«И. С. Скоропанова ИСТОРИЯ РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ ХХ ВЕКА (IV курс, отделение Русская филология)
Книга Константина Кедрова «Инсайдаут. Новый Альмагест» (2001). Замысел К. Кедрова — дать новую модель мира и человека и возвестить Благую весть космического бессмертия, уготованного людям, он избирает и новую литературную форму, основанную на культурном синтезе метафизики, науки, поэзии. Каждый из пяти разделов книги — «Новый Альмагест», «... Или...», «Лексикон», «Компендиум», «Инсайдаут» — включает в себя наряду с прозаическими текстами, разъясняющими авторскую концепцию, авангардистские стихотворения, циклы стихотворений, поэмы — всего их 50. Стихи начинают и завершают книгу, и многое из того, о чем К. Кедров пишет, ему, по собственному признанию, первоначально открылось через поэзию. Она рассматривается как важнейший инструмент познания и выражения по-
знанного, ибо поэзия «обладает всесокрушающей энергетикой» [4, с. 221],
прорываясь за пределы мыслимого и немыслимого по непредсказуемой
траектории.
Автор «Инсайдаута» работает с миром идей, и поэзия его интеллектуа-
лизирована. Более того, «поэтические строфы превращаются» у К. Кедрова
«в формулы — и наоборот» [4, с. 6]. Часто перекодированию подвергаются
архетипы, религиозные мифологемы, вечные образы мировой литературы,
что выводит философа / поэта за грань физического мира в сферу метафи-
зики.
К. Кедров — наследник футуризма и супрематизма, причем утверждает:
«Авангардизм — нормальная составляющая поэта» [4, с. 222]; следователь-
но, поэзия — это еще «вечно новый язык»: «Сказав новое слово, надо тот-
час же создавать другое новое слово. Vita nova — это для авангарда» [4,
с. 250]. Под «новым словом» имеется в виду не столько новая лексика и об-
разность (хотя и они тоже), сколько новая идея, вносимая в культуру, даже
новая философия, более того — новый проект жизни, расцениваемый как
определяющий перспективу развития человеческой цивилизации. Таковой
проект, который можно назвать космическим, и предлагает К. Кедров в
«Инсайдауте».
К. Кедров воскрешает традицию русского космизма, восходящую к
Н. Федорову, К. Циолковскому, В. Вернадскому, актуальную для творчест-
ва В. Хлебникова, К. Малевича, Н. Заболоцкого, отчасти Л. Мартынова,
внедряет в нее идею инсайдаута, воспринятую у П. Флоренского и обнару-
живаемую у символиста А. Белого и сформированного символизмом
Д. Андреева, и, опираясь на научные открытия первой половины ХХ века:
теорию относительности А. Эйнштейна, принцип неопределенности
В. Гейзенберга, концепцию опространствленного времени и овременного
пространства Г. Минковского, квантовую физику М. Планка, принцип до-
полнительности Н. Бора, концепцию расширяющейся Вселенной
А. Фридмана, теорему «черных дыр» с их мнимым временем и пространст-
вом С. Хокинга и др., не только реабилитирует верования различных рели-
гий, мистических и метафизических учений о существовании невидимо-
го — потустороннего мира и вечной жизни, но дает этому новую интерпре-
тацию, доказывая: «Потусторонний мир — это всего лишь корпускулярный
вариант нашего волнового мира» [4, с. 59] и характеризуя его как вечную
светоносную энергетическую первореальность, где опространствленные
прошлое, настоящее и будущее сосуществуют вместе. Данное положение
автор конкретизирует на примере электрона: «... в зависимости от прибо-
ров, применяемых в опыте», электрон «выявляется либо как частица, либо
как волна. Частица и волна — это как бы две ипостаси одной реальности."
" Получается, что в зримой волновой вселенной содержится ее незри-
мая ипостась из частиц. Мир — "видимый же всем (волновой) и
невидимый (корпускулярный). Не следует думать, что волна и частица
существуют отдельно друг от друга. Электрон, фотон и т. д. — это волна-
частица» [4, с. 146]. Со ссылкой на современную космологию К. Кедров
указывает, что, помимо видимых нами трех измерений, в свернутом со-
стоянии на уровне микромира параллельно существуют и другие измере-
ния. «Теория относительности Эйнштейна открыла вселенную, где время и
пространство могут сжиматься и расширяться, где один миг может растя-
нуться в тысячелетия, а тысячелетия станут мигом» [4, с. 261]. В цикле
«Одиннадцатая заповедь» эту разницу между земным пространством-
временем и пространством-временем метамира фиксируют строки:
Пока Гамлет говорит: Быть...-
во вселенной гибнет 500 галактик
Быть-раскрылось 1000 роз
Или— образовалась галактика Офелия
Не- взорвалось 100 000 звезд
От избытка в космосе гелия [4, с. 31].
В этом контексте реальность т. наз. мнимого времени и мнимого простран-
ства может прочитываться как рай.
Но в том или ином виде мир выявляет себя лишь по отношению к вос-
принимающему его субъекту. Поэтому и картина мира менялась: на смену
модели Птоломея с Землей в центре мироздания приходит модель Копер-
ника и Д. Бруно, а затем и сфера Н. Кузанского, где «центров бесконечное
множество, окружность — везде, а радиус бесконечен. Это уже вселенная
Нового Альмагеста» [4, с. 83]. Однако К. Кедров подчиняет вселенную
Н. Кузанского антропному принципу — центров у него столько же, сколько
людей, и распространяет двуипостасную природу мира также на человека:
Так электрон — частица и волна,
хотя он не волна и не частица.
А я не я и в то же время я [4, с. 64], —
предлагая модель Человековселенной:
Человек — это изнанка неба.
Небо — это изнанка человека [4, с.280], —
и конкретизируя:
как Мальтийский крест
я расчерчен...[4, с. 260].
Последнее уподобление отсылает к Г. Минковскому, который, по словам
К. Кедрова, «нащупал» светоносное вечное тело Вселенной, определил, что
своими очертаниями оно похоже на мальтийский (иксообразный) крест,
«пересекаемый в центре вечной линией мировых событий» [4, с. 206]. На-
личие такого рода признаков у человека и призвано подчеркнуть, что Все-
ленную он несет в себе, в своей душе, и не в переносном, а в прямом смыс-
ле слова. Инобытие, по мысли автора «Инсайдаута», может быть рассмот-
рено как мнимое опространствленное время «не в отдаленных местах га-
лактики, а в нашей душе» [4, с. 44].
К. Кедров исходит из представлений русского космизма о едином и
одушевленном космосе и теории густот Д. Панина, согласно которой, мир
появился благодаря сгущению микрочастиц вакуума. Так как человек и
космос «генетически» едины (возникли из одного источника) то и душа, по
Д. Панину, представляет собой сгущение невидимых микрочастиц и попа-
дает после смерти в трансфизические слои космоса. Человек и вселенная у
К. Кедрова — две части общей таблицы-символа: «На одной начертаны
письмена звездного неба, но они не понятны без человека, который несет в
себе ключ к прочтению. Когда две части соединяются, генетический код
человека сливается со звездным кодом вселенной и начинает действовать
МЕТАКОД — общий код для человека и мироздания» [4, с. 74]. Следова-
тельно, человек несет в себе и временное и вечное. Земная жизнь человека
уподобляется частице, распространенная в вечность, в мир света — волне.
Но это одна и та же жизнь, настаивает философ/поэт, только в ее разных
проявлениях. Земная смерть у него — условие перехода в инобытное, бес-
смертное состояние. Об этом строки стихотворения «9-я симфония для Бо-
нопарта»:
Жизнь кончается там,
где смерть переходит в жизнь
Смерть кончается там,
где жизнь переходит в смерть [4, с. 80].
Признание мнимости смерти объясняет строки «Астраля», перефразирую-
щие А. Пушкина:
Нас было много на челне
но многие уже в Овне [4, с. 86].
Раз каждый видимый, конечный объект в метамире может быть распро-
странен в бесконечность, для человека это означает возможность обретения
бесконечной массы и превращения во вселенную, что и символизирует в
стихотворении Овен.
Уже на земле, убежден К. Кедров, людям дано осознать свою сущность
посредством духовного инсайдаута, при котором преодолевается трагиче-
ский разрыв между земным и вселенским телом человека и вечность стано-
вится «зримой и осязаемой». Инсайдаут, или выворачивание, по определе-
нию автора, это
«- вовнутрение внешнего мира во всей его полноте и одновременное рас-
пространение внутреннего во внешнее до полного воплощения;
- воплощение мира в тело и развоплощение тела в мир с обретением иного
внутренне-внешнего и одновременно внешне-внутреннего пространства;
- вбирание всего времени в один бесконечно длящийся миг, с полным слия-
нием прошлого, будущего и настоящего в новую временную реальность на-
стоящебудущепрошлого» [4, с. 263].
Более сжатое определение инсайдаута у К. Кедрова таково: «рождение от
Духа, обретение космоса как своего космического бессмертного тела» [4,
с. 153]. В стихотворении «Сколько бы ни было лет Вселенной, у человека
времени больше...» читаем:
Сколько бы я ни прожил в этом мире
я проживу дольше, чем этот мир
Вылепил телом я звездную глыбу
где шестеренки лучей
тело мое высотой щекочут
из голубого огня
Обтекая галактику селезенкой
я улиткой звездной вполз в себя
медленно волоча за собой
вихревую галактику
как ракушку
Звездный мой дом опустел без меня
Неужели из нутряного ткачества
не выткать небо?
[4, с. 72]
.
Здесь зафиксировано вбирание в себя, охватывание изнутри как бы вывора-
чивающимся наизнанку человеком звезд и планет, всей Вселенной, так что
человек обретает равновселенский статус.
В другом стихотворении — «Инсайдаут», завершающем книгу, отражен
взаимопереход внешнего во внутреннее, внутреннего во внешнее, исчезно-
вение верха и низа, своего и чужого, передающее чувство своей вечности,
бессмертности, испытываемое еще при жизни.
В результате инсайдаута рождается Человекомир (Человековселенная),
Homo Cosmicus, имеющий двуединое тело, вернее две проекции своего Я.
Одно индивидуальное, личное, земное, смертное, но имеющее статус веч-
ности в мироздании на линии мировых событий. Другое — вечное, состоя-
щее из всей вселенной. Оба тела голографически едины, их связывает тре-
тья зримая и незримая ипостась Духа, которая зрительно выявляет себя как
свет, а незримо как энергия. Эта ипостась ощущается как Любовь» [4,
с. 154].
Любовь трактуется как образ вечной жизни в пространстве жизни вре-
менной, состояние влюбленного — райское. Ромео у К. Кедрова говорит
Джульетте:
Ведь ад стал Раем
в день, когда Адам
увидел Еву.
А я тебя,
стоящей на балконе [4, с. 177].
Близость Ромео и Джульетты характеризуется как «Рай в раю». Двухтелес-
ный храм Ромео-Джульетта (или Гамлет-Офелия) у К. Кедрова — вторая
земная модель светового конуса мировых событий (первая — просто храм
и алтарь в нем).
На земле же Homo Cosmicus имеет два тела — мужское и женское, како-
вые объединены любовью. «Таким образом можно говорить о трителесном
составе мирочеловека-человекамира: мужское, женское-вселенское. Дух-
Любовь или свет-энергия являются четвертой, как бы нетелесной ипоста-
сью Homo Cosmicus» [4, с. 269]. В эросе для К. Кедрова духовное и физиче-
ское начала нераздельны. Но для инсайдаута этого недостаточно: он пред-
полагает триединство любви-эроса, филоса (дружбы), агапии (любви ко
всему мирозданию). В стихотворении «Инсайдаут»
Любовь — это скорость света
Обратно пропорциональная
Расстоянию между нами [4, с. 282].
Другими словами, это максимальная близость, наполненная светом, как вы-
ражение идеи всеединства. Не случайно К. Кедров цитирует Ф. Тютчева:
Все во мне, и я во всем!...[12, с.59].
Автор «Инсайдаута» считает, что перед людьми стоит задача второго —
космического рождения человечества, при котором каждый индивид уви-
дит «новое небо и новую землю» — метамир и обретет бессмертие.
Адекватным для воплощения кедровских идей оказался метаметафо-
ризм.
К. Кедров дает 16 определений метаметафоры. Ее сжатое определение
может быть таким: метаметафора — разновидность метафоры ассоциатив-
ного типа, основанная на проекции трехмерного зрения в четырехмерный
континуум пространства-времени, воссоздающая модель мира, возникаю-
щую при инсайдауте, утверждающая новый образ Вселенной — Человеков-
селенной. Все ассоциативные связи служат в метаметафоре раскрытию ав-
торской философии. Вот стихотворение:
Зеркальный паровоз
шел с четырех сторон
из четырех прозрачных перспектив
и преломлялся в пятой перспективе
шел с неба к небу
от земли к земле
шел из себя к себе
из света в свет
[4, с.96].
Здесь запечатлен выход во все реальности сразу, совмещающий взгляд с
земли на небо со взглядом с неба на землю, дающий их пересечение в об-
ратной перспективе.
Прибегает К. Кедров и к «футуризации» поэтической лексики, наиболее
заметной в поэме «Астраль». Мотивируя тем, что после инсайдаута человек
не может изъясняться по-старому, он по примеру В. Хлебникова создает
свой звездный язык, который восходит к именам звезд, преобразуемым на
основе анаграмм. «Кульминационный момент поэмы,— разъясняет ав-
тор, — полное растворение в звездной анаграмме всех событий земной ис-
тории, астральная месса, или Астраль» [4, с. 137]. Она звучит так:
Мицар мерцал
Астраль царь зерцал и лиц
Денеб неб
Альтаир алтарь
Денебя до неба
Астралитет — таково мое credo [4, с. 88].
Молитва тоже перекодируется в инсайдаутском ключе:
Всегда ныне и присно и во Веги Вегов аминь [4, с. 88 ].
Вообще изобретательность поэта сказывается на каждой странице. Не-
обычность трактовок даже известного расшатывает стереотипы мышления,
побуждает думать, сопоставлять, осуществлять переоценку ценностей. Но
без философских тезисов и комментариев, Лексикона, Компендиума смысл
многих поэтических произведений оставался бы недоступным читателю.
«Инсайдаут»
побуждает раздвинуть духовные горизонты, формирует космологическое мышление и возрождает идею всеединства, как никогда актуальную на рубеже ХХ — ХХI вв.
http://www.stihi.ru/2008/01/31/2329