Прошло более сорока лет, как закончил Московский Полиграфический Институт. Однокурсники разлетелись по необъятным просторам тогда ещё живого Союза. Нам, выпускникам МПИ семьдесят седьмого года казалось, что расстаёмся ненадолго, что будет у нас много родных душ на просторах Родины, много мест, где друзья нас будут с радостью встречать и принимать .
Как это будет хорошо - лет так через пятнадцать съездить на Урал к Валере Козеняшеву, в Самару к Косте Гапонову, в Реутов к Сане Мазуру, в Ставрополь к Валере Антипкину, в Рыбинск к Вите Навезневу . Друзья будут к тому времени уже уважаемыми людьми, обзаведутся семьями. Учёба в институте навсегда связала нас прочной нитью, и хорошие воспоминания о студенческой жизни будут до конца дней греть душу.
Однако, жизнь вносит свои коррективы. Расставив нас по местам, она прочно держит и не выпускает надолго из своих рук. Годы летят, а краткосрочный отпуск каждый раз приходится делить между тем, что нужно съездить к родителям – показать внуков, помочь по хозяйству и собственным неотложными делами, накопившимися за год: ремонты, дачные труды, смена мебели… Так вот краны, трубы, обои, пеленки и грядки берут нас в плен, и о поездке к друзьям теперь можно только мечтать.
Перевалило за шестьдесят, когда я стал что-то реально планировать. Правда, Урал и Рыбинск пришлось исключить из планов. Закончилось время, отведённое на этой земле Валере и Вите, голубями взмыли они в небо. Теперь бы успеть встретиться с оставшимися.
Костя Гапонов встретил хорошо, и как будто не было этих сорока лет расставания. И фразы, «а помнишь», возвращали нас в семидесятые прошлого века, где нам было так хорошо. И сдача экзаменов с курьёзами, и купание в пруду зимой, и поездки на картошку, и стройотряд - всё это было, и делили мы эти приключения на всех - щедро и с радостью.
Сейчас нам казалось, что наши дети живут как-то не так. Без той изюминки, что делает неповторимой и украшает шумную и короткую, но интересную и такую нужную жизнь в общаге, которая закалила нас и дала заряд на всю оставшуюся. От Кости узнал адрес Валеры Антипкина, как оказалось, он теперь живёт в Белоруссии.
Связался по телефону с Валерой, и начали мы планировать поездку на Новый 2015год. Костя согласился поддержать, и четвертое января стало точкой общей встречи в Минске.
По телефону Валера рассказал, что живёт он в Минске уже давно. Был главным механиком большой типографии, но несколько лет назад перенёс инсульт. И рад бы сейчас работать, но кто возьмет инвалида? Однокомнатная квартира в доме гостиничного типа, где и коротает свой век с собакой. Семья не состоялась, - бывшая жена с приёмным сыном живут в Ставрополе, увы, отношения с ними не сложились.
Подробности семейной жизни Валеру явно тяготили, но обещал рассказать при встрече. Единственная родная душа рядом с ним, о которой он охотно рассказывал, - это собака Пальма. Когда ему случалось плохо, собака подходила к нему, встревоженно глядя в глаза, и начинало казаться, что часть человеческой боли переходила к ней, и хозяину становилось легче. Преданный друг, Пальма стала семьёй Валеры, и больше всего сейчас он боится умереть и оставить её одну. Я спросил, что за порода.
- Помесь лайки с кем то, но это не важно, – Валера даже немножко обиделся, будто принадлежность к породе могла унизить друга.
- Как давно она у тебя?
- Года три. После инсульта, когда я отлёживался в одиночестве, соседка Дмитриевна привела. Прежний хозяин жил у нас в подъезде и – представляешь- умер от инсульта. Родственники отказались её забирать и хотели усыпить. А теперь Пальма мой врач и санитар.
- И как она тебя лечит?
- Каждый день водит меня на прогулку в парк. Когда во сне начинаю стонать, она лижет лицо и заставляет проснуться. А говорить с ней можно о чем угодно – все понимает.
Я спросил, больше в шутку, чем всерьёз:
- Ты там нас с Костей дождёшься?
Спросил и представил, как он взмахнёт руками и наклонит голову, поправив спадающие очки с большими диоптриями, за которые друзья в шутку дали ему прозвище «Рыба» - а он никогда не обижался. Как выпрямится и посмотрит на меня большими, добрыми, голубыми глазами.
А в телефонной трубке жил его радостный голос:
- Ну, ты скажешь Лёнька. Как же я не дождусь? Обязательно дождусь. Приезжайте.
Потом он по нескольку раз в неделю звонил, и мы уточняли нюансы поездки. Как проехать, где остановиться, где питаться и он очень огорчался, что не может принять у себя в квартире, но уже договорился с хозяйкой, сдающей комнаты, недалеко от него. Это все были радостные хлопоты, и они его не напрягали.
И вдруг незадолго до поездки связь оборвалась. Валера не имел мобильного телефона, - слишком дорого, а городская линия ему полагалась со льготами, как инвалиду. И вот этот телефон замолчал. Мы стали с Костей строить всевозможные догадки. Первая версия была, что он уехал на родину в Рыбинск, в гости к сестре. Давно собирался навестить могилу родителей и повидать племянников. Вторая, что заболел и положили в больницу, и состояние такое, что он не может позвонить. Третья, что отключили телефон.
Эта версия была самая слабая, но мы и её оставляли, потому, что не хотели озвучивать самую последнюю. Казалось, что чем мы больше найдём оправданий в первой половине причин, тем вторая будет нереальней. Надежда не хотела умирать и держалась из последних сил. Мы решили, что едем, а что и как – будем думать на месте.
И вот позади восемьсот километров минской трассы. Мы стоим с Костей в длинном, полутёмном коридоре с облупившимися стенами, и протертым до дыр линолеумом на полу. Слева новая железная дверь, справа тоже новая, деревянная, за которой детские голоса. Прямо перед нами обшарпанная, когда-то очень давно крашеная белой краской. Верхняя доска обивки вырвана и из щели торчат обрывки тряпок. Все три двери не имели номеров, но мы догадались, что нужная нам десятая - это прямо. Дверь, как и хозяин, доживала свой век.
Позвонили. Внутри раздался сердитый собачий лай, предупреждающий, что квартира охраняется. Этот лай обнадёжил нас, но… Никто не спешил открывать. Может, хозяин спит? Стали стучать в дверь и звонить. Лай собаки приблизился. Сторожевые нотки в голосе пропали и зазвучал он звонче и радостнее. Как будто пес, как и мы, надеялся: тот, кого так ждем, вот-вот появится на пороге, неважно, с какой стороны.
На шум открылась дверь в середине коридора и бабка лет восьмидесяти сказала:
- Что звоните, нет никого.
Мы молча подошли к ней. Вопрос чугуном застрял в горле, стал слышен звук собственного сердца.
- Умер он.
Не укладывалось в голове: Валера, - этот весёлый, жизнерадостный человек, немного картавивший, отчего слова получались мягкие, округлые, ласкающие слух, - умер? Я ещё раз посмотрел на запертую дверь с надеждой, что вот сейчас выйдет он сам и произнесёт, смеясь:
- Здорово я вас разыграл? Кто там сомневался, что дождусь?
Но дверь сиротливо выделялась в стене серым пятном, и только щель над ней ещё резче проступила, подчёркивая безысходность. Лай Пальмы, сорок дней охранявшей жильё хозяина, заставлял наворачиваться слезы.
- Сегодня сорок дней.
- А собака?
- Кормим. Дочь моя приезжает – выводит погулять. Ищем ей новую семью.
Дмитриевна, - так звали старушку, дала нам адрес кладбища. Родственников в Минске у Валеры не было.
С трудом нашли свежую могилу с деревянным крестом, тремя скромными венками от сестры, сына и соседей, и железной табличкой с надписью. Вся жизнь уложилась в две строки 27.10.1949 и 27. 11.2014
- Здравствуй Валера. Прости за то, что так долго собирались. Когда-нибудь мы все обязательно встретимся, только придется еще немного подождать.
На следующий день мы уезжали. Я позвонил Дмитриевне, чтобы поблагодарить и попрощаться. Она сказала, что именно вчера, в день нашего приезда, в сороковой - для верующих значимый день, - для Пальмы нашелся новый хозяин. Одинокий пожилой человек, которому нужен друг.