Из цикла: «Мои сны».
Сон третий:
Ремонт
С недавних пор Боря занялся простыми вещами, в смысле продаёт их. Простые вещи – это китайское барахло, в основном одноразовое, и даже если это перочинный ножик или дамский веер, они вряд ли послужат вам дольше одного дня. И пусть вы порежете лишь кусок колбасы, да и день выдастся не жаркий, губы всё равно не раскатывайте - никакая вещь вам дольше не прослужит.
Короче, всё по 35-ть. И это вам не фунт изюма, потому что 35-ть – это рублей, а не долларов. Рублей самых настоящих, то есть полностью обесцененных…
Говорят, что поветрие продавать товар по фиксированной цене пришло к нам с Запада. Капитализм там давно, и потому кризисы не в диковинку. Так вот, магазины с дешёвым товаром открываются всегда в периоды тамошних спадов. Количество бедных в это время растёт, и спрос на дешёвый хлам увеличивается. Потом, с окончанием кризисов, исчезают и эти магазины.
Боря открыл первую точку в девятом году, и дело пошло. На данный момент у него десять магазинов, и он скоро будет открывать одиннадцатый. О чём это говорит? Да ни о чём. Ну, может быть только о том, что капитализм у нас какой-то кривобокий получается и состоит в основном из непрерывного кризиса.
Поэтому у меня, в отличие от Бори, магазинов давно нет и свидетельство предпринимателя я сдал ещё в прошлом году. Зато теперь изучаю французский - в кои-то веки появилось свободное время. Зачем мне это нужно, особенно если заглянуть в паспорт и посмотреть на дату моего рождения? Честно скажу, не знаю.
Пригодилось мне моё знание французского языка лишь однажды. Я им напугал (то бишь, моим знанием) отдыхавшую парочку французов на Паттайском пляже. Парочка была примерно моего возраста: он и он. Таких там много, и в этом нет ничего особенного. Особенным было скорее то, что русский мужик, то есть я, не пьяный и не буянящий, купался на этом пляже один и ещё умел изъясняться на импортном языке. Они меня за это зауважали, а потом зауважали ещё больше, но уже за другое – за мою смелость и можно даже сказать, отвагу.
А дело было так. На одном из пляжей, недалеко от отеля «Паттайя – Парк», русские знают, где это, есть один укромный уголок. Там, в сосновом борчике, прямо на берегу Сиамского залива, собираются: они и они. И, как оказалось, бывают там выходцы не только из Европы, но и с Ближнего Востока и даже из Северной Африки.
- Из АльжеррИ и ТуниссИ, - как пояснили мне мои новые знакомые, чистокровные парижане. Кстати, один из них, как бы между прочим, заметил, что у меня настоящий парижский прононс. Про свой прононс я и без него знаю. Он у меня Почепский, частью украинский, частью белорусский и иногда здорово мне мешающий при новом знакомстве, ну да сейчас речь не об этом.
Взглядом, осторожно, смелые потомки галлов показали мне в сторону арабских приверженцев дружбы: он и он. Те, надо отдать им должное, вели здесь себя достаточно скромно, совсем не так, как в пригородах Марселя и Парижа. Тут они прятались и не выставляли своих чувств напоказ.
- Это вон те, что ли? - уточнил я, показывая пальцем на двоих смуглых кучерявых парней, сидевших на песке в обнимку.
В ту же секунду оба моих француза, не сговариваясь, молниеносно нырнули под воду. Не всплывали они очень долго. Я уже начал беспокоиться, не утонули ли они. Нырять и я умею, но на такое долгое время задержать дыхание вряд ли смогу. Прождав ещё полминуты, я уж было собрался нырнуть вслед за ними (не знаю, правда, как бы я их искал в мутной паттайской воде), но тут, к моему счастью, они вынырнули сами. Показавшись над поверхностью, оба француза разом закричали на меня по-французски, умоляя опустить руку и не тыкать ею в кучерявых парней. А не то, возмущались они, нам всем несдобровать, и мне в том числе.
Я попытался их успокоить. Жестами, а также мешаниной из русских и французских слов, я им объяснил, что и у нас хватает своих «туниссИ и альжеррИ». Родом они, правда, из Средней Азии и с Кавказа, но мы их тоже боимся.
- Ещё вроде не до такой степени, как вы, - добавил я на чистом французском, - но время летит быстро, и там как знать...
Дальше, помнится, для всеобщего примирения я прочитал им стихотворение Жака Превера - «Cet amour», «Эта любовь», моего любимого французского поэта, и этим успокоил всех. Международный инцидент на этом был благополучно исчерпан, и я понял, что французский мне ещё учить и учить, но делать это нужно, потому что когда-нибудь он опять мне может пригодиться.
Теперь вернусь к делам обыденным. Французский стоит денег, а на данный момент их у меня ни шиша. Поэтому вчера вечером я решил пойти к Боре и попросить у него пятерик, с отдачей на продолжение учёбы. Пятерика мне хватит на месяц, даже на пропитание останется, ну и на подарок молоденькой учительнице к Новому Году я что-нибудь выкрою. Сказать честно, в последнее время вместо учёбы я ей глазки строю, откровенно, по-стариковски. Она терпит. Видать, и ей деньги нужны позарез.
Не откладывая просьбу в долгий ящик, я позвонил Боре по сотовому и договорился о завтрашней встрече. Поэтому спать лёг пораньше, чтобы утром быть вовремя в назначенном месте.
Борю я встретил у дверей вновь открывавшегося магазина. Мы поздоровались с ним за руку и вошли внутрь. Ремонт в магазине был в самом разгаре.
- Подожди, я сейчас, - предупредил меня Боря, - стрельну у прораба из строительных «бабок», чтобы отчётность не путать и принесу тебе.
Он подошёл к человеку в жёлтой пластиковой каске, в коем я признал Матвеенкова, бывшего нашего с Борей сокурсника и стал с ним разговаривать. Через мгновение к ним присоединился Коля Марченков, тоже наш общий друг, который, как я понял, работал здесь же бригадиром.
- Вот мы и опять все вместе, - подумал я, - девяносто первая комната вся в сборе.
Я оглядел помещение. Бог ты мой, что за дела, да это же церковь.
- Вы что, офонарели, - накинулся я на Борю, - собираетесь торговать в святом месте?
- Да не переживай ты так, - успокоил он меня, - эта церковь давно заброшена, тут сорок лет склад находился. А теперь мы здесь всё отреставрируем, евроремонт сделаем по первому разряду и фрески восстановим.
Я задрал голову, действительно, со стен на меня смотрели апостолы. Они были в белых одеждах и улыбались.
- Нравится? – спросил Боря и незаметно сунул мне в руку пятерик. Пятерик был новым, хрустящим.
- Кто это так красочно стены размалевал? – поинтересовался я.
- Твой родственник, Михайло Решетнев, народный художник России.
- Ну, если и он не гнушается такими делами, - подумал я, - тогда ладно.
- А света можно прибавить, - попросил я.
- Марченков, слышал приказ? Бегом выполняй, - Боря строго посмотрел на Николая.
Тот моментально сорвался с места, юркнул куда-то в подсобку, что-то там нажал, и на потолке вспыхнули светодиодные лампы. Стало светло, как днём.
- Нанотехнологии применяем, выполняем распоряжение властей, - сказал Боря довольным голосом, - экономим электричество.
Но мне показалось что-то в его голосе подозрительное да и в окружающей обстановке тоже.
И церковь в мгновение ока стала походить на тёмное строение из гоголевского «Вия», и сам я вдруг ощутил себя Хомой Брутом. Не хватало только ведьмы-панночки. Мне стало страшно.
Неожиданно из подсобки вместо Коли Марченкова вышла женщина в тёмном платье и быстро проследовала к выходу.
- Видел? – спросил я Борю, и голос мой при этом дрогнул.
- Что видел? – поинтересовался он.
- Женщину. Она сейчас из подсобки вышла и на улицу дёрнула.
- Не видел, - сказал Боря и отвернулся.
Мне стало ещё страшней.
- Я тебе докажу, что у вас тут не всё чисто, - крикнул я и бросился к выходу.
Женщину я заметил сразу, она сворачивала в ближайшую подворотню. Её высохшие, как у мумии ноги, едва касались земли. Я побежал за ней и быстро настиг её, схватил за плечи и начал трясти. Она попыталась вырваться, обернулась, и я чуть не подавился криком. Пустые чёрные глазницы, хищный оскал рта, и две тёмных впадины вместо носа. Но главное и самое страшное, она улыбалась.
- Ты зря побежал за мной, - захрипела она и снова попыталась вырваться.
Чтобы этого не произошло, я ухватился за рукава её платья и начал трясти мумию изо всех сил.
- А - а –а, - закричала она.
- А – а – а, - закричал я ещё громче и почувствовал, как кто-то схватил меня за плечо и начал трясти.
Я обернулся. Это был Боря.
- Слава Богу, - подумал я, - теперь я спасён.
- Просыпайся, - сказал он мне женским голосом, - просыпайся...
И я проснулся. За плечо меня трясла жена.
- Ты что, опять страшный сон видел? - спросила она, - опять тот же самый?
- Нет, - ответил я, - другой, не очень страшный, обычно я страшнее вижу.
- Ты когда-нибудь запишешь хотя бы один из них? - она посмотрела на меня укоризненно.
- Но это был так себе сон, не ужастик, - попытался я увильнуть от ответа.
- Так может тебя в следующий раз не будить, когда ты кричать начнёшь?
- Ты что, - сказал я испуганно, - ты ведь понятия не имеешь, что я вижу иногда в своих снах, и почему кричу... Ладно, - прибавил я примирительно, - спи, а я пойду на кухню и всё запишу...
Проходя мимо маминой комнаты, я услышал её сдавленные сонные крики.
- А-а-а, а-а-а.
«Наследственность», - подумал я.
28.12.2014г.