onun qoltuqlarinin alti tyuklyudyur. Byazi olkyalyardya qadinlarin tyarbiyyasinya son dyaryacya etinasizliq edirlyar. Sabah onun dirnaqlarina hyana qoyacaqam vya yatmazdan avvyal onun aqzini da myuayinya edyaryam.
– Ay Allah, daha bunlar nyayya lazimdir?
– Chyuryuk dishlyari olan qadinlarin aqzindan pis iyi qyalir. Myan onun dishlyarinya baxib, nyafyasini iylyamyaliyyam.
– Bu adam orada nya boshboqazliq edir? – deyya Nino sorushdu.
– O dish hyakimi kimi oz xidmyatini tyaklif edir. Acaib bir tipya oxshayir.
Qyaribya bir vyaziyyyatya dyushmyushdyum. Sonra hyaryam xidmyatchisinya dedim:
– Yyahya qulu, qyoryuryam syan myadyaniyyyatya aid olan byutyun myasyalyalyardyan xyabyari olan syarishtyali bir adamsan. Lakin, myanim arvadim hamilyadir vya ondan muqayat olmaq lazimdir. Elya bu syabyabdyan dya, kyorpya dyunyaya qyalyanyadyak tyarbiyya myasyalyalyarini tyaxirya saliriq.
Bunu deyyarkyan utandiqimdan yanaqlarimin qizardiqini hiss edirdim. Nino hyaqiqyatyan hamilya idi, amma buna baxmayaraq myan yenya yalan danishirdim.
Hyaryam xidmyatchisi cavab verdi:
– Siz chox aqilli hyaryakyat edirsiniz, xan. Hamilya qadinlar anlashilmaz olurlar. Yeri qyalmishkyan deyim ki, doqulacaq ushaqin oqlan olmasini tyamin etmyak uchyun bir alac var. – O, bunu deyib Ninonun zyarif vyucudunu nyazyardyan kechirdib alavya etdi:
– Myanya elya qyalir ki, onun uchyun hyalya bir-iki ay vaxti var.
Eyvandan choxlu ayaq syaslyari qyaldi. Xidmyatchilyar vya qadinlar bir-birlyarinya qyaribya isharyalyar etdilyar. Yyahya Qulu eshiyya chixdi vya dyarhal chox qayqili halda qeri qayitdi.
– Xan, myohtyaryam Seyid Mustafa hyazryatlyari syani salamlamaq istyayir.
Hyaryamxanada sizi narahat etmyayya cyuryat etmyazdim, amma Seyid dya Peyqyambyar nyaslinya myansub elmli bir adamdir. O, sizi Byoyyuk Salonda qyozlyayir. “Seyid” syozyunyu eshidyan kimi Nino bashini qaldirdi:
– Seyid Mustafanimi deyirsiniz. Deyin qyalsin, hamimiz birlikdya chay ichyarik.
Myan chashqin vya bir az da utancaq halda dedim:
– Seyid buraya qyalya bilmyaz, Nino. Bura hyaryamxanadir.
– Ah, buranin nya qyaribya adyatlyari var. Onda onunla kyanarda qyoryushyarik.
– Nino, qorxuram ki... Syanya necya basha salim... Bilirsyan dya Iranda bir chox sheylyar bizim olkyamizdyakindyan fyarqlidir. Seyid axi kishidir.
Tyayaccyubdyan Ninonun qyozlyari byaryaldi.
– Yyani demyak istyayirsyan ki, myani Bakidan Daqistana aparan Seyid Mustafa buraya qyalya bilmyaz?
– Hya, Nino, qorxuram... Hech olmasa myuyayyyan vaxt kechyanya qyadyar...
Nino birdyan birya soyuq bir tyarzlya “yaxshi” – dedi. “Indi isya chix qet”.
Azab chyakya-chyakya bayira chixib qetdim, sonra da Seyidlya byoyyuk kitabxanada oturub chay ichirdim. Seyid Mustafa deyirdi ki, Baki kafirlyarin alindyan azad olunana kimi Myashhyadya qedib orada myashhur amisinin yaninda qalmaq istyayir. Dedim ki, bu chox yaxshi dyushyunyulmyush fikirdir, Seyid chox nyazakyatli bir adam idi. O, Ninonu hech sorushmurdu vya bir dyafya dya olsun onun adini belya chyakmyadi. Qyaflyatyan qapi achildi.
– Axshaminiz xeyr olsun, Seyid.
Ninonun syasi boquq idi.
Seyid Mustafa yerindyan hoppandi. Onun chopur sifyatindya dyahshyat ifadyasi var idi.
Nino xalchanin ustyundyaki dyoshyakdya oturdu: – Bir styakan da chay ichyarsinizmi, Seyid?
Eshikdya tyalashla qyalib qedyan adamlarin ayaq syaslyari qyalirdi. Shirvanshir evinin nyufuzu birdyafyalik yerya vurulmushdu. Seyid yalniz bir nechya dyaqiqyadyan sonra ozyunya qyaldi. Nino qashqabaqini sallayib qyuldyu:
– Myan pulemyotdan qorxmamisham, syanin uch, besh, hyaryam xidmyatchilyarindyan mi qorxacaydim – dedi. Belyaliklya biz hamimiz, axshama kimi bir yerdya qaldiq. Chyunki Seyid sadyacya incya bir kishi deyil idi, eyni zamanda da chox anlayishli bir insan idi.
O qecya yatmazdan avvyal hyaryam xidmyatchisi alchalmish bir adam kimi myanya yaxinlashib dedi:
– Aqa, myanim cyazami veriniz. Myan arvadinizi qyozyumdyan qoymali deyildim. Lakin onun bu dyaryacyadya chilqin vya bu qyadyar yabani olacaqi kimin alqina qyalya bilyardi. Bu myanim qyunahim, diqqyatsizliyimdir aqa.
Ozyunyu son dyaryacya qyunahkar sayan bir insanin ifadyasi vardi onun qirdya sifyatindya.
XXIV
Qyaribyadir! Bibiheybyatin neft hopmush sahilindya son qyullya syasini eshidyan zaman elya bilirdim ki, myan bir daha ozyumyu xoshbyaxt hiss etmyayyacyayyam. Lakin Shyamiran sarayinin qyul qoxulu baqchasinda dyord hyaftya ichyarisindya ozyumyu vyatyanimdya olduqum kimi tamamyan rahat hiss edirdim.
Shyahyarya chox nadir hallarda qedyardim. Shyahyardya dostlara bash chyakyardim vya yaxud xidmyatchilyarimin myushayiyati ilya Tehran bazarinin qarmaqarishiq yollarinda dolashib alish-verish edyan adamlari seyr edyardim.
Nyahyanq chyatirya byanzyar qyubbyali bir damin altinda dar kyuchyalyar, qaranliq dyonqyalyardya qyundyuzlyar belya yanan lampalar, chadira byanzyar dyukanlar uzanirdi. Bazarda vaxtimi qizil qyullyar, xalchalar, bash ortyuklyari, ipyak ashyalar vya zinyat sheylyarini axtarmaqla, kechirirdim. Onlarin arasinda qizilla ishlyanmish qyuyyumlyar, chox qyadim boyunbaqlari, bilyarziklyar, tumac balishlar vya sechmya atriyyatlar tapib alirdim. Aldiqim sheylyarya uyqun Iran tacirlyarinin ciblyarinya byoyyuk qyumyush tyumyanlyarim axirdi. Xidmyatchilyarim Shyarqin qeyri adi cah-cyalallarini dashiyib aparirdilar. Bunlarin hamisi Nino uchyun idi.
Xidmyatchilyarin kyuryaklyari yyukyun altinda iki qat olurdu. Myan isya byazi sheylyari almaq uchyun hyalya dya bazarda qyazishirdim. Bazarin bir tinindya tumac cildli Qurani Kyarim vya miniatyur ryasmlyar satilirdi: birinci ryasmdya syarv aqacinin altinda badam qyozlyu bir Shahzadya vya onun yaninda oturmush bir qiz, ikinci ryasmdya isya ova chixmish padshah, havada uchan bir nizya vya qachmaqda olan bir ceyran tyasvir olunurdu. Yenya dya qyumyush tyumyanlyar cinqildyamyayya bashladi. Bir az iryalidya iki tacir alchaq kyursyudya oturmushdular. Onlardan biri cibindyan bir qyumyush tyumyan chixardib o birisinya verir. O da tyumyani diqqyatlya qyozdyan kechirir, dishlyarinin arasinda sixib dishlyayir, balaca bir tyaryaziyya qoyub chyakir vya iri bir torbaya qoyurdu. Tacir borcunu tam odyayyanya qyadyar alini yyuz, min, byalkya dya on min dyafya torbaya salib chixardirdi. Hyaryakyatlyarindyan vya uzyunyun ifadyasindyan lyayaqyatli adama oxshayirdi. Bu ticaryatdir! Axi Peyqyambyarimizin ozyu dya tacir olmushdur.
Bazar labirinti xatirladirdi. Hyamin iki tacirin dyukani yaninda myudrik bir qoca kishi oturub qabaqindaki kitabin syahifyalyarini vyaryaqlyayirdi. Qocanin sifyati yosun basmish qyadim qaya yazilarini yada salirdi. Uzun incya barmaqlari onun iltifatli vya ryahmdil olduquna dyalalyat edirdi. Kitabin saralmish vyaryaqlyarindyan Shiraz qyullyarinin atri, Iran byulbyullyarinin cyah-cyahi, shyan nyaqmyalyarin syasi, badam qyozlyarin, uzun kipriklyarin xyayali tyasviri duyulurdu. Qocanin incya barmaqlari bu qyadim kitabin syahifyalyarini ehtiyatla vyaryaqlyayirdi.
Bazar syas-kyuylyu adamlarla dolu idi. Chox qyadim vya zyarif ryanqlyari olan bir Kirman xalchasini qyoryub sahibi ilya qiymyat danishmaqa bashladim. Uzyarindya baqcha naxishlari olan xalchalardan Ninonun xoshu qyalirdi. Bazarda birisi qizilqyul suyu vya qizilqyul yaqi satirdi.
Xidmyatchilyar aldyan dyushmyush halda yanimda dayanmishdilar. Bunlarin hamisini tez Shimrana aparin. Myan sonra qyalyacyayyam.
Xidmyatchilyar izdihamin ichinya qirib, qyozdyan itdilyar. Bir nechya addim qabaqa atib chayxananin alchaq qapisindan bashimi ashaqi ayyaryak ichyari kechiryam. Chayxana aqzina qyadyar adamla dolu idi. Chayxananin ortasinda qirmizi saqqalli bir kishi oturmushdu. Qyozlyarini yari qapamish bu kishi Hafizin bir qyazyalini oxuyurdu. Dinlyayicilyar ovsunlashmish kimi dyarindyan kyoks otyuryur vya qyazyaldyan lyazzyat aldiqlarini qizlyatmirdilyar.
Закончив стихи, мужчина развернул газету и стал читать вслух:
- В Америке изобретен прибор, с помощью которого речь человека можно услышать во всем мире. Наш великий повелитель шахиншах Султан Ахмед Шах Багешах, чье сияние ярче солнечных лучей, руки достают до самого Марса, а трон - выше мира, принял в своем дворце послов английского короля. В Испании родился ребенок о трех головах и о четырех ногах. Народ считает это плохим предзнаменованием.
Сидящие вокруг изумленно качали головами.
Потом рыжебородый сложил газету и снова запел. На этот раз он пел о богатыре Рустаме и его сыне Зохрабе. Персонажи поэмы Фирдоуси "Шахнаме". Я не прислушивался к его пению. Я смотрел на золотистый, дымящийся чай и думал о том, что всё идет не совсем так, как должно было быть.
Я в Иране живу во дворце и своей жизнью доволен. Нино живет в том же дворце, но она всем этим совершенно не довольна. В Дагестане она добровольно приняла все тяготы. Здесь же никак не могла смириться с иранским образом жизни. Она хотела бродить вместе со мной по Тегерану, хотя прекрасно знала, что это жестоко преследуется полицией. Полицейские требования были строги: жена не имеет права выходить к гостям, гулять с мужем. Нино умоляла меня показать ей Тегеран и обижалась, когда я пытался отговорить ее от этого желания.
- Нино, - втолковывал я ей, - я бы с удовольствием показал тебе город, но пойми, я не могу взять тебя с собой.
В ответ я видел укор в ее больших черных глазах.
Ну, как мне еще объяснить ей, что жена хана действительно не может расхаживать по улицам без чадры. Я купил ей самую дорогую чадру.
- Погляди, Нино, какая красивая вещь, - говорил я, - как хорошо укрывает она женское лицо от солнца и пыли. Клянусь Аллахом, я сам бы с удовольствием носил такую чадру.
- Женщине ни к чему закрывать лицо, Али хан, - с грустной улыбкой отвечала она. - Я буду презирать себя, если накроюсь чадрой.
Тогда я показал ей распоряжение полиции. Нино разорвала его на маленькие клочки. Я заказал для нее закрытую со всех сторон карету с занавесками на окнах. В этой карете мы стали выезжать в город. Как-то, проезжая по Топ-мейданы, она в окно кареты увидела моего отца и во что бы то ни стало захотела поздороваться с ним. Ценой неимоверных усилий мне удалось удержать ее. Разразился бурный скандал. И вот теперь, чтобы как-то утешить ее, я скупил полбазара...
Так размышлял я в одиночестве, глядя на стоящий передо мной стакан чая.
Нино изнывала от скуки, но я ничего не мог сделать. Ей захотелось встречаться с женами европейцев, живущих в Тегеране. Этого я допустить не мог - жена хана не должна общаться с женами неверных. Они начнут сочувствовать Нино, влачащей гаремное существование, и это только усугубит ее состояние...
Недавно она гостила у моих тетушек и вернулась оттуда в ужасе.
- Али хан, - кричала она, - они выспрашивали, по сколько раз в день ты одаряешь меня своей любовью. Мужья наговорили им, что ты все свое время проводишь со мной, и они не могут себе представить, что можно заниматься чем-то иным. И еще они дали мне снадобье против джинов и посоветовали носить амулет от сглаза. Утверждали, что это спасет меня от всех врагов. А твоя тетя Султан ханум уверяла, что мой молодой муж должен скучать, имея всего одну жену... И всех очень интересовало, как это я добиваюсь, что ты не ходишь к мальчикам-танцовщикам. А твоя двоюродная сестра Суата все выспрашивала, успел ли ты заразиться дурной болезнью или нет. Они в один голос твердили, что мне остается только завидовать. Ты слышишь это.
Я как мог старался утешить ее, а она забилась в угол, как обиженный ребенок, и долго не могла прийти в себя. Глаза ее были полны невыразимой тоской...
Чай совсем остыл, но я продолжал сидеть в чайхане, чтобы показать этим людям, что не провожу все свои дни в гареме. Здесь неодобрительно отнеслись бы к мужчине, настолько привязанному к своей жене. Если уж родня начала насмехаться надо мной... Мужчина должен отдавать жене лишь часть своего времени. Остальным временем он распоряжается по своему усмотрению. Но ведь я - единственная отдушина для Нино, я для неё и газета, и театр, и кофейни, и друг, и, кроме всего этого, муж. Потому я и не могу оставить ее одну, потому я и готов скупить для нее в подарок весь базар. К тому же сегодня дядя дает в честь отца большой прием, на котором будет присутствовать даже один из сыновей шаха, а Нино вынуждена будет оставаться дома в обществе евнуха, жаждущего заняться ее воспитанием.
Вернувшись в Шамиран, я нашел Нино сидящей на ковре и задумчиво перебиравшей мои покупки. Она спокойно и нежно поцеловала меня. Вошел слуга, поставил поднос с шербетом. Я заметил, с каким неодобрением он взглянул на лежащие перед Нино подарки: муж не должен так ублажать свою жену!
И тогда я вдруг почувствовал глубокую безнадежность...
Жизнь в Иране начинается по ночам. Ночью и люди живей, и мысли легче, и разговоры проще. Днем на все ложится тяжкий груз жары, пыли, грязи. Ночью же Иран словно преображается. Это совершенно иной мир, какого я не видел ни в Баку, ни в Дагестане, ни в Грузии. Этот исполненный благородства мир вызывал во мне восхищение.
Ровно в восемь к нашему дому подъехали кареты дяди. Одна - для меня, другая - для отца. Этого требовали нормы приличия. Перед каждой каретой стояло трое слуг с фонарями на высоких шестах. Это были скороходы, которым надлежало бежать впереди карет и освещать нам дорогу. Еще в молодости скороходам вырезали селезенку, и они были предназначены лишь для одного сопровождать кареты, грозно крича:
"Берегись!.."
И хотя по дороге нам никто не встретился, скороходы добросовестно исполняли свою обязанность. Дорога шла по узким улочкам вдоль седых глиняных стен, за которыми прятались казармы или маленькие домики, дворцы или конторы. Высокие заборы скрывают жизнь Ирана от глаз любопытных.
Залитые лунным светом купола базарных лавок походили на воздушные шары, собранные здесь чьей-то невидимой рукой.
Наши кареты остановились перед массивными бронзовыми воротами. Они торжественно распахнулись, и мы въехали во двор. Как-то я приезжал сюда один, и тогда здесь стоял всего лишь старенький привратник в драной одежде. Сегодня ворота были украшены гирляндами живых цветов, большие фонари освещали двор, а наши кареты поклонами встретили восемь слуг.
Широкий двор был разделен на две части невысоким забором. Во внутренней части располагался гарем. Там журчали фонтаны, заливались соловьи. На мужской половине двора был лишь простой прямоугольный бассейн с золотыми рыбками.
Мы вышли из карет. Дядя приветствовал нас у дверей церемонным поклоном и проводил в дом. Мы оказались в просторном зале с позолоченными колоннами, стены были облицованы деревянными панелями, украшенными затейливой резьбой.
Зал уже был полон гостей. В центре восседал горбоносый человек с совершенно седой головой и густыми пучками бровей. Это и был его высочество шахзаде. При нашем появлении все встали. Мы поздоровались сначала с шахзаде, потом с остальными и сели на мягкие тюфячки. Гости последовали нашему примеру. Около минуты мы так посидели, затем поднялись, вновь раскланялись друг с другом, после чего опять сели и погрузились в торжественное молчание. Слуги подали ароматный чай в голубых чашечках, корзины с фруктами. Первым нарушил молчание его высочество.
- Я много путешествовал, побывал во множестве стран, - проговорил он. - Но нигде не ел огурцов или персиков вкусней иранских.
С этими словами он взял ломтик огурца, посолил и медленно, с задумчивым видом съел его.
- Ваше высочество изволит быть совершенно правым, - отозвался дядя. Я тоже был в Европе и поражался - до чего же у них мелкие фрукты.
- Я всегда с радостью возвращаюсь в Иран, - вступил в разговор посол иранского шаха в одной из европейских стран. - Нет в мире ничего такого, чему могли бы позавидовать мы, иранцы. Весь остальной мир сплошь населен варварами.
- Быть может, еще некоторые индусы... - задумчиво заметил шахзаде. Много лет назад я путешествовал по Индии и встречался там с очень благородными людьми, получившими хорошее воспитание и своим культурным уровнем ничем нам не уступающими. Впрочем, хоть в чем-нибудь, но их варварство должно было проявиться. Мне довелось обедать с одним индийским аристократом, и представьте себе, он ел листья салата!
Гости изобразили на лицах полнейший ужас. Какой-то мулла в широкой эммаме, со ввалившимися щеками тихим, усталым голосом проговорил:
- Иранцев отличает от остальных то, что лишь мы можем по достоинству оценить красоту.
- Вы совершенно правы, - согласился дядя. - Я, например, прекрасную газель предпочту грохочущей фабрике и готов забыть, что Абу Сеил, который создал первые рубаи в нашей литературе, был неверным.
Дядя откашлялся и нараспев прочитал одну из рубай.
- Поразительно, поразительно! - воскликнул мулла. - Сколько гармонии! - и повторил последнюю строку рубаи.
Мулла поднялся, взял серебряный с узким горлышком кувшин для омовения и тихо вышел из зала. Отсутствовал он недолго. Вернувшись, поставил осторожно кувшин и сел на место.
- Ваше высочество, - обратился к шахзаде отец, - верно ли говорят, что наш премьер-министр Восуг-ад-Довле намерен заключить новый договор с Англией.
- Вам лучше спросить об этом Асада-ас-Салтане, - засмеялся шахзаде. Впрочем, это уже не является государственной тайной.
-- Да, - подтвердил дядя, - это будет очень выгодный договор. Потому что отныне варвары станут нашими рабами.
- Почему.
- Вы ведь знаете, что англичане любят работать, а мы - наслаждаться прекрасным. Они любят сражения, а мы - покой. Это и позволило нам прийти к соглашению. Теперь нам не придется заботиться, о безопасности наших, границ. Англия берет на себя защиту Ирана. Англичане проложат дороги, построят дома, а вдобавок еще и заплатят нам. Потому что понимают, в какой степени мировая культура в долгу перед Ираном.
- Вы верите, что Англия будет защищать нас во имя нашей культуры. недоверчиво спросил сидевший рядом с дядей его сын Бахрам хан Ширваншир. Может быть, они делают все это во имя нашей нефти.
- Для светоча мира и культура, и нефть равно достойны защиты, холодно отвечал дядя. - Но мы не можем быть солдатами!
Тут в разговор вступил я.
- Почему не можем. Я, например, сражался за свой народ и уверен, что и впредь буду сражаться за него.
Асад-ас-Салтане бросил на меня недовольный взгляд. Его высочество поставил чашку и важно проговорил:
- А я не знал, что среди Ширванширов есть и солдаты.
- Али хан, ваше высочество, был не солдатом, а офицером.
- Это не имеет значения, Асад-ас-Салтане, - сказал шахзаде и насмешливо добавил: - Ишь ты, офицер!
Я прикусил язык. Проклятье, совершенно вылетело из памяти, что в глазах правоверного иранца быть солдатом - дело недостойное.
На моей стороне был, кажется, только Бахрам хан. И то, наверное, только потому, что еще молод. Сидевший рядом с шахзаде господин Мушир-ад-Довле, занимающий высокий правительственный пост, втолковывал моему двоюродному брату, что Иран находится под защитой Аллаха и для того, чтобы блистать, ему не нужны мечи. В прошлом сыны Ирана уже доказали свою отвагу.
- В сокровищнице шахиншаха хранится модель земного шара, отлитая из чистого золота, - сказал он, заканчивая свои наставления. - Каждое государство на этой модели отмечено отдельным драгоценным камнем. Лишь территория Ирана выложена алмазами. Это больше, чем символ. Это признанная всем миром истина.
Я вспомнил иностранных солдат, оккупировавших страну, и полицейских в драных мундирах, которых видел в Энзели. Это Азия! Азия, которая из страха стать европейской сложила оружие перед Европой! Шахзаде презирает воинскую службу. И это наследник шаха, совершившего некогда, при участии моих предков, победоносный поход на Тифлис. Иран в те времена был гордой страной, и иранцы умели владеть оружием. Как все изменилось и обмельчало! Теперь шахзаде поэзию предпочитает пулемету. Может быть, потому, что он лучше разбирается в поэзии. И шахзаде, и мой дядя уже стары. Иран умирал, но умирал изысканно. Мне вспомнился Омар Хайям:
День и ночь - шахматная доска,
Там судьба играет с человеком.
Его возвысив, объявит "шах" и "мат",
И на место поставит благополучно.
Увлекшись своими мыслями, я не заметил, что прочитал эти стихи вслух. Лицо шахзаде просияло.
- Значит, вы стали солдатом случайно. Почему же не говорите об этом. Вижу, вы человек образованный. Стали бы вы военным, если б вам пришлось самому избрать свою судьбу.
- Ваше высочество интересуется, каким бы стал мой выбор. Я выбрал бы четыре вещи: рубиновые губки, музыку, мудрые изречения и еще красное вино.
Это знаменитое стихотворение Дагиги, которое я вовремя догадался вставить, вернуло мне благосклонность собравшихся. Даже мулла с ввалившимися щеками доброжелательно улыбнулся мне.
В полночь распахнулись двери столовой, и мы проследовали туда. На коврах была расстелена огромная скатерть, уставленная большими кусками белого лаваша, множеством больших и мелких тарелок. В середине стоял большой медный поднос с пловом. По углам комнаты неподвижно стояли слуги с фонарями в руках. Мы расселись, мулла прочитал краткую молитву, после чего все приступили к трапезе.
Еда - это единственное занятие, при котором иранцу положено спешить. Со мной рядом сидел Бахрам хан. Он ел мало.
- Тебе нравится Иран.
- Да, очень.
- Ты долго будешь здесь.
- Пока турки не возьмут Баку.
- Я завидую тебе, Али хан.
В его голосе прозвучало восхищение.
- Ты стрелял из пулемета, видел слезы врага. Иранский же меч заржавел. Мы восхищаемся написанными тысячу лет назад стихами Фирдоуси, можем сразу отличить Дагиги от Рудаки. Но никто из нас не умеет ни строить автомобильных дорог, ни командовать полком.
Автомобильные дороги... Я вспомнил залитую лунным светом мардакянскую дорогу. Это хорошо, что в Азии не умеют строить автомобильных дорог. Иначе карабахский гнедой ни за что не догнал бы европейский автомобиль.
- Зачем вам нужны автомобильные дороги, Бахрам хан.
- Чтобы перевозить на грузовиках солдат, хоть министр и считает что нам солдаты ни к чему. Нет, нам нужны солдаты. Нам нужны пулеметы, школы, больницы, упорядоченная система налогов, новые законы и такие люди, как ты. Меньше всего нам нужны старые стихи с их нытьем. Есть новые песни и новые стихи. Ты слышал о поэте Ашрафе из Гилана. - Бахрам хан наклонился ко мне и стал читать:
Страдания и горе царствуют на родине.
Восстань и иди за гробом Ирана.
Юность Ирана погибла в погребальной процессии.
Луна, поля, горы и долины залиты ее кровью.
- Если бы шахзаде услышал эти стихи, он назвал бы их "отвратительными строками" и заявил, что они оскорбляют его поэтический вкус
- Есть еще одно стихотворение. Его написал Мирза Ага хан, - увлеченно продолжал Бахрам хан. - Вот послушай:
Да хранит Аллах Иран от владычества неверных,
Да не войдет иранская невеста в дом русского жениха.
Да не украсят прекрасные иранские женщины
Собрание английских лордов.
- Неплохо, - сказал я и засмеялся. Иранская молодежь явно отличалась от старого поколения отсутствием поэтического вкуса. - Однако скажи мне, Бахрам хан, чего ты добиваешься.
Я спросил это и почувствовал, как Бахрам хан весь сжался, нервно заерзал, удобней устраиваясь на светло-красном ковре.
- Ты был когда-нибудь на Сипех-мейдане. - начал он. - Там стоят сто пушек, их дула направлены во все стороны света: на север, на юг, на восток и на запад. Но пушки эти старые, ржавые. А ведь, кроме этих бесполезных, запылившихся пушек, доставшихся нам в наследство от прошлых поколений, у Ирана нет другой артиллерии. Ты знаешь, что Иран не имеет ни одного военного укрепления, что у нас нет военных кораблей, а вся наша армия состоит из русских казаков, английских оккупационных войск и четырехсот человек дворцовой стражи. Ты взгляни на своего дядю, посмотри на шахзаде, на всех остальных государственных мужей. Мутные глаза, дряблые руки! Они одряхлели и проржавели, как пушки на Сипех-мейдане! Их время прошло, они должны уступить свое место. Наше будущее слишком долго находилось в усталых, одряхлевших руках всяких шахзаде и поэтов. Довольно! Иран напоминает протянутую за милостыней руку старого нищего. Я хочу превратить эту дряхлую ладонь в крепкий молодой кулак. Оставайся с нами, Али хан. Я слышал о тебе кое-что, знаю, как ты с пулеметом в руках защищал бакинскую крепость, знаю, что ты перегрыз горло врагу. В Иране надо будет защищать нечто большее, чем старую крепость, и в твоем распоряжении будет оружие помощнее пулемета. Это лучше, чем проводить дни в гареме или любоваться прелестями базара.
Я задумчиво молчал. Тегеран! Один из древнейших городов мира. Вавилоняне называли его Рога-Рей - город царей. Пыль древних преданий, дворцы с поблекшей, осыпавшейся позолотой. Покосившиеся колонны Алмас-сарая, выцветшие узоры древних ковров и тихая гармония древних рубай - все это - прошлое Ирана, его настоящее, будущее встало перед моими глазами!
- Бахрам хан, - сказал я, наконец. - Предположим, ты добьешься своего, проложишь асфальтовые дороги, построишь военные укрепления, пошлешь самых худших поэтов учиться в современные школы. Не погубит ли все это дух Азии.
Он улыбнулся в ответ.
- Дух Азии. Мы построим на Топ-мейдане большой дом. Соберем туда флаги с мечетей, рукописи поэтов, миниатюры, мальчиков, развращенных пороками нашей морали, - ведь все это тоже дух Азии. А на фасаде этого дома мы красивыми буквами напишем - "Музей". Его высочество шахзаде мы назначим директором музея, а твоего дядю Асада-ас-Салтане - охранником. Ну что, поможешь нам в строительстве такого музея.
- Мне надо подумать, Бахрам хан.
Обед окончился. Гости разбились на отдельные группы и тихо беседовали.
Я вышел на открытую веранду и с удовольствием вдохнул свежий воздух, напоенный ароматом роз. Где-то вдали за глиняными куполами базара, невидимый в ночной темноте стоял шамиранский дворец, и там, среди ковров и подушек ждала меня Нино. А может быть, она спит, чуть приоткрыв губки, и глаза ее покраснели от слез. Мне стало грустно. Я готов скупить все драгоценности базара и бросить их к ее ногам, лишь бы вновь увидеть эти глаза смеющимися.
Иран! Неужели я должен остаться здесь среди евнухов и шахзаде, дервишей и шутов. Остаться, чтобы прокладывать асфальтовые дороги создавать армию. Втащить в Азию еще частицу Европы.
И вдруг я отчетливо осознал, что для меня нет на свете ничего роднее и дороже смеющихся глаз Нино. Когда эти глаза улыбались в последний раз. В Баку у крепости. Как давно это было!
Я почувствовал звериную тоску по Баку, его пыльным крепостным стенам, солнцу, заходящему за горизонт. Я явственно услышал, как у ворот Боз Гурда воют шакалы, задрав к луне морды. Ветер принес на бакинские пустоши песок степей. Песчаный берег покрыт пятнами нефти. У Девичьей башни громко расхваливают свой товар торговцы. Николаевская улица ведет к лицею святой Тамары. Во дворе лицея под деревьями стоит Нино с тетрадями под мышкой и восторженно смотрит на меня.
Но внезапно куда-то исчез аромат иранских роз. Я звал Родину, как дитя зовет свою мать, и понял вдруг, что этой Родины больше не существует. Я ощущал чистый, степной воздух Баку, слабый запах моря, запах песка и нефти. Я ни за что на свете не должен был покидать его. Этот город дарован мне Аллахом! Как собака к своей конуре, я прочной цепью привязан к его древней природе.
Я взглянул в небо. Звезды, далекие и крупные, как драгоценные камни в шахской короне. Никогда еще не ощущал я такого одиночества. Я принадлежу Баку, его старой крепости, у стен которой сияли улыбкой глаза Нино.
Мне на плечо легла рука Бахрам хана.
- Ты, кажется, задумался. Ну как, обдумал мое предложение. Хочешь строить здание нового Ирана.
- Бахрам хан, брат мой, я завидую тебе. Лишь потерявший Родину постигает ей цену. Я не могу строить новый Иран. Мой кинжал наточен о камни бакинской крепости.
- Меджнун, - промолвил он, грустно поглядев на меня.
Но Бахрам хан понял меня. Наверное, потому что мы были с ним одной крови.
Я вернулся в зал. Гости прощались с отбывающим шахзаде. Я увидел его худую руку, длинные пальцы с крашеными ногтями. Нет! Нет! Я приехал сюда не для того, чтобы охранять в величественном музее стихи Фирдоуси, любовные послании Хафиза, мудрые изречения Саади.
Кланяясь шахзаде, я взглянул в его глаза. В них была задумчивая печаль. Он знал о надвигающейся угрозе.
По дороге в Шамиран я думал о заржавевших пушках на площади, усталых глазах шахзаде и покорности Нино.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
С маленькими цветными флажками в руках я сидел перед расстеленной на диване картой. Краски на ней были яркими, и от них рябило в глазах. Причем названия городов, рек, гор были напечатаны тесно, налезали одно на другое, так что ничего невозможно было разобрать. Не меньше ошибок было и в лежавшей рядом газете. Приходилось постоянно сопоставлять и сравнивать названия, чтобы доискаться до истины.
Я воткнул зеленый флажок рядом с названием "Елизаветполь (Гянджа)", причем последние пять букв уже залезали на Зангулдагские горы. В газете сообщалось, что некий адвокат из Хоя - Фатали хан объявил Гянджу свободной Азербайджанской Республикой. Зеленые флажки восточней Гянджи обозначали территорию, занятую турецкими войсками, которые Энвер направил для освобождения нашей страны. Справа к Агдашу приближались полки Нури паши. Слева войска Мурсал паши заняли уже илисуйские равнины. В центре сражались азербайджанские добровольческие отряды. Кольцо турецких войск все тесней сжималось вокруг оккупированного русскими Баку. Стоит лишь чуть тронуть зеленые флажки, и они вытеснят красный, обозначающий Баку.
Яхья Кули стоял у меня за спиной и внимательно следил за моими манипуляциями. Судя по всему, эта игра с флажками казалась ему заклинаниями могущественного колдуна. Во всяком случае, он был уверен, что, передвигая флажки, я призываю на помощь сверхъестественные силы, которые должны спасти Баку из рук неверных.
Он очень не хотел мешать моим занятиям, но долг был для него превыше всего.
- Хан, вы знаете, что со мной произошло. Я хотел покрасить хной ногти Нино ханум. Купил самую дорогую хну, чтобы высохла сразу же, как намажешь. А Нино ханум вышвырнула миску и к тому же расцарапала мне лицо. Утром я подвел ее к окну, - монотонным, деловым тоном продолжал он свой доклад, осторожно взял ее за голову и попросил открыть рот. Ведь мой долг, хан, проверить, здоровы ли у нее зубы. Но ханум отпрыгнула в сторону и влепила мне пощечину. Не больно, конечно, однако... Хан, прости своего слугу, но я не решаюсь побрить волосы на ее теле. Это очень странная женщина. Она не носит амулет от сглаза, отказывается пить лекарства, полезные для беременных... Так что, если родится девочка, хан, вините в этом не меня, а Нино ханум. В нее вселился какой-то злой дух, стоит мне прикоснуться к ней, как она начинает дрожать. Я знаю одну старуху в мечети Абдул Азиза, она смыслит кое-что в изгнании духов. Думаю, ее стоило бы пригласить сюда. Посуди сам, хан, Нино ханум умывается ледяной водой, хотя от этого портится кожа. Зубы она чистит такой жесткой щеткой, что десны ее кровоточат, вместо того, чтобы, как все люди, мыть их указательным пальцем правой руки, предварительно окунув его в ароматную пасту. Честное слово, в нее вселился злой дух.
Подобные доклады мне приходилось выслушивать чуть ли не каждый день, поэтому я уже привык к ним и не обращал внимания. Яхья Кули чувствовал ответственность за моего будущего ребенка. Во время докладов глаза его сияли радостным чувством исполненного долга.
Нино вела с ним упорную, но безуспешную войну. Она швыряла в него подушками, прогуливалась по окружающей дом стене без чадры, выбрасывала в окно амулеты от сглаза и развешивала по стенам портреты своей грузинской родни. Яхья Кули с грустью и тревогой докладывал мне об этом.
По вечерам Нино удобней устраивалась на диване и начинала составлять план завтрашнего сражения. Она задумчиво потирала подбородок и советовалась со мной.
- Как ты думаешь, Али хан, что мне сделать завтра. Выплеснуть ему в лицо воду и бросить на него кошку. Нет, нет, я сделаю так. Каждое утро я буду делать гимнастику у фонтана и заставлю его делать ее вместе со мной. Он что-то слишком растолстел. Или еще лучше: я просто защекочу его до смерти. Я слышала, что от щекотки можно умереть, а он ужасно боится щекотки.
До глубокой ночи разрабатывала Нино планы мести, а утром встревоженный евнух докладывал мне:
- Али хан, Нино ханум стоит в бассейне и делает руками и ногами странные движения. Я боюсь за нее, хан. Она наклоняется вперед, потом откидывается назад, как будто у нее совсем нет костей. Может быть, она так молится неизвестному идолу. Она и от меня требует, чтобы я повторял эти движения. Но, хан, я - правоверный мусульманин и могу поклоняться одному лишь Аллаху.
Увольнять Яхья Кули не было смысла. На его место пришел бы другой. Дом без евнуха считался неполноценным. Кроме того, без Яхья Кули некому было бы заботиться о женщинах в доме, вести хозяйство, заниматься денежными вопросами. Если и есть человек, не имеющий страстей и не берущий взяток, то это - евнух.
Поэтому я молчал, целиком поглощенный окружающими Баку зелеными флажками...
Евнух тихо кашлянул, чтобы привлечь мое внимание.
- Мне пригласить старуху из мечети Абдул Азиза или нет.
- Для чего, Яхья Кули.
- Чтобы изгнать злого духа из тела Нино ханум
Я вздохнул. Вряд ли старая колдунья из мечети Абдул Азиза справится с европейскими демонами.
- В этом нет никакой необходимости, Яхья Кули. Я сам умею изгонять духов. Когда надо будет, я все сделаю. Но сейчас вся моя сила зависит от этих маленьких флажков.
В глазах евнуха появились страх и любопытство.
- Когда зеленые флажки вытеснят красный, твоя родина будет свободной. Так, Али хан.
- Да, Яхья Кули, это так.
- Почему же тогда ты прямо сейчас не сдвинешь зеленые флажки.
- Я не могу сделать этого, Яхья Кули, это не в моих силах.
Он с глубоким сочувствием взглянул на меня.
- Ты должен молить Аллаха, чтоб он дал тебе сил. На будущей неделе начинается мухаррем. Если ты в этот месяц обратишься к Аллаху, он непременно даст тебе сил.
Нино дома не было. В Тегеран приехали ее родители, и теперь она часами пропадала у них. Там, на квартире, которую снимал князь, она встречалась с другими европейцами. Я знал об этом, но не протестовал, потому что мне было жалко Нино.
Слуга стоял в ожидании моих приказаний. Я вспомнил, что в Тегеран ненадолго приехал из Мешхеда Сеид Мустафа. Мы редко встречались с ним, потому что Сеид проводил теперь свои дни в мечетях или вел глубокомысленные беседы с ободранными дервишами.
- Яхья Кули, сходи к Сеиду Мустафе. Он живет при мечети Сипехлезар. Попроси его оказать мне честь и почтить своим присутствием.
Слуга ушел, и я снова остался один.
Я действительно был бессилен поставить зеленый флажок в той точке на карте, которая обозначала Баку. На моей родине турецкие батальоны и объединившиеся с ними добровольческие отряды, поднявшие знамя нового Азербайджана, сражались с врагом. Я знал и об этом знамени, и о численности войск, и о местах сражений. В числе азербайджанских добровольцев был и Ильяс бек. Я тоже рвался в сражение, мечтал вдохнуть свежий ветер свободы. Но путь на фронт был для меня закрыт. Границы охранялись английскими и русскими войсками. Мост над Араксом, связывающий Иран с полем боя, был перекрыт колючей проволокой, пулеметами и войсками.
А Иран жил, подобно улитке, спрятавшись в раковине своего благоденствия. И ни один человек не мог проникнуть отсюда в тот, считающийся зараженным мир, где шли бои, свистели пули и где людям было не до поэзии. Напротив, из Баку в Иран хлынул поток беженцев.
Был среди них и по-детски суетливый болтун Арслан ага. В Тегеране он проводил свои дни в чайхане, писал статьи, где победы турков сравнивал с победоносными походами Александра Македонского. Одна из его статей была запрещена, так как слишком пылкие восхваления Александра, разгромившего некогда персидскую армию, цензор счел оскорбительными для Ирана. После этого случая Арслан ага возомнил себя человеком, пострадавшим за свои убеждения.
Как-то он зашел и ко мне, стал во всех деталях живописать мой героизм при обороне Баку. Получалось, что легионы врагов проходили торжественным строем под дулом моего пулемета только для того, чтобы иметь счастье быть сраженными моими пулями. Сам он во время боев отсиживался в подвале какой-то типографии и писал патриотические воззвания, которые нигде не были распространены. Он прочитал их мне и принялся выспрашивать - какие чувства испытывает человек, встретившийся лицом к лицу с врагом.
Я набил ему рот сладостями и выставил вон. Он ушел, оставив новенькую, пахнущую типографской краской тетрадь, чтобы я записывал туда свои героические воспоминания.
Я задумчиво перелистал эту тетрадь, вспоминая грустное лицо Нино, думая о своей запутанной, непонятной жизни, и взялся за перо. Я, конечно, не собирался описывать ощущения героя, сражающегося с врагом. Я хотел описать нашу с Нино жизнь, убившую радость в глазах моей жены, рассказать о пути, который привел нас в благоухающий розами сад шамиранского дворца. Я стал приводить в порядок записи, которые вел еще в гимназии, постепенно втягивался в работу, и наша прошлая жизнь день за днем вставала перед моими глазами.
От работы меня оторвал Сеид Мустафа. Он наклонился, прижимаясь щекой к моему плечу.
- Я запутался в этой жизни, Сеид, - сказал я, - потерял нить. Путь на фронт закрыт. Нино больше не смеется, я же вместо крови проливаю чернила. Что мне делать, Сеид Мустафа.
Мой друг спокойно и внимательно посмотрел на меня. Одет он был в черный костюм, лицо его вытянулось, и вся худая фигура, казалось, согнулась под бременем некоей тайны.
- Одними руками ты ничего не добьешься, Али хан, - сказал он, садясь. - Но ведь человеку даны не только руки. Взгляни на мою одежду, и ты поймешь, что я хочу сказать. Над людьми властвует сила Всевышнего. Прикоснись к этой тайне, и ты обретешь силу.
- Я не понимаю тебя, Сеид. Мой дух измучен, я ищу выход во мраке, который окружает меня.
- Все оттого, что ты видишь лишь рабов божьих, но забываешь о Всевышнем, властвующим над этими рабами. Внук Пророка, преследуемый врагами веры, погиб в Кербалае в 680 году. Он был спасителем, знающим тайну. Его кровью окрасил Всевышний восходящее и заходящее солнце. Sonra hyamin kishi qyazetdyan xyabyarlyari oxumaqa bashladi: “Amerikada elya bir cihaz icad edilib ki, syoylyanilyan syozyu byutyun dyunyaya eshitdirir. Pariltisi qyunyash shyafyaqindyan qyuclyu, ali marsa chatan, taxti dyunyadan uca olan hyokmdarimiz shahyanshah Sultan Ahmyad, Shah Bakeshah sarayinda Inqiltyaryadya hakimiyyyatdya olan kralin elchilyarini qyabul etmishdir.
Dinlyayicilyar heyryatlya ona qulaq asirdilar. Sonra qirmizi saqqalli kishi qyazeti byukyub, yenya mahni oxumaqa bashladi. Mahni bu dyafya cyanqavyar zal oqlu Ryustyamdyan vya onun oqlu Zyohrabdan byahs edirdi. Myan qyozlyarimi isti myaxmyari chaya zillyayib, fikirlyashirdim ki, ishlyar lazim olan tyarzdya qetmir.
Myan Irandayam, sarayda yashayiram, hyayatimdan da raziyam. Nino da myanimlya eyni sarayda yashayir, ancaq hyayatindan tamamilya narazidir. O, Daqistanda daqli hyayatinin byutyun azab-yaziyyyatinya qatlashirdi. Burada isya dyabdyabyali Iran hyayat tyarzinin axlaq qaydalarina uymaq istyamirdi. Polis qadinlarla kishilyarin kyuchyalyardya yan-yana qetmyalyarini qadaqan etmish olduqu halda, Nino myanimlya birlikdya kyuchyayya chixib qyazmyak istyayirdi. Hyaqiqyatyan bu olkyadya arlya arvad birlikdya nya qonaq qyabul edya bilyardi vya nya dya bir yerdya qyazmyayya chixa bilyardi. Nino myanya yalvarirdi ki, shyahyari ona qyostyarim. Onu fikrindyan dyondyarmyayya chalishan zaman isya Nino qyazyablyanirdi. Ninoya deyiryam ki, byoyyuk myamnuniyyyatlya shyahyari syanya qyostyaryardim, amma syani shyahyarya apara bilmyaryam, myani dyuz basha dyush.
Onun iri qara qyozlyarindya naraziliq hissini oxumaq olurdu. Axi onu necya basha salim ki, xanin arvadi chadrasiz kyuchyalyardya qyazya bilmyaz. Ona an bahali chadra almisham. Nino, bax qyor chadra nya qyashyanqdir. Chadra qadinin uzyunyu qyunyashdyan vya tozdan qoruyur. Vallah, myan dya byoyyuk myamnuniyyyatlya chadra ortmyak istyardim.
Nino kyadyarlya qyulyumsyayir vya chadrani qiraqa qoyub deyirdi.
– Uzyunyu ortmyak qadin uchyun lyayaqyatsizlikdir, Alixan. Aqyar chadra ortsyam, myan ozyum-yozyumya omryum boyunca nifryat edyaryam.
Ona polisin bu baryadyaki amrini qyostyardim. Nino onu cirib atdi. Onu shyahyardya qyazdirmyak uchyun hyar yeri qapali, shyushyalyarinya dya pyardya chyakilmish kareta sifarish verdim.
Sonra da Nino ilya karetaya minib shyahyari qyazdik. Top meydanindan kechyarkyan Nino atami qyordyu vya istyadi ona salam versin. Bu bir dyahshyat idi. Onun kyonlyunyu almaq uchyun bazarin yarisini satin almaq qyaryakdi...
Indi dya burada oturub fincanimin ichinya baxiram.
Nino darixdiqindan myahv olub qedirdi, myan isya ona hech bir yardim edya bilmiryam. O Tehrandaki Avropalilarin arvadlari vya qizlari ilya tanish olmaq istyayir. Amma buna yol vermyak olmaz. Chyunki bir Xan arvadinin kafirlyarin arvadlari ilya tanish olub dostluq etmyasi xosh qarshilanmayacaq. Onlar Nino ilya dostluq edyarlyarsya Ninonun hyaryamxana hyayatina necya tab qyatirmyasinya o qyadyar aciyacaqlar ki, nyahayyat o doqrudan da bu myashyaqqyatya dyozya bilmyayyacyak!..
Bir nechya qyun avvyal Nino, xala vya bibilyarimi qyormyayya qetmishdi vya oradan dyahshyat ichindya qayitmishdi. Nino evya qyalyan kimi qishqirib dedi:
Ali xan, onlar bilmyak istyayirdilyar ki, syan qyundya nechya dyafya oz myahyabbyatinlya myani xoshbyaxt edirsyan. Onlar arlyarindyan eshidiblyar ki, syan byutyun vaxtini myanimlya kechirirsyan. Onlar myanya cinlyardyan qorunmaq uchyun bir dyarman verdilyar vya myaslyahyat qyordyulyar ki, qyozmuncuqu taxim. Bunlar myani myutlyaq dyushmyandyan qoruyacaq. Sonra, syanin bibin Sultan xanim sorushdu ki, belya cavan arin tyak bir arvadi olmasi yyaqin ki, onu darixdirir. Sonra da hamisi syani oqlanlardan necya uzaq tuta bildiyimi oyryanmyak istyadilyar. Xalam qizi Suat hyar hansi bir zyohryavi xyastyaliyya tutulmush olub, olmadiqimi bilmyak istyayirdi. Onlar iddia edirdilyar ki, myanya qibtya etmyak lazimdir. Eshidirsyanmi?
Bacardiqim qyadyar ona tyasyalli verdim. O, urkmyush bir ushaq kimi kyuncya qisilib dyahshyat ichindya myanya baxirdi. Nino xeyli vaxt idi ki, ozyunya qyalya bilmirdi.
Chayim lap soyumushdu. Chayxanada oturmushdum ki, camaat myanim byutyun qyunyumyun hyaryamxanada kechmyadiyinin shahidi olsun. Chyunki burada kishinin daim arvadinin yaninda olmasina yaxshi baxmirlar. Qohumlarim artiq myani alya salmaqa bashlamishdilar. Burada yalniz myuyayyyan vaxtlarini qadina syarf etmyalisyan. Qalan vaxtin sahibi isya kishidir. Halbuki Ninonun yeqanya tyasyallisi myanyam, onun qyazeti dya, teatri da, qyahvyaxanasi da, dost-tanishi da, bunlardan bashqa onun ari dya myanyam. Elya ona qyorya dya onu tyak qoya bilmiryam.
Byutyun bazari ona hyadiyyya aliram. Chyunki bu axsham amim atamin shyaryafinya byoyyuk bir ziyafyat vermyalidir. Shahzadyalyardyan biri dya bu myaclisya qyalyacyak. Nino isya evdya, onu Saray hyamyarlyarinin anyanyalyarini tyarbiyya etmyayya chalishan hyaryam xidmyatchisinin yaninda qalmali idi.
Bazari tyark edib, avtomashinla Shimrana yollandim. Nino dyarin dyushyuncyalyar ichindya bashdan basha xalilar dyoshyanmish salonda oturub sirqa, qolbaq, ipyak shallar vya atriyyat yiqinina baxirdi. O tez tyalyasik nyazakyatlya myani opdyu. Hyaryam xidmyatchisi soyuq shyarbyat qyatirdi vya narazi halda hyadiyyyalyarya baxib dedi:
– Kishi arvadinin nazini bu dyaryacyadya chyakmyamyalidir!..
Iranlinin hyayati qecya bashlayir. Qyundyuz hyayati isya isti vya tozlu kechir. Buna qyorya dya chox can sixicidir. Lakin qecya olduqda insanlar yenidyan canlanir, dyushyuncyalyar syarbyastlyashir vya syohbyat asanlashir. Qecyalyar qyaribya Iran alicyanabliqi oyanir ki, bu alicyanabliq Bakidaki, Daqistandaki vya Qyurcyustandaki alyamdyan chox fyarqlyanir vya myan bu hyayat tyarzinya heyran olmusham.
Amimin karetalari saat syakkizdya evimizin qabaqinda dayandi. Onlarin biri atam uchyun biri dya myanim uchyun idi. Usul qaydalari belya tyalyab edirdi. Hyar karetanin qabaqinda allyarindya fyanyar tutmush uch nyafyar pish-xidmyat dururdu. Fyanyarlyarin ishiqi onlarin uzyunya dyushyurdyu. Bu xyabyardarchilar hyalya ushaq ikyan onlarin bellyarindya cyarrahiyyya amyaliyyati aparib dalaqini kyasib chixardirlar. Belyalyarinin omryu boyu yeqanya vyazifyasi, karetalarin qabaqlarinca qachib, ciddi bir syaslya “Xyabyardar!” deyya chiqirmaq olurdu.
Kyuchyalyardya adam qyoryunmyurdyu. Ancaq buna baxmayaraq xidmyatchilyar eyni ahyanqlya “Xyabyardar!” deyya ciqirirdilar. Biz dar kyuchyalyardyan, sonu qyoryunmyayyan boz ryanqli divarlarin qabaqlarindan kechirdik. Bu divarlarin arxasinda isya kazarmalar, saraylar, yaxud idaryalyar yerlyashirdi. Kyuchya tyaryafya baxan kyarpicdyan tikilmish boz ryanqli divarlar Iran myahryamiyyyatlyarini qizlyadirdi.
Bazarin yuvarlaq qyunbyazlyari ay ishiqinda sanki qyozyaqyoryunmyaz bir al tyaryafindyan toplanmish saysiz-hesabsiz balonlari xatirladirdi. Biz, qalin bir hasarda byuryuncdyan syaliqya ilya dyuzyaldilmish darvaza qarshisinda dayandiq. Darvaza achildi vya biz baqchaya qirdik.
Myan bu evya tyak qyaldiyim zamanlar, darvazanin qabaqinda kyohnya paltar qeymish bir qoca dayanardi. Bu qyun isya sarayin qabaqi chichyaklyardyan dyuzyaldilmish hyoryuklyar vya iri fyanyarlyarlya byazyadilmishdi. Karetalarimiz saraya chatib durduqda bir sirada dayanmish syakkiz adam bizya bash aydi. Bu byoyyuk hyayyat balaca hasarla iki yerya byolyunmyushdyu. Ichyari tyaryafdya hyaryamxana yerlyashirdi. Orada fyavvaryalyar fishqirir, byulbyullyar oxuyurdu. Kishilyarya aid olan hyayyatdya isya qizil baliqlar uzyan dyord bucaq bir hovuz var idi.
Biz karetadan dyushdyuk. Bizi qarshilamaq uchyun amim qapiya yaxinlashdi. Onun balaca ali uzyunyu ortmyushdyu. O, tyazim etdi vya bizi evya apardi. Syutunlari qizil suyu ilya ishlyanmish vya divar taxtalari oymali naxishlarla byazyadilmish byoyyuk salon adamla dolu idi. Adamlarin bashlarinda myuxtyalif bash qeyimlyari var idi: buxara papaqlari, ammamyalyar. Libaslar da incya qara qumash parchadan idi. Tam ortada iri ayri burunlu, sachlari aqarmish vya qashlari qush qanadlarini andiran yashli bir kishi oturmushdu. Bu, alahyazryat shahzadya idi. Biz ichyari qiryandya hami ayaqa qalxdi. Avvyalcya shahzadyani, sonra da o birilyarini salamladiqdan sonra yumshaq dyoshyakcyalyarin ustyundya aylyashdik. Bir-iki dyaqiqya dinmyaz oturduq. Sonra hamimiz birdyan yerlyarimizdyan qalxib, yenidyan bir-birimizya bash ayyaryak bir-birimizi salamladiq. Nyahayyat, birdyafyalik yerlyarimizdya oturduq vya syukuta qyarq olduq. Xidmyatchilyar mavi finjanlarda atirli chay qyatirdilyar. Meyvya ilya dolu syabyatlyar aldyan-yalya qyazirdi. Nyahayyat sakitliyi alahyazryat shahzadya pozdu. O, dedi:
– Myan chox diyarlarda syayahyat etmishyam vya bir chox qyozyal olkyalyar qyormyushyam. Amma Irandaki qyadyar lyazzyatli xiyar vya shaftalini hech bir yerdya yemyamishyam.
O, bir xiyar qyotyuryub soydu, ustyunya duz syapdi vya yavash-yavash yemyayya bashladi. Onun qyozlyari kyadyarli idi.
Bu dyafya amim syozya bashladi:
– Alahyazryatimiz haqlidir. Myan dya Avropada olmusham vya kafirlyarin meyvyalyarinin chox balaca olduquna tyayaccyub qalmishdim.
Avropa olkyalyarinin birindya Iran padshahliqini tyamsil edyan kyubar bir zat dillyanib dedi:
– Myan hyamishya Irana qayidan zaman bilin ki, nya qyadyar myamnun oluram. Dyunyada elya shey yoxdur ki, biz Iranlilar ona qibtya edyak. Dyunyadaki insanlari Iranlilar vya Barbarlar deyya iki yerya ayirsaq zyarrya qyadyar xyata etmyarik.
Shahzadya alavya etdi:
– Bilirsiniz, Iranlilarla byarabyar byalkya bir nechya hindlini dya buraya alavya etmyak olar. Bir nechya il bundan qabaq myan Hindistanda olduqum zaman, orada da bizim syaviyyyamizya chatmish bir nechya adamlar qyordyum. Tanidiqim bir alicyanab hindli chox kechmyadyan yenya Barbar olduqunu bildirdi. O, myani evinya yemyayya dyavyat etdi. Onunla bir syufryadya oturmushdum. Tyasyavvyur edin ki, o kahinin yarpaqini yeyirdi.
Qonaqlari dyahshyat byuryudyu. Yanaqlari solmush, bashinda iri ammamyasi olan bir molla yorqun syaslya dedi:
– Iranlilarla qeyri-iranlilar arasindaki fyarq budur.
Dyunyada qyozyalliyi hyaqiqyatyan tyaqdir edyan yeqanya insanlar bizlyarik.
Amim onunla razilashdi:
– Dyuz deyirsiniz. Myasyalyan, myan harada oluramsa olum syas-kyuylyu fabrikdyan daha chox qyozyal bir qyazyalya ustyunlyuk veriryam. An qyozyal sher tyarzi olan ryubailyari ilk dyafya bizim sher adyabiyyatimiza qyatiryan Abu Seyidin kafirliyini baqishlayiram.
Amim boqazini aritladi vya oxumaqa bashladi.
“Ta medresse ve minare viran neshhud
In kar kalendari bisaman neshhud
Ta iman kafr ve kaft iman neshhud
Yek bende hakikatan musulman neshhud”.*
- -----------------------
* Fyarscadan hyarfi tyarcyumya:
Nya vaxta qyadyar ki, myadryasya vya minarya viran olmayib
Bu qyalyandyarlik ishi qanun-qaydaya dyushmyaz.
Necya ki, kyufr iman, iman isya kyufr olmayib
Hech bir byandya hyaqiqyatyan myusyalman deyil.
----------------------------------------------------
– Dyahshyatdir, dyahshyat. Syan bu ahyanqya bir bax! – deyya molla sherin son misrasini tyakrar etdi: “Yek bende hakikatan musulman neshhud”.
Molla ayaqa durdu vya zyarif lyulyasi olan qyumyush aftafani qyotyuryub, syandyalyayyaryak otaqdan chixdi. Bir azdan sonra o, qeri qayidib aftafani yerya qoydu.
Bu arada atam syozya bashladi:
– Alahyazryat, bu dyuzdyurmyu ki, bizim bash nazirimiz Vosuq-yad-Devlen Inqiltyarya ilya yeni bir myuqavilya baqlamaq istyayir?
Shahzadya qyulyumsyadi:
– Bunu siz Asyad-yas-Syaltyanyadyan sorushmalisiniz. Bu myasyalya artiq dyovlyat sirri deyil.
Amim onun syozyunyu tyasdiq etdi:
– Byali, bu chox yaxshi bir myuqavilyadir. Chyunki bu qyundyan sonra Barbarlar artiq bizim kyulyamiz olacaqlar.
– Nya uchyun?
– Bilirsiniz, inqilislyar chalishmaqi, biz isya qyozyallik ichindya yashamaqi sevirik. Onlar dyoyyushyu, biz isya amin-amanliqi sevirik. Elya ona qyorya dya biz onlarla sazishya qyaldik. Bundan sonra syarhyadlyarimizin tyahlyukyasizliyinin qeydinya qalmaqa lyuzum qalmayacaqdir. Inqiltyarya Iranin myudafiyasini boynuna qyotyuryur. Onlar yollarimizi tikyacyaklyar, binalar insha edyacyaklyar vya ustyalik bizya hyalya pul da veryacyaklyar. Chyunki Inqiltyarya, dyunyaya hyar millyatdyan chox myadyaniyyyat qyatiryanin biz olduqumuzu chox yaxshi bilir. Amimin yaninda dayanan yaxin qohumum Byahryam xan Shirvanshir bashini qaldirib dedi:
– Siz inanirsiniz ki, Inqiltyarya bizi myadyaniyyyatimizya qyorya myudafiya edir? Byalkya bu ishlyar neftimizdyan otryudyur?
Amim laqeyd shyakildya cavab verdi:
– Myadyaniyyyat dya, neft dya dyunyaya nur sachmaq uchyundyur, hyar ikisinin qorunmaqa ehtiyaclari vardir. Lakin bizdyan yaxshi asqyar chixmaz.
Bu dyafya sual vermyak nyovbyasi myanya chatdi:
– Niyya chixmaz? Myasyalyan, myan xalqimiz uqrunda vurushmusham vya qyalyacyakdya dya onun uqrunda vurusha haziram.
Asyad-yas-Syaltyanya narazi halda myanya baxdi. O chay fincanini yerya qoyub lovqalana-lovqalana dedi:
– Myan hech bilmirdim ki, Shirvanshirlyar arasinda da vurusha hazir olan asqyarlyar vardir.
– Yox, alahyazryat, Ali xan hyaqiqyatyan asqyar deyil, o zabitdir.
Shahzadya:
– Onlarin arasinda fyarq yoxdur – deyib istehza ilya tyakrar etdi: “Syan bir zabitya bax!”
Myan danishmayib susdum. Tamamilya yaddan chixarmishdim ki, hyar hansi bir iranlinin nyazyarindya asqyar olmaq lyayaqyatli ish deyil.
Orada olanlarin arasinda tyakcya yaxin qohumum Byahram xan Shirvanshir, deyyasyan bashqa fikirdya idi. O hyalya qyanc idi. Shahzadyanin yaninda oturan yyuksyak ryutbya sahibi olan Mushir-yad-Devle idi. O Byahram xana nyasihyat edyaryak deyirdi ki, Allahin qoruduqu Iranin bu dyunyada parlamaq uchyun artiq qilinca ehtiyaci yoxdur. Onun oqullari kechmishdya oz cyasaryatlyarini syubut etmishdilyar.
O nyasihyatinya yekun vurub dedi:
– Shahinshahin xyazinyasindya saf qizildan yer kyuryasinin modeli var. Orada byutyun olkyalyar myuxtyalif cyavahiratlarla ortyulmyushdyur. Yalniz Iran arazisi an tyamiz vya an parlaq brilyantlarla ortyulyub. Bu simvoldan bashqa daha bir chox sheylyar ifadya edir. Bu hyaqiqyatdir.
Myan olkyadya kyok salmish acnyabi asqyarlyarini vya Anzyalidyaki cir-cindir qeymish, ayaqyalin polislyari, yadima saldim. Bu idi Asiya. Avropali olmaq qorxusundan silahlarini Avropanin ayaqlari altina atan Asiya!
Shahzadya asqyarlik peshyasinya nifryat edirdi. Halbuki o ozyu vaxti ilya acdadlarimin ishtiraki ilya Tiflisi fyath edyanlyarin arasinda olmushdu. O zamanlar Iran bashini uca tutub silahlardan istifadya etmyayi bacarirdi. Lakin indi zyamanya dyayishib. Shahzadya sheri pulemyotdan ustyun tutur. Byalkya dya ona qyorya ki, onun sherdyan bashi daha yaxshi chixirdi. Artiq Shahzadya dya, amim dya yashlashmishdilar. Iran can verirdi, amma chox zyarif bir shyakildya can verirdi. Birdyan birya Omyar Xyayyamin bir ryubaisi yadima dyushdyu:
Shahmat taxtasidir qecyaylya qyundyuz
Orda oyun oynar insanla fyalyak
Onu qaldiraraq deyyar “shah” vya “mat”
Sonra oz yerinya qoyar salamat.*
- -------------------------------------------------
* Sher hyarfi tyarcyumya olunmushdur.
----------------------------------------------------
Dyarin dyushyuncyalyarya daldiqimdan, ryubaini yyuksyak syaslya oxumush olduqumu bilmyamishyam. Shahzadyanin qashqabaqi achildi.
– Demyali, syan tyasadyufyan asqyar olmusan. Byas bunu myanya niyya demirsyan? Qyoryuryam oxumush adamsan. Taleyini ozyun sechyasi olsaydin, doqrudanmi, asqyar olmaqi istyardin? Myan Shahzadyayya doqru ayildim. Deyirsiniz o tyaqdirdya nyayi sechyardim? Myan sadyacya dyord sheyi sechyardim: yaqut dodaqlari, musiqini, myudrik kyalamlari vya qirmizi shyarabi. Daqiqinin myashhur ryubaisi myanya byutyun qonaqlarin ehtiramini qazandirdi. Hyatta yanaqlari batiq molla belya zyarif bir tyarzdya qyulyumsyadi.
Yemyak salonunun qapilari achilib, biz ichyari qirdiyimiz zaman qecya yarisi idi. Xalilarin ustyunya byoyyuk bir syufrya syarilmishdi. Syufryanin tam ortasinda byoyyuk bir myacmyayidya plov qoyulmushdu. Syufryanin ustyunya iri aq lavashlar dyuzyulmyushdyu. Saysiz-hesabsiz balaca vya byoyyuk boshqablar syufryanin ustyunyu doldurmushdu. Salonun kyunclyarindya heykyal kimi hyaryakyatsiz halda duran xidmyatchilyarin allyarindyaki fyanyarlyardyan atrafa ishiq sachilirdi. Biz syufryanin atrafinda aylyashdik vya syufryadyaki myuxtyalif yemyaklyari nyovbya ilya boshqabimiza qoyub yemyayya bashladiq. Oradaki anyanyalyarya qyorya yemyayimizi tez-tez yeyirdik, chyunki iranlinin hyayatda yeqanya tyalyasik etdiyi shey, onun yeyin yemyasidir. Molla qisa bir dua oxudu.
Qohumum Byahram xan yanimda oturmushdu. O, chox az yeyirdi vya tyayaccyublya myanya tyaryaf baxirdi:
– Iran syanin xoshuna qyalirmi?
– Byali, hyam dya chox.
– Burada nya qyadyar qalacaqsan?
– Tyurklyar Bakini tutana qyadyar.
– Myan syanya qibtya ediryam, Ali xan.
Onun syasi heyranliq ifadyasiylya dolu idi. O, lavash parchasi qyotyuryub byukdyu vya ichini isti plovla doldurdu.
– Syan pulemyotun arxasinda oturdun vya dyushmyanlyarinin qyozlyarindyaki yashi qyordyun. Iranin qilinci isya paslanib. Biz min il bundan qabaq Firdovsinin yazdiqi sherlyardyan vyacdya qyalirik. Daqiqinin bir ryubaisiylya Rudakinin bir ryubaisini dyarhal bir-birindyan sechya bilirik.
Lakin avtomobil yolunu necya tikmyayi vya yaxud alaya komandanliq etmyayi bilmirik.
“Avtomobil yollari” syozyunyu eshidyandya Myardyakan yolunda Nachararyani qovduqum qecyani vya ay ishiqi altindaki bostanlari yadima saldim. Nya yaxshi ki, Asiyada avtomobil yollarini salmaqi hech kim bacarmirdi. Yoxsa, Qarabaq ati Avropa avtomobilini hech vaxt otya bilmyazdi.
– Avtomobil yollari nyayinizya lazimdir, Byahram xan?
– Asqyarlyari dashimaq uchyun yyuk avtomashinlarindan istifadya edyacyayik. Bizim dyovlyat adamlarimiz asqyarlyarya ehtiyaci olmadiqini iddia edirlyar. Hyaqiqyatdya isya bizim asqyarlyarya ehtiyacimiz var. Bizim pulemyotlara, myaktyablyarya, xyastyaxanalara, nizama salinmish verqi sisteminya, yeni qanunlara vya syanin kimi insanlara ehtiyacimiz var. Bizya an az lazim olan shey Iranin nalyalyarini aks etdiryan kyohnya sherlyardir. Lakin bashqa mahni vya sherlyar dya myovcuddur. Qilanli shair Ashryafin sherindyan xyabyarin varmi?
Byahram xan ayilib xyafif bir syaslya sherin bir beytini, myanya oxudu: “Kyadyar vya alyam vyatyanin bashinin ustyunyu almishdir. Qalxin ayaqa vya Iranin tabutunun dalinca qedin. Bu yolda Iran qyancliyi hyalak olmushdur. Ay, tarlalar, tyapyalyar vya dyaryalyar onlarin qanina boyanmishdir”.
Shahzadya bu sheri eshitsyaydi, onu “iyryanc misralar” adlandirardi vya deyyardi ki, onun sher zyovqyu tyahqir edilmishdir. Byahram xan inadkarliqla: “Bashqa bir qyozyal sherdya var” dedi. O sheri Mirzya Aqa xan adinda bir shair yazmishdi. Indi qulaq as: “Qoy Allah Irani kafir dyushmyanlyardyan qorusun: Iran qyalinlyarinin tyabii qyozyalliyi hech bir zaman inqilis lordlarinin myaclislyarinya qismyat olmasin”.
– Pis deyil – deyyaryak qyuldyum. Chyunki Iran qyancliyi, kyohnya nyasildyan pis sherlyar yazmaq ilya fyarqlyanirdi.
– Amma, Byahram xan, bir de qyoryum, syan nyayya nail olmaq istyayirsyan?
Byahram xan, solmush qirmizi xalchanin ustyundya qyarqin vyaziyyyatdya oturub syozya bashladi:
– Sipyah meydaninda hech olmusan? Orada lyulyalyari paslanmish yyuz dyanya top qoyulub vya onlarin da lyulyalyari dyord yana yyonyalib: qyarbya, shyarqya, shimala vya cyanuba. Hech bilirsyanmi ki, qoca Iranda yeqanya silahlar pasli toplardan ibaryatdir. Bu olkyadya bir dyanya dya olsun hyarb qyamisi vya rus kazaklari, qirmizi uniformali inqilis asqyarlyari vya sarayin keshiyini chyakyan alayina myansub dyord yyuz nyafyar bahadurdan bashqa bir nyafyar dya olsun Iran asqyari yoxdur. Syan aminya, Shahzadyayya vya shahyanya ryutbyalyarya malik olan diqyarlyarinya bir bax? Onlarin qyozlyari sulanmish, qyucsyuz allyari titryayirdi. Onlar da Sipyah meydanindaki toplar kimi kyohnyalib, paslanmishlar. Artiq bir o qyadyar omyurlyari dya qalmayib. Ona qyorya dya vaxtdir, onlar qeri chyakilmyadilyar. Vyatyanimiz uzun illyardir ki, bu shahzadyalyarin vya shairlyarin yorqun vya taqyatdyan dyushmyush allyarindya qalib.
Byasdir! Iran qoca bir dilyanchinin achilmish ovcuna byanzyayir. Myan istyayiryam ki, bu qoca ovuc bu elin myohkyam bir qyanc yumruquna chevrilsin.
– Burada qal, Ali xan. Syanin haqqinda xeyli sheylyar eshitmishyam: syanin pulemyot dalinda oturub Bakinin kyohnya qala divarlarini qoruduqunu, qecya vaxti Ay ishiqinda oz dyushmyaninin hyulqumunu dishlyarinlya uzdyuyyunyu eshitmishyam. Burada isya kyohnya qaladan bashqa daha chox sheyi myudafiya etmyak lazimdir. Bunun uchyun syanin syaryancaminda pulemyotdan daha qyuclyu silah olacaqdir. Bu, syahyardyan axshama qyadyar hyaryamxanada oturmaqdan vya yaxud Tehran bazarinin qyozyalliklyarinya tamasha etmyakdyan daha yaxshi deyil mi?
Cavab vermyadim, dyarin dyushyuncyalyar ichindya idim. Tehran! Dyunyanin an qyadim shyahyari. Babil sakinlyari ona Roqa-Rey adi vermishdilyar. Roqa-Rey krallarin shyahyari idi. Toz olmush afsanyalyar, qyadim saraylarin ryanqi solmush qizillari, Almas sarayinin burma syutunlari, qyadim xalchalarin solqun naxishlari vya myudrik rubailyarin ehmalli ritmlyari... Iranin kechmishi, indisi vya qyalyacyayi myanim qyozlyarimin qabaqinda dururdu.
– Byahram xan – dedim – Aqyar oz myaqsyadinya chatsan, asfalt yollar salsan, an pis oxuyan shaqirdlyari myuasir myaktyablyarya qyondyarsyan, byas onda Asiyanin ruhu harada olacaq?
Byahram qyuldyu:
– Asiyanin ruhunu deyirsyan. Top meydaninin qurtaracaqinda biz iri bir bina insha etdiryacyayik. Asiyanin ruhu olan myascid bayraqlarini, shairlyarin al yazmalarini, miniatyur ryasmlyari vya shyahvyat yolunda axlaqi pozulmush oqlan ushaqlarini o binaya yiqacaqiq. Chyunki bunlarin hamisi Asiyanin ruhuna aiddir. Binanin on tyaryafindya dya qyozyal Kufi xyatti ilya “Muzey” syozyu yazilacaq. Asyad-yas-syaltyanya amini dya muzeyin idarya edyani vya alahyazryat shahzadya dya muzey myudiri ola bilyarlyar.
Bu binani insha etmyakdya bizya yardim etmyak istyayyarsyanmi?
Myan fikirlyashyaryam, Byahram xan.
Yemyak sona yetdi. Indi qonaqlar daqiniq qrup halinda oturub syohbyat edirdilyar. Ayaqa durub achiq eyvana chixdim. Hava syarin vya tyamiz idi. Baqchadan Iran qyullyarinin nyafis qoxulari qyalirdi. Yerya oturdum vya tyasbehimi chevirya-chevirya qyozlyarimi qecyanin dyarinliklyarinya zillyadim. Bazarin kyarpicdyan hyoryulmyush qyubbyalyarinin o tayinda Shimran sarayi yerlyashirdi. Orada yastiq vya xalchalarin ichindya myanim Ninom yatirdi. Byalkya dya azaciq achiq dodaqlari vya qyoz yashlarindan nyam olmush qyoz qapaqlari shishmishdi. Myani dyarin bir kyadyar byuryudyu. Ninonun qyozlyarini bir daha qyulyar qyormyak uchyun bazarin byutyun lyal-cyavahirati chatmazdi.
Iran! Myan burada, hyaryam xidmyatchilyari vya shahzadyalyar, dyarvish vya tyalxyaklyar ichyarisindya qalmaliyammi? Qalib asfalt yollar salmali, ordu qurmali, Avropanin bir azaciq da olsa Asiyanin ichyarisinya dartib qyatirmyaliyyam mi?
Myan birdyan-birya hiss etdim ki, dyunyada hech bir shey myanya Ninonun qyulyar qyozlyari qyadyar qiymyatli vya aziz deyildir. Bu qyozlyar axirinci dyafya nya vaxt qyulyub? Nya vaxtsa Bakida, qala divarlarinin yaninda. Myani birdyan dyahshyatli bir vyatyan hyasryati byuryudyu. Toz basmish qala divarlarini vya Narqin adasinin arxasinda batan qyunyash qyalib qyozlyarimin onyundya durdu. Qurd qapisinin altinda bashlarini aya tyaryaf qaldirib ulayan chaqqallari qyordyum. Baki yaxinliqindaki dyuzlyari syahradan qyalyan qum ortmyushdyu. Sahil boyunca neftya hopmush torpaqlar uzanirdi. Qiz qalasinin yaninda alverchilyar syovdyalyashirdilyar. Nikolay kyuchyasindyaki yol myuqyaddyas Tamara litseyinya aparirdi. Litseyin hyayyatindyaki aqaclarin birinin altinda Nino dayanmishdi. Onun alindya dyars kitabi, dolu vya iri qyozlyari heyryatlya myanya baxirdi. Iran qyullyarinin atri qyaflyatyan yoxa chixdi.
Atrafimi Bakinin tyartyamiz chyol havasi vya xyafif bir dyaniz, qum vya neft qoxusu byuryudyu. Ushaq anasini chaqiran kimi myan dya vyatyanimi syaslyayirdim. Amma sonra artiq o vyatyanin myovcud olmadiqini xatirladim. Tanrinin myani dyunyaya qyatirdiyi bu shyahyari hech zaman tyark etmyali deyildim. Bir it oz komasina baqli olduqu kimi myan dya kyohnya shyahyar qala divarlarina baqliyam. Bashimi qyoyya chevirib syamayya baxdim:
Iranin ulduzlari shahin tacindaki lyal-cavahirat kimi iri vya uzaq idi. Myan bu shyahyardya qyaribchilik hissini indiki qyadyar hech bir zaman duymamishdim. Myan qala divarlarinin kyolqyasindya Ninonun qyozlyarinin myanya qyulyumsyadiyi Bakiya myansubam.
Byahram xan alini chiynimya qoydu:
– Ali xan, deyyasyan xyayala dalmisan? De qyoryum, myanim dediyim syozlyari qyotyur-qoy etdinmi? Yeni Iranin binasini qurmaqa yardim, etmyak istyayirsyanmi?
– Ami oqlum Byahram xan, myan syanya qibtya ediryam. Ana Vyatyanin nya demyak olduqunu yalniz bashqa bir olkyayya siqinmish adam dyark edya bilir. Myan Iran olkyasini yenidyan qura bilmyaryam. Myanim xyancyarim Bakinin qala divarlarinin dashinda itilyanmishdir.
O, kyadyarlya myanya baxdi vya dedi: “Myacnun”. Aryabcya olan bu syoz hyam ashiq vya hyam dya syarsyam demyakdir.
Byahram xanin damarlarinda axan qan eynilya myanim qanimdan olduqu uchyun sirrimi basha dyushmyushdyu. Ayaqa qalxdim. Byoyyuk salonda dyavyat olunmush myohtyaryam qonaqlar yola dyushyan Shahzadyayya bash ayirdilyar. Shahzadyanin uzun barmaqlarini vya xinali dirnaqlarini qyordyum.
Yox, yox! Myan buraya Firdovsinin sherlyarini, Hafizin eshqnamyalyarini vya Syadinin myudrik kyalamlarini syoylyamyak uchyun qyalmyamishyam.
Salona qirdim vya shahzadyanin qabaqinda ayilib alini opdyum. Onun qyozlyari kyadyarli vya fikri daqiniq idi, chyunki qarshida duran tyahlyukyadyan xyabyardar idi. Salondan chixdim, avtomashina minib Shimrana yollandim. Yolda paslanmish toplarin durduqu meydan, Shahzadyanin yorqun baxishlari vya Ninonun itayatkarliqi hech cyurya yadimdan chixmayirdi.
XXV
Xyaritya uzyarindyaki parlaq vya qarmaqarishiq ryanqlyar bir-birinya qarishmishdi. Shyahyarlyarin, daqlarin vya chaylarin adlarini oxumaq myumkyun deyildi. Xyaritya divanin ustyunya syarilmishdi. Myan dya alimdya balaca ryanqbyaryanq bayraqlar tutmushdum. Alimdya bir qyazet dya var idi.Orada da shyahyarlyarin, daqlarin vya chaylarin adlari xyarityadyaki kimi syahv yazilmishdi. Onlarin hyar ikisini diqqyatlya izlyayib, qyazetdyaki syahvlyarixyarityadyaki qarishiq adlarla uyqunlashdirmaqa chalishirdim. “Yelizavetpol/Qyancya” syozyu yazilan yerin yanindaki bir dairyanin ichinya kichik bir yashil ryanqli bayraq qoydum. Lakin adin son besh hyarfi Zonquldaq daqlarinin uzyarinya basilmishdi. Qyazetin yazdiqina qyorya, Xoy shyahyarindyan olan vyakil Fyatyali xan Qyancyadya azad Azyarbaycan Cyumhuriyyyatini elan etmishdir. Xyarityadya Qyancyanin shyarqindyaki sancdiqim balaca yashil bayraqlar Anvyar pashanin qyondyardiyi ordunun myovqelyarini qyostyarirdi. Saqdan Nuri pashanin alaylari Aqdash shyahyarinya yaxinlashirdilar. Solda Myursyal pasha Ilisu vadilyarini ishqal etmishdi. Orada isya Yeni Azyarbaycan Cyumhuriyyyatikyonyullyulyarinin taburldari vurushurdular. Indi xyaritya tamamilya anlashilir vya oxuna bilyan bir hala dyushmyushdyu. Rus ishqalindaki Bakinin atrafina chyakilyan Tyurk Chyambyari yavash-yavash qapanirdi. Balaca yashil bayraqlari bir azaciq da tyarpyatsyan, dyushmyani qyostyaryan qirmizi bayraq Bakini ifadya edyan qatmaqarishiq nyoqtyadyan sixishdirilib chixarilardi.
Hyaryam xidmyatchisi Yyahya Qulu arxamda syassizcya durub, myanim xyaritya uzyarindya oynadiqim qyaribya oyunumu chox maraqla izlyayirdi. Balaca bayraqlarin ryanqaryanq byoyyuk kaqiz uzyarindya hyaryakyat etmyasi deyyasyan ona, qyudryatli bir sehrbazin aqlasiqmaz ovsunlari kimi qyalirdi. Byalkya dya, o belya fikirdya idi ki, vyatyanimi kafirlyardyan xilas etmyak uchyun Bakini tyamsil edyan qirmizi lyakyanin uzyarinya yashil bayraqlari sancmaqla syamavi qyuclyari yardima chaqirmanin yetyarli olacaqina inanirdi.
Yyahya Qulu myanim bu sirli oyunuma mane olmaq istyamirdi, yalniz vyazifyasini yerinya yetiryaryak ciddi bir tonla myanya myalumat vermyayya bashladi:
Ay xan, qyor bashima nya oyun qyalib. Nino xanimin dirnaqlarini xina ilya boyamaq uchyun ona an bahali xina almishdim. Onun dirnaqlarini xina ilya boyamaq istyadiyim zaman, Nino xina chanaqini devirdi. Syahyar tezdyan onu pyancyaryanin qabaqina apardim, bashini yavashcayallyariminarasinaalib,istyadimki, aqzini achsin. Ay xan, axi onun aqzinda chyuryuk dishi olub olmadiqini vya nyafyasindyan iyi qyalib qyalmyadiyini yoxlamaq myanim vyazifya borcumdur. Lakin buna aks olaraq xaniminiz bashini kobudca qeriyya chyakyaryak, saq alini qaldirib var qyuvvyasiylya myanya bir sillya vurdu. Sillya o qyadyar dya aqritmadi, amma qyururum chox qirildi. Nyokyarinizi baqishlayin, xan. Amma myan onun byadyanindyaki tyuklyari qirxmaqa cyasaryat etmiryam. O, hyaqiqyatyan qyaribya bir xanimdir. O, qolbaqi taxmir, qarninda dashidiqi ushaqi qorumaq uchyun dya hech bir tyadbir qyormyur. Doqulacaq ushaq aqyar qiz olarsa, myani yox, ey xan, Nino xanimi myazyammyatlyayyarsyan. Hyar halda, onun ichindya, pis bir ruh var ki, ona toxunan kimi bashlayir titryamyayya. Abdyul Qasim myascidin yaxinliqinda bir qoca qari taniyiram. Pis ruhlari qovmaqda onun byarabyari yoxdur. Myanya elya qyalir ki, o qarini buraya chaqirsaq yaxshi olar. Bir fikirlyashin, xanimin dyarisi pozulsun deyya, o syahyarlyar uzyunyu buz kimi soyuq su ilya yuyur. O, dishlyarini hami kimi saq alinin shyahadyat barmaqi ilya yumaq avyazinya, dishlyarini kobud bir fircha ilya elya yuyur ki, dishlyarinin atlyari qanayir. Onu belya davranmaqa ancaq byadyanya qirmish murdar ruhlar myacbur edya bilyar.
Myan onun dediyi syozlyarya hech qulaq asmirdim. Demyak olar ki, o hyar qyun evimya qyalib biri-birinya oxshayan myalumatlari myanya chatdirirdi. Onun qyozlyari qayqi hissi ilya dolu idi. O namuslu bir adam kimi sadyacya vyazifyasini yerinya yetirmyak istyayirdi. Chyunki o, qyalyacyak ushaqim uchyun myasuliyyyat dashidiqini hiss edirdi.
Nino onunla uqursuz, amma inadkar bir myubarizya aparirdi. O, yastiqlari Yyahya Qulunun ustyunya tullayir, evin atrafindaki baqcha divarinin ustyunya chixib orada chadrasiz qyazir vya otaqin divarlarina qyurcyu qohumlarinin fotashyakillyarini vururdu. Yyahya Qulu byutyun bunlari myanya qyamqin halda vya byoyyuk tyalashla xyabyar verirdi. Nino isya axshamlar divanda oturub ertyasi qyun uchyun savash planini hazirlayirdi.
O, fikirli halda chyanyasini ovxalaya-ovxalaya “nya deyirsyan, Ali xan, sabah nya edim?” deyya sorushdu. Qecya onun uzyunya azaciq su mu fishqirdim, yoxsa sabah syahyar onun ustyunya pishik mi atim? Yox, myan nya atacaqimi hyalya ki, bilmiryam. Myan hyar qyun fyavvaryanin yaninda qimnastika ilya myashqul olacaqam, sonra onu da qimnastika etmyayya myacbur edyacyayyam, chyunki o chox kyokyalmyayya bashlayib.
Nino qorxunc intiqam planlari hazirlayirdi. O, yuxuya qedyanya qyadyar onlarin uzyarindya ishlyayirdi. Ertyasi qyun hyaryam xidmyatchisi dyahshyat ichindya qyalib myanya dedi:
“Ali xan, Nino xanim fyavvaryanin yaninda durub, qollari vya ayaqlari ilya chox qyaribya hyaryakyatlyar edir. Qorxuram, aqa. O, byadyanini qah qabaqa, qah da arxaya elya ayir ki, elya bil byadyani syumyuksyuzdyur. O, istyayir ki, myan dya onun etdiyi hyaryakyatlyari tyakrar edim. Amma xan, myan myomin myusyalmanam vya yalniz Allahin qarshisinda ayilib alnimi yerya qoyuram. Xanimin syumyuklyari vya ruhunun qyalyacyayi uchyun chox qorxuram.
Hyaryam xidmyatchisini qovmaq hech bir sheyi hyall etmyayyacyakdi. Chyunki onun yerinya bashqasi qyalyacyakdi. Hyaryam xidmyatchisi olmayan ev, ev sayilmirdi. Evin tyasyarryufat ishini kimsya apara bilmyazdi, ev ishini qyoryan qadinlara vya pulun hesabatina nyazaryat kimsya edya bilmyazdi. Bunlari yalniz hyaryam xidmyatchilyari edyardilyar. Onlar arzu deyilyan sheylyari duymadiqlari uchyun, onlarin ryushvyatlya satin almaq da myumkyun deyildi.
Buna qyorya dya myan susurdum vya byutyun diqqyatimi Bakinin atrafini byuryuyyan bir sira kichik yashil bayraqlara vermishdim...
Hyaryam xidmyatchisi yavashca oskyuryub dedi:
– Abdyul-Qasim myascidinin yaxinliqinda oturan qadinin evya chaqirtdirim, qyalsin mi?
– Nya uchyun, Yyahya Qulu?
– Nino xanimin byadyaninya qirmish murdar ruhlari chixartmaq uchyun.
Myan dyarin bir ah chyakdim. Chyunki Abdyul-Qasim myascidinin yaninda oturan myudrik qadin Ninonun byadyaninya qirmish Avropa ruhlarini chixarda bilyacyak iqtidarda olacaqini sanmirdim.
– Buna ehtiyac yoxdur, Yyahya Qulu. Myan ozyum dya pis ruhlari byadyandyan chixarda biliryam. Vaxti qyalyandya myan hyar sheyi qaydaya salacaqam. Amma indi byutyun qyucyumyu bu balaca yashil bayraqlarin uzyarinya toplamaqim lazim qyalir. Xidmyatchinin qyozlyarindya qorxu vya maraq hissi oyandi:
– Yashil bayraqlar qirmizilari sixishdirdiqi zaman syanin vyatyanin azad olacaq? Elyadirmi Ali xan?
– Byali elyadir, Yyahya Qulu.
– Byas niyya yashil bayraqlari qyotyuryub elya indi oz yerinya sancmirsan?
– Bu myumkyun deyil, Yyahya Qulu, chyunki buna myanim qyucyum chatmir.
O dyarin bir qayqikeshliklya myanya baxdi:
– Allaha dua etmyalisyan ki, syanya qyuc versin. Qyalyan hyaftya myahyarryamlik bashlayir. Myahyarryam ayinda nya dilyayiniz varsa onu Allahdan istyayin, o, myutlyaq syanya qyaryakli qyucyu veryar.
Myan xyarityani byukdyum. Yorqun vya chashqin idim. Xidmyatchinin boshboqazliqina uzun zaman dyozmyak myumkyun deyildi.
Nino evdya deyildi. Onun valideynlyari Tehrana qyalmishdilyar. Nino indi taninmish knyaz ailyasinin kirayya etdiyi evdya saatlarla qalirdi. Orada o, bashqa avropalilarla qyoryushyurdyu. Bunu da myandyan qizlyamyayya chalishirdi. Amma bundan myanim xyabyarim var idi. Myan sadyacya susurdum, chyunki ona aciyirdim. Xidmyatchim faraqat durub myanim amrimi qyozlyayirdi. Bir nechya qyunlyuyya Tehrana qyalmish dostum Seyid Mustafa yadima dyushdyu. Onu nadir hallarda qyoryurdyum, chyunki o, byutyun qyunlyarini myascidlyardya, myuqyaddyaslyarin myazarlari ustyundya vya cir-cindir ichindya olan dyarvishlyarlya maraqli syohbyatlyar etmyaklya kechirirdi.
Nyahayyat dilyandim.
– Yyahya Qulu, Seyid Mustafanin yanina qedyarsyan. O, Sipyahlisar myascidindya qalir. Ondan xahish et ki, iltifat edib buraya tyashrif qyatirsin.
Xidmyatchi qetdi. Myan evdya yalqiz qaldim. Hyaqiqyatyan dya yashil bayraqlari Bakiya sancmaq uchyun myanim qyucyum chatmirdi. Haradasa, vyatyanimin chyollyarindya tyurk batalyonlari vya onlarla birlikdya dya Azyarbaycanin yeni bayraqi altinda kyonyullyulyardyan ibaryat yaranmish hyarbi hissyalyar dyushmyanlya vurushurdular. Myanim bu yeni bayraqdan, kyonyullyu qoshunlarin sayindan vya onlarin harada vurushduqlarindan xyabyarim var idi. Ilyas byay dya kyonyullyulyarin cyarqyasindya vurushurdu. Myan dya bu dyoyyushdya onunla birlikdya ishtirak edib sabahin erkyan chaqinda vurush meydanlarina atilmaqa can atirdim. Lakin cyabhyayya qedyan yol baqli idi. Rus vya inqilis hyarbi hissyalyari syarhyadlyari tutmushdular. Irani myuharibya meydani ilya baqlayan Araz chayi uzyarindyaki qenish kyorpyuyya isya tikanli myaftillyar chyakilmishdi. Kyorpyu pulemyot vya asqyarlyarin myuhasiryasindya idi.
Iran isya qabiqina siqinmish Ilbiz kimi oz durqunluqu ichinya chyakilmishdi. Dyoyyush qedyan, mikroblu araziyya nya bir adamin, nya bir sichanin vya nya dya bir qushun kechmyasinya izin verilmyayirdi. Bunun aksinya olaraq Bakidan Irana choxlu qachqin qyalirdi. Chyaryanchi Arslan aqa da onlarin arasinda idi. O, chayxanalarda olur tyurklyarin qyalyabyasini Byoyyuk Isqyandyarin myuzyaffyar yyuryushlyari ilya myuqayisya edyaryak myaqalyalyar yazirdi. Onun yazdiqi myaqalyalyardyan birini qadaqan etmishdilyar: chyunki senzura Isqyandyari tyariflyayya-tyariflyayya qyoylyarya chixararkyan, onun bir zamanlar Isqyandyar tyaryafindyan fyath edilmish Irana qarshi qizli, chirkin hyaryakyat kimi basha dyushmyushdyu. Bu ahvalatdan sonra Arslan aqa ozyunyu aqidyasi uqrunda shyahid olan bir shyaxs kimi qyalyamya verirdi. O, bir qyun myani qyormyayya qyaldi vya myanim Bakini myudafiya edyarkyan qyostyardiyim qyahryamanliqlarin an kichik tyafyarryuatinadyak tyasvir edirdi. Onun fikrincya quya dyushmyan reqionlari yalniz myanim qyullyamdyan olmyak uchyun, arxasinda oturduqum pulemyotun qabaqinda yyuryushlya kechiblyarmish.
Onun ozyu isya dyoyyush zamani bir myatbyayanin zirzyamisindya qizlyanib, xalqi hyayyacana qyatiryan atyashli myuraciyatnamyalyar hazirlayirmish. O, myuraciyatnamyalyar hech bir yerdya oxunmamishdi. O, bunlari myanya oxudu vya xahish etdi ki, bir qyahryamanin albyayaxa vurushda duyduqu hisslyari ona danishim.
Ona shirniyyat yedirdib, qapiya qyadyar otyurdyum. O, myatbyaya boyasinin iyi qyalyan, qati achilmamish bir dyaftyari otaqimda qoyub qetdi ki, albyayaxa dyoyyushyundya bir qyahryamanin kechirtdiyi hisslyari oraya yazim. Dyaftyarin aq vyaryaqlyarinya baxanda, Ninonun kyadyarli baxishlarini yada salib, qarmaqarishiq hyayatimi dyushyunyaryak qyalyami alya aldim. Amma bir qyahryamanin albyayaxa dyoyyushdya nyalyar duyduqunu yazmaq niyyyatindya deyildim. Aksinya, bizi – Nino ilya myani Shyamiran sarayinin atir sachan baqchasina qyatirib chixardan vya onun qyozlyarindyan sevinci yox edyan yolu cizmaq uchyun qyalyamya al atdim. Baqchada oturub Iranin qamish qyalyami ilya yazimi yazmaqa bashladim. Hyalya myaktyab illyarindya yazmaqa bashladiqim xatiryalyarimin daqiniq qeydlyarini syaliqyayya salirdim. Byutyun kechmishim qyozlyarimin qabaqinda canlandi. Seyid Mustafa otaqima qirib, chopur sifyatini chiynimya toxundurana kimi kechmishin xyayalina dalmishdim.
– Seyid, – dedim – myanim hyayatim qarmaqarishiq hala dyushyub. Cyabhya yolu baqlidir. Nino qyulmyasini unudub, myan dya qan yerinya myuryakkyab axidiram. Axi nya etmyaliyyam, Seyid Mustafa?
Dostum sakit vya byoyyuk maraqla myanya baxdi. Onun aynindya qara libas var idi, ozyu dya ariqlamishdi. Ariq vyucudu elya bil sirli bir yyukyun altinda byukyulmyushdyu. O, aylyashib dedi:
– Allyarinlya hech bir shey edya bilmyazsyan, Ali xan. Lakin insanin allyarindya daha artiq sheylyar vardir. Myanim libasima bax, nya demyak istyayyacyayimi basha dyushyacyaksyan. Insanlar uzyarindyaki qyuvvya qyozyaqyoryunmyazin alindyadir. O sirrya bir dyafya toxun, qyudryati syanya kechyacyakdir.
– Syani basha dyushmyuryam, Seyid. Ruhum azab ichindyadir vya myan bu qaranliq zyulmyatdyan chixish yolu axtariram.
– Chyunki syan uzyunyu byandyalyarya tutmusan, Ali xan. Byandyalyari idarya edyan qyozyaqyoryunmyazi isya yaddan chixardirsan. Hicryatin 680-ci ilindya din dyushmyanlyari tyaryafindyan tyaqib edilyan Peyqyambyarin nyavyasi Hyuseyn Kyarbyalada shyahid edildi. Dyunyanin xilaskari, sirr sahibi, kyulli-ixtiyar olan o doqan vya batan qyunyashi onun qani ilya boyadi. Шиитской общиной руководили двенадцать имамов: первым из них был Гусейн, а последним Незримый Имам Сахиб-аз-Заман, скрывающийся и по сей день. Этот незримый имам проявляется во всех своих делах, но, несмотря на это, он остается невидимым. Я вижу его в восходящем солнце, в зерне, в бушующем море. Его голос слышится мне в пулеметной очереди, в стонах женщин, в вое ветра. И Всевышний говорит мне: будущее шиитов - печаль! Траур по Гусейну, погибшему в Кербалайской пустыне, частица этого будущего. И ежегодно один месяц мы отдаем этой печали, этому трауру. Это месяц мухаррем, в который несчастный оплакивает свое горе. На десятый день мухаррема шиит обретает уготованное ему Всевышним, ибо это день гибели мучеников. Муки, принятые младенцем Гусейном, должны принять на себя люди благочестивые. Взявший на себя хотя бы малую толику тех мук приобщается к частице божественного милосердия. Вот потому-то и бичуют себя цепями правоверные мусульмане. Лишь через эти муки заблудшим откроется сладостный путь к милосердию и свободе.
- Сеид, - раздраженно сказал я, - я спрашиваю тебя, как мне вернуть счастье в мой дом, потому что душа моя объята страхом. А ты мне пересказываешь написанное во всех учебниках. Так что же, мне ходить по мечетям и хлестать себя цепью. Я - человек верующий и исполняю все требования религии. Я так же, как и ты, верую в тайну Всевышнего, но я не верю, что путь к моему счастью лежит через скорбь по святому Гусейну.
- А я верю в это, Али хан. Ты спрашиваешь меня о пути, я указал его тебе. Другого пути я не знаю. Ильяс бек проливает кровь на гянджинском фронте. Ты туда попасть не можешь. А потому пролей свою кровь на десятый день мухаррема, пролей ее во имя Всевышнего, который требует от тебя этой жертвы. Но молчи, не говори, что эта священная жертва будет бессмысленной. Все имеет смысл в этом мире скорби. В мухаррем и ты, как и сражающийся в Гяндже Ильяс бек, вступишь в сражение за родину.
Я молчал.
Карета с зашторенными окнами въехала во двор. Ворота в сад гарема распахнулись, и тут Сеид Мустафа неожиданно поднялся и сказал, что очень спешит.
- Приходи завтра ко мне в мечеть Сипехлезар. Продолжим наш разговор там.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
В гареме нашлись замечательные нарды с инкрустированной перламутром доской и шашками из слоновой кости. Я научил Нино играть в нарды, и с тех пор мы играли на туманы, серьги, поцелуи или имя будущего ребенка. Нино проигрывала, расплачивалась со мной и снова бросала кости. Глаза ее азартно блестели, а пальцы прикасались к шашкам так, словно они были сделаны не из слоновой кости, а из драгоценных камней.
Мы играли с ней, лежа на диване. Выдав мне проигранные восемь туманов серебром, Нино вздохнула.
- Ты разоришь меня, Али хан.
С этими словами она захлопнула доску, вытянулась, положив голову мне на колени, и устремила задумчивый взгляд в потолок. Сегодня день сложился удачно, и Нино, вкусив сладость мести, теперь блаженствовала. А дело обстояло так.
С утра в доме поднялся переполох, за дверью послышались стоны, а потом в комнату, морщась от боли, вошел злейший враг Нино - Яхья Кули. Одна щека его опухла.
- Зуб болит, - жалобно сказал он.
Глаза Нино зажглись торжеством победы. Она подвела слугу к окну, заставила его открыть рот и нахмурилась, озабоченно качая головой. Потом взяла суровую нитку, завязала один конец на дуплистом зубе Яхья Кули, а другой - привязала к дверной ручке.
- Вот так, - проговорила она и резко захлопнула дверь.
Яхья Кули испустил истошный вопль, глядя на болтающийся на нитке вырванный зуб.
- Скажите ему, Али хан, что так бывает, когда человек моет зубы указательным пальцем правой руки.
Я слово в слово перевел все слуге. Яхья Кули наклонился и поднял зуб.
Но жажда мести Нино еще не была удовлетворена полностью.
- Ты ему скажи, что он еще не вылечился. Пусть пойдет, ляжет в постель и шесть часов держит на зубе что-нибудь горячее. Кроме того, ему неделю нельзя есть сладкого.
Яхья Кули с опущенной головой вышел из комнаты, довольный, что избавился от боли.
- Стыдись, Нино, - сказал я, - ты отняла у бедняги его последнюю радость.
- Так ему и надо, - злорадно сказала Нино и принесла нарды. Ей хоть как-то удалось компенсировать горечь испытанных унижений...
И вот теперь Нино лежала на диване, поглаживая ладошкой мне щеку.
- Али, когда же освободят Баку.
- Наверное, недели через две.
- Целых четырнадцать дней, - вздохнула она. - Целых четырнадцать дней. Я очень соскучилась по Баку и мечтаю, чтобы турки поскорее взяли его. Знаешь, все изменилось. Ты здесь прекрасно чувствуешь себя, а меня каждый день унижают.
- Унижают. Как.
- Они все обращаются со мной так, будто я очень ценная и хрупкая вещь. Какова моя ценность, я точно сказать не могу, но я не хрупкая и, тем более, не вещь. Ты помнишь Дагестан. Там все было совсем иначе. Нет, мне здесь не нравится. Если Баку не освободят в ближайшее время, давай уедем куда-нибудь в другое место. Я не знаю поэтов, которыми здесь гордятся, но знаю, что в день ашура люди здесь бичуют себя цепями и вонзают кинжалы себе в головы. Сегодня все европейцы уезжают из города, чтобы не быть свидетелями этого зрелища. Я ненавижу все это. Я ощущаю себя жертвой некоей злой силы, которая в любой момент может обрушиться на меня.
Ее нежное лицо было обращено ко мне. Взгляд был как никогда глубок и непостижим. Зрачки расширились.
- Ты боишься, Нино.
- Чего. - с искренним удивлением спросила она.
- Некоторые женщины боятся родов.
Лицо ее стало серьезным.
- Нет, я не боюсь. Я боюсь только мышей, крокодилов, экзаменов и евнухов. Но никак не родов. Тогда я и зимой должна была бы бояться насморка.
Я коснулся губами ее прохладных век. Нино встала, зачесала волосы назад.
- Я еду к родителям, Али хан.
Я знал, что на маленькой вилле, где живут Кипиани, полностью нарушаются все законы гарема, однако не мог запретить Нино встречаться с родителями. Сегодня князь принимал своих грузинских друзей и западных дипломатов. Нино будет пить там чай, есть английские сладости и говорить с голландским консулом о Рубенсе и проблемах женщин Востока.
Она уехала. Я смотрел, как карета с зашторенными окнами выехала со двора.
Оставшись один, я вновь стал размышлять о зеленых флажках на карте, пограничных пунктах, закрывших мне путь на родину.
В комнате царил полумрак. Мягкие диванные подушки хранили аромат духов Нино. Я лежал на ковре и, перебирая четки, смотрел на блестевшего на стене иранского льва со сверкающим мечом в лапе. Сознание собственного бессилия и слабости удручало меня. Мне было стыдно прятаться в тени иранского льва, когда мой народ проливает кровь в полях под Гянджой. Я тоже ощущал себя ценной, заботливо оберегаемой хрупкой вещью. Мне, Ширванширу, в будущем было предназначено получить пышный придворный титул и изысканным языком классиков говорить о своих нежных чувствах. Но ведь в этот самый миг мой народ проливает кровь на полях сражений. Безнадежность повергала меня в отчаяние. Со стены скалил зубы иранский лев. Пограничный мост на Араксе был закрыт, а здесь, на иранской земле, не было путей к душе Нино.
Я зло рванул четки, нитка порвалась, и желтые камешки рассыпались по полу.
Откуда-то издали донесся слабый звук горна. Он звучал страшно и зачаровывающе, как предостережение Всевышнего. Я подошел к окну. Пыльная улица плыла в летнем зное. Солнце висело прямо над шамиранским дворцом. Барабаны били все ближе.
- Шахсей!.. Вахсей!.. - вторили им тысячи голосов. - Шах, Гусейн!.. Вах, Гусейн!
На углу появилась толпа. Впереди развевались три огромных шитых золотом знамени. На одном из них было вышито имя Али - посланца Аллаха на земле. На втором знамени из черного бархата была изображена опускающаяся левая рука. Это была рука Фатьмы, дочери Пророка. На третьем же знамени было написано лишь одно слово - "Гусейн", имя внука Пророка, Жертвы и Спасителя.
Толпа медленно текла по улице. В первых рядах шли правоверные мусульмане в черных траурных одеяниях с обнаженными спинами. В руках они держали тяжелые цепи, которыми бичевали себя, "смывая" грехи. В ритм ударов барабана они опускали цепи на свои кровоточащие спины. Вслед за ними в полукруг шли широкоплечие мужчины. Они делали два шага вперед, потом отступали на шаг и снова - два шага вперед.
- Шахсей!.. Вахсей!.. - глухо вскрикивали они, и при каждом вскрике обрушивали могучие кулаки на волосатую грудь.
Следом шли сеиды - люди из рода Пророка. Их талии были перевязаны зелеными поясами. За сеидами в белых саванах шли жертвы мухаррема с обритыми головами и кинжалами в руках. На их лицах было написано суровое отчуждение, словно они были посланцами иного мира.
- Шахсей!.. Вахсей!..
Сверкая в воздухе, кинжалы опускались на бритые головы. Одежда была залита кровью. У одного закружилась голова, и товарищи вывели его из толпы. На губах его блуждала счастливая улыбка.
Я все еще стоял у окна, ощущая в себе неведомое дотоле чувство. Крики с улицы отзывались в моей душе неким предупреждением, наполняя ее жаждой самопожертвования. На пыльной улице были бисером рассыпаны капли крови. Звуки горна зачаровывали, звали к спасению. В них заключалась тайна Всевышнего, врата печали, открывающие путь к спасению.
Я сжал губы и крепко стиснул ручку окна. Передо мной проплыло знамя Гусейна, я увидел руку Фатьмы, и предметы стали терять свою реальность.
Вновь раздался грохот барабана, он отозвался в моей душе диким ревом. В то же мгновение я превратился в частицу этой толпы. Я оказался в полукруге широкоплечих мужчин, и мои кулаки тяжелыми молотами обрушивались на обнаженную грудь. Потом я ощутил прохладу полутемной мечети, услышал стон Имама. Кто-то вручил мне тяжелую цепь, и я почувствовал обжигающую боль на спине. Текли часы. Передо мной возникла просторная площадь, и тот же дикий рев, слившийся с радостным "Шахсей!.. Вахсей!..", вырвался из моей груди. Вдруг откуда-то появился дервиш с изможденным лицом, выступающими под иссохшей кожей ребрами. Лица людей в толпе сияли верой. Люди пели. По площади провели коня с окровавленной попоной на спине. Это был конь младенца Гусейна. Дервиш кричал во все горло. Отшвырнув медную палку, он бросился под ноги коню. У меня кружилась голова. Молоты кулаков обрушивались на обнаженную грудь.
- Шахсей!.. Вахсей!.. - ревела в экстазе толпа.
Рядом со мной утащили парня в залитой кровью белой одежде. Хлынувшее издали море факелов подхватило и понесло меня за собой. Я обнаружил, что сижу во дворе какой-то мечети, окруженный рыдающими людьми в высоких круглых папахах. Кто-то запел марсийе по младенцу Гусейну. Заупокойная молитва, плач. По голосу поющего чувствовалось, что его мучает боль.
Я поднялся. Толпа текла в обратную сторону. Ночь была прохладной. Мы подошли к зданию, где заседало правительство. Оно было убрано черными флагами. Многотысячная толпа с факелами напоминала реку, в которой отражаются звезды. На перекрестках стояли женщины в чадре. Мы прошли мимо консульства, охраняемого часовыми.
Повсюду на крышах домов толпились зеваки. По Топ-мейданы, мимо молящейся толпы, прошел караван верблюдов. Вновь в небо взметнулись крики, стоны, женщины повалились на землю, лунный свет освещал их обнажившиеся ноги. На троне, установленном на горбу верблюда, восседала семья Младенца. За ним на черном коне везли убийцу Младенца - халифа Езида. Град камней полетел в него. Он соскочил с коня и укрылся в выставочном зале Насреддин шаха, где завтра будет показана мистерия о Младенце.
Над алмазными воротами шахского дворца тоже развевались черные флаги. Часовые в траурных одеждах стояли, склонив головы. Шаха во дворце не было, он находился в своей летней резиденции в Багешахе. Толпа свернула на улицу Ала-ад-Довле, и я неожиданно остался один на внезапно потемневшей и обезлюдевшей Топ-мейданы. На меня равнодушно смотрели ржавые дула пушек.
Тело ныло от боли. Казалось, я был наказан тысячью ударами палок. Я коснулся бока и нащупал там сгусток запекшейся крови. У меня закружилась голова. Перейдя площадь, я без сил опустился в пустой фаэтон. Извозчик с пониманием и заботой посмотрел на меня и тоном знатока сказал:
- Найди немного голубиного помета, смешай его с растительным маслом и смажь раны. Очень помогает.
Я вытянулся на сидении и крикнул:
- В Шамиран, к дому Ширваншира!
Извозчик взмахнул кнутом. Фаэтон трясло на разбитых дорогах, и извозчик время от времени оглядывался на меня.
- Кажется, вы очень набожный человек, - с восхищением проговорил он, в следующий раз помолитесь и за меня. У самого времени не хватает, приходится много работать. Мое имя Зохраб Юсиф.
Бессильно уронив руки на колени, Нино сидела на диване и плакала навзрыд. Нежные губы ее отчаянно дрожали, на лице обозначились горькие складки. Капли чистейших слез скатывались с ресниц и бежали по щекам. Ее хрупкое тело вздрагивало от рыданий. Она плакала молча, не произнося ни слова, не вытирая слез, лишь губы ее мелко дрожали, как осенние листья на ветру. Я стоял перед ней, полный желания разделить ее горе, взял в руки ее холодные, безжизненные и ставшие такими чужими ладошки, поцеловал в соленые от слез глаза. Она понимающе и задумчиво взглянула на меня.
- Нино, что с тобой, Нино.
Она вздрогнула, поднесла руку ко рту, а когда снова опустила, на ладони были видны следы зубов.
- Али хан, я ненавижу тебя! - с ужасом выкрикнула она.
- Ты больна, Нино.
- Нет, я тебя ненавижу!
Она прикусила нижнюю губу и стала похожей на обиженного ребенка.
- Да что же случилось.
- Я тебя ненавижу! - повторила она, с отвращением глядя на мою изодранную одежду, исполосованные плечи.
- Что я такого сделал.
- Наконец-то, ты показал мне свое истинное лицо, Али хан, - медленно, без выражения, словно погруженная в задумчивость, произнесла она. - Я была у родителей. Мы пили чай, и голландский консул пригласил нас к себе. Он живет на Топ-мейданы. Консул хотел, чтобы мы увидели варварские обычаи Востока. Мы стояли у окна, и вся толпа проходила перед нами. Я слышала звуки горна, видела эти обезумевшие лица. "Буйное помешательство", - сказал консул и закрыл окно, потому что с улицы пахло потом и грязью. И вдруг до нас донеслись дикие крики. Выглянув, мы увидели, как какой-то дервиш в лохмотьях бросился под ноги коню. А потом... потом консул протянул руку и удивленно сказал: "Это он..." Консул не договорил. Я посмотрела, куда он показывал, и увидела в этой толпе человека, который бил себя кулаками в грудь, хлестал цепью. Этим человеком был ты, Али хан! Я готова была провалиться от стыда сквозь землю. Оказывается, я жена потерявшего рассудок фанатика. Я следила за каждым твоим движением и чувствовала, что консул с жалостью смотрит на меня. Потом мы, кажется, пили чай, ужинали - я уже ничего не помню. С трудом досидела до конца. Передо мной вдруг явственно раскрылась пропасть, разделяющая нас. Младенец Гусейн убил наше счастье, Али хан. Ты для меня навсегда останешься частью той дикой толпы, и никогда уже я не смогу взглянуть на тебя иными глазами.
Она умолкла.
Пытаясь обрести родину и покой во Всевышнем, я причинил Нино муку.
- Что же теперь будет, Нино.
- Не знаю. Мы больше не сможем быть счастливы. Я хочу уехать отсюда. Куда угодно, лишь бы не видеть того обезумевшего человека с Топ-мейданы, туда, где я смогу вновь посмотреть тебе в глаза. Отпусти меня, Али хан, разреши уехать.
- Куда, Нино.
- Ах, не знаю, - вздохнула она и коснулась ран на моем теле. - Почему ты сделал это.
- Ради тебя, Нино, но ты не поймешь этого.
- Нет! - безнадежно ответила она. - Я хочу уехать отсюда. Я устала, Али хан, Азия отвратительна.
- Ты любишь меня.
- Да, - неуверенно ответила она и уронила руки на колени.
Я поднял Нино на руки и отнес в спальню. Там раздел ее, уложил в постель. Она испуганно лепетала что-то невнятное.
- Нино, потерпи еще пару недель, потом мы уедем в Баку.
Она устало кивнула головой и закрыла глаза. Полусонная взяла мою руку и прижала ее к груди. Я долго сидел рядом с ней, ощущая биение ее сердца. Потом тоже разделся и лег рядом с ней. Тело её было теплым, она по-детски свернулась калачиком на левом боку, поджав колени и спрятав голову под одеяло.
Утром она вскочила рано, перепрыгнула через меня и убежала умываться. Она мылась долго, звонко плескала водой и не впускала меня... Выйдя из ванны, Нино старалась не встречаться со мной взглядом. В руках ее была чашечка бальзама. С видом человека, ощущающего свою вину, она смазала мне спину бальзамом.
- Тебе следовало бы избить меня, Али хан, - ласково сказала она.
- Я не смог бы сделать этого, весь день я избивал себя и очень утомился.
Отложив бальзам, она взяла поданный слугой чай. Пила она торопливо, смущенно отвернувшись к окну. Потом вдруг внимательно взглянула мне прямо в глаза и проговорила:
- Все это не имеет значения, Али хан. Я все равно ненавижу тебя и буду ненавидеть, пока мы в Иране. С этим я ничего поделать не смогу.
Мы встали, вышли в сад, уселись у фонтана, мимо нас важно прошествовал павлин. Во двор мужской половины дворца с грохотом въехала карета отца. Вдруг Нино наклонила головку и застенчиво сказала:
- Однако я могла бы сыграть в нарды с человеком, которого ненавижу.
Я принес нарды, и мы, растерянные и смущенные, принялись за игру... Потом легли, свесившись над бассейном и глядя на свои отражения в воде. Нино опустила руку в прозрачную воду, и легкая рябь смыла наши отражения. - Не переживай, Али хан. Я не ненавижу тебя. Я ненавижу эту чужую страну и чужих людей. Как только мы окажемся дома, все пройдет. Как только...
Она погрузила лицо в воду, несколько мгновений полежала так, потом подняла голову. Вода стекала по щекам и подбородку.
- У нас обязательно родится сын, но придется ждать еще семь месяцев.
Нино произнесла это твердо, и вид у нее при этом был очень гордый. Я вытер ей лицо и поцеловал в прохладные щеки. Нино засмеялась. Теперь наша судьба зависела от полков, которые по выжженным знойным солнцем Азербайджана степям шли к окруженному нефтяными вышками, захваченному врагом древнему Баку.
Вдалеке снова послышался звук трубы святого Гусейна. Я поспешно увел Нино в дом и закрыл окна. Потом принес граммофон, поставил пластинку, и оглушительный бас запел арию из "Фауста". Это была самая громкая пластинка в доме. Нино испуганно обняла меня, а бас Мефистофеля заглушал слабые звуки горна и долетавшие до нас из далекой древности крики:
- Шахсей!.. Вахсей!..
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
В первые дни иранской осени армия Энвера заняла Баку. Об этом говорили всюду - на 6азарах, в чайхане, в кабинетах министров. Последние русские защитники города, изодранные и голодные, появились в иранских и туркестанских портах. Они рассказывали о белом полумесяце, изгнавшем из древней крепости города красное знамя. Арслан ага заполонил тегеранские газеты статьями о легендарном взятии Баку турками. Мой дядя Асад-ас-Салтане, ненавидя турок и одновременно желая услужить англичанам, закрыл эти газеты. Отец был на приеме у премьер-министра, и тот после некоторых колебаний дал разрешение на восстановление судоходства между Баку и Ираном. Мы выехали в Энзели, и там пароход "Насреддин" принял на борт группу беженцев, желающих вернуться на освобожденную родину.
В бакинском порту стояли бравые солдаты в меховых шапках. Ильяс бек обнажил саблю, салютуя кораблю, турецкий майор произнес торжественную речь, стараясь слить мягкий турецкий говор с жестким азербайджанским.
Мы приехали в наш разоренный, разграбленный дом, и Нино целыми днями с удовольствием исполняла роль домохозяйки. Она яростно спорила со слесарями, ходила по мебельным магазинам и с серьезным видом измеряла нашу комнату. Ее тайные переговоры с архитектором завершились тем, что в один прекрасный день наш дом наполнился голосами рабочих, запахами краски, досок и штукатурки.
Нино же царствовала в этом переполохе и была счастлива осознанием своей ответственности.
Ей была предоставлена полная свобода в выборе мебели, обоев, в обстановке дома.
Вечерами она немного смущенно и в то же время, сияя от радости, докладывала:
- Али хан, не сердись на Нино. Вместо дивана я заказала кровать, настоящую кровать, обои будут светлыми, а на пол мы постелим ковры. Детская будет покрашена в белый цвет. Здесь все будет не так, как в иранском гареме.
Нино обнимала меня и ласкалась щекой. Явно она испытывала угрызения совести.
Устлать пол коврами и в то же время обедать по-европейски за столом казалось мне мало совместимым, однако я не спорил, предоставив Нино полную свободу действий. В моем распоряжении оставались только крыша и открывающийся оттуда вид на степь. Впрочем, в планы Нино входила и перестройка крыши.
Дом был полон известью, пылью, криками. А я сидел с отцом на крыше и, как Нино, виновато наклонив голову, пытался достать нос кончиком языка. Отец насмешливо улыбался.
- Ничего не поделаешь, Али хан. Домашние хлопоты - дело женское. Нино достойно вела себя в Иране, хоть это было и трудно. Теперь твой черед. Не забывай того, что я говорил тебе - Баку теперь принадлежит Европе. Причем, это навсегда! Прохладный полумрак закрытых комнат, яркие ковры на стенах это для Ирана.
- А как же ты, отец.
- Я тоже принадлежу Ирану. Подожду, пока у тебя родится ребенок, взгляну на него и уеду в Иран. Буду жить в нашем шамиранском доме и ждать, когда и там появятся белые обои и кровать.
- Я должен оставаться здесь, отец.
Он понимающе кивнул мне.
- Знаю. Ты любишь этот город, а Нино - Европу. Мне же не нравятся ни новый флаг, ни новый шум города, ни царящий здесь дух безбожия.
Отец тихо опустил голову и стал похож на своего брата Асада-ас-Салтане.
- Я - постарел, Али хан. Мне нет дела до новшеств. А ты должен остаться здесь. Ты молод и храбр, ты нужен Азербайджану.
Я бродил по вечерним улицам города. На перекрестках дежурили турецкие патрули. Вид у них был суровый, а в глазах ни единой мысли.
Я разговорился с офицерами, и они стали рассказывать мне о стамбульских мечетях, о летних вечерах в Татлысу. Над старым зданием губернской управы развевалось знамя нового правительства, в здании гимназии заседал парламент. Казалось, старый город вступил в новую полосу жизни. Премьер-министром стал адвокат Фатали хан. Брат Асадуллы - Мирза Асадулла получил портфель министра иностранных дел. Я был захвачен неведомым мне до сих пор сознанием государственной независимости и чувствовал, что люблю и новый государственный герб, мундиры, должности и законы. Впервые я ощутил себя хозяином собственной страны. Русские смущенно проходили мимо меня, и даже бывшие преподаватели почтительно здоровались со мной.
Вечерами в местном клубе пели народные песни, играли национальную музыку, и все могли сидеть, не снимая папах. Мы с Ильяс беком пригласили турецких офицеров, вернувшихся с фронта и вновь уходящих туда. Они рассказывали об окружении Багдада, о переходе через Синайскую пустыню. Им довелось повидать пески Ливии, размытые дороги Галиции, снежные вьюги в горах Армении. Презрев требование Пророка, турецкие офицеры пили шампанское, говорили об Энвере и Туранской империи, которая объединит всех, в ком течет тюркская кровь.
Я упивался их рассказами, потому что все вокруг казалось мне прекрасным и незабываемым сном. В день официального парада на улицах Баку играла музыка. Энвер паша ехал верхом впереди войск и салютовал новому знамени. Его грудь была вся в орденах.
Гордость и удовлетворение переполняли нас. Позабыв о непримиримой вражде между суннитами и шиитами, мы готовы были целовать руки паше и умереть во имя османского халифа.
Только Сеид Мустафа стоял в стороне, и его лицо пылало ненавистью. Среди множества звезд и полумесяцев на груди паши он разглядел лишь болгарский крест. Этот символ чужой веры на груди мусульманина приводил Сеида в ярость.
После военного парада Ильяс бек, Сеид и я уселись на скамейке на бульваре. С осенних деревьев осыпались листья, а мои друзья обсуждали Конституцию нового правительства. После боев под Гянджой из разговоров с молодыми турецкими офицерами Ильяс бек пришел к твердому выводу, что только срочное проведение реформ европейского типа может спасти страну от новой русской агрессии.
- Если мы построим укрепления, - увлеченно говорил Ильяс бек, проведем в жизнь реформы и построим дороги, это не помешает нам остаться правоверными мусульманами.
Сеид нахмурился, глаза его были усталыми.
- Ильяс бек, - спокойно сказал он, - почему бы тебе ни сказать, что человек может даже пить вино, есть свинину, но при этом все равно останется правоверным мусульманином. Ведь европейцы давно доказали, что вино полезно для здоровья, а свинина очень питательна. Конечно, человек может остаться правоверным мусульманином, однако архангел, стоящий у райских врат, не захочет поверить в это.
Ильяс бек засмеялся.
- Между просвещением и свининой большая разница.
- Зато нет никакой разницы между употреблением свинины и пьянством. Я внимательно слушал спор.
- Сеид, - спросил вдруг я, - а можно ли спать на кровати, есть с помощью вилки и ножа и оставаться при этом истинным мусульманином.
Сеид улыбнулся.
- Ты всегда будешь правоверным мусульманином. Я видел тебя во время мухаррема.
Я умолк.
- А это правда, что ты перестроил свой дом на европейский манер, с современной мебелью и светлыми обоями. - спросил Ильяс бек, поправляя офицерскую папаху на голове.
- Да, Ильяс бек, правда.
- Прекрасно, - с воодушевлением произнес он, - Баку теперь стал столицей. Сюда будут приезжать иностранные послы. Нам нужны будут дома, где мы сможем их принимать, нужны будут женщины, умеющие поддерживать беседу с женами дипломатов. У тебя, Али хан, есть такая жена и скоро будет подходящий дом. Ты должен поступить на службу в министерство иностранных дел.
Я засмеялся.
- Ильяс бек, ты так распоряжаешься моей женой, моим домом, мной самим, как будто мы лошади, которые должны выступать на международных соревнованиях. Неужели ты думаешь, что я заново перестраиваю свой дом во имя наших успехов на международной арене.
- Так должно быть, - твердо сказал Ильяс бек, и я вдруг понял, что он прав: все, что у нас есть, мы должны отдать во имя того нового государства, которое собираемся строить на бедной, иссушенной знойным солнцем земле Азербайджана.
Когда я вернулся домой и заявил Нино, что не имею ничего против паркетного пола, европейских картин на стенах, она радостно засмеялась, и ее глазки засверкали, как некогда в лесу у родника Пехачпур.
В те дни я часто брал коня и скакал в степь. Сидел там на мягком песке, наблюдая, как скатывается на запад ярко-красное солнце.
Мимо шли турецкие войска. Лица офицеров были почему-то печальны и озабочены. Происходящее в нашей стране заглушило далёкий грохот пушек мировой войны. Но там, на фронте, очень плохо складывались дела у союзников турок - болгар.
- Фронт прорван. Удержать его невозможно, - говорили турки и уже не пили шампанское.
До нас доходили очень скупые сведения. Но то, что мы узнавали, удручало до чрезвычайности. Сутулый сухой старик - министр военно-морского флота Великой Османской империи Гусейн Рауф бей - поднялся в порту Мудрос на борт английского броненосца "Агамемнон", имея полномочия подписать договор о перемирии. Склонившись над столом, он поставил свою подпись под договором, и тогда слезы навернулись на глаза турок, властвовавших в нашем городе.
В последний раз прозвучала на бакинских улицах песня о Туранской империи, но теперь она звучала, как погребальный плач. Командующий в лайковых перчатках проехал на коне перед строем солдат с замершими лицами, священное знамя Османского дома было спущено, барабаны пробили дробь, и командующий поднес руку ко лбу, оставляя нам память о стамбульских мечетях, великолепии дворцов на Босфоре, халифе и поясе Пророка.
Когда три дня спустя за Наргеном появились первые английские корабли с оккупационными частями, я стоял на берегу. У английского генерала были голубые глаза, тонкие усики и большие, сильные руки. Город наводнили новозеландцы, канадцы и австралийцы. Британский флаг развевался рядом с нашим, и тогда Фатали хан пригласил меня прийти к нему в министерство.
Он сидел в мягком кресле, устремив на меня острый взгляд.
- Али хан, почему вы до сих пор не состоите на государственной службе.
Я и сам не знал этого. Глядя на разложенные у него на столе карты и ощущая угрызения совести, я ответил:
- Фатали хан, я всем сердцем люблю Родину и готов выполнить любой ваш приказ.
- Я слышал, у вас большие способности к иностранным языкам, сколько времени вам потребуется, чтобы выучить английский.
Я смущенно улыбнулся.
- Мне не надо учить английский, я его давно знаю.
Он откинул голову на спинку кресла, немного помолчал и вдруг спросил: - А как живет Нино.
Я удивился тому, что премьер-министр вопреки всем правилам интересуется моей женой.
- Благодарю, ваше превосходительство, хорошо.
- Она тоже знает английский.
- Да.
Он снова умолк, покручивая густые усы.
- Фатали хан, - спокойно проговорил я, - я знаю, к чему вы клоните. Мой дом через неделю будет готов. У Нино в гардеробе достаточно платьев. Мы говорим на английском, а счет за шампанское я оплачу сам.
Премьер-министр засмеялся. На глазах его выступили слезы.
- Простите меня, Али хан. Я не хотел оскорбить вас. Мы нуждаемся в таких людях, как вы. Наша страна бедна людьми, происходящими из древнего рода, имеющими жен-европеек, свой дом и говорящими на английском. У меня, например, не хватало средств выучить английский, не говоря уже о том, чтобы иметь жену-европейку и дом, поставленный на европейскую ногу. Shiya icmasina on iki Imam hyokmranliq etmishdir: birincisi Hyuseyn idi, axirincisi da hyalya bu qyun dya qizlindyan shiya cyamiyyyatini idarya edyan Sahib-yaz-Zaman qyozya qyoryunmyaz Imamdir. Bu qizli Imam byutyun amyallyarinya zahir olur, amma buna baxmayaraq o, yenya dya qyozyaqyoryunmyaz olaraq qalir. Myan onu doqan qyunyashdya, toxumlarin myocyuzyasindya, firtinali dyanizdya qyoryuryam. Onun syasini pulemyotun shaqqiltisinda, qadinlarin nalyasindya vya asyan kyulyaklyardya eshidiryam. Qyozyaqyoryunmyaz buyurub deyir ki: Kyarbyala chyollyarindya Hyuseynin axidilmish qani uchyun yas saxlayin. Ona qyorya dya hyar ilin bir ayi Hyuseynya matyam tutulur. Bu ay Myahyarryam ayidir. Dyardi olan bu kyadyarli ayla aqlamalidir. Myahyarryam ayinin onuncu qyunyundya shiyalyarin aqibyati hyaqiqyatya chevrilir. Chyunki o qyun shyahidin olyum qyunyudyur... O qyun Hyuseynin oz uzyarinya qyotyurdyuyyu dyard yyukyu, dindarlarin boynuna qoyulmalidir. Kim bu dyardin bir hissyasini oz uzyarinya qyotyuryarsya, onun shyafayatinya nail olacaqdir. Bax, elya buna qyorya dya dindarlar myahyarryam ayinda sinya dyoyyurlyar, chyunki bu dyunyanin dyardlyari ilya chixilmaz vyaziyyyatya dyushyanlyar ozlyarini shallaqlayarkyan vya sinyalyarini dyoymyaklya chyakdiklyari aqrilar sayyasindya qurtulush sevincini tapirlar. Bax, elya budur Myahyarryamin sirri.
Myan yorqun vya asyabi halda sorushdum:
– Seyid, myan evimya xoshbyaxtliyi yenidyan necya qaytara bilyacyayimi sorushuram, chyunki dyarin bir dyahshyat ichindyayyam. Syan isya myanya myaktyabdya oxuyarkyan oyryandiyimiz din dyarslyarindyaki myudrik kyalamlari tyakrar edirsyan. Demyak istyayirsyan ki, myascidlyarya qedib zyancirlya sinya dyoyyum? Myan dindar bir myusyalmanam vya dini vyazifyalyari dya yerinya yetiriryam. Myan dya qyozyaqyoryunmyazin sirrinya inaniram, Ali xan. Lakin myanim xoshbyaxtliyimya qedyan yolun hyazryati Hyuseynin shyabihindyan kechdiyinya inanmiram. Syan myandyan xoshbyaxtliyya qedyan yolu sorushdun, myan dya syanya onu qyostyardim. Myan bashqa yol tanimiram. Ilyas byay Qyancya cyabhyasindya qan tyokyur. Syanin isya Qyancyayya qetmyayya imkanin yoxdur. Ona qyorya dya, Myahyarryam ayinin onuncu qyunyundya syandyan bunu tyalyab edyan qyozyaqyoryunmyaz uchyun syan dya oz qanini tyokmyalisyan. Yox, sus. Demya ki, bu myuqyaddyas qurbanliq myanasizdir. Bu kyadyar dyunyasinda hech bir shey myanasiz deyil. Myahyarryam ayinda syan dya Qyancyadya vurushan Ilyas byay kimi vyatyan uqrunda dyoyyushya qirish.
Myan susdum. Pyancyaryalyari pyardya ilya ortyulmyush karet hyayyatya qirdi. Shyushyalyarin tutqunluqundan Ninonun sifyatini qyuclya qyormyak olurdu. Hyaryamxana baqchasinin qapisi achildi vya Seyid Mustafa qyaflyatyan durub qetmyak uchyun hazirlashdi.
– Sabah Sipahlishar myascidinya qyalyarsyan. Syohbyatimizi orada davam etdiryarik – dedi.
XXVI
Myan Nino ilya divanda oturub nyard oynayirdiq. Nyardtaxta syadyaflya ishlyanmishdi, onun dashlari isya fil syumyuyyundyan qayirilmishdi. Bu Iran oyununu oynamaqi Ninoya myan oyryatmishdim. Elya o zamandan byari biz tyumyanya, opyushya vya qyalyacyak ushaqlarimizin adlarina durmadan zyar atirdiq. Nino uduzurdu, borcunu verirdi vya yenidyan zyar atirdi. Onun qyozlyari hyayyacandan parildayirdi, Nino barmaqlari ilya fil syumyuyyundyan dyuzyaldilmish dashlari elya qyotyuryurdyu ki, elya bil onlar qiymyatli inci idi.
Nino bir az avvyal uduzduqu syakkiz tyumyani myanim qabaqima chyakdi:
“Ali xan, syan myani myahv edyacyaksyan” – dedi.
Sonra Nino nyardtaxtani baqladi vya bashini myanim dizimin ustyunya qoyub, dyushyuncyali halda qyozlyarini tavana zillyadi vya xyayala daldi. Bu qyun, chox qyozyal qyun idi, chyunki Nino intiqamini aldiqi uchyun ozyunyu xoshbyaxt hiss edirdi. Ahvalat isya belya olmushdu:
Syahyar tezdyan evimizi ah-nalya vya hyonkyurtyu syaslyari byuryumyayya bashladi. Ninonun dyushmyani olan Yyahya Qulu yanaqi shishmish vya uz-qyozyu byuzyushmyush halda ichyari qirdi. O, intihar etmyak istyayyan bir adam kimi: “Dishim aqriyir” dedi. Ninonun qyozlyarindya bir zyafyar pariltisi yanib syondyu. O, xidmyatchini pyancyaryanin qabaqina apardi, onun aqzini achib baxdi vya qashqabaqini tyokdyu. Sonra tyashvishlya bashini yirqaladi. Myohkyam bir sap qyotyuryub Yyahya Qulunun ichi chyuryumyush dishinya baqladi. Sapin o biri ucunu isya achiq qapinin dyastyayinya baqladi. Sonra “hazir ol” deyib qapiya tyaryaf qachdi vya qapini var qyucyu ilya baqladi. Dyahshyatli bir qishqiriq chixdi vya xidmyatchi yerya syarilib, qapinin incya dyastyayindyan asilmish dishinya baxa-baxa qaldi.
-Ali xan, ona de ki, adam dishlyarini saq alinin shyahadyat barmaqi ilya yuyanda, nyaticya belya olur.
Myan Ninonun dediklyarini kyalmya-kyalmya tyarcyumya etdim. Yyahya Qulu hech bir shey demyadyan ayilib chixan dishini yerdyan qyotyurdyu. Lakin Ninonun intiqam hissi hyalya dya soyumamishdi.
-Ali xan, ona de ki, o hyalya saqalmayib. Qoy qedib yorqan dyoshyayya qirsin vya yanaqina isti dyasmal qoysun. Isti dyasmal onun yanaqinda alti saat qalmalidir. Bundan bashqa da o bir hyaftya shirin shey yemyamyalidir.
Yyahya Qulu rahatlansa da, asyablyari pozulmush halda otaqdan chixdi.
Nino, etdiklyarindyan utanmalisan. Yaziqin sevincini dya alindyan aldin.
Nino dash uryakliliklya:
-O oz payini aldi deyib yenya dya nyard-taxtani qyatirdi. Oyunu uduzdu, sonra adalyat bir daha oz yerini tapdi.
Sonra Nino myanya baxdi, chyanyami barmaqlari ilya siqallayib sorushdu.
-Ali xan, Baki nya vaxt hyurriyyyatinya qovushacaq?
-Yyaqin ki, iki hyaftyanin arzindya.
Nino ah chyakib dedi:
Demyali on dyord qyun qalib. Bilyasyan ki, Baki uchyun nya qyadyar darixmisham vya tyurklyarin dya shyahyarimizya yyuryushyunyu qyozlyamyakdyan syabrim tyukyanib. Syan burada ozyunyu rahat hiss etdiyin halda, myanim shyaryafim hyar qyun alchaldilir.
-Bu nya demyakdir belya?
-Burada hami myanimlya qiymyatli vya kyovryak bir ashya parchasi kimi ryaftar edir. Nya qyadyar qiymyatli olduqumu dyaqiq deyya bilmyaryam, amma myan nya tez sinanam vya nya dya ashya parchasiyam. Daqistani xatirlayirsanmi? Orada hyayat tamamilya bambashqa idi. Yox, bura myanim hech xoshuma qyalmyadi. Aqyar Baki tezliklya azad edilmyasya, biz qyaryak bashqa yerya kyochyub qedyak. Bu olkyanin fyaxr etdiyi shairlyarya dair hech bir shey bilmiryam, amma biliryam ki, Ashura qyunyundya insanlar sinyalyarini dirnaqlari ilya cirmaqlayir, bashlarini xyancyarlya yarirlar vya kyuryaklyarinya zyancir vururlar. Bunlari qyormyak istyamyayyan bir chox avropalilar bu qyun shyahyari tyark edirlyar. Myan byutyun bunlara nifryat ediryam. Myan ozyumyu hyar an myanya hyucum edya bilyacyak bir ozbashinaliqin qurbani kimi hiss ediryam.
-Nino zyarif sifyatini myanya tyaryaf chevirdi. Onun qyozlyari avvyalki vaxtlarindakindan daha dyarin vya anlashilmaz idi. Qyoz byabyaklyari byoyyumyushdyu. Onun hamilyaliyini yalniz qyozlyarindyan bilmyak olurdu.
-Qorxursan, Nino?
-Nyadyan qorxmaliyam? - Onun syasi hyaqiqyatyan tyayaccyublyu syaslyanirdi.
-Byazi qadinlar bundan qorxurlar.
Nino ciddiyyatlya:
-Yox myan qorxmuram – dedi.
-Myan sichovullardan, timsahlardan, imtahanlardan vya hyaryam xidmyatchilyarindyan qorxuram. Lakin syan dediyin sheydyan qorxmuram. Ondan qorxmaqdansa qishin soyuqundan qorxmaqim daha yaxshidir.
Myan onun qyozlyarindyan opdyum. O, ayaqa durdu vya sachlarini darayib dedi:
-Myan valideynlyarimi ziyaryat edyacyayyam, Ali xan.
Kipianiqilin yashadiqi villada hyaryamxana qanunlarinin olmadiqini bildiyim uchyun, raziliq verdim. Knyaz bu qyun qyurcyu dostlari ilya Avropali diplomatlari qyabul edirdi. Nino orada chay ichib, inqilis shirniyyati yeyyacyak vya Hollandiya konsulu ilya Rembrandt vya Shyarq qadinlari baryadya syohbyat edyacyak. Nino qetdi, shyushyalyari cilalanmish karetanin hyayyatdyan chixdiqini qyordyum.
Myan evdya tyak qalib, ryanqbyaryanq xyarityadyaki balaca yashil bayraqlari vya myani vyatyanimdyan ayiran bir nechya syarhyad myantyaqyalyari baryadya dyushyunmyayya bashladim.
Divanin ustyundyaki yumshaq yastiqlardan Ninonun atrinin iyi qyalirdi. Uzanib tyasbehimi chevirmyayya bashladim. Divanda sol ayaqi ilya qilinc tutan Iranin qyumyush Aslani parlayirdi. Myan bashimi qaldirib ona baxdim. Birdyan myani byoyyuk bir halsizliq vya umidsizlik hissi byuryudyu. Xalqin Qyancya chyollyarindya qan axitdiqi bir zamanda myanim burada qyumyush Aslanin kyolqyasindya oturub, keyf chyakmyayimdyan xyacil olurdum. Myan ozyum dya burada qiymyatli vya qayqi ilya qorunan zyarif bir ashya idim.
Bir Shirvanshirin aqibyati bir zaman dyabdyabyali saray ryutbyasi almaq, an incya hisslyarini klassikcyasinya myaclislyardya ifadya etmyak idi.
Divardaki qyumyush Aslan myanya dishlyarini aqardirdi. Araz chayi uzyarindyaki syarhyad kyorpyusyu baqlanmish idi. Iran torpaqindan Ninonun ruhuna yollar da myovcud deyildi.
Myan asyabi halda tyasbehi chevirmyayya bashladim. Bu anda tyasbehin sapi qirildi vya kyahryaba muncuqlar yerya syapyalyandi.
Uzaqdan sheypur syasi qyalirdi. Bu syas, qyozyaqyoryunmyazin xyabyardarliqi qyadyar qorxunc vya cazibyadar idi. Pyancyaryayya yaxinlashdim. Qyunyashin son shyualari altinda tozlu yollarin donuq bir pariltisi var idi. Qyunyash dyuz Shyamiran sarayinin tyapyasindya dayanmishdi. Tyabilin syasi yavash-yavash yaxinlashirdi. Onun syasini yyuzlyarlya, minlyarlya adamlarin tyakrar etdiyi “Shaxsey... Vaxsey. Shah Hyuseyn... Vay Hyuseyn” syozlyari myushayiyat edirdi.
Dyonqyani dyonyandya qarshimdaki yolda bir izdiham qyoryundyu. Qizilla ishlyanmish uch nyahyanq bayraq, qyuvvyatli allyardya dashinaraq izdihamin bashi uzyarindya dalqalanirdi. Bayraqlarin birinin uzyarindya byoyyuk qizil hyarflyarlya Allahin yer uzyundyaki istyakli byandyasi Alinin adi yazilmishdi. Ikinci bayraqin qara myaxmyar parchasi uzyarindya sol alin shyakli chyakilmishdi.
Bu, Peyqyambyarin qizi Hyazryati Fatimyanin ali idi. Uchyuncyu bayraqda isya byoyyuk hyarflyarlya yalniz bir syoz yazilmishdi: “Hyuseyn”, Peyqyambyarin nyavyasi, varisi, shyahid Hyuseyn.
Izdiham aqir addimlarla kyuchyadyan kechirdi. Izdihamin qabaqinda qara matyam libasi qeymish, kyuryaklyari chilpaq vya allyarindya aqir zyancirlyar tutmush, qyunahlarini tyovbya edyan dindarlar qedirdilyar. Tyabilin ahyanqinya uyqun olaraq onlar allyarini qaldirir vya zyancirlyar onlarin qanayan chiyinlyarini zolaq-zolaq edirdi. Onlarin dalinca bir yarim dairya shyaklindya iki addim iryali bir addim qeri atan enli kyuryakli kishilyar qedirdilyar. Onlarin yol boyunca boquq syaslya “Shaxsey... Vaxsey” chiqirtilari kyuchyani byuryumyushdyu vya hyar chiqirti syasi qyalyandya onlar yumruqlari ilya byarkdyan chilpaq tyuklyu sinyalyarinya vururdular. Onlarin ardinca bellyarinya yashil qurshaq baqlamish vya Peyqyambyar nyaslindyan olan seyidlyar qedirdilyar. Dallarinca aq kyafyanya byuryunmyush, bashlari qirxilmish vya allyarindya uzun xyancyarlyar tutmush Myahyarryam shyahidlyari qyalirdi. Onlarin simasi qyazyabli idi, elya bil onlar bashqa bir dyunyaya qyarq olmushdular. “Shaxsey... Vaxsey...” Xyancyarlyar qyoyya qaldirilib, qirxilmish kyallyalyarya endirilirdi. Shyahidlyarin byuryunmyush kyafyanlyari qan ichindya idi. Shyahidlyarin birinin bashi qicyallyanib yerya yixildi. Onun yaninda qedyan dostlari dodaqlarinda ilahi bir tyabyassyum olan adami izdihamin ichindyan chixartdilar. Myan pyancyaryanin qabaqinda durmushdum. Birdyan birya, indiyyadyak myanya myalum olmayan bir hiss myani caynaqina aldi. Bu hiss myanim ruhumda xyabyardarliq kimi syaslyanirdi vya fyadakarliq arzusu ichimi doldururdu. Myan kyuchyadyaki tozlarin ustyunya tyokyulmyush qan damlalarini qyordyum. Sheypurun cazibyadar syasi isya insanlari qurtulusha chaqirish kimi syaslyayirdi. O an qyalmishdi: Qyozyuqyoryunmyazin sirri, xilasa aparan kyadyarin darvazasi bu idi. Myan dodaqlarimi sixdim. Hyuseynin bayraqini dashiyanlar qabaqimdan kechdilyar. O biri bayraqda Hyazryati Fatimyanin alinin shyaklini qyordyum vya byutyun ashkar olan sheylyar qyozlyarimin qabaqindan chyakildi.
Tyabilin syonyuk syasini yenya eshitdim vya bu syas ichimdya vyahshi bir qishqiriqa chevrildi. Myan dya bir an ichyarisindya izdihamin bir hissyasinya chevrildim. Myan enli kyuryakli adamlarla eyni qaydada iryalilyamyayya bashladim vya myanim iri yumruqlarim chilpaq sinyamya zyarbya endirirdi. Bir az sonra yari qaranliq olan bir myascidin syarinliyini hiss etdim vya Imamin nalya chalan azanini eshitdim.
Biri myanya qalin bir zyancir verdi vya myan kyuryayimdya qiziltili bir aqri hiss etdim. Bir nechya saat kechdi. Qabaqimda qenish bir meydan vardi. Indi aqzimdan vyahshi vya sevinc dolu haray chixdi: “Shaxsey... Vaxsey...”.
Uzyu azilmish bir dyarvish qyalib durdu qarshimda. Byuryushmyush dyarisinin altindan onun qabirqalari qyoryunyurdyu. Izdihamda ishtirak edyan minlyarcya adamlarin qyozlyarindya bir inadchiliq ifadya olunurdu.
Meydanin qarshi tyaryafindya, shyahid Hyuseynin atini tyamsil edyan, yyahyari qana bulashmish bir at hyaryakyat edirdi. Uzyu azilib aldyan dyushmyush dyarvish var qyucyu ilya qishqirirdi. O, mis fincanini qiraqa tulladi vya ozyunyu atin ayaqlari altina atdi. Bashim qicyallyandi. Chilpaq sinyamya iri yumruqlar zyarbya endirirdi. “Shaxsey... Vaxsey...” – deyya baqirirdilar. Aq libasi qana batmish bir cavani yanimdan syuryuyyub apardilar. Uzaqlardan saysiz-hesabsiz myashyallyar qyoryunyurdyu. Myan bir myascidin hyayyatindya oturmushdum. Atrafimdaki adamlarin bashlarinda hyundyur fyaslyar vardi. Onlarin qyozlyarindyan yash axirdi. Onlardan biri shyahid Hyuseyn baryadya myarsiyya oxumaqa bashladi. Lakin qyahyar onu boqduqu uchyun myarsiyyani axira qyadyar oxuya bilmyadi. Ayaqa durdum. Izdiham sel kimi qeriyya axmaqa bashladi. Qecya syarin idi. Biz hyokumyat binasinin qabaqindan kechdik. Diryaklyardya qara bayraqlar dalqalanirdi. Sonu qyoryunmyayyan myashyal izdihami ulduzlarin aks olunduqu chayi xatirladirdi. Evlyarin damlari adamlarda dolu idi. Chadrali adamlar tinlyardyan baxirdilar. Konsulluqun qapilarinda tyufyanqlyarinya syunqyu kechirmish asqyarlyar hazir vyaziyyyatdya dayanmishdilar.
Top meydaninda ibadyat edyan izdihamin yanindan dyavya karvani kechdi. Aqlayanlarin fyaryad syaslyari ucaldi, qadinlar yerya syarildilyar vya onlarin ayaqlari solqun ay ishiqinda achiq qyoryunyurdyu. Dyavyalyarin belindya qurulmush taxt-ryavanda shyahid Hyuseynin ailyasi oturmushdu.
Onlarin ardinca uzyunya niqab taxmish, shyahid Hyuseynin qatili olan zalim Xyalifya Yezid qara atda qedirdi. Meydandan atilan dashlar xyalifyanin niqabina dyayirdi. Yezid atini byark syurmyayya bashladi vya tyalyasik qachib Nyasryaddin shahin syarqi salonunun hyayyatindya qizlyandi. Ertyasi qyun orada Hyuseyn baryadya shyabeh olmali idi.
Shah sarayinin Almas verandasina qyaldik... Orada da qara bayraqlar asilmishdi. Sarayin keshiyindya duran bahadurlar da matyam libasi qeyib, bashlarini aymishdilyar. Shah sarayinda yox idi. O, Baqeshahdaki yay sarayinda idi. Izdiham Ala-yad-Dyovlya kyuchyasinya axishdi. Birdyan-birya myan qaranliqa qyarq olmush Top meydaninda tyak qaldim. Paslanmish toplarin lyulyalyari laqeydliklya myanya baxirdilar. Byadyanim min qirmanc zyarbyasi yemish adamin byadyani kimi aqridan qizildyayirdi. Alimi belimya vurdum vya belimdya laxtalanmish qan izinin olduqunu hiss etdim.
Bashim qicyallyanirdi. Bir az ozyumya qyalyan kimi meydani kechib bir bosh faytona yaxinlashdim. Faytonchu vyaziyyyatimi qyoryub qayqikeshliklya myanya dedi: “Bir az qyoyyarchin nyacisi tap, onu bitki yaqi ilya qarishdir vya yaralarina syurt. Chox kyomyak edir”.
Yorqun halda faytona minib oturacaqinin arxasina yayildim.
-Shyamirana, Shirvanshirlyarin evinya syur! – dedim.
Faytonchu qirmanci qaldirdi. O, faytonu ayri-yuyryu, byarbad yollarla syurdyu vya arabir arxasina dyonyub myanya baxirdi. Sonra faytonchu heyryat dolu syaslya dedi:
-Siz myomin adama oxshayirsiniz. Sizdyan chox xahish ediryam qyalyan dyafya myanim uchyun dua edin. Chyunki myanim dua etmyayya vaxtim yoxdur, ishlyamyayim lazimdir. Adim Zyohrab Yusifdir.
Ninonun qyozlyarindyan yash sel kimi axirdi. O, divanda oturub allyarini qoynuna qoyaraq, sifyatini qizlyatmyadyan aqlayirdi. Onun alt dodaqi ashaqi dyushmyush, aqzi isya achiq idi. Yanaqlari ilya burnu arasinda dyarin qirishlar qyoryunyurdyu. O, hichqirdiqca onun balaca byadyani titryayirdi. Nino bir kyalmya belya syoylyamirdi. Lakin onun kipriklyarindyan qyalyan parlaq yash dyanyalyari yanaqina tyokyulyub sifyatinya yayilirdi. Myan onun kyadyarinya shyarik olmush halda Ninonun qabaqinda dayanmishdim. O, tyarpyanmirdi, qyozlyarinin yashini silmirdi, dodaqlari isya payiz yarpaqi kimi asirdi. Onun allyarini ovuclarimin ichinya aldim. Allyari soyuq cansiz vya kichilmish idi. Onun yashli qyozlyarindyan opdyum vya o, fikirli shyakildya myanya baxdi.
-Nino, - deyya qishqirdim. Nino syanya nya olub?
O, alini aqzina apardi, sanki aqzini baqlamaq istyayirdi. Lakin alini ashaqi salanda, alinin ustyundya dish yerlyari ashkar qyoryunyurdyu.
-Ali xan, myan syanya nifryat ediryam.
Onun syasindya dyarin bir dyahshyat hiss olunurdu.
-Nino, syan xyastyalyanmisyan?
-Yox, myan syanya nifryat ediryam.
O, alt dodaqini dishlyarinin arasinda sixdi. Onun qyozlyari incimish bir ushaqin qyozlyarinya byanzyayirdi. Nino, tikya-tikya olmush paltarima, zolaq-zolaq olmush qanli chiyinlyarimya vahimya ilya baxirdi.
-Nino, nya olub axi?
-Myan syanya nifryat ediryam.
O, divanin kyuncyunya qisildi, baldirlarini ozyunya doqru qatlayaraq chyanyasini dizlyarinya dayadi. Onun qyoz yashlari bir anliqa dayandi. O, qyamli qyozlyarilya bir yabanchiya baxan kimi myanya baxdi. De qyoryum nya etmishyam, Nino?
O, ahyanqsiz, xyayala dalmish tyarzdya danishmaqa bashladi:
-Syan myanya uryayini achib qyostyardin, Ali xan. Myan valideynlyarimin evindya idim. Biz chay ichirdik, bir ara Hollandiya konsulu bizi Top meydanindaki evinya dyavyat etdi. O, Shyarqin barbar dini myarasimlyarini bizya qyostyarmyak istyayirdi. Biz pyancyaryanin qabaqinda dayanib yanimizdan kechyan tyayassyubkeshlyarin dalqasini seyr etmyayya bashladiq. Myan sheypur syasini eshitdim vya vyahshilyashmish sifyatlyari qyordyum. Uryayim bulandi. Konsul “ishqyancya chilqinliqi” deyib pyancyaryani baqladi, chyunki bayirdan tyar vya chirk iyi qyalirdi. Biz birdyan-birya vyahshi qishqiriqlar eshitdik. Tez eshiyya baxdiq vya orada cir-cindir ichindya olan bir dyarvishin ozyunyu atin ayaqlari altina atdiqini qyordyuk. Vya sonra... Sonra konsul alini uzadib tyayaccyublya dedi: “Bu, o...?” lakin o, cyumlyasini bitirmyadi. Myan onun isharya etdiyi yerya baxdim. Izdihamin ichindya sinya dyoyyan vya zyancirlya kyuryaklyarini zolaq-zolaq edyan bir yerlini qyordyum. O yerli syan idin, Ali xan! Myan fanatik bir barbarin arvadi olduqum uchyun utanib yerya qirdim. Myan syanin byutyun hyaryakyatlyarini izlyayirdim vya konsulun aciyan baxishlarini hiss edirdim. Ondan sonra oturub chay ichdik vya yaxud yemyak yedik – dyaqiq yadimda qalmayib. Myan qyuc-byala ilya ozyumyu orada saxladim, chyunki bizi ayiran uchurum qyaflyatyan qyalib qyozlyarimin qabaqinda durdu. Ali xan qyanc Hyuseyn bizim xoshbyaxtliyimizi myahv etdi. Myan syani fanatik barbarlarin arasinda qyoryuryam vya hech vaxt syanya bashqa qyozlya baxa bilmyayyacyayyam.
O, susdu vya kyadyarli tyovrdya oturdu. Nino azab chyakirdi, chyunki myan oz vyatyanimi vya dincliyimi qyozyaqyoryunmyazdya tapmaq istyayirdim.
-Indi nya olacaq, Nino?
-Bilmiryam. Biz artiq xoshbyaxt ola bilmyayyacyayik. Myan buradan chixib uzaqlara qetmyak istyayiryam. Elya bir yerya qetmyaliyyam ki, Top meydanindaki dyalini bir dya qyormyayim vya tyakraryan syanin uzyunyu qyormyayim. Ali xan, burax myani chixim qedim.
-Syan haraya qedyacyaksyan, Nino?
-Eh bilmiryam - dedi vya onun barmaqlari kyuryayimdyaki yaralara toxundu.
-Axi syan nya uchyun belya elyadin?
-Syanya qyorya, Nino, amma syan bunu basha dyushmyazsyan.
-Yox, - deyya hyayyacanli shyakildya Nino cavab verdi –myan buradan o qyadyar yorulmusham ki, chixib qetmyak istyayiryam. Bu chirkin Asiya myanya azab verir.
-Myani sevirsyanmi?
O, tyaryaddyudlya: “hya” deyya cavab verdi vya allyarini dizlyarinin ustyunya qoydu. Myan onu qucaqima alib yataq otaqina apardim. Onu soyundurub yerinya qoydum, O, dyarin bir qorxu ichindya qarmaqarishiq sheylyar syoylyayirdi.
-Nino, - dedim, bir-iki hyaftya dyoz, ondan sonra Bakiya evimizya qedyacyayik. O, yorqun halda bashini tyarpyatdi vya qyozlyarini yumdu.
Yuxuya dalarkyan alimi qyotyuryub sinyasinya basdi. Uzun zaman onun yaninda oturub ovucumun ichiylya onun qyalbinin dyoyyuntyusyunyu dinlyadim. Sonra myan dya soyunub onun yanina uzandim. Onun byadyani isti idi. O, ushaq kimi sol byoyryu ustyundya, dizlyarini byukyub, bashini yorqanin altina salib yatmishdi.
Ertyasi qyun Nino syahyar erkyandyan durdu. Ustyumdyan hoppanib, hamamxanaya doqru qetdi. Orada suyu shippildada-shippildada yuyunurdu, lakin myanim oraya qirmyayimya izin vermyadi... Oradan chixandan sonra qyozlyarini myanim baxishlarimdan qachirdirdi. Onun alindya myalhyamlya dolu bir qab var idi. O, tyaqsirini basha dyushyan adam kimi myalhyami kyuryayimdyaki yaralara syurtdyu. Sonra nyazakyatlya dedi:
-Syan ozyunyu yox, myani dyoymyali idin, Ali xan.
-Bacarmazdim, chyunki byutyun qyunyu ozyum-yozyumyu dyoymyushdyum, artiq qyucyum qalmamishdi.
O, myalhyam qabini kyanara qoydu. Xidmyatchi chay qyatirdi. Nino tyalashla chayini ichirdi vya pyart halda baqchaya baxirdi. Sonra birdyan-birya qyozlyarimin ichinya baxib dedi:
-Bunun myanasi yoxdur, Ali xan. Myan syanya nifryat ediryam vya Iranda qaldiqim myuddyatdya dya nifryat edyacyayyam. Nya edim, myan bunu tyarqidya bilmyaryam. Biz ayaqa durduq. Baqchaya kechib fyavvaryanin yaninda oturduq. Tovuz qushu yellyanya-yellyanya qabaqimizdan kechdi. Sonra atamin kareti qurultu ilya hyayyatya qirib, evin kishilyarya aid olan tyaryafinya yanashdi. Nino bashini yana aydi vya urkyakcyasinya dedi:
-Myan, nifryat etdiyim bir adamla da nyard oynaya bilyaryam.
Qedib nyardtaxtani qyatirdim vya biz pyart vya chashqin halda nyard oynamaqa bashladiq. Sonra hovuza ayilib, hovuzdaki suda aksimizya tamasha etdik. Nino alini suya saldi vya aksimiz balaca dalqalarda pozulub qetdi.
-Kyadyarlyanmya, Ali xan. Myan syanya nifryat etmiryam. Myan bu yad olkyayya vya onun qyaribya adamlarina nifryat ediryam. Elya ki, evimizya chatdiq, hyar shey syuryatlya kechib qedyacyak.
O, sifyatini suyun ustyunya qoydu vya bir myuddyat belya saxladiqdan sonra bashini qaldirdi. Su damlalari onun yanaqindan vya chyanyasindyan syuzyulyurdyu.
-Ali xan, aminyam ki, ushaqimiz oqlan olacaq, lakin o vaxta hyalya yeddi ay qalib – deyya Nino syozyunyu bitirdi. Onun uzyundya qurur ifadyasi var idi. Myan onun uzyunyu sildim vya soyuq yanaqlarini opdyum. O da qyuldyu.
Indi bizim taleyimiz Azyarbaycanin qizmar qyunyash altinda yanan dyuzyanliyindyan kechib, neft qyullyalyarinin ahatyasindya vya dyushmyanin ishqali altinda vya ishqyancyalyarya myaruz qalan Bakiya tyaryaf iryalilyayyan alaylardan asili idi.
Uzaqlardan yenya myuqyaddyas sheypur syasi qyalirdi. Myan Ninonun alini tutub, onu tez evin ichinya apardim. Sonra qrammofonu qyatirib Qunonun “Faust” operasindan bir ariya chaldirdim. Bu, an uca syasli val idi. Nino qorxu ichindya myanya sarilarkyan, mefistofelin qyodryatli bas syasi uzaqlardan qyalyan sheypurun syonyuk syasini vya “Shaxsey-Vaxsey” syaslyarini batirirdi.
XXVII
Anvyar pashanin ordusu payizin ilk qyunlyarindya Bakiya yyuryush edib orani tutdu. Bu xyabyar bazarlara, chayxanalara vya nazirliklyarya yayildi. Shyahyardyaki son rus myudafiyachilyari ac-yalavac Bakidan qachib dyanizi
ashmish, Iran vya Tyurkyustana qetmishdilyar. Shyahyarin qyadim qalasinin uzyarindya aq hilalli qirmizi Tyurk bayraqi myuzyaffyaranya dalqalanirdi. Arslan Aqa tyurklyarin Bakiya qirmyasinya dair afsanyavi shyakildya Tehran qyazetlyarindya yazilar chap etdirmishdi. Amim Asyad-yas-Syaltyanya isya tyurklyarya nifryat etdiyi uchyun vya eyni zamanda bununla inqilislyarin qiliqina qirmyak istyadiyi uchyun Tehran qyazetlyarindya chixan yazilari qadaqan etdi. Atam bash nazirin yanina qetdi vya bash nazir bir az tyaryaddyuddyan sonra Baki ilya Iran arasindaki qyami rabityasinin yenidyan byarpa edilmyasinya icazya verdi. Biz Anzyaliyya qetdik vya orada “Nyasryaddin” qyamisi ilya, azad edilmish vyatyanlyari olan Bakiya qayitmaq istyayyan yyuzlyarlya qachqinlari qyamiyya mindirib shyahyarimizya yola dyushdyuk.
Baki limani bashlarina hyundyur xyaz papaq qoymush asqyarlyarlya dolu idi. Ilyas byay qilincini siyirib qyamini salamladi vya bir tyurk mayoru da xyafif Istanbul tyurkcyasini myumkyun qyadyar bizim Tyurk lyahcyasinya uyqunlashdirib tyantyanyali bir nitq syoylyadi. Biz evimizya qyaldiyimiz zaman onu tyamamyan daqilmish vya qaryat edilmish halda qyordyuk. Nino qyunlyarlya, hyaftyalyarlya syahyardyan axshama qyadyar evdar qadin rolunu ifa edirdi. O, dyulqyarlyarlya myubahisya edir, qyunlyarlya mebel dyukanlarini qyazir vya dyarin dyushyuncyalyar ichindya qashlarini chataraq otaqlarimizin uzunluqunun vya eninin olchyulyarini chixardirdi. Nino memarlarla qizli danishiqlar apardiqdan sonra, qyunlyarin bir qyunyu evdya fyahlyalyarin syas kyuyyunyu, boya, taxta vya suvaq iyi hiss etdim. Byutyun bu qyundyalik syas-kyuylyu qarmaqarishiqliqin myarkyazindya Nino dururdu. O, ozyunyu bu ishlyari tyamamyan bilyan bir adam kimi aparirdi. Chyunki mebel, onlarin qoyulushu vya divar kaqizlarinin sechilmyasi ishindya ona syarbyastlik vermishdim.
Axshamlar isya chyakinya-chyakinya, lakin eyni zamanda sevinc hissi ilya qyun arzindya qyoryulyan ishlyardyan myanya myalumat verirdi:
-Ali xan, myanya aciqin tutmasin. Myan divan yerinya asl charpayi sifarish vermishyam. Divar kaqizlari achiq ryanqli olacaq, dyoshyamyayya dya xalchalar salinacaq. Ushaq otaqina isya aq boya vurulacaqdir. Hyar shey Iran hyaryamxanasindan tyamamyan fyarqli olacaqdir.
Nino qollarini boynuma doladi vya uzyunyu yanaqima syurtdyu, chyunki o vicdan azabi chyakirdi. Sonra bashini yana chevirdi, nazik dilini aqzindan chixardib dodaqlarinin uzyarindya qyazdirdi vya dilini burnunun ucuna dyaydirmyayya chalishdi. Nino imtahan zamani, hyakimya myuayinyayya qedyandya, yaxud dyafn myarasimindya ishtirak edyandya hyamishya belya edyardi. Myan on myahyarryam qecyasini yadima saldim vya xalchalari ayaq altina salmaq, elyacya dya avropasayaqi masa arxasinda oturmaq myanya aqir qyalsya dya, Ninoya bu ishlyardya tam syarbyastlik verdim. Myanim ohdyamdya isya damdan bashqa bir shey qalmirdi. Chyunki Nino dami yenidyan qurmaqi planlashdirirmamishdi.
Ahyanq tozu vya fyahlyalyarin syas-kyuyyu evi doldurmushdu. Myan isya atamla evin daminda oturub, bashimi yana cheviryaryak qyunahkar adam kimi dilimi Nino kimi chixardib dodaqlarimin uzyarindya qyazdirdim.
Atam chox nyazakyatlya:
-Eh, dyunyanin ishlyari belyadir, Ali xan. Yuvani dishi qush qurar. Shyartlyar hech dya asan olmadiqi halda Nino ozyunyu Iranda yaxshi apardi. Indi nyovbya syanindir, Ali xan. Syanya dediyim syozlyari yadindan chixarma: Artiq Baki avropalashib. Ozyu dya hyamishyalik!
Evlyarin syarinliyi vya divarlardan asilan ryanqaryanq xalchalar Irana aiddir.
-Byas syan nya edyacyaksyan, ata?
-Myan dya Irana aidyam vya syanin ushaqinin doqumunu qyoryan kimi Irana qedyacyayyam. Myan Shyamirandaki evimizdya yashayib, orada aq divar kaqizlarinin vya divan yerinya charpayilarin qyalishini qyozlyayyacyayyam.
-Myanim isya burada qalmaqim myaslyahyatdir, Ata.
Atam “Byali” deyyaryak ciddi bir shyakildya bashini tyarpyatdi.
-Biliryam. Syan bu shyahyari sevirsyan, Nino da Avropani sevir. Lakin myanyeni bayraqimizi sevmyadim. Shyahyarin syas-kyuyyu vya shyahyardyaki Allahsizliq havasi da xoshuma qyalmyadi.
O sakitcya bashini ashaqi saldi vya bu anda qardashi Asyad-yas-Syaltyanyayya byanzyadi.
-Myan artiq yashliyam, Ali xan. Byutyun bu yeniliklyarya, dyozyumyum yoxdur. Syan isya qyancsyan vya cyasursan, syanin burada qalmaqin lazimdir. Azyarbaycan olkyasinin syanya ehtiyaci var.
* * *
Alaqaranliqda shyahyarimizin kyuchyalyarindya qyazishirdim. Syart baxishli tyurk patrullari tinlyardya keshik chyakirdilyar. Myan tyurk zabitlyari ilya syohbyat etdim. Onlar myanya Istanbulun myascidlyarindyan, Tatli-Sudaki yay qecyalyarindyan syohbyat etdilyar. Kyohnya qubernator binasinin uzyarindya yeni Azyarbaycan dyovlyatinin bayraqi dalqalanirdi. Parlament dya myaktyab binasinda yerlyashirdi. Kyohnya shyahyar elya bir yeni bir hyayata qyadyam qoymushdu. Vyakil Fyatyali xan bash nazir tyayin olunmushdu. O, qanunlar chixardir, qyostyarishlyar vya amrlyar verirdi. Shyahyardyan ruslari tyamizlyamyak istyayyan Shyamsi Asyadullayevin oqlu Mirzya Asyadulla xarici ishlyar naziri tyayin olunmushdu. O, kyanar olkyalyarlya myuqavilyalyar baqlayirdi. Indiyya qyadyar adyat etmyadiyim dyovlyat myustyaqilliyi hissi myani dya byuryumyushdyu. Myan yeni dyovlyat qerbini, yeni uniformalari vya yeni qanunlari sevmyayya bashladim. Hyayatimda ilk dyafya idi ki, myan ozyumyu oz vyatyanimin sahibi hiss edirdim. Ruslar utancaq halda yanimdan kechir kechmish myuyallimlyarim dya myani hyormyatlya salamlayirdilar.
Shyahyar klubunda milli musiqi chalinir vya xalq mahnilari oxunurdu. Yeni klub qaydalarina qyorya, kluba qyalyan hyar kyas papaqini chixartmadan orada otura bilyardi. Ilyas byaylya myan cyabhyadyan qayidan vya ya cyabhyayya qetmyakdya olan tyurk zabitlyarini tyabrik edirdik. Tyurk zabitlyari bizya Baqdad myuhasiryasindyan vya Sina chyolyundyaki hyarbi yyuryushlyardyan syohbyat edirdilyar. Onlar Liviya chyollyarinya, Qalisiyanin palchiqli yollarina vya Ermyanistan daqlarinin qarli tyapyalyarinya byalyad idilyar. Myusyalmanliqin qadaqan etdiyi qanuna myahyal qoymadan tyurk zabitlyari shampan shyarabi ichir, Anvyar pashadan vya damarlarinda tyurk qani axan byutyun insanlari bir bayraq altinda birlyashdiryacyak Turan imperatorluqundan danishirdilar. Myan onlarin syohbyatlyarinya byoyyuk heyryat vya hyavyaslya qulaq asirdim, chyunki byutyun bu valehedici myanzyarya qyozyal vya unudulmaz bir yuxu qyadyar cazibyadar idi. Byoyyuk ryasmi kechid qyunyu hyarbi orkestrlyar musiqi syadalari altinda shyahyarin kyuchyalyarindyan kechirdilyar. Sinyasi orden vya medallarla dolu olan Anvyar Pasha at belindya oturub hyarbi hissyanin asqyarlyari qarshisinda chixish edib yeni bayraqimizi salamladi. Qyurur vya raziliq hissi bizi byuryumyushdyu. Biz syunnilyarlya shiyalyar arasindaki byutyun fyarqlyari unudub Anvyar Pashanin zyarif allyarini opmyayya vya Osmanli xyalifyasi yolunda olmyayya hazir idik. Yalniz Seyid Mustafa qarishiqliqdan uzaq bir kyuncya chyakilmishdi. Onun simasinda qyazyab vya nifryat hisslyari oxunurdu. O, Anvyar Pashanin sinyasini byazyayyan ulduzlar vya ayparalar arasinda xachli bolqar medalini da qyormyushdyu. Yabanchi bir dinin simvolunu bir myusyalmanin sinyasindya qyormyak Seyid Mustafani chox qyazyablyandirmishdi.
Hyarbi kechiddyan sonra Ilyas byay, Seyid Mustafa vya myan bulvarda oturmushduq. Aqaclardan payiz xyazyali tyokyulyurdyu. Dostlarim yeni dyovlyatin asas qanunlari haqqinda myubahisya edirdilyar. Qyancya yaxinliqindaki hyarbi dyoyyushlyardyan, qyanc tyurk zabitlyari ilya etdiyi danishiqlardan vya ozyunyun myuharibya tyacryubyalyarindyan Ilyas byay belya qyarara qyalmishdi ki, vyatyanimizi ruslarin yeni ishqalindan qorumaq uchyun olkyamizdya tyacili olaraq avropasayaqi islahatlar kechirilmyalidir.
Ilyas byay dedi:
-Myan deyiryam ki, olkyadya qalalar tiksyak, yollar salsaq vya reformalar aparsaq da, yenya myusyalman olaraq qala bilyarik.
Seyid qashqabaqini tyokdyu, onun qyozlyarindyan yorqunluq tyokyulyurdyu.
O, soyuqqanliqla dedi:
-Bir addim da iryali qet, Ilyas byay. De ki, adam shyarab ichsya dya, donuz ati yesya dya, yenya yaxshi myusyalman olaraq qala bilyar. Chyunki avropalilar choxdan kyashf ediblyar ki, shyarab insanin saqlamliqi uchyun xeyirlidir, donuz ati dya qidalidir. Albyattya, insan byutyun bu saydiqlarini edib yenya dya bir myusyalman olaraq qala bilir, amma cyannyatin qapisinda duran bash myalaikya buna inanmaq istyamyayyacyak.
Ilyas byay qyuldyu:
-Tyalim ilya donuz ati yemyak arasinda byoyyuk fyarq var, elya deyilmi?– dedi.
-Lakin donuz ati yemyaklya shyarab ichmyak arasinda fyarq yoxdur. Tyurk zabitlyari achiq-aydin shyarab ichirlyar, onlarin uniformalarinda da xachli nishanlar var.
Dostlarimin myubahisyasini dinlyayirdim. Birdyan Seyid deyya myuraciyatlya sorushdum.
-Charpayida yatmaqla vya yemyak yeyyarkyan chyanqyal bichaq ishlyatmyaklya, yenya dya myusyalman olaraq qalmaq olarmi?
Seyid nyavazishlya qyuldyu:
-Syan hyamishya yaxshi bir myusyalman olaraq qalacaqsan. Myan syani Tehranda Myahyarryam qyunyundya qyormyushyam.
Myan cavab vermyadim. Ilyas byay hyarbi papaqini dyuzyaltdi:
-Syan evini myuasir mebellyarlya vya achiq ryanqli divar kaqizlari ilya byazyayib Avropasayaqi shyaklya salmaq istyayirsyan, doqrudurmu?
-Byali, Ilyas byay, doqrudur.
O, qyatiyyyatlya dedi:
-Bu chox qyozyal qyarardir. Baki artiq olkyamizin paytaxtidir. Olkyamizya acnyabi syafirlyar qyalyacyak. Onlari qyabul etmyak uchyun evlyarya vya diplomatlarin xanimlari ilya syohbyat edya bilyan xanimlara ehtiyacimiz vardir. Ali xan,syanin arzuladiqimiz formada belya bir arvadin var vya tezliklya syanya myunasib evin dya hazir olacaqdir. Syan xarici ishlyar nazirliyindya ishlyamyalisyan.
Myan qyuldyum.
-Ilyas byay, syan myanim arvadim vya ozyumlya elya danishirsan ki, elya bil biz beynyalxalq anlashma meydaninda yarisha hazirlanmish atlariq. Yoxsa, elya fikirlyashirsyan ki, myan oz evimi bizim beynyalxalq myanafelyarimiz naminya yenidyan dyuzyaltdirmishyam?
-Aslindya belya olmalidir – deyya Ilyas byay fikrini qyati shyakildya ifadya etdi. Onun hyaqiqyatyan yerdyan qyoyya qyadyar haqli olduqunu hiss etdim. Hyaqiqyatyan hyar kyas Azyarbaycanin yoxsul vya qizmar qyunyashdyan yanmish torpaqlarinda qurmaq istyadiyimiz bu yeni dyovlyatya xidmyat etmyalidir.
Myan evya qetdim. Nino yerya parket dyoshyanmyasinya, divarlara yaqli boya chyakilmyasinya vya ryasm tablolarinin divardan asilmasina hech bir etiraz etmyadiyimi qyoryub uryakdyan qyuldyu vya onun qyozlyari bir vaxt Isa bulaqindaki meshya zolaqinda kechirdiyimiz qecya olduqu kimi parildadi.
* * *
Bu vaxtlar myan atla chyolya tez-tez qedirdim. Orada yumshaq qumun uzyarinya uzanib saatlarla qyunyashin qyarbdya batmasini izlyayirdim. Tyurk qoshunlari yanimdan kechib qedirdilyar. Tyurk zabitlyarinin sifyatini qyam vya hyayyacan byuryumyushdyu. Yeni dyovlyatimizin syas-kyuyyu dyunya myuharibyasinin uzaqlarda atilan top syaslyarini batirmishdi. Lakin chox-chox uzaqlarda tyurklyarlya myuttyafiq olan bolqarlarin qoshunlari dyushmyanin hyucumlari qarshisinda qeri chyakilmyayya bashlamishdilar.
Tyurklyar: “Cyabhya yarilmishdir” deyirdilyar. Onu yenidyan byarpa etmyak qeyri-myumkyundyur. Onlar artiq shampan shyarabi ichmirdilyar.
Cyabhyadyan hyardyan bir xyabyar qyalirdi. Xyabyar qyalyandya dya ildirim kimi tyasir qyostyarirdi. Chox uzaqlarda Mondros adlanan bir limanda beli byukyulmyush bir adam Inqiltyaryanin “Aqamemnon” adli hyarbi qyamisinya chixmishdi. Bu beli byukyulmyush adam Osmanli imperatorluqunun donanma naziri olan Hyuseyn Raufbyay idi. O, atyashin dayandirilmasina dair myuqavilya baqlamaq baryadya xyalifyadyan vyakalyat almishdi. Rauf byay masanin uzyarinya ayildi vya bir kaqiz parchasina imzasini qoydu. Bu an shyahyarimizin hakimi olan Anvyar pashanin qyozlyari yashla doldu.
Turan imperiyasinin marshi bir daha Bakinin kyuchyalyarindya eshidildi. Amma bu dyafya bu marsh elya bil matyam marshi kimi syaslyanirdi.
Anvyar pasha an shahanya uniformalarini vya aq alcyaklyarini qeyib atinin yyahyarindya dik oturaraq, hyarbi hissyalyarin qabaqindan kechirdi. Tyurk zabit vya asqyarlyarinin sifyatlyarindya hech bir ifadya yox idi. Osmanli bayraqi byukyuldyu, tyabillyar vuruldu vya Anvyar pasha aq alcyakli alini qaldiraraqyasqyarlyarini salamladi. Hyarbi hissyalyar shyahyardyan chixirdilar vya onlar Istanbul myascidlyarinin, Bosfor boqazindaki qyozyal saraylarin, xyalifya olan ariq kishinin vya onun aynindyaki Peyqyambyar cyubbyasinin xyayali myanzyaryasini yaddashimizda qoyub qedirdilyar.
Bir nechya qyun sonra sahildya dayanmishdim. Bu anda Narqin adasinin arxasindan inqilis ishqal qoshunlarini qyatiryan ilk qyamilyar qyoryunmyayya bashladi. Inqilis qoshunlarinin komandani olan qeneralin mavi qyozlyari,nazik biqlari, enli vya qyuclyu allyari var idi. Yeni Zelandiyalilar, kanadalilar vya Avstriyalilar shyahyarimizya axishirdilar. Indi shyahyarimizin hyar yerindya bizim olkyamizin bayraqlari yaninda inqilis bayraqlari da dalqalanirdi.
Bir qyun bash nazir Fyatyali xan Xoyski telefon edib, xahish etdi ki, onun nazirliyinya qyalim. Ertyasi qyun onun yanina qetdim. Otaqina qirdiyim zaman o, odlu baxishlarini myanya zillyadi:
-Ali xan, nya uchyun siz indiyya qyadyar dyovlyat vyazifyasindya deyilsiniz?
-Myan ozyum dya bunu bilmiryam.
Onun masasinin ustyundyaki xyarityayya baxib, vicdan azabi chyakya-chyakya dedim.
-Fyatyali xan, myan byutyun varliqimla vyatyanimya baqliyam.
Amrinizya haziram.
-Eshitmishyam ki, sizdya xarici dillyari oyryanmyak istedadi vardir. Inqilis dilini nechya vaxta oyryanya bilyarsiniz?
Myan bir az chashqinliqla qyuldyum.
-Fyatyali xan, myanim inqilis dilini oyryanmyamya lyuzum yoxdur, chyunki inqilis dilini biliryam.
Fyatyali xan iri bashini kreslonun arxasina syoykyayib hech bir shey demyadi. Sonra birdyan sorushdu:
-Nino necyadir?
Bash nazirin myanim arvadimin necya olmasini sorushmasi myani tyayaccyublyandirdi.
-Chox saq olun, alahyazryat, arvadim yaxshidir.
-O da inqilis dilini bilirmi?
-Byali, bilir.
O, enli biqlarini tumarlayaraq yenya dya susdu.
Myan sakit tyarzdya dedim:
-Fyatyali xan, nya istyadiyinizi biliryam. Myanim evim bir-iki hyaftyayya hazir olacaq. Ninonun shifonerindya choxlu axsham qeyimlyari vardir. Ikimiz dya inqiliscya bilirik vya nyahayyat evimizdya ichilyacyak shampan shyarablarinin pulunu da ozyum odyayyaryam.
Bash nazir biqlarinin altindan qyulyumsyadi vya onun qyozlyari yashardi:
-Baqishlayin myani, Ali xan. Myan sizi tyahqir etmyak istyamirdim. Bizim sizin kimi adamlara byoyyuk ehtiyacimiz var. Xanimi avropali olan, soylu bir ailyadyan chixan, inqilicya bilyan vya evi dya ziyafyatlyarya uyqun ola bilyacyak adamlar olkyamizdya chox deyil. Myasyalyan myanim inqilis dilini oyryanmyayya hech vaxt pulum vya vaxtim olmayib, hyalya qala ki, evim, yaxud avropali bir arvadim olsun.
Он выглядел усталым.
- С этого дня вы назначаетесь атташе западноевропейского отдела, сказал он, взяв ручку. - Ступайте к министру иностранных дел Асадулле. Он расскажет, в чем будут заключаться ваши обязанности. И... И... только не обижайтесь... не могли бы вы закончить ремонт вашего дома через пять дней. Мне очень неловко обращаться к вам с подобной просьбой.
- Слушаюсь, ваше превосходительство! - твердо ответил я и вышел из кабинета, унося в душе чувство, будто я намеренно обманул своего старого и верного друга.
Дома я застал Нино, перемазанную шпаклевкой и краской. Она стояла на стремянке и вбивала в стену гвоздь, на котором должна была висеть картина. Наверное, она очень удивилась бы, узнав, что, вбивая этот гвоздь, оказывает Родине важную услугу. Поэтому я не стал говорить ей этого, а лишь поцеловал ее измазанные пальчики и одобрил предложение купить ледник для хранения иностранных вин.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
"Есть ли у вас тетя. - Нет, у меня нет тети, но мой слуга сломал правую ногу".
"Вам понравилось путешествие. - Да, путешествие мне понравилось, но по вечерам я предпочитаю есть только фрукты".
Упражнения в учебнике английского языка были ужасно глупыми. Нино захлопнула учебник.
- По-моему, мы достаточно знаем английский, чтобы выиграть сражение. Ты мне лучше скажи, тебе приходилось когда-нибудь пить виски.
- Нино! - в ужасе воскликнул я. - Ты говоришь прямо как в этом учебнике!
- Извини, Али хан, наверное, я не так понимаю служение Родине, поэтому болтаю глупости. А кто будет у нас сегодня. - с притворной покорностью спросила она.
Я стал перечислять ей имена английских дипломатов и офицеров, приглашенных на сегодня к нам. Нино слушала меня, гордо подняв головку. Она прекрасно знала, что ни один министр или генерал в Азербайджане не имеет того, что есть у ее мужа - интеллигентную жену, получившую западное воспитание, знающую английский, да еще к тому же и из княжеского рода.
- Я пробовала виски, - с отвращением на лице сказала она, - горькая, противная вещь. Его потому и смешивают с содовой.
Я обнял свою жену, и она радостно посмотрела на меня.
- Удивительная у нас жизнь, Али хан. То ты держал меня в гареме, а теперь я служу развитию культуры нашей Родины.
Мы спустились в гостиную. Отлично вымуштрованные слуги стояли у стен, по которым были развешаны пейзажи, изображения животных. По углам - мягкие кресла, на столе - цветы.
- Помнишь, Али хан, как я прислуживала тебе, нося в ауле воду.
- А что тебе нравится больше.
Раздался звонок в дверь. Губы Нино напряглись и нервно дрогнули, но это оказались всего лишь родители Нино и Ильяс бек, одетый в парадный мундир. Он медленно оглядел комнату и покачал головой.
- Мне тоже следует жениться, Али хан. Не знаешь, у Нино случайно нет двоюродной сестры.
Мы с Нино стояли в дверях и пожимали сильные руки англичан. Офицеры были невысокими и краснолицыми. Их голубоглазые женщины носили перчатки, вежливо смеялись, с любопытством оглядываясь по сторонам. Судя по всему, они ожидали, что им будут прислуживать евнухи, а полуобнаженные танцовщицы исполнят танец живота.
У Нино перехватило дыхание, когда какой-то молодой лейтенант наполнил рюмку виски и, не разбавляя его содовой, залпом выпил. В гостиной было шумно, вопросы сыпались потоком, и диалоги очень напоминали упражнения из учебника английского языка.
- Давно вы замужем, миссис Ширваншир.
- Скоро два года... Да, в свадебное путешествие мы поехали в Иран... Мой муж обожает лошадей... Нет, в поло он не играет... Вам нравится наш город.
- Да, я так рада, что увидела Баку.
- Ну что вы! Ведь мы не дикари! В Азербайджане давно уже нет многоженства. А про гаремы я только в романах читала.
Нино взглянула на меня, от еле сдерживаемой улыбки у нее подрагивал кончик носа. Какая-то майорша спросила, была ли Нино хоть раз в опере. Нино скромно потупила глазки и ответила:
- Да, была, и еще я умею читать и писать. - С этими словами она предложила посрамленной майорше сэндвич.
Молодые англичане - дипломаты, офицеры - расшаркивались перед Нино, их руки словно ненароком касались ее пальчиков, а взгляды блуждали по обнаженным плечам.
Я отвернулся. Мирза Асадулла стоял в углу, спокойно покуривая сигару. Свою жену он никогда и ни при каких условиях не вывел бы на обозрение стольких мужчин. Нино же была грузинкой, христианкой, а, следовательно, по мнению Асадуллы, создана для того, чтобы выставлять свои руки, плечи чужим взглядам.
Гнев и обида душили меня. Долетавшие до меня обрывки разговора казались мне неприличными и оскорбительными. Я опустил глаза, чтобы не видеть, как эти чужие мужчины обступили Нино в противоположном углу.
- Благодарю, - вдруг услышал я ее хриплый голос, - вы очень любезны.
Я взглянул на нее и увидел, как она вся залилась румянцем, а на лице ее написан ужас. Она подошла ко мне, взяла под руку, словно ища опоры, и тихо проговорила:
- Али хан, ты теперь понимаешь, что я испытывала в Тегеране, выдерживая натиск твоих тетушек и сестер. Что мне делать с этими мужчинами. Я не хочу, чтобы они так смотрели на меня.
Сказав это, Нино отошла к майорше, и я услышал ее голос:
- Вы непременно должны хоть раз побывать в нашем театре. Сейчас Шекспира переводят на азербайджанский язык. На следующей неделе должна быть премьера "Гамлета".
Я вытер пот со лба и вспомнил о суровых законах гостеприимства. "Если гость даже отрежет голову твоему сыну и явится с ней в твой дом, ты должен принять его, накормить и почитать, как гостя". Так гласит древняя заповедь. Правило мудрое, но до чего же трудно иногда выполнить его.
- У вас прекрасная супруга и замечательный дом, Али хан! - воскликнул один из лейтенантов, и муки мои возросли стократ.
Этот офицер, наверное, очень удивился бы, узнав, что не получил пощечины только из политических соображений. Подумать только, какой-то щенок позволяет себе громко, при всех обсуждать достоинства моей жены! Рука моя, державшая рюмку коньяка, дрожала, и несколько капель пролились на пол.
Я подошел к седоусому дипломату, сидящему в углу, и предложил ему сладостей. У него были желтые зубы и толстые, короткие пальцы.
- У вас истинно европейский дом, Али хан, - проговорил он на чистом персидском языке.
- Я живу по обычаям своей страны.
Он внимательно посмотрел на меня.
- Есть большая разница между культурами Ирана и Азербайджана.
- Несомненно. Мы опередили Иран лет на сто. Следует учесть, что у нас хорошо развита промышленность и есть железные дороги. К сожалению, русские затормозили наше культурное развитие. У нас мало врачей и учителей. Я слышал, что наше правительство собирается отправить способных молодых людей в Европу, чтобы восстановить все утерянное за время российского господства.
Я предложил ему виски, старик отказался.
- Я двадцать лет прослужил консулом в Иране. Мучительно было видеть, как исчезает древняя культура, как современный Восток пытается подражать западной цивилизации, как они попирают традиции своих предков. Впрочем, возможно, вы правы. Образ жизни - это личное дело каждого. Как бы там ни было, я должен признать, что ваша страна вполне созрела, чтобы стать такой же независимой, как, к примеру, республики Центральной Америки. Мне кажется, наше правительство вскорости признает государственную независимость Азербайджана.
В противоположном углу зала Асадулла разговаривал с родителями Нино и Ильяс беком.
- О чем говорил старик. - спросил Асадулла, когда я подошел и ним.
- Он считает меня безумцем, но Англия скоро признает наш суверенитет. Мирза Асадулла облегченно вздохнул.
- Вы отнюдь не безумец, Али хан.
- Благодарю, господин министр, но, боюсь, я, в самом деле, безумец.
Он пожал мне руку, поклонился гостям и ушел. В дверях он задержался, чтобы поцеловать руку Нино, и я увидел, как Нино с таинственной улыбкой на губах что-то шепчет ему. Асадулла, соглашаясь, кивнул головой.
Гости разошлись в полночь. Гостиная пропиталась запахом виски и табачного дыма. Ощущая огромную усталость и облегчение, мы поднялись по лестнице, вошли в спальню, и тут нас с Нино охватило удивительное детское желание шалить. Нино зашвырнула куда-то в угол свои бальные туфельки, прыгнула на кровать, скрипя пружинами. Ее нижняя губка потянулась к кончику носа. В эту минуту моя жена была похожа на маленькую обезьянку. Она надула щеки и ткнула в них пальцами. Со звонким хлопком воздух вырвался из ее губ.
- Ну что, спаситель Отечества, ты доволен. - кричала Нино, подпрыгивая на кровати.
Она соскочила на пол, подбежала к зеркалу и с удивлением стала разглядывать себя.
- Нино ханум Ширваншир - азербайджанская Жанна д'Арк. Ну, майорша, здорово я провела тебя - ах, я в жизни не видела евнуха!
Она со смехом захлопала в ладоши.
На Нино было светлое, свободное в талии платье. С нежных мочек ушей свисали длинные серьги. В свете лампы тускло поблескивали жемчужины ожерелья. Руки были по-девичьи нежны и красивы. Черные волосы спадали до самой поясницы Что-то новое появилось в красоте стоящей перед зеркалом Нино, и эта новизна казалась мне очаровательной.
Я приблизился к ней, европейская княжна с сияющими от счастья глазами поклонилась мне. Я обнял ее, и мне показалось, что эту женщину я обнимаю впервые. У нее была нежная и ароматная кожа, меж полураскрытых губ сверкали жемчуга зубов.
Мы впервые сели на край нашей кровати. Я обнимал европейскую женщину, ее длинные пушистые ресницы щекотали мои щеки, глаза были полны восторга. Никогда еще я не испытывал подобного восторга. Я взял ее за подбородок и приподнял головку, любуясь мягкими чертами лица, влажными, полураскрытыми губками, сверкающими из-под полуприкрытых век глазами.
Я погладил ее спину, и Нино бессильно обмякла в моих объятиях. Мы позабыли обо всем на свете - и о ее вечернем платье, и о европейской кровати - полуобнаженная Нино лежала передо мной на глиняном полу в дагестанском ауле. Я крепко сжимал ее плечи...
И вдруг оказалось, что мы с ней, одетые, лежим под великолепной европейской кроватью на светлом германском ковре. Нино была неподвижна, я ощущал лишь ее слабое дыхание, мысли мои снова смешались, и я перестал думать и о старом англичанине, и о молодых офицерах, и о будущем нашей республики.
Потом мы лежали друг подле друга и глядели в висящее над нами зеркало.
- Платье совсем измялось, - сказала вдруг Нино, и в ее голосе слышалось счастье.
Мы сели. Нино опустила голову мне на колени.
- Интересно, что сказала бы на это майорша. Она, наверное, спросила бы: разве Али хан не знает, для чего существует кровать.
Она поднялась.
- Не будет ли господин атташе любезен соблюсти дипломатический протокол, принятый во всем мире, раздеться и занять место на брачном ложе. Полусонный, я, ворча, встал, разделся, швырнул куда-то одежду и лег между двумя простынями рядом с Нино. Так мы и заснули.
***
Шли недели. Мы снова принимали гостей, они пили виски и хвалили наш дом. Грузинское гостеприимство Нино не знало границ, она танцевала с молодыми лейтенантами, чинно беседовала со старыми чиновниками о подагре, рассказывала англичанам о царице Тамаре, и те были уверены, что великая царица царствовала и в Азербайджане.
Я проводил дни в своем просторном кабинете в министерстве, готовил проекты дипломатических нот, читал зарубежную корреспонденцию, а в свободные минуты любовался из окна видом на море.
Постоянно веселая и беззаботная Нино приходила ко мне. К моему удивлению, она подружилась с министром иностранных дел Асадуллой, ухаживала за ним, когда он приходил к нам, рассуждала с ним о нравах общества. Иногда же они сидели в углу и о чем-то таинственно шептались.
- Чего ты хочешь от Мирзы. - спросил я как-то.
Она улыбнулась.
- Я хочу стать первой женщиной - заведующей протокольным отделом министерства иностранных дел.
Мой стол был завален письмами, сообщениями, призывами. Создание нового государственного устройства шло полным ходом, и мне доставляло особое удовольствие вскрывать конверты с нашим новым государственным гербом.
Около полудня курьер принес мне стопку газет. Я раскрыл правительственную газету и на третьей странице обнаружил свое имя, напечатанное крупным шрифтом. Ниже следовал текст:
"Атташе министерства иностранных дел Али хан Ширваншир назначен на новый пост в парижском консульстве".
Далее шла статья, восхваляющая мои достоинства. По стилю статьи нетрудно было догадаться, что написал ее ни кто иной, как Арслан ага.
Я ринулся в кабинет министра, резко распахнул дверь.
- Мирза Асадулла, что это значит. - воскликнул я.
Он засмеялся.
- Это сюрприз для вас, друг мой! Я обещал это вашей супруге. Париж это лучшее место для вас с Нино.
Гнев душил меня. Я скомкал газету и, отшвырнув ее в угол, закричал:
- Нет такого закона, Мирза, который заставил бы меня на долгие годы покинуть Родину!
Мирза Асадулла был изумлен.
- Чего вы хотите, Али хан. Это самая почетная должность в министерстве иностранных дел. Вы достойны ее.
- Но я не хочу уезжать в Париж, и если меня будут принуждать к этому, подам в отставку. Я ненавижу чужой мир, ненавижу чужие улицы, чужих людей, чужие обычаи. Но вам, Мирза, никогда не понять этого.
Он спокойно кивнул.
- Что ж, если вы настаиваете, то можете оставаться здесь.
Я бросился домой, задыхаясь, взбежал по лестнице.
- Нино, - крикнул я, - я не могу допустить этого, не могу, пойми!
Нино побледнела, я увидел, как задрожали ее руки.
- Но почему, Али хан.
- Пойми меня правильно, Нино. Я люблю эту плоскую крышу над головой, люблю степь, люблю море. Я люблю этот город, старую крепость, мечети в узких улочках, я буду задыхаться без всего этого, как рыба, выброшенная на сушу.
Она на мгновение закрыла глаза, потом бессильно прошептала:
- Жаль...
Я сел, взял в ладони ее руки.
- В Париже я буду несчастен, как ты в Иране. В чужом окружении я буду тонуть, как в водовороте. Вспомни шамиранский дворец, гарем. Ты не смогла вынести Азию, я не смогу выжить в Европе. Давай же останемся здесь, в Баку, ведь здесь так незаметно переплелись Европа и Азия. Не смогу я уехать в Париж. Там нет ни мечети, ни крепости, ни Сеида Мустафы. Мне необходимо дышать воздухом Азии, чтобы выносить эту орду иностранцев, нахлынувших в Баку. Ты возненавидела меня во время мухаррема, я буду ненавидеть тебя в Париже. Не сразу же, но после какого-нибудь карнавала или бала, куда ты потащишь меня, я начну ненавидеть этот чужой мир и тебя. Поэтому я должен оставаться здесь. Я здесь родился и здесь хочу умереть.
Нино молча слушала меня. Когда я кончил говорить, она наклонилась ко мне, погладила мои волосы:
- Прости свою Нино, Али хан. Я была дурой. Не знаю, почему мне показалось, что ты легко можешь привыкнуть ко всему, к любому месту. Мы остаемся. Не будем больше говорить о Париже.
И она нежно поцеловала меня.
- Наверное, нелегко быть женой такого человека, как я.
- Нет, Али хан, нет...
Она коснулась пальцами моих щек. Моя Нино была сильной женщиной. Я знал, что сейчас убил ее самую заветную мечту.
- Когда у нас родится ребенок, - сказал я, сажая ее к себе на колени, - мы поедем в Париж, Лондон, Берлин, Рим. Мы ведь еще не были в свадебном путешествии. Проведем лето там, где тебе больше понравится. И каждое лето мы будем ездить в Европу, ведь я - не тиран. Но мой дом должен быть на земле, которой я принадлежу. Потому что я - сын нашей степи, нашего города и солнца.
- Да, - согласилась Нино, - и к тому же ты - хороший сын, о Европе забыто. Но твой ребенок не должен быть сыном ни степи, ни песков. Пусть это будет дитя только Али и Нино. Да.
- Да, - сказал я, давая тем самым согласие быть отцом европейца.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
- У твоей матери были очень тяжелые роды, Али хан. Но ведь в то время не принято было приглашать к своим женам европейских врачей.
Мы сидели с отцом на крыше, и голос его звучал грустно:
- Когда у твоей матери усилились схватки, мы дали ей выпить толченые бирюзу и алмаз. Но это не очень помогло ей. Чтобы ты стал набожным и храбрым, мы повесили твою отрезанную пуповину на восточной стене между саблей и Кораном. Потом ты носил ее на шее, как талисман, и ни разу не заболел. А в три года ты сорвал этот амулет с шеи и выбросил, вот с тех пор и начались твои болезни. Сначала, чтобы отогнать их от тебя, мы ставили в твоей комнате вино, сладости, раскрасили петуха и пустили в твою комнату. Но ты продолжал болеть. Потом нашли какого-то знахаря, живущего в горах. Он привел с собой корову. Корову закололи, знахарь распорол ей брюхо, вытащил кишки, а тебя положил в брюхо. Через три часа тебя достали оттуда, ты был весь красным. Но все болезни, как рукой сняло.
Из дома доносились глухие, протяжные стоны. Я сидел неподвижно, и не слышал ничего, кроме этих стонов. Они становились все громче и всё отчаянней.
- Сейчас она проклинает тебя, - спокойно промолвил отец. - Все женщины во время родов проклинают своих мужей. В старину после родов закалывали барана, и женщина кропила его кровью постель мужа и ребенка, чтобы изгнать из дома злых духов, которых она призывала во время родов на голову мужа.
- Сколько это может продлиться, отец.
- Часов пять, шесть, может, десять. У Нино узкий таз.
Он умолк. Может быть, вспомнил мою маму, которая умерла при родах. Потом он неожиданно поднялся.
- Подойди сюда.
Мы разулись и опустились на колени на коврики для намаза. Сложили руки - правую поверх левой - и отец сказал:
- Сейчас мы можем помочь ей только этим, но молитва важней любого врача.
С этими словами отец поклонился и начал молиться по-арабски:
- Бисми-ллахи-еррахмани-рахим. Во имя Аллаха милостивого и милосердного.
Кланяясь на коврике, я повторял за ним слова молитвы:
- Альхамду-лиллахи-раби-л-алемин-ар-рахмани-рахим-малики-яумидин. Слава Аллаху, Господу миров, милостивому, милосердному, держащему в своем распоряжении день суда.
Я закрыл лицо руками. Стоны Нино продолжали доноситься до, моего слуха, но теперь они уже не действовали на меня. Мои губы сами собой шептали аяты Корана:
- Ийяка-на-буду-ваийяка-настаин. Тебе поклоняемся, и у тебя просим помощи.
Ладони мои бессильно опустились на колени, и я в полнейшей прострации слушал шепот отца:
- Ихдинас сирата-лмустагим сирата-ллазина-анаммта-алаихим. Веди нас путем прямым, путем тех, которых ты облагодетельствовал.
Красные узоры на коврике сливались в одно целое. Я приник лицом к ковру:
- Гаира-лмагдуми-алаихим-вала-ззалвн. Не тех, которые под гнетом, не тех, которые блуждают.
Мы лежали, распростершись пред ликом Всевышнего, и повторяли на языке арабских бедуинов молитвы, которые некогда в Мекке Аллах вложил в уста Пророка.
Крики Нино стихли. Я сидел на ковре, перебирал четки и шептал про себя тридцать три имени Всевышнего.
Кто-то коснулся моего плеча. Я поднял голову, увидел чье-то улыбающееся лицо. Человек что-то говорил мне, но я не слышал его слов. Отец тоже смотрел на меня. Я встал и медленно спустился по ступенькам.
Занавески в комнате Нино были задернуты. Я подошел к кровати. Нино лежала бледная, вся в слезах. Она молча улыбнулась мне, а потом на чистом азербайджанском языке, на котором она почти не говорила, прошептала:
- Девочка, Али хан, очень красивая девочка. Я так счастлива.
Я сжал ее ледяные руки. Нино закрыла глаза.
- Не позволяйте ей спать, Али хан, она должна некоторое время бодрствовать.
Я коснулся пальцем пересохших губ Нино, она бессильно посмотрела на меня. Женщина в белом переднике протянула мне сверток, в котором лежала маленькая, сморщенная куколка. У нее были маленькие пальчики и большие бессмысленные глаза. Куколка плакала, широко раскрыв ротик.
- Ты только погляди, какая она красавица, - сказала Нино, играя ее пальчиками.
Я взял сверток. Куколка уже заснула, и ее сморщенное личико было очень серьезным.
- Назовем ее Тамарой. - прошептала Нино.
Я согласился, потому что это имя носили и христианки, и мусульманки.
Кто-то вывел меня из комнаты. Взгляды всех были устремлены на меня. Мы с отцом вышли во двор.
- Возьмем коней и поскачем за город, - предложил отец. - Нино скоро уже сможет уснуть.
Мы вскочили на коней и галопом понеслись меж песчаных холмов. Отец что-то говорил, и до меня с трудом дошло, что он пытается утешить меня. Не знаю, почему он решил, что я нуждаюсь в утешении, я был чрезвычайно горд, что у меня родилась эта сонная, задумчивая девочка с бессмысленными глазами.
***
Снова потекли дни, одинаковые, как камешки на четках. Нино подносила Куколку к груди, тихо напевала ей по ночам грузинские песни и, глядя на это свое маленькое, сморщенное подобие, задумчиво качала головой. Со мной она обращалась пренебрежительно, даже жестоко, потому что я был мужчиной, существом, неспособным перепеленать ребенка.
Я проводил дни в министерстве. Иногда Нино вдруг звонила ко мне и сообщала об очередном чрезвычайно важном событии:
- Али хан, Куколка засмеялась и потянулась ручкой к солнцу.
- У нас очень умная Куколка, Али хан, я показала ей стеклянный шарик, и она долго разглядывала его.
- Послушай, Али хан, Куколка что-то рисует пальчиком у себя по животику. Она, наверное, будет очень талантливой.
В то время как наша Куколка рисовала что-то у себя на животике и играла со стеклянным шариком, большие дяди в далекой Европе играли с границами, армиями и государствами. Я перечитал лежащую у меня на столе информацию и посмотрел на карту, испещренную зыбкими границами сегодняшнего мира. Таинственные люди с труднопроизносимыми именами заседали в Версале и решали будущее Востока. Лишь прибывший из Анкары светловолосый генерал осмелился оказать победителям безнадежное сопротивление. Наша родина Азербайджан - была признана европейскими странами суверенным государством.
Когда Ильяс бек узнал, что английские оккупационные войска уходят из Азербайджана, его восторгам не было конца. Мне пришлось приложить немало усилий, чтобы остудить его пыл.
- Теперь мы совершенно свободны, - говорил Ильяс бек, - на нашей земле не осталось ни одного иностранного солдата.
Я подвел его к карте.
- Взгляни, Ильяс бек, Турция и Иран были нашим естественным укрытием, но сейчас они обессилели. Мы повисли в пустоте, и на нас надвигаются сто шестьдесят миллионов русских, жаждущих нашей нефти. Пока здесь были англичане, ни один русский - будь он белым или красным - не осмелился бы перейти нашу границу. Но как только англичане уйдут, здесь останемся только мы с тобой, да еще пара полков, которые мы сможем собрать.
Ильяс бек беззаботно замотал головой.
- Ну, о чем ты говоришь! У нас есть дипломаты, чтобы заключить с русскими мирные договоры. Перед армией стоят другие задачи. - Он указал на наши южные границы. - Армия должна отправиться вот сюда, на границу с Арменией. Там вспыхнул бунт. Уже есть приказ министра обороны генерала Мехмандара.
Англичане ушли из города. Празднично украшенными улицами ушли и наши войска, направляясь к границе с Арменией, а на границе с Россией, в Яламе остались только пограничники и несколько чиновников. Мы в министерстве готовили проекты договоров как с красными, так и с белыми, а мой отец уезжал в Иран.
Мы с Нино прощались с ним в порту. Отец грустно смотрел на нас и не спрашивал, собираемся ли мы ехать за ним.
- Что ты будешь делать в Иране.
- Может быть, женюсь, - рассеянно отвечал он, целуя нас. - Я буду навещать вас. Не переживайте, если это государство погибнет, у меня есть несколько имений в Мазандаране.
Отец взошел по трапу, потом долго стоял на палубе, глядя на нас, на крепость, на величественную Девичью башню, на город, на степь...
В Баку было знойно, занавески на окнах в министерстве были полуопущены.
Прибыли послы из России. У них были неприятные, хитрые лица. Они равнодушно и торопливо подписали уйму документов, договоров, статей, примечаний, поправок и уехали.
Улицы тонули в песке и пыли. Ветер играл обрывками бумаг. Мои тесть и теща уехали на лето в Грузию.
А границу в Яламе по-прежнему охраняли несколько пограничников.
- Асадулла, - сказал я министру, - в Яламе по ту сторону границы стоят тридцать тысяч красных.
- Наше дело - заключить договоры, - зло сказал он. - Остальное в руках Аллаха.
Я вышел на улицу. У входа в парламент стояли часовые, их начищенные штыки ярко блестели под солнцем. В самом парламенте яростно спорили депутаты от различных партий. Русские рабочие грозили начать новую забастовку, если не будут разрешены поставки нефти в Россию.
Люди собирались в чайханах, читали газеты, играли в нарды. Дети возились в раскаленной пыли. Казалось, небо низвергало на нас потоки пламени.
- Вставайте к молитве! Вставайте к молитве! Лучше молиться, чем спать - доносилось с минарета.
Я не спал, а просто лежал с закрытыми глазами. Мысли все время возвращались к тридцати тысячам солдат, стоящих на границе в Яламе.
- Очень жарко, Нино, - сказал я, - наша Куколка еще не привыкла к такой жаре. Ты ведь тоже любишь деревья, тень, воду. Поехала бы на лето к родителям в Грузию.
- Нет, - серьезно отвечала Нино, - я не хочу уезжать.
Я не стал настаивать, а Нино сидела задумчивая и хмурая.
- Мы должны уехать все вместе, Али хан, в городе очень жарко. Ведь у тебя есть в Гяндже имение, там сад, виноградник, давай уедем туда. Ведь там твоя родина, и Куколка наша будет в прохладе.
Против этого нечего было возразить. Мы собрались и уехали. Наш вагон украшал новый герб Азербайджана.
От железнодорожной станции в Гянджу вела широкая, пыльная дорога. Пересохшая река разделяла мусульманские и христианские кварталы города. Я показал Нино могилу моего прадеда Ибрагима, погибшего сто лет назад от русской пули.
Мы приехали в имение.
Ленивые, разомлевшие от жары буйволы лежали в воде. Пахло молоком, виноград созрел, и его ягоды стали крупными, как глаза буйволов. Головы крестьян были выбриты на макушке, а спереди волосы разделены пробором. В глубине сада стоял небольшой домик с деревянной верандой.
Куколка заулыбалась, увидев лошадей, собак, кур.
Мы навели в доме порядок и зажили там. Я на несколько недель позабыл о министерстве, договорах и Яламе.
Мы лежали на лужайке. Нино жевала горькую травинку, и ее загоревшее под солнцем лицо было спокойно и безмятежно, как небо над Гянджой.
- Али хан, эта Куколка моя. В следующий раз будет мальчик, и ты возьмешь его себе.
И она стала обстоятельно планировать будущее Куколки. В это будущее входили теннис, Оксфорд, французский и английский языки... Короче, весь европейский набор...
Я молчал, потому что Куколка была еще очень мала, а под Яламой стояли тридцать тысяч красных. Мы веселились на лужайке и обедали, расстелив ковры, под деревьями. Неподалеку от лежащих буйволов Нино купалась. Проходившие мимо крестьяне в маленьких круглых папахах, кланялись своему хану и приносили нам полные корзины персиков, яблок и винограда. Мы не читали газет, не получали писем, мир ограничился пределами нашего имения, и мы были почти так же счастливы, как в Дагестане.
В один из жарких летних вечеров мы сидели в комнате. Издали послышался стук копыт. Я вышел на террасу и в человеке в черной черкеске узнал Ильяс бека. Он соскочил с коня. Я радостно протянул ему руки, но он не ответил на мое приветствие. В свете лампы лицо его было бледным, щеки ввалились.
- Русские заняли Баку, - проговорил он.
Я кивнул, словно давно знал это.
- Как это случилось, Ильяс бек. - спросила стоявшая у меня за спиной Нино.
- Ночью из Яламы пришли эшелоны с русскими солдатами. Они окружили город, и парламент сдался. Все министры, не успевшие бежать, арестованы, парламент распущен. Русские рабочие перешли на сторону своих земляков. В Баку у нас не оказалось ни одного солдата. Все находились на границе с Арменией. Я собираюсь организовать добровольческий партизанский отряд.
Я оглянулся. Нино ушла в комнату, слуги впрягли коней в карету. Нино собирала вещи и о чем-то говорила по-грузински с Куколкой. Потом мы ехали полем. Ильяс бек - верхом рядом с нами.
Вдали были видны огни Гянджи. На мгновение прошлое и настоящее слились в моем сознании. Я увидел бледного, серьезного Ильяс бека с кинжалом на поясе на мардакянской бахче, спокойную и гордую Нино.
В Гянджу мы приехали глубокой ночью. На улицах было беспокойно, людно. На мосту, разделяющем армянские и азербайджанские кварталы, стояли солдаты с оружием наизготовку.
На балконе правительственного здания в свете факелов развевался флаг Азербайджанской Демократической Республики.
ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ
Усталые солдаты отдыхали во дворе самой большой в Гяндже мечети. Где-то у реки строчил пулемет.
Я сидел, прислонившись к стене, слушал этот отвратительный треск и думал о том, что Азербайджанская Республика доживает свои последние дни. Передо мной была миска супа, на коленях лежала тетрадь, куда я торопливо записывал происходящее.
Что произошло за это время. Что происходило в эти восемь дней с тех пор, как мы с Нино остановились в маленьком номере гянджинской гостиницы.
- Сумасшедший, ты совсем потерял голову, - говорил Ильяс бек.
Было три часа ночи. В соседней комнате спала Нино.
- Сумасшедший, - повторил он и принялся расхаживать по комнате.
Я сидел за столом, и мне было совершенно безразлично, что думает Ильяс бек.
- Я остаюсь здесь, - снова сказал я. - Придут добровольческие отряды, и мы будем сражаться. Я не собираюсь бежать со своей Родины. O, yorqun qyoryunyurdyu. Qyalyami qyotyuryub dedi:
-Bu qyundyan etibaryan siz, Xarici Ishlyar Nazirliyindya Qyarbi Avropa shyobyasinin attashesi tyayin olunursunuz. Xarici Ishlyar naziri Asyadullanin yanina qedin. O, sizya vyazifyaniz haqqinda izahat veryacyak. Vya... xahish ediryam incimyayin... eviniz besh qyunya hazir olacaqmi? Bu sualla sizya myuraciyat etdiyim uchyun hyaqiqyatyan utaniram.
-Oldu, alahyazryat! - deyya myan qyati cavab verdim. Myanya elya qyaldi ki,kyohnya, qyuvyandiyim bir dostuma xyayanyat edyaryak, onu tyark ediryam.
Oradan chixandan sonra evya qetdim. Ninonun allyari boya ichindyaydi. O, yaqli boyali bir tablonu divardan asmaq uchyun nyardivana chixib divara mix vururdu. Aqyar Ninoya desyaydim ki, bu mixi vurmaqla vyatyanya xidmyat edirsyan, o, shyubhyasiz ki, chox tyayaccyublyanyardi. Ona qyorya dya bunu ona demyadim. Sadyacya onun chirkli barmaqlarini opdyum vya xarici shyarablari soyutmaq uchyun bir soyuducu alinmasina izin verdim.
XXVIII
-Sizin xalaniz varmi?
-Yox, myanim xalam yoxdur, amma qulluqchum saq ayaqini sindirib. Qyazmyakdyan xoshunuz qyalirmi? Byali qyazmyakdyan xoshum qyalir, amma myan axshamlar yalniz meyvya yemyayya ustyunlyuk veriryam.
Inqilis dili dyarsliyinin tapshiriqlari chox axmaq syaslyanirdi. Nino kitabi ortdyu.
-Myanya elya qyalir ki, myuharibyadyan qalib chixmaq uchyun inqilis dilini kifayyat qyadyar bilirik. Amma, de qyoryum, hech omryundya viski ichmisyanmi?
Dyahshyatlya chiqirdim.
-Nino, syan bu dyarsliyin lap myuyallifi kimi danishirsan.
-Baqishla, Ali xan, vyatyanimizya xidmyat etmyak arzumuzu yanlish basha dyushdyuyyum uchyun belya bir axmaq syoz danishdim. De qyoryum, bu axsham bizya kimlyar qyalyacyak?
Ninonun syasindya syuni bir etinasizliq hiss olunurdu.
Myan, bu axsham evimizya tyashrif buyuracaq inqilis myamurlari ilya zabitlyarinin adlarini sadaladim. Nino qyururlanaraq qyozlyarini qabaqa zillyamishdi. O, chox yaxshi bilirdi ki, Azyarbaycanin hech bir naziri vya qenerali, onun arinin sahib olduquna malik deyildir: arinin ziyali, Qyarb adyatlyarinya byalyad, inqilis dilini bilyan vya knyaz ailyasindyan olan arvadi vardi.
Nino qashqabaqini sallayib dedi:
-Myan viskinin dadina baxdim, onun aci vya iyryanc dadi var. Ona qyorya dya onun ichinya soda atmadan ichmirlyar.
Myan alimi onun chiyninya qoydum. O, raziliq hissi ilya qyozlyarini myanya tyaryaf chevirdi:
-Qyaribya bir hyayat kechiririk, Ali xan. Bir dyafya myani aparib hyaryamxanaya saldin, indi isya olkyamizin myadyani inkishafina xidmyat edyan bir ashya rolunu oynayiram.
Biz ashaqi qyabul salonuna endik. Yaxshi tyalim kechmish qulluqchular divarlara syoykyanib syohbyat edirdilyar. Divarlarda da myanzyarya vya heyvan ryasmlyari chyakilmish tablolar asilmishdi. Kyunclyardya yumshaq kreslolar qoyulmushdu, masanin ustyunyu dya chichyaklyar byazyayirdi. Yadindadirmi, Ali xan, Daqistandaki aulda vadidyan bardaqla su dashiyaraq syanya qulluq edyardim.
-Hansi xidmyat daha chox xoshuna qyalir?
Ninonun qyozlyari syuzyuldyu, sanki xyayala qetdi. Cavab vermyadi. Bu anda qapinin zyanqi chalindi vya Ninonun dodaqlari hyayyacandan titryamyayya bashladi. Ilk qyalyanlyar Ninonun valideynlyari idilyar. Onlarla birlikdya ryasmi kechid formasi qeymish Ilyas byay dya qyalmishdi. Ilyas byay salonu qyazdi, hyar sheyi qyozdyan kechirdi, sonra bashini yirqalayib dedi:
-Myan dya evlyanmyaliyyam, Ali xan. Qyoryasyan Ninonun xalasi qizi varmi?
Nino ilya myan ev sahiblyari kimi qapida durub myusafirlyari qarshilayirdiq. Biz choxlu inqilis allyari sixirdiq. Inqilis zabitlyari hyundyurboylu vya qirmizi sifyatli idilyar. Uzun alcyak qeymish xanimlar isya maviqyozlyuydyulyar. Onlar myarhyamyatlya qyulyur vya maraqla atrafa baxirdilar. Byalkya dya, onlar qyozlyayirdilyar ki,hyaryam xidmyatchilyari onlara qulluq edyacyak vya yarilyut qizlar onlarin qabaqinda ryaqs edyacyaklyar. Halbuki onlarin avyazindya yaxshi tyalim kechmish qulluqchular peyda oldular. Amrya hazir olan bu qulluqchular yemyaklyari masanin ustyunya sol tyaryafdyan qoyurdular. Divarlarda yamyashil chyamyanliklyarin vya yarish atlarinin ryasmlyari asilmishdi.
Qyanc bir zabit qyadyahini aqzina kimi viski ilya doldurub, ichinya soda tyokmyadyan bir nyafyasya bashina chyakib boshaltdiqini qyoryan Ninonun nyafyasi tutulan kimi oldu. Salonu syas-kyuy byuryumyushdyu. Verilyan sual vya cavablarin aksyariyyyati inqilis dili dyarsliklyarinin tapshiriqlari kimi chox axmaq syaslyanirdi: “Choxdan evlisiniz, xanim Shirvanshir?” “Demyak olar ki, iki ildir” “Byali, toy syayahyatimi kechirmyak uchyun Irana qetmishdik”, – “Arimin at syurmyakdyan xoshu qyalir”. – “Yox? arim polo oynamir” “Shyahyarimiz xoshuna qyalirmi?” “Byali burani qyormyayimya myamnunam, amma chox xahish edyarim. Bizlyar vyahshi deyilik” “Azyarbaycanda artiq choxdandir ki, chox arvadliliq qadaqan edilmishdir”. “Hyaryam aqalar baryasindya isya myan ancaq romanlarda oxumusham”. Nino masanin qarshi tyaryafindyan uzyumya baxdi vya qyulmyayini qyuclya saxladiqi uchyun onun chyahrayi burun dyaliklyari pyaryalyanirdi. Bir mayor arvadi Ninodan sorushdu ki, hyayatinizda hech operaya qetmisinizmi? Nino chox nyazakyatlya cavab verdi ki, byali qetmishyam, oxumaqi vya yazmaqi da biliryam.
Nino ona sual veryan xanima biskvit dolu qabi uzadarkyan ilk raundu udmushdu.
Qyanc inqilislyar, myamur vya zabitlyar Ninoya bash ayirdilyar. Onlarin allyari Ninonun incya barmaqlarina toxunurdu, baxishlari isya Ninonun chilpaq kyuryayinya satashirdi.
Uzyumyu yana chevirdim. Asyadulla kyuncdya dayanib arxayin tyarzdya siqara chyakirdi. O, oz arvadini hech zaman yad adamlarin baxishlarina tyaslim etmyazdi. Amma Nino hyam qyurcyu, hyam dya xristian idi. Asyadullanin fikrincya Nino allyarini, qyozlyarini vya chilpaq kyuryayini onlarla yad kishilyarin baxishlarina tyaslim etmyak uchyun yaranmishdi.
Myani qyazyab vya xyacalyat byuryudyu. Qulaqima chatan qiriq-qiriq syozlyar hyayasiz vya tyahqiredici syaslyanirdi. Myan qyozlyarimi yerya dikdim. Nino salonun o biri bashinda yadlarin ortasinda durmushdu.
Birdyan birya o, boquq bir syaslya “Chox saq olun” dedi: “Saq olun siz chox nyazakyatlisiniz”.
Bashimi qaldirdim vya onun qipqirmizi olmush sifyatini, vahimya byuryumyush halini qyordyum. O, salonun o biri bashindan qyalib qabaqimda dayandi. O, alini qoluma saldi, elya bil ozyunya arxa axtarirdi.
Sonra yavashca dedi:
- Ali xan, indi syanin vyaziyyyatin, o vaxt Tehranda xalalarin vya xalaqizlarinla qyoryushyandya myanim dyushdyuyyum vyaziyyyatya oxshayir. Bu qyadyar kishi ilya myan nya edim? Myan onlarin myanya belya baxmalarini istyamiryam.
Nino bu syozlyari deyib myandyan aralandi vya mayor arvadinin alindyan tutdu. Myan onun mayor arvadina dediyi syozlyari eshitdim: “Siz myutlyaq bir dyafya bizim yerli teatra qyalmyalisiniz. Hazirda Shekspiri Azyarbaycan dilinya tyarcyumya edirlyar. Qyalyan hyaftya “Hamlet”in ilk tamashasi olacaq”.
Alnimdaki tyari sildim vya qonaqpyarvyarliyin syart qayda-qanunlarini yada saldim. Kyohnya bir myasyaldya deyilirdi, “yaqyar qonaq syanin oqlunun bashini kyasib onu alindya tutaraq evinya qirsya, onu qyabul etmyali, yedirtmyali vya qonaq kimi ona ehtiram qyostyarmyalisyan”. Aqilli adyatdir. Amma ona amyal etmyak chox aqir olur.
Qyadyahlyari viski vya konyakla doldurub qonaqlara payladim. Zabitlyar siqara chyakirdilyar, viski ichirdilyar. Onlarin ayaqlarini qaldirib masalarin uzyarinya qoymalarini qyozlyadiyimiz halda, bunu zabitlyarin hech biri etmyadi.
Qyanc bir zabit myanim azabimi daha da artirib dedi:
- Chox qyozyal xaniminiz vya qyozyal eviniz vardir, Ali xan. Siyasi syabyablyarya qyorya bu syozlyarin ustyundyan qyanc bir zabit shapalaq yemyadiyini bilsyaydi, hyar halda chox heyryatlyanyardi. Syan bir ishya bax: bir kafir kyopyak achiq-ashkar myanim arvadimin qyozyalliyindyan syohbyat etmyayya cyuryat edirdi. Onun qyadyahini konyakla doldurduqum zaman allyarim asirdi vya bir nechya damci da yerya tyokyuldyu.
Aq biqli vya smokinq pencyayinin altindan aq kyoynyak qeymish yashli bir inqilis myamuru kyuncdya oturmushdu. Ona biskvit verdim. Onun dishlyari uzun vya sapsari idi, barmaqlari isya qyodyak idi.
O, tyamiz fars dilindya myanya myuraciyat etdi:
- Eviniz asl Avropa evidir, Ali xan.
-Myan olkyamizdyaki adyat uzrya yashayiram.
O, diqqyatlya myanya baxdi:
-Myanya belya qyalir ki, Iran ilya Azyarbaycan arasinda myadyani baximdan byoyyuk fyarq var.
-Byali, biz Irandan yyuz il iryalidyayik. Unutmayin ki, bizim byoyyuk syanayemiz vya dyamir yolumuz vardir. Amma tyayassyuf ki, rus idaryachilyari bizim myadyani inkishafimizi sixishdirmishlar. Bizdya lazimi qyadyar hyakim vya myuyallimlyarimiz yoxdur. Eshitdiyimya qyorya, hyokumyatimiz bir sira qabiliyyyatli qyanclyarimizi Avropaya qyondyarmyayi nyazyardya tutmushdur.
Bir xeyli onunla syohbyat etdim vya sonra ona viski vermyak istyadim. Lakin o, ichkidyan imtina edib dedi:
-Myan iyirmi il Iranda konsul olmusham. Kyoklyu Shyarq myadyaniyyyatinin daqilib qetmyamyasini, bu qyunkyu myuasir shyarqlilyarin bizim sivilizasiyani tyaqlid etmyalyarini vya oz acdadlarinin anyanyalyarinya hyormyat etmyamyalyarini qyormyak hyaqiqyatyan insana chox azab verir. Lakin, byalkya dya onlar haqlidirlar. Chyunki hyayat tyarzi hyar kyasin oz shyaxsi ishidir. Amma nya olursa olsun etiraf etmyaliyyam ki, sizin olkyaniz, myasyalyan, Myarkyazi Amerika respublikalari qyadyar myustyaqil olmaq uchyun yetishmishdir. Myanim fikrimcya, bizim hyokumyatimiz Azyarbaycanin dyovlyat myustyaqilliyini tezliklya taniyacaqdir.
Salonun o biri bashinda Ninonun zadyaqan valideynlyarinin vya Ilyas byayin ahatyasindya xarici ishlyar naziri Asyadulla dayanmishdi. Myan tyalyasik onlarin yanlarina qetdim. Asyadulla tez sorushdu:
-O, qoca syanya nya deyirdi?
-O dedi ki, myan syafehyam, amma Inqiltyaryanin bizim myustyaqilliyimizi tezliklya taniyacaqini syoylyadi.
Mirzya Asyadulla rahat bir nyafyas aldi.
-Siz hech syafeh deyilsiniz, Ali xan.
-Tyashyakkyur ediryam, cyanab nazir, myanya elya qyalirdi ki, doqrudan da syafehyam.
O, alimi sixaraq qetmyayya hazirlashirdi. Qapida Ninonun alini opyarkyan, Nino asraryanqiz bir shyakildya qyulyumsyayyaryak ona nya isya pichildayirdi. Mirzya Asyadulla da onun dediklyarini bashi ilya tyasdiq edirdi...
Qonaqlar qecya yarisi daqilishdilar. Byoyyuk salona tyutyun vya alkoqol qoxusu chyokmyushdyu. Hyar ikimiz yorqun, lakin myamnun halda pillyakyanlyarlya yuxari qalxib, yataq otaqina kechdik. Birdyan qyaribya bir dyacyallik hissi byuryudyu bizi. Nino ayaqindaki ayaqqabilarini bir kyuncya vizildatdi, sonra charpayinin ustyunya hoppanib yellyanmyayya bashladi. O, alt dodaqlarini salladib, burnunu qirishdirdi. Bu anda o, balaca meymuna byanzyayirdi. Nino ordlarini shishirtdi, sonra hyar iki shyahadyat barmaqlarini ordlarina vurdu. Onun dodaqlarinin arasindan syas chixdi.
-De qyoryum, myani yeni olkyanin xilaskari rolunda necya qyoryursyan? – deyya Nino byarkdyan syaslyanyaryak charpayinin ustyundya hoppanib dyushdyu. Sonra qyuzqyunyun qabaqina qachdi, ozyunyu heyran baxishlarla syuzyub dedi:
-Nino xanim Shirvanshir – Azyarbaycanin Janna d`Arki. Minbashi arvadlarini ovsunlayir vya hyayatinda hech xyadimaqasi qyormyamish kimi davranir.
O, qyulyur vya al chalirdi. Ninonun aynindya achiq ryanqli yaxasi dekolte axsham paltari var idi. Onun incya qulaqlarindan uzun sirqalar asilmishdi. Mirvari boyunbaqisi lampa ishiqinda ishildayirdi. Onun qollari qiz qollarityak incya vya qyozyal idi. Qara sachlari da chiyinlyarinya tyokyulyurdyu. Qyuzqyunyun qabaqinda dayanmish Ninonun myanim uchyun yeni olan bu qyozyalliyi valehedici idi.
Myan bir-iki addim atib ona yaxinlashdim vya avropali prinsesin xoshbyaxtlikdyan parlayan qyozlyarinya baxdim. Sonra onu qucaqladim vya myanya elya qyaldi ki, onu omryumdya ilk dyafya idi ki, baqrima basirdim. Onunyumshaq vya atirli dyarisi var idi, dodaqlari arasindan qyoryunyan dishlyari isya aq mirvari dyanyalyari kimi parlayirdi. Biz ilk dyafya olaraq charpayinin uzyarindya oturduq. Avropali bir qadini qollarimin arasina aldim. Nino tez qyozlyarini qirpdi. Onun uzun vya zyarif kirpiklyari yanaqima dyayirdi. Onun qyozlyarindya nyavazish dolu bir baxish var idi. Myan onlari hech bir zaman hiss etmyamishdim.
Ninonun chyanyasini ovucumun ichinya alib bashini qaldirdim. Yumshaq yumru sifyatinya, nyamli susamish dodaqlarina vya yari baqli qyurcyu kipriklyarinin ardindaki ***lyali qyozlyarinya baxdim. Ninonun boynunun ardini siqalladim. Onun sifyati coshqunluq vya shyovqlya dolu idi. Birdyan onun qecya paltari da, avropasayaqi charpayisi da qyozlyarimin onyundyan silindi. Myan onun Daqistandaki aulda qil dyoshyamyanin uzyarinya syarilmish ensiz kilimin ustyundyaki dyoshyakdya uzanmasini qyozlyarimin qabaqina qyatirdim. Myan onun chiyinlyarini qucaqlamishdim vya birdyan ayilib qyordyum ki, ikimiz dya paltarda, myaqrur Avropa charpayisinin ayaqlari altinda, achiq ryanqli Kirman xalchasinin ustyundya uzanmishiq. Yumshaq xalchanin uzyarindya kyuryayi ustya yatan Ninonun uzyunya baxdim. Onun nyafyas almasini, sonra da yashli inqilisi, cavan zabitlyari vya respublikamizin aqibyatini tamamyan unutmushdum. Bir az sonra biz kyuryayi ustya, yan-yana uzanib bashimizin ustyundyaki byoyyuk qyuzqyuyya baxirdiq. “Paltarim korlandi” deyya Nino birdyan dillyandi, onun syasindyan xoshbyaxtlik yaqirdi. Sonra xalchanin ustyundya oturduq. Nino bashini dizimya qoyub yyuksyak syaslya dedi: “Indi biz mayorun arvadi qyorsyaydi nya deyyardi. Deyyardi ki, myayyar Ali xan bilmir ki, charpayi nya uchyundyur?”
Nyahayyat o, ayaqa durdu vya kichicik ayaqi ilya dizimya bir tyapik ilishdirdi:
-Cyanab attashe hyazryatlyari, lyutf edib, diplomatiya dyunyasinin umumi qayda-qanunlarina riayyat edyaryak, soyunub nikah yataqindaki yerini tuta bilyarmi?
Yuxulu vyaziyyyatdya deyinya-deyinya ayaqa qalxdim, paltarimi soyunub qiraqa atdim vya yorqanin altina qirib Ninonun yaninda uzandim. Belyacya biz yuxuya qetdik.
Qyunlyar, hyaftyalyar kechdi. Qonaqlar qyalir, viski ichyaryak evimizdyan heyranliqla danishirdilar. Ninonun qyurcyu qonaqpyarvyarliyi tyukyanmyak bilmirdi.
O cavan zabitlyarlya ryaqs edir, yashli minbashilarla podaqra xyastyaliyindyan danishirdi. Nino inqilis xanimlarina kralicha Tamarinin dyovryunya aid hekayyalyar danishir vya onlarda elya tyayassyurat yaradirdi ki, quya bu kralicha Azyarbaycana da hyokmranliq etmishdi. Myan isya nazirlikdya, byoyyuk bir kabinetdya tyak otururdum, diplomatik notalarin layihyalyarini cizir, xarici olkyalyardyaki tyamsilchilyarimizin myalumatlarini oxuyurdum vya bosh vaxtlarimda pyancyaryadyan dyanizi seyr edirdim.
Nino sevinc vya shadliq ichindya idi, elya bil onun hech bir qayqisi yox idi. O, Xarici Ishlyar Naziri Mirzya Asyadulla ilya dost olmaqa bashlamishdi. Mirzya Asyadulla bizi ziyaryat etdiyi zaman Nino ona qayqi qyostyarir, ona Avropa cyamiyyyatindya necya davranmaq lazim olduqu baryadya aqilli myaslyahyatlyar verirdi. Byazyan dya onlari evimizin bir qushyasindya, asraryanqiz shyakildya pichildashan qyoryurdyum.
Bir qyun Ninoya “Mirzya Asyadulladan nya istyaryirsyan?” - deyya sorushanda Nino qyulyumsyayyarya;kizah etdi ki, Xarici Ishlyar Nazirliyindya protokol shyobyasinin ilk qadin myudiri olmaq arzusundayam.
Masamin ustyu myaktublar, myalumatlar vya byayanatlarla dolu idi. Yeni dyovlyatin ishlyari tam syuryatlya qedirdi. Uzyarindya bizim yeni qerbimizin ryasmi olan myaktublari achmaq adama zyovq verirdi.
Bir qyun kuryer myanya qyazetlyari qyatiryandya qyunortaya az qalmishdi.Hyokumyat qyazetini achdim vya qyazetin uchyuncyu syahifyasindya adimin byoyyuk yaqli hyarflyarlya yazildiqini qyordyum. Adimin altinda bunlar yazilmishdi: “Xarici ishlyar nazirliyinin attashesi Ali xan Shirvanshir Paris konsulluquna tyayin edilir”.
Bu qisa yazidan sonra isya myanim qyozyal cyahyatlyarimi sadalayan uzun bir myaqalya qyalirdi. Bu myaqalyanin Arslan aqanin qyalyamindyan chixdiqini basha dyushmyak chox da chyatin deyildi.
Yerimdyan sichradim, otaqdan chixib nazirin kabinetinya tyaryaf qetdim. Kabinetin qapisini achib ichyari qirdim:
-Mirzya Asyadulla, bu nya demyakdir? - dedim.
O, qyulyumsyadi:
-Dostum, sizin uchyun qyozlyanilmyadyan bir syurpriz etmyak istyadim. Bu baryadya xaniminiza syoz vermishdim. Nino ilya siz Parisdya bizim ideal tyamsilchilyarimiz olacaqsiniz. Orada asil yerinizi tapacaqsiniz.
Dyahshyatli asyabilik ichindya qyazeti bir kyuncya tulladim. Mirzya Asyadulla nitqi tutulmush kimi myanya baxib dedi: Ali xan, idaryamizdya ishlyayyanlyarin bir choxu xarici olkyalyarya ishlyamyayya tyayin edilsyalyar chox shad olarlar.
-Mirzya, vyatyani uzun illyar tyark etmyayya myacbur edya bilyan qanun myovcud deyil.
O, heyryatlya myanya baxirdi:
-Ali xan, nya istyayirsiniz? Xarici ishlyar nazirliyindya bu cyur vyazifya an shyaryafli vyazifyadir. Siz bu vyazifyayya chox yarashirsiniz.
-Amma, myan Parisya qetmyak istyamiryam, zorla qyondyaryasi olsaniz istefaya chixacaqam – dedim.
Myan yad kyuchyalyarya, yad insanlara, yad adyatlyarya vya Qyarb dyunyasi deyilyan alyamya nifryat ediryam. Ancaq siz myanim bu nifryatimi basha dyushmyazsiniz, Mirzya!
Asyadulla nyazakyatlya bashini buladi, “amma, tyakid edirsinizsya, burada da qala bilyarsiniz” - dedi.
Tyalyasik evya qetdim. Pillyakyanlyari tyanqnyafyas chixib salona qirdim:
-Nino, myan bu ishi qyorya bilmyaryam, basha dyush myani – dedim.
Ninonun ryanqi qachdi, allyari titryamyayya bashladi:
-Niyya, Ali xan?
-Nino, xahish ediryam, myani dyuz basha dyush. Myan bashimin ustyundyaki hamar dami, bu chyolyu vya bu dyanizi seviryam. Myan bu shyahyari, kyohnya qala divarlarini vya dar yollardaki myascidlyari seviryam. Myan Shyarqdyan uzaqlashanda sudan chixmish baliq kimi oluram.
Nino bir anliqa qyozlyarini yumdu.
-Chox tyayassyuf ediryam dedi. Syasi o qyadyar qyamli, o qyadyar kimsyasiz bir insanin tonuna byuryunmyushdyu ki, qyalbimi paraladi.
Oturub Ninonun alini ovuclarimin ichinya aldim.
-Nino, biz Parisya qetmyali olsaq, syan Tehranda pyarishan olduqun kimi, myan dya Parisdya pyarishan olacaqam. Myan ozyumyu orada yad bir qasirqaya, burulqana tyaslim olmush kimi hiss edyacyayyam. Shyamirandaki hyaryamxanani yadina sal. Syan Asiyaya dyozya bilmyadiyin kimi, myan dya Avropaya dyozya bilmyayyacyayyam. Qyal elya burada, Asiya ilya Avropanin hiss edilmyayyan shyakildya bir-birinya qarishdiqi Bakida qalaq. Myan Parisya qedya bilmyaryam. Chyunki orada nya myascid var, nya kyohnya qala divarlari vya nya dya Seyid Mustafa. Myan zaman-zaman Asiyanin ruhu ilya qidalanmaliyam ki,bizim olkyamizya qyalyan byutyun acnyabilyarya dyozya bilim. Syan myanya myahyarryamlikdya nifryat etdiyin kimi, myan dya syanya Parisdya nifryat edyacyayyam. Nya olursa-olsun myan vyatyanimdya qalacaqam. Myan bu olkyadya anadan olmusham, burada da olmyak istyayiryam.
Myan bunlari dedikcya Nino susurdu. Syozyumyu qurtaran kimi o, myanya tyaryaf ayildi vya allyari ilya sachlarimi siqalladi:
-Oz Ninonu baqishla, Ali xan. Myan chox byoyyuk axmaqliq etmishyam. Bilmiryam nyayya qyorya fikirlyashdim ki, syan asanca hyar sheyya, hyar yerya alisha bilyarsyan. Biz burada qaliriq, bir daha Paris baryadya syohbyat etmyayyak. Syan Asiyali shyahyarini myuhafizya et, myan dya avropali evimi.
O, myani mehribanliqla opdyu.
-Nino, myanim kimi adama arvad olmaq chox chyatindir?
-Yox, Ali xan, hech dya chyatin deyil.
O, barmaqlari ilya uzyumyu siqalladi. Myanim Ninom hyaqiqyatyan chox mehriban qadindi.
Myan bilirdim ki, onun hyayatinin an qyozyal ***lyasini yoxa chixarmisham. “Nino” dedim, – kyorpyamiz doqulduqu zaman syaninlya birlikdya Parisya, Londona, Berlinya, Romaya qedyarik. Axi biz hyalya toy syayahyatinya chixmamishiq. O syayahyatdya syanin haradan xoshun qyalsya, byutyun yayi orada qalariq. Ondan sonra da hyar il Avropaya qedyarik. Amma evimin vyatyanimdya olmasini istyayiryam, chyunki myan chyolyumyuzyun, shyahyarimizin vya qyunyashimizin ovladiyam.
-Byali, dedi Nino. – Ozyu dya syan chox yaxshi ovladisan, biz Avropani unutmaliyiq. Lakin qarnimda dashidiqim balam nya chyolyun, nya dya qumun ovladi olmalidir. Bu ushaq sadyacya, Ali ilya Ninonun ovladi olacaq. Razisan?
-Byali, raziyam – dedim. Bununla myan, bir avropalinin atasi olmaqa raziliq veriryam...
XXIX
Syanin doqulmaqin chox chyatin olmushdu, Ali xan. O zamanlar biz hamilya qadinlarimizin yanina avropali hyakimlyar chaqirmazdiq.
Atamla evimizin daminda oturmushduq. O, qyamqin syaslya yavashcadan danishirdi: Ananin doqum sancilari chox qorxunc bir hal aldiqi zaman biz ona firuzya vya almas tozu verirdik. Lakin bu tozlarin ona kyomyayi olmadi. Nyahayyat syan dyunyaya qyaldiyin zaman myomin vya cyasur olasan deyya, biz syanin qyobyak baqini evin qyundoqanina baxan divarindan qilincla Quranin arasindan asdiq. Sonra syan onu illyarlya bir talisman kimi boynunda qyazdirdin vya xyastyaliyin nya olduqunu bilmyadin. Lakin, syan uch yashina chatdiqin zaman boynundaki qyobyak baqini chixardib atdin vya o qyundyan etibaryan tez-tez xyastyalyanmyayya bashladin. Xyastyaliyi syandyan uzaqlashdirmaq uchyun avvyalcya otaqina shyarab vya shirniyyat qoyduq. Bir xoruzu ryanqlyayib otaqina buraxdiq, amma xyastyalik yenya dya syandyan al chyakmyadi. Sonra daqlardan bir myudrik adam qyaldi vya ozyu ilya bir inyak qyatirdi. Biz inyayi kyasdik vya myudrik adam onun qarnini yarib baqirsaqlarini chixartdi. Syani qyotyuryub inyayin qarnina saldi. Uch saatdan sonra syani oradan chixardanda, byadyanin qipqirmizi idi. O qyundyan etibaryan syan bir daha xyastyalyanmyadin.
Evin ichindyan boquq vya syuryakli nalya syaslyari qyalirdi. Myan yerimdya hyaryakyatsiz oturmushdum vya byutyun vyucudum o syasya tabe olmushdu. Nalya syaslyari bir daha tyakrar oldu, lakin bu dyafya daha uzun vya aci bir syaslya. Atam sakittyarzdya dedi:
-Bax indi o syanya lyanyatlyar yaqdirir. Hyar bir qadin doqush vaxti oz arinya lyanyatlyar yaqdirir. Qyadim zamanlarda qadin doqushdan sonra bir qoch qurban edyardi. Doqan zaman yaqdirdiqi lyanyatlyarin tyasirini evdyan chixarmaq uchyun, qochun qanini ari ilya ushaqinin yataqina chilyayyardi.
-Bu sanci nya qyadyar syurya bilyar, ata?
Besh, alti, byalkya dya on saat.
Sonra atam susdu. Byalkya dya oz arvadini, myani dyunyaya qyatiryarkyan vyafat edyan anami yadina saldi. Atam birdyan ayaqa qalxdi. Myanya “qyal” dedi. Biz damin ortasinda syarilmish qirmizi namaz xalchalarina tyaryaf qetdik. Xalchalarin bash tyaryafi Myakkyayya, myuqyaddyas Kyabyayya baxirdi. Bashmaqlarimizi chixardib, xalchanin ustyundya oturduq. Saq alimizi sol alimizin ustyunya qoyduq. Atam dedi:
-Dua etmyakdyan bashqa alimizdyan hech bir shey qyalmyaz, lakin duanin qyucyu, hyakimlyarin qyucyundyan daha ustyundyur.
Atam ayildi vya duanin aryabcya syozlyarini syoylyamyayya bashladi. Bismillahyar-ryahmaniryahim (Myarhyamyatli vya Ryahimli Allahin adi ilya).
Myan dya syozlyari tyakrar etdim. Bir az sonra namaz xalchasinin ustyundya diz ustya chyokyub syacdya edyaryak alnimi yerya vurdum:
-Alhyamdyulillahi ryabilalyamin arryahmani-ryahim maliki yaumiddin (Dyunyanin, Qiyamyatin Ryabbi, an myarhyamyatli, an ryahimli Allaha hyamd olsun).
Xalchanin ustyundya namaza davam edirdim vya allyarim uzyumyu qapamishdi. Ninonun qishqiriqi qet-qedya artirdi, lakin artiq onun tyasirindyan uzaq idim. Dodaqlarim namaz suryalyarini mexaniki bir shyakildya tyakrar edirdi:
-Iyyaka-nyabudu vya iyyaka-nastain (Syanya ehtiram edirik vya syandyan myarhyamyat dilyayirik...)
Allyarim indi dizlyarim ustyundya idi. Atrafa tam sakitlik chyokmyushdyu. Myan atamin pichiltisini eshidirdim:
Ihdinasiratal myustyaqim, siratal lazinya anamta vya aleyhim (Bizi dyuz yolla, syanin myarhyamyat qyostyardiklyarinin yolu ilya apar).
Namaz xalchasinin ustyundya syacdya edyaryak uzyumyu yerya qoydum.
Namaz xalchasinin uzyarindyaki qirmizi naxishlar qyozlyarimin qabaqinda qarishmishdi:
Qeyril myaqzubi alayhim valandalin (Qyazyabinya qyalmyayyanlyar vya syahv yolla aparmadiqlarin...)
Belyacya Ryabbin hyuzurunda tozun ichindya namazimizi qildiq. Namaz suryalyarini dyonya-dyonya tyakrar etdik. Nyahayyat namazi bitirib xalchanin uzyarindya bardash qurub oturduq. Ryabbin otuz uch adini pichildaya-pichildaya tyasbehi chevirmyayya bashladim. Kimsya chiynimya toxundu. Bashimi qaldirib, kiminsya qyulyar uzyunyu qyordyum. Lakin dediyi syozlyari basha dyushmyadim. Ayaqa qalxdim. Atamin myanya yyonyalyan baxishlarini hiss edib, yavash-yavash pillyakyanlyarlya ashaqi dyushdyum.
Ninonun otaqindaki pyancyaryalyarin pyardyalyarini ortmyushdyulyar. Yataqin bash tyaryafinya kechdim. Ninonun qyozlyari yashla dolu idi. Yanaqlari solmushdu. O, qyulyumsyayirdi. Nino sadya Azyarbaycan dilindya dedi:
-Qizimiz oldu, Ali xan, chox qyozyal bir qiz. O qyadyar byaxtiyaram ki!
Onun soyuq allyarini ovuclarimin ichinya aldim. Nino qyozlyarini yumdu. Kimsya arxa tyaryafimdyan dedi ki, Ali xan onun yuxuya dalmasina icazya vermyayin, myan onun qurumush dodaqlarini siqalladim. Nino taqyatdyan dyushmyush halda uzyumya baxdi. Aq onlyuk taxmish bir qadin charpayiya yaxinlashdi. O, myanya bir qundaq uzatdi. Onu alib baxdiqim zaman kichicik barmaqlari vya byoyyuk ifadyasiz baxishli qyozlyari olan bir canli “oyuncaq” qyordyum. “Oyuncaq” aqzini achib aqlayirdi.
- Qyor nya qyadyar qyozyal bir qizdir – deyya Nino “oyuncaqin” hyaryakyatlyarini tyaqlid edyaryak barmaqlarini achdi. Alimi qaldirdim vya qorxa-qorxa qundaqa toxundum, lakin “oyuncaq” artiq yatmishdi vya onun byuryushmyush sifyati chox ciddi idi.
Nino pichilti ilya: “Onun adini litseyin shyaryafinya Tamara qoyariq” – dedi. Myan raziliqla bashimi tyarpyatdim, chyunki Tamara adi chox qyozyal bir addir. O hyam xristianlarda vya hyam dya myusyalmanlarda tyasadyuf edilir.
Kimsya alimdyan tutub myani otaqdan chixartdi. Bayirda baxishlar myanya zillyanmishdi. Biz atamla hyayyatya chixdiq. Atam: – “Qyal atlarimiza minib chyolya qedyak” – dedi. Ninonun bir azdan yatmasina icazya veryacyaklyar.
Atlarimiza mindik vya onlari chilqincasina dyordnalla chaparaq sariqum tyapyalyarinin arasindan kechyaryak bir-birimizi otdyuk. Atam myanya nya isya deyirdi, lakin onun dediklyarini basha dyushya bilmirdim. Sonra basha dyushdyumki, o, myanya tyasyalli vermyayya chalishirdi. Bilmirdim niyya, chyunki ifadyasiz iri qyozlyari olan bir qizin atasi olduqum uchyun son dyaryacya myaqrur idim.
Qyunlyar tyasbehin inci dyanyalyari kimi kechib qedirdi. Nino “oyuncaqini” daima kyoksyunya basaraq dashiyir, qecyalyari isya ona qyurcyu mahnilari oxuyurdu. O, myanimlya soyuq ryaftar edirdi, chyunki myan ushaqi byalyamyayya qadir olmayan bir kishi idim. Myan byutyun qyunyu nazirlikdya oturub qovluqlarin ichindya eshyalyanirdim. Bir dya qyoryurdyun ki, Nino myarhyamyatya qyalib myanya zyanq edir vya inqilabi hyaryakatlardan myani xyabyardar edirdi:
-Ali xan, “oyuncaqimiz” qyuldyu vya alini qyunyash tyaryafya uzatdi, “chox sheytan oyuncaqdir”, Ali xan.
Masamin ustyundyakison myalumati oxudum vya shyubhyali syarhyadlyarin cizildiqi xyarityalyarya baxdim. Adlari chyatin tyalyaffyuz edilyan asraryanqiz adamlar Versalda oturub, Shyarqin aqibyatini hyall edirdilyar. Yalniz bir nyafyar, Ankaradan qyalmish sarishin, mavi qyozlyu tyurk qenerali qalib dyovlyatlyarya umidsiz myuqavimyat qyostyarmyayya cyuryat qyostyarirdi. Vyatyanimiz Azyarbaycan artiq Avropa dyovlyatlyari tyaryafindyan myustyaqil bir dyovlyat kimi tanindi. Inqilis alaylarinin artiq suveren bir respublika olan olkyamizin torpaqlarindan tyamamyan chixib qetmyalyarinya dair xyabyardyan cusha qyalyan Ilyas byayin hyararyatini soyutmaq uchyun chox syay etmyali oldum.
-Demyak abyadi azadliq, – deyya Ilyas byay sevinclya syaslyandi. Artiq vyatyanimizin torpaqlari uzyarindya yabanchi qyuvvyalyar olmayacaq.
Bura bax, Ilyas byay – deyyaryak onu xyarityanin yanina chaqiraraq dedim:
-Bizim cyanub myuttyafiqlyarimizin Tyurkiyya vya Iran olmasi vacibdir, lakin indi onlarin hyar ikisi dya zyaiflyamishdir. Indi biz havada qalmish vyaziyyyatdyayik. Shimaldan neftimizi susamish yyuz altmish milyon rus hyar qyun bizya qarshi tyazyiqini artirir. Nya qyadyar ki, inqilislyar buradadirlar, hech bir rus syarhyadlyarimizi kechmyayya cyuryat edya bilmyaz. Aqyar inqilislyar chixib qetsyalyar, vyatyanimizi myudafiya etmyak uchyun bir syan qalirsan, bir dya myan vya bir nechya alay.
Ilyas byay qayqisizliqla bashini yirqaladi:
-Ashshi, syan nya danishirsan! Ruslarla dostluq anlashmalari yaratmaq vya syulh myuqavilyalyari baqlamaq uchyun bizim diplomatlarimiz var. Ordunun qyoryacyak ishlyari bashqadir.
O, xyarityadya olkyamizin cyanub syarhyadini qyostyarib syozyunya davam etdi:
-Bax, ordu buraya Ermyanistan syarhyadinya qetmyalidir. O byolqyadya vyaziyyyat qarishib. Hyarbi nazir qeneral Mehmandarov artiq hyaryakyat amrini verib.
Diplomatiyanin yalniz hyarbchilyar tyaryafindyan amyalli bashli himayya olunduqu zaman myana kyasb etdiyinya onu inandirmaq abyas idi.
Chox kechmyadyan inqilis alaylari shyahyari tyark etmyayya bashladilar. Kyuchyalyar bayramsayaqi byazyadilmishdi. Qoshunlarimiz Ermyanistan syarhyadinya tyaryaf hyaryakyat edirdi. Rusiya-Azyarbaycan syarhyadindyaki stansiyamiz Yalamada yalniz syarhyad keshikchilyari vya bir nechya myamur qalmishdi. Nazirlikdya isya biz hyam aqlarla vya hyam dya qirmizi myamurlarla myuqavilyalyar hazirlamaqa chalishirdiq. Atam Irana qayidirdi. Nino vya myan onu limana apardiq. O, kyadyarlya bizya baxdi. Onun dalinca qetmyak istyayib-istyamyadiyimizi bizdyan sorushmadi.
-Iranda nya edyacyaksyan, ata?
-Ola bilsin evlyanyacyayyam... O, fikri daqiniq halda bizi opdyu vya dyushyuncyali-dyushyuncyali dedi:
-Arabir sizi qyormyayya qyalyaryam. Shayyad bu dyovlyat yixilasi olsa, qyam yemyayin, myanim Mazandaranda bir nechya malikanyam var.
O, qyamiyya mindi vya qyoyyartyadya dayanib, uzun myuddyat bizya, ichyari shyahyarin qala divarlarina, nyahyanq Qiz qalasina, shyahyarya vya uzun-uzadi chyollyarya baxdi.
Shyahyardya hava chox isti idi. Nazirliyin pyancyaryalyarindyaki pyardyalyar yari ortyulyu idi. Sifyatlyarindya cansixici ifadyalyari olan rus tyamsilchilyari qyaldilyar. Onlar saysiz-hesabsiz myuqavilyalyari, maddyalyari vya myuyayyyan qeydlyari laqeydliklya vya tyalyasik imzalayib qetdilyar.
Shyahyarimizin kyuchyalyarini toz vya qum byuryumyushdyu. Kyulyak kaqiz tikyalyarini qyoyya sovururdu. Ninonun valideynlyari yayda dincyalmyak uchyun Qyurcyustana qetmishdilyar.
Yalamada isya avvyalki kimi bir nechya syarhyad keshikchisi vya bir nechya nyafyar myamur qalmishdi.
Bir qyun nazirya uzyumyu tutub dedim:
-Asyadulla, Yalamanin qarshisinda otuz min nyafyar rus qoshunu myovqe tutmush vyaziyyyatdyadir.
O, qashlarini chataraq biliryam – dedi:
– Myuqavilyalyari imzalamaqdan bashqa hech bir shey elyayyasi durumda deyilik. Qalan hyar shey isya Allahin alindyadir.
Kyuchyayya chixdim. Syunqyulyari par-par parildayan bir nechya asqyar parlament binasinin qapisinda keshik chyakirdi.
Parlamentin iclasinda myuxtyalif siyasi partiyalar bir-birlyarini yeyirdilyar. Shyahyarin kyanar myahyallyalyarindya yashayan rus fyahlyalyari hyokumyati hyadyalyayirdilyar ki, aqyar onlar Rusiyaya neft ixracina icazya vermyasyalyar tyatilya bashlayacaqlar.
Chayxanalar qyazet oxuyan vya nyard oynayan kishilyarlya dolu idi. Ushaqlar qizmar tozun ichindya oynayirdilar. Shyahyarya elya bil qyoydyan od yaqirdi. Minaryalyardyan azan syasi qyalirdi: Namaza qedin! Namaza qedin! Ibadyat yatmaqdan xeyirlidir!
Myan yatmirdim, qyozlyarimi yumub xalchanin ustyundya uzanmishdim. Syarhyad stansiyasi olan Yalamanin qarshisinda tyahdid edyan otuz min rus asqyari qyozlyarimin qabaqindan chyakilmirdi.
-Nino, - dedim. - Hava chox istidir. “Oyuncaqimiz” da bu cyur istiyya vyardish etmyayib. Syan dya ki, aqaclari, kyolqyali yerlyari vya shirilti ilya axan sulari sevirsyan. Yay vaxti Qyurcyustana, valideynlyarinin yanina qetmyak istyamyazdinmi?
-Yox, - deyya Nino ciddi cavab verdi.
Myan ona bashqa bir syoz demyadim. Lakin Nino fikirli-fikirli qashqabaqini tyokdyu.
-Biz birlikdya chixib qetmyaliyik, Ali xan. Shyahyar chox istidir. Axi syanin Qyancyadyaki malikanyan baq-baxchalarla ahatya olunmushdur. Qyal qedyak oraya. Ora syanin yurdundur, “oyuncaqimiz” da kyolqyadya yatib yuxulaya bilyar.
Myan buna etiraz edya bilmyazdim. Ertyasi qyun qatarla yola dyushdyuk. Vaqonumuz Azyarbaycanin yeni dyovlyat qerbi ilya byazyanmishdi.
Qyancya dyamir yolu stansiyasindan uzun, qenish vya tozlu bir yol bizi shyahyarya aparirdi. Kilsya vya myascidlyar yasti evlyarlya ahatyadya idi. Shyahyarin myusyalman vya ermyani myahyallyalyarini biri-birindyan suyu chyakilmish bir chay ayirirdi. Myan Ninoya yyuz il bundan qabaq acdadim Ibrahim xanin rus qyullyasi ilya vurulub, can vermish olduqu dashi qyostyardim.
Malikanyamizin bayirindaki qyolmyachyadya tyanbyal camishlar uzanmishdilar. Suyun ichindya yalniz onlarin bashi qyoryunyurdyu. Havada syud qoxusu vardi, uzyum salximlarinin qilyalyari isya inyak qyozlyari boyda idi. Kyandlilyar bashlarinin ortasini ulqyuclya qirxdirmishdilar. Onlarin bashlarinin saq vya sol tyaryaflyarindyaki uzun sachlari qabaqa daranmishdi.
Aqaclarin ahatyasindya isya taxta eyvanli balaca bir ev vardi. “Oyuncaqimiz” atlari, itlyari vya toyuqlari qyoryandya qyulyumsyadi. Biz evi syaliqyayya salib, burada yerlyashdik. Myan bir nechya hyaftyalik nazirliyi, myuqavilyalyari vya syarhyad stansiyasi olan Yalamani yaddan chixartdim.
Biz chyamyanlikdya uzanib yatirdiq. Nino da chyamyanin aci saplaqlarini cheynyayib atirdi. Onun qyunyashdyan qaralmish sifyati Qyancya syamasi kimi aydin vya sakitlik ichindyaydi. Onun iyirmi yashi var idi. Ona shyarqli zyovqyu ilya baxilsaydi, chox incya qurulushlu idi.
-Ali xan, bu “oyuncaq” myanimdir. Qyalyan dyafya oqlan olacaq, onu syan qyotyuryarsyan, tyapya-tyapya qyazdiryarsyan. Sonra “oyuncaqin” qyalyacyayi uchyun an incyaliklyarinya qyadyar planlar cizmaqa bashladi. Planda tennis, Oksford, fransiz vya inqilis dillyari... daha nyalyar yoxdu. Tam Avropa nyumunyasi...
Myan hech bir shey demyadim. Chyunki “oyuncaqimiz” lap balaca idi vya Yalamada otuz min rus asqyari dayanmishdi. Biz chyamyanlikdya byoyyuk aqaclarin kyolqyasindya xalcha syarib yemyak yeyyardik. Nino, camishlarin uzandiqlari qyolmyachyalyardyan bir az aralidaki chayda chimirdi. Bashlarinda balaca yumru papaqlari olan kyandlilyar bizya qyalir, xanlarina bash ayir vya syabyatlyardya shaftali, alma, uzyum qyatirirdilyar. Biz hech bir qyazet oxumurduq, myaktub da almirdiq. Dyunya bizim uchyun malikanyamizin syarhyadindya qurtarirdi. Bura az qala Daqistan qyadyar qyozyal idi.
Isti yay qyunlyarinin birindya biz otaqimizda oturmushduq, birdyan birya uzaqdan dyordnalla qyalyan bir atin nallarinin syasini eshitdik. O dyaqiqya eyvana chixdim. Qara chyarkyaz libasi qeymish ariq bir adam atdan yerya hoppandi. “Ilyas byay” deyya chiqirdim vya onu qarshilamaq uchyun alimi uzatdim. O, salamimi almadi. O, neft lampasinin ishiqinda dayanmishdi, sifyati aqarmish, yanaqlari da chuxura dyushmyushdyu.
O tyalash ichindya “Ruslar Bakiya qirdilyar” dedi. Myan bashimi tyarpyatdim, elya bil bu ahvalat myanya choxdan byalli idi. Nino arxamda dayanmishdi. O, yavashca sorushdu:
-Ilyas byay, de qyoryak, bu necya oldu?
Qecya Yalamadan rus asqyarlyari ilya dolu qatarlar qyaldilyar. Onlar shyahyari myuhasiryayya aldilar vya parlament tyaslim oldu. Qacha bilmyayyan byutyun nazirlyar hyabs olundular vya myaclis dya daqidildi. Rus fyahlyalyari oz hyamvyatyanlyarinin tyaryafinya kechdilyar. Bakida bir nyafyar dya olsun asqyarimiz yox idi. Ordumuz isya Ermyanistan ilya syarhyadya itirdiklyari myovqelyardya durmushdular. Myan kyonyullyu partizan dyastyasi yaratmaq istyayiryam.
Myan qeri dyondyum. Nino otaqda idi. Xidmyatchilyar dya atlari arabaya qoshurdular. Nino bir yandan ashyalari yiqir, bir yandan da oz ana dilindya “oyuncaqla” nya isya danishirdi. Sonra arabaya minib tarlalarin ichindyan kechdik. Ilyas byay yanimizca atla qedirdi. Uzaqda Qyancyanin ishiqlari qyoryunyurdyu vya bir anliqa kechmishlya indiki zamanin biri-birinya qaynashdiqini hiss edyan kimi oldum.Myardyakan yolundaki qarpiz bostanlarinda belindya xyancyar, uzyu solqun vya ciddi Ilyas byay, sakit qyururla dayanmish Nino qyalib qyozlyarimin qabaqinda canlandi.
Qyancyayya qecya yarisi chatdiq. Kyuchyalyar narahat, hyayyacanli adamlarla dolu idi. Ermyani myahyallyasini myusyalman myahyallyasindyan ayiran kyorpyudya atyash achmaqa hazir olan asqyarlyar dayanmishdilar. Myashyallyardyan hyokumyat binasinin uzyarindyaki yeni Azyarbaycan bayraqina ishiq sachirdi.
XXX
Qyancyanin byoyyuk myascidinin divari yaninda oturmushdum. Myascidin hyayyatindya yorqun halda uzanmish asqyarlyarya qyoz qyazdirdim. Chay tyaryafdyan qyalyan pulemyotlarin syaslyari myascidin hyayyatindya dya eshidilirdi.
Azyarbaycan Demokratik Cyumhuriyyyatinin bir nechya qyunlyuk omryu qalmishdi.
Sonra hyayyatin bir kyuncyundya oturub, kechmishin abyadilyashdirmyali anlarini bir daha tez-tyalyasik tyalashli syatirlyarlya dyaftyarimya qeyd edirdim.
Syakkiz qyun bundan qabaq Qyancyadya kichik oteldya qaldiqimiz zaman myan Ilyas byayya myuraciyat edib dedim:
-Ilyas byay, myan burada qaliram.
-Syan dyalisyan, aqlini itirmisyan, – deyya Ilyas byay cavab verdi. Qecya saat uch idi. Nino yan otaqda yatirdi.
“Syan dyalisyan, aqlini itirmisyan” deyya Ilyas byay dediyi syozlyari tyakrar etdi vya otaqda qyazishmyayya bashladi.
Myan masanin bash tyaryafindya oturmushdum vya Ilyas byayin dyushyuncyalyarinya ahyamiyyyat vermirdim.
“Myan burada qaliram” tyakraryan dedim. Kyonyullyu partizan dyastyalyari qyalyacyaklyar. Biz dyoyyushyacyayik. Myan, oz vyatyanimdyan hech yana qachmayacaqam.
Myan elya bil yuxuda danishirdim. Ильяс бек остановился передо мной, грустно и зло взглянул на меня.
- Али хан, мы вместе учились в гимназии и на больших переменах вместе дрались с русскими. Я был рядом с тобой, когда ты догонял машину Нахараряна. Я отвозил Нино домой, и я стоял рядом с тобой у ворот Цицианишвили. Но теперь ты должен уехать. Ради Нино, ради себя и ради нашей Родины, которой ты еще будешь нужен.
- Если ты остаешься здесь, Ильяс бек, то остаюсь и я.
- Я остаюсь потому, что я - одинок, потому что я умею командовать солдатами, и у меня есть опыт уличных боев. Уезжай в Иран, Али хан.
- Я не могу уехать ни в Иран, ни в Европу.
Я подошел к окну. Во дворе горели факелы, доносился лязг металла.
- Али хан, наша республика не продержится и восьми дней.
Я безразлично кивнул. Под окном прошли люди с оружием в руках. Из соседней комнаты послышался шум, я оглянулся и увидел стоявшую в дверях Нино.
- Через два часа последний поезд на Тифлис, - сказал я жене.
- Да, Али хан, мы едем.
- Нет, едешь ты с Куколкой. Я приеду позже. Пока мне надо остаться здесь. А ты должна уехать. Сейчас все совсем иначе, чем было в Баку. Ситуация совершенно другая, ты не можешь оставаться здесь, Нино, теперь у тебя есть ребенок.
Я говорил что-то еще. Отсветы факелов играли на стене, блики падали на лицо Ильяс бека, стоявшего в углу, опустив голову.
Нино уже окончательно проснулась. Она тихо подошла к окну, выглянула на улицу, потом обернулась к Ильяс беку. Ильяс бек отвернулся. Нино вышла на середину комнаты, склонила голову набок.
- А как же Куколка. - спросила она. - У нас ребенок, ты не хочешь ехать с нами.
- Я не могу ехать, Нино.
- Твой прадед погиб на гянджинском мосту. Я помню это еще из экзаменов по истории.
И вдруг, застонав, как раненый зверь, Нино опустилась на пол. Глаза ее были сухими, тело била крупная дрожь. Ильяс бек выбежал из комнаты.
- Я приеду к вам, Нино. Очень скоро, всего через восемь дней.
Нино продолжала стонать. Люди за окном пели гимн гибнущей республики.
Вдруг Нино замолчала. Она долго смотрела на меня, потом поднялась. Я взял чемодан, запеленатую Куколку, и мы тихо спустились по ступенькам гостиницы. Ильяс бек ждал нас в машине. Через толпу мы с трудом проехали к вокзалу.
- Потерпи три-четыре дня, Нино, - сказал Ильяс бек, - всего три-четыре дня, и Али хан будет с вами...
Нино спокойно кивнула.
- Знаю. Мы поживем сначала в Тифлисе, а потом уедем в Париж. У нас будет домик с садом, и вторым родится мальчик.
- Да, Нино, все будет именно так...
Я старался говорить спокойно и уверенно. Глядя вдаль, Нино стиснула мне руку.
Медленно скользя по извивающимся, как змеи, рельсам, из темноты выполз похожий на зловещее чудовище поезд.
Нино торопливо поцеловала меня.
- Всего хорошего, Али хан. Через три дня встретимся.
- Конечно, Нино, а потом уедем в Париж.
Она улыбнулась, я не мог шевельнуться, словно мои сапоги приросли к перрону. Ильяс бек проводил Нино в вагон. Она выглянула из окна, похожая на испуганную, потерявшую гнездо маленькую птичку. Поезд тронулся. Нино махнула мне рукой.
Ильяс бек на ходу спрыгнул с подножки вагона.
Мы возвращались в город, и я думал о доживающей последние дни республике.
Светало. Город был подобен арсеналу. В Гянджу подтянулись крестьяне, привозя с собой припрятанные пулеметы, боеприпасы. С армянской стороны изредка доносились выстрелы. Та часть города уже принадлежала России.
В Гяндже появился человек с густыми бровями, орлиным носом и глубоко запавшими глазами. Это был шахзаде Мансур Мирза Гаджар. Никто не знал, кто он и откуда приехал. Он происходил из рода Гаджаров, и на его папахе сиял серебряный иранский лев. Человек этот, считавший себя потомком Ага Мухаммеда, взял командование на себя.
Батальоны русских приближались к Гяндже, город был полон беженцами из Баку. Они рассказывали о расстреле министров, аресте депутатов парламента, трупах, выброшенных в море с привязанными к ногам ядрами.
- Мечеть Тезе Пир превращена в клуб, русские избили Сеида Мустафу, собравшегося молиться на крепостной стене. Они связали ему руки и сунули в рот кусок свинины. Ему удалось бежать в Мешхед к дяде. А его отца русские расстреляли.
Все это рассказывал мне Арслан ага, наблюдавший, как я раздаю оружие.
- Али хан, я тоже хочу воевать.
- Ты. Ах, ты перемазанный чернилами поросенок, ты тоже хочешь воевать.
- Я не поросенок, Али хан. И я, как все вы, люблю свою родину. Мой отец убежал в Тифлис. Дай мне винтовку.
Лицо его было серьезным, он смотрел на меня, взволнованно хлопая глазами.
Я дал ему винтовку и включил в свою команду, позиции которой были у моста. Улицы по ту сторону моста уже были заняты русскими.
В знойный полдень мы сошлись в рукопашной. Перед моими глазами мелькали широкоскулые, плоские лица, треугольные штыки. Дикая ярость обуяла меня.
- Вперед! - кричал кто-то.
Воздух был пропитан запахами пота и крови. Я взмахнул прикладом и почувствовал, как пуля царапнула мне плечо. Со всей силой я опустил приклад на чью-то голову. Череп раскололся, мозг брызнул наружу, смешиваясь с пылью, я выхватил кинжал и бросился на нового противника. Когда тот упал, я краем глаза заметил, как Арслан ага вонзает кинжал в глаз своего противника.
Издали послышались сигналы трубы. Мы залегли на углу и принялись беспорядочно обстреливать армянские кварталы. Ночью мы переползли по мосту обратно в нашу часть города. Обмотанный пулеметными лентами Ильяс бек сидел на мосту и чистил пулемет.
Мы устроились во дворе мечети. В ночном небе светили звезды, Ильяс бек рассказывал, как в детстве он купался в море, попал в водоворот и чуть не утонул. Потом мы похлебали супа, съели несколько персиков. Арслан ага тоже был с нами, ему в бою выбили зубы, и разбитая десна кровоточила.
- Я боюсь, Али хан, я страшный трус.
- Тогда оставь оружие, пройди полем к Пуле и плыви в Грузию.
- Я не могу сделать этого, я хочу драться, я, хоть и трус, но родину люблю не меньше остальных.
Я ничего не ответил.
Начинался очередной рассвет. Издали доносилась артиллерийская канонада. На минарете мечети стояли шахзаде Гаджар и Ильяс бек. В руках Ильяс бека был бинокль. Над минаретом развевался флаг. Издали слышались звуки трубы. Кто-то затянул песню о туранском государстве.
- Я кое-что слышал, - послышался чей-то голос неподалеку от меня. Лицо говорившего было бледным, как у покойника, глаза задумчивы. - В Иране появился некто по имени Рза. Он командует армией, и они побеждают. И Кямал в Анкаре тоже собрал армию. Мы деремся не зря. Нам на помощь идут двадцать пять тысяч человек.
- Не двадцать пять тысяч, - сказал я, - а двести пятьдесят миллионов, весь мусульманский мир спешит помочь нам. Но одному Аллаху известно, успеют ли они.
Я поднялся и пошел к мосту. Лег за пулемет, и лента, как четки, заскользила меж моих пальцев. Арслан ага подавал мне ленту. Он был бледен, но улыбался. Со стороны русских началось какое-то движение, мой пулемет строчил без передышки. С той стороны заиграли призыв к атаке. Из глубины армянских кварталов послышался марш Буденного.
Я поднял голову. Передо мной лежала широкая, пересохшая река. Русские, пригибаясь, перебегали площадь, стреляя на ходу. Пули со свистом вонзались в опоры моста. Я отвечал им плотным огнем. Русские падали, как игрушечные солдатики, но взамен убитых появлялись все новые и новые. Их были тысячи, и мой одинокий пулемет был бессилен на гянджинском мосту.
Арслан ага по-детски вскрикнул и застонал. Я бросил взгляд в его сторону. Он лежал, распростершись, и струйка крови стекала из уголка его раскрытых губ. Я снова стиснул гашетку пулемета, поливая русских огнем. Труба опять заиграла атаку.
Моя папаха улетела в реку - то ли пуля снесла ее, то ли порыв ветра.
Я рванул гимнастерку на груди. Теперь между мной и противником было только тело Арслана ага. Значит, можно быть трусом, но умереть за родину, как герой.
Трубы на том берегу заиграли отбой. Мой пулемет смолк. Взмокший от пота, голодный, я сидел на мосту и ждал, когда меня сменят. Пришла смена. Они подняли тело Арслана ага и положили его перед пулеметом, как прикрытие. Я вернулся в город.
* * *
И вот я сижу во дворе мечети, помешивая ложкой свой суп. У входа в мечеть стоит шахзаде Мансур, рядом Ильяс бек с картой. Я нечеловечески устал. Через несколько часов надо снова идти к мосту, и я знаю, что Азербайджанская Республика продержится всего еще несколько дней...
Довольно. Хочется спать. Я буду спать, пока труба вновь не призовет меня к мосту, где сто лет назад за свободу своего народа отдал жизнь мой прадед Ибрагим хан Ширваншир.
"Али хан Ширваншир погиб в 5 часов 15 минут на гянджинском мосту. Его тело упало в пересохшую реку, пронзенное восемью пулями. В его кармане найдена тетрадь. Если на то будет воля Аллаха, я доставлю эту тетрадь его жене. На рассвете, незадолго до наступления русских, мы похоронили его во дворе мечети. Наша республика погибла, как погиб Али хан Ширваншир. Ротмистр Ильяс бек, сын Зейнала ага из поселка Бинагады". Ilyas byay qabaqimda dayanib, kyadyarlya tyars-tyars uzyumya baxdi:
-Ali xan, myan syaninlya bir yerdya myaktyabya qetmishik vya byoyyuk tyanyaffyuslyardya rus ushaqlari ilya dalashmishiq. Syan Nachararyanin mashininin arxasinca dyushdyuyyun zaman, myan syanin ardinca chapirdim. O qecya Ninonu atimin yyahyarinya oturdub evinya myan aparmishdim. Sisianashvili darvazasinin yaninda bashi pozuq rus asqyarlyarinya qarshi bir yerdya vurushmushuq. Amma indi syan buradan chixib qetmyalisyan. Ninonun vya ozyunyun yaxshiliqi uchyun vya byalkya dya bir daha syanya ehtiyaci olacaq vyatyanin naminya buradan qetmyalisyan.
-Ilyas byay, syan burada qalirsansa, myan dya qaliram.
-Myan burada ona qyorya qaliram ki, dyunyada hech kimim yoxdur, tyakyam. Myan burada qaliram ona qyorya ki, myan zabityam, asqyarlyari dyoyyushya aparmaqi bacariram vya iki vurush kechirmishyam. Bu iki vurushda byoyyuk tyacryubya toplamisham. Odur ki, inadliq elyamya Ali xan, Irana qet.
Irana da, Avropaya da qedya bilmyaryam.
Myan pyancyaryayya yaxinlashdim. Bayirda myashyallyar yanir vya hyar tyaryafdyan silah shaqqildamalari eshidilirdi.
-Ali xan, Cyumhuriyyyatimizin hech syakkiz qyunlyuk dya omryu qalmayib. Myan laqeydliklya bashimi tyarpyatdim. Kyuchyadyan allyari silahli adamlar kechirdilyar. Yan otaqda ayaq syasi eshidib uzyumyu o tyaryafya chevirdim. Nino qyozlyari yuxulu-yuxulu qapida durmushdu.
-Nino, - dedim,– Tiflisya axirinci qatar iki saatdan sonra qedir.
-Byali, biz qedirik, Ali xan.
-Yox, syan ushaqla qedirsyan. Myan isya sonra qyalyacyayyam. Myanim hyalya ki, burada qalmaqim qyaryakdir. Amma syanin qetmyayin vacibdir. Indi Bakida vyaziyyyat kechyan dyafya olduqu kimi deyil. Vyaziyyyat tamamilya bashqa cyurdyur. Ona qyorya dya syan burada qala bilmyazsyan. Nino, indi syanin kyorpyan var.
Kyuchyalyardya myashyallyar yanirdi. Ilyas byay dya bashini ashaqi salib otaqin kyuncyundya dayanmishdi.
Birdyan Ninonun qyozlyarindyan yuxu silindi. O, yavash-yavash pyancyaryayya tyaryaf qedib, bayira baxdi. Sonra Ilyas byayya tyaryaf baxdi vya otaqin ortasina qyalib, bashini ashaqi aydi.
-Byas oyuncaq? - dedi. Bizim kyorpyamiz var, bizimlya qetmyak istyamirsyan?
Qedya bilmiryam, Nino.
-Syanin ulu baban Qyancya kyorpyusyundya shyahid olmushdu. Myan bunu tarix imtahanindan biliryam.
Nino qyaflyatyan can veryan yarali bir heyvan kimi nalya chyakib yerya syarildi. Onun qyozlyari qupquru idi, lakin byadyani tir-tir titryayirdi. O, fyaryad edyarkyan, Ilyas byay otaqda dayanmayib eshiyya atildi.
-Nino, myan bir nechya qyundyan sonra sizin dalinizca qyalyacyayimya syoz veriryam. Nino hyalya dya fyaryad ichindya idi. Kyuchyalyardya camaat can veryan cyumhuriyyyatin coshqun himnini oxuyurdular.
Nino birdyan susdu vya qyozlyarini myanya zillyadi. Sonra ayaqa durdu. Myan chamadani qyotyurdyum. Qundaqdaki “oyuncaq” qucaqimda idi. Biz evin pillyakyanlyarindyan syassiz-syamirsiz ashaqi endik. Ilyas byay mashinda bizi qyozlyayirdi. Biz, adamlarla dolu olan kyuchyalyardyan kechyaryak dyamir yol stansiyasina qetdik.
-Uch, dyord qyun dyoz, - deyya Ilyas byay Ninonun sakitlyashdirirdi. Yalniz uch-dyord qyun. Ondan sonra Ali xan yenya dya yaninizda olacaq.
Nino sakitcya “biliryam” – dedi. Biz avvyal Tiflisdya qalacayiq, sonra da Parisya qedyacyayik. Bizim baqchali bir evimiz olacaq, ikinci ushaqimiz da oqlan olacaq.
-Byali, Nino, bax elya bu belya dya olacaq...
Myanim syasim aydin vya inamli idi. Nino alimi sixdi, sonra baxishlarini uzaqlara chevirdi.
Dyamir yol relslyari uzun ilanlara byanzyayirdi. Qatar qaranliqlarin ichindyan ajdaha kimi chixaraq perona yaxinlashdi.
Nino myani tyalyasik opdyu. -Salamat qal, Ali xan. Uch qyundyan sonra qyoryushyarik.
-Albyattya, Nino orada qyoryushyarik, sonra oradan da Parisya qedyacyayik.
Nino qyulyumsyadi. Myan peronda dayanmishdim. Elya bil qapqara asfalta mixlanmish kimi yerimdyan tyarpyanya bilmirdim. Ilyas byay onlari vaqona apardi. Nino kupenin pyancyaryasindyan bayira baxirdi. Nino hyurkmyush balaca bir qush kimi sakit idi. Qatar yavash-yavash hyaryakyat etdiyi zaman Nino al elyadi. Ilyas byay dya qatardan yerya hoppandi.
-Biz shyahyarya qayitdiq. Myan bir nechya qyun omryu qalan respublikamiz baryadya fikirlyashirdim.
Syahyar achilirdi. Atraf kyandlyardyan kyand sakinlyari qizli saxladiqlari pulemyotlari vya bashqa hyarbi sursatlari ozlyari ilya qyatirirdilyar. Shyahyar silah anbarina byanzyayirdi. Chayin o biri tyaryafindya yerlyashyan ermyani myahyallyasindyan ara-bir qyullya syasi eshidilirdi. Chayin o tayi artiq Rusiya torpaqi idi. Qirmizi syuvari dyastyalyari sel kimi olkyani byuryumyushdyulyar.
Shyahyardya birdyan-birya qalin qashli, qartal burunlu vya qyozlyari chuxura dyushmyush bir adam peyda oldu. Bu shahzadya Mansur Mirzya Qacar idi. Bu adamin kim olduqunu vya haradan qyaldiyini hech kim bilmirdi. O, Iran taxtini alindya tutan Qacarlar syulalyasindyan idi vya onun papaqinin qabaqinda bir qyumyush Aslan qerbi parildayirdi. Ozyunyu byoyyuk Aqa Myahyammyadin varisi hesab edyan bu adam ryahbyarliyi alinya aldi. Rus alaylari Qyancyayya doqru axmaqa bashlamishdi. Shyahyar Bakidan qyalyan qachqinlarla dolu idi. Onlar nazirlyarin qyullyalyanmyasindyan, parlament deputatlarinin hyabsya alinmasindan vya adamlarin bellyarinya dash baqlanib Xyazyar dyanizinin an dyarin yerlyarinya atilmasindan danishirdilar.
Tyazya Pir myascidini indi kluba cheviriblyar. Qala divarlari yaninda namaz qilmaq istyayyan Seyid Mustafani rus asqyarlyari dyoydyulyar. Sonra onun qollarini baqlayib aqzina donuz ati dyurtyublyar. Bundan sonra Seyid Mustafa Irana, Myashhyaddyaki amisinin yanina qachmaqa myuvyaffyaq oldu. Onun atasini ruslar oldyurmyushdyulyar.
Bu xyabyari qyatiryan Arslan Aqa myanim qabaqimda dayanib payladiqim silahlara baxirdi.
-Ali xan, myan dya sizinlya birlikdya vurushmaq istyayiryam.
-Syan? Ay myuryakkyabya bulashmish donuz choshqasi, syan dya vurushmaq istyayirsyan?
-Myan donuz balasi deyilyam, Ali xan. Myan dya hami kimi oz vyatyanimi seviryam. Atam Tiflisya qachdi. Myanya dya bir silah ver.
Onun sifyati ciddi idi, qyozlyarini dyoyya-dyoyya uzyumya baxirdi. Ona bir nechya silah verdim. O, myanim komandanliqim altinda kyorpyunyun bashinda vurushan dyastyayya qoshuldu. Rus asqyarlyari kyorpyunyun o tayindaki kyuchyalyari tuturdular. Biz qyunyashin qizmar istisindya albyayaxa dyoyyushyunya qirishdik. Qarshimda enli sifyatlyari vya parildayan uchkyunc syunqyulyari qyordyum. Birdyan birya myani vyahshi bir qyazyab byuryudyu.
Syunqyulyarimizi kyamyarimizin syaviyyyasinya endirdik. Qanla tyar bir-birinya qarishmishdi. Mauzerimin dyastyayindyan tutub lyulyayini yuxari qaldiranda bir qyullya chiynimi siyirdi. Atdiqim qyullyanin zyarbyasindyan bir rus asqyarinin kyallyasi partladi. Onun beyninin parchalari kyuchyanin tozuna tyokyuldyu. Xyancyarimi siyirib bir asqyarin ustyunya cumarkyan, Arslan Aqanin bir rus asqyarinin qyozyunya xyancyar soxduqunu qyordyum.
Uzaqlardan sheypurchularin syaslyari qyalirdi. Biz bir kyuchyanin tinindya yerya uzanib, ermyani evlyarini sellyamya atyashya tuturduq. Qecyalyar syuryunya-syuryunya kyorpyunyun ustyundyan shyahyarya qayidirdiq. Ustyunya patrondash taxmish Ilyas byay kyorpyudya oturub pulemyotun yerini myuyayyyan edirdi.
Biz myascidin hyayyatinya qetdik. Ilyas byay ulduzlarin ishiqinda ushaq ikyan dyanizya chimmyayya qetmyasindyan, orada uzyarkyan burulqana dyushyub az qala batmaqindan vya son dyaqiqyalyardya necya xilas olduqundan myanya danishdi. Onun danishdiqlarindan sonra shorba ichdik, sonra da shaftali yedik. Arslan Aqa da yanimizda oturmushdu. Onun tyokyulmyush dishlyarinin yerindyan qan sizirdi. Qecya bir myuddyat tir-tir asyaryak yanima soxuldu.
-Qorxuram, Ali xan. Myan chox qorxaqam.
-Elya isya silahi yerya qoy, otlaqlardan kechib Pula chayina chatarsan vya chayi kechib Qyurcyustana yollanarsan.
-Myan bunu edya bilmyaryam, chyunki myan dya o birilyar kimi vyatyanimi seviryam. Myan ona daha bir shey demyadim. Syubh achilana yaxin uzaqdan top syaslyari qyalmyayya bashladi. Ilyas byay alindya durbin myascidin minaryasindya Qacarlar nyaslindyan olan shahzadya Mansurun yaninda dayanmishdi. Minaryadya dyovlyat bayraqi dalqalanirdi vya kim isya Turan dyovlyatinin himnini oxumaqa bashladi.
Sifyati meyit sifyati kimi aqarmish, qyozlyari xyayalli bir nyafyar adam dedi: “Eshitmishyam ki, Iranda Rza adli bir nyafyar peyda olub. O, minlyarlya hyarbchilyari bashina toplayib onlara komandanliq edir. Ankarada da Mustafa Kamal atrafinda byoyyuk bir ordu toplayib. Biz abyas yerya vurushmuruq. Iyirmi besh min asqyar bizim kyomyayimizya qyalir”.
-Yox, - dedim. Iyirmi besh min nyafyar yox, iki yyuz alli milyon nyafyar adam, byutyun dyunya myusyalmanlari bizim harayimiza qyalirlyar. Amma onlarin vaxtinda buraya qyalib-qyalmyamyalyarini ancaq Allah bilir.
Myan kyorpyuyya tyaryaf qedib pulemyotun arxasina kechdim. Sonra qyullyalyar barmaqlarimin arasindan tyasbeh dyanyalyari kimi syuryushmyayya bashladi. Arslan Aqa da yanimda oturub pulemyotuma qyullya doldururdu. Onun ryanqi qachmishdi, lakin qyulyumsyayirdi. Ruslarin tyaryafindya hyaryakyat hiss olunan kimi myanim pulemyotum fasilyasiz shaqqildayirdi. Qarshi tyaryafdya hyucum sheypuru chalindi. Haradasa o yanda, ermyani evlyarinin arxasinda Budyonni marshinin syasi qyaldi. Bashimi qaldirib ashaqi baxanda kyorpyunyun altinda qurumush vya susuzluqdan chatlamish chay yataqini qyordyum. Rus asqyarlyari meydanchani kechyaryak, ashaqi ayilib, nishan alir vya atyash achirdilar. Onlarin atdiqlari qyullyalyar kyorpyuyya dyayirdi. Myan bu hyucuma qizqin bir atyashlya cavab verdim. Rus asqyarlyari oyuncaq kimi yerya syarilirdilyar. Lakin, kyallyasi ustya chay sahilindyaki tozlarin ustyunya yuvarlanan asqyarlyari yenilyari ilya avyaz edirdilyar. Onlarin sayi minlyarcya idi. Tyanha qalmish pulemyotun shaqqiltisi Qyancya kyorpyusyundya chox zyaif syaslyanirdi.
Birdyan Arslan Aqa balaca ushaq kimi nalya chyakib qishqirdi. Olduqum yerdyan onun tyaryafinya baxdim. O, kyorpyunyun ustyundya uzyuquylu syarilib qalmishdi, onun aqzindan qan qyalirdi. Myan tyakrar pulemyotun dyuymyasini basdim. Qyullyalyar rus asqyarlyarinin bashina yaqish kimi yaqirdi. Sheypur syasi onlari yenidyan hyucuma qaldirdi.
Papaqim chaya dyushdyu: byalkya ona qyullya dyaymishdi, byalkya dya asyan kyulyak onu bashimdan uchurmushdu.
Myan bir anda pencyayimlya kyoynyayimin yaxasini achdim.
Dyushmyanlya myanim aramda yalniz Arslan Aqanin meyiti durmushdu. Demyali, insan qorxaq olsa da vyatyani uqrunda qyahryamancasina vurusharaq olya bilyarmish.
Qarshi tyaryafdya sheypur syaslyari asqyarlyari qeri chaqirirdi. Pulemyotu susdurdum vya myan tyar ichindya, kyorpyunyun ustyundya oturub, avyaz edilmyami qyozlyayirdim. Onlar qyaldilyar. Yyondyamsiz vya aqir adamlar Arslan Aqanin meyitini sipyar kimi pulemyotun qabaqina qoydular...
Indi myan burada, myascid divarinin kyolqyasindya oturub, qashiqla shorbani ichirdim. Myascid hyayyatinin qirishindya shahzadya Mansur dayanmishdi, Ilyas byay dya ayilib xyarityayya baxirdi. Bakinin Binyaqyadi qyasyabyasindyan olan Zeynal Aqanin oqlu, rotmistr Ilyas byay. Bir nechya saatdan sonra myan yenidyan kyorpyunyun ustyundya dayanib myovqe tutmali idim. Bilirdim ki, Azyarbaycan Cyumhuriyyyatini yalniz bir-nechya qyunlyuk omryu qalib...
Myan ulu babam Ibrahim xan Shirvanshirin xalqin azadliqi uqrunda canini verdiyi sahilya sheypur syasi yenidyan chaqiranadyak yatmaq istyayiryam.
“Ali xan Shirvanshir altiya on besh dyaqiqya ishlyamish Qyancya kyorpyusyundya, pulemyot arxasinda tutduqu myovqeyindya hyalak oldu. Onun meyiti kyorpyudyan qurumush chayin yataqina dyushmyushdyu. Byadyanini syakkiz qyullya dyalik-deshik etmishdi. Cibindyan xatirya dyaftyari chixdi. Allah imkan versya, bu dyaftyari onun arvadina chatdiracaqam. Biz syahyar erkyan, rus qoshunlari sonuncu hyucuma kechmyazdyan bir az avvyal onu myascidin hyayyatindya dyafn etdik. Cyumhuriyyyatimizin omryu Ali xan Shirvanshirin omryu kimi sona chatdi”.