Несколько лет подряд я ездил в один и тот же пионерский лагерь.
Он был расположен в абрикосовом саду на берегу Большого Ферганского канала.
Там было очень красиво: белоснежные палатки среди густой зелени, по берегам канала густые заросли боярышника и джигды. Терпкие плоды последней я до сих пор ощущаю на губах.
Я был диковат и одинок.
В часы игр уходил подальше от палаток, туда, где кипела лёгкая и пахучая зелень боярышника, рвал "боярку",
как мы называли эти своеобразные на вкус ягоды, и мечтал о своём. Слова складывались в рифмы.
Мне было спокойно и легко, когда рядом не было сверстников.
В лагере царил Женя Трибуновский, рослый, красивый мальчик, года на три старше меня.
Он был избалован всеобщим вниманием.
Девочки льнули к Жене, мальчики радовались случаю ему услужить.
Кажется, Женя Трибуновский постоянно избирался председателем совета дружины.
Впрочем, я в этом не уверен, но в памяти чётко отпечаталось, как он стоит, тонкий, длинноногий,
в тёмных трусах и в белой рубашке, повязанной алым галстуком, по развевающимся знаменем,
и командиры отрядов сдают ему рапорты.
- Рапорт сдан!
- Рапорт принят! Вольно!
Я к этой официальной стороне лагерной жизни не имел никакого отношения, просто присутствовал.
Другим нравилось играть в субординацию и дисциплину.
Вечерами ребята под началом Жени развлекались. Была очень странная игра, смысл которой заключался в том, что женины вассалы, а таких было немало, ловили какую-нибудь красивую девочку и с криками – "Под трибуну!" – тащили её к начальству. У девочки был выбор – поделиться чем-то вкусным с Трибуновским или поцеловать его.
Не знаю, чем обычно заканчивались эти забавы, мне было противно, и я, обычно, убегал к каналу.
Однажды дружки председателя поймали в свои сети Люсю Шикину. Люся была моей соседкой.
Это была нежная, даже изящная девочка, с большими, тёмными и немного влажными глазами.
В раннем детстве я был в неё нестерпимо влюблён, она мне снилась по ночам, принося неисчислимые страдания.
Я боялся посмотреть на Люсю, а когда она заговаривала со мной, заливался краской стыда и терял дар речи.
Потом всё кончилось.
Однажды моя детская влюблённость испарилась, как дым. Я начал спокойно общаться с Люсей, как все мальчики,
но тревожная иголочка таилась при этом где-то, в глубине груди, и иногда больно и сладко покалывала.
Мальчики поймали Люсю и, заломив ей руки за спину, с криками: – "Под трибуну!" – потащили к Жене Трибуновскому.
Люся пыталась вырваться. Я видел, как её красивое личико налилось краской, а в глазах застыли слёзы.
- Отпустите! – закричал я.
- Ты кто такой? – насмешливо спросил один из вассалов. – Не лезь! Схлопочешь!
- Отпустите! – упрямо продолжал я, хватая за руки маленьких негодяев. Внутри у меня что-то заклинило,
я позабыл все другие слова, и только упрямо повторял – Отпустите! Отпустите! – и хватал балующихся за руки.
Меня два раза отпихнули. Один раз я упал и сильно разбил коленку о кирпичи, которыми была выложена площадка перед главной палаткой. Из разбитой коленки тонкой струйкой потекла кровь. Но я у прямо нападал и не переставал повторять слово, которое во мне заклинилось.
Не знаю, чем бы кончилась эта история, но случилось нечто странное.
Люся звонко крикнула:
- Погодите, мальчики! Я сама поговорю с этим шизиком.
От неожиданности её похитители разжали цепкие пальцы. Люся выпрямилась, как тростинка,
приняла горделивую позу, даже подбоченилась, и, обращаясь ко мне, сказала:
- Ты, придурок! Я тебе кто? – жена, невеста, подруга! Катись отсюда, чтобы мои глаза тебя не видели.
И добавило, как-то уж чересчур лихо:
- Ведите меня! Хочу под трибуну!
Меня словно прутьями отхлестали.
Я побежал к спасительному каналу и спрятался в кустах боярышника, где долго переживал своё унижение.
Годы промчались, как мгновенье.
Вспоминаю себя другим – взрослым, уверенным, знающим себе цену корреспондентом городской газеты.
Иду по улице. Вдруг слышу:
- Раф!
Так меня зовут только близкие друзья.
Оглядываюсь. Подходит незнакомый человек алкогольного вида. Из мутных глаз вытекает пустая слеза.
Он хватает меня за руках и, дыша в лицо перегаром, хрипло спрашивает:
- Не узнаёшь?
Вглядываюсь – Женя Трибуновский, бессменный пионерский вожак.
Осторожно освобождаюсь от его пальцев и говорю:
- Узнал, как не узнать.
Он вымучивают подобие улыбки:
- Такая жизнь, Раф. Жестокая штука.
- Да, – соглашаюсь я и хочу уйти.
Он не отпускает. Пальцы, словно железные крючья, терзают край рукава.
- Подбрось пятёрку! – почти приказывает он.
- Нет у меня лишних денег. Извини!
-Дай, говорю. По старой дружбе.
- Нет.
Он пристально смотрит мне в лицо, долго смотрит. Губы кривятся в гаденькой улыбке:
- А твою Люсю я тогда… Сам понимаешь...
Мне хочется заехать по пьяной роже. Но я сдерживаюсь и резко ухожу.
За спиной ещё долго скрипит пьяный смешок.
Противно!
Р.Маргулис
26 декабря 2014г.