«22-го июня,
Ровно в четыре часа,
Киев бомбили,
Нам объявил,
Что началася война…» - песня военных лет
Было воскресенье. Мы гуляли с маминой сестрой тетей Лёлей и её мужем – дядей Колей где-то там за Стрельной в Шереметьевском парке. Там была больница «Форель» - сумасшедший дом. Я её запомнила почему-то…Дядя Коля был военный моряк – катал нас на лодке, помню лица всех, все улыбались друг другу, потом все ели мороженное.
Нина – моя младшая сестра – уже уехала к тому моменту в Плавск – город в Тульской области. Мама её увезла к отцовой матери – Марии Савельевне Арнаутовой. Там сестра родная отцова Надежда жила с мужем и двумя детьми – Володей и Наташей. Дом у них там был. Там Нину и застала война и только после войны мы с мамой за ней в Плавск поехали. Всю войну Плавск был под немцами. И Нинка наша была в оккупации. Долгие годы до победы мы ничегошеньки о ней не знали! Не знали, живы ли родственники, здоровы ли…
Папа (Евгений Николаевич Арнаутов) сидел во время войны в Воркутинском лагере. По 58 статье. Тогда полстраны сидело, я отдельно потом расскажу об этом. Мы жили в то время на Охте в полуподвальном помещении. Мы были выселены из большой хорошей квартиры как члены семьи врага народа, когда папу взяли якобы за экономическое вредительство по постройке города Острова. Политику ему не сумели пришить. Наклепал жид один, дед был начальником строительства – на его место и сел потом тот подлец….В одной комнате мы все трое жили, в деревянном доме, в ужасных условиях. Так нас несправедливо наказали тогда. Многие достойные семьи тогда вообще погибли. Но мы - выжили.
Так вот возвращаюсь к тому дню, 22 июня 1941 года, который помню в деталях. Был ясный воскресный день. Я очень хорошо помню, как в парке вдруг все репродукторы заговорили – все побежали к ним, народ столпился, и Левитан своим знаменитым голосом объявил, что началась война с Германией. Все побежали к трамваям – домой быстрее!
Утром следующего дня тётя Лёля очень плакала и бабушка плакала. Вообще все плакали – и на улице и в транспорте.
Дядя Коля - муж тёти Лёли, материной сестры родной, работал на судостроительном заводе имени Жданова в Кировском районе. Дядя Коля подал заявление на фронт добровольцем – комсомольцем – в морскую пехоту. И как ушел – ни одного письма от него не было, ничего. Сказали – без вести пропал в первые дни войны. Тётя Лёля получала на своих двоих детей какие-то деньги как вдова. А через три дня, как он ушел – ему пришла повестка – на подводную лодку. Все так плакали – на подводной лодке может он и остался бы в живых.
Все плакали всё время, детям это запоминается.
Через неделю где-то после начала войны отхлопотали, чтобы мама поехала в эвакуацию от школы Кировского района и взяла меня с собой. Мне было восемь лет, я не особо помню… В конце июня 1941 года мы уже уехали в село Городище Кировского района в эвакуацию. Всё происходило очень быстро. Бабушка сшила нам мешки типа рюкзачков, накидали туда каких-то вещей. Всех детей у кинотеатра имени Газа грузили по машинам, разлучали с родителями. Всё делалось бегом, все ревели, и я тоже. «А ты - то чего ревешь? - спросила тётя Лёля – ты же с мамой едешь!» Её дети – Люська и Юрка – тоже уезжали вместе со мной. Нас привезли на вокзал, посадили в поезд типа электрички и повезли. Было страшное вредительство: целый эшелон детей, даже несколько составов, направили на Бологое, на Волдайскую возвышенность – навстречу врагу. Массу детей – несколько эшелонов собрали в Бологом– а впереди уже фронт недалеко – день и ночь слышен грохот был. Все молчали дети и дрожали, когда слышали звуки фронта. В Бологом нас сняли всех с поезда, на станции нас ждали машины, нас повезли вглубь, в деревню. Местные нас встретили, соломы накидали. Местные плакали – зачем приехали – фронт ведь на нас движется. Слышно было, как стреляют, а мы в лес по ягоды ходили. Прожили мы там несколько дней зачем-то, но когда уж ясно стало, что стрельба совсем близко, наша заведующая, Софья Михайловна Изральтан (состав воспитателей был такой: на 300 человек детей: единственный медик – моя мама (Арнаутова Мария Антоновна)– медсестра, акушерка, пять-шесть преподавателей и Софьюшка Израильтан – заведующая наша) решила, что надо на станцию Бологое отсюда убираться. Сами распорядились, посадили детей по машинам, привезли в Бологое, разместили в поезд. Наш состав стоял первый на выезде из станции. Все кричали, я помню! – немцы, немцы летят! – и наш машинист – сам принял решение – рванул состав вперед, хотя приказа не было! Там мясорубка была, в Бологом-то… На дикой скорости он уехал, нас бомбили, отбомбили два вагона с багажом. Все составы остальные, что не выехали до бомбежки со станции Бологое – в кашу, все погибли. Потом, помню, поезд наш мы маскировали ветками, березами – в окна втыкали… Потом, через час, поехали в сторону Кирова. Ехали очень долго, бомбежки больше не было, но пропускали эшелоны с военными. Все время где-то стояли на запасном пути. Станция Зуевка Кировской области – там нас сняли с поезда, а дальше – вывозили на машинах – ещё 80км. Привезли в деревню Городище Кировской области. Там войны не было. Глубинка.
Поселили нас в школу двухэтажную. Большое кирпичное здание. На первом этаже осталась школа, на втором – мы жили. Там был длинный-длинный коридор. Много классов. Жили девочки и мальчики отдельно, человек по двадцать в комнате. Младшие, средние и старшие. Старшие или на фронт уходили, либо на заводы уезжали, либо оставались пионервожатыми в нашем интернате. Отличников посылали в летное училище. Помню Васю Никандрова и Васю Козлова. Их в летное отправили. Многие оставались при нашем хозяйстве. За пять лет натуральное хозяйство образовалось и сильно выросло. Самой войны я не видела, только по радио слушала сообщения Советского Информбюро – сначала сдавали все города, отступали, потом наоборот пошло.
Деревня Городище была большая, ужасно грязная и бедная. Удмуртия. Все удмурты в селе носили одну фамилию – Васильевы. Рядом была деревня Ходыри – там Ходыревы все. Ещё Ходыренки были – деревенька маленькая. Там Ходыренковы жили. В нашу школу – то ведь все ходили - и Ходыри и Ходыренковы - из окрестных деревень…. Если кого надо было – по отчеству звали – девочка Илюнина – значит, папа Илья, А Семенина – значит, папа – Семён… Вот так вот….Люди были очень тёмные и с такими понятиями: про нас говорили: ленинградские дармоеды приехали нас объедать… А ведь война шла… а вот когда мы обратно уезжали – они все плакали! – привязались к нам…. Земли там было много, плодородная земля. Всем взрослым дали участки – вспахали лошадью потом участки.
У мамы был такой участок – я сама сажала картошку.. там т-а-а-кая картошка была – с одного куста – почти ведро. Вкусная картошка была – невероятно….А я плохо ела всегда, а картошку – любила. По 60 ведер мы с мамой со своего участка собирали. Я ребятам давала – они пекли в лесу на костре и ели. Мама уступила свою комнату под второй изолятор. В одном лежат с переломами, а во втором – на другом конце – гриппозные, с температурой. Мама смотрела за порядком по мед.части – она молодец была, никто особенно не болел, ни один ребенок не умер за годы эвакуации.
Мы с мамой жили напротив у хозяйки в частном деревянном доме – дорогу перейти от интерната. Кровать там у нас стояла, спали вдвоем «вольтом». Ребята спали вначале на соломе, а потом – каждому сделали топчан из соломы. Матери из блокады выбирались по Ладоге, по льду и устраивались к нам работать – вот они и шили эти топчаны.
Из осажденного Ленинграда через блокадное кольцо вырвалась к нам сестра материна – тётя Лёля. С нами ведь жили в эвакуации ее дети - Люся и Юрка. Вот радость-то была! Но тётя Лёля не осталась в Городище, она устроилась на работу в 4-х км от нас в колонии. Там был лагерь и посёлок для вохровцев. Там был также магазин, мы туда тоже ходили. В лагере том была хорошая санчасть. Там тётя Лёля и нашла себе второго мужа. Дядя Коля – то, первый ее муж, как я уже сказала, погиб в самом начале войны. Дядя Лёва был врачом в той медсанчасти. Стали жить… А после войны, когда извещение пришло, что дядя Коля без вести пропал – они расписались. Дядя Лёва был еврей, шикарный врач. Пошел в тюрьму по знаменитому делу врачей. Ничего плохого он, конечно, не делал… В Ленинграде в блокаде у него остались мать, отец, брат и жена. Все погибли….Помогал маме лечить детей. Одну девочку взял в лагерь – Роза звали её – туберкулёз был у неё в открытой форме. А зекам посылки посылали – некоторые получали посылки из Сибири, где фронта не было – так этой девочке зеки всё и несли… С туберкулёзом кормить же надо…. Дядя Лёва вылечил Розу-то. Выздоровела. Когда война кончилась, дяде Лёве въезда в Ленинград не было. Под Кировом было местечко Ветлаг, там была большая больница, там он работал, был заведующим больницы – гинеколог, уролог, хирург и кардиолог. Очень был образованный, знающий доктор и человек был очень интересный и хороший и добрый, веселый и умный.
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.