Дверь в номер была не заперта. Навстречу поднялся высокий, сутуловатый мужчина лет тридцати семи с обветренным лицом и короткой стрижкой, крепко сжал руку.
- Сергей.
Я назвал свое имя.
- По какому случаю банкет? – спросил я, кивая на стол, где среди журналов и нехитрой закуски, разложенной прямо на газете, стояла начатая бутылка.
- Повод есть, - отозвался он, - да вот отметить не с кем было. Кстати подоспел.
Он засуетился, ополаскивая второй стакан, перекладывая поближе ко мне еду. Я смотрел на своего нового знакомого и удивлялся необычному сочетанию в его поведении стремительности с какой-то отрешенностью.
Меня не покидало чувство, что в то время, когда он что-то делает, говорит, мысли его заняты чем-то совершенно другим, не имеющим к окружавшему ни малейшего отношения. Он был похож на слепого, с неподвижным, устремленным вдаль взглядом и судорожно вздрагивающей в руках палкой.
Пил он понемногу. Но то ли оттого, что не закусывал, то ли оттого, что
не переставал курить, быстро пьянел. И, хотя, движения становились не верны и не так быстры, мысли его не путались и голос, с чуть заметной приятной хрипотцой, оставался твердым.
Заметив, что я рассматриваю лежащий среди бумаг снимок улыбающейся девчушки, он взял его, долго, словно впервые увидев, разглядывал и только потом сказал:
-Дочка моя, Наташка.
-Женатый, значит? - спросил я.
-Да нет.
Он достал новую сигарету, прикурил. Сделал несколько затяжек и только тогда добавил:
-Жены нет.
-Разошлись?
Он опять надолго замолчал, потом тихо, так, что едва можно было разобрать, проговорил:
-Убил я ее, понимаешь? По дурости своей убил.
Медленно, словно это стоило ему громадных усилий, он перевел свой взгляд
на правую руку с зажатой в ней дымящейся сигаретой и несколько минут сидел так – не двигаясь и не проронив ни слова. Я начал уже думать, что он заснул. Но вот он поднял голову, невидящими глазами обвел стены и, не найдя на чем остановить взгляд, вновь отослал его в тот, существующий только для него мир. Я понял, что своими вопросами, сам того не желая, задел самое больное и сокровенное, что носил этот человек в своем сердце.
И что как всякий, для кого продолжительная и тяжкая болезнь является предметом сосредоточения всех его мыслей и забот, он не может ни думать, ни говорить о чем-либо не относящимся к этой болезни. Я не ошибся. Допив оставшуюся в стакане водку, он начал свою исповедь. Я слушал его не перебивая и не отвечая на его частые «Понимаешь?». Да он,
видимо, и не нуждался в этом. Порой мне казалось, что он вообще не замечает меня и рассказывает историю своей жизни только потому, что
иначе просто не может.
-Любил я ее очень, понимаешь? – начал он. – Из-за этого и вышло все. Когда ее встретил, женат уже был. Пацан рос. Жена тогда в деревне у матери жила, а я в город поехал – квартиру зарабатывать. Завод там новый строили. Квартиры быстро давали. Жил пока в общежитии. И вот сижу раз у окна. Делать нечего. Один в комнате. Настроение – хоть вешайся. Со
мной часто такое было. Накатит – и все тут. Понимаешь? Часами мог так сидеть. О жизни думал, о себе. Особенно когда книжку хорошую прочитаю
или человека стоящего встречу. «Вот, -думаю, - есть же люди! Знают,
зачем живут. А что я? Плыву как щепка по течению. А оно бросает меня из
стороны в сторону и тащит за собой куда хочет». Понимаешь?
Ну вот, сижу значит, а она в столовую шла. Не идет, а летит будто. Высокая, стройная. На улице ветер. Платье легкое спереди словно приклеенное на ней, а волосы за спиной распущенные как крылья. Сколько лет прошло, а как сейчас перед глазами. Увидела она меня - смешной, наверное, был – улыбнулась и скрылась за дверью. А во мне словно перевернулось что. Не помню как тоже в столовой оказался. Не умел я как другие с девчонками сходиться – смелости не хватало. А тут набрал на поднос чего попало и за ее столик. Столовая пустая. Мест – любое выбирай, а я прямиком к ней. Понимаешь? Сел напротив и смотрю на нее. А она голову поднимет, улыбнется и опять к тарелке. Долго так сидели. Чувствую, сказать надо что-то, а что – не придумаю. Она первая нашлась. «Скажите, -говорит,- Вы хорошо танцуете?» «Да,-говорю,-приходилось». А танцор из меня, надо сказать, никакой. Тогда она: «Знаете что, мы ко Дню молодежи концерт готовим, а в танцах одни девчонки. Приходите завтра в Дом культуры. Договорились?» Так вот и познакомились. Понимаешь?
Стал я на репетиции ходить. Поначалу не выходило. Стеснялся сильно. Словно связанный был. А она подойдет: «Ты, - говорит, - забудь, что на сцене. Для себя танцуй. А до остальных тебе дела нет. У тебя же хорошо все, правильно получается».
Послушался ее и скоро не то, что людей – себя забывать стал. А она мне:
«Вот видишь, я сразу поняла, что у тебя талант». Вот ведь как! Понимаешь? Я сам про себя этого не знал, а она взглянула – и все тут.
После репетиций провожал ее. Так вот и стали встречаться. Про все забыл с ней. Домой перестал ездить. Потом на развод подал. Ей не говорил ничего. Только после от людей узнала. «Что же, - говорит,- ты наделал?»
А я как ее встретил, ни о ком думать не мог. Уйди она – не знаю, что со мной было бы. Поняла она это, не оттолкнула. Только переживала очень.
Виноватой себя считала. Да что уж там? Не вернешь.
Через год поженились. Квартиру от завода получили. Я там наладчиком работал, а она в отделе главного конструктора инженером после института. Придет она ко мне в цех чистенькая, опрятная, а у меня руки по локти в масле и спецуха в разводах. Стыдно было перед ней. Понимаешь? А тут еще ребята: «Смотри, уведут у тебя жену, не поймаешь - руки то скользкие». Я и сам об этом подумывал. Задержится она на собрании или по работе, а я места не нахожу. Чего только не передумаю. Но придет, улыбнется мне и словно паутину с души снимет. Понимаешь?
Раз не стерпел все же, упрекать начал. Остановилась она передо мной.
Стоит, словно каменная и так смотрит, будто первый раз увидела. Ни слова мне не сказала, повернулась и ушла. Неделю ей после этого в глаза посмотреть боялся. Она же, вроде и не было ничего – разговаривает, шутит со мной. Зла никогда не помнила. В людях только хорошее видела. Понимаешь? Мне тоже, бывало, говорит: «Ты способный, Сережа. Руки у тебя золотые и голова на месте. Ты все сможешь, если захочешь. За это и люблю тебя».
Пока с ней жили, я техникум с грамотой окончил, в соревнованиях по профессии по министерству первые места брал. Портреты и в газетах печатали и с Доски почета не снимали. Благодарности там, премии – все было. Что ни делаю, думаю: «Так ли? Не будет ли перед ней совестно?» Хотел достойным ее быть, чтобы и она мной гордилась. Только куда там! У нее любое дело в руках горело, а мне вначале раскачаться нужно, с мыслями собраться. Да и работал хоть и хорошо, да на показуху – все отличиться хотелось. Она же от души все делала. Не могла иначе. Понимаешь?
Так вот и жили мы. Наташка уже подростала. И все бы хорошо, как бы ни туман этот – ревность. Влезет она тебе в душу и сосет, пухнет внутри пока не скрутит так, что уж и жизнь не мила станет.
Избрали ее председателем завкома. Рад был, конечно, да только чувствовал, что хорошего это не сулит нам. Так и вышло. Дома совсем бывать перестала: то собрание, то совещание, то командировка. До тех пор хоть и приходили разные мысли, да после того случая крепился, виду не показывал. А тут невтерпеж стало. Понимаешь? «Кто я для нее? - думаю, -Что значу? Тащусь за ней на веревке как щенок бестолковый, путаюсь под ногами. Разве такой ей нужен?» Не верил, не хотел верить, что нет у нее никого лучше. До того дошел, сумку стал ее проверять – может записку или что другое найду. Понимаешь? А то узнаю во сколько придти должна, пойду в дом, что напротив, встану в подъезде и жду – не будет ли провожать кто? И так меня это скрутило, ни о чем больше думать не мог. Как помешанный ходил. Почернел весь. У станка не мог стоять – руки дрожали.
Она вначале думала из-за работы это у меня. Успокаивала. А я не мог больше в себе носить. Понимаешь? Вспылил как то раз, накричал на нее, обозвал по-всякому. Замкнулась она после этого. Вижу: теперь уже точно не нужен я ей стал. Да только сам без нее не могу. Слишком много и счастья и горя мне от нее досталось, чтобы разом все потерять. Больше прежнего и любить, и ревновать стал.
Тут, вскоре, пришлось и мне в командировку поехать. Думал там забудусь. Только что ни делаю, куда ни иду, а мысли все о том же. Дела все быстро уладил и домой поехал. Поезд уже под утро пришел. Иду и думаю: «Хорошо. В это время меня не ждут». А самого то в жар, то в холод бросает. Как будто наверняка знаю, что есть там кто-то. Позвонил – тишина. Потом шаги. Когда дверь открыла, первое, что увидел, пальто мужское. А она стоит передо мной и смотрит прямо в глаза. Так, как в тот раз смотрела, когда я кричал на нее. А я совсем голову потерял. Закричал что-то несуразное и, что только силы было, ударил ее. Охнула она и, как стояла, упала навзнич.
На шум дверь открылась. Смотрю и понять не могу – в дверях отец ее стоит. Оказалось, как на грех, в гости приехал. Понимаешь? Наклонился он к ней, а она уж не дышит – удар прямо в висок пришелся.
Понял тут я, что с ней и моя жизнь закончилась. И что кроме меня одного нет в том виноватых. И как бы ни наказали меня по нашим законам, а больше того, как сам я себя наказал, уже ничего быть не может.
Он замолчал, зажег давно потухшую сигарету и только потом добавил:
-Вот так оно бывает. Понимаешь?
Потом встал и начал собирать нехитрое свое имущество.
-Как же дальше думаешь? – Спросил я его.
-Домой вот после отсидки еду. Наташка там наша. Когда сама жива была, мечтала дочку выучить, счастливой хотела видеть. Трудно мне без неё это сделать, да только нельзя иначе. Совесть не велит. Понимаешь?
Он ушел. А я смотрел через окно на одинокую его фигуру, исчезавшую в
предрассветных сумерках и думал, что жизнь наша – как дорога в ночи.
Идешь по ней и не знаешь – ступишь на твердую землю или откроется перед тобой бездонная пропасть. И только путь, оставшийся позади, не таит в себе загадок. Ведь это пройденный путь.
(Фото взято из И-нета. Автор неизвестен)