Дело-то житейское...

Андрей Растворцев
               

   Баба-Яга накинула себе на плечи вязанную из прошлогоднего мха шаль. Осень. Дожди лепят вторую неделю – не переставая. Надо бы к Водяному, в ЖКХ слетать, да погода нелётная. Ещё куда ни туда приземлишься – костей не соберешь. Можно и не оклематься, как никак пятая сотня годов на исходе – юбилей скоро. А к Водяному страсть, как надо! Пусть сантехника-утопленника пришлёт, может, тот тепло в избушку на курьих ножках подключит. Ещё ведь когда обещал! Как плату брать – это у них вовремя, а как тепло дать – некогда.
   Яга с надеждой поглядела на небо – ни одного просвета. А лететь надо. Постучала костяной ногой по ступе – еле дышит старушка. Эх-хе-хе, давно уж в сервисе, на диагностике не была, сыпется всё, да никак руки до ремонта не доходят. Ладно, с теплом дело решить надо, а уж потом, не спеша, и за ремонт браться.
   Убрала с направляющей метлы обломанные ветки, нацепила на голову старый мотоциклетный шлем с очками (подарок Лешего, тот всё, что плохо лежит, по лесу собирает), кряхтя и охая, влезла в ступу. Пристегнулась ремнём безопасности.
   «Ну, не подведи, родная» - крутанула округ себя метлой – сделала пробный подъём над землёй. Ступа нехотя, но взлетела.
   Покрутившись для порядку над поляной, Баба-Яга взяла курс на старое озеро, в резиденцию Водяного.
   Мерзопакостная погода не давала взмыть высоко, и Яга летела над самыми макушками деревьев, время от времени уворачиваясь от самых высоких. Очки пришлось снять – их заливало дождём, и полётную трассу не было видно.
   Часа через полтора метаний между деревьями долетела таки до озера. Приземляясь на остров, зацепилась за макушку сухой сосны, необозначенной на полётной карте. Вылетела из ступы (ремень безопасности не помог) и, сшибая кусты и кочки, кубарем подкатилась ко входу в приёмную Водяного. Ступа боком врезалась в землю, подломив стойку правого шасси.
   «Эк, как нас тут встречают…».
Яга отворила дверь в приёмную. У пишущей машинки «Ятрань» сидела молодая Русалка.
Красивые длинные волосы были распущены по плечам и немного переброшены через левое плечо. На хвосте свежий маникюр. Правая грудь, похожая на молодой груздок, не прикрытая  распущенными волосами, тёмно-коричневым соском нахально лезла в глаза.
   «Прикрой срамоту, лахудра!» - Яга не была настроена шутить: «Сам-то у себя?».
Русалка нехотя отставила флакончик с лаком, отложила кисточку, небрежно набросила на грудь прядь волос.
   «Вы по записи?».
   «Не хами старой. Он меня и без записи примет».
   «Водян Водянович без записи никого не принимает. Для посетителей есть определённые часы приёма. До свидания».
   «Слышь, ты, жаба патлатая, я тебя не спрашиваю – примет или не примет, я тебя спрашиваю – у себя он?».
Русалка томно подняла глаза: «Старая, ты что, слух потеряла? Если не по записи – вали отсюда, пока я охрану не позвала!».
   «Ага, значит у себя. Опять, небось, настойку мухоморную с аспидами квасит» - Баба-Яга, стуча костяной ногой по полу, прошла к дверям кабинета. Русалка нажала кнопку вызова охраны. Из соседнего помещения вывалились два зелёных нетопыря.
   «Брысь, твари неупокоенные! Только дёрнитесь – по Вечности развею!» - Яга была взбешена: «А тебе, вертихвостка, я сейчас все кудри выдеру – лысой в озере карасей пугать будешь! Брысь, кому я сказала!».
Нетопыри, как появились внезапно, также внезапно и исчезли за соседней дверью. Бабу-Ягу они хорошо знали, и лишний раз предпочитали с нею не связываться. Баба скандальная и неуправляемая – сказала - развеет, точно развеет. И кому тогда их пылинки нужны будут? Пусть уж начальство само с ней разбирается.
   Русалку, видать, давно так не окорачивали – она бестолково хлопала глазами, открывала и закрывала рот, не издавая ни звука; и всё ощупывала себе голову – на месте ли её роскошные волосы.
   «Звони хозяину. Скажи – Яга в гости. Да наливочки нам принеси, с лимончиком. Озябла я, пока летела. Ступа ведь не самолёт – без фонаря».
   Звонить не пришлось.
Дверь кабинета отворилась, и на пороге нарисовался, немного под шафе, Водяной – собственной персоной.
   «Слышу, слышу – гостья у нас. Только от тебя, старая, такой грохот и исходит. Слуг бы пожалела. Ведь при деле они – службу исполняют».
   «Ничего, утрутся. От них не убудет. Выгонишь этих – других возьмёшь. Ты у нас совсем барином стал – без слуг никуда. Не держи в дверях – пойдём к тебе. Мне бы согреться. Как ты в такой сырости живёшь? Я бы уже давно соплями изошла».
   «Заходи, заходи. А ты, милая» - Водяной плотоядно взглянул на Русалку: «Наливочки нам, наливочки. Да рыжиков солёненьких тарелочку, ну и что-нибудь на десерт, на твой вкус».
   «Хорошо, Водян Водянович. Я быстро» - Русалка, пунцовая от полученной взбучки, ни к селу, ни к городу, сделала книксен.
   Пропустив вперёд себя Бабу-Ягу, Водяной оглянулся и послал Русалке воздушный поцелуй – та прикрыла глаза и вытянула в его сторону накрашенные зелёной помадой губки.
   Яга пробурчала: «Допрыгаешься, дурак толстый. На шее она у тебя ездить будет».
Водяной хохотнул: «У меня шея крепкая, сколько уж их таких-то на ней каталось…».
    Усевшись в огромное кресло из морёного дуба, яга взяла с места в карьер: «Ты там, Водяныч, своим-то мастерам скажи, пусть мой летательный агрегат посмотрят – шасси починят, а то ведь я надолго у тебя задержусь. А тебе, я знаю, страсть, как этого не хочется. Поторопи их. Да, а куда гостей-то спровадил – не один же ты тут наливочку принимал – рюмок-то четыре?».
   Водяной взглянул из-под набрякших век на старуху, нажал кнопку селектора: «Мастерская? Ты, что ли, Вампирыч? Глянь там, у входа ступа – посмотри, что надо отремонтируй. Только быстро. И качественно. Расценки? Какие, к бесу, тебе расценки!
Я и так уже никакой крови на тебя не напасусь – кровосос чёртов! Ты с меня и так уже всю годовую смету по ФОТу высосал! Попробуй только схалтурь – сам с Ягой разбираться будешь!».
   Раздражённо ударив по кнопке селектора, уставился на Бабу-Ягу.
   «Ну, ты и Мегрэ в юбке! Рюмок четыре, эк, углядела. Были гости, были. Были да сплыли. Они не только тебя, голос твой боятся слышать. Как только твой рёв в приёмной услыхали, вмиг через чёрный ход рванули. Мы, говорят, потом как-нибудь на огонёк заглянем. Я-то уж к тебе пообвыкся, а они твари деликатные, чего не так поймут – молва по лесу: то да сё – им это надо?».
   «Аспиды деликатные?! Впервой такое слышу. Ну, да и жаба с ними. Я к тебе по делу – тепло когда в избу дашь?».
   «Яга, клянусь, не моя вина! Змей Горыныч, сволочь, на прошлой неделе так назюзюкался всеми тремя головами! Сутки на три голоса песни в тайге орал – вот форсунки и сорвал. Напрочь. А где их новые-то быстро достанешь? Форсунки-то в его горле англицкие, в позапрошлом веке деланные. Сейчас уж такие и не выпускают. А без форсунок у Змея огонь из пастей не идёт – ни из одной. Чаю не согреть, а уж про то, чтобы котлы в котельной кипятить - и речи нет. Там ведь три котла стоят – по котлу на голову. А огня ни из одной головы. Истопник поганый! Ума не приложу, когда форсунки поступят. Заказ-то я уж на той неделе в Стоунхендж отправил. Факсом. Для скорости. Нарочный-то давно сапоги-скороходы то ли пропил, то ли продал, по накладной на складе числятся, а по факту – тю-тю. Хорошо факс есть. Ихние драконы обещали на складах своих покопаться – как найдут – вышлют. А пока – извини. А Горынычу я две недели прогулов влепил и квартальной премии лишил, да ему это – наплевать и забыть. Он больничный взял, горло лечить, а сам из соседнего озера умыкнул трёх, самых толстых, русалок и у Кощея, в его ночном клубе «Последнее пристанище» с ними и куролесит. Зимой, говорит, прогулы отработаю. А будете выступать - вообще к котельной не подойду – помыкаетесь без тепла. Нет, ну ты представляешь с кем работать приходиться? А ты на меня в драку. И прислугу ни за что обижаешь…».
   «А ты не жалься – сам Горыныча распустил. Я тебе сколько раз говорила – кодировать его надо. Кстати, и тебя тоже. Есть у меня знакомый кузнец, хороший мастер; у чёрта цепи-крепи куёт, он бы вас вмиг закодировал. Не то, что пить – слить бы не могли!».
   «Окстись, Яга! Что ж ты уж так-то к нам. Если хочешь, я, за все дни без отопления, тебе плату верну? Или нет – я, когда тепло будет, двойную норму тебе включу – отогреешь свои старые кости».
   «Не надо двойной нормы. Трубы у меня слабые – вмиг прорвёт. Соседей затоплю».
   «Каких соседей?!».
   «Как каких? Ты что себе думаешь, ежели меня затапливать будет, мы с избушкой на месте останемся? Нет, мы с нею быстро к кому-нибудь присоседимся. Чтобы они, соседи те, помогли мне тебе башку отвинтить – вот тогда попляшешь! А то истопник у него форсунки сорвал! Сам котлы топи, раз руководить не можешь! Но чтобы тепло у меня было. Стара я в холоде прозябать. Одной наливкой не согреешься. Это только в тебя, чан безразмерный, можно наливку литрами вливать, а мне и трёх рюмок много – буйною становлюсь. Такие буреломы в лесу устраиваю – а не помню! Наутро чёрт гонцов присылает – узнать, можно ли из нор да щелей вылезать, всех я их туда, по норам-то, загоняю. До тебя вот ещё не добиралась. Мокроты не люблю. А вообще – я отходчивая. На той неделе окна в избушке меняла – стеклопакеты ставила. Кикимора мастеров своих прислал. Ничего не умеют, а денег с меня слупили – не меряно. Ну, я их и отходила, отвела душу! Сам Кикимора новые рамы переставлял, да извинялся всё. Я же по судам ходить не люблю, да и некогда мне – сама всё решаю: и сужу, и приговор выношу, и сама же его исполняю. Вот такая у меня исполнительно-трудовая система. Понял? Вижу, понял. Ну, а раз понял, делай, что хочешь – но тепло завтра у меня должно быть. Чего примолк? Кстати, где твоя лахудра волосатая, с обещанной наливкой и рыжиками? Она что думает – я забыла?».
   Лахудра видать под дверью подслушивала – так как дверь отворилась прямо с последними бабкиными словами. Виляя круглым задом, плавно переходящим в наманикюренный хвост, она вкатила большую плоскую черепаху, заставленную закусками.
   «Что-нибудь ещё, Водян Водянович?».
   «Нет, спасибо, милая. Ко мне никого – я в отъезде».
   «Хорошо, Водян Водянович. Кстати, звонил Соловей Разбойник – на охоту приглашал, на большой дороге пошалить. Что ответить?».
   «Когда?».
   «Звонил когда или на охоту когда?».
   «Ты, милая, умную-то из себя не строй! Когда на охоту?!» - Водяной не сказал – рявкнул! Русалка поняла – шутка не ко времени.
   «Когда рак на горе свистнет».
   «Хм, послезавтра, значит. Что у нас послезавтра?»
   «Четверг, Водян Водянович. Вы на приём грязей записаны».
   «Ну, грязи я и на охоте, сколько нужно найду. Скажи – буду. Не сказал Соловей-то, кого ещё пригласил?».
   «Сказал – все свои: упыри, вурдалаки, тати из Комиссии по неупокоенным, те, что в прошлый раз были, ведьма с подружками и какой-то командированный из Румынии – Синяя Борода».
   «Вишь, Яга, международные связи налаживаем. Потянулся к нам зарубеж, потянулся. Ты-то не желаешь присоединиться?».
   «Да какой с меня охотник, да и компания мне ваша не по нутру».
   «Ну, сама гляди» - и, обернувшись к русалке, отослал её взмахом руки из кабинета.
Баба-Яга, глядя вслед уходящей русалке, обронила: «Распустил ты прислугу, распустил. При чужих шуткуют. Ни какого такту. Чему их в институтах учат...».
   «Ох, не говори, старая, не говори. Уже которую меняю, а результат тот же. Целый день по телефону болтают, а попросишь дело сделать – не дождёшься… Да ну их всех к жабам, давай, для сугреву, по одной, под рыжики. Или ты лимончик предпочитаешь?».
   «Лимончик. Зубов-то и для рыжиков уже не хватает. А новые ноне ставить – дорогое удовольствие. Не по карману. Так что, пососу кисленького – вроде и закусила».
   Под лимончик да наливочку засиделись допоздна. Когда уж светлячки в кабинете зажглись, доложила Русалка по селектору – мастера ступу починили.
   Водяной сам бабку до ступы проводил. Подсаживая захмелевшую Ягу в летательный аппарат, спросил: «Такси, может?».
   «Ещё чего, буду я платить рвачам. Сама доберусь».
   Зря отказалась.
   В итоге так и не узнала, подключил ли ей тепло Водяной.
   Уже на подлёте к избушке, врезалась она в старый дуб. Дуб оказался крепче ступы. Приехавшие сотрудники местного ГАИ  - два молодых чёрта на новеньком зарубежном электровенике, констатировали – ступа восстановлению не подлежит. Бабка, с сотрясением мозга, сломанной челюстью и двойным открытым переломом костяной ноги, почти восемь месяцев пролежала в больнице. По выходу из больницы, за полёт в нетрезвом состоянии, была лишена прав на вождение летательного аппарата сроком на пятнадцать лет…