Увядшие незабудки-2

Андрей Николаевич Хомченко
Люблю весну, - апрель, май, - начало.
Отворишь окно, а там черёмуха, ломится лохмами в комнату, сводит с ума ароматами, - ах, эти белые, подвенечного цвета пряди, - просто сдуреть!
Высунешься наружу и смотришь, смотришь: луна огромная, небо чёрное…
На сердце такое – словами не описать.
Будто кто-то вцепился в струны, - говорят, у души есть, - и трень-брень, трень-брень, музицирует.
Сзади подойдёт жена, моя ненаглядная Катенька.
Обнимет ласково, прижмётся всем телом, ткнется губами в шею:
- Ну, мне пора.
- Ты куда?
- Да так, собираемся тут с девчонками, на девичник…
Молвит и прыг на швабру – свистнет, гикнет, задаст шенкелей пятками – вот и нет её, только тень мелькнет на фоне луны, знакомая тень в длинной ночной сорочке.
Я зажигаю свечу и достаю тетрадь, - не ту самую, но похожую: в дерматине.
Я пишу: люблю весну… или: люблю Киев… - я действительно их люблю. В моих текстах совершенно нет вымысла – ни на гран, ни на йоту – без фантазий. Словно бухгалтер, заносящий цифры в гроссбух, я дотошно фиксирую происходящее, - как ломится в сердце черёмуха, как светит луна, как царит в атмосфере трень-брень: я такой себе мемуарист, без шансов у книгоиздателей.
Им же что? – им фантастику подавай.
Чтобы стальные крысы сжигались протонными пушками. Чтобы пришельцы плодились во чреве земных женщин, щупальцами разрывая их взбухшие уродливыми буграми мокрые от пота животы. Чтобы дыры во времени, не поперхнувшись, сглатывали звездолёты. Чтобы – ну, я не знаю…
… конечно, я мог бы.
Конечно, я мог бы в подробностях описать свою первую брачную ночь. Как жена моя, - моя ненаглядная Катенька, - тяжело дыша, обессиленно откинулась на подушку, и, смежив глаза, прошептала в блаженной истоме:
- Это фантастика.
Впрочем, - подозреваю, - для соответствия жанру одного слова было бы маловато.
Что же,
я мог бы описать и вторую брачную ночь.
И даже – отчасти – третью…
… - о! я был тогда на высоте, на недосягаемой высоте под звёздами, ничуть не приукрашиваю случившееся, - это всё крем.
Видите баночку на трюмо? – он.
От него разглаживаются морщины и брови, выщипанные пинцетом, выгибаются густыми чёрными дугами, кожа розовеет и светится, - отличное, доложу я вам, средство для зрелых и опытных дам.
Но на мужчин мазь действует по-другому – ах, я не знал об этом тогда – нос вытягивается поросячьим рылом, губы сворачиваются трубочкой, руки и ноги отрастают копытцами,
- и летишь, летишь, -
повизгивая и хохоча, орёшь в небеса: Богиня!
Гм, может и впрямь описать наши первые брачные ночи? Эдакий роман о любви, - с перчинкой! – с клубникой и сливками! – с яишенкой, шкворчащей на сковороде!
говорят, подобные тексты весьма популярны у нынешних книгоиздателей.
Да и что есть мировая литература, если не тщательное черчение любовных многоугольников,
Не длительное и дотошное: «Я думал она такая. А она оказывается совсем не такая».
Впрочем, я в этом не разбираюсь.
Только пощекочешь девичьи пятки, тотчас нарядно одетая дама торжественным голосом вопрошает:
- Готовы ли Вы, Андрей Николаевич, взять в жёны Екатерину Алексеевну Свентицкую?
И поди ответь «Нет», если будущая тёща на тридцати шагах без промаха стреляет серебряными пулями,
… а у дружки в руках осиновый кол…
- Конечно, согласен.
Но ведь это не фабула! Не сюжет! Не интрига!
Из слова «согласен» роман не состряпаешь.
Это в жизни есть ОН и ОНА, и между ними – как в геометрии между двумя точками - можно провести прямую линию. В художественном тексте прямая линия невозможна, она должна изгибаться, закручиваться в спираль,
чтобы вокруг вихрь, чтобы ветер,
и сносит крыши, отрывает со скрежетом шифер и зашвыривает чёрт-те куда, валятся стены, дубы выкорчёвываются с корнями… - нет, пожалуй, я не гожусь.
Тут нужен иной герой, - вымышленный.
Мачо,
- которому я тот ещё прототип –
И пусть он летит высоко-высоко. И впереди у него симпозиум. И два цвета: красный и белый.
И пусть рядом с ним случайно окажется девушка, сероокое чудо! моя ненаглядная Катенька. Он ещё успеет подумать: «ОНА такая… - как вдруг налетит смерч, и столб чёрной пыли взвихрится в небеса, и снесёт – у обоих – крышу.
Когда же занавесь пыли осядет и впереди забрезжит счастливый финал, -
в образе распорядительницы обрядов, торжественно вопрошающей:
- Готовы ли Вы, Андрей Николаевич, взять в жёны…
Тут я и возникну,
отодвину рукой героя-любовника, - дескать, пропусти, друг, -
выйду на авансцену и скромно скажу:
- Да. Согласен.