Пороки усваиваются и без учителей.
Сенека
Михаил Михайлович Кочетов почувствовал недомогание. Неожиданно поднялась температура, появилась хрипота, одолел насморк, как-то всё сразу навалилось.
После приёма у терапевта, в смиренном ожидании сидит на процедуру в физиотерапевтический кабинет. Перед ним три человека, за ним - уже очередь.
Покорно ждёт, терпеливо скучает.
Мимо пробегает жизнерадостный ребёнок, за ним степенно идёт мама в белом халате и строгим тоном делает ему замечания, чтобы не шалил, - здесь шуметь нельзя.
Медсестра и мальчик заходят в кабинет.
Ситуация в общем-то знакомая. Женщине не с кем оставить ребёнка, она вынуждена иногда брать его с собой на работу, в данном случае - в процедурный кабинет.
«Петенька, сиди тихо, вот тебе карандаши, рисуй, что хочешь, только не балуйся и не задавай лишних вопросов, - мама на работе… Если захочешь писать - не терпи, а сразу скажи, и я отведу тебя в туалет…»
Внезапно Кочетова словно ударило током, он нервно заёрзал на деревянном топчане. Дремавший мозг возбуждённо заработал.
«Так, так, так… Медсестра, медсестричка, чёрненькая, - брюнеточка, да, да, конечно, брюнеточка… Копия Анастасии… Стоп!
Что значит, копия? Это она! Конечно, она. Во-о… ка-ак! Сразу не узнал, - не ожидал встретить. Да, что со мной? Она и тогда была медсестра. Это чудо, что не узнала. По её понятиям, я живу в другом городе, - тогда, так и было. Время летит, поди, сколько уж прошло… и родинка на левой щеке - всё совпадает, всё сходится. Сто процентов - она!»
Больного переполнили воспоминания.
«Было это … лет… шесть назад, разводились с Ядвигой, никак не могли поделить имущество, - всю неделю скандалили… А ребёночек-то, какой славненький, шустренький такой, - милашка. Ай-ай-ай, ему сейчас аккурат пять годиков и будет, - всё совпадает, - картинка, точь в точь, как я в детстве.
Есть у меня фотография, мы с соседским мальчишкой играем в шашки, а его отец нас фотографирует. Конечно, мы не играм, а притворяемся, что играем, поэтому нам смешно. На карточке я такой же красавчик, похожи, как две капли воды. Стало быть, о-о-о… ужас, у-жас! - ребёночек-то мой!
Так, тиха, тиха!.. Без суеты, без паники, старайся глубоко дышать, не подавай виду, быстро делай ноги, шевели ластами…
А как получилось? Да банально вышло, как у всех кобелей: командировка, свободные деньжонки, кабак, веселье, флирт... И всего каких-то пять дней: с понедельника по пятницу, результат, - только что пробежал.
Ну и ситуааа-ция...
Сейчас спокойно скажут: «Следующий, что у вас»? И всё, мама, не горюй - взяли тёпленького. Да, и не взяли, сам болван пришёл, что-то вроде явки с повинной. В карточке же всё записано: фамилия, имя, отчество, дата рождения, где и кем работал, домаший адрес, даже, чем болел - вся поднаготная, мать моя женщина!.. И тут начнётся, незатейливо так спросят:
- Здравствуйте долгожданный вы наш, Михаил Михайлович. Как, подлец, поживаешь, бессонницей, кобелина, не страдаешь? Рассказывай, рассказывай, где все эти годы, сукин сын, скрывался, где прятался? Так как теперь: будем платить по-хорошему или по исполнительному листу? Ммм?..
Фу, ты! Наваждение, нездоровые фантазии, бредятина, выдумываю, чёрт знает что. Чего сидишь, придурок? Рви!»
Пациент, никому ничего не говоря, тихо сполз с топчана и осторожно, бочком, бочком, медленно направился по коридору на выход.
В очереди на него недоумённо посмотрели, кто-то, может быть, подумал, что человеку срочно понадобилось, возможно, он уже упустил время, - как-то очень странно передвигается.
А ушлый кривляка, тем временем, для полной убедительности к боковой походке добавил прихрамывание, вспомнил как это мастерски изображал мистер Питкин на каблуках в больнице.
Посмотреть со стороны - по коридору перемещается законченный идиот с открытым ртом. Какие тут могут быть алименты, да этому бедняге надо самому доплачивать на лекарства.
Но как только симулянт доковылял на вывернутых ногах до лестничного марша, он так припустил, так разогнался...
- Чего волну поднял? - спросил сосед из второго подъезда, маляр и матёрый пьяница Мочилин Тихон Спиридонович.
Он стоял на остановке с шестью бутылками пива в сетке и глуповато, как все пьяненькие, у которых ещё есть, улыбался.
- Да, вот ходил на приём, - и только тут актёришко обратил внимание, что держит в руках медицинскую книжку, а на ногах у него - ярко-синие бахилы, - прихварнул чуток, - присел на скамью и стал их поспешно стягивать.
- Это микробы, - профессионально выявил причину заболевания беззаботно-весёлый маляр. - Не тем лекарством, сосед, лечишься, я вот держу себя в техническом состоянии, - никакая зараза не берёт, здоров как верблюд!
- Да, я вижу…
Мочилин собрался более подробно развить тему сохранения здоровья, но к остановке подошёл троллейбус. Один из собеседников вошёл в переднюю дверь, как интеллигентный и больной, другой - в заднюю, как человек простой, и в технически исправном состоянии.
На самом деле, соседи с трудом переносили друг друга, здоровались только в крайних случаях, если сталкивались лоб в лоб, как сейчас на остановке.
Троллейбус тронулся и каждый из собеседников невольно продолжил прерванный, ненужный разговор в режиме внутреннего монолога.
«Тихон, Тихон, с того света спихан… Тебя вообще никакая хрень не берёт - насквозь проспиртовался. Придушил по пьянке Розу Петровну, костолом. Утром пришли - лежит синяя, с чего бы… никогда не пила, глаза из орбит вылези - верный признак удушения. Урка сидит рядом и размазывает грязными клешнями слёзы. Не зря фамилия - Мочилин…»
«Корчит из себя чистоплюя, сто раз женился кобель троекуровский. А гонору-то, гонору-то… одно слово - курощуп! Думает, что о нём никто ничего не знает, знаем, знаем, что ты за фрукт…»
«Странно, просто удивительно, как это наши врачи-грачи могли констатировать смерть от астмы? Диабет был, причём тут астма? Чушь! У меня ум острый, схватываю всё на лету, из меня бы хороший разведчик вышел, проморга-ли органы кадра…»
«Старухи на лавке не зря болтают, что у него полно детей на стороне, разбросаны, где попало, есть даже на Кубе. Вот, подлец, отличился. Всю жизнь по командировкам шлялся, вёл аморальный образ жизни… Ладно, я попиваю, так на свои, - денег нет, так я варю брагу, но опять же на свои... А этот всё норовит за чужой счёт, на ком бы только проехаться, ну, порода…»
«Только глянул, сразу всё стало ясно. А глот убивается, корчит рожи, горько плачет, а сам украдкой по сторонам поглядывает. Всхлипнет и посмотрит, всхлипнет и посмотрит...
Дочь, - а-а… такая же забулдыга, первый раз вышла замуж после восьмого класса, четверо детей и все от разных, - подойдёт со стаканом водки, - папа, тебе нельзя расстраиваться, у тебя - сердце, на-ка, лучше шарни…
Тот осадит стакан и пошёл на кухню курить самосад и кипятить чифир, - недалеко от ели шишки валятся…»
«Поговаривают, что он даже нашу медсестричку из процедурного наказал ребёночком, приятная женщина, вежливая, обходительная, и тоже пострадала от блудливого…»
«А вдруг кто-то догадался, тогда что, тогда крышка, а так всё шито-крыто, теперь его, видишь, «зараза не берёт».
«Таких только кастрировать, единственный выход... Выявлять, ставить на учёт, и приглашать на плановую операцию, не придут добровольно, - привести под конвоем…»
Ехали в одном троллейбусе пожилые люди Кочетов и Мочилин, выходить им на одной остановке, идти по одной дороге, живут они в одном доме.
Много у них общего…
Большую часть своей жизни прожили они не в ладу со своей совестью, потакая скверным привычкам и порочным страстям, сознательно преступая писаные и неписаные законы.
Про таких говорят - два сапога пара.