Как всё-таки по-разному встречают исполнителей зрители! Нет, общее впечатление при наших выступлениях с Э. Софроновой и В. Павловым всегда одинаково: всеобщий восторг, рукоплескания, удивительные записи в книге отзывов и даже стихи в наш адрес. Но вот эмоциональное состояние после концертов совершенное разное. Элеонора Николаевна приводит публику в состояние глубокого умиротворения, грёз и раздумий, возбуждая в их душах самые глубокие, самые сокровенные чувства. Слушатели порой не могут сдержать слёз (слёз радости и счастья!) после исполнения Ave Maria и многих русских романсов, и не скрывают своих внутренних переживаний от окружающих. Она заставляет расчувствоваться не только взрослых, но и юных слушательниц – учениц старших классов школ, где мы выступаем.
Никогда не забуду концерт в 36-й школе, где после его окончания нас обоих обступили восторженные ученицы старших классов, преподнося подарки и выражая свой безграничный восторг от услышанного. Значит, нужна им такая эмоциональная разрядка, нужны подобные выступления, нужен избыток глубоких светлых чувств и переживаний. И как хорошо, что у нас есть такие таланты, которые способны подарить слушателям это счастье общения с прекрасным!
Не менее восторженно принимают слушатели и Павлова. Но тут совсем иная реакция. Здесь люди кричат, машут руками, срываются со своих мест, устремляются к исполнителю, порой даже виснут на нём со всех сторон. Правда, подобное бывает лишь на небольших, камерных концертах. Да, тенор – есть тенор. А если он ещё и хороший тенор, то подобный успех ему обеспечен в любой аудитории.
В музее Пророкова, на чьём-то чествовании две юные красавицы прямо из-за стола я яствами выскочили и наперегонки к Владимиру устремились. Обогнать друг друга не смогли, так обе на нём с двух сторон и повисли. Тот опешил от неожиданности, сразу петь перестал, но «выдюжил обеих» – рабочая закалка спасла!.. А если бы ко мне вот так понеслись!? Моя спина одной бы не выдержала! Хорошо всё-таки, что я не тенор и меня в покое оставляют! А то беда была бы!
В Фонде Культуры, на репетиции, помнится, одна женщина только успела войти, так прямо из коридора к исполнителю и устремилась:
– Ой, у нас тенор! Какой тенор! Какой голос! Хочу петь с тенором!!!
Я сидел вполоборота за роялем и не видел хода развития событий. Но, кажется, «поймала» она только рояль. Уже достаточно опытный, Володя успел вовремя увернуться, и сразу же замолчал, дав возможность красавице прийти в себя от первого потрясения… Потом они на самом деле петь дуэтом пробовали. Однако почему-то дуэта не получилось.
…Давно мы с Володей у рояля не встречались – два года целых прошло. Тут как-то «нечаянно» встретились – в одной из библиотек, где инструмент есть. Привёл Володю с определёнными опасениями: ведь здесь собрались профессионалы-вокалисты, музыканты. Все наше музыкальное училище закончили.
Начали распеваться совсем тихо. Минут пятнадцать пели. Никто за это время в зале не появился, хотя комната сотрудников была как раз напротив. Возможно, и не слышали. Наконец, почувствовав свободу голоса, Володя «включил регистры», и зал сразу наполнился звуками итальянского бельканто, правда, местного, ивановского «производства», но столь же чарующего и редкого для нашей музыкальной глубинки. И тут же в зал ворвались сотрудники с возгласами: «Какой тенор! Какое исполнение! Какая постановка голоса!» Я не ожидал услышать подобное от наших музыкальных профессионалов. До этого любые мои попытки показать Володю профессионалам (и даже «полупрофессионалам») наталкивались на категорический отказ, под предлогом, что «любители – это дилетанты, и ничего путного от их исполнения ждать не приходится». Так говорили руководители хоров, ансамблей и, тем более, педагоги музыкального училища. А одна музыкальная особа, считающая только себя творцом истинного музыкального искусства, высказалась уже совсем категорично: «Ваш Павлов вообще петь не может. Его никто и слушать не будет!»
Так что реакция библиотечных профессионалов меня удивила и, конечно, обрадовала. По крайней мере, можно было надеяться, что сегодня наша репетиция состоится по полной программе. И Володя, вдохновлённый услышанным, запел свободно и раскованно – в полную силу.
Я надеялся, что прибегут и другие библиотечные ценители вокального искусства, но подобного не произошло. Я уже давно заметил, что у представителей культуры и искусства какое-то избирательное отношение к музыке и вокалу, в частности. Ни художники, ни фотографы ни на игру, ни на пение не обращают внимание. А литераторы болтают во время концерта, стараясь перекричать вокалиста. Лирику Элеоноры Николаевны заглушить им не составляет труда. Но вот голосовой напор Володи преодолеть им не удавалось ни разу. Поэтому они уходили поболтать в соседнюю комнату (в музее Пророкова на наших концертах). И если уж кто из них и досиживал до конца, то охарактеризовать свои чувства от нашего исполнения никак не мог. Так что можно было полагать, что чувств никаких и не возникало.
Видимо, сегодня у остальных работников библиотеки их тоже не возникло, хотя Володя исполнял в течение получаса свои любимые произведения. Не возникло и естественного в подобной ситуации любопытства: «Кто это там «орёт» так громко?!» В таких случаях хоть в дверь заглядывают… Завороженные же неожиданностью артистки продолжали осыпать исполнителя похвалами.
– Какой артист! Как свободно держится на сцене!
Обрадованный Володя ещё шибче машет руками (и ногами), начинает вальсировать с главным руководителем театральной сцены, падает перед ней на колени, объясняясь в бесконечной любви словами Неморино (или ещё кого-то). А они продолжают нахваливать и певца, и исполнение, и вообще итальянскую музыку. Приглашают его на все свои спектакли, с обязательным участием в них. Сразу придумывают для него новые роли. На меня уже не обращают внимания. Когда же я пытался показать, что и рояль в этих ариях что-то значит, тут же остановили, сказав: «А вы прекращайте бренчать! Всё! Теперь Он наш кумир. Мы все в него влюблены, а на вас и смотреть больше не будем!» Вот и приводи после этого тенора туда, где тебя до этого за своего музыкального кумира принимали!... Всё. Теперь только его чествовать и будут…
Хорошо, что в зале в тот раз холодно было, и Володя боялся простудиться. Так что после этого он в тех апартаментах со мной не появлялся. Думаю, что и у слушательниц с течением времени поуменьшилась восторженная экзальтация, и скоро они вновь вспомнят о музыке и Шопена, и Листа. И пригласят меня к ним поиграть… Но теперь-то я умнее буду – знаю, кого можно брать с собой на репетицию!
2013 г.