Адмирал Колчак – «голый король» Белого дела
В 1918 году адмирал Александр Васильевич Колчак (1874-1920) был провозглашён «Верховным правителем России» и «Верховным главнокомандующим». Громкие титулы мешают понять истинную роль этого человека в истории гражданской войны. Для большинства наших современников Колчак либо «кровавый палач трудового народа», либо «благородный борец против советского рабства». Основным критерием для подобных оценок является не конкретная деятельность Колчака, а теперешнее отношение людей к советской власти. Это чисто партийный подход, игнорирующий конкретную деятельность живого человека...
Объективную правду о Колчаке можно узнать из воспоминаний его соратников и подчинённых, опубликованных первоначально за рубежом, а ныне доступных и отечественным читателям.
Генерал-лейтенант Российской империи барон Алексей Павлович Будберг (1869-1945) в 1919 году служил сначала главным начальником снабжения Сибирской армии, а потом управляющим военным министерством колчаковского правительства. Его дневниковые записи за 1919 год известны под названием «Дневник белогвардейца».
Русский учёный-юрист Георгий Константинович Гинс (1887-1971) был одним из тех людей, кто 18 ноября 1918 года формально избрал Колчака «Верховным правителем России». Он занимал различные должности в колчаковском правительстве, а в эмиграции уже в 1921 году издал подробные воспоминания «Сибирь, союзники и Колчак».
Генерал-лейтенант Антон Иванович Деникин (1872-1947) в представлении не нуждается. В отличие от Будберга и Гинса он не был лично знаком с Колчаком, но обменивался с ним письмами и телеграммами, а 30 мая 1919 года официально заявил о своем подчинении «Верховному правителю». О Колчаке Деникин пишет в последнем томе своих знаменитых «Очерков русской смуты».
*****
В различных источниках можно найти утверждения о том, что Колчак был монархистом. Эту ошибку допускают и апологеты, и противники адмирала. Мало кто знает, что «Верховный правитель» на международном уровне отмежевался от монархической идеи. Об этом пишет Деникин:
«14 мая [1919 года] Клемансо обратился к адмиралу Колчаку от имени "союзных и примыкающих к ним держав" с официальным заявлением, что державы, имея целью установление в России мира и убедившись в бесплодности переговоров с советской властью, готовы оказать материальную поддержку адмиралу Колчаку и "тем, кто примыкает к нему", для создания всероссийской власти, но при условиях... [Далее следует перечень из 6 пунктов. – Прим. А.Л.]
Адмирал Колчак 22 мая послал ответ: Учредительному собранию "законно избранному" будут принадлежать суверенные права, но не Собранию 1917 года, "избранному при режиме большевистских насилий, большинство членов которого находится в рядах большевиков". (...) Адмирал заверил... державы в либеральном направлении деятельности своего правительства и в том, что "не может быть возврата к режиму, существовавшему в России до февраля 1917 года".
Сообщая мне по телеграфу содержание своей ноты, адмирал Колчак выразил пожелание "обеспечения единства государственных заявлений"».
В колчаковской армии было много искренних монархистов, – по крайней мере, среди людей, воевавших добровольно, а не по принуждению, – поэтому подобные «государственные заявления» не предназначались для «внутреннего использования»...
*****
И Будберг и Гинс очень высоко отзываются о нравственных качествах Колчака... К сожалению, эти отзывы не подтверждаются конкретными примерами, зато есть примеры совсем иного рода. Например, Гинс вспоминает об одном «частном случае из практики Иркутской губернии»:
«Какой-то офицер потребовал выдачи ему арестованных из тюрьмы и расстрелял их. Судебные власти никак не могли получить этого офицера в свое распоряжение. Адмирал приказал от своего имени сделать необходимые распоряжения.
Каково же было мое удивление, когда через недели две-три я узнал от Тельберга, что, к негодованию судебных властей, арестованного ими офицера по распоряжению Верховного Правителя выпустили...»
Будберг возмущается награждением Колчака орденом Георгия 3-й степени за взятие Перми:
«Я не знал этого пожалования и, видя на адмирале шейного Георгия, думал, что он получил его во флоте в прошлую войну; поэтому когда Лебедев в вагоне у адмирала заговорил о пожаловании георгиевских крестов за какой-то бой, то я, не стесняясь в выражениях, высказал свой взгляд на позорность такого награждения во время гражданской войны. Только после, когда мне объяснили, в чем дело, я понял ошалелые взгляды и отчаянные жесты присутствовавших, делаемые мне с соседнего с адмиральским стола.
Как невысока должна быть идеология тех, кто додумался до того, чтобы поднести верховному правителю и уговорить его принять высочайшую военную награду за успехи в междоусобной войне.
(...)
Слабохарактерный адмирал не нашел в себе воли и широты взгляда приказать забыть даже о таких подношениях – и принял крест».
Но ведь здесь проявляется не толко слабость воли и характера... «Брюзга и пессимист» Будберг понимает принципиальную порочность гражданской войны, а «чистый идеалист, убеждённый раб долга и служения идее и России» Колчак не видит никакой разницы между войной с внешними врагами и гражданской войной...
*****
В оценках профессиональных качеств адмирала, как «Верховного правителя и Верховного главнокомандующего» Будберг и Гинс единодушны и эти оценки никем серьёзно не оспариваются.
Прослужив около полугода в «команде адмирала» Будберг делает неутешительные выводы о своём начальнике:
«Жизни в её суровом, практическом осуществлении он не знает и живет миражами и навязанными идеями. Своих планов, своей системы, своей воли у него нет и в этом отношении он мягкий воск, из которого советники и приближённые лепят что угодно, пользуясь тем, что достаточно облечь что-нибудь в форму необходимости, вызываемой благом России и пользой дела, чтобы иметь обеспеченное согласие Адмирала.
Отсутствие твёрдых взглядов и твёрдой воли порождает почти что ненормальную неустойчивость решений и вечное колебание общего курса правительственной деятельности, делающегося вследствие этого рабом разных течений, возникающих во властвующем над волею Адмирала кружке лиц. (...)
Военного дела он не знает совершенно, даже хуже, ибо схватил только общие места и приобрел кое-какие теоретические сведения, дающие видимость знания, но крайне опасные в практическом применении. В этом отношении он настоящий моряк того типа, десятки образцов которого я видел во время своей Владивостокской службы; я знал многих адмиралов, которые тесно соприкасались с нашей сухопутной жизнью и совершенно не знали основ нашей организации; были такие, которые знали хорошо разницу между иерархическими положениями командира корпуса и начальником дивизии (ибо это определяло порядок отдачи визитов и число выстрелов салюта), но имели очень смутное представление, что такое корпус и дивизия...»
В октябре 1919 года Гинс сопровождает Колчака, поехавшего из Омска в Тобольск:
«Десять дней мы провели на одном пароходе, в близком соседстве по каютам и за одним столом кают-компании. Я видел, с каким удовольствием уходил адмирал к себе в каюту читать книги, и я понял, что он прежде всего моряк по привычкам. Вождь армии и вождь флота – люди совершенно различные. Бонопарт не может появиться среди моряков.
Корабль воспитывает привычку к комфорту и уединению каюты. В каюте рождаются мысли, составляются планы, вынашиваются решения, обогащаются знания. Адмирал командует флотом из каюты, не чувствуя людей, играя кораблями.
Теперь адмирал стал командующим на суше. Армии, как корабли, должны были заходить с флангов, поворачиваться, стоять на месте, и адмирал искренне удивлялся, когда такой корабль, как казачий корпус, вдруг поворачивал не туда, куда нужно, или дольше, чем следовало, стоял на месте. Он чувствовал себя совершенно беспомощным в этих сухопутных операциях гражданской войны, где психология значила больше, чем что-либо другое. (...)
И когда адмирал, объясняя нам тобольскую операцию, удивлялся, почему она не удалась, и покорно слушал доклад генерала Редько, удалившего героя Воткинского завода полковника Юрьева за то, что он без разрешения победил – я понял, что Верховного Главнокомандующего нет.
Что же читал адмирал? Он взял с собою много книг. Я заметил среди них "Исторический Вестник". Он читал его, по-видимому, с увлечением. Но особенно занимали его в эту поездку "Протоколы сионских мудрецов". Ими он прямо зачитывался. Несколько раз он возвращался к ним в общих беседах, и голова его была полна антимасонских настроений. Он уже готов был видеть масонов и среди окружающих, и в Директории, и среди членов иностранных миссий.
Еще одна черта обнаруживалась в этой непосредственности восприятия новой книжки. Адмирал был политически наивным человеком. Он не понимал сложности политического устройства, роли политических партий, игры честолюбий, как факторов государственной жизни. Ему было совершенно недоступно и чуждо соотношение отдельных органов управления, и потому он вносил в их деятельность сумбур и путаницу, поручая одно и то же дело то одному, то другому. Достаточно сказать, что переписка с Деникиным по политическим вопросам велась сразу в трех учреждениях: ставке, Министерстве иностранных дел и Управлении делами. Увы! Приходится сказать, что не было у нас и Верховного Правителя...»
Будберг и Гинс не являлись друзьями или близкими приятелями. Гинс не мог читать дневниковые записи Будберга, работая над своими воспоминаниями. «Дневник белогвардейца» был издан чуть позже, чем книга Гинса. Будберг – «военная косточка», Гинс – человек сугубо штатский, а выводы – одинаковые. И это выводы людей, относящихся к Колчаку очень доброжелательно...
*****
Власть Колчака распространялась, в основном, на Сибирь. Как же относились к «Верховному правителю» сибиряки?
Гинс, сознававший личную ответственность за приход Колчака к власти, пишет:
«Избрание Верховного Правителя оказалось актом вынужденным, последствием партийной борьбы и военного заговора. История знает диктатуру, сила которой покоится на народном избрании – этого в Омске не было. Идея диктатуры была выдвинута малочисленной группой населения. Адмиралу Колчаку предстояло завоевать себе всеобщее признание. (...) У адмирала Колчака было славное имя, оно помогло ему укрепиться, но имя его было чуждо широким народным кругам, и ему предстояло создать себе народную популярность».
Но Колчаку не удалось завоевать признание и уважение даже среди своих офицеров. Гинс сообщает по существу анекдотические факты:
«Адмирал Колчак издал приказ, предписывающий ничего не брать у населения без платы. Когда в одном селе, где стоял отряд, староста расклеил этот приказ и, между прочим, может быть из иронии, на стене избы, где квартировал начальник отряда, последний рассверипел, велел сорвать его, а старосту выпороть за "неуважение" к власти. Адмирал приказал проверить этот случай и строго наказать виновного.
В другом месте, где офицеру указали на то, что приказом адмирала порка и мордобитие запрещены, офицер дал классический ответ: "Приказ приказом, Колчак Колчаком, а морда мордой". Эта фраза взята из перлюстрированного в ставке письма священника...»
Запрет грабежей, порок и мордобития – это, конечно, дело благое... Но Гинс не упоминает о том, был ли исполнен приказ, о наказании вышеупомянутого начальника отряда. И Будберг и Гинс вообще не упоминают фактов, когда подобные правильные запреты хоть как-то осуществлялись на практике...
Будберг свидетельствует:
«Скверно было то, что власть оказалась, если можно так выразиться, неглубокой; она сидела далеко от населения, не приносила ему никакой реальной пользы, не базировалась на коренном, кондовом населении Сибири; она не улучшила условий его жизни и не удовлетворила его насущных нужд; она оказалась бессильной оградить его от злоупотреблений и насилий своих местных агентов; вместо ожидаемого благодетеля и целителя она оказалась чудовищем, возлагавшим на измотанное общей разрухой население новые тяготы и старые, ненавистные скорпионы.
Сибирское коренное население оригинально, по-сибирски, консервативное, а по достатку весьма и весьма буржуазное, не могло не поддержать власть, если бы она пришла сильной, твердой, для всех справедливой защитницей от разных напастей. Но такой власти не пришло.
Когда власти надо было быть сильной, чтобы оградить население от насилий, то оно её не видало, и только напрасно взывало о заступничестве и покарании виновных; когда население хотело власти энергичной, распорядительной и заботливой, оно её не имело. (...)
Омский переворот дал Сибири власть дряблую и бессильную, вылившуюся в узкие Омские формы и непопулярную, неспособную дать населению закон, порядок и заметное улучшение тяжелых условий его жизни. Такой власти оказалось не по плечу подняться на высоту предъявляемой ей жизнью задачи и сделать что-нибудь прочное и действенное в воссоздании разрушенной Государственности в улучшенных, разумных и обновленных формах человеческого, общественного и государственного сожительства.
Власть оказалась только формой без содержания; министерства можно сравнить с огромными и внушительными по виду мельницами, озабоченно и быстро машущими своими крыльями, но без жерновов внутри и с попорченными и недостающими частями главного рабочего механизма».
И нет ничего удивительного в том, что сибирские крестьяне отказывались признать колчаковскую власть законной, не хотели служить в колчаковской армии. Но Колчак приказывал проводить мобилизации... Началась война между колчаковщиной и крестьянством.
Гинс рассказывает о «практике усмирения» восставших крестьян в Тарском уезде:
«Являлась карательная экспедиция. Крестьян секли, обирали, оскорбляли их гражданское достоинство, разоряли. Среди ста наказанных и обиженных, быть может, попадался один виновный. Но после проезда экспедиции врагами Омского Правительства становились все поголовно».
События в Тарском уезде не были чем-то особенным. Гинс констатирует:
«По всей Сибири разлились, как сплошное море, крестьянские восстания. Чем больше было усмирений, тем шире они разливались по стране. Они подходили к самому Омску из Славгородского и Тарского уездов, с юго-востока и северо-запада, прерывая линии сообщений Семипалатинск–Барнаул, захватили большую часть Алтая, большие пространства Енисейской губернии. Даже местным усмирителям становилось, наконец, понятно, что карательными экспедициями этих восстаний не потушить, что нужно подойти к деревне иначе. Зародилась мысль о мирных переговорах с повстанцами, так как многие присоединялись к движению, совершенно не отдавая себе отчета, против кого они борются».
К сожалению, мысль о переговорах с повстанцами никак не воплотилась в действиях «Верховного правителя»... Некоторые нынешние апологеты Колчака утверждают, что адмирал «не знал о творившихся расправах». Но можно ли поверить в то, что и Гинс и Будберг «знали», а их непосредственный начальник Колчак «ничего не знал»?
Некоторые страницы из дневника Будберга – это подлинный крик души:
«Мальчики думают, что если они убили и замучили несколько сотен и тысяч большевиков и замордовали некоторое количество комиссаров, то сделали этим великое дело, нанесли большевизму решительный удар и приблизили восстановление старого порядка вещей. Обычная психология каждого честолюбивого взводного, который считает, что он решил исход боя и всей войны. Но зато мальчики не понимают, что если они без разбора и удержа насильничают, порют, грабят, мучают и убивают, то этим они насаждают такую ненависть к представляемой ими власти, что большевики могут только радоваться наличию столь старательных, ценных и благодетельных для них сотрудников».
«На атаманах и карательных отрядах государства не восстановить; всех недовольных и восстающих против насилия не перевешать и не перепороть – рук не хватит, да и руки коротки»...
*****
7 февраля 1920 года в Иркутске Колчак был расстрелян большевиками. Современные почитатели Колчака утверждают, что это было обыкновенное политическое убийство и адмирала необходимо юридически реабилитировать. Эти люди не знают, что Колчак был казнён по «закону», который он сам признавал и считал абсолютно правильным. Будучи Верховным правителем, он четко изложил свое «юридическое кредо» в одном из разговоров с Гинсом:
«Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время войны Алой и Белой розы, так неминуемо должно быть и у нас, и во всякой гражданской войне».
Колчака приговорили к смерти по простому общечеловеческому закону: «Как аукнется, так и откликнется...»
Некоторые жители Омска очень хотят, чтобы в нашем городе был установлен памятник адмиралу Колчаку... Вместо комментария процитирую ещё одно высказывание Его превосходительства барона Будберга:
«Повторяется вечная сказка о голом короле; он голенький и беспомощный, а все притворяются, а кое-кто искренно верит, что король и одет и могущественен...»
Краткая библиография:
Будберг А.П. Дневник белогвардейца / Книга на сайте: http://militera.lib.ru/db/budberg/index.html
Гинс Г.К. Сибирь, союзники и Колчак. Поворотный момент русской истории. 1918-1920 – М.: Айрис-пресс, 2013. – 672 с.
Деникин А.И. Очерки русской смуты: Вооруженные силы юга России. Заключительный период борьбы. Январь 1919 – март 1920. – Минск: Харвест, 2002. –464 с.
ДОПОЛНЕНИЕ ОТ 20.12.2014
Из воспоминаний генерал-лейтенанта, атамана Г. М. Семенова, преемника А. В. Колчака, о деятельности частей чехословацкого корпуса, контролировавших с санкции Верховного правителя железную дорогу:
«Грабеж мирного населения и государственных учреждений по пути следования чехов достиг степеней совершенно невероятных. Награбленное имущество в воинских эшелонах доставлялось в Харбин, где продавалось совершенно открыто чехами, снявшими для этой цели здание местного цирка и устроившими из него магазин, в котором продавались вывезенные из Сибири предметы домашнего обихода, как-то: самовары, швейные машины, иконы, серебряная посуда, экипажи, земледельческие орудия, даже слитки меди и машины, вывезенные с заводов Урала».
Из воспоминаний генерала К. В. Сахарова, командующего одной из колчаковских армий, о борьбе колчаковцев с партизанским движением:
«Неумелые руководители борьбы с этими бандами применили самый легкий и несправедливый способ: возлагали ответственность за порчу железной дороги на местное население. Производилась экзекуция деревень и целых волостей. Уже после конца борьбы на фронте, когда остатки нашей армии шли на восток, приходилось видеть несколько больших сел, сожженных этими отрядами почти дотла в наказание за непоимку разбойников-большевиков… Огромные, растянувшиеся на несколько верст, села представляли сплошные развалины с торчащими кое-где обуглившимися, полусгорелыми домами. Крестьянское население таких сел разбредалось и было обречено на нищету, голод и смерть».
ПРИМЕЧАНИЯ: Воспоминания атамана Семенова «О себе: Воспоминания, мысли и выводы» достаточно известны. Книга издавалась в Москве как минимум 2 раза, есть электронные версии в «Интернете».
Воспоминания Константина Сахарова «Белая Сибирь» впервые изданы в 1923 году. С сокращениями опубликованы в сборнике «Дело не получило благословения Бога» (Хабаровск: Книжное издательство, 1992. 368 с.)