Вообще-то Лёлька моя сестра то ли в третьем, то ли в четвертом приближении. То есть, то ли троюродная, то ли даже четвероюродная – я не сильна в определении родственных связей. Но это не столь важно. Это вообще неважно, потому что более родной мне души я не знаю. Нет, папа, мама и сестренка Маришка, как говорится, вне конкуренции, но потом сразу же Лёлька – моя любимейшая сестра. И не важно, что она какая-то-юродная, и что разница в возрасте у нас одиннадцать лет (в ее пользу! в ее!) и, что мы полярно разные по темпераменту и еще много по каким признакам, и внешне – ну вообще! - не похожи. Все это не важно и мелко. Все это пустяки. Я люблю свою сестру Лёльку! Я ее обожаю всей душой и всем своим сердцем и всем остальным, что есть у человека - сознанием, подсознанием, надсознанием, засознанием и пр. и т.д. и т.п.
Лёлька, я тебя люблю!!
Говорят, что настоящая любовь бескорыстна. То есть считается, что любовь высшей пробы - это когда любят не за что-то и не потому что, а просто так. А еще, мол, если любят вопреки чему-то, то это и вовсе некая заоблачной высоты любовь и самая наинастоящая.
Не знаю, не знаю. Спорить с умниками и специалистами в этом вопросе не берусь, хотя как-то мне сомнительно, как можно любить человека не очень хорошего и не совсем умного, а то и вовсе откровенно плохого, вредного и пакостного. Типа: ты, конечно, дурак дураком и собою не только не хорош, а и вовсе отвратителен, и душонкой мелковат, и скряга, каких свет не видывал, и руку помощи мне в трудную минуту не только не подашь, а еще и поспособствуешь усугублению моего бедственного положения, и старушку через дорогу не переведешь, и голодной собачке кость не бросишь, даже если от костей твой стол будет ломиться, и десяти копеек нищему у церкви милостыню не подашь, и беззащитного младенца запросто можешь ударить, но все равно я тебя люблю, урода такого. Вот какая у меня любовь настоящая! Не только золотая, а и, можно сказать, платиновая любовь, бриллиантами усыпанная и алмазной пылью покрытая. Лично мне мнится, что любовь к моральному уроду и сама несколько ущербна и уродлива. Тут, правда, следует сделать оговорку про родительскую любовь – тот случай, когда слепо любят и за, и вопреки, и бескорыстно. Впрочем, я несколько отвлеклась.
Итак, я люблю свою сестру Лёльку любовью корыстной. Я точно знаю за что я ее люблю и почему. И еще я знаю, что от общения с нею я сильно выигрываю. Оно, общение это, очень украшает и облегчает мое существование на этом непростом свете, приносит мне и пользу, и разные дивиденды, и прочие приятности. Ну как мне не любить Лёльку после всего этого? Люблю, и все тут.
Надо вам сказать, что тем, кто видит Лёльку в первый раз, она кажется поразительно некрасивой. Если брать общепризнанные параметры красоты, как то: 90-60-90 – соответственно объемы в сантиметрах бюста, талии и бедер, да еще рост за сто семьдесят сантиметров (чем выше, тем, якобы, лучше), то Лёлька, мягко говоря, не влезает ни каким боком в эти параметры.
Росту в Лёльке – метр пятьдесят три сантиметра. «На коньках и в кокошнике, если в прыжке – то как раз будет норма, - хохочет она, говоря о своем росте. Она смугла, черноволоса, кареглаза, черты лица неправильны и непропорциональны. Та же неправильность и непропорциональность есть и в фигуре. В ее движениях вы не найдете изящества и женственности, они, скорее, угловаты и порывисты. Общим своим обликом она мне напоминает Лию Ахеджакову –уникальную актрису и интересную личность, но весьма далекую от эталона женской красоты и изящества. Но все это перекрывает мощнейшее Лёлькино жизнелюбие и жизнерадостность, а еще, я бы сказала, люделюбие. Именно люделюбие, а не человеколюбие, ведь отдельных «человеков» мы любим всегда, а вот любить людей вообще редко у кого получается. У Лёльки это получается отлично. Но более всего меня поражает ее неиссякаемый оптимизм и еще ее фонтанирующая энергия.
Хочу вам рассказать, как Лёлька встретила своего суженого-ряженого, то есть свою единственную половину по имени Сева. Случилось это десять лет назад. И шел в ту пору Лёльке уже тридцатый год, возраст для незамужней особы, можно сказать, критический. Впрочем, она тогда на этом не зацикливалась не только в силу своего непробиваемого оптимизма, но и потому, что вся была в работе. Забыла вам сказать, что работоспособность у нее фантастическая, так же как и целеустремленность. Сколько ее знаю – всю жизнь ставит перед собою очередную цель и танком прет к ней, да что там танком – торпедой. Правда, головка ее торпеды оснащена неким хитрым приспособлением, так что летит эта торпеда не по прямой, а изворачивается замысловатыми зигзагами и завитушками, дабы никого по пути не снести и не поранить. Но скорость при этом фантастическая, так что к цели торпеда прилетает намного раньше, чем прямоходящие танки, придавившие по пути немало случайно попавших под их гусеницы.
А цель в ту пору у Лёльки была немалая – заработать деньги на собственное жилье, так как огромная квартира, что осталась после родителей, была разделена ею с братом весьма неравномерно: ей досталась крошечная – в 8 квадратов – комнатушка-пенал в общежитии, а ее недавно женившемуся старшему брату -двухкомнатная весьма приличная квартира. У брата ожидалось тогда прибавление семейства, да еще сразу двойней. Жена брата решительно поставила ультиматум – только отдельное жилье. (Надо сказать, что она потом всегда горько сожалела об этом.) Лёлька не возражала – без колебаний согласилась на неравноценный и, на мой взгляд, обидный для нее размен.
Лично на меня та комната, в которую переехала Лёлька, произвела ужасающе-гнетущее впечатление. Крошечная, темная, с ржавыми разводами на потолке и стенах, с щелястым полом, с трухлявой рамой, сотрясающейся от порывов ветра за окном, с видом на мусорные баки, стоящие нестройным рядом как раз напротив ее окна метрах в трех. Но самое ужасное – общежитие кишело тараканами и пауками, а также пьяными соседями и скандальными соседками. «Это не они такие, это жизнь у них такая, - объяснила мне тогда Лёлька, - а так они все славные и очень хорошие люди». «Ну да, - согласилась я, - они были бы все славными и прекрасными, если бы жили другой жизнью и в других, более комфортных условиях. Но они здесь и живут так, как живут, а, стало быть, будут такими, какие есть. И тебе с ними соседствовать, вот именно с такими, какие они есть теперь. Лёля, мне тебя жалко», - и я заплакала от жалости к ней. Я горько рыдала, что очень скоро моя прекрасная Леля станет такой же, как эти соседские тетки – нервной, дерганой, крикливой, неряшливой и глубоко несчастливой. Леля ласково потрепала меня по волосам, погладила по плечу:
- Не плачь, девочка моя. И за меня не переживай. Я обещаю тебе, обещаю твердо, что очень скоро я выберусь отсюда, что заработаю много денег и куплю себе прекрасную квартиру – большую и светлую. Мы будем сидеть в просторной кухне, пить чай с бальзамчиком и тортом «наполеон», который ты обожаешь неведомо мне за что, потому что самый вкусный торт – это торт «сказка». И все будет тип-топ.
- Ты обещаешь мне это? Лёля, ты мне твердо это обещаешь? – я с надеждой подняла к ней свое зареванное лицо.
- Я клянусь тебе, сестренка, - твердо сказала она, - я сделаю это ради тебя. Фирма веников не вяжет.
И Лёлька торпедой зигзагами понеслась к намеченной цели.
…То было раннее октябрьское утро – самое начало серого мокрого скучного буднего дня. На улице было темно и пусто, только самые добросовестные дворники начинали метлами сгребать красно-желтые резные листья, похожие в свете фонарей на упавшие ночью звезды. (Поясню, что это не мои лирические фантазии и эпитеты, это сама Лелька мне недавно так красочно пересказывала по моей просьбе историю своего знакомства с нынешним своим супругом Всеволодом, именуемым в простонародье, то есть нами, близкими родственниками и родными – Севой.)
Итак, сонные дворники начинали метлами сгребать с подмороженного асфальта упавшие ночью с неба разноцветные звезды. Было тихо, неприятно-холодно, невесело. А чего веселиться, когда самая противная пора – конец октября, грязь, скукота, до весны далеко-далече и даже Новый год еще ждать и ждать. «В последних числах сентября, презренной прозой говоря, в деревне скучно: грязь, ненастье, осенний ветер, мелкий снег, да вой волков». И хоть дело было в городе, вместо волков рыскали собаки и бездомные коты, и дело случилось месяцем (и веком) позже, но атмосфера была именно та, что описал Александр Сергеевич.
Лелька накинула на себя старую огромную куртку, вдела ноги в резиновые укороченные сапоги, натянула рабочие хлопчатобумажные перчатки, взяла метлу, пустой полиэтиленовый мешок и вышла на улицу. Небо черно, никого, не считая самых добросовестных дворников, бродячих собак и котов, и спящих на стоянке машин. Тускло светит фонарь, слабо подсвечивает вывеску «Парикмахерская Мечта» висящая над ней лампочка. Она легко вздохнула, глубоко вдохнула холодный воздух, вздрогнула от свежести, улыбнулась, засмеялась, накинула капюшон и сбежала со ступенек.
«Утро красит нежным светом
Стены древнего Кремля.
Просыпается с рассветом
Вся советская земля.
Холодок бежит за ворот,
Шум на улицах сильней.
С добрым утром, милый город,
Сердце родины моей!..» - напевала Лелька, энергично сметая «звезды» в кучи. Ей было хорошо, весело и очень уютно в этом не очень гармоничном, далеко не всегда веселом и совсем сейчас неуютном мире.
(«Как ты можешь быть всегда радостной? Ну как?! – время от времени пытаю я Лельку, - Так не бывает! Это аномалия. На свете столько причин для горя, а ты веселишься». – Последнее звучит из моих уст прямым упреком в адрес Лельки. Она смотрит на меня с сочувствующей улыбкой, как мудрая мать на неразумное дитя, никак не могущее уразуметь элементарных вещей. Потом говорит: «На свете много причин для радости и счастья. На свете вообще очень много чего есть, просто величайшее множество, бесконечное множество. А уж чего мы будем черпать из этой бесконечности – это личное дело каждого отдельно взятого индивидуума. Можно, конечно, черпать полным черпаком горе, негатив, разную чернуху и прочие каки-бяки и потом упиваться тем, какой у нас несчастливый мир и как все в нем устроено неправильно и несправедливо. А можно жить и радоваться каждому дню и часу, и быть счастливым хотя бы только от самого факта собственного существования..)
Но я опять отвлеклась. Я же вам начала рассказывать историю знакомства Лели и Севы. Все, больше никаких лирических и не лирических отступлений. Итак, продолжение без отступлений.
Напоминаю: ночь, улица, фонарь, парикмахерская, бессмысленный и тусклый свет одинокой лампочки. И во всем этом – маленькая фигурка поющей Лельки в большой бесформенной куртке, с наброшенным на голову капюшоном и коротеньких резиновых сапожках с метлой в руках – эдакий гномик, метущий в конце ночи упавшие разноцветные звезды. Рядом останавливается роскошная иномарка, плавно опускается стекло, выглядывает холеное лицо человека за рулем:
- Эй, бабуля, не подскажите где здесь поблизости круглосуточный магазин?
Лелька оборачивается на голос, капюшон падает за спину.
- Круглосуточный?.. – она крутит головой, пытаясь сориентироваться, - А! Так вам надо обратно ехать. Вон до того светофора, потом направо и метров через сто будет «Наш гастроном», он и есть круглосуточный.
- Ваш гастроном?
- В смысле «Наш гастроном». В смысле всехний гастроном под названием «Наш гастроном».
- Как это все сложно, - вздыхает водила, - Вы меня простите, что вас бабулей назвал. Не видно в темноте, принял вас со спины за старушку. А вам ведь не больше сорока – сорока пяти.
- Не больше – согласно кивает Лелька и улыбается, - мне двадцать девять. Водитель растерян, Лелька заливисто хохочет, сквозь смех напоминает: «До светофора и направо».
Через полчаса, когда Лелька волокла полный мешок к мусорному баку, рядом опять притормозила та же машина. Дверь приоткрылась.
- Спасибо вам, девушка. За то, что дорогу к магазину подсказали и за то, что не обиделись.
- На здоровье.
- До свидания, - дверь захлопнулась. Машина уехал.
«Тем и сказка могла бы кончиться, друзья…» - сказано у великого Пушкина в «Графе Нулине», но есть, есть все же на свете провидение, я твердо верю в это, иначе как объяснить тот факт, что буквально в тот же день суждено было снова пересечься Лельке с тем, кто вскоре станет ее мужем.
Он зашел в парикмахерскую «Мечта» к вечеру.
Все три кресла небольшого зала были заняты клиентами. Лелька в синем халате щеткой на длинной ручке собирала в кучку волосы с пола. Щелкали ножницы, звучала негромко музыка из магнитофона, стоящего на столе администратора, мелодично звякнул колокольчик над дверью, на «дзинь-дзинь» которого обернулись все, кроме клиентов. Вошел высокий мужчина в черном драповом пальто с непокрытой головой - Сева.
- Вечер добрый, - обратился он сразу ко всем присутствующим, - подстричься у вас можно?
- Да, конечно, - широко улыбнулась ему одна из парикмахеров по имени Галина, она же по совместителю администратор, - разумеется, можно, но, к сожалению, не сегодня. По техническим причинам мы через сорок минут закрываемся. Приходите к нам завтра или в другой день. Если желаете, я могу вас записать на любое время и любой удобный для вас час.
- Благодарю, - сухо сказал несостоявшийся клиент, - не желаю. – Он уже начал поворачиваться в сторону выхода, но взгляд его зацепил Лелькину фигурку, с интересом наблюдавшую за ним. Он нахмурился в попытке вспомнить, где и когда он мог видеть эту маленькую смуглую некрасивую девушку в синем халате. В это время одна из парикмахеров неловким движением смахнула с полочки около настенного зеркала стеклянный флакон, который рухнул на пол и разлетелся на осколки.
- К счастью! – рассмеялась Лелька. Мужчина тут же узнал ее по заливистому смеху, кивнул ей как знакомой и вышел.
Но провидение продолжало кружить их друг около друга. Часа через два они снова столкнулись в магазине самообслуживания около кассы. В тележке мужчины были: баночка лососевой икры, нарезанный хлеб в упаковке, круг сыра «ламбер», палка сервелата, пакет дорогого печенья, пакет винограда белого, пакет с мандаринами, две пачки сока, коробка конфет «Коркунов». Лелька держала в руке корзину, в которой стояли две бутылки дешевого вина и банка шпрот.
- И снова – здравствуйте, - широко улыбнулась она своему новому знакомому.
- Еще раз добрый вечер, - сдержано ответил знакомый, бросив косой взгляд на бутылку.
Они расплатились на кассе и одновременно вышли из магазина.
- До свидания, - весело попрощалась Лелька.
- Прощайте, - ответил ей мужчина. Они разошлись в разные стороны. Чтобы снова столкнуться через три часа.
…Лелька несла к мусорному баку коробку. Коробка была большая и тяжелая. Лелька осторожно поставила коробку на асфальт, с трудом разогнула спину. Подняла голову к высокому ночному небу. На черном бархате ночи сверкали бриллианты разных каратов – от крупных до едва заметных глазу. Лелька долго любовалась на эту красоту, потом раскинула руки в стороны и сказала туда, вверх: «Я люблю тебя, жизнь. И надеюсь, что это взаимно». Рядом кто-то сдержанно всхлипнул. Лелька вгляделась в темноту. Подошла ближе к скамье. На ней сгорбившись сидел мужчина в черном пальто.
Она села рядом. Так и сидели молча. Потом он сказал: «Час назад умерла Раиса». И уже не в силах сдержаться, открыто зарыдал. Лелька тоже плакала. Очень жаль было этого страдающего мужчину, умершую Раису, всех живущих на земле, которым рано или поздно придется умереть – кому в муках, кому легко, но все же проститься с этим миром, чтобы навсегда уйти в другой, неведомый и непознанный, а потому пугающий. Ей так хотелось утешить этого плачущего сейчас человека, навсегда потерявшего кого-то близкого и родного.
- Пойдемте, - сказала она ему, тронув за черный рукав, - пойдемте, здесь холодно. – И он послушно встал и покорно пошел за нею – высокий и статный за маленькой девушкой в синем рабочем халате.
Она привела его в парикмахерскую. Они сидели в крошечной служебной комнатке, пили горячий чай, разбавленный дешевым вином, закусывали бутербродами с сыром. Он рассказывал о той, которую потерял: о Раисе.
- Она необыкновенная. Она лучше всех… была. Самый дорогой мой человек. Самый прекрасный. …Я был сильно болен, думали, что уже не выкарабкаюсь, так она возле меня сутками сидела в реанимации, вытащила меня с того света. А я не смог ее спасти. …Как она меня понимала. Как никто никогда не понимал. Мое солнце. Свет в окне… погас. …Как жить теперь?.. – и он опрокинул в себя стакан вина.
…Свет брезжил за окном. Раннее утро. Он бросил сонный взгляд по сторонам.
На столе пустая бутылка из-под вина, тарелка с недоеденным бутербродом. Пепельница, полная окурков – он смолил вчера одну за другой. Маленькая комната со скромной старой мебелью. Рядом с его кушеткой на раскладушке спит его вчерашняя собутыльница. Господи, до чего он докатился: спит черт знает где, пьет хрен знает с кем. И тут же как удар по виску: Раисы больше нет. Сморщился, зажмурился крепко. Спустя минуту глубоко вздохнул. Надо идти. Надо идти туда, откуда он вчера так трусливо сбежал. Надо заниматься разными формальностями, связанными с похоронами. Что делать. Куда деваться. Такова жизнь. И он тихо встал, чтобы не потревожить ту, на раскладушке. Как ее, кстати, зовут? Нет, не помнит. Кажется, он даже не спросил ее имя.
Тихо притворил за собою дверь в парикмахерскую. Поднял воротник пальто и пошел прочь.
И снова наступил поздний вечер. Почти ночь. Спят вокруг дома и люди. Спят машины на парковке и у домов. Ночь. Улица. Фонарь. Парикмахерская. Лелька с метлой.
Появляется из-за угла уже знакомая нам и Лельке мужская фигура в черном пальто. Подходит к Лёльке: «Все метешь?» «Мету», - весело отзывается она.
Потом они пьют чай в парикмахерской. С конфетами «ферреро роше».
- Не могу я там ночью, - признается он, - Днем еще так-сяк. Днем некогда. Оформлял свидетельство о смерти. Столько беготни и бюрократии. В одной поликлинике пробегал полдня: Раиса просила перед смертью, чтобы не вскрывали. А эти эскулапы – им лишь бы человека разрезать даже после смерти, хотя черным по белому в медицинском заключении: онкология четвертой степени. Чего еще надо? Нет, давайте вскроем. Приказ у них какой-то, чтобы обязательно так. И только конверт с деньгами вопрос решил. – Он вздыхает, - Там сутки толпа каких-то женщин, старушек в черных платках, суетятся, свечи зажигают, молитвы читают. Я это не понимаю. Вижу только белое лицо на белой простыне в красном гробу. …Не могу. Ночью особенно. У меня ведь в этом районе никого знакомых, кроме тебя. Вот пришел опять. Тебя как зовут-то?
- Лёля.
- А меня Всеволод. Имя у тебя какое-то… кукольное. Полностью как?
- Олимпиада. Вообще-то сокращенно должно быть Липа. Но с детства приклеилось Лёля.
- М-да. Оригиналы твои родители. Где имя такое откопали?
- Мама любила читать Островского.
- Это который про тот как закалялась сталь написал?
- Нет. Про сталь Николай Островский написал. А то Александр Островский, писавший про быт и жизнь мещан и дворян 19 века: «На всякого мудреца довольно простоты», «Не все коту масленица» и еще много. Там встречается имя Олимпиада, Липа.
- Ясно. Что ж, Олимпиада – имя спортивное. Вот с Липой хуже будет. Липа – что-то фальшивое, ненастоящее.
- Так считаете? А мне нравится. Но все привыкли к Лёльке, я тоже.
Они надолго замолчали. Каждый думал о своем.
- А ты рядом живешь? Иначе не успевала бы так рано на работу.
- Я очень рядом живу, - смеется Лёлька, - рядомее некуда. Я в этой парикмахерской и живу.
- Как это? – удивляется Всеволод.
- Как чебурашка в телефонной будке.
- А… Бомжиха, стало быть.
- Вовсе нет, - улыбается Лёлька, - Бомж – человек без определенного места жительства. А у меня очень даже определенное место жительства – вот в этой парикмахерской «Мечта».
- Печально, - резюмирует Всеволод.
- Классно, - возражает Лёлька, - мне нравится.
- Ты же совсем еще молодая. А живешь как-то… непонятно. Своей квартиры нет. Днем подметаешь волосы в парикмахерской, ночами метешь улицу. Винцом, смотрю, увлекаешься. Хозяин парикмахерской в курсе, что ты тут ночуешь?
- В курсе. Заодно и сторожу, на сигнализацию не надо тратиться.
- Ясно. Если ты не возражаешь, я бы спать лег сейчас. Устал, день был хлопотный. Завтра опять беготня – надо похороны организовывать, насчет поминок побегать.
- Конечно. Я вам сейчас постелю. Хотите – здесь. А хотите прямо в зале кушетку установим.
- Здесь. Здесь как-то уютнее, а там сплошные зеркала, ночью жутковато. – Вздохнул тяжко, - «Там» все зеркала занавесили. Говорят, душа упокоенной может себя в них увидеть и испугаться. Как бы я хотел увидеть ее душу…
Уже засыпая сказал:
- Я завтра опять приду сюда ночевать. Ладно?
- Ладно, - согласилась Лелька и перевернулась на своей раскладушке на бок.
Следующим вечером он явился довольно рано. Еще и люди сновали по улице. Работали магазины. Парикмахерская закрылась час назад, и Лелька едва успела навести в ней порядок – полы вымыть, полки протереть, мусор вынести. Он постучал в дверь, она открыла. Он принес с собою полный пакет разной вкусной еды.
- Сообрази на стол, ладно? А то я с утра только и перехватил, что твой кофе с печеньем. Некогда было.
- Айн момент! – метнулась Лелька, - А вы пока раздевайтесь, руки мойте. Отдыхайте.
Через полчаса сидели за столом администратора, выдвинутого в центр. Трапезничали. Стол ломился. Бутерброды с икрой и бужениной, нарезка из салями и дорогого сыра. Открытая банка шпрот. Фрукты. Расстегаи и беляши, согретые в микроволновке, издавали волшебные запахи. В центре – торт со взбитыми сливками. Рядом с тортом красивая бутылка дорогого вина.
- Сегодня ты не будешь травиться суррогатом, Лёля, - говорил гость, наливая вино в разовые стаканы, - Выпей со мной вина благородного, настоящего. Помянем душу усопшей рабы божьей Раисы. Похоронят ее завтра, закопают в сыру землю. Никогда более не откроются ее светлые очи, не глянет она на меня с доброй улыбкой. Не скажет мне больше: «Как дела, племяш?» - И он опрокинул в себя содержимое пластикового стакана. Леля тоже пригубила. Поставила стакан.
- Раиса – ваша тетя? А я все гадала, кем она вам приходится. Спросить было неудобно.
- Деликатная ты, смотрю. Да ты не стесняйся, пей.
- Я вообще почти не пью. Так, иногда за компанию пару глотков.
- Ну да, - усмехнулся он, вспомнив, как покупала дешевое вино и как позвякивали в коробке пустые бутылки, что она несла позапрошлой ночью в мусорный бак, - Завтра похороны. Больше не увидимся. Я в этом районе редко бываю.
- Понятно, - она взяла стакан и допила до дна, - Пусть земля ей будет пухом.
На нее нашло веселье. Вино подействовало на непьющую Лельку самым волшебным образом: все вокруг плыло и покачивалось, в глазах посверкивали звезды, в ушах звучала неслышимая музыка. Сидящий напротив угрюмый мужчина стал казаться таким милым и приятным. Ей так хотелось сделать для него что-то особенное, очень хорошее и доброе.
- Вы очень красивый, Всеволод, - заговорила с улыбкой Лелька, - вы такой хороший и славный. Не печальтесь, не надо. Все у вас будет хорошо! Все уже хорошо. Вы молодой, по всему видно, что обеспеченный. Наверняка у вас прекрасная семья. Много друзей. Все вас любят. И я вас люблю, Всеволод! Очень сильно. – Она все говорила и говорила. Слова рождались, теснились в ее голове, просились наружу, и она их не держала: летите, милые, летите. Всеволод сначала удивленно округлил глаза, потом усмехнулся, потом рассмеялся. И она тоже смеялась его смеху. Так ей было радостно, что вот он больше не печалится своей утрате, а смеется вместе с нею. Потому что жизнь – она такая разная, все в ней переплетено – и горе и радость, и потери и находки, все рядом, одновременно, рука об руку. И надо жить дальше, смеясь и плача, радуясь и переживая.
Потом они танцевали под музыку из магнитофона. Она дышала ему в грудь, ее лицо было на уровне его сердца. Она слышала его ровный ритм. Она думала о том, что вот больше никогда не увидит его больше. И от этого светлая легкая грусть заполняла ее.
Он тихо ушел рано утром. Так тихо, что чуткая Лелька не слышал его ухода. Проснулась на своей раскладушке – а гостя нет. Только аккуратно сложенная на кушетке постель напоминает о его недавнем присутствии, да неубранный стол администратора в зале парикмахерской.
Всеволод явился в парикмахерскую «Мечта» ровно через три недели.
- Добрый день, - сказал он администратору, - а где можно увидеть вашу уборщицу.
- Нашу уборщицу? – удивилась администратор.
- Ну да. У вас тут уборщицей, дворником и одновременно охранником работает маленькая девушка по имени Лёля.
- Ах, вам нужна Олимпиада Владимировна, - широко улыбнулась администратор, - минуточку.
…Они сидели напротив друг друга в небольшом ресторанчике.
- Чем-то вы меня зацепили, милая Лёля. Три недели каждый день, каждый час вас вспоминаю. Необычная вы. Легкая. Светитесь вся. С вами рядом хочется быть. Что-то я, видимо, недопонял насчет вас, Леля. То, что вы не алкоголичка, я понял в тот вечер, когда мы с вами устроили пир. На вас сто граммов вина произвели такой эффект, что сразу стало ясно: окосеть столь капитально от такой дозы может только абсолютно непьющая девушка.
- Так я же говорила вам, что я не пью, - смеется Лелька, - а вино в магазине я тогда покупала, чтобы с девчонками отметить день рождения нашей парикмахерши Галочки, той, которая светленькая. Наши «технические» причины, по которым мы закрылись чуть раньше – это Галино день рождения. Работа – работой, но люди в ней – главное, нельзя в такой день оставить человека без внимания. Пока девочки с последними клиентами управлялись, я в магазин сбегала. Мы сейчас в стадии становления, совсем недавно открылись. Потому с деньгами временные трудности. Ничего, вот развернемся, тогда к нам приходите. Где-то через полгодика. А пока экономим на всем, в том числе и на стороже, и на уборщице. Сама все делаю. Комнату свою продала, все заработанное, что накопилось, плюс небольшой банковский кредит присовокупила – и вот выкупила эту парикмахерскую. Даже вывеску пока нет денег поменять. А будет она такая: «Салон красоты Олимпиады Велиховой».
Через полгода они поженились. Всеволод оставил свою работу личного водителя генерального директора крупного предприятия, на чьей машине он тогда был. Квартиру, что осталась ему в наследство от тети Раи, он продал, деньги они вложили в бизнес. А сами еще целый год жили вдвоем как пара чебурашек в парикмахерской. По ночам они мели: зимой – снег, осенью – разноцветные листья, похожие на упавшие на землю звезды, любили друг друга и были бесконечно счастливы.
Теперь у них с Лелькой целая сеть салонов красоты, где управляющим Всеволод. А Лелька больше занимается своим большим домом и детьми – двойняшками Сергеем и Димкой, и малышкой Катюшей, чьей крестной я являюсь. Дом их – полная чаша. Полная чаша счастья, любви, оптимизма и радости. Я так люблю бывать у них. Там так светло и уютно. И центр всего этого счастья – Лелька, излучающая, как мощный неиссякаемый светильник, энергию, жизнелюбие и люделюбие.
Люди, которые с ними не знакомы, увидев впервые эту пару, удивляются: что нашел в такой некрасивой женщине этот высокий красавец-мужчина. А «красавец-мужчина» смотрит на свою маленькую жену с таким обожанием и восхищением, что всем остальным женщинам земли только позавидовать.
Мы сидим с ней в ее просторной кухне, пьем чай с бальзамчиком и тортом «наполеон», который я обожаю, хоть Лелька и считает, что самый вкусный торт – это торт «сказка». Я смотрю в ее прекрасное некрасивое лицо, в ее глаза, излучающие свет и тепло, смотрю за окно на пышные клумбы с яркими цветами, которыми Лелька засадила весь участок вокруг дома, и мне становится так радостно и счастливо, что есть в моей жизни этот удивительный человек – моя сестра Лелька. Которую я обожаю всей душой, всем своим сердцем и всем остальным, что есть у человека - сознанием, подсознанием, надсознанием, засознанием и пр. и т.д и т.п.
Лёлька, я тебя люблю!!!
30.12.2014г.