Вертолёт, вертолёт-ты возьми меня в полёт!..

   

   Уже минут пятнадцать вертолет кружил над болотом, а пилот все никак не мог решиться на посадку. То потоки не те, то - «Глубоко, наверное», то стена леса мешает. Причины возникали одна за другой. Маленький, красненький МИ-1 носился над желто-зеленым болотом, как муха перед паутиной, зависал, осторожно щупал лыжей, трогал мокрый мох, давя бордовую, с ноготь, клюкву и, будто обжегшись, срывался, устремляясь рикошетом в яркое, сентябрьское небо.

Ярким было не только небо. Все вокруг полыхало красками затянувшегося бабьего лета. Небо было не просто голубым, а бездонно синим, отражалось в таких же синих озерках, играло разноцветными зайчиками в стволах розовых сосен, перебирало, пересчитывало красно-желтые листья осин, заплетало в золото низкие косы берез. Изумрудная зелень елового подзора отбивала границу между миром Матери Земли и миром мужа ее- Неба. Солнце буйствовало.

В скорлупе кабинки, притирая друг друга, находились четыре человека (с нарушением инструкции): мой топографический отряд из трех человек и вертолетчик. Мы-то люди бывалые, повидавшие, привыкшие ко всему, а вот пилот... одно название. Молоденький, чистенький, аккуратненький, весь какой-то гуттаперчевый. Стрижка в скобочку и прилизанный какой-то дрянью чубчик. Отглаженный костюм, галстучик с заколкой. В летном дипломе, наверное, подписи еще  не высохли.

- «Ну, так что, орел? Садиться-то будем? Сажай ближе к лесу, а то нам таскать скарб далеко. Видишь две березки - шуруй между них!» - «Нельзя туда - слишком близко к лесу. Поток нисходящий не поймаю. Да и глубоко там» - неуверенно отзывался мальчишка. - «Да садись тебе говорят! Вытолкнем! Не можешь, сейчас сами посадим.» Обреченно вздохнув, бледнея лицом, вертолетчик сбросил у машины обороты, завис на мгновение и подработав винтом плюхнулся в болото в пятнадцати метрах от леса. - «От молодца! Ну прям Маресьев!» -издевались не зло, куражились.

Открыли дверку, повыпрыгивали, вытащили из кабины теодолит, треногу и еще какую-то мелочь. Остальное барахло (палатки, спальники, рюкзаки, топоры) располагались в прикрепленной к боку вертолета люльке, такой же красненькой, как и вертушка, с белым кругом и красным крестом внутри. В люльке в углублениях крепились ручки санитарных носилок.

- «Ну все, бывай!» Мотор взревел. Трехлопастной винт, превратился в прозрачный круг, летчик педалями подрегулировал шаг винта, одновременно открывая заслонку. Не тут-то было. Лыжи на полметра ушли в мох и не хотели вылезать. Через автомат перекоса увеличил угол атаки лопастей, усилил тягу. Мотор надрывался, вертолетчик нервничал, машина содрагалась всем корпусом, мы орали, раскачивали, подталкивали металлическую птицу, всячески понуждая ее к взлету. Тяжело, с чмоканьем, лыжи кое-как вырвались из плена, вертолет набычился и, роняя ошметки болотной растительности, умчался прочь, забыв про потоки. - «Лети дорогой! Ты у нас будешь летать к концу сезона, как Икар. Маресьев ты наш».

В Пудожском районе Карелии, на границе с Архангельской и Вологодской областей, шла разведка бокситов. Занималась этим Ленинградская комплексная геологоразведочная экспедиция.
Мой пионерский (в смысле первопроходцев) отряд забрасывался в намеченную кем-то точку, определялись, устанавливали теодолит и задавали направления (в три вешки), по которым рубились профиля от восьми до четырнадцати километров. Где один, где несколько, где веером. Профиля покрывали всю территорию обследования. За нами, по профилям, шли геофизики, тыкали через двадцать пять метров колышки-пикеты, разматывали огромные катушки проводов, вбивали на пикетах зонды и прозванивали толщу земли. Тащили за собой геофизические приборы, соединенные длиннющими концами с каротажной машиной. Здесь был штаб. Сюда собирались все данные производимых измерений. Затем уже наступало время буровиков. Топографы, геофизики это интеллигенция. Буровики - гопкомпания разношерстного люда, похожая на рой диких ос, постоянно гудящих, недовольных, злых, всегда грязных и дурно пахнущих. (Простите, если кого обидел невзначай). Вертолет прилетал к нам почти каждую неделю, иногда чаще. То геодезистов перебросить, то геофизиков, инструменты подбросить, жрачку какую. Наш летун заматерел, оперился .Его уже не нужно было учить, упрашивать - сам вник в нашу работу, знал куда подрулить, где высадить десант не подсаживаясь, лишь зависнув на мгновение. Привозил редкую почту, кормил вместе с нами комаров, ел из одного с нами котелка макароны с килькой. Позволял себе подшучивать над нами. Как-то жили недели три в охотничьей избушке (землянке), отбивали шесть профилей и вели оседлый образ жизни. Хибарка просторная. Вырыта в откосе берега речушки. Крыша - бревенчатый накат в несколько слоев, выход к реке, забран лесинами. Добротная дверь. Так наш орел налетел сверху и лыжами прижал накат так, что перекосило дверной проем. Пошутил! Мы-то еще спали. Потом сам и правил. В общем, стал свой в доску.

Ближе к Новому Году гнали нивелировку профиля по старым вырубкам на реке Сума. Под ногами черт сломит. Снегу метр, из него торчат остатки изуродованных стволов деревьев, кучи веток и другого лесорубного хлама. Как эвкалипты в Сельве, повсюду стоят никому не нужные гигантские полусгнившие осины. Скрипят, наваливаются друг на друга, надломившись, со вздохом, падают. Довершают хаос сплошных рубок. В низинах плантации неухоженного ивняка, клочками молодая поросль осинника, металлически шелестящая остатками замерзших, сохранившихся листьев. Лосиное раздолье! Их следы, глубокие, перепутанные пестрели повсюду. Лежки старые, полузанесенные снегом, свежие, подернувшиеся ледком в подтаявших местах и теплые, еще парящие отпечатки больших тел. Не вмерзший в снег трубчатый волос и запах. Он будоражил кровь, будил инстинкт охотника и, поневоле, возбуждал вкусовые рецепторы. Везде видны следы жизнедеятельности лосей: сорванные верхушки ивовых побегов, сломанные небольшие осинки (веточный корм), соскобленная кора с лежащих в снегу больших осин, завитки оборванной коры с елового подтоварника. Орешки – круглые (самцов), продолговатые (самок), разбросаны по снежной поверхности. Оставалось только вздыхать и работать.

Вертолет в назначенное время  спикировал на чистый край вырубки и затих. Мы его уже ждали. Быстро погрузились, Ми-1 подпрыгнул, завихрил снег, развернулся на месте, воспарил над лесом и не торопясь полетел вдоль реки. Сквозь стекла кабины просматривалась изуродованная вырубками, заснеженная земля, не спиленные островки сосен, елей оставленных для самосева, кое-где чернела незамерзающими порогами река Сума. Летели низко, над самыми верхушками. То и дело ребята вскрикивали и тыкали пальцами в подузоренные морозом стекла. - «Лоси! Два! А вот там - смотрите, пять!» Воздуха в легких не хватало. Прижались носами и смотрели, смотрели. Минут через сорок на горизонте показался Пудож. Приземлились на аэродроме ближе к зданию с развевающимся сачком раскрашенным под зебру, антеннами, провисающими проводами и стоящему  неподалеку метеоскворечнику. Разобрали инструмент, пожитки и мои помощники направились в здание вокзала. Я обернулся и посмотрел на летчика. Он это понял, как вопрос. Сам вопросом спросил: - «Пули есть?» - «А то.» - изменившимся голосом ответил я. - «Тогда поехали.» Сбегал, предупредил ребят чтобы ждали часа через три с машиной, сунул в рюкзак топор и вернулся к вертолету.

Стадо в пять особей нашли сразу. Пару раз закружили, сбили лосей в кучу. Открыл дверь вертолета, лег на холодный, дребезжащий, алюминиевый пол. Снял с правой руки рукавицу и дослал в стволы  пулевые патроны. Приклад привычно уперся в плечо. Через открытую дверь в кабину врывался морозный вихрь, студил пальцы, слезил глаза. Поймал на мушку крупного самца, угадывавшемуся по шишкам недавно сброшенных рогов. Расстояние было не больше тридцати метров, лоси стояли завороженные гулом машины, как вкопанные, вертели головами. Ходуном ходили уши. Вертолет завис и я, перевалившись через впивающийся в ребра дверной притвор, выстрелил по позвоночнику между лопатками. Зверь рухнул в снег. Остальные бросились врассыпную, но тут же, прижатые к завалу, остановились. - «Давай еще шильника!» - прокричал за моей спиной летун. - «Видишь?» - «А то.» На развороте поторопился, выстрелил, сорвав спуск. Мимо! Перезарядил и приладившись к трясучке выстрелил дуплетом. Лось прыгнул в сторону и завалился на бок, дрыгая ногами и пачкая кровью непорочную белизну снега. Летчик бросил вертолет вверх, заложил какой-то мудреный вираж и стал подыскивать место посадки. Удалось сесть метрах в сорока. Что это была за посадка! Слалом между корявыми, сучкастыми осиновыми исполинами. То боком, то задом, приподнимаясь, разворачиваясь, опускаясь, продвинулись к тушам зверей, опустились в снег и заглушили мотор. Свежевать - привычное дело. Перевернули тушу на спину, в коленках в круговую надрезали шкуру, соединили разрезами. Шиииирк - в одну сторону до хвоста, ширк - в другую, до нижней губы. Аккуратно подрезая, раздели до позвоночника с двух сторон. Положили на бок и освободили позвоночник. Снова повернули на спину. Прорезали пустоту в районе солнечного сплетения, подсунули два пальца и между ними пустив лезвие ножа - вскрыли брюшину. Ухватив двумя руками ручку ножа, от соколка до гортани распахнули грудную клетку, распоров по мягким хрящам. Топориком вырубили тазовую косточку. Ухватились за гуся и выволокли требуху вместе с ливером под ноги. Красиво получилось, но не для слабонервных. Ножом, иногда помогая топором, расчленили тушу, разделили на куски поменьше, что бы не так тяжело было таскать. Деликатес: вырезку, язык, губы - отдельно. Сердце, печень, легкие - отдельно. Кстати, у лосика две вырезки -вторая прилепилась под шеей (ну может кто не знает). Не большая - на один присест сырьем. Тоже проделали и со вторым лосем. Поволокли мясо к вертолету. Кувыркались в глубоком снегу, переваливались через лесины, упарились, хоть и мороз стоял за двадцать. Мясо уложили в люльку под носилки и на носилки, часть втащили в кабину. Отмыли снегом ножи, топор, руки. «-Ну что? Помолясь?» И вот тут началось!!!!.... Подъем по запутанному лабиринту. Наш Маресьев исполнял соло на вертолете набитом мясом. Выбравшись из осинника уже наполовину вдруг изрек: - «Не вытянем, тяжело. Надо сбросить часть мяса».  - «Да ты что, парень? Как сбросить? Осталось метров пять вверх!» - «Не вытянуть». Тем же маршрутом назад. Подсели. Из люльки вывалили пару лосиных ног. И снова подъем. Выскочили и взяли ориентир на восток. Минуты через две полета летун вдруг засомневался: - «Может, вернемся? Заберем? Жалко ведь». Думаю, у меня лицо перекосило. Крыша подвинулась точно. Я только кивнул, голос пропал. Пятый раз по той же схеме. Сели. Погрузили. – «Теперь нырну вон в тот прогал» - показал рукой направление. И нырнули, и вынырнули, и поорали (все равно никто не слышит).

Машина нас ждала, но на той стороне аэровокзала. Предстояло как-то пронести гору мяса через набитый пассажирами небольшой зал. Свою долю пришлось выносить за два раза на носилках. Распределили ровненько, покрыли белой простынкой (прилагалась к носилкам) и с серьёзными мордами, в наглую, двинулись через толпу людей. – «Ребятки, что случилось?» -спрашивали, указывая на проступившую сквозь белый материал кровь. Кто-то серьезно ответил: - «Несчастный случай». Когда выполняли второй рейс, спросили: - «Где?» - «На буровой».
И все удовлетворились, зашептали, понимающе закивали головами.

Потом мы с геофизиками месяц жили безбедно - это с мясом-то.

К весне нашего вертолетчика куда-то перевели. Поговаривали что на Север. За него мы были спокойны - не подведет. На его место пришел опытный ас, солидный, в возрасте, с заметным брюшком. Все делал по инструкции, педантично и совсем не интересно.