Ягишна ждала гостей. Накануне толстопузый сизарь притащил депешу с телеграммой из самого Города, в которой сообщалось, что Ягишне следовало бы надраить полы в избе да напечь пирогов поболе. Давишняя Ягишнина подруга, известная во всем Городе ведьма – Вразумея Макаровна, собралась, наконец, в гости. Так и сообщила в телеграмме – свидеться шибко охота! Вот Ягишна с утреца и хлопотала по хозяйству.
- Ты глянь, как полы наскоблила! – удовлетворенно крякнула Изба. – Чаще бы к тебе гости приезжали!
- А то что? – Ягишна отжала тряпку и одним махом выплеснула воду из ведра прямо на картофельные грядки.
- А то не дождешься от тебя! – Изба явно напрашивалась.
Ягишна сердито зыркнула куда-то под потолок, приотворила створку печи, смачно вдохнула запах дозревающих пирогов и удовлетворенно уселась на лавку.
- Где уж нам уж выйти замуж! – цыкнула она на Избу.
- А ты, будто бы, жениха ждешь? – съехидничала Изба.
- Не в твоих интересах! – огрызнулась Ягишна.
- Это еще почему? – не унималась Изба.
- А это потому, что ежели жених дельный и хозяйственный окажется, то враз смекнет, что жить в такой развалюхе, как ты, тесно и неудобно. И непременно за строительство другой Избы примется. А тебя – в утиль! Как ветхое и непригодное жилье.
Изба обиженно заскрипела, прикрыла ставни на окнах и замолчала.
- Ладно, не дуйся! – Ягишна не сердилась. – Зенки-то открой, не разводи тут сумерки! На кой шиш мне замуж? За ненадобностью, мужей в хозяйстве не дёржим! Подругу я жду. Почитай, что лет триста не видались.
- Подругу? – Изба явно обрадовалась повороту разговора. – Это которую? С Дальних болот? Рыжая такая? У её ишшо в левом ухе завсегда пакля? Тогда че полы драила?
- Да ты что! Спятила? На Дальних болотах кикимора Галюня живет! Какая же она мне подруга? Так, надоедливая приятельница, - Ягишна расплылась в блаженной улыбке. – Я Вразумеюшку жду!
- А что? Хороша подружка? – Изба заискивающе скрипнула.
- Страсть, как хороша! И гонориста, и вредна до недозволенного, и мстительна до смешного, и завистлива до несуразного! А уж как ехидна – не занимать! Лучшей подруги и желать не возможно. Для такой и полы надраить не в тягость!
Изба в недоумении хлопнула ставнями.
- А ты бы видала, какая она красавица была! – вдохновенно продолжала Ягишна. – Глаза зеленые, что вода в омуте, коса длинная, колосом сплетенная, стройна, словно молодая березка! Женихи цельными бригадами за ей увивались.
- Выбрала хоть одного? – робко поинтересовалась Изба.
- Где уж нам уж выйти замуж! Она-то, можить, и выбрала бы, да кавалеры под ее натиском меркли и деру давали восвояси! – смех у Ягишны был рассыпчатым и скрежещущим. – В общем, праздник у нас, любезная моя Недвижимость!
- Я так и подумала, - мрачно процедила Изба.
*****
Как правило, Вразумея Макаровна из свово Городу далеко не шастала, сидела себе в пестрой палатке на городском рынке и работала там гадалкой. Больших пакостей никому не творила, так, колдовала по мелочам. В основном, ее клиентками были представительные дамы, все еще не утратившие пыл и желание найти свое счастье. Вот Вразумея и сулила им от щедрот своих, чего могла. Да еще дельцы-неудачники, профукавшие ассигнованные денежки, и безуспешно пытающиеся доказать свою состоятельность. Для Вразумеи они были, что непаханое поле.
С подругой своей, Ягой Ягинишной, ведьма Вразумея не видалась, как ни припомни, а лет триста. А тут как раз и повод подвернулся: из Заграницы в Город неожиданно нагрянула Вразумеина племянница Эльза. Когда-то там давно эта самая Эльза вышла замуж за какого ни на есть завалящего тролля и укатила в Заграницу. Вразумея, само собой, как могла, отговаривала племянницу – Куды ты, мол, покатишь? Пропадом пропадешь в этих Заграницах! Но Эльза, знамо дело, тетку слушать не стала и уехала. Как потом оказалось, пропадом пропал ее, Эльзин, муж. А сама Эльза пристроилась в каком-то баре сотворять коктейли и отводить глаза налоговой инспекции, благо наследственность позволяла. Так и перебивалась, особо не бедствовала, и возвращаться назад, в Дремучее королевство, из своей Заграницы не хотела. Вот только тоска по старой тетке и сподвигла Эльзу приехать в гости.
А Вразумея в свою очередь смекнула, что у Эльзы в Дремучем королевстве, на Дальних болотах, родня – сестрица двоюродная, кикимора Галюня, вот и неплохо бы наразу проведать подругу своей юности, Ягишну, и Эльзину сестрицу навестить. Это для того, чтобы Эльза, значит, в своей Загранице о родне помнила.
- Ты бы знала, Эльза, какая Ягишна красавишна была! – Вразумея второпях паковала чемодан. – Уж краше-то и не бывает! Глазищи огроменные, ресницы длиннющие! И носик! Загляденье, а не носик – маленький, аккуратненький, слегка курносенький! От кавалеров у ей отбою не было.
- А что, тетушка, Ваша подруга в замужестве, али как?
- В замужестве? – Вразумея задумалась. – Вот это вряд ли… Где уж нам уж выйти замуж! Её, поди, никакой муж и не выдержит! Ягишну-то.
- А что так, тетя? Вы же сказали, что от кавалеров отбоя не было?
- А я и говорю – ни один отбиться не смог! Шибко смекалиста, Ягишна наша, - хмыкнула гадалка. – А мужики этого не терпят. Ну, чтобы, значит, баба разумнее их была. Уж я-то знаю!
- Ой! Тетя! А разумнее-то и не надо! – спохватилась вдруг Эльза. – Шибко хорошо, когда кавалер сам умен! У меня тут давеча такой шикарный ухажер случился! Какой-то уж очень секретный лекарь в нашем, Заграничном, Посольстве. Виталей звать.
- Как? – Вразумея вдруг насторожилась. – Виталей? Это кармическое имя, Эльза. Держись от него подальше. И профессия – кармическая. Это я тебе точно говорю.
- Отчего же кармическое имя, тетушка? Да и профессия самая обнаковенная, кажись….
- Много ты понимаешь! - зашептала Вразумея. – Вот послушай. В прошлом годе в мою палатку заходил один, правда, не Виталя, а Виталик, но все едино. И не посольский лекарь, а самоличный врач секретных летчиков-испытателей. Но тоже – умен! Эскулап! Да так, видно, засекретился, что и вовсе пропал.
- Как это пропал? – Эльза захлопала ресницами. – Пропадом?
- Так и есть, пропадом, - Вразумея скромно потупила взгляд, поправила прядь волос, выбившихся из-под ляписто-цветастого платка. – Да что там… Он в палатку, значит, ко мне зашел. Я гляжу – мужчина солидный, представительный…
- Ага! С пузом и лысиной! Точно? – Эльза расплылась в блаженной улыбке.
- Спрашиваю, чего, мол, желаете? – продолжала Вразумея. – Погадать? Али приворот какой сделать? На судьбу? Либо на деньги?
- Ну? А он чего? У такого солидного, наверное, и судьба, и деньги на своих местах?
- А он говорит, мол, деньги меня и вовсе не интересуют, я их, говорит, и не считаю! А судьба, мол, меня и сама обходит, а все из-за особой моей секретности. Погадайте, говорит, мне, Вразумея Макаровна, на счастье. Потому как я личный лекарь у космических летчиков-испытателей, что до самых звезд летают, и задания у меня завсегда шибко секретные и внезапные. Оттого и не могу, мол, счастье свое найти.
- Ну, а Вы что, тётя?
- А что я? Уши растопырила, глаза к нему так и приклеила, и сама от такого внезапного счастья сомлела вся! – Вразумея глубоко вздохнула. – Погадала я ему на счастье да на судьбу. Все, как полагается нагадала, ты не думай! Выпала ему дорога дальняя да сердечный интерес. Я-то, дура, сама поверила! Но, где уж нам уж выйти замуж!
- Ну, экая безделица, тетя! – Эльза пренебрежительно фыркнула. – Дальняя дорога да сердечный интерес у Вас завсегда выпадают, как карты ни кидаете! Дальше-то что?
- А и ничего! – Вразумея защелкнула битком набитый чемодан. – Ишшо с месяц-другой он ко мне в палатку заходил. А потом сказал, что его срочно вызывают лечить секретных летчиков, обещал вскорости за мной вернуться, да так с тех пор и пропал…
- Пропадом?
- Пропадом! Давай уже пойдем, наконец, не то на поезд опоздаем!
Они вышли на улицу. Вразумея пыжилась, но волокла за собой пузатый неподъемный чемодан, Эльза же, как коза, цокала своими высоченными каблучищами по асфальту, держа в руках небольшой, потрясающе-зеленый, ридикюль и удивительно-малиновый зонтик.
- Тетя! – Эльза с прискорбием взглянула на Вразумеины старания. – Ну, зачем Вы берете с собой столько вещей?
- Как зачем??? – Вразумея в порыве возмущения выпрямилась в полный рост. – Я еду, можно сказать, за три-девять земель! А вдруг там случится повод, а мне и переодеться не во что?
- Какой повод, тетя? Вы же к своей подруге едете?
- Повод, он на то и повод, чтобы случиться неожиданно. К тому же, мы еще сестрицу твою навестим, кикимору Галюню, - Вразумея крякнула и снова взялась за чемодан. – А вдруг там кавалер какой окажется, а вся не переодетая буду?
- Где уж нам уж выйти замуж! – фыркнула Эльза. – Но имейте в виду, тетя, я Ваш чемодан тащить не стану!
*****
Поезд пыхнул, свистнул и весело укатил в туманное утро, оставив на пустом перроне посреди леса растерянную Эльзу с зеленым ридикюлем и малиновым зонтом, и взмокшую от непомерной тяжести неподъемного чемодана, Вразумею. Впрочем, перрон – это слишком громко сказано по отношению к размокшей под дождем песчано-глиняной насыпи, по которой убегали в лесную чащу рельсы – чуть ли не единственный признак цивилизации на ближайшие сто верст.
На дворе стояла глубокая осень. Пожелтевшая листва золотым ковром ложилась на землю, лесная крона заметно поредела. И только ёлки темно-зеленой стражей стояли в своем бессменном дозоре. Раскисшая напрочь, дорога лениво огибала покосившуюся хибару с просевшими до самой земли окошками и, брякающей на ветру, распахнутой дверью, над которой красовалась приколоченная доска с надписью: «Станция Шиш».
- Говорила я Вам, тетя, что следовало уведомить Вашу подругу, чтобы она нас встретила, - Эльза громким щелчком раскрыла свой зонт. – А Вы – «Сюрприз! Сюрприз!» Вот Вам и сюрприз!
Вразумея злилась, но упрямо молчала.
Из дверного проема станции Шиш, как из зияющей бездны, показался маленький, косматый и невероятно ароматный мужичок. Видавший виды, изодранный ватник, болтался на нем, как на пугале, непомерно огромные, коричневого цвета ладони доставали почти до колен, а кирзовые сапожищи шаркали по полу, словно лыжи. Изо рта у мужичка торчала кривая дымящаяся трубка, источавшая тот самый, разящий наповал, аромат.
- Тетя! Переодеваться будете? – не замедлила съязвить Эльза. – Кажись, повод случился!
Вразумея демонстративно проигнорировала показную ехидность племянницы, собрала все оставшиеся благосклонные нотки в голосе и взмахнула рукой в сторону дверного проема станции Шиш:
- Эй! Любезнейший!
Ароматный мужичок, словно только и ждал приглашения – тут же нахлобучил на голову несуразную войлочную шапку и выскочил под дождь. Он с восторгом охватывал взглядом Вразумеину необъятную фигуру, одновременно косясь на ее пузатый чемодан:
- Ась? Дык вы ба под крышу зашли, что ля? Обсохли ба? Че зря-то мокнуть?
Эльза, не раздумывая, проковыляла на каблуках, как на ходулях, до дверного проема, сложила зонт и исчезла внутри.
- Ы-ы-ы-х! – мужичок попытался было сдвинуть с места Вразумеин чемодан, но безуспешно, так как и сам едва ли был выше росточком .
Тогда Вразумея решительно отстранил ретивого помощника от дел, взялась двумя руками за ручку чемодана и, что было мочи, потянула ее на себя. Чемодан издал протяжно-чавкающий звук, но с места не сдвинулся.
- И-эх-ма! – в такт чемодану протянул мужичок. – Засосало!
Вразумея вдохнула глубже и потянула ручку сильнее. Тресь! Ручка осталась у нее в руках! Плюх! Всей своей немалой массой почтенная ведьма села в лужу!
Спустя полчаса после барахтанья в липкой жиже, вся перепачканная в размокшей глине, Вразумея Макаровна сидела за столом небольшой каморки, надежно укутанная ватным одеялом и с наслаждением пила горячий смородиновый чай с брусничным вареньем. Её и Эльзины туфли, заботливо водруженные хозяином под заслонку печи, тоже сохли после столь мокрого приключения. А за дверью каморки, в зале ожидания станции Шиш, на семи рядах натянутых бечевок покачивалось Вразумеино барахло из пузатого чемодана с оторванной ручкой. Надо заметить, что ни Вразумея, ни Эльза уже не замечали того исключительно въедливого аромата, который источало курево гостеприимного хозяина.
- А Вы, Любезный, кто будете? – осведомилась, наконец, Вразумея, удовлетворенно потянувшись.
- Как же! Раз станция Шиш, значить, я в ей – шишок, - мужичок кашлянул, но трубку изо рта не выпустил. – Парамошкой кличут.
- Шишок? – почтенная ведьма устало зевнула. – Мелкий Бес, стало быть?
- Так вить, хтой-то должён и мелкую работу исполнять, верно? – мужичок засмущался и покраснел.- Это вить сперва так думаешь, что мелкий Бес, а потом и засумлеваисси. А вот не будь меня при исполнении, кто ба, вас из лужи-то доставал?
- Да ладно, «доставал», - Эльза плеснула в чашку кипятку. – Но, конечно, сушиться, точно негде было бы…
- А не знаешь ли ты, шишок Парамошка, где подружка моя, Яга Ягинишна, обитает? Далече али как?
- Ягишна? Ы-ы-ы-ы… Как сказать?... Пёхом верст пятнадцать отселе будет, - дымящаяся трубка удивительным образом не вываливалась у Парамошки изо рта.
- Да ладно! – Эльза икнула. – Пёхом! Ты что, ополоумел? Как же я пёхом-то пятнадцать верст пройду? На каблуках? А таксо у вас тут ходит?
- Чего? – Парамошка открыл рот, но трубку снова не выронил. – Тут, окромя Пупса, никто ходить не могёт! Да и не пройдёть больше никто. На ём и доедете!
Пупс оказался огроменных размеров свином, с жесткой черной щетиной на загривке, мощными кривыми ножищами, влажным пятачком и малюсенькими красными глзками.
Вразумея с Эльзой с застывшими лицами уставились на топчащегося под окном жизнерадостного хряка.
- Я на ЭТОМ не поеду,.. – прошептала Эльза одними губами.
- А у мене другого нетути! – Парамошка расплылся в доброжелательной улыбке. – Да ты не боись, девка! Пупсик ишшо никого не ронял!
- Я буду первой! – Вразумея собралась было на выход, но ее гостинишное платье, заблаговременно выбираемое по случаю долгожданной встречи, встало колом и хрустело, словно пережаренные сухари – видать, крепкого замесу глина была на станции Шиш.
- Придется переодеваться, тетя, хоть ты тут что, - усмехнулась Эльза. – Это как раз он и есть – повод!
- Где уж нам уж выйти замуж! – огрызнулась Вразумея, и пошла снимать с веревки, то, что успело высохнуть.
*****
Баня у лешего Акимки знаменита на всю округу. Можно сказать – на все Дремучее королевство! И просторна, и добротна, и чистота в ней соблюдена самым тщательным образом. Чудодейственна Акимкина баня, любую хворь напрочь вышибает. И душевную компанию завсегда собирает – предбанник Акимка для того широким и делал – кваску попить после парилки, в картишки перекинуться, поговорить с кем по душам. Любо-дорого! А что Горыныч за баней обитает, так к тому уж давно все привыкли. Даже если Горыныч один – это уже компания. Вот только париться Змей не любит. Все больше на гармонии играет.
В тот день, едва Акимка баню истопил, как на пороге Митрофаныч, оборотень с Дальних болот, явился:
- А что, Акимушка, истоплена ли банька?
- Истоплена, Митрофан Митрофаныч! А то как же! – Акимкина рыжая бородища расползлась по плечам от широкой улыбки. – Как раз кстати! А что такой озабоченный?
- То-то и оно, что кстати! – оборотень хитро подмигнул и вынул из котомки лиловую бутыль. – Сам настой творил! Целебный! На травах да на цвету медовом настоянный! Я, Акимушка, тут чего-то прихворнул с этих дождей. Дай, думаю, в баньку загляну, пока моей Галюни дома нету!
Акимка улыбнулся шире. Поскольку знал, что кикимора Галюня свово Митрошу без надзору не оставляла. Уж кем он только не оборачивался – и зверем лесным, и птицей перелетной, и комариком неприметным - все одно, Галюня его находила и непременно домой ворочАла.
- А Галюня моя, - Митрофаныч узрел Акимкино настроение. – Сегодня, тоже, кстати сказать, к Ягишне намылилась. К ей, говорит, подруга из городу прикатила да сестрицу Галюнину двоюродную, Эльзочку, что из Заграницы на побывку приехала, с собой прихватила. Теперь её, Галюню мою, до ночи можно и не ждать!
Акимка только собирался что-то восторженно-радостное сказать, как на дорожке, за баней, неожиданно возник Кощей Бессмертный с удрученной гримасой на лице.
- Дядя Кощей! А ты-то чего такой грустный? – леший страсть не любил, когда кто-то впадал в уныние.
- Дык я к Ягишне, того, зашел,.. - Кощей попытался собрать мысли. – У ей пироги за три версты пышут… А она мне – Иди, мол, отседа, у нас нынче девишник!
- Это как так – девишник? Откель у Ягишны девки в доме? – в недоумении Акимка поскреб бороду.
- Я знаю! – обрадовался вдруг оборотень Митроша. – Это значить, что они, бабы, стало быть, пироги одни трескать будуть, без мужиков! То есть, без нас! И моя кикимора там!
- Тогда это никакой не девишник, это сплошной тебе бабишник получается! – возмутился Кошей. – А пирогов, страсть, как охота…
- А коли так, - Акимка насупился. – Коли у них этот самый девишник, и они пирогами с нами делиться не хотят – тогда давайте мы устроим себе свой мальчишник! А что? В бане, а?
- Так а я чего пришел? – Митроша ажно подпрыгнул. – Я ж тебе об этом и толкую! Настоечка у меня, медовенькая! Посидим, в картишки перекинемся, а? И чтоб без бабьего визгу!
- Верно! – обрадовался Акимка. – Баня истоплена, квасу – полно, картошечка с грибами – в печи, груздочки солененькие да капустка – в погребе! Картишки щас принесу! Мы и без Ягишны с еёными подругами компанию себе справим! Хоча, конечно, и без пирогов тоже…
- А я вареньица малинишного принес! – воспрял Кощей. – Как есть – справимся! А бабьего визгу я с детства не терплю…
*****
Солнце, едва выглянув сквозь прорехи в серых космах туч, уже успело повернуть к вечеру. «Что-то долгонько Вразумеюшка добирается, – думала Ягишна, машинально переставляя с места на место чашки на столе. – Сколько тут до станции? Верст пятнадцать, не боле. Как нечего делать. И где она бродит?»
Надрывный визг во дворе отвлек Ягишну от размышлений. К тому же, к визгу примешивалось захлебывающееся ретивое хрюканье и звонкое шлепанье. Ягишна заподозрила неладное, и вышла на крыльцо.
От кромки леса, разметывая во все стороны комки слипшейся земли, прямиком к Ягишниной избушке, вдохновенным галопом мчался взбудораженный свин Пупс. У него на загривке, перекатываясь, словно холодец в широкой миске, восседала невероятных размеров тетка с растрепанными, семь раз крашеными, волосами, выпученными глазищами и румяными щеками. Толстыми, как сардельки, пальцами, она мертвой хваткой вцепилась Пупсу в щетину и визжала, ничуть не меньше самого свина. За спиной визжащей тетки, растопырив в разные стороны узловатые и длинные, словно жерди, ноги, одной рукой ухватившись за условную теткину талию, а другой, с невероятным усилием удерживая раскрывшийся малиновый зонт, звонко подвывала худющая дамочка с всклокоченной рыжей копной волос на голове.
- Ну, наконец-то! – Ягишна потерла ладони от удовольствия. – Моя Вразумеюшка прибыла!
- Это которая стройна, как молодая березка? С длинной косой? – крякнула Изба.
- Цыц! Что бы ты понимала! – рыкнула в ответ Ягишна.
Пупс затормозил всеми четырьмя ногами одновременно, пропахав Ягишне пол-огорода. Вразумея с Эльзой по инерции пролетели вперед и кубарем скатились на, собранные в живописно-желтую пирамиду, пожухлые листья.
- Вразумеюшка! – медовым голосом пропела Ягишна, устремляя взор в перепаханный огород. – Голуба моя! Подруженька любимая!
Вразумея с невероятными усилиями выкарабкалась из-под сырой, промокшей под осенним дождем, кучи листьев, и с грациозностью дирижабля в узком ущелье, взобралась на крыльцо. Объятия были крепкими и обильными.
«Черт бы тебя побрал, старая калоша! – Вразумея вытерла испачканные ладони о спину подруги. – Гляди-ка! Сморщилась, скорчилась, а ребра-то! Что стиральная доска!»
«Ишь, облапила ручищами! Ничего, по такому случаю и переодеться не зазорно, - Ягишна безуспешно старалась достать руками до середины Вразумеиной спины. – И куды ж тебя так разнесло? Добра наела - в три обхвата не обнять!»
Наконец, подружнинские объятия ослабли, и Ягишна невзначай зацепилась взором за Эльзу, которая, отряхиваясь от прилипших ко всем местам листьев, рассеянно смотрела вслед улепетывающему в сторону станции Шиш, Пупсу.
- Макаровна! Это что с тобой за оглобля? В потемках и с граблями не найдешь! Никак младшенькая Галюнина сестрица? Эльзочка?
- Желаю здравствовать, Яга Ягинишна, - Эльза, не выпуская из рук свой малиновый зонт, присела в глубоком реверансе, а потом пискнула в сторону Вразумеиной спины, - Тетя! Что Вы мне такое рассказывали про маленький, слегка курносый носик?
- Ой! Да что же мы на пороге толкемся? – стараясь сменить тему, Ягишна широко распахнула дверь. – Проходите в дом, гости дорогие!
Вкусно запахло пирогами. Никто-никто в целом свете не умеет печь таких пирогов, какие печет Яга Ягинишна! Тут тебе и кулебяка с треской, тут тебе и пирог с брусникой! И непременно – ватрушки! С творогом, с земляникой, с ежевикой! Румяный маковый калач, шанежки со сметаной да с картошкой! А уж мелочи всякой и не счесть – с грибами, с капустой, с яблоками!
Спустя часа полтора, умытая, причесанная и целиком завернутая в клетчатый Ягишнин плед, Вразумея Макаровна расплылась в плетеном кресле-качалке и за обе щеки уминала очередной пирожок.
- Жаль вот переодеться у тебя не во что! – кресло натужно скрипнуло.
- А Вы бы, тетя, на станцию Шиш сгоняли! – накрученная на капроновые ленточки, Эльзина копна волос смешно подпрыгивала от её дребезжащего смеха. – Там у Вас полный чемодан барахла! Хоть целый день переодевайся!
- Да,…- Вразумея шутку не оценила и, глубоко вздохнув, добавила. – И гостинишные платья там… В чемодане… Вот только ручка оторвалась…
- Эка беда! Ручка! – Ягишна пожала плечами. – Парамошка ее враз починит, ручку твою. Он мужик рукастый.
- Что верно, то верно! Рукастый! Руки аж до самых колен болтаются! – задребезжала из своего угла Эльза.
- А это, - Ягишна снисходительно улыбнулась. – Это, Эльзочка, смотря что ты ищешь в жизни. Ежели эталон мужеской красоты – тогда Парамошка сюда никак не подходит, неказист мужичок, твоя правда. Но при этом надо иметь в виду, что с эталонами все в доме придется делать самой. А вот ежели Парамошку отмыть и отскрести, как следует, так лучшего и желать не надо – золотые руки у нашего Парамошки.
- И что, верно, такой уж он хороший мастер? – Вразумея заинтересованно заерзала в кресле. – А у меня в палатке свет то и дело гаснет… Да и дверь с петель слетает…
- А ежели Ваш Парамошка, этот самый шишок, такой дельный, - Эльза поджала губу. – Что же Вы, Яга Ягинишна, его к себе не прибрали?
- А у меня, моя разлюбезная, и свет в избе не гаснет, и двери на петлях крепко держатся! – огрызнулась Ягишна, а потом ехидно добавила. – Где уж нам уж выйти замуж!
Грохот опрокинутого ведра в сенях прервал милую женскую беседу. После череды чертыханий на пороге возникла приземистая тетка с тонким длиннющим носом, проворными руками и шикарным бюстом.
- Ой! Будьте здравы, бабоньки! – тетка расплылась в золотозубой улыбке. – Ягишна! И чего это у тебя в сенях всего понаставлено? Пройтить негде!
И не дожидаясь ответа, отыскав глазами Эльзу, она громко заскулила с подвыванием:
- Эльзюнечка моя родненькая! Дитятко мое пропащее! Сестренка моя любимая! А исхудала-то как! А глазыньки ввалились! А на голове-то! Черт копейку искал! Дай-ка тебя хоть обниму!
- Сестрица Галюнечка! – Эльза тщетно пыталась освободиться от родственных объятий. – Сестрица Галюнечка! Да ты присаживайся рядышком! Утомилась, поди, в дороге?
- А чего это вы одни сидите? – кикимора Галюня, наконец, отпустила Эльзу на свободу и плюхнулась на лавку. – Без мужиков?
- А у нас того… девишник! Вот! – Ягишна достала с полки чистую чашку. – Да и ты, я гляжу, от свово Митрофаныча, похоже, сбежала. Бери-ка лучше пироги, Галюня.
*****
Красный от пару Кощей уже в который раз сдавал отсыревшие в бане карты:
- И-эххх! Сейчас бы пульку расписать, а мы вот сидим тут в бане, в дурака режемся…
Предбанник у Акимки был добротный, просторный. Лавки гладкие, ни тебе зазоринки! Посередке – стол круглый, отполированный, что зеркало. И целых четыре стула с гнутыми спинками и витиеватой резьбой на ножках.
- Да сдалась тут твоя пулька, дядя Кощей! – Акимка, окромя как в дурака, ни во что боле и не играл никогда. – По мне, так шибко хорошо и без нее.
- А по мне, - поддакнул Митрофаныч. - Везде хорошо, куды моя Галюня свой нос не сует.
- Даже не знаю, куды она его не сует, – ухмыльнулся Кощей, покрывая козырным тузом колоду. – Ваших нет!
- Ну, дядя Кощей! – Акимка с досадой хлопнул ладонью о стол. – Ты все время выигрываешь! Как в карты глядишь!
- Поживи с мое, и тебе свезет. Эх, пирогов охота… Вот ведь Ягишна! Иди, говорит, отседа в баню! Девишник у нас, говорит, нынче! А пироги-то на полкоролевства, небось, пахнут….
- И чего ты так кручинишься? – оборотень Митрошка сбросил карты на стол: там оставались три шестерки и бубновый валет. – Нехай себе сидят у Ягишны, лясы точат. Ну чем ишшо бабам заняться? Ничего дельного, одни разговоры.
- Ага! – Кошей завернулся в Акимкин банный халат и откинулся на спинку стула. – А кабы тебе пирогов Ягишниных предложили, небось бы, сразу же побёг?
- А коли там Галюня, так и не побег бы! Тогда мне и пирогов никаких не нать!
- Послушай, Митрофаныч, а вот ежели ты так Галюню свою боишься, пошто не уйдешь от ей? – Кощей хитро подмигнул левым глазом.
- Понимаешь, настырная она шибко,.. – вздохнул Митрошка. – Уж и уходил сколь разов, и пряталси – она меня, все одно, вычисляла. И под корягой, и в болотине, и в Медвежей Гати… Я кем тольки не оборачивался! Лягухой пучеглазой, белкой, лосем рогатым. Даже медведём! А она, Галюня моя, враз меня опознавала и в облик человеческий ворочала. А уж строга, что твой генерал! Ни слова поперек не моги молвить!
- Митрофан Митрофаныч! – у Акимки даже ухо зачесалось от возмущения. – А коли так все строго, ты-то сам зачем снова к ей ворочаешься?
- А я без ей чахну,..- по мятому морщинистому лицу оборотня Митроши расплылась блаженная улыбка. – Пущщай себе зудит! А я гляжу на её и все думаю, какая она красавица была! Косы золотые, глаза синие, голос медовый… Это уж она потом кикиморой стала, а ране купальницей была, лесной девой, значит…
- С девицами оно всегда так, - скрипнул костяшками Кощей. – Сперва она тебе Краса ненаглядная, а потом – обнаковенная кикимора. Это только дуракам в женитьбе везет: женятся на пупырчатой лягушке, а потом она в царевну оборачивается. А у всех остальных наоборот получается. Вот тольки пирогов охота, оттого, видать, и женятся мужики…
- Будет тебе, дядя Кощей, девок хаять! – возмутился Акимка. – Можить, и не они вовсе тут виноваты? Вон Митрофаныч сам говорит – в жены красавицу брал, лесную деву! А ведь как позволил он ей в кикимору-то превратиться?
- Твоя правда, Акимка, чего уж,..- Митроша плеснул в кружку квасу. – С оборотнем жить, так любая баба кикиморой станет…
- Чего-то у нас мальчишник какой-то скушный выходит, - Кощей выпрямился и хрустнул косточками. – Это, верно, потому, что молодецкие забавы нам с Митрофанычем уже не по плечу. Один Акимка среди нас – мОлодец!
- А и то правда, Акимушка! Потешь нас, стариков, молодецкими забавами! – подхватил Митрошка. – Вот, к примеру, ведро полное одной рукой отожмешь? А ну! Айда во двор!
- Да ты, как маленький, Митрофан Митрофаныч, - Акимка зарделся. – Чего ж тут его отжимать? Ведро-то?
Леший, как был, босиком, в длинной холщевой рубахе, прошлепал со своим ведром прямиком к озеру. Кощей с Митрошей, усмехаясь, глядели ему вслед. Моросил мелкий дождик, хлопая по опавшим листьям, как по ладошкам. И от этого приближающиеся сумерки казались еще ближе.
- А что там наш Горыныч? Не слыхать, чтой-то его гармонию нынче? – Митроша заглянул за баню, откуда доносился монотонный храп с присвистыванием. - Дрыхнет Змеище! Во дает!
- Ну, дык… Осень на дворе. А у Горыныча – спячка. До весны теперь его гармонию не услышишь.
Акимка тем временем уже шлепал по мосткам обратно, но шлепанье его босых ног под тяжестью огромного, полного до краев, ведра, стало более увесистым. Дойдя до бани, он поставил ведро у порога, потер ладони, растянул белозубую улыбку до самых ушей и призывно воскликнул:
- Ну, так чего там какое-то ведро! Во! Глядите!
Одной своей ручищей леший подхватил огроменное ведро с водой и поднял его над головой. Вода из ведра даже не выплеснулась. Несколько раз Акимка поднимал и опускал ведро без видимых усилий. Митрошка с Кощеем только глазами хлопали.
- Даааа,…- медленно протянул Кощей. – Вот это я понимаю – молодецкие забавы!
- Эх, конкурента тебе нетути, Акимка! – Митрошка кутался в банное полотенце, прячась от холодного осеннего ветра.
- А так? Гляди! – Акимка поднял ведро над головой и стал перебрасывать его из руки в руку.
- Акимка! Не бузи! – Кощей сделал шаг назад. – Не ровён час…
Ведро тут же, в такт его словам, задело краем карниз и опрокинулось Акимке на голову. Отфыркиваясь и отплевываясь, леший снял ведро с головы. Утерев пятерней лицо, он рассмеялся:
- Не рассчитал маленечко! А вот еще! Глядите!
У бани стояла старенькая кованая булава. Акимка ею дверь подпирал, чтобы ветром не открывалась. С ретивым запалом леший обеими руками схватил эту самую булаву, трижды обернулся вокруг себя и запустил ее в сине-серое сумеречное небо. Булава со свистом понеслась вверх.
- И-эх! Хорошо пошла! – Митрофаныч шмыгнул носом. – Ловок ты, Акимка!
Буммм! – раздалось высоко за тучами. И яркая вспышка озарила лес. А затем с надрывным воем что-то стремительно пронеслось по небу. Запахло дымом.
- Зашиб кого-то,.. – растерянно пробормотал Акимка.
- Кого тут можно зашибить? Разве что звезду какую зацепил, - Кощей поежился от холода. – Стало быть, звездопад сорганизовал. Хватит с нас пока что забав молодецких, Акимушка. Идем, чай, в парилку, не то простынешь! Вот тольки пирогов теперь еще больше охота…
… Саид Али Абуталиб ибн Махмуд, почтенный джинн из другой, восточной Заграницы, в тот день на свою беду решил сократить путь. Чтобы не лететь целых три дня над Бескрайним, к тому же, сильно штормящим, морем, Саид Али направил свой новенький, шитый золотом, ковер-самолет в аккурат над Дремучим королевством.
Густые тучи плотным одеялом скрывали от взора джинна панораму непроходимых лесов и бесконечных болот. Сияющий ковер-самолет плавно скользил выше всех, даже самых серых, туч, утопая в багрово-оранжевых лучах заходящего солнца. Пышные, словно ватные, облака вырастали вокруг, как дивные зАмки, пропуская сквозь себя чарующие краски заката.
« Очен-но быстро моя летать! – радовался Саид Али.- Скоро-скоро Саид везде успевать! И совсем не страшный этот Дремучий королевство!»
Как вдруг что-то тяжелое и шипастое с шумом и воем разорвало и серые тучи, и радужно-кремовые облака! Не успел джинн и глазом моргнуть, как эта, прилетевшая снизу, штуковина пробила в его ковре большую круглую дыру, затем на миг замерла и с удвоенной скоростью ринулась обратно вниз. Ковер задымился, накренился, обиженно взвыл и стал стремительно падать.
- О, Аллах! – только и успел воскликнуть испуганный джинн.
*****
Свечи горели ярко и многообещающе. Тени скользили в их мерцании причудливыми силуэтами, расплывались по углам, цеплялись за низкие окошки Ягшишиной Избы, ютились за печкой.
- А помнишь, Ягишна, как мы с тобой по первости на Шабаш летали? А? Втихомолку! – сытая Вразумея разомлела от тепла и запаха медовых трав, на коих был настоян чай. – А ты мне говоришь, мол, не гляди по сторонам! Идем, мол, сразу, где Заграничные ведьмы собираются!
- Ага! Глупа была по молодости! – Ягишна сменила свечи в канделябре. – Все думала, что они там, в Загранице, мудрее нашего. Думала, что ихние ведьмы и могущественней, и сильнее. Ан нет! Просто они в замужестве. И чем замужнее, тем могущественней! Все от мужниного кошелька зависит. А коснись какого волшебного деяния, тут они супротив наших ничего и не могут!
- А вот это Вы, Яга Ягинична, верно подмечаете! – Эльза даже про пирог забыла. – Только и разговоров, что о мужьях! А толку-то в них, мужьях-то, коли у самой в голове ни ума, ни памяти?
- Это ты, Эльзюнечка, так злишься, - подала из-за печки свой голос Галюня. – Оттого, что твой собственный муж пропадом пропал! Для всякой женщины, и даже для всякой ведьмы, семья заменяет всё!
- Ну, да, - ухмыльнулась Ягишна. - Только прежде, чем ее завести, стоит, как следует, подумать, что для тебя важнее – всё или семья?
- Да ты не переживай, деточка! – вступилась за племянницу Вразумея. – Пропал, так пропал! Пропадом, так пропадом! Не очень и нужон, видно, был.
- Да, что Вы, тётя! - Эльза зарделась, как маков цвет. – А я и не горюю. И без него неплохо справляюсь. Я же вам не какая-нибудь кикимора! Я настоящая ведьма благородных кровей!
- Эх, ты! Тетёха! – не унималась Галюня. – Я бы ни в жисть не допустила, чтобы мой Митрошка пропадом пропал!
- Так ты всю жисть за им и бегаешь по лесу! – заколыхалась в кресле Вразумея.
- Зато не абы как, а в замужестве! – Галюня обиделась и надула губу.
- Где уж нам выйти замуж, - Ягишна твердо решила сменить тему. – А что, Эльза, чем ты в своих Заграницах занимаешься нынче?
Эльзе, явно, польстило Ягишнино внимание – она зарделась, торопливо сняла с просохших волос капроновые ленточки и стала похожа на взъерошенную рыжую овцу или же на растрепанного, но восторженного пуделя.
- Ну, знаете, Яга Ягинична, я сотворяю уникальные коктейли, - нескладные и угловатые плечи Эльзы выпирали из-под любой одежды. – К примеру, эликсир молодости на час…
- На час? И всего-то? – Вразумея всей своей массой булькнула под клетчатым Ягишниным пледом. – И что можно успеть за час?
- Так ведь тут дело случая, тетя! Всем в этом мире правит случай! Разве Вы не знаете?
- Всем правит случай, - Ягишна на секунду задумалась. – Это верно. Знать бы еще, кто правит случаем?…
- Или вот еще! – Эльза вошла в азарт. – Приворотное зелье! Яга Ягинична! У Вас имеется самая обычная мята?
- Да сколько угодно! – Ягишна кивнула головой в угол, где вдоль стены висели пучки сушеного разнотравья.
Эльза скорехонько метнулась за печку, а спустя какое-то время, предъявила на всеобщее обозрение девишника граненый стакан с мутной зеленовато-бурой жидкостью.
- Вот. Тот, кто выпьет этот коктейль, - произнесла она с нескрываемой гордостью за свое деяние. – И при этом посмотрит в глаза предмету своего обожания, уже до скончания века будет обожать сей предмет и пропадом не пропадет!
- А что ж ты своему мужу этот компот не сообразила? – с досадой прошипела Галюня.
- Ты, вот что, Эльза, - Вразумея задумчиво смотрела на стакан. – Поставь-ка лучше его на стол. Все равно, приворачивать тут некого и незачем. Случая подходяшшего нетути. А коли и был бы, то мне даже переодеться не во что!
- В общем, положение безвыходное, бабы! – захихикала втихомолку Галюня.
- Обычно безвыходным мы называем то положение, выход из которого нам не нравится, - Ягишна достала из кармана колоду карт. – А ну-ка, Вразумеюшка! Подружка моя любимая! Покажи-ка нам свое мастерство, расскажи, все как есть, про нашу жизнь девическую!
Карты ложились на стол ровно и уверенно, круг за кругом. Вразумея Макаровна наполовину выползла из-под пледа и облокотилась обоими локтями на стол, увлеченно и самозабвенно раскидывая гадальный пасьянс. Все смотрели на нее с большим нетерпением. Наконец, почтенная ведьма удовлетворенно хмыкнула, заползла обратно в плед, провела своими янтарно зелеными глазами по застывшим в ожидании лицам и загадочно улыбнувшись, изрекла:
- Щас я вам про всех нас сущую правду скажу! Слушайте, девки! Карты, не то что мы – они ни врать, ни льстить не умеют…
- Зато ты мастер! - вставила Ягишна.
Вразумея, словно бы и не слышала ехидного голоса своей подруги. Она глядела в карты, глаза ее сверкали, словно каменья изумрудные! Откель и блеск такой в них появился! И за столом уже сидела вовсе не толстуха в солидных годах, а величественная и могущественная колдунья, знающая толк в своем деле.
- С меня начни, Вразумея Макаровна! С меня! – Галюня выскочила из-за печки, растолкала всех локтями и сунула свой нос промеж чашек на столе.
- Да чего ж о тебе-то много говорить? – Вразумея сдвинула три карты слева. – Дальняя дорога да сердечный интерес!
Эльза втихомолку захихикала, прикрывая ладошкой рот, но Вразумея не обращала на это внимания:
- Сердечный интерес у тебя один, Галюня. Оборотень Митрошка! И бережешь ты его пуще глазу. Оттого и дорога дальняя, только вокруг да около того интересу.
- А чтоб некоторые не хихикали, - как на духу, продолжила гадалка, пристально взглянув на племянницу. – Я самолично с себя начну! Вот и проверим, вот и поглядим… А выпадает мне дорога дальняя, ухабистая… Да интерес сердечный. Хоча и неказистый, но зато очень-но надежный.
Ягишна с Эльзой переглянулись и дружно рассмеялись.
- Тетя! У Вас сердечный интерес в перспективе, а Вы не переодетая! В плед завернутая! – проблеяла Эльза сквозь смех.
- А тебе, любезная моя племянница, вот что я скажу, - Вразумея ткнула пухлым пальчиком в карты. – Тебе наоборот все сложится: сначала сердечный интерес, а потом дорога дальняя, ажно в Заграницу! Но сперва будет тебе прямой удар!
Ягишна, уже не в силах сдерживать смех, опустилась на лавку.
- Ну, а тебе, моя дорогая и любимая подружка,…- невозмутимо продолжала гадалка, но ее слова прервал оглушительный свист.
Дверь с треском распахнулась, и в дом на дымящемся ковре-самолете влетел приличного вида мужчина в шитом золотом, шелковом халате, бархатной чалме и в смешных туфлях с задранными носами. На полном ходу он сшиб с ног Эльзу, соскользнул с ковра, треснулся лбом о стол и упал замертво.
- Вот тебе и прямой удар, - растерянно прошептала Вразумея.
- Прямее не бывает, - выдохнула Эльза, потирая лиловую шишку на лбу. - Кто он таков? На нашенских не похож…
- А ну-ка, бабы, давайте его на лавку! Лекаря бы надобно, - захлопотала Галюня. – А ну как помрет?
Ягишна плеснула водой из ведра на чадящий ковер-самолет и критично взглянула на незнакомца:
- С чего помрет-то? Ну, шишка на лбу, и что? Вон, у Эльзы точно такая же – и ничего!
Но незваный гость признаков жизни не подавал.
- Лекаря, все одно, надобно, бы - Вразумея обеими руками придерживала на себе плед. – Только настоящего, такого, чтобы не просто лекарь был, а всамделишный эскулап!
Ягишна вопросительно уставилась на подругу, потом достала из сундука огромное фарфоровое блюдо, взяла со стола яблоко и легонько подтолкнула его ладонью:
- А ну-ка, подарок заморский, покажи нам этого самого лекаря!
Яблоко покатилось по блюду, с каждым кругом все быстрее и быстрее. И скоро на фарфоровой поверхности можно было разглядеть немолодого уже человека в белом халате и с атласной лентой через плечо, на которой золотыми буквами было написано «Эскулап».
- Этот сойдет? – вопрошала Ягишна и, получив одобрительный кивок от подруги, трижды хлопнула в ладоши.
*****
Виталий Борисович Кастрюля работал в поликлинике участковым терапевтом. Работу он свою знал неплохо, но всегда считал, что его труд и заслуги недооценены руководством. Он видел себя маститым светилом медицины где-нибудь в столичном институте, каждый вечер перед сном он пересчитывал свои ненаписанные академические труды, из которых в несбыточных мечтах выстраивал целые полки. Но на деле довольствовался участком, по которому вот уже тридцать пять лет мотался с превеликим усердием – лечил насморки, измерял артериальное давление и выписывал множество рецептов, на которых ставил личную печать «Доктор Кастрюля».
Фамилия была для Виталия Борисовича второй несправедливостью в жизни после несостоявшегося авторитета в медицинской науке. Ну, как ни крути, а даже безликое «Доктор Иванов» звучит куда приличнее, чем индивидуальное «Доктор Кастрюля». А уж сколько шуточек и обидных колкостей тянет за собой такая фамилия, знает только тот, кто ею владеет! Кастрюлька, Черпачок, Посудная лавка, Мечта кулинара – это еще самое безобидное, что предлагалось окружающими. Уж и говорить нечего о том, что такая фамилия практически уничтожала в Виталии Борисовиче великого медицинского светилу! По сути, фраза «Концепция исследований доктора Кастрюли» изначально не предвещала серьезного ее восприятия.
Третья несправедливость, допущенная судьбой по отношению к Виталию Борисовичу – это женщины. Внешность доктора Кастрюли никогда не давала ему повода быть любимчиком прекрасной половины. Рыхлый и грузный смолоду, он еще более погрузнел и порыхлел с возрастом. Густые волосы, которые раньше хоть как-то украшали высокий лоб Виталия Борисовича, теперь невероятно поредели и поседели. Да что волосы! Даже модные джинсы уже не меняли сути дела – они предательски сползали вниз с его круглого выпирающего вперед живота. В связи со всеми этими удручающими показателями, возраст предмета личных интересов доктора Кастрюли тоже заметно вырос. Приговор вынесла новенькая лаборантка, когда восторженно воскликнула:
– Виталий Борисович! Вы так похожи на моего дедушку!
А теперь еще этот юбилей! Подумать только – шестьдесят лет, а вокруг все те же коридоры, те же журналы, те же рецепты! И ничего более! Коллектив, разумеется, старался, из кожи лез вон, чтобы сделать ему, доктору Кастрюле, праздник. Вон даже ленту повесили через плечо – «Эскулап»! Розовую, с золотыми буквами! Но никто, никто из женщин не взглянул на него преданно-влюбленными глазами…
После отшумевшего торжества Виталий Борисович медленно шел по опустевшему коридору. Коллеги разбежались по домам, не задержавшись и не вздохнув. «Поздравили, как избавились! И что же мне теперь? На своих ровесниц смотреть? – трагедия в сознании доктора Кастрюли перерастала в апокалипсис. – Так они же страшные все! Нет, я не могу ухаживать за старухами!» «Эх, будь у меня внешность актера из Голливуда, никто бы и не заметил, сколько мне лет! – сознание искало оправдания. – Вот, когда я был в Заграницах по путевке, встретилась мне там одна наша эмигранточка… Как ее? Эльза, кажется? Но это же не повод к серьезным отношениям! Надо же было где-то ночевать. Погостил – и будет!» « А гадалка на площади? – Виталий Борисович даже развеселился. – Необъятная мадам Вразумея! А мне просто тогда необходимо было скрыться где-то от назойливости одной почти престарелой докторицы! Сколько же ей лет? Ах, да! Она всего года на три моложе меня. Но какая разница?» « И надо же! Как легко обе поверили, что я личный врач космических летчиков-испытателей и секретных послов! – мысли, наконец, упорядочились. – Эх! Да кабы я был таковым, стал ли с ними разговаривать? Легковерные дурехи!»
Отчего-то вдруг сильно закружилась голова. «Странно. Шампанского было совсем немного, - Виталий Борисович прислонился к стене. – Такое сильное головокружение и шум в ушах…»
Три хлопка – то ли в ушах, то ли где-то за окном. И вдруг больничный коридор стал сужаться, сжиматься, а потом и вовсе куда-то исчез. В голове все вертелось, кружилось и кубарем неслось навстречу. «Наверное, это обморок. Возможно, давление,…»
Когда Виталий Борисович открыл глаза, то с удивлением обнаружил, что сидит на полу в рубленой Избе, а на него в упор смотрит костлявая старуха с крючковатым носом и впалыми щеками.
- Этот сойдет? – радостно вопрошала она, обращаясь куда-то за печку. – На ём так и написано – «Эскулап». Все, как просили!
Доктор Кастрюля испуганно отодвинулся подальше, но весь ужас его положения был впереди. В мерцающем пламени свечей он разглядел, лежащего на лавке, человека в чалме, халате и смешных курносых туфлях. Человек был бледен и неподвижен. А над ним, завернутая до подмышек в клетчатый плед, возвышалась рыночная гадалка Вразумея Макаровна! Её взгляд буравил Виталия Борисовича, словно электродрель! И без того ужасная ситуация, осложнялась еще и тем, что рядом с необъятной Вразумеей, сверкая лиловой шишкой на лбу, шмыгала носом эмигранточка Эльза!
- Виталик??? – Вразумея стала похожа на, выползающее из кадки, перебродившее тесто.
- Виталя??? – копна всклокоченных Эльзиных волос подпрыгивала в такт ее пронзительному визгу.
Дальше одновременно произошло несколько событий.
Вразумея с Эльзой, растопырив пальцы рук, с вожделенным криком ринулись на Виталия Борисовича. Сам же доктор Кастрюля, вне себя от ужаса и страха, завопил дурным голосом:
- Караул! Спасите! Помогите! – и бросился назад, в распахнутую дверь, с невероятным грохотом сметая на ходу все, что попадалось под ноги. Костлявая старуха отпрянула к стене, едва не столкнув с лавки еще какую-то длинноносую тетку.
- Сумасшедший дом! – взвизгнула кикимора Галюня, когда Ягишна в суете наступила ей на ногу.
И тут уже не сдержалась Изба: внезапно пол в ней качнулся, а окошки замелькали, как карусельные лошадки.
- Я не сумасшедший дом! Я порядочная недвижимость с достойной родословной!
- А вот коли ты недвижимость, так стой себе и не двигайся без надобности! – Ягишна первая пришла в себя и приструнила Избу.
Вразумея, чертыхаясь, судорожно пыталась подняться на ноги, старательно придерживая обеими руками сползающий плед.
Эльза тоже не устояла на ногах и кубарем укатилась под лавку, на которой лежал пострадавший от Акимкиной молодецкой забавы джинн. От столкновения Эльзы с лавкой, он свалился на пол и открыл глаза.
Видя перед собой, несуразно барахтающуюся, Эльзу, почтенный джинн Саид Али нервно глотнул воздух пересохшими губами, и потянулся рукой за граненым стаканом с мутно-зеленой жидкостью, что стоял на краю стола, и залпом осушил его до дна. Затем он потер ладонью саднящую лиловую шишку на лбу и встретился взглядом с вынырнувшей из-под лавки Эльзой. Эльза тоже терла ладонью такую же лиловую шишку на своем лбу и рассеянно хлопала ресницами.
Внезапно у джинна в животе что-то булькнуло, зашипело и забурлило. В Избе запахло мятой. Саид Али почувствовал легкий хлопок в голове и, преданно глядя в глаза Эльзе, изрек:
- О, моя Госпожа! – джинн склонил голову к самому полу. Эльза непонимающе таращилась на, шитый жемчугом, тюрбан. – О, Повелительница Вселенной! Владычица моего сердца! Не соблаговолит ли моя Королева стать полноправной госпожой в моем белокаменном дворце? И были бы у нее в услужении могущественные волшебники семи Королевств! А прекрасные наложницы стали бы по утрам расчесывать дивные волосы моей несравненной Феи!
Эльза продолжала безмолвно хлопать ресницами. Вдохновенный джинн Саид Али, не дождавшись ответа, снова бухнул головой об пол:
- Если Звезда и Услада всей моей жизни не пожелает видеть Саида Али рядом с собой, то Саид Али умрет в страшных муках!
Ягишна с Галюней перегланулись:
- Это он чего такое бормочет? – спросила Галюня шепотом.
- Работает! – тоже шепотом ответила Ягишна.
- Что работает?
- Зелье приворотное! Эльза стакан на столе оставила, а этот, - Ягишна кивнула головой в сторону, припадающей к полу, чалмы. – Взял да и выпил сдуру!
- Столько поводов вокруг, - Вразумея, наконец, совладала со сползающим пледом. – А мне даже переодеться не во что!
- Да брось! – Ягишна звонко хлопнула подругу по пухлому обнаженному плечу. – Ты и так хорошо выглядишь!
- А ты хорошо врешь!- зашипела в ответ Вразумея, но ее шипение прервал, донесшийся со двора, бравый возглас «Э-ге-гей!» и беспорядочное хлюпанье, чавканье и хрюканье. Все выглянули наружу: у Ягишниной Избы ретиво топтался свин Пупс.
- Вразумея Макаровна! – в дверь сначала протиснулся Вразумеин чемодан, а за ним показался шишок Парамошка. – А я к Вашему чемодану ручку приспособил! И белье, все как есть, накрахмалил!
Ягишна снова переглянулась с Галюней, а Вразумея тот час же кинулась к своему чемодану. К ее великому изумлению – все гостинишные платья, равно как и всё иное содержимое (чулки, панталоны, шали и шерстяные носки) – все намертво закостенело и встало колом от чрезмерного количества крахмала. А начищенная до блеска и, прикрученная стальными болтами, медная ручка чемодана, сияла, как медаль на мундире у генерала. Вразумея, не раздумывая, немедля схватила чемодан и метнулась с ним за печку.
Кикимора Галюня только ахнула от изумления, а Ягишна чему-то втихомолку улыбнулась. И от этой ее улыбки шишок Парамошка покраснел до корней волос и стыдливо спрятал свои нескладные руки за спину.
Вскоре скрежет и шуршание за печкой прекратились, и на середину комнаты выплыла, похрустывающая накрахмаленным горошистым платьем, Вразумея. Она шла гордой походкой королевы, всем своим видом источая сплошную благосклонность и умиротворение.
- А что, друг любезный Парамоша, - голос Вразумеи стал вдруг янтарно-медовым и сладко разливался по всему дому. – А способен ли ты починить, скажем, электропроводку? Или дверь на петли насадить, чтобы она с них не слетала?
- А отчего же это не способен? Обижаете, Вразумея Макаровна! – Парамошка по-прежнему не выпускал изо рта свою неизменную ароматную трубку.
- Эльза! – снисходительно бросила Вразумея уже из-за двери. – С Виталиком своим можешь делать, что хочешь, а мне о своих делах подумать надобно! Довольно впустую на девишниках разговоры разговаривать!
- Да сдался мне Ваш Виталя, тётя! – Эльза самодовольно задрала нос. – Мы нынче вместе со всемогущим джинном Саидом Али в его Заграницу летим! На ковре-самолете, между прочим, а не на волосатом хряке!
Дыра от Акимкиной булавы волшебным образом исчезла с ковра, и он теперь бесшумно парил двух вершках от земли, дожидаясь хозяина. Саид Али галантно подал руку, и Эльза царственно взошла на ковер, зажимая подмышкой свой ядовито-зеленый ридикюль и изящно опираясь на восторженно-малиновый зонт. Уже сверху, она крикнула:
- Яга Ягинична! Сестрица Галюня! Теперь вы к нам!
Ковер поднялся выше и плавно заскользил по небосклону среди первых вечерних звезд, намерено огибая пруд, у которого стояла Акимкина баня. Ягишна с Галюней остались в избе вдвоем.
- Вот тебе и весь девишник,.. – буркнула себе под нос Галюня. – Расхватали всех мужиков и дёру дали! А мы с тобой таперича как?
- Где уж нам уж выйти замуж,.. – устало зевнула Ягишна.
- Ой! Слышь, Ягишна! – вдруг спохватилась Галюня. – А этот, ихний Эскулап? Он-то куды подалси? Ишшо пропадет тут, как ни есть, пропадом?
Ягишна вышла на крыльцо, вдохнула полной грудью холодный осенний воздух и громко крикнула в темноту:
- Остоло-о-о-о-п!
- Ягишна! Эскулап! – робко поправила Галюня.
- А я что говорю? – Ягишна сложила ладони рупором и повторила попытку. – Остоло-о-о-о-п!
А потом она спустилась с крыльца, выкатила из-под навеса ступу и хитро улыбнулась, глядя в темноту:
- Вот что, Галюня, никуды он не денется, этот самый Виталик! Не то место Дремучее королевство, чтобы тут пропадом пропадать. Это тебе не какая-нибудь там Заграница! Отсель одна дорога – к лешему в баню. Грузи пироги в ступу! Летим до Акимки – все мужики, какие ишшо не разбёглись, все как есть, там будут!
*****
Митрофан Митрофаныч сдал карты:
- А ишшо разок! А ну, как обыграю вас на сей раз?
- Не, Митрофаныч, не обыграешь, - оскалился в улыбке Акимка. – Больно суетишься.
Кощей вдруг отодвинул от себя карты, даже не взглянув на них:
- Всё! Не хочу боле играть. Пирогов охота, сил нет! Я все время об их думаю. Леший понеси этот ихний бабишник!
Акимка собирался было найти утешительный приз в виде соленого огурчика, но внезапно насторожился. С улицы все громче доносился отчетливый топот ног и сиплое дыхание бегущего человека.
- Кто бы это?
- Лось?
- У лося копыты, а этот на шнурки наступает… Да и лоси не пыхтят так, когда бегут…
- Дык, прямиком на нас бегить. Щас узнаем…
И впрямь, вскоре дверь в баню распахнулась и в её проеме, вместе с порцией холодного осеннего воздуха появился запыхавшийся, испачканный мокрой глиной человек в белом халате. Редкие седые волосы его взмокли, на лысой макушке, слово бусины, сверкали капли пота. Одутловатые щеки раскраснелись от бега, побелевшие губы судорожно хватали воздух. Вымокшие насквозь джинсы сползли с круглого, выпирающего вперед, живота, поперек которого красовалась розовая лента с золотыми буквами: «Эскулап». Испуганный взгляд внезапного гостя всполошенной птицей метался по Акимкиному предбаннику, но не обнаружив ничего опасного, несколько успокоился. Человек прерывисто вздохнул и прислонился к дверному косяку.
- Кваску? – Акимка услужливо протянул ему полную кружку пенистого кваса. Человек молча кивнул и залпом осушил солидных размеров кружку.
- Али, можить, наливочки? – Митрофаныч потянулся к бутыли. – Медовенькой?
Человек отрицательно покачал головой.
- Ты откель взялся, и кто таков будешь? – осведомился, наконец, Кощей. – Ну, хоть звать-то тебя как?
- Ви-ви-ви-талик, - заикаясь, произнес незнакомец.
- А скажи нам, Виталик, ты в картишки мастер играть? – Кощей с готовностью стасовал колоду.
- Дядя Кощей! – Акимка провел гостя внутрь и прикрыл дверь. – Погоди ты со своими картишками! Не видишь? Устал человек, испачкался, вспотел. Ты, Виталик, того – заходи-ка в баньку, помойся, в парилочке на полОчке полежи. Не то простынешь – чай, осень на дворе.
Доктор Кастрюля уже почти пришел в себя, но на всякий случай снова покачал головой.
- Да ты не боись! – Акимка щедро хлопнул гостя по плечу своей широкой лапищей. – Одежу скидовай, щас сполоснем, просушим. Хочешь, я с тобой пойду, коли боишься? Веничком похлещу вдоволь?
…Из бани Виталий Борисович вышел весь розовый, распаренный, с прилипшим на плече березовым листиком. Его одежда, уже чистая, была заботливо развешена вдоль стены на веревке и безмятежно сохла. Доктор Кастрюля окончательно успокоился, завернулся в широкое полотенце, незамедлительно предложенное Митрошей, зачем-то снял с веревки ленту с надписью «Эскулап» и напялил ее на прежнее место – через плечо.
- А что, мужики? Во что играем? – Виталий Борисович с готовностью присел на свободный стул и взглянул в лежащие перед ним карты. Игра пошла веселее и занятнее.
- Так ты говоришь, что тебе к Ягишне на девишник подфортило попасть? – Кощей впервые за вечер проигрывал, поэтому старался отвлечь противника разговорами.
- Что Вы! – Виталий Борисович нервно икнул. – Какой же это девишник? Это настоящий шабаш Ведьм!
- Ну, так это одно и то же! А пироги там были?
- Я не знаю, не заметил, - доктор Кастрюля рассеянно глянул в карты и покрыл Кощееву колоду. – Ваших нет…
- Ага, дядя Кощей! Теперь и ты проиграл! – радостно воскликнул Акимка.
- Слышь, Акимушка, а поди-ка сюды, - Митрофан Митрофаныч распахнул дверь и настороженно прислушался. – Чего это трешшит? Как думаешь? Во-о-о-н там, над озером?
Акимка вышел на улицу и прислушался:
- Не иначе как Ягишнина ступа! Прямиком сюды летит. Груженая, низко идет…
- Ступа??? – Митрофаныч крепко озадачился. – Ежели Ягишна сюды летит, то и моя Галюня, небось, с ей вместе! Ах, ты! Ох, ты! Как бы это мне, стало быть, скоренько?…
Оборотень заурчал по-собачьи, завертелся волчком и обернулся ма-а-а-хоньким паучком! Да забрался в уголок под самый потолок. Еще и паутинку себе сплел для убедительности.
- Яга Ягинична??? С ней же эти! Ведьмы! – доктор Кастрюля побледнел, словно полотно, вскочил со стула, и кинулся было в дверь, да Акимка его вовремя ухватил за ленту.
- Постой! Куды ты побегишь? Без штанов да еще с этой лентой на пузе? Все равно, дальше моей бани дороги нетути. Погоди, Виталик, есть у меня одно верное средство! Завсегда беду отводит, ежели чего. Садись на пол, сиди тихо и не суетись напрасно.
Когда Виталий Борисович обреченно сел на пол, Акимка бережно накрыл его своим огроменным банным ведром, а сам сел на него сверху:
- А ну, дядя Кощей! Сдавай карты!
*****
Фыркая, как рассерженный дикобраз, со скрежетом и заиканием, Ягишнина ступа пошла на посадку. Заложив крутой вираж над Акимкиной баней, едва не зацепившись за трубу, она приземлилась, аккурат в лужу, доверху засыпанную опавшими листьями.
Ягишна, предварительно громко потопав ногами на пороге, распахнула дверь предбанника и огляделась вокруг. Все было чинно, прибрано, на веревке сушились какие-то смешные портки и белый, явно не Акимкин, халат. А сам леший сидел за столом и демонстративно-показательно резался в карты с Кощеем:
- А вот тебе, дядя Кощей!
- А держи!
- А нако-ся!
- А еще!
- Да сколь хошь! И ваших нет! – завершил руладу Кощей и показательно удивился. – Ой! Акимка! Гляди-ка – гости у нас! А мы тут в картишки играем. А что? Бабишник ваш уже закончился? А? Ягишна? А чего ты одна? Без подружки?
- Да отгостилась ужо моя подружка. Дела у ей неотложные образовались, и у ейной племянницы – тоже, - ведро под Акимкой шумно засопело, Ягишна с недоверием хмыкнула и спросила сладко-липким голосом, который по всем параметрам ничего хорошего не предвещал:
- А чего это ты, Акимушка, на ведре сидишь, когда у тебя целых два стула свободны?
- А удобно мне на ём, - Акимка врать не умел, поэтому покраснел до корней волос. Кощей же, хоть и мог неплохо соврать при надобности, тоже как-то замялся. Ведро звонко икнуло.
- Ладно, коли так. Тогда поди-ка ты, Акимушка, занеси пироги в дом, пока они и вовсе не остыли, да самовар сюда тащи, - ласково заскрипела Ягишна. – Сытнее и веселее разговор будет.
Акимка нехотя встал с ведра и, озираясь на бабу Ягу, вышел во двор. А та тут же плюхнулась на освободившееся место! Ведро всхлипнуло. Кощей всем позвоночником ощутил неловкость положения.
Ситуацию спасла кикимора Галюня. Она вдруг вытянула шею и зашмыгала своим длиннющим носом, как бы принюхиваясь. Затем прямиком направилась в тот самый угол, где Митрофаныч паучком притаился.
- Ах, вот ты где! Бессовестный! – торжествующе воскликнула Галюня. – Я тебе чего велела делать? Чулан починить, валенки просушить! А ты, окаянный, тут же за порог! А ну! Встань передо мной, как лист перед травой!
Паучок в уголочке съёжился-скукожился, кубарем со стены скатился, оземь ударился и принял, наконец, человеческий облик.
- Галюнечка! – Митрофан Митрофаныч силился улыбнуться. – А я тут к Акимушке в баньку заглянул. Дай, думаю, косточки попарю? А чего?
- Уж знаю я, Митроша, твою баньку! Вон и бутыль твоя тут как тут!
- А вот скажи мне, Галюня, - Кощей решительно вызывал огонь на себя, выручая товарища. – Ну, как ты его, Митрофаныча, то есть, завсегда распознаёшь и обналичиваешь?
- А что же я, по-твоему, свово мужа не узнаю? – уловка сработала и Галюня переключилась на Кощея. – Да он, хоть кем обернись, я его, все одно, наскрость вижу! А уж тем более – пауком! Насмешил!
- А чего смешного в пауке?
- В пауке, конечно, ничего смешного нету, - Галюня выпустила пары и уже говорила спокойно, без визгу. – Только когда это у Акимки в бане паутина была? Пойдем домой, Митроша, поздно уже.
И не слушая больше мужниных оправданий и Кощеевых увещеваний, Галюня чуть ли не взашей вытолкала свово Митрошку из бани и настропалила в сторону Дальних болот…
- Эх-ма,.. – сокрушенно вздохнул Кощей. – Правду говорят, что ретивого судьба по жизни ведет, а ленивого – волоком волокёт… Попал Митрошка, как кур в ощип…
- Ну и попал, зато не пропал! – заметила Ягишна. – Зря сокрушаешься, Кощеюко. Где бы был твой Митрошка, кабы не Галюня? Кто за им ишшо приглядывать стал бы, кабы не она? Оборотень, он и есть оборотень: вот так бы обернулся в какой раз, да и обратно бы уже не смог… А Галюня его завсегда отыщет и в человеческий облик воротит.
Тем временем Акимка приволок из Ягишниной ступы целый короб ароматных, еще не успевших остыть, пирогов, и с досадой косясь на банное ведро под Ягишной, скопом вытряхнул все на стол.
- Ух, ты! Пироги! – радостно запричитал Кощей, потирая ладони. – Заждался, страсть как!
- Ягишна, отчего же теперь ты на ведре сидишь? – Акимка водрузил на стол самовар. – Не удобно, поди?
- Да ладно! Ишшо как удобно! – ведро запыхтело и засопело, но Ягишна стукнула по нему пяткой, и ведро притихло.
Кощей тем временем уплетал за обе щеки пироги, щурясь от удовольствия, словно кот.
- Слышь-ко, леший, а почему ты к столу только три чашки подал? – Ягишнин прищур с подмигом ввел Акимку в смятение.
- Дык, а зачем больше-то? – леший густо покраснел, а Кощей даже жевать перестал.
- Зачем? Эй! Остолоп! Встань передо мной, как лист перед травой! – Ягишна поднялась на ноги и опрокинула ведро.
Виталий Борисович сидел на полу, завернутый в банное полотенце, обхватив руками колени, и растерянно хлопал глазами. Акимка с Кощеем глядели на него сочувственно и солидарно.
- Что ж ты, Виталик, подружек моих обижаешь? А? – Ягишна умела быть строгой.
- Да-да-да я,.. нескладно бормотал доктор Кастрюля. – Я не-не-не знал, что они подружки… Я не-не-не виноват, они же настоящие ведьмы!
Баба Яга взяла с полки четвертую чашку, пододвинула ведро к столу и заглянула в самую душу Виталию Борисовичу:
- Эх, ты, Остолоп… Такой весь из себя засекреченный лекарь, а того не понимаешь, что незаслуженная обида из любой бабы ведьму сделает, а слово ласковое – из любой ведьмы – Королеву. Бери пирожок, али вон – шанежку.
И беседа на лад пошла, время быстро побежало за полночь.
- Чтой-то спать хоцца, - Кощей сладко зевнул и потянулся, хрустнув всеми косточками.
- И то верно! Поздно уже. Загостился ты, Виталик. А ну-ка, одевай свои портки – домой пора!
Виталий Борисович стоял в предбаннике, смущенно теребя пуговицу на халате.
- Ты того, лекарь, - сквозь зевоту пробормотал Кощей. – Зашел бы когда? В картишки бы перекинулись?
- Да и в баньку тоже заходи, – рыжая Акмкина борода расползалась вместе с его улыбкой. – Всласть попарю, в накладе не останешься!
- Подружек моих не обижай. И никого не обижай, - Ягишна достала из кармана передника небольшое зеркальце. – Это вот подарок тебе – верное средство от ведьм. Как покажется, что рядом с тобой ведьма, ну, страшная такая - страшнее не бывает – так сразу же в его, в зеркальце это, гляди! А как поглядишь, так и весь страх тут же пройдет. Ну, бывай, Эскулап!
- Остолоп, Яга Ягинична, - Виталий Борисович улыбнулся. – Остолоп!
Все дружно рассмеялись. Ягишна трижды хлопнула в ладоши, и доктор Кастрюля исчез, словно его и не было.
*****
Ступа, уваеренно рассекая предрассветную мглу, плавно опустилась у крыльца.
- Явилась! Наконец-то! – Изба с облегчением вздохнула. – Долгонько ты сегодня. Может, и у тебя нынче кавалер случился? За компанию?
- Где уж нам уж выйти замуж, - Ягишна устало прошаркала в сени, и притворила за собой дверь. – А ты-то чего не спишь?
- Тебя жду! – обиженно фыркнула Изба. – За тобой ведь никакого пригляду нету! И, окромя меня, о тебе беспокоиться никто не станет…
- Вот это ты верно говоришь, моя Развалина! Пригляду нету. Никакого. В том-то и весь смысл.
- Смысл чего?
- Смысл совместного житья. Чтобы, значит, приглядывать друг за дружкой до старости лет, кабы чего с кем не вышло. К примеру, я тебе трубу чищу, петли на дверях смазываю. А ты следишь, кабы я лишний раз не чихнула, чтобы у тебя скрость окны сквозняков не было, да меня кажённый раз караулишь – переживаешь, скрипишь.
- Ну, это само собой, - Изба была польщена Ягишниной оценкой собственной значимости. – Только вот все равно, ты без пригляду остаешься. Как ни крути, а ты же все-таки почтенная дама, слабый пол!
- И не надейся! Вот когда я стану совсем дряхлой и не смогу уже приглядывать за тобой, и у тебя прогниют все доски – вот тогда у тебя будет слабый пол!
- Эх, ты, - качнула ставнями Изба. – Хозяина над тобой нету, вот что. Знаю, что ты и сама все можешь и все умеешь. Да только Хозяин не допустил бы такого…
- Где уж нам уж выйти замуж, - Ягишна выглянула в окошко: первые снежинки, словно стая белых мух, кружились над осенним лесом. – Мне и твоей заботы хватает. Давай спать!
Снег кружился над лесом в медленном белом танце бесчисленного множества снежинок. Тонкий и прозрачный ледок робко сковал лужи. И в этих хрупких зеркалах отражалось темное, пасмурное небо и золотистый солнечный лучик, что пытался вырваться из серых объятий туч и закружиться в танце вместе со снежинками. Ленивая дрема сковывала опустевший лес – крепким сном засыпала осень.
Фото взято из Интернета