Когда мне исполнилось семь лет, меня решили учить музыке. Точнее, решила одна бабушка. Дед был категорически против. Сам он обладал абсолютным слухом и, конечно, видел всю мою музыкальную бездарность, когда я орал во всё горло на одной ноте разученные в детском саду песни, мешая ему, к тому же, спокойно читать газету. Бабушка же была совершенно противоположного мнения о моих музыкальных способностях, отмечая, что я иногда тянулся к инструменту, периодически открывая крышку пианино и воспроизводя отдельные звуки. Правда, она несколько переоценивала мои музыкальные наклонности, так как тяга моя к инструменту была вызвана отнюдь не желанием играть, а совсем иными причинами.
Мне, в частности, очень нравилось слушать, как играет на пианино наш кот, носясь взад и вперёд по клавиатуре в погоне за верёвочной мышкой. Интересно было также узнать, сколько нот я могу нажать сразу двумя руками и как они зазвучат при этом. А когда друг нашей семьи дядя Петрович однажды показал мне интереснейший вариант музыкального сопровождения каравана в пустыне с заключительным финальным аккордом, воспроизводимым посредством усаживания уставших путников на клавиатуру, то это музыкальное произведение я потом отрабатывал в течение нескольких недель подряд, демонстрируя его каждому приходившему к нам знакомому.
Надо сказать, что это фортепьянное произведение было в те юные годы единственным, которое я мог исполнять без ошибок, нажимая любые, случайные ноты. Другой же музыкальный шедевр, который я выучил несколько ранее - общеизвестный «Собачий вальс», - я почему-то не мог играть без сбоев.
Во время игры мне также нравилось особенно громкое звучание, и я дубасил по клавиатуре чуть ли не кулаками, проверяя на прочность дряхлые струны древнего инструмента. Иногда после таких приёмов струны не выдерживали, оглашая квартиру звуками, подобными пистолетному выстрелу, а весь инструмент жалобно звенел, прося пощады у безжалостного исполнителя. Однако, рекорда выведения из строя фортепиано, достигнутого однажды на концерте гением фортепианного искусства Ференцем Листом (тогда в один присест было разбито сразу три рояля), я так и не смог побить.
А однажды, когда мне было лет пять, мы устроили соревнование в игре на пианино с моей маленькой подружкой Нелей Корольковой, которая иногда приходила ко мне в гости. Она нажимала пальчиком всего одну нотку и тоненько пищала под её аккомпанемент песенку про ёлочку. Я же сыграл совсем по-мужски, нажав чуть ли не пол-октавы сразу (конечно, двумя руками) и голосил что-то из русского фольклорного репертуара нашего семилетнего соседа Берочки, к великому удивлению и ужасу собравшихся на представление взрослых. После этого мою подружку срочно увели домой, а со мной началось длительное разбирательство с выяснением истинных корней, питающих меня столь уникальным поэтическим материалом. Когда же я по своей детской наивности выдал и другие известные мне шедевры того же лирического плана, демонстрируя богатые возможности своей юной памяти, последовал серьёзный разговор и с матерью моего старшего наставника, завершившийся строгим внушением и в мой адрес.
В детском саду, куда я ходил с шести лет, были регулярные уроки пения. Они мне нравились, так как мне казалось, что у меня всё здорово получается. И действительно, орать я мог довольно громко, и мой голос явно выделялся среди остального нашего нестройного певческого многоголосья. Вначале, на первых уроках, преподавательница даже предлагала мне продемонстрировать мои вокальные возможности в сольном исполнении, очевидно, надеясь сделать из меня голосистого солиста. Однако, кроме мощного звучания, ничего иного в моём исполнении не отмечалось, и она, затыкая уши, сразу усаживала меня на место.
Как-то учительница спросила нас, не умеет ли кто играть на рояле. Я, конечно, был в числе немногих умеющих. Продемонстрировал свои знания детской музыкальной классики в виде «Собачьего вальса», а затем и «Каравана в пустыне». Демонстрация прошла успешно, только вот с завершающим аккордом я немного не рассчитал из-за иной высоты клавиатуры и так грохнулся на клавиши задней частью, что чуть не разорвал басовые струны. Сам же по инерции свалился на пол к всеобщему восторгу моих юных слушателей, в полной мере оценивших мой исполнительский талант. Однако учительница почему-то не выразила восторга от моей игры и, более того, потребовала, чтобы я больше никогда не подходил к роялю ближе, чем на три метра (очевидно, полагая, что с такого расстояния я уже не смогу дотянуться до инструмента ни одной частью своего тела).
В общем, к семи годам к занятиям музыкой я был уже достаточно морально подготовлен. И когда бабушка решилась начать моё музыкальное образование, я был рад этому, полагая, что через несколько дней смогу уже по-настоящему удивлять нашу детсадовскую музыкальную аудиторию.
1996 год.