Впервые я стала наследницей в возрасте 8-ми лет. Умерла одинокая сестра моей бабушки и оставила нам с сестрой нехитрое наследство. Особых богатств бабушка Настя не нажила, поскольку всю свою жизнь посвятила делу Ленина, партии и народа. Замуж не вышла, детей не прижила, а в нашей памяти осталась высокой худой старухой с неизменной папироской и в кожаном полупальто. Остались на память пара её фотографий из молодости, где она неузнаваемо молода, в кожанке и красной косынке — это нам бабушка рассказала, что косынка красная, а фотографии были чёрно-белые.
Бабушка Настя жила от нас очень далеко, и когда тяжело заболела, не хотела нас тревожить. Болезнь развивалась стремительно и оказалось, что Анастасия Алексеевна не нужна никому, ни партии, ни родному горкому, ни народу, и из больницы ухаживать за болезной забрали её монашки, они же и дали нам телеграмму на Сахалин. Но пока мы две недели добирались до далёкой Камы, бабушки Насти не стало.
Спустя какое-то время бабуля показала нам с сестрой узелок из носового платка, в нём были золотые серёжки с рубином для сестры и золотые часы для меня. Так мы узнали, что стали наследницами. Правда золотые изделия нам вручили только к 16-летию, но и тогда мы не смогли уберечь память: сестра потеряла одну серёжку в бане, вторая долго лежала в шкатулке никому не нужная, пока лет через 20 её не переплавили в другое украшение вместе с другим ломом и неносимыми изделиями.
Я же носила золотые часы всего два года до поездки на Азовское море на летний отдых к тётке. Не рассчитав с финансами, нам с мамой пришлось зайти в золотоскупку на вокзале и сдать корпус часов, чтобы хватило денег на обратный билет. Но зато я будучи подростком лет 12-ти, стала обладательницей бабушки Настиной бобриковой шубки. Мама так и не стала её носить и ловко подогнала её к моей несуразной подростковой угловатой фигуре. Сначала я носила её с подогнутыми рукавами, затем с отпущенными, затем с надставленными, а затем, когда шубка была затёрта до залысин, я вырезала из неё более-менее сохранившиеся кусочки и сделала опушку на импортных польских сапогах, которые мне купили по великому блату. Сапоги были коротковаты и я, надставив их мехом, сделала эксклюзивную модель.
На золоте и мехах наследство от бабушки Насти не закончилось. Спустя десять лет после её смерти, выходя замуж, я узнала, что меня дожидается вклад к бракосочетанию. Так Анастасия Алексеевна внесла свой вклад и в нашу с мужем свадьбу.
В следующий раз наследство свалилось на нас с мужем только через четверть века, когда у нас уже и дети были взрослыми. Нет, конечно же наши родственники покидали этот мир, достигнув определённого судьбой возраста. Ещё до моего замужества умер наш дедулька, но мы жили с ним вместе в одной квартире, и переходить по наследству было нечему — всё и так было наше общее. Затем так же похоронили бабулю, у которой в заветном ридикюле хранились истлевшие ажурные длинные перчатки без пальцев и пожелтевшая бумага, запись на которой гласила, что наш дедуля был владельцем трёхсот душ (душевых наделов) земли и усадьбой в деревне Собакино. Бумага эта давно не представляла никакой ценности, а скорее наоборот могла принести большие неприятности, если бы была обнаружена во времена Сталина, и мы только подивились как можно было сохранить эту тайну.
Но вот мы едем хоронить свёкра, отца моего мужа, с которым мы с супругом познакомились одновременно, когда мы уже были женаты и собирались к отъезду в Германию. Свекровь растила сына одна, а тут вдруг объявился отец. Мы с мужем вместе пошли на назначенную отцом встречу и после знакомства были приглашены в гости.
В небольшой уютной квартирке в «обкомовском» доме мы были представлены жене свёкра, и впервые узнали о том, что у мужа есть младший брат. Парню на тот момент было 17 лет, он был впечатлителен и наивен, и очень переживал ситуацию знакомства со старшим братом. Но мы все быстро подружились, а у меня появился ещё один воздыхатель. Но вскоре мы уехали и и все последующие годы виделись довольно редко, приезжая в город моего мужа только в отпуск.
И вот свёкра не стало, совсем ненадолго пережил он свою любимую жену. А через несколько месяцев после похорон пришло письмо, муж прочёл и поднял на меня недоумённый взгляд: «Надо ехать, открылось наследство — нас ведь два сына» Я поняла ход его мыслей и подтвердила: «Да, надо ехать писать отказ в пользу брата!» Больше мы этот вопрос не обсуждали.
Шли годы, свекровь болела, и мы, продав её квартирку в глуши и добавив половину, купили ей квартиру в соседнем доме. Теперь она жила не в другом городе, а в двух минутах ходьбы. Во время переезда удалось наконец выбросить хотя бы часть хлама, которым она методично заполняла свою квартиру всю сознательную жизнь. Она копила всегда, то на стенку, то на люстру, то на ковёр или палас. У неё лежали ровной стопкой с этикетками и ценниками, купленные 40 лет назад простыни и пододеяльники, которые расползались при первой стирке. Стопкой стояли коробки с посудой и обувью. В шкафу висели недождавшиеся выхода в свет платья и костюмы. Она работала всю жизнь, копила деньги на очередное желание или мечту, затем покупала эту мечту и удовлетворённо убирала на дальнюю полку.
Годы шли, вещи выходили из моды, обувь ссыхалась, ткани ветшали. И вот итог всей жизни — внуки, съехавшиеся на похороны, взяли на память о бабушке по набору посуды. Новенький раритетный пылесос «Ракета» 1972 года выпуска перекочевал в гараж, остальное имущество перекочевало в социальные центры и приют для животных. Мне же досталась в наследство (так и хочется написать — кот в сапогах:), но это кошка. Кошка, которая никогда не выходила из квартиры и знала только хозяйку, забилась в прихожей в шкаф на полку с обувью, и сидела среди сапог два дня, не подходя даже к еде. На третий день я не выдержала и отнесла котейку в осиротевшую квартиру, месяц ходила кормить её, но затем мы пустили в квартиру квартирантов и кошку пришлось забрать. Мало помалу киса стала привыкать к новому дому и новым хозяевам, и сейчас это самая красивая и ласковая любимая киса.
Год назад не стало моего отца. Был он по жизни весельчак и балагур и не нажил никаких богатств. Самое дорогое, что у него было — это велосипед, подаренный ему мной, когда он наконец отпустил из рук «баранку» и ушёл на пенсию. 40 лет он колесил по дорогам страны, и я постоянно вспоминаю как ждала каникулы чтобы в первый же день вскочить в 4 утра, залезть в кабину «колхиды» и ехать навстречу новому дню, который принесёт новые дороги, города, леса, поля и сёла, новые впечатления и воспоминания.
Отец оставил мне видимо самое дорогое наследство. Я унаследовала взрывной необузданный характер, тягу к открытию нового и неизведанного, безрассудную отвагу и непредсказуемость, весёлый нрав, любовь и уважение друзей. И от этого наследства мне уже не избавиться, да я и не стараюсь...