Что ни говорите, а все-таки хорошо жить в деревне. Захотел - выбежал со двора, и вот тебе луг с роскошным ковром цветов и трав, жужжащими пчелами и длиннохвостыми трясогузками. Катайся себе по этому ковру досыта или лежи, уставившись в помутневшее за день небо, и мечтай о чем хочешь. А надоест, можно притаиться в лозняке на берегу речки. Если долго и тихо сидеть, обязательно увидишь пескаря, раздувающего жабры, или щуренка, застывшего в выжидательной позе и издали похожего на небольшой сучок, случайно зацепившийся за берег. А еще лучше просто так бродить по тихому лесу, вслушиваясь в перестук трудяги-дятла, в беззаботное щелканье соловья и теньканье трудолюбивых синиц.
Да, что ни говорите, а жить в деревне лучше, чем в городе. Во всяком случае, Миша здесь чувствовал себя хорошо и не хотел в город, где был всего один единственный раз за свою недолгую жизнь. Они ездили с мамой в магазин, чтобы подобрать костюм, потому что в своем, сельском, они ему не подходили. Один длинноват, другой - вроде хорош, да жмет в плечах. Костюм они так и не подобрали, пришлось купить в сельпо и укоротить, а вот город Миша посмотрел.
В городе было душно, пыльно, пахло бензином. И Мише вдруг очень захотелось домой, в свою Малиновку.
В субботу к ним приезжала мамина сестра, тетя Поля с сынишкой Вовой. Вова был степенным, упитанным мальчиком, и Мише казалось, что он вовсе и не мальчик - до того он был важным: в своем новеньком костюмчике и начищенных ботинках. Миша ждал приезда тети Поли, потому что он любил ходить с Вовой в лес. Там Миша чувствовал себя взрослым человеком, чего нельзя было сказать о Вове. В грибах Вова совсем не разбирался и любой, если он был белым по цвету, называл боровиком. И еще Вова совершенно не ориентировался в лесу. Стоило ему обойти одну из полянок, как он останавливался и с тревогой спрашивал: - А где наш дом?
- Ты сначала покажи сам! - И когда Вова наугад тыкал пальцем, Миша заливисто смеялся, искренне удивляясь, как это можно заблудиться в их лесу, который весь прорезан тропками, и все они ведут в Малиновку.
Возвращались они всегда запоздно, когда деревня уже погружалась в белый туман, наплывавший на дома с лугов. Миша специально подгадывал время, чтобы удивить Вову необычно красивым зрелищем заката, хотя за поздний приход здорово попадало от мамы. Бывало, схватывал и подзатыльник, но его утешала мысль о полном туеске ягод и грибов. Миша никогда не приходил домой просто так, чем приводил в восторг тетю Полю. И она, обрадованная тем, что мальчики вернулись не с пустыми руками, напускалась на Соню, мать Миши, упрашивая простить племянника.
Спать всегда ложились на сеновале. Забравшись под одеяло, они вглядывались в звездное небо, очерченное ровным квадратом двери и, пораженные блеском далеких звезд, молчали. Насмотревшись, задавали друг другу вопросы, на которые не могли ответить даже взрослые: какие они, звезды, далеко ли до них, почему их не видно днем, есть ли на них жизнь, отчего они светятся?
- Знаешь, Вова, - сказал как-то Миша шепотом, - вот вырасту и полечу на одну из этих звезд. Посмотрю, как там живут люди, есть ли у них такой луг, речка с пескарями и такой, как у нас лес?
- Вот еще захотел, - ответил Вова, - а чего это до тебя никто не полетел?
- Не знаю, - признавался Миша. - Может, боятся или никто не хочет.
- Чудак ты, - усмехался Вова, считавший себя знатоком техники,- не летят потому, что такого большого аэроплана нет. Я читал об одном дедушке, вот он знает, как можно слетать на звезду и обратно, но никто не берется построить такой самолет...
За разговорами они незаметно засыпали и во сне, случалось, совершали полет к звездам. Миша, например, однажды сумел побывать на Луне и шел по ней, как он потом рассказывал, легко и быстро, удивляясь, что под ногами как бы мягкое поле, от которого шел весенний пар.
Вова слетал на дальнюю звезду. Во сне он натягивал одеяло на голову, потому что там, на звезде, было холодно.
Утром они просыпали все, даже завтрак, и не слышали, как гоготали гуси, выпущенные на луг, густой мелодии пастушьего рожка, собиравшего на краю Малиновки стадо, рева коровы Зорьки, не хотевшей уходить со двора, где так хорошо пахло капустой, тыквой и огурцами.
- Вставайте, пострелята, - говорила тетя Соня, сдергивая одеяло,-завтрак уже остыл.
Они нехотя поднимались и вскоре весело плескались у рукомойника. Наскоро позавтракав, убегали к речке.
Да, весело было вдвоем Мише и Вове. Жаль только, что суббота и воскресенье уж очень быстро кончались, и опять надо было ждать целую неделю приезда тети Поли и Вовы.
Но вот однажды, в конце июня они не приехали. Мишу разбудили громкие голоса, причитанья матери, плач соседки. Сначала он ничего не понял, уловил только часто повторявшееся слово "война". Но по¬том к нему подошла мать и, стиснув его плечи, сквозь слезы сказала:
- Война, Мишенька. Немец на нас напал, проклятый. И что же теперь будет?
О войне Миша ничего не знал, кроме того, что там стреляют. Он очень любил наблюдать за дедушкой, когда тот поднимал ружье, целясь в старое ведро, надетое на кол в конце огорода. Перед самым выстрелом Миша закрывал уши руками, но даже ладони не могли заглушить металлический звук, больно хлеставший по перепонкам. Опустив руки, Миша какое-то время ничего не слышал, а дед смеялся вовсю, открывая и закрывая беззубый рот. Потом хлопал внука по плечу, говоря всегда одно и то же:
- Быстрей расти, возьму на медведя!
Война в Мишину жизнь вошла не сразу. Так же, как обычно, он вставал по утрам, завтракал и бежал к мальчишкам. Они играли в прежние игры, не чувствуя, что все взрослые вокруг притихли, насторожились. Но вскоре из Малиновки на фронт стали уходить отцы его сверстников. Настал день, когда ушел и отец Миши. Безудержно плакала мать, судорожно вцепившись в рукав отцовской косоворотки, а он бережно гладил ее волосы и говорил:
- Ну чего ты меня заранее хоронишь-то. Я еще повоюю и с орде¬ном вернусь. Вот увидишь. А ты, Михаил, теперь матери самый главный помощник будешь, учти, на тебя вся надёжа...
Без отца дом сразу как-то опустел. Мать ходила притихшая, с заплаканными глазами, а дед и вовсе сделался незаметен, подолгу сидел где-нибудь в уголке, уставившись в одну точку.
А у Миши и его товарищей в это время появилась новая игра - в войну. Оседлав стебли подсолнухов, они носились по кругу и молотили воображаемых врагов...
Однажды утром Мишу разбудил отчаянный лай собак. Прильнув к окну, он увидел людей в зеленых мундирах с автоматами наперевес, лихо кативших на мотоциклах по главной улице села.
- Господи, немцы, - перекрестилась мать, - ироды проклятые! - И прикрикнула на Мишу:
- А ну, марш от окна!..
С приходом немцев в деревне все изменилось. Петухи перестали голосить под утро, потому что немцы любили птицу, и скоро в Малиновке ее почти не осталось. Потом стали исчезать ульи с медом. Оказалось, они любят и мед, а когда не стало и меда, и петухов, и кур, немцы начали ходить по домам и требовать яйца и молоко. Побывали они и в Мишином доме.
И мать, ругая немцев самыми плохими словами, вынесла им кувшин молока и несколько яиц. Потом в доме не стало молока, потому что ночью три немца увели Зорьку. Есть стало совсем нечего.
В одну из ночей в Малиновке зазвенели стекла, от взрыва задрожала земля. Утром полицай ходил по дворам и выспрашивал, не видел ли кто партизан. Вскоре все уже знали, что железнодорожный мост лежит на дне реки, а по обе ее стороны стоят составы с грузами и солдатами. Немцы рассвирепели, искали по окрестным лесам партизан, а составы стояли и стояли, потому, объяснил Мишин дед, что быстро построить мост совсем не просто. К тому же другой дороги в этих краях не было, и к реке все прибывали и прибывали составы. На третий день посмотреть на затор приехал большой немецкий начальник, генерал. Он приказал расстрелять всю охрану моста, чтобы другие впредь на посту не зевали, а партизан найти и повесить.
Утром, как только солнце выкатилось из-за высоких макушек вековых сосен и елей, и на лугу спала роса, всех жителей Малиновки согнали на луг и приказали построиться в две шеренги.
Вперед выступил немецкий комендант. Раскачиваясь на носках начищенных до блеска сапог, громко, срываясь на визг, заговорил:
- Доблестные немецкие солдаты окружили Москву. Сопротивление
непобедимой Германии бессмысленно, и все, кто воюет против нас, будут уничтожены! Вы можете спасти своих родных и близких от неминуемой смерти, если укажете нам лагерь партизан. Мы гарантируем всем
им жизнь. Итак, кто укажет лагерь партизан?
Комендант выжидательно замолчал. Миша, стоявший впереди деда, подался назад, прижался к нему. Ему было страшно от одной мысли, что среди жителей Малиновки окажется предатель. Дед понял настроение внука и сказал, чтобы услышал только Миша:
- Держи карман шире, укажем! А если и укажем, так только то
место, где Макар телят не пас!
Коменданта угнетало молчание, и, подождав еще немного, он повторил вопрос, а потом перешел к угрозам:
- Даю пять минут на размышление. Если не назовете место партизанского отряда, прикажу расстрелять каждого пятого из вас!
- С этого бы и начинал. - Прошептал дед и сжал плечо внука. -
Только ты, Миш, не дрейфь, ежели что... - Дед не договорил, потому
что комендант оторвал взгляд от часов.
- Время кончилось. Будет кто-нибудь говорить?
Все молчали. Комендант повторил вопрос, но ему снова никто не ответил. Тогда он отсчитал пять человек. Пятой оказалась тетка Лукерья, у которой ребята каждое лето лакомились медом. В день, когда качали мед, Лукерья ставила на подоконник миску, клала хлеб, и ребята с аппетитом ели, расхваливая тетку Лукерью и мед. И вся их ребячья жизнь казалась им доброй, как сама Лукерья, и сладкой, как молодой мед.
- Расстрелять! - приказал комендант, и полицай толкнул Лукерью в бок длинным стволом немецкой винтовки. Заголосившую Лукерью отвели под ракиту, стоявшую на пригорке, у самого огорода. Полицай отошел в сторону, вскинул винтовку. Миша закрыл глаза, зажал уши и не видел, как упала в траву подкошенная пулей Лукерья.
- Итак, кто будет говорить? - снова сказал комендант. - Даю еще пять минут на размышление. - Он посмотрел на часы, подождал немного и снова начал считать. Как только он досчитал до четырех, дед отстранил Мишу в сторону, вышел вперед и сказал:
- Я покажу партизан.
- Хорошо! Молодец! - улыбнулся комендант.
- Но только, - сказал дед, обращаясь к коменданту, - прошу выполнить мою просьбу.
- Говори, - разрешил комендант. Дед придвинул к себе внука.
- Мишутка пущай пойдет со мной...
- Хорошо, - ответил комендант. - Все могут разойтись по домам.
Оторопевшие от такого поворота событий, люди молча расходились.
Деда, успевшего поцеловать и что-то шепнуть плачущей Софье, матери Миши, окружили плотным кольцом солдаты.
Через час отряд вышел из Малиновки и углубился в лес. Миша шел рядом с дедом и думал о том, как бы отговорить его не вести отряд немцев в лагерь партизан, но разговаривать было нельзя, так как рядом шел комендант, знавший русский язык.
В лесу Мишей овладело беспокойство, но дед, хорошо понимавший настроение внука, вдруг свернул с просеки в низину, и сразу же под ногами зачавкала жидкая грязь. Комендант поскользнулся, схватился за ветки кустарника, и Миша, воспользовавшись моментом, спросил:
- Ты что, дедуля, на самом деле их к партизанам ведешь? Там
же дядя Степан и все наши!
- Молчи, пойдем к медвежьему болоту. Там топь. Ты иди вперед
меня. Держись кустиков лозняка. Тебя они выдержат. Как оторвешься,
беги к тому берегу, к партизанам. А ежели что, то веди их вправо,
в обход болота. Там в самом узком месте, как на ладони, видно все.
Они нас увидят и тогда...
Дед не договорил, потому что комендант догнал их и строго спросил:
- О чем вы говорили?
Дед посмотрел на внука, усмехнулся и сказал:
- О дороге. Не блуднуть бы. - Комендант недоверчиво оглядел Мишутку, сказал:
- Если приведешь к партизанам, получишь награду. Обманешь, расстреляю обоих!
- Понятное дело, - усмехнулся дед, - за обман награда не полагается.
- Вот и хорошо, - сказал комендант.
По лесу шли долго. Дед специально петлял, чтобы немцы и полицаи не запомнили дорогу. Дед оглядывался на солдат, уставших от лесной дороги, заросшей папоротником. Сам он шел легко и уверенно. Солдаты, державшиеся кучкой, спотыкались, чертыхались, проклиная партизан. К полудню подошли к болоту. Дед присел отдохнуть и сказал, обращаясь к коменданту:
- Перейдём через топь, а там рукой подать.
Комендант дал команду всем подтянуться, подобраться и первым шагнул вслед за дедом в болото. Дед, тяжело ступая по вонючей, пузырящейся жиже, подталкивал Мишутку в спину.
- Ты отрывайся, внучек, скорее, отрывайся! - шептал он.
- Не могу, дедка, боюсь, - отвечал Миша.
От страха бежать он не мог, и поэтому слезы вдруг хлынули из глаз, закрыв чуть заметную тропинку и мелкий кустарник на ней.
- Беги, говорю, или они убьют нас обоих!
- Боюсь, дедка, - прошептал Миша.
Дед сердито сказал:
- Беги, передай Степану, зачем я привел их сюда. Скажи, чтоб всех до единого тут порешили, а людей из Малиновки вывели в от¬ряд, потому как всех их там расстреляют. Понял? Беги, внучек, на тебя сейчас вся надежда.
Миша ускорил шаг, но комендант, почуяв что-то неладное, выскочил вперед и, схватив Мишу за полу рубахи, притянул к себе.
- Говори, что надумали! - закричал он.
Дед спокойно отстранил руку офицера, сказал:
- Отстань, ваше благородие! Мальчонка ни причем. Со мной веди разговор!
Солдаты приостановились, топтались на месте, погружаясь в трясину. Комендант рассвирепел:
- Куда ты нас завел, каналья? - Он тряс пистолетом перед но¬сом деда, но дед с размаху ударил коменданта по руке и, воспользовавшись замешательством, крикнул:
- Беги, сынок!
Потеряв равновесие, комендант упал, захлебнувшись густой жижей. Миша быстро бежал, петляя между кустами, удаляясь от оторопевших солдат. Сердце его бешено колотилось от страха. Он бежал и плакал, закусив губы, размазывал слезы грязными кулачками, до крови разодранными колючим кустарником.
За его спиной слышались выстрелы. Миша не знал, в кого стреляли: в него или в деда. Не видел он и того, как дед одним прыжком бросился на офицера, выбил из его рук пистолет, вцепился обеими руками в горло, крепко сдавил его и, навалившись всем телом, увлек офицера в трясину. Солдаты на время прекратили стрельбу по убегавшему мальчику, а когда рядом с тем местом, где только что стояли дед и офицер, забулькала, заходила жижа, побросали оружие и, обезумев, устремились к спасительному берегу.
Миша благополучно добрался до отряда. Увидев Степана и других партизан, расплакался и никак не мог успокоиться.
- Ну будет, Мишутка, уговаривал его дядя Степан. - Давай-ка я тебя умою, а потом ты нам все расскажешь...
Выслушав Мишу, партизаны быстро собрались и коротким путем выступили к болоту. Они без труда окружили отряд карателей и взяли его в огненное кольцо...
Деда Миша искал долго. А потом, после допроса полицаев, дядя Степан, гладя вихрастую Мишину голову, сказал:
- Твой дед герой, Мишутка. И ты всегда помни об этом и гордись дедом. А вот плакать не надо, ты же теперь партизан...