С утра до вечера

Виктор Прутский
У Валентина Малеева было много свободного времени и ни копейки денег. Проснувшись, он лежал  и со всех сторон присматривался к формуле "время - деньги". Как же из имеющегося у него моря времени извлечь хотя бы кружку пива? Не получалось никак.

Занималось субботнее утро. Предстояло прожить два пустых, как желудок, дня.

- Гена! - обратился он к соседней койке. - Ты спишь? - Одеяло соседа сохраняло прежний рельеф, и он сказал громче: - Слышь?

Но Генка, видать, всю ночь готовился к сессии и теперь крепко спал.

Малееву стало совсем скучно.

Он встал, умылся, вспомнил, что суббота - базарный день, и пошел на толкучку. Там было интересно, хотя от непосредственного соприкосновения с массами скоро заболели бока. Чего ему только ни предлагали! От джинсов для него самого до бюстгалтера для будущей жены. Малеев слышал, как несколько раз какие-то типы  залезали ему в карман, после чего  тоже засовывал туда руку, но в кармане по-прежнему было пусто, и он с укоризной смотрел на жуликов, виновато отходивших в сторону.

Сержант милиции, которому Малеев, видно, примелькался, остановил его.
- Ты что здесь делаешь?

- Продаю, - сказал Малеев.

- Что продаешь?

- Время.

- Часы, что ли?

- У меня нет часов, - показал он  пустое запястье. - Просто время.

- Ты что, ненормальный?

- Почему? У меня лишнее время, и я его продаю.

- Документы есть?

- Какие могут быть документы на время? Я же не мотоцикл продаю.

Сержант привел Малеева в отделение и сдал дежурному.

- Занятный товарищ. Торгует временем.

- Чем-чем? - спросил дежурный, но сержанта уже куда-то позвали.

Дежурный дал Малееву бумагу, ручку и велел писать объяснение.

- Какое объяснение?

- Что продавал, кому, почем, где взял товар и так далее.

Малеев хотел было объясниться на словах, но зазвенели сразу несколько телефонов, и дежурный, жестом остановив его порыв, показал на бумагу.

Тогда Малеев нехотя расположился за столом и стал писать всё как было. Что у него оказались лишние 28 часов, и вспомнив, что время - деньги, он решил их продать. Недорого. По 25 копеек за час; это дешевле, чем тарифная сетка самого низкого разряда. Но никто не купил. В чем и расписался.

Дежурный лейтенант прочитал написанное и уставился на Малеева.

-  Ты не пьяный?

- Если бы у меня было за что выпить, зачем бы я продавал время? - возразил Малеев.



- А почему  продаешь только 28 часов? У тебя же два дня.

- Остальные часы оставил на сон.

Дежурный ещё раз окинул Малеева взглядом  и вздохнул.

- Где ты работаешь?

- Я же написал там и место работы, и общежитие.

Лейтенант полистал телефонную  книгу и набрал номер.

- Дежурный милиции Петров. У вас проживает Малеев... Валентин Иванович? Что? Проживает... Нет, ничего, спасибо. Проваливай отсюда, - сказал он. - Морочишь людям голову, время отбираешь.

Малеев пожал плечами.

- Зачем мне ваше время, мне своего девать некуда.

-  Иди, пока не передумал! Торговец...

В общежитие возвращаться не хотелось. Вечно занятый Генка  наверняка корпит над своими конспектами, книжки хорошей нет, чтобы почитать, а в кино ещё рано. Да и надоело оно. И денег нет.

Ноги всё же сами привели  в общежитие. Генка, оторвавшись от своих дел, спросил:

- Что там у тебя стряслось? Комендантша прибегала, говорит, милиция тобой интересовалась.

- Было дело, - засмеялся Малеев и, плюхнувшись на кровать, рассказал о своих приключениях. Генка, забыв про свои тетради, от души смеялся.

- Слушай, а зачем ты сказал сержанту, что продаешь время?

- А чё он пристал? Ловил бы лучше тех, кто ко мне в карман залезал.

 -  Лейтенант тоже поверил?

- Хрен его знает. Нет, конечно. Потому и выгнал.

- Ну да... Торговец, говорит?

- Ага. Иди,говорит, торговец!

Генка вытер кулаклм слезы, посмеялся еще немного и принялся за конспект. А Малеев снял со стены гитару и ударил по струнам. Пел и аккомпанировал он неплохо, но у Генки на носу были экзамены.
- У тебя правда нет денег? Так чего ты молчишь? 25 копеек час? - улыбнулся он. - Беру. Только сгинь, пожалуйста. Понимаешь, Валик, экзамены.

- Спасибо, Гена, - сказал Малеев, засовывая в карман червонец. - В понедельник верну с процентами. Учись, не буду тебе  мешать.

Вообще Малеев удивлялся Генке и даже слегка его жалел: ходит на вечерний факультет, корпит над этими конспектами, недосыпает - желтый уже, как лимон. А всё это называется  - стремление к своей цели. "У каждого человека, Валик, должна быть цель в жизни. Потому что человек без цели - всё равно что корабль без компаса: вынесет на скалы и разобьёт". Ой эти философы! Это же сколько надо терпения, чтобы слушать их мудрые слова! Компас, корабль, скалы... Да пока меня куда-то вынесет, у тебя от конспектов шарики заскочат за ролики и ты попадешь не на скалы, а куда-то поближе, где грунт помягче. И потом - почему обязательно ориентироваться по компасу? Гораздо интереснее  - по звездам. А вот она и звезда! Ах, молодец: каблучки тук-тук-тук, джинсы в обтяжку, на шее не голова, а что-то величественное, которое не дай бог уронить - несет как амфору.

- Девушка, который час?

Звезда поворачивается, критически оценивая спрашивающего. Малеев подбирается и внутренне, и внешне, но чувствуя, что этого недостаточно, добавляет:

- Извините, конечно. Часы забыл. - И паказывает руку, что действительно забыл. Он не пристает, нет, он не такой, просто забыл часы.

Девушка смотрит на свои кругленькие часики и строго говорит: "Полвторого". Но строго-то строго, но Малеев тоже не дурак, разбирается в свете звезд, то есть во взглядах девушек.

- А они у вас не отстают?

- Что вы , электронные. - И искорка в глазах. - А вам надо два?

Два - нехорошее число, в два начинают продавать спиртное. Довольная своей проницательностью, улыбается краешком губ.

- Мне нужно три, -  говорит Малеев, как человек, у которого день разбит по минутам. - Вернее пятнадцать двадцать пять, - добавил он для верности.

- Ничем не могу помочь, - говорит девушка. - Время, знаете, такая вещь...

Кажется, его шансы повышаются. Каблучки - тук-тук-тук - стучат рядом. Даже взглянула на него с интересом. Малеев, конечно, на этот взгляд - ноль внимания.

- Товарищ из Эфиопии приезжает, - говорит он равнодушным тоном. - Вместе в МГУ учились. Ха!.. Знаете, сколько у него жен? Восемнадцать! Если бы у меня было восемнадцать жен, я бы тоже сбежал куда-нибудь в гости. Ну, Ахмед... - Краем глаза он видел, что девушка сомневается: верить или не верить.- Вообще-то он не специально ко мне, был в каком-то НИИ в Москве, а вчера получаю телеграмму - встречай. - Малеев крутнул головой. - Но восемнадцать жен! Конечно, негры - крепкие ребята, дети природы, но всё равно,- он хохотнул - восемнадцать! Это же всю жизнь надо быть негром...

Девушка засмеялась.

Они дошли до площади, и спутница сказала, показывая направо:

- Мне сюда.

- Я вас провожу, мне всё равно делать нечего. Тем более что вы хранительница времени.

И они повернули направо.

- А вы на каком факультете учились?

- Факультете? Патриса Лумумбы, - сказал Малеев, чувствуя, что ляпнул что-то не то.

- Это же отдельный институт.

- Был. А теперь факультет МГУ. - Понимая, что теперь главное - не давать спутнице времени для размышлений, он продолжал: - Рост во! Под два метра. Но фамилии у них - это ребус; Ахмед - тоже не Ахмед, это мы так называли для упрощения, чтобы запомнить. А фамилия... погодите, как же...Ингхрапрунж! - Малеев пожалел, что изобрел такую трудную фамилию, но сделанного не воротишь. - Ингхрапрунж! - повторил он, чтоб не забыть. - Это даже как-то переводится: любимец солнца или что-то в этом роде. Дело в том, что Ахмед на рассвете родился. Вернее, это у него имя такое, а Ахмед - фамилия. Мы его называли по фамилии, ударение на первом слоге - Ахмед.

Малеев покосился на свои не очень выглаженные брюки,  не очень чистые туфли и подумал, что такому товарищу вряд ли разрешат встречать эфиопского друга. Но вообще-то ничего, это не Шереметьево, это частный визит.

- А у меня,- улыбнулся он, - имя гораздо проще: Валентин.

- Марина.

Прошло с полчаса, и Малееву надоело плести небылицы. Ему хотелось, чтобы Марина не верила его болтовне, но она смеялась и смотрела на него тем  хорошо знакомым ему взгдядом, за которым не было никаких скал. Даже без компаса всё определенно.

Тротуар от жары был мягким, и после Марины оставались на нем следы каблучков. А ещё полчаса назад они вроде бы стучали: тук-тук-тук. Или это ему показалось? Листьям  кленов не хватало влаги, и они висели безвольно, как лоскутки.

Малееву стало скучно. С сержантом и то было интереснее: не знал, чем кончится. А у этой Марины всё на лице написано. Пригласи он её вместе встречать Ахмеда (как его там зовут, этого любимца солнца?) - пойдет. Малеев любил саму борьбу, а побед не любил. После побед у него оставался какой-то горький осадок: то ли он обманул, то ли его обманули...

- Сколько там на ваших электронных?

- Четверть третьего.

- Значит, пора. А вы обитаете в этом небоскребе? - показал он на приземистое общежитие пединститута.

- Угу. У нас тоже есть несколько негров.

- Постарайтесь выйти за одного из них замуж. У вас там будет в восемнадцать раз меньше работы, чем здесь.

- Я подумаю.

Мимо прошли две девчонки, и одна из них сказала Марине:

- Ты не забыла - в три?

- Не забыла.

Малеев взял её руку и посмотрел время.

- В следующий раз не забывайте часов, - сказала она.

- Я не забыл, отдал на гравировку. У них там ценятся наши часы. А главное - память. Может, поедем вместе на вокзал?

- К сожалению, не могу. Слышали - в три?

Малеев слышал. Иначе бы и не предлагал. На червонец не разгонишься.

- Ну, тогда, как говорят в Африке, ауфвидерзеен. Спасибо, что поделились временем.  Это категория вечная, а вечностью делится не каждый. - И Малеев сделал прощальный жест.

Ему очень хотелось есть.
                Продолжение http://www.proza.ru/2014/12/23/1040