«Не оглядываясь и нехотя улыбаясь, Иуда мотнул утвердительно головой и пробормотал: “Так, так, Пётр! Никому не уступай своего места возле Иисуса!”…» (Леонид Андреев «Иуда Искариот»).
Кому-то покажется странным, что я, говоря про «краснокожего» военного вождя по имени Ташунке Уитко, начинаю эту заметку строками из повести Леонида Андреева «Иуда Искариот». Дело в том, что мне хочется рассмотреть здесь всего лишь один аспект жизни Ташунке Уитко. Всего один день его жизни. Всего несколько минут его жизни. Несколько последних минут.
Ташунке Уитко был убит в форте Робинсон после того, как сложил оружие и поклялся никогда больше не воевать. Лакоты считали его величайшим военным вождём, за ним шли безоглядно. Но в ту минуту, когда его убивали на плацу форта, никто из вчерашних товарищей по оружию не вступился за него.
4 сентября 1877 года Неистовая Лошадь, узнав о том, что лейтенант Кларк приказал схватить его или убить, покинул агентство Красного Облака и уехал в агентство Крапчатого Хвоста. Оставшиеся в его стойбище воины взяли в руки оружие и выдвинулись навстречу солдатам. Они готовы были драться. Но драться они собирались не за Неистовую Лошадь, а за своих женщин и детей. Появление солдат всегда означало для них одно: битву не на жизнь, а на смерть. В такой битве проявлялась личная доблесть и беспощадно умертвлялись враги. Лакоты выступили навстречу солдатам, чтобы защитить свои семьи. Но обошлось без стрельбы, без пролитой крови. Повторяю собирались драться за себя.
5 сентября Ташунке Уитко вернулся из агентства Крапчатого Хвоста в форт Робинсон, где его предполагалось заковать в кандалы. Обнаружив, что его завели помещение с металлическими решётками на окнах, он понял, что его ждёт, и предпринял попытку вырваться из западни. Его убили. Несколько сот Лакотов присутствовало при этом. Добрая половина из них — последователи Неистовой Лошади. Однако никто не вступился за него. Никто не остановил солдат. Все схватились за оружие и принялись кричать друг на друга, когда вождь умирал, истекая кровью. Одни якобы хотели добить его, другие угрожали им, останавливали. Но это — потом, когда Неистовую Лошадь уже пронзили штыком дважды. То есть все эти крики и потрясание ружьями и револьверами были бесполезны.
Вождь умирал. Кто-то укрыл его одеялом. Кто? Годы спустя это одеяло превратилось в целую кучу одеял, ибо многие хотели, чтобы их запомнили как самых преданных друзей Неистовой Лошади.
Пёс: «Вокруг Неистовой Лошади собрались солдаты. Штык и нож лежали позади него в луже крови. Я разорвал надвое большое красное агентское одеяло, которое было на мне, и накрыл вождя одной половиной» («Oglala Sources on the Life of Crazy Horse», Eleanor Hinman). Не понимаю, для чего Пёс разорвал своё одеяло? В конце этого интервью Пёс говорит: «Стоящий Бизон и другой индеец-полицейский прошли через плац и набросили на Неистовую Лошадь свои одеяла». Как минимум, уже три одеяла лежали на умиравшем вожде.
Красное Перо: «Индеец по имени Закрытое Облако принёс одеяло, которое Неистовая Лошадь уронил в помещении тюрьмы, и укрыл им раненого» («Oglala Sources on the Life of Crazy Horse», Eleanor Hinman).
Джесси Орлиное Сердце поделилась своими знаниями в книге «Убить орла»: «Моя бабушка рассказывала мне… Когда Неистовая Лошадь оглянулся, охранник ударил его штыком выше пояса. Моя бабушка слышала, как Неистовая Лошадь сказал Быстрому Грому: “Брат, ты убил меня. Ты с белыми людьми”. Он упал лицом вниз. Из раны текла кровь. Он умер. Моя бабушка сразу начала петь песню храбрых для Неистовой Лошади. Она накрыла его одеялом. Его родных сразу известили, и они пришли за телом…» Томас Американский Конь сказал в интервью для той же книги: «Пока Неистовая Лошадь лежал там, жена Быстрого Грома взяла своё одеяло и украла его» («To Kill an Eagle», Edward Kadlecek, Mabell Kadlecek).
Стоящий Медведь: «Затем я снял с себя одеяло, завернул умирающего и оставил его отцу» («My People the Sioux», Luther Standing Bear). Здесь следует сделать уточнение: автор книги «Мой народ Сиу» пересказывает слова своего отца, Стоящего Медведя. Это не интервью, а воспоминания о далёком детстве. Действительно ли Стоящий Медведь утверждал, что именно он накрыл Неистовую Лошадь, трудно проверить, но в книге написано так.
Так или иначе, но многие индейцы, сообщая журналистам об убийстве Ташунке Уитко, рассказывали, как отдавали свои одеяла умиравшему вождю. Накрывая Неистовую Лошадь, они проявляли заботу о нём. Чем они могли помочь ему в последние минуты его жизни? Укрыть одеялом — жест внимания. Все рассказчики хотели выглядеть заботливыми. Никто не вступился за него, никто не рискнул своей жизнью, никто не защитил, но многие хотели числиться в ближайших его друзьях. Пёс, Красное Перо и другие воины и впрямь были настоящими соратниками Неистовой Лошади, испытали все тяготы военной тропы, однако всё кончилось с окончанием войны. Мирная жизнь развела их в разные стороны.
Вернусь к повести Леонида Андреева.
«— Я вас спрашиваю: где Иисус?
Было что-то властное в хриплом голосе Искариота, и покорно ответил Фома:
— Ты же сам знаешь, Иуда, что учителя нашего вчера вечером распяли.
— Как же вы позволили это? Где же была ваша любовь? Ты, любимый ученик, ты — камень, где были вы, когда на дереве распинали вашего друга?
— Что же могли мы сделать, посуди сам, — развёл руками Фома.
— Ты это спрашиваешь, Фома? Так, так! — склонил голову набок Иуда из Кариота и вдруг гневно обрушился:
— Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идёт и делает всё. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит! Когда твой сын утопает, разве ты идёшь в город и спрашиваешь прохожих: «Что мне делать? Мой сын утопает!» — а не бросаешься сам в воду и не тонешь рядом с сыном. Кто любит!
Пётр хмуро ответил на неистовую речь Иуды:
— Я обнажил меч, но он сам сказал — не надо.
— Не надо? И ты послушался? — засмеялся Искариот. — Пётр, Пётр, разве можно его слушать! Разве понимает он что-нибудь в людях, в борьбе!
— Кто не повинуется ему, тот идёт в геенну огненную.
— Отчего же ты не пошёл? Отчего ты не пошёл, Пётр? Геенна огненная — что такое геенна? Ну и пусть бы ты пошёл — зачем тебе душа, если ты не смеешь бросить её в огонь, когда захочешь!
— Молчи! — крикнул Иоанн, поднимаясь. — Он сам хотел этой жертвы. И жертва его прекрасна!» (Леонид Андреев «Иуда Искариот»)
Точно так же последователи Неистовой Лошади спорили после его смерти о том, кто виноват и кто был ближе к вождю в дружбе. Не спорил никогда только Маленький Большой Человек. По крайней мере, об этом не осталось никаких свидетельств. Сначала он был рядом как соратник, затем стал рядом как враг. Соратник, ставший врагом, называется словом «предатель». В Вашингтоне ему вручили медаль «за отважную службу белым людям в убийстве Неистовой Лошади».
«Иуда Искариот» Леонида Андреева поднимает вопрос предательства, служения и любви. Что значила для тех индейцев любовь к своему вождю? Знакомо ли это чувство им или это мы, писатели и читатели, наделили их этим чувством? Они кричали и угрожали друг другу оружием, когда Меленький Большой Человек бросился на Неистовую Лошадь, они отгоняли друг друга, но никто не выстрелил. Мы привыкли думать, что отвага и мужество всегда подталкивали их к действию, но куда подевались эти качества в день убийства Ташунке Уитко? Предательство? Трусость? Нет, не думаю. Полагаю, что в их понимании предателями были лишь Маленький Большой Человек и Красное Облако, потому что они строили козни против Неистовой Лошади, а врагами были все белые люди. Остальные, кто находился 5 сентября 1877 года в форте Робинсон и был рядом с местом убийства, просто не вступились за вождя, но не предали его.
Проявление личной доблести предполагает выход на военную тропу, головокружительную скачку между стреляющими врагами, прикосновение к врагу во время боя. В форте Робинсон не было сражения. Имела место борьба, рукопашная схватка, но не битва. Всё произошло настолько быстро, что индейцы не успели «включиться». Вероятно, они надо было войти в особое состояние, в некое подобие воинственного экстаза, чтобы отступила рассудочность и мужчины превратились в воинов. Если бы Ташунке Уитко на пути в форт Робинсон начал призывать людей к бою, Лакоты поднялись бы. Они приехали в форт с оружием в руках. Пёс даже разделся и надел на голову убор из орлиных перьев, приготовившись к возможному сражению. Но волна возбуждения не поднялась, ярость не вспыхнула, потому что события не развивались, никто не кричал и не стрелял. Ташунке Уитко ехал в форт молча и покорно. Затем он молча пошёл на гауптвахту. Толпа следовала за ним. И только там, внутри тюремного помещения, с вождём что-то произошло, там он проявил неповиновение и вырвался. Его бегство и драка с Маленьким Большим Человеком продолжались считанные минуты. А потом — два удара штыком в спину… Собравшиеся кричали, ошеломлённые случившимся, но никто из присутствовавших там вождей не призвал их к бою, поэтому опасное противостояние вылилось в громкие и оскорбительные выкрики, но не в сражение.
В повести Леонида Андреева Иуда кричал на последователей Иисуса: «Кто любит, тот не спрашивает, что делать! Он идёт и делает всё. Он плачет, он кусается, он душит врага и кости ломает у него! Кто любит!» Получается, что никто не любил по-настоящему Неистовую Лошадь. Никто никого не любил. Все были горазды драться только за себя. Почему так? Что случилось с Лакотами к середине 1870-х годов? Или же они всегда были такими?
Давно устоялось мнение, что каждый воин степного племени стремился проявить свою доблесть и что это было едва ли не важнейшим качеством, формировавшим «народный дух» Великих Равнин. Лакоты, Шайены, Арапахи, Абсароки и другие — все были одинаковы в этом. Однако личную доблесть никто не спешил проявить там, где её могли бы не заметить. Доблесть имела смысл лишь как выступление перед соплеменниками, как игра на сцене перед публикой. То была игра в смертельно опасной пьесе, однако не поступок во имя спасения чужой жизни. Воин рисковал собой ради личной славы, а не во имя чужой жизни. Мужчины и женщины спасали, конечно, своих друзей в минуты опасности, таких случаев можно перечислить много, но происходило это в бою, когда в людях включался какой-то инстинкт. Что же касается убийства Неистовой Лошади, то никто, видимо, не успел «ощутить боевой дух», все только пытались взвинтить себя. При невероятном скоплении индейцев в одном месте никто из них не выстрелил — ни сторонники Ташунке Уитко, ни его противники. Все лишь кричали и угрожали. Очевидно, что никто не ощущал угрозы своему племени, смерть настигла одного (пусть и выдающегося вождя), но общинам опасность не угрожала. Все чувствовали это, поэтому не спешили начать бой. Кроме того, никто из собравшихся не считал себя вышедшим на военную тропу. Почти все имели оружие при себе, но никто не приехал воевать. Отсюда — много крика, много оскорблений, много угроз, но никаких реальных действий…
А позже, конечно же, все друзья Неистовой Лошади захотели свидетельствовать в пользу своей верности и дружбы, поэтому в воспоминаниях так много одеял, которыми они накрывали умиравшего, оказывая ему последний знак внимания.